Текст книги "Семья в кризисе: Опыт терапии одной семьи, преобразивший всю ее жизнь"

Дэвид был раздражен и растерян: «Я не понимаю. Клаудия кричит и плачет из-за нашего благоразумия, потому что мы изо всех сил стараемся вести себя рационально? Я не понимаю, почему это неправильно».

Я сделал паузу, чтобы сформулировать ответ. Я чувствовал симпатию к родителям и не хотел, чтобы они ощущали себя обвиняемыми. «Не думаю, что дело именно в вас с Кэролайн. Важна ситуация в целом, структура отношений, которые сильнее, чем один человек. Похоже, что в семье идет борьба между двумя системами отношений к чувствам. Сложно сказать, как началась эта борьба, но сейчас вы с Кэролайн слишком стараетесь компенсировать непокорность Клаудии своим спокойствием и контролем, а она реагирует на ваше спокойствие, становясь еще более эмоциональной. Чем больше одна сторона движется в одном направлении, тем больше другая сторона вынуждена компенсировать это, двигаясь в другом направлении. Чем возбужденнее становится ваша дочь, тем спокойнее становитесь вы, и чем спокойнее становитесь вы, тем возбужденнее – она».

Любопытство Дэвида к моим словам росло. «Но Кэролайн и я тоже иногда взрываемся».

Я насмешливо взглянул на Клаудию. «И, бьюсь об заклад, Клаудия после этого успокаивается или убегает. Когда вы, ребята, повышаете накал страстей, она охлаждает их. Основная проблема в том, что семья хочет поднять „температуру жизни“, но боится это сделать. Поэтому вы разработали соглашение, по которому, когда кто-то повышает температуру в термостате, кто-то другой должен резко вернуть ее назад».

Клаудия, втайне довольная: «Я и правда убегаю, когда они начинают вопить, вы правы».

Мне понравилось кое-что, сказанное Карлом несколько минут назад, но семья, казалось, не обратила внимания на его слова. Я хотел убедиться, что они услышали это, поэтому снова повернулся к Кэролайн и Дэвиду. «Я хочу добавить еще кое-что к словам Карла. Он говорил, что вы общаетесь с Клаудией, будто ей семь лет. Это правда?»

Дэвид напоминал представителя «скептичного старшего поколения». «Я просто считаю, что давать ей некоторые указания – наша родительская обязанность».

«Я этого не оспариваю, – сказал я, – речь о том, как вы их даете и как она отвечает на них. Похоже, вы увязли в авторитарной системе, которая больше подходит при общении с маленьким ребенком. Я думаю, вы с Кэролайн не вкладываете больше души в эти указания, потому что сами не придаете им большого значения. Старая дисциплинарная система больше не работает, но вы привыкли к ней и изо всех сил продолжаете ей следовать, хотя сами в нее уже не верите.

Дэвид: «А что вы предлагаете? Мы должны предоставить ей все решать самой?» Я почувствовал в его вопросе укол, явно подразумевающий, что с его точки зрения я веду себя как чересчур либеральный психолог.

«Вы ищете мост между старой системой, в которой вы были родителями, контролирующими ребенка, и новой, которая станет нужна вам в будущем, когда Клаудия начнет жить самостоятельно и вы установите с ней более личностные отношения. В лучшем случае вам достанется роль советчиков, к которым она обратится, если сочтет нужным». Ему не удалось прижать меня к стенке.

Но Дэвид не перестал делать вид, что ищет практического совета. На самом деле он защищался и немного играл со мной, как с более молодым членом терапевтической команды. «И какой лучший путь нам следует искать? Мы уже ищем».

На этот раз я ответил гораздо тверже. «Один из путей – это показать себя более человечными родителями. Вы даете „родительские“ инструкции, но не говорите о себе, о своих чувствах. Если вы хотите когда-нибудь установить личностные отношения с вашими взрослыми детьми, вам нужно постараться проявить в себе самих себя, а не воспитателей, которые всегда знают, как правильно. У вас тоже есть сомнения, страхи и вопросы. Если бы Клаудия знала о них, скорее всего она бы увидела в вас что-то, с чем смогла бы идентифицироваться, а не только то, с чем ей нужно бороться».

Я бросил взгляд на Клаудию. «Конечно, это касается не только вас. Очевидно, что Клаудия тоже должна измениться. Многие решения вам придется находить в процессе переговоров, в которых Клаудия будет брать на себя все большую ответственность. А пока она может сваливать всю вину на вас».

Во время разговора я заметил, что семье понравилось мое скрытое предположение о возможном изменении системы их взаимоотношений. Родители, очевидно, смирились с тем, что им придется ослабить свою «власть» над Клаудией, власть, которой у них в действительности не было. А Клаудия поняла, что должна научиться осознанно и самостоятельно контролировать собственную жизнь. В то же время ни одна из сторон не желала такого изменения. Отчасти потому, что и родители и дочь находились в тисках мучительной зависимости друг от друга. Родители еще не понимали, как сильно они нуждаются в том, чтобы Клаудия была центром их жизни. А Клаудия не представляла себе, насколько она признательна родителям за то, что может обвинить их во всех своих неурядицах.

Когда Карл заговорил с Дэвидом, у него на лице была загадочная озорная улыбка. «Конечно, очень интересно, почему вы с Кэролайн удерживаете Клаудию в этой затянувшейся схватке с вами. Вы когда-нибудь задумывались об этом?»

Теперь Дэвид стал серьезнее. «Конечно, но я никогда не рассматривал это с такой точки зрения».

Карл, резко: «Вам никогда не приходило в голову, что это имеет отношение к вашему браку?»

Сейчас Дэвид был озадачен. «Нашему браку?» – они с Кэролайн посмотрели друг на друга.

Карл: «Конечно. Может быть, именно то подавленное напряжение между вами, которое ощущает Клаудия, заставляет ее чувствовать, что она сходит с ума. Ведь она близка к каждому из вас, хотя и по-разному».

Кэролайн была изумлена. «Мы с Клаудией не близки друг другу». Ее голос звучал скептически, и выглядела она немного испуганной. Я спросил себя, не торопимся ли мы.

Карл, однако, не колебался. «Разумеется, вы близки. Неужели вы думаете, что ваш гнев возникает потому, что вы далеки друг от друга? Обратная сторона этого гнева – глубокое участие и, я полагаю, большая забота». Мать и дочь с недоверием посмотрели друг на друга.

Происходила интересная вещь. Карл поднял вопрос о взаимоотношениях супругов, и Кэролайн тут же неосознанно попыталась перевести разговор на борьбу с Клаудией, как будто боялась взглянуть на свою супружескую жизнь. Я вернул их назад. «Кэролайн, вы казались смущенной при вопросе о ваших взаимоотношениях с Дэвидом».

Кэролайн робко посмотрела на меня, словно для нее это была «terra incognita». Когда речь шла о ее конфликте с Клаудией, она производила впечатление человека сильного, но, когда я заговорил непосредственно о ней, она стала застенчивой и неуверенной. «Наверное, да, – сказала она. – Вы упоминали об этом в прошлый раз, и я задумалась, вернее, пыталась, наоборот, не думать об этом». Кэролайн старалась вообще не касаться столь значимой для нее темы.

Я говорил с ней мягко. «Несмотря на различия в проявлениях, проблемы во всех семьях сегодня примерно одинаковые. И образование подобного „треугольника“ – обычный путь их решения».

Кэролайн проявила еще большее беспокойство. «Треугольник? Что вы имеете в виду?».

Я слегка улыбнулся. «Один или несколько таких „треугольников“ – это схема, по которой организовано большинство конфликтов в семьях».

Кэролайн: «Кажется, я вас не понимаю».

Я сменил свою позу в кресле. Было важно сказать это правильно – так, чтобы она услышала. «Некоторое время назад ваши отношения с мужем стали более холодными, правильно?»

Кэролайн: «Да, пожалуй».

«Но я предполагаю, что дело не только в холодности. Между вами и Дэвидом идет напряженная борьба».

Кэролайн: «Я согласна, хотя вряд ли мы всегда осознавали это».

Я кивнул. «Я знаю. – Возникла пауза, пока я подбирал слова. – В общем, одним из способов справиться с охлаждением и напряжением было решение выбрать Клаудию в качестве посредника. – Я опять сделал паузу. – Вы чувствуете это? Вы чувствуете, что Клаудия как-то стоит между вами?»

Кэролайн сказала с особым ударением: «Конечно, чувствую».

Я наклонился вперед. «Вы слышите злобу в вашем голосе, когда это произносите?»

Кэролайн, немного растерянно: «Да».

– Позвольте мне сделать еще один шаг. Несмотря на все неприятности, которые принесла вам создавшаяся ситуация, можете вы осознать, что она в определенной степени была выгодна всем?

– Нет, – сказала Кэролайн, покачав головой.

– Хорошо, – сказал я, чувствуя все большую уверенность в своих словах и облегчение оттого, что мы приближаемся к концу. – Для меня совершенно ясно, что так было, по крайней мере, в начале. Клаудия могла помочь Дэвиду, просто став ближе к нему и попытавшись заполнить пустоту в его жизни. Но их близость могла вызвать у вас ревность, и, возможно, это тоже было полезно. Это способствовало повышению «температуры» конфликтов между вами.

Кэролайн позволила себе слабую, слегка лукавую улыбку. «Не между нами. Между Клаудией и мной!»

– Это другая сторона, – немного загадочно сказал я. – В стычках с Клаудией вы можете выразить ваш гнев на Дэвида, не рискуя вступать в открытый конфликт с ним самим. – Я помолчал, чтобы подчеркнуть то, что скажу далее. – В каком-то смысле вы с мужем оба выражаете друг другу свой гнев и свою заботу через Клаудию. Поэтому я назвал ее посредником.

Кэролайн сидела молча, потом посмотрела прямо на меня, словно решилась рискнуть и задать вопрос.

– И почему мы так делали? – Она казалась простодушной и зависимой, обращаясь ко мне с почти безоговорочным доверием. Но я знал, что все не так просто, про себя она сомневалась во всем, что я говорил.

– Не знаю, – сказал я прямо. Я не хотел попасть в ловушку, делая вид, что знаю то, чего на самом деле не знал. – Но могу предположить, что вы с Дэвидом поступали так потому, что очень много значите друг для друга. Вы не можете рисковать, раскрывая все, что вы чувствуете друг к другу, потому что боитесь, что это уничтожит вашу иллюзию защищенности. Вы не можете рисковать, если есть шанс потерять друг друга.

– А? – сказала она, будто ее удивило, что в этой ситуации можно увидеть что-то положительное.

У терапевтов есть странная особенность: они любят все усложнять. Наклонив голову, я вдруг с улыбкой сказал Кэролайн: «Конечно, вопрос о том, как вы стали такими беззащитными, – это отдельная тема, которую мы обсудим в другой раз». Я слегка иронизировал, но шутливая форма позволила еще раз уверить их в том, что их страх открыться друг перед другом был явно преувеличен.

Кэролайн улыбнулась в ответ, но ничего не сказала. Потом она повернулась к Клаудии, видимо, решив проигнорировать мои последние слова. На этот раз в ее голосе звучала новая нотка – доброта, как будто, обращаясь к Клаудии, она переняла мою манеру разговора. Звучала в ее голосе и нотка раскаяния. «Если мы с отцом и правда так поступили с тобой, то это, наверное, не справедливо по отношению к тебе».

Карл уже довольно долго молчал Он «отдал мне вожжи» и предоставил везти семью туда, куда мне хочется. Но при последнем замечании Кэролайн он насторожился, как будто его что-то встревожило. Направление, в котором он повел разговор, совпадало с темой, которую развивал я. «Позвольте мне помочь вам, – сказал он. – В том, что происходит с Клаудией, виноваты не только вы с Дэвидом. Мне кажется, вы все с этим согласились. К тому же ваше соглашение принесло Клаудии не только страдания. Заодно она добилась значительной власти и влияния, не говоря уже о статусе „почетного представителя“ старшего поколения. – Он улыбнулся Клаудии. Потом он спросил ее: – Что ты думаешь обо всем этом?»

Клаудия выглядела смущенной, но смеялась. «Для меня это звучит довольно безумно!»

Карл продолжал улыбаться. «Ну, ты же знаешь, мы, семейные психотерапевты, все немного не в себе. – Пауза. – В чем дело, тебе не нравятся сумасшедшие идеи?»

Клаудия, теперь сдержанно: «Нет. Они меня пугают».

Карл: «Нам придется поспорить об этом. Я думаю, именно в сумасшествии и есть жизнь. – Он произнес это шутливым тоном, но определенно не шутил. – Вот почему твое замечание о том, что семья сводит тебя с ума, так взволновало меня. Способность быть сумасшедшими – одно из того, в чем нуждается ваша семья. Конечно, никто не хочет, чтобы его свели с ума, но если ты поможешь другим членам семьи научиться добровольно сходить с ума и наслаждаться этим, это уже кое-что. Я думаю, в семье действительно есть нечто, что давит на тебя. Если ты сможешь вырваться из этой «скучной разумности», остальные тоже смогли бы научиться сходить с ума. – Карл был близок к тому, чтобы сказать, что семья сводила Клаудию с ума из-за своего желания ослабить контроль, но, очевидно, не хотел сейчас отвечать на вопросы, которые вызвало бы это утверждение. Он взглянул на часы. – Эй, мы должны заканчивать. У меня еще много работы».

Кэролайн как-то раздраженно посмотрела на меня. «Может быть, со мной что-то не так, но я совсем запуталась. Как только мы сосредоточимся на одном, тут же появляется новая тема для обсуждения».

Карл уже встал и протянул руку к телефону, чтобы проверить сообщения, записанные на автоответчик. Остальные члены семьи тоже поднялись, собираясь уходить. Под конец сессии Лаура почти заснула, уткнувшись в Дона, и теперь, в суете сборов, выглядела сонной и растерянной.

Напоследок Карл повернулся к Кэролайн, и семья задержалась, слушая, как он отвечает ей. «Рискуя показаться легкомысленным, все-таки скажу, что ваше замешательство – это хороший знак, – сказал он. – Замешательство – это начало творчества, и если вы собираетесь развить что-то новое в семье, вам почти необходимо быть в замешательстве. Но позвольте дать вам совет. Не пытайтесь разложить все по полочкам. Дайте этому созреть и не обсуждайте дома. То, что важно, прояснится само собой и начнет обретать смысл по мере продолжения. – Пауза, атмосфера неопределенности. – Встречаемся в тот же час, на следующей неделе?» – спросил Карл.

Родители кивнули, и мы попрощались. Карл нежно взъерошил волосы сонной Лауры. Уходя, Дэвид и Кэролайн выглядели немного ошеломленными, и я понимал их состояние.

Основная форма для последующих сессий была выработана. Мы попросили семью взять на себя инициативу, и они это сделали. Они не только рискнули, показав нам некоторые свои отношения, но позволили конфликту проявить себя ярче, чем они отваживались на это дома, провоцируя друг друга на раздражение и открыто выражая его. Хотя мы иногда вмешивались, когда процесс заходил в тупик, в течение большей части сессии наша роль сводилась к тому, чтобы наблюдать и обеспечивать ощущение безопасности. В завершение мы сказали им, что мы увидели. Это и есть основная модель: семья делает шаг, а мы реагируем таким способом, который, как мы надеемся, будет способствовать дальнейшему росту.

Замешательство, в которое привели их наши комментарии, на самом деле – хороший знак. Оно свидетельствует, что они на время перестали контролировать себя и передали эту функцию нам. Наше преимущество – позиция вне семьи. Она позволяет нам воспринимать модели поведения, которые они просто не могут увидеть, – не из-за того, что такие глупые, а из-за того, что находятся в центре конфликта. Замешательство означает продвижение к ещё большей включенности, поскольку семья доверила нам контролировать и интерпретировать их борьбу.

Семья может «ходить» на терапию, а может «участвовать» в ней. Эта семья участвовала в терапии.

Глава 6. ОСНОВНОЙ КОНФЛИКТ

У нас с Карлом есть веская причина сидеть рядом, лицом к семье, во время встречи. Хотя семья пришла к нам за помощью, а мы стараемся помочь ей, мы находимся «в состоянии конфронтации» с ней, а она – с нами. С самого начала мы «боремся» с семьей. Боремся из-за того, кто придет на сессию, кто будет организовывать встречи, кто должен взять основную инициативу на себя. Мы спорим и по поводу диагноза. Обычно семья приходит с осознанной целью помочь одному из ее членов, и хотя мы тоже хотим помочь ему, наша цель шире – мы стараемся переосмыслить проблему таким образом, чтобы вызвать изменение семьи в целом. Правда, как именно должна измениться семья, пока не совсем ясно ни им, ни нам. Ясно только, что семье часто не нравится наше видение проблемы.

В конечном счете, семья и терапевты должны сплотиться в одну группу, объединенную работой над общими целями. Но поначалу общность семьи и терапевтов неустойчива, ни одна из сторон не знает другую или не доверяет ей, и между ними обязательно присутствует напряжение. Это попытка сотрудничества двух разных миров.

Каждая семья – это общество в миниатюре, социальная система с собственными правилами, структурой, руководством, языком, стилем жизни, традициями. Уникальная микрокультура семьи состоит из скрытых правил, трудноуловимых нюансов языка, понятных лишь им одним ритуалов и танцев. Чужаку нелегко заметить все эти тонкости, но они есть. Жена понимает, что значит особый взгляд мужа, а муж знает, что обозначают определенные модуляции ее голоса. Но соседи могут не знать, что именно передают эти сигналы, и мы, семейные терапевты, тоже можем не знать – пока. Семья создавала свой мир годами совместной жизни, и корни их сегодняшнего опыта глубоко связаны с их уникальной историей. Когда семья входит в кабинет к терапевту, вместе с нею приходит все, что когда-либо происходило с ними, и даже кое-что из того, что происходило с их предками.

Семья не обязательно должна рассказывать вам о своем мире, но проявления их мира вы можете увидеть в том, как они относятся друг к другу: как они сидят, как они говорят друг с другом, каков тон их голоса, какие у них представления о жизни. Из сил, действующих на них, и из собственных решений они создали свою модель жизни. Эта модель организована, предсказуема и имеет для них особенное, незаменимое значение. И чувства, которые могут на них нахлынуть, тоже предсказуемы. «Члены семьи двигаются по точным планетарным орбитам относительно друг друга». Они – мир, солнечная система, маленькая вселенная опыта.

У терапевтов тоже есть свой мир. Они знают друг друга несколько лет, они накопили определенный опыт, у каждого из них сложился свой взгляд на жизнь. Опыт терапевтов складывается из профессионального опыта, в том числе приобретенного в совместной работе, личного опыта, и комбинации того и другого. Мир терапевта, вероятно, меньше, чем мир семьи, подвержен влиянию предписаний и ценностей общества. В мире семейных терапевтов есть легкий «диссидентский» оттенок, нечто не вполне одобряемое общественными правилами, которым подчиняется и которые пока что разделяет семья. Одна из основных задач семейного терапевта – это помочь семье задаться вопросом, что они приобрели в процессе отношений.

Обращаясь к семейным терапевтам, семья формально признает, что ее модель жизни, по крайней мере, временно, терпит неудачу. Правила, порядок, чувство связи друг с другом в их жизни разрушаются или близки к разрушению. Казалось бы, у терапевтов должна быть лучшая модель, взгляд на мир, в котором есть что-то, чему семья могла бы научиться. Следовательно, формально семья подчиняет себя руководству терапевтов.

Но лишь формально. На самом деле семья совсем не уверена, что терапевтам есть что предложить. А когда они все же что-то предлагают, семья не уверена, что хочет меняться. В конце концов, все, что у них есть, это их система: составляющие ее люди, их непонятный для посторонних язык, их интонации, их модели поведения, выработанные в результате совместной жизни. Изо всего этого состоит основное течение жизни семьи, их мост между прошлым и будущим. Если они изменятся, что тогда? Угрожают ли изменения течению их жизни? Вдруг их жизнь станет еще хуже?

Поэтому, несмотря на то, что формально семья признает, что ей нужно измениться, и соглашается на помощь терапевтов, каждый в семье знает, что будет сопротивляться переменам, и терапевты тоже знают об этом. Итак, «война» объявлена, система против системы. И в этой «войне» терапевты намереваются вторгнуться в семью со своим собственным взглядом на мир, хотя и знают, что трудности на этом не кончатся. «Исход» войны будет зависеть от огромного количества переменных, среди которых – смелость семьи, ее готовность рисковать, профессиональная и личностная адекватность терапевтов. Если ситуация в семье очень сложная, терапевтам может потребоваться собственный личностный рост, чтобы суметь адекватно отреагировать на кризис. У обеих сторон существуют большие сложности; кроме того, когда две системы сознательно позволяют себе активно взаимодействовать друг с другом, результат не всегда можно предсказать.

Итак, посмотрим на два источника скрытого напряжения – семью и терапевтов и попытаемся еще усилить их полярность, приняв во внимание трение «поверхностей» в местах соприкосновения. Начнем с семейной динамики.

Когда приветственный обмен любезностями заканчивается, мы с Карлом сидим, слушая, как семья разговаривает, и обычно отмечаем вещи, которые вызывают наше беспокойство. Мы начинаем видеть недостатки и проблемы семьи. Это повышенное внимание к проблемам – часть нашей работы, но у него более глубокие корни, поскольку образ жизни семьи часто угрожает нашему собственному образу жизни. Мы видим в их мире многое, что нам не нравится и частью чего мы быть не хотим. Что-то может просто показаться неприятным и непродуктивным. Но некоторые элементы в семье могут затронуть в нас более глубокие струны, перекликаясь с проблемами в нашей собственной жизни. Каким бы ни был источник, вначале мