Текст книги "Два лебедя"

Два лебедя

Писарев уже спал, не подозревая, что ему опять предстояло решать этой ночью сложнейшую задачу. Речь шла о познании Матрицы. Я много времени думал о Матрице и пришел к выводу, что ее придумала долгая эволюция жизни и Божественное начало, увенчанное сотворением человека. После долгожданной встречи с Верочкой Клюге я вновь был готов к мозговому штурму. И когда передо мной появился светящийся силуэт Сергея, потекла, словно небесная звездная река, наша беседа.

– Ты удивляешься, что я не задавал тебе днем никаких вопросов, так это оттого, что ты стал больно самостоятельным, а потом укатил куда-то.

– Я ездил в Питер. Хотел повидаться своей бывшей женой.

– Ну и как ты нашел Верочку Клюге? – и откуда Писарев все знает, если такой простой? А он в ответ:

– Я – часть Вселенной. Твой верный помощник. Я также верен тебе, как твое отражение в зеркале. – Выслушав его, мне пришлось выкинуть все свои необоснованные подозрения.

– Ладно, не будем не доверять друг другу. У нас и так мало времени. Слишком мало, чтобы его попусту тратить, – согласился я с Сергеем.

– А ты строй из своих фраз объемные фигуры в поднебесье.

– Я так и делаю. Но от этого тебе не легче. Я исчерпал всего себя. Моя фантазия ничего нового предложить не может.

– Попробуй начать с того, на чем остановился вчера, и ищи новое продолжение.

– А что это даст?

– Увидим. Только не сделай из меня, пожалуйста, отбивную. И запомни: у тебя этой ночью будет сколько угодно попыток и всего лишь три последней ночью.

– Ты меня без ножа зарезал! Я очень рассчитывал на последнюю ночь.

– Ничего не поделаешь. Я оказался значительно уязвимее, чем думал.

– Кто думал?

– Три ночи предложил тебе я. Отбивную котлету ты сделал из меня. Так что, поверь – это мое решение.

– Я хочу сделать Свету счастливой, – мысленно произнес я и снова поразил этой объемной фразой Сергея прямо в сердце. Он застонал во сне. А мысленный голос его продолжал поддерживать меня, не умолкая ни на минуту.

– А разве ты не сделал эту девственницу счастливой? – Тут же начал допытываться Сергей.

– Не знаю. Мы о чувствах совсем не говорили.

– Понимаю. Ты любишь больше действовать, чем говорить.

– Я знаю лишь одно, что она очень помогла мне.

– Так скажи ей об этом. И запомни, подготовить тебя к мозговому штурму могла лишь девственница.

– Даже так. Значит, теперь я должен на ней жениться.

– Ничего у тебя не получиться. Это моя девушка. И свою девственность она отдала тебе с моего согласия.

– Но отчего ты готов пожертвовать ради меня всем? Неужели ты думаешь, что у нас что-то получится с этой задачей?

– Должен сразу поставить тебя на место, – живо заговорил Сергей, – эта жертва сделана не ради тебя. Мы пошли со Светой на эту жертву ради задачи. Я знаю, что ты очень талантлив и многого еще добьешься в жизни. И поверь, этот мозговой штурм был необходим и для тебя, и для нас. В любом исходе мы останемся победителями, хотя бы потому, что подготовим тебя к познанию Матрицы. А теперь за дело!

Меня поразили бойцовские качества Писарева. А благородство этого молодого человека достойно было подражания. Ради познания Вселенской гармонии он подарил мне право первой брачной ночи со своей девушкой, которая, как я знаю, была девственницей. И хотя Света подарила мне свою любовь в лесу на укромной лужайке, это не меняло смысла содеянного ею поступка. Размышляя о благородстве этой молодой пары, я продолжал познавать Матрицу. Только под утро, когда запели первые петухи, Писарев надолго замолчал. А мне показалось, что на кровати Сергея лежит покойник. С этими тревожными мыслями я забылся мертвым сном, позабыв обо всем на свете. Просто не верилось, что бригадиру удалось разбудить меня.

Когда я пришел на картофельное поле, студенты уже работали. Я плюхнулся за пустыми ящиками и надолго забылся сладким сном. Мне снились горы картофеля. Сиреневого, фиолетового и белого. Их вершины напоминали пятиконечные звезды, а звезды эти с высоты птичьего полета напоминали американский флаг, который диктовал всему миру свои условия. И нигде не было видно родного красного флага.

Проснулся я внезапно, ощутив вечернюю прохладу. Пронзительный ветер, покачав штабеля пустых ящиков, закружился волчком. Опустевшее поле, из которого вынули внутренности, подарило людям столько изобилия, что напоминало собой великую русскую женщину, дремавшую после кесарева сечения. И, однако, освобожденная мать-земля дышала глубоко и свободно. Она дарила тем, кто на ней работал, здоровье и долголетие. Силу и свежесть этого легкого дыхания я чувствовал на своем лице. Дыхание земли дало мне понимание, что только освобожденный труд нес избавление от мучительных страданий, бедности и пороков, из которых вечное пьянство было наистрашнейшим.

Подкинув сломанный ящик, чудом убереженный от сожжения, я сел на него, когда ящик стал похож на покладистого пони. Недалеко от меня стояли аккуратно уложенные штабелями ящики, наполненные отборным картофелем. Содержание их указывало на сизифов труд, потому что бессмысленно было собирать эту мировую картошку и отправлять ее на хранение в город, где она подвергалась значительному гниению, чтобы затем попасть к нам на стол, почти непригодной в пищу.

Причудливые картофелины изображали собой довольно смелые сюжеты из провинциальной жизни. И, глядя на них, мне показалось странным, что обо мне ни разу не вспомнили за целый день. Не отвели душу, обругав меня последними словами; не ткнули в мою сторону указательным пальцем, когда я безмятежно спал за ящиками мертвым сном; не начали подбивать клинья к Свете после нашего свидания с ней на зеленой лужайке, а что, собственно, было вчера, я так толком и не узнал.

Я все ждал ответа на свои вопросы, обращенные скорее к убранному картофельному полю, чем к Свете или Сергею Писареву. Бескрайнее поле, по моему глубокому убеждению, впитало в себя все вопросы русской земли, становясь напряженным, упругим и зрелым. Долго глядел я на поле, но взаимопонимания между собой, убранным картофелем и сломанным ящиком, похожим на пони, – не находил. И тут ко мне подошла Света, румяная, как яблоко наливное. Должно быть, она испытывала сильное внутреннее волнение, которое было написано у нее на лице. Она спросила, чему я так радуюсь. Но я не радовался вовсе. И, как можно радоваться, после того, как из своего верного помощника сделал отбивную.

– Это не радость, Света. Так выглядит человеческое горе. А почему я улыбаюсь? Да, потому что я приучил себя улыбаться, когда на сердце хуже некуда, и кошки бездомные скребут.

– Тогда расскажи, что с тобой приключилось.

– Вначале понять надо. А я не могу понять, что между нами произошло. Поцелуй твой запомнил на всю жизнь.

– Ну, хоть поцелуй запомнил и то хорошо!

– Извини, Светочка, но нам пора заканчивать беседу, которая неизвестно, куда может завести. Мне отпущено всего два дня для решения очень непростой задачи, и они уже на исходе. Я бы поговорил с тобой и, поверь, нашел бы ласковые слова.

– Вот и поговорил бы со мной. А то махнул в Питер к своей бывшей женушке.

– Ах, Света, зря ты так! Понимаешь, для любви не осталось времени, даже к бывшей жене, – с горечью заключил я, зачем-то отталкивая от себя девушку, вместо того, чтобы обнять и прижать к своей горячей груди, на зависть Кондакову, бригадиру и трактористу, единому в трех лицах.

– Ты бы хотел снова со мной встретиться? – просто сказала Света.

– Неужели, так сразу?

– Я необходима тебе сейчас, даже больше, чем стакан водки.

– Может быть, ты и права, – согласился я с ней.

– Ты ведь за этим в Питер ездил? – стала допытываться девушка.

– Может быть! – уклончиво ответил я.

– Не думай о жене своей бывшей. Она забыла тебя. Теперь у нее новая жизнь, и скоро она полнеть начнет.

– Что ты этим хочешь сказать?

– То, что она беременная.

