Текст книги "Два лебедя"

Видения

Появление господина Вельзенда привело меня в замешательство. Мы постояли, посмотрели друг на друга. А потом маг улыбнулся и насмешливо спросил:

– Что, захотел усыновить чужого ребенка?

– Вовсе нет. Просто хотел установить истину, – запальчиво ответил я, потому что манеры Вельзенда меня раздражали.

– Неужели ты напишешь в книге когда-нибудь об этом визите?

– А почему бы и нет?

– Смотри, как бы тебе не аукнулось это!

– Вы считаете, что я стану писателем?

– Ты будешь писать только о Матрице. А однажды захочешь написать о себе от первого лица и напишешь о своем визите к Александре Ивановне.

– И что из того?

– Большей глупости трудно придумать.

– И вы захотите воспользоваться моей откровенностью?

– Я здесь ни при чем.

– Вам следует знать, что я не боюсь ни вас, ни ваших козней!

– Очень хорошо, что ты стал такой смелый. Однако прощай, – сказал с достоинством господин Вельзенд и исчез внезапно, как будто его и не было.

– Предупрежден значит вооружен, – весело подумал я. Затем сел на качели и начал неторопливо раскачиваться. Ржавая цепь поскрипывала, но это не мешало моим рассуждениям. Я отчетливо помнил все встречи с опасным магом. Первая встреча произошла на Камской улице, когда я жил с родителями в коммунальной квартире. Я тогда вспомнил о Кольвере. И стоило мне подумать о нем, как наша комната на Камской улице, с крылатыми ангелочками на потолке, превратилась в громадный зал, украшенный мраморными колоннами, между которыми стояли статуи римских императоров. Я сразу узнал статуи Юлия Цезаря, Августа, Тиберия и Нерона. Статуи Гальбы, Отона, Вителлия, Веспасиана, Тита и Домициана я видел впервые. Их было ровно двенадцать из династии Цезарей.

В глубине зала, на возвышении, стоял трон. На троне восседал красивый, мужественный сорокалетний мужчина. На нем была пурпурная тога, которая его ничуть не старила. Он мог быть и гораздо старше этих лет – первое впечатление обманчивое. Про таких мужчин молоденькие девушки говорят: «Он очень хорошо сохранился» и стараются быстрее отойти от него, чтобы, не дай Бог, не попасть под его обаяние.

Трон, вырезанный из слоновой кости, украшали массивные золотые пластины. Я узнал мужчину, сидящего на троне. Это был тот самый господин, который появился передо мной в длиннополом плаще и затем исчез в небесном сиянии. Мне показалось, что он сейчас нажмет на потайную кнопку и перенесется во времени в прошлое или будущее нашей галактики. Но ничего подобного не случилось.

– Ты понадобился мне, Кольвер, – звучным приятным голосом обратился ко мне незнакомец. Тогда я еще не знал, что в моих видениях мне являются Вельзенд и Кольвер. Они были необходимы мне теперь, чтобы понять, что находится на самом верху эволюции жизни.

– Вы ошибаетесь, я совсем не Кольвер, – робко возразил я, подходя к трону. Мне следовало поклониться этому господину, но трон оказался такой тонкой работы, что я принялся его рассматривать.

– Если ты не Кольвер, то в таком случае я не Вельзенд.

– Так вас величают Вельзендом?

– Я гляжу, тебе действительно память отшибло. Много веков назад ты был Кольвером. Мужественным и благородным воином. Время сильно изменило твой облик. Ты опять стал никем: у тебя нет ни силы Кольвера, ни денег, ни власти. А о хороших манерах и говорить не приходится.

– Я всегда довольствовался малым, – мне сразу показалось, что в этом замке меня ни за того принимают. И я решил пустить пыль в глаза его хозяину. Но Вельзенд буквально все знал обо мне. Я почувствовал это, встретившись с ним взглядом. Да, он знал все обо мне и в тоже время на меня очень рассчитывал.

– В моем состоянии можно ли грезить о великом? – горестно подумал я. В то время я занимался самозакаливанием, бегал вокруг школы на переменах и был еще «проклятым ангелом». Памятная встреча с Сергеем Ивановичем Верендягиным ожидала меня впереди.

– А вспомни эволюцию жизни! – мгновенно прочитал мои мысли маг и волшебник. – Взять, например, динозавров – громадные были твари. И что? В один прекрасный день они вымерли, а какие-то незаметные существа, вроде тебя, пришли им на смену. Так, что ты себя еще покажешь. – Какой проницательный господин. И все-то он знает.

– Моя жизнь полна страданий, – почти закричал я Вельзенду, чтобы он оставил меня в покое.

– Зато ты с каждым годом становишься умнее и когда-нибудь сможешь решить одну задачу.

– Вы можете намекнуть, о чем эта задача?

– Об нее сломали зубы многие светлые умы человечества.

– Очень интересно! – Откровенно говоря, из-за его туманных пояснений мне стало не по себе. Я подумал, что он имеет в виду Матрицу, но тогда он должен был сделать все от него зависящее, чтобы мне в этом помешать.

– Задача состоит в разумной достаточности. Сейчас светлые умы человечества наивно полагают, что наша информация очень просто передается с помощью артикуляции. Но, как сказал Декарт, это совершенно неверно. Существует на свете загадочный лабиринт памяти, который мы должны пройти, чтобы узнать, что находится на самом верху.

– Я готов поверить Декарту, только от меня мало проку.

– Я вижу, что мои мысли близки тебе по духу. – И вовсе не близки. Если бы он знал, как мне тошно его слушать. А он знает об этом, бесцеремонно разглядывая меня.

– То, что вы только что сказали, действительно очень интересно, – хитро улыбнулся я, чтобы Вельзенд не почувствовал, как он мне противен. – Но вы говорите о лабиринте. Только где этот лабиринт находится?

– Если б я знал, разве стал бы тебя так долго мучить? – доверительным тоном сказал Вельзенд, взмахом руки давая понять, что аудиенция окончена.

Вначале начали растворяться очертания великолепного дворцового убранства: исчезли статуи, мраморные колонны и фонтаны. Исчез и сам тронный зал, и я оказался перед грозным господином в бескрайней пустыне.

– Ты уж постарайся, а то в песок закопаю, – почти ласково сказал Вельзенд и растворился в струе горячего воздуха.

Это видение мне помнилось почти дословно. Я был нужен господину чародею, чтобы понять, что находится на самом верху мироздания. Для этого необходимо было пройти лабиринт памяти по спирали на самый верх. Мне стало весело. Ведь я уже прошел девять кругов Ада и многое знал.

Размышляя об эволюции жизни, я продолжал раскачиваться на качелях. И сразу же почувствовал, что благородный Кольвер находится где-то рядом. И тогда я плотно закрыл глаза, чтобы внутренним зрением увидеть его.

В моих ушах начал нарастать рев многотысячной толпы. Эта многоголосая толпа во всю силу легких кричала: «Кольвер! Кольвер! Кольвер!» И вслед за этим туманная завеса над прошлым стала прозрачной, и я увидел его.

В моих руках появился короткий римский меч. Став Кольвером, я ощутил себя непобедимым и мужественным воином. Сколько испытаний выпало на мою долю, и вот теперь мне предстояло сразиться со львами. Звери сидели голодные и злые в железной клетке. С ними обращались жестоко и с утра не кормили мясом. Так делалось всегда перед поединком. Обычно этим львам противостояло от трех до пяти гладиаторов, которые сражались со львами с завязанными глазами. Такое новшество придумал Нерон, и оно очень понравилось его приближенным.

Чтобы противостоять львам, гладиаторы становились друг к другу спинами, выставляя перед собой мечи, копья и сети, что не решало исход поединка в их пользу.

Зажравшиеся аристократы Рима с нетерпением ожидали появления императора. И вот появился Нерон вместе со своими телохранителями. Своей пузатой неповоротливой фигурой император внушал ужас и отвращение. Он медленно уселся на мраморный трон, покрытый атласными подушками и, схватив с подноса кусок жареной индейки, жестом руки дал указание начать поединок.

Я не боялся Нерона, хоть знал не обо всех его злодеяниях. Забавы Нерона были далеко не безобидными: едва смеркалось, он надевал накладные волосы и шел слоняться по улицам. Изменив до неузнаваемости свой облик, он превращался в чудовище. Людей, возвращавшихся домой поздним вечером, он то и дело колотил, а при сопротивлении наносил им страшные раны и сбрасывал в сточные канавы.

Когда же постепенно дурные наклонности в нем окрепли, он перестал шутить и прятаться, и бросился в еще худшие пороки. В народе Нерона не любили и в то же время покорно сносили все его бездарные указы, от которых жизнь становилась все труднее и дороже. Глядя на меня, император объявил тягучим приятным голосом, что дарует мне свободу, если я одолею львов. Нерон прекрасно понимал, что у меня нет шансов на победу, но оттого, что он подарил мне надежду, сюжет схватки становился захватывающим.

Поднятыми вверх руками я поблагодарил императора за эту милость. Черная плотная повязка не позволяла мне разглядеть надменное лицо Нерона, но по реакции толпы догадался, что клетка была уже открыта. Звери, разозленные ударами деревянных копий, выскочили из железной клетки и стремительно понеслись по арене.

Они не обращали на меня, свою жертву, внимания, хотя были опытными убийцами. На этот раз им противостоял всего лишь один беспомощный гладиатор. И тут с трибуны, слева от императора, где находились самые обольстительные гетеры, раздался дружный крик: «Повязку! Долой повязку!» Вначале Нерон остался недоволен слишком вольным поведением гетер, которые совсем недавно прибыли из Иудеи и только благодаря его особому к ним расположению были допущены в Колизей. Но львам противостоял всего один гладиатор, поэтому император разрешил снять мне повязку.

Яркое солнце ослепило меня. И если бы в это мгновение львы накинулись на меня, я был бы неминуемо растерзан ими. Но бесстрашные звери все еще не обращали на меня внимания. Я стоял и смотрел на львов, терпеливо ожидая, когда они заметят меня. Посмотрев на свои мускулистые руки и ноги, я пришел в изумление от своей физической мощи. Состояние безысходности, охватившее меня в первый момент появления в гладиаторском цирке, прошло, и я приготовился к битве.

Сухой чистый воздух был горяч, как дыхание смерти. Ни дуновения ветерка, ни тучи на горизонте. Целую неделю нестерпимая жара накаляла город. Ничто не предвещало дождя, который принес бы долгожданную прохладу.

И тут я заметил, как какая-то знатная дама бросила мне небольшой полированный щит. Я поймал его налету. В щите отражалось раскаленное солнце. Мне показалось странным, что именно солнце, которое немилосердно накалило атмосферу над Колизеем, должно было стать моим помощником в схватке со львами. Я невольно вспомнил Персея. Этот античный герой с помощью полированного щита одолел Медузу Горгону. Но Персей имел на вооружении еще шапку-невидимку и крылатые сандалии Гермеса.

Мое снаряжение было гораздо скромнее, и тем не менее я решил повторить его легендарный подвиг. Ведь три разъяренных льва ни в чем не уступали по лютости Медузе Горгоне. В их красивых гривах, правда, не извивались шипящие ядовитые змеи, но голодные ненасытные твари были не менее опасны своими смертоносными когтями.

Помня об этом, я встал по отношению ко львам таким образом, чтобы, в случае нападения, ослепить их с помощью щита ликом солнца, а затем, молниеносно поразить мечом.

Я не успел выразить свою признательность прекрасной незнакомке за щит – все мое внимание было поглощено львами. Набегавшись, они холодно уставились на меня. Их длинные хвосты начали нервно бить по земле. Первым на меня кинулся мощный трехлеток с густой золотистой гривой. Я успел увернуться от него, ослепив на мгновение сверкающим щитом. Римский меч вошел в него по самую рукоятку и распорол брюхо. Лев перевернулся в воздухе и всей тяжестью рухнул на арену. Затем поднялся и направился к клетке. Кровавые внутренности волочились за ним по песку.

Второй лев кинулся на меня сзади. Но я предвосхитил его стремительный бросок и быстро пригнулся к арене, выставив над головой обоюдоострый меч. Он лишь слегка задел его брюхо. Благородное животное, без тени страха, легло недалеко от меня и стало зализывать неглубокую рану. Оно явно отвлекало на себя мое мнимание. Львы действовали так согласованно, что чуть не перехитрили меня.

Заметив в щите отражение разъяренного льва, бросившегося на меня сбоку, я едва успел увернуться и всадил в него меч прямо в сердце. Но тут лев, которому я распорол брюхо, вцепился в мою руку и распорол ее до кости. Алая кровь хлынула на арену величайшего цирка древнего Рима. Знатные римляне завопили от восторга при виде моей крови. Они уже предвкушали мой скорый конец. Продажные твари – только что они приветствовали мое появление на арене цирка одобрительными криками, а теперь ликовали, видя мои страдания.

Как я хотел жить в эту роковую минуту вопреки желанию императора и его кровожадной свиты! Как мне хотелось завоевать долгожданную свободу!

Лев, казалось, почувствовал безоговорочную поддержку трибун и решительно кинулся на меня. Я едва успел заметить летящую над ареной длинную тень. Мне удалось лишь выставить в направлении его римский меч, и этим ослабить удар. Лев опустился мне на грудь. Меч, отбитый тяжелой лапой, отлетел в сторону. Безоружный, я отбросил полированный щит, ставший бесполезным, и обхватил льва за шею. Я начал изо всех сил душить его. Разъяренный зверь уже начал задыхаться в моих могучих объятиях, но тут от потери крови я потерял сознание.

Когда я пришел в себя, то оказался в объятиях красивой молодой женщины. Мне показалось, что я уже видел ее раньше. Это происходило потому, что мои видения с каждым разом становились все более реальными, приобретая характер физической близости. Глубокая рана на руке была перевязана тонкой тканью, оторванной от женского платья. Я лежал на широком ложе, покрытом шкурами леопардов. Полуобнаженная красавица, приветливо склонившись надо мной, целовала мои многочисленные раны. Ее упругая грудь выглядывала из глубокого выреза в платье. Рука невольно потянулась к этим сочным и нежным плодам, слаще которых не могла выдумать природа.

– О, как хорошо, Кольвер! – страстно промолвила римлянка. Женщина начала плавно двигаться. Ее движения напоминали порхание ночной бабочки возле горящей свечи. Большие обнаженные груди ударялись о мою широкую грудь, отчего мои раны сладостно заныли.

Я узнал женщину. Это она незаметно бросила полированный щит на арену цирка. Щит пришелся кстати и спас меня от неминуемой гибели.

Итак, я снова стал Кольвером. Я должен как следует запомнить это видение. Возможно, оно поможет мне решить задачу, с которой не справился мой побратим.

– Как мне удалось спастись, Эвридика? – пробормотал я, опьяненный волшебным ароматом, исходящим от ее нежной кожи.

– Ты задушил свирепого льва, как я сейчас задушу тебя в своих объятиях, – промолвила молодая гетера.

– Мне надо срочно бежать из Рима! – спохватился я, вспомнив ненавистного Нерона, чьи ночные оргии приводили всех в ужас.

– Но он даровал тебе жизнь!

– Разве ты не знаешь нашего императора? Он подарил мне жизнь только для того, чтобы забрать ее этой ночью. Бьюсь об заклад, что он уже обдумывает изощренный способ моей казни.

– Но я хочу, чтобы ты возбуждался от моего прикосновения, доставляя мне сладостную боль, – не отпускала меня Эвридика. Мне тоже этого хотелось, но я слишком хорошо знал цену императорскому слову.

– Надеюсь, ты хочешь еще встретиться со мной на ложе любви? – нежно сказал я, прижимая к себе свою возлюбленную.

– Кольвер, только не оставляй меня одну в этом громадной пустом доме. – Ее слова достигли моих ушей одновременно с шумом, исходящим с улицы. В тяжелую дубовую дверь, закрытую на засов, начали громко стучать телохранители Нерона. Раздались грозные крики: «Именем императора откройте!»

Я прекрасно знал, что дальше последует. Да, я ожидал их прихода, но не так быстро. Оставалось надеяться, что стражники не успели добраться до черного хода. Накинув на себя тогу, я поцеловал на прощание Эвридику и направился в глубину здания. Моя избранница последовала за мной.

Низкая прочная дверь бесшумно распахнулась перед нами. Ее открыл единственный раб гетеры, преданный эфиоп Харуб. Мы выбежали на террасу и начали спускаться по каменной лестнице.

Теплая звездная ночь раскинулась над нами. В такую благодатную ночь зажечь бы в саду светильники да расположиться на ложах вокруг столов, уставленных благородным фалисским серебром, и чтобы по знаку Эвридики за плотным занавесом заиграл кифарист, и подпевать бы ему, пить вино и слушать, как читают Овидия. Дружным и веселым вышло бы такое пиршество. Но звенящую тишину ночи нарушал шум взламываемой двери да яростный лай сторожевой собаки, делавшие невозможным такое легкомысленное времяпрепровождение.

В эту минуту я был благодарен Эвридике, что она не оставила меня одного. У меня началось сильное головокружение, и я свалился бы с крутой каменной лестницы, если бы она не подхватила меня в свои объятия. Только одной ей известной дорогой отвела она меня в дом богатого купца, который рано утром отправлялся на большом корабле в дальнее плаванье.

Ночь прошла в тревоге. В доме купца все так боялись ночных вылазок Нерона, что не сомкнули ни на минуту глаз. А утром, когда открылись городские ворота, мы покинули Рим. Скрытые в просторной повозке, наполненной шелковыми тканями, серебряной посудой и сосудами с благовониями, мы по мосту Агриппы пересекли Тибр и благополучно добрались до гавани. Там мы незаметно сели на корабль и вышли в открытое море.

Из своего укромного места, лежа под тентом на мягких подушках, я мысленно прощался с великой римской империей, которой управляло ничтожество.

Ничто не предвещало непогоды. Попутный ветер уносил нас все дальше и дальше от берега. Бородатый капитан, помолившись Нептуну, взял курс на Александрию. Он с удовольствием взглянул на небо и дал указание поставить парус. Бескрайнее море весело плескалось вокруг. Изредка хрустальные брызги долетали до меня и Эвридики, вызывая завистливую улыбку у капитана. Летучие рыбы то и дело выскакивали из воды и проносились, словно чайки, над палубой. Их перламутровая чешуя переливалась на солнце.

Я первым заметил на горизонте маленькую черную тучу. Она росла на глазах и вскоре закрыла собой все небо. И вслед за этим налетел шквальный ветер, и началась гроза.

Высокие волны принимали на себя удары молний и швыряли корабль, словно щепку. Корабль казался таким маленьким, а волны были такими большими. Но корабль был крепок. Его киль и шпангоуты были собраны из тирского дуба, а обшивка выстругана из первосортного кедра. Сердце Эвридики замирало, когда кораблик, словно детская игрушка, опускался в бездну волн и через мгновение вновь оказывался на хрустальном гребне. Эвридика крепко прижималась к моей широкой груди, ища в моих объятиях спасения. Так прошло много часов, и у меня опять открылась глубокая рана. Корабль, ведомый опытным капитаном, давно сбился с курса, и теперь нас несло по ветру в неизвестном направлении. От страшных ударов волн корабль дал течь. Моряки теперь стояли по колено в соленой воде и дружно работали медными черпаками. Это были мужественные моряки, продубленные западными, восточными и северными ветрами.

И в это время нас накрыло высокой волной, которая смыла многих матросов за борт, оставив на корабле только тех, кто успел уцепиться за ванты. Эвридика так ослабела, что мне пришлось привязать ее к мачте. Иначе ее бы смыло коварной волной, вместе с обезумевшими от ужаса матросами.

Размокшие тюки с тканью представляли большую опасность. Из-за тюков кораблем стало сложно управлять. Они очень ценились в Византии, но пришлось с ними расстаться и выкинуть за борт. Еще большую опасность представляла вода. Она лилась изо всех щелей и прибывала с той же скоростью, с какой моряки вычерпывали ее. Капитан не знал, отчего они до сих пор не пошли ко дну и чудом держались на плаву. Это был мужественный капитан, с шелковой густой бородой.

К утру ветер стал утихать. Ливень прекратился, и из-за туч выглянуло солнце. Благодатные лучи его пробудили слабую надежду на спасение. Но этой надежде не суждено было сбыться, хотя молились все поголовно, включая Эвридику.

Чудная у нас получалась молитва. Среди членов экипажа, кроме меня, не было христиан. Поэтому они не осеняли себя крестным знамением. Они просто простирали руки к небу, молясь громовержцу Юпитеру и богу моря Нептуну. Исступленно помолившись богам, они принесли им в жертву годовалых агнцев, которым перерезали горло, стараясь всю кровь жертвенных животных выплеснуть в море. Но кровь не желала уходить в море, и попадала обратно вместе с очередной волной на корабль. Получалось, что моряки оказывались по колено в крови. Это был дурной знак, не суливший ничего хорошего.

И действительно, скоро солнце вновь заволокло тучами, ветер опять начал усиливаться и за какие-то мгновения достиг скорости урагана. Разгневанная стихия обрушилась на корабль. Казалось, что чья-то безжалостная рука направляла эту стихию, чтобы сломить стойкий дух моряков и их капитана. И вот уже моряки перестали молиться и вычерпывать черпаками воду. Теперь только терпкое вино могло примирить их с неминуемой гибелью. Молнии сверкали над их головами с такой силой, словно буря недавно началась, и не было позади мучительного кошмара, который они с честью выдержали.

От частых раскатов грома оставшиеся в живых моряки почти оглохли. Они были все пьяные, и перестали выполнять приказания капитана. Я вскрикнул от изумления, когда увидел, что молния ударила в корабельную мачту. Она с треском раскололась пополам и на мгновение вспыхнула, как факел, в месте излома. Падающим концом мачты убило купца, который помог Эвридике и мне бежать из Рима. Труп его тут же смыло волной за борт. Следующей, еще более чудовищной волной смыло капитана и уцелевших пьяных матросов. Мы с Экридикой остались одни на тонущем корабле. Ничто не могло спасти нас. Мы слишком долго цеплялись за жизнь, и вот наступила расплата.

Раздался страшный скрежет – то корабль распорол свое брюхо о подводные скалы. Я бросил руль, ставший бесполезным, и кинулся к Эвридике. Кусок мачты, к которому она была привязана, оказался достаточной длины. Я решил перерубить его у основания, чтобы плыть на нем вместе с нею. Но ударом волны мачту переломило, словно спичку, и мою возлюбленную вместе со мной унесло в море.

Я еще на что-то надеялся. Старался держать голову Эвридики над водой, чтобы она не захлебнулась. Но, когда при свете молнии, я увидел страшную рану у нее на голове, понял, что она отмучилась. Ее смерть потрясла меня. И когда мне уже не хотелось более жить и сопротивляться разбушевавшейся стихии, ноги мои коснулись песчаного дна. Затем, набежавшая волна подхватила меня вместе с обломком мачты и выбросила на берег. Я вынес тело Эвридики подальше от разъяренного прибоя и, вырыв мечом в песке могилу, похоронил в ней свою возлюбленную. Наши безумные ночи кончились навсегда.

Таковы были мои видения. Они напоминали чудесные сны. В этих видениях я был Кольвером, который был моим воплощением в прошлом. Из разговора с Вельзендом я понял, что Кольвер так и не смог решить сложнейшую задачу прохождения через лабиринт. И я должен был пройти вновь через эти видения, чтобы понять, почему.

Одно было совершенно ясно, что Вельзенд ужасно усложнил Кольверу жизнь. Его поединок с завязанными глазами с тремя разъяренными львами был, наверно, одним из самых жестоких испытаний для мужественного воина. И неизвестно, как бы он справился с этой невыполнимой задачей, если бы ему не помогли гетеры, уговорившие Нерона снять с головы воина повязку. Но добрые дела в отношении Кольвера не закончились: Эвридика так ловко бросила ему полированный щит, что кровожадный император не обратил на него внимания.

Затем плаванье на корабле. Жесточайшая буря, из-за которой погибает вся команда вместе с капитаном. Погибает купец, вывезший Кольвера и Эвридику из Рима. Гибнет и сама возлюбленная моего воплощения в прошлом. Остается в живых лишь Кольвер. Пока делается все, чтобы он выжил. Но для чего это, собственно, делалось? Не для того ли, чтобы подвести его к решению сверхсложной задачи современности, которую он не смог решить и на которую я должен был обратить пристальное внимание?

В данном случае меня радовало наличие во мне свободы воли и железной логики. Я чувствовал, что после мозгового штурма, состоявшегося в Сырковицах, месте незначительном и, пока, малоизвестном, я оказался подготовленным к решению сложнейшей задачи лучше Кольвера, что мне есть, чем заняться, и что я живу полной жизнью.