– От кого?

– Поверь мне – ребенок не от тебя.

– Ладно, Света, давай забудем о Верочке Клюге. Мне не верится, что ты сказала правду.

Но Света лишь улыбнулась в ответ. Она была гораздо моложе Верочки и очень хороша собой. Поэтому я обнял ее и нежно поцеловал. Меня охватила дикая страсть к забавной девчонке. В Сырковицах в каждом доме был сеновал. Забрались мы наверх по деревянной ветхой лестнице кирпичного полуразвалившегося дома. А наверху я просто опьянел от ароматов сухого клевера, душицы и зверобоя. Света, не стесняясь меня, разделась и встала передо мной в восхитительной позе, словно жрица любви. Во мне давно уже пробудилась мужская сила. Я вошел в нее, и мне было так же сладко, как когда-то с моей бывшей женой. А может, еще слаще. Красива, хороша и женственна была Света. А шея была у нее лебединая.

О Сергее я думал с надеждой. С его помощью я моделировал все лучше и лучше объемные фразы, хотя общая картина в стройную законченную мозаику не складывалась. К известным двум точкам, расположенным на корне и кончике языка, мне не удалось добавить ни одной новой точки. Поэтому было очень опасно строить объемные колебательные системы, выходящие за рамки двух точек.

В душе я надеялся, что Писарев после прошедшей бессонной ночи не выйдет на связь. Но Сергей был настырен. И, хотя он не смог дойти до картофельного поля, это ни о чем не говорило.

Я приблизился к бараку, когда все созвездия наконец-то вспыхнули в вышине, не оставив молодому ершистому месяцу никаких шансов в состязании с ними. Я был возбужден и бледен. Любовное свидание со Светой настроило меня на победу. Я начал замечать восхитительные мелочи, на которые раньше не обращал внимания. Отчего мне казалось, что звезды то прыгали на серебряные рожки месяца, то съезжали с них, как с горки. Но звезд было много на небе, ярких и дерзких, чтобы отполировать своим сиянием ненасытные рога месяца. Неудивительно, что месяц не выдержал их волшебного блеска и спасовал. И когда Млечный путь засиял особенно ярко, спрятался за набежавшую тучу и так долго не показывался, что ласковые звезды о нем забыли. Секс и оргазм управляли миром, особенно творческим.

Восхитительная ночь не могла ничего изменить в познании Матрицы, несмотря на жертвы, на которые пошли ради меня Света и Сергей Писарев. Вдохнув глубоко свежий деревенский воздух, я вошел в барак, где увидел Кондакова, который при тусклом свете настольной лампы пытался растормошить Сергея.

– Что с ним? – с тревогой спросил я.

– Мне никак не разбудить его, – ответил прораб, – утром сослался на болезнь, но температуру мерить отказался. Если завтра ему не станет легче, придется отправить его в город.

– Может, у него грипп? При гриппе не такое бывает, – предположил я, чтобы заступиться за Сергея. Кондаков недоверчиво посмотрел на меня и вышел на улицу. А в четырех стенах барака еще долго витала не высказанная им досада. Но она совершенно не трогала меня, потому что я не сомневался более в успехе.

Погасив свет, я прилег в кромешной темноте на кровать. Я лежал с открытыми глазами и мысленно готовился к мозговому штурму. В комнату заглянул ненадолго месяц. Он светил, казалось, мне одному.

Я любовался месяцем, радуясь затянувшемуся безмолвию. И в этой харизматической тишине услышал, как мышь скребется в дальнем углу, как вращается на крыше из-за сильного ветра флюгер и как вертится и не может заснуть за стеной бригадир. А потом пробудилось на свет живое искрометное слово. И вместе со словом появился светящийся силуэт Сергея.

И тогда я, восторгаясь мужеством Писарева, снова прозрел, остановившись на числе «семь». Я вдруг понял совершенно отчетливо, что число точек Матрицы не должно быть более восьми. Это исходило из того, что число независимых цветов спектра света равнялось семи плюс еще один цвет – пурпурный. Об этом утверждал еще Исаак Ньютон. А затем подтвердили и другие физики. Наверно, неспроста основных музыкальных символов было семь. Отсюда следовало почти гениальное предвиденье, что число точек Матрицы, которые я пытался найти с помощью мозгового штурма, могло быть созвучно им. И такая безумно свежая идея пришла ко мне в глубокой, почти жуткой тишине.

Мне показалось, что обнаружение координат недостающих точек Матрицы не займет у меня много времени. Я решился на более простое продолжение, поэтому первая попытка опять закончилась неудачей. Мой верный помощник оказался надолго выведенным из строя.

Пока Сергей молчал, я попытался проанализировать свою неудачу. Сколько еще оказалось не проверенных вариантов. Возможно, я готовился с юных лет к этому мозговому штурму. И, надо отдать должное моим помощникам, подготовился к нему неплохо. Во-первых, я проверил себя на выносливость и понял, что готов к новым испытаниям. Поэтому лозунг: «Теперь или никогда!» был неуместен. Придет время, и я завершу познание Матрицы. Я более не сомневался в своей избранности. Меня выбрала эволюция развития человечества, чтобы я познал Матрицу и бережно передал это знание людям.

И все-таки неугомонный Писарев нашел в себе силы и вновь начал меня подбадривать. Силуэт Сергея то светился, то угасал, пока не вспыхнул ровным сиянием. Сергей верил в успех чинимого нами дела с такой заразительной уверенностью, что я за него только порадовался. Его могучий дух, как и мой, не был сломлен. Весь пройденный жизненный путь предстал передо мною со всеми ошибками, удачами и разочарованиями. И, наверно, детский грех был тоже запрограммирован заранее в моей судьбе, потому что, если бы не было его, не было бы этого мозгового штурма. Так уж сложилась моя нелегкая жизнь, которую можно считать блистательной. Находясь на самой вершине эволюции, я попытался проверить еще одну координату. Но опять совершил непростительную ошибку. Казалось, самого малого не хватило для победы. Может быть, спортивной злости. Но ее было в избытке у Сергея. Неслучайно он играл роль первого номера в нашем сверкающем диалоге.

А потом наступило время третьей попытки, которая доконала Писарева. Он, как и я, продержался до самого конца. И его светящийся серебряный силуэт погас.

Я не мог заснуть. Вышел из барака и начал бродить по спящей деревне. А потом забрался на сеновал, где Света отдалась мне, и крепко заснул.

Разбудили меня бойкие голоса. Я прислушался к ним и узнал голос Сергея Писарева. Чтобы удостовериться в этом, я выбрался из своего уютного убежища. По грунтовой дороге шли двое. Они негромко разговаривали между собой. Я мгновенно узнал их. Светочка и Сергей Писарев шли, взявшись за руки. Я обрадовался, что дела у Сережи не так уж плохи. А они шли и шли по дороге в сторону леса. Праздное любопытство разобрало меня, и я пошел за ними следом, стараясь быть незамеченным, чему способствовали старые телеграфные столбы и поле с перезрелым горохом. Скоро я потерял их из виду, потому что они вошли в густой лес и скрылись среди деревьев. Я подумал было, что они отправились за грибами, но над лесом вдруг взмыла пара белых лебедей и, сделав прощальный круг над картофельным полем, скрылась из виду. А Светочка и Сережа так и пропали. Лишь Кондаков спросил меня вечером для порядка о них. Но я сказал ему, что их не видел. Не мог же я заявить ему, что они превратились в белых лебедей. Их никто не хватился, и скоро о них забыли. Только я несколько раз заходил в лес, искал их следы и одежду. Но так ничего не обнаружил. Я знал, что они неслучайно появились возле меня в деревне. Все это подтверждало, что мозговой штурм тщательно готовился независимо от моей воли, что сама высшая эволюция Земли приняла в нем живейшее участие. Мне была необходима помощь, и Света и Сергей Писарев эту помощь мне оказали. Я твердо верил, что они превратились в белых лебедей. Может, это и сказка, но сказка очень красивая. И все-таки за небольшими литературными изменениями, здесь проглядывает чистейшая правда.

Фиалка

Я вернулся из колхоза окрепшим и умудренным опытом. Пара белых лебедей стояла еще долго перед моими глазами.

Мне было жаль, что я так и не научился фотографировать. А ведь мой отец и сестра были заядлыми фотографами. Но, как видно, любовь к фотографии не передалась мне по наследству.

О Матрице я не думал. Точнее, я более не искал другие точки ее. Так уж был устроен мой организм. Он требовал длительного отдыха после столь насыщенного мозгового штурма. И я подчинился этой разумной самодостаточности.

Я знал, что через год или два Матрица вновь пробудится во мне, а вместе с ней начнется познание новых точек. Вот тогда я возьмусь за дело. А пока мне требовался благотворный отдых.

С каждым годом я становился умнее, и эта положительная динамика меня радовала. Мой творческий потенциал заметно вырос, на что не мог не обратить внимания Юрий Алексеевич Лосев, мой руководитель группы, что незамедлительно сказалось на продвижении по службе и значительной прибавке к зарплате.

Расставшись с Верочкой Клюге, я сохранил ей верность. Именно тогда я понял, как трудно изменить своей первой любви.

В один ясный морозный день я решил хотя бы издали взглянуть на свою бывшую жену. Я отпросился с работы пораньше, чтобы успеть вовремя подойти к проходной КБ Соколова. Мне казалось, что Верочка все еще работала там. Но вот рабочая смена закончилась, и через проходную хлынул народ. Я весь как-то сжался, стараясь быть незаметным. Народ был веселый и молодой. Кругом раздавался смех, бойкие разговоры и звонкие шутки. И вот появилась Верочка. Лицо у нее было румяное и счастливое. Вера меня не заметила и стала почти рядом со мной. Должно быть, она кого-то ждала. У нее был огромный живот, который сильно выступал в облегавшей ее белой шубе. Как видно, Света сказала мне тогда правду.

Я мог продолжать и дальше, ничем не выдавая себя, незаметно наблюдать за Верочкой. Она была уже на седьмом месяце беременности. С момента нашей последней встречи прошло месяцев пять-шесть. Но этого было вполне достаточно, чтобы ее беременность стала заметной.

Эти мысли стремительно пронеслись в моей голове. Я принял решение и сказал негромко, чтобы не напугать Веру.

– Верочка, привет! – моя жена сразу же узнала мой голос. Она оглянулась. На моем лице была написана надежда, что ее основательно разозлило.

– Больше никогда не приходи сюда! – нервно пробормотала она и тут же величаво отошла от меня. Она присоединилась к группе молодых парней, среди которых сразу же почувствовала себя уверенной и раскованной. Все было ясно: отцом ребенка был кто-то другой. И мне незачем было претендовать на это звание.

Собственно, на что я рассчитывал? Окончив Политехнический институт, Верочка прямо заявила мне, что хочет развестись со мной. Причина для развода была со стороны семьи Клюге вроде бы веская: с одной стороны, болезнь Верочки по женской части, с другой стороны, мои откровенные записи в дневнике говорили против меня, а родители Веры, как и она сама, эти записи читали. Я очень любил Верочку Клюге. Но ее родители настояли, чтобы предстоящий отпуск мы провели раздельно. Капиталина Владимировна заказала для дочери в ателье модное платье. Оно хорошо сидело на Верочке, подчеркивая ее прекрасные формы. Перед отъездом мы договорились, что каждый из нас вправе искать себе нового спутника жизни. Вот так мы расстались: я поехал с отцом во Владикавказ, а моя жена уехала отдыхать на Селигер. С таким модным платьем ей был гарантирован успех.

Отец знал о моем предстоящем разводе. Он был целиком на моей стороне и очень хотел познакомить меня с молоденькой осетинкой. Я же никого не хотел видеть, отвергая одну претендентку за другой. Перед моими глазами была моя жена в модном платье, и я ничего не мог с этим поделать. Она была по-прежнему молода и любима. Отец очень хорошо понимал мое нервное состояние и как бы между прочим предложил съездить в Тиб, где жил его знакомый друг – осетин. Отец сказал, что там очень красивая природа и находится знаменитый источник с минеральной водой. Чтобы развеяться, я согласился на эту увлекательную поездку. Селение Тиб располагалось в Куртатинском ущелье. Через селение проходила Северо-Осетинская военная дорога, которая пересекала Мамисонский перевал и попадала в солнечную Грузию и лишь затем проходила через Южную Осетию. Рокского туннеля тогда не было. Но и войны между грузинами и осетинами не было. Эти народы жили в дружбе и согласии, которое рухнуло в наше время.

Маербек, друг отца, встретил нас приветливо. Молоденькая сестра его накрыла на стол и поставила в центре простого деревянного стола три осетинских пирога. Я был поражен красотой девушки. У нее были огромные миндалевидные глаза, высокая полная грудь и стройные ноги, а узкая талия и широкие бедра делали ее просто неотразимой. Звали девушку Фиалка. В этой юной красавице все было необыкновенным, даже имя. Я не знал, что отец привез меня специально, чтобы я увидел девушку. Но красота ее поколебала мое постоянство. Собственно, развод с Верочкой Клюге был делом решенным. А Фиалка была юна и красива. Меня смущала только большая разница в возрасте. Ей было девятнадцать лет, а мне уже исполнилось тридцать два года. И, однако, мне было позволено ухаживать за девушкой. Днем мы пошли с ней на Тибский источник, спустились по извилистой тропинке в долину и по деревянному мосту перешли реку. С правой стороны, возле большого камня, находился этот знаменитый источник. День был солнечный, стояла жара. Но у реки дул прохладный ветерок. На зеленых склонах гор паслись овцы. Пастухи в черных и белых бурках, словно изваянные из камня, стояли неподвижно на склонах, опершись на длинные палки. А выше поднимались крутые скалы. Исполинская сила и красота исходила от Кавказских гор. Мы с Фиалкой были ничтожно малы и слабы перед суровой мощью вздымающихся ввысь каменных исполинов. И только родившаяся в нас хрупкая любовь делала девушку и меня достойными свидетелями красоты этого сурового края. Фиалка протянула мне стакан воды, набранного из Тибского источника. Я с удовольствием ее выпил. Минеральная вода была холодная и солоноватая на вкус.

– Ты поедешь со мной в Ленинград? – приветливо спросил я девушку.

– Поеду, если брат отпустит, – с улыбкой ответила Фиалка, показав белые ровные зубы. На этом мое знакомство с девушкой прервалось, и в тот же день мы с отцом вернулись в Ногир.

– Как тебе девушка? – с надеждой спросил отец.

– Очень хорошенькая, – радостно промолвил я.

А через неделю Маербек, друг отца, погиб в автомобильной катастрофе. Это трагедия разрушила все наши планы на предстоящую женитьбу.

Отец рассказал мне, что Маербек панически боялся машин. Его старшего брата сбила насмерть машина. Цыганка же нагадала другу отца, что он тоже погибнет в автомобильной катастрофе. Так и случилось. Он погиб молодым, оставив после себя жену с двумя маленькими детьми. В вопросе женитьбы я целиком полагался на житейский опыт моего отца. К тому же я не был разведен с Верочкой Клюге. Все это усложняло процедуру женитьбы. Фиалка осталась в Тибе одна одинешенька с престарелой бабушкой. А тут еще совсем не кстати вернулся из армии ее парень. Я не знаю, о чем думала Фиалка, согласившись поехать со мной в Ленинград, но она вдруг неожиданно выскочила за этого парня замуж. Мое сердце опять было разбито. Так я не сумел увезти красивую и приветливую девушку в Питер.

Через несколько лет после этой трагедии отец заезжал в Тиб и встретился там с Фиалкой. Они разговорились. Муж Фиалки грубо обращался с ней. Неудивительно, что от ее былой красоты ничего не осталось. Фиалка попросила у отца мой адрес, хотела написать мне письмо. Но, умудренный житейским опытом, отец не дал ей адреса и вежливо простился.

Мой отец не был виновен в том, что судьба разлучила меня на век с Фиалкой. Он задержался тогда в Осетии. Я приехал в Северную столицу один, к сожалению, без девушки. Верочка уже вернулась из Селигера. Мне совсем не хотелось думать о ее любовных похождениях во время отпуска. Нам осталось договориться о разводе.

– Ты нашел себе спутницу жизни? – сразу спросила меня жена, когда я приехал на Школьную улицу.

– Нет, не нашел, – грустно ответил я.

– А я себе нашла, – бойко ответила она.

– Значит, ты меня выгоняешь?

– Поживи у меня, если хочешь. Но наш развод – дело решенное.

– Не бросай меня, пожалуйста, – со слезами на глазах промолвил я. Жена подошла ко мне и крепко меня обняла. А через месяц мы все-таки с ней расстались. И вот теперь я увидел ее такой, какой она была на самом деле. Ее громадный живот был тому свидетельством. Значит, она изменила мне на Селигере.

Я был сильно расстроен, но сумел справиться со своей обидой и болью. Для меня Верочка оставалась святой женщиной. И зачатие ей было дано от Бога, потому что жизнь со мной превратилась для нее в настоящую пытку. Выход из нее был найден самым естественным способом – она стала искать мне замену и скоро нашла ее, потому что была добра и хороша собой.

Я, наверно, очень хотел, чтобы ребенок, которого она носила в своей утробе, был моим. Тем более, что по мужской линии у меня все было нормально. Один раз Верочка уже подзалетела из-за меня. Тогда она сделала аборт. А мне сказала наедине, чтобы я предохранялся, потому что ей из-за женской болезни нельзя было принимать контрацептивы.

Разрешить этот непростой вопрос могла Александра Ивановна, близкий друг семьи Клюге. К тому времени Верочка уже родила, и я решился. Дом, в котором жила Александра Ивановна, стоял рядом с домом Клюге. Домофонов тогда еще не было, и все парадные были открыты. Пришел я на Торж-ковскую не с пустыми руками. Прихватил шампанское и шоколадный торт.

Александра Ивановна сразу открыла мне дверь. Меня она часто видела у Капиталины Владимировны. Александра Ивановна не удивилась моему визиту. Она разрезала ножом шоколадный торт, а я открыл шампанское. Мы выпили за Верочкины благополучные роды.

– Как вы думаете, чей это ребенок? – спросил я, наконец.

– Волосики у девочки беленькие, – вдумчиво ответила Александра Ивановна – Свадьба была?

– Была, конечно, – пыталась успокоить меня Верочкина крестная.

– Вы хорошо знаете эту семью, поэтому я к вам и пришел.

– Что я тебе могу сказать, – с сочувствием сказала эта мудрая женщина. – Роды у Верочки были очень тяжелые – И тут я себя выдал: мои глаза заблестели от радости. Я думаю, что Верочкина крестная все поняла.

– Не лезь ты в эту семью, – твердо сказала она. – Верочку ты себе больше не вернешь. А ребенок – не твой. Точно тебе говорю.

– Спасибо вам за все, – со слезами на глазах пробормотал я. Чувство великой благодарности переполняло меня к этой разумной и сильной женщине. Она помогла мне установить истину.

Александра Ивановна тоже развелась с мужем и жила теперь одна в двухкомнатной квартире. Не простила она своему бывшему мужу измену, хоть и прожила с ним добрых два десятка лет. Зато я смог поговорить с ней наедине, с глазу на глаз. Славная она была женщина. И, главное, очень умно мозги мне вправила.

Уже стемнело, когда я покинул Верочкину крестную. Я вышел на улицу и с трепетным волнением взглянул на дом, в котором жили Г.Г. и Капиталина Владимировна. Было прохладно и ясно. Звезды приветливо сияли над крышами пятиэтажек, между которыми находился уютный сквер, с детской площадкой посредине.

И тут я увидел, что на скамейке, подвешенной цепями к железной перекладине, сидел грузный человек. Почувствовав, что от этого исполина исходила грозная сила, я не стал искать спасения от страха. Я узнал его и направился к нему, потому что он ждал меня.

Это был Вельзенд. В книге «Матрица суждения» достаточно много написано о нем. Теперь я пишу другую книгу, которая не является продолжением первой. Господин Вельзенд покровительствовал мне и в тоже время причинил много неприятностей. Я не скажу, что Вельзенд существует на самом деле. Никто из близких моих друзей его не видел. Но в моих видениях дьявол стал воочию являться мне. Причем дьявол этот был чертовски сильной и привлекательной личностью. И от этого он был еще опаснее для человеческой цивилизации, где пустил глубокие корни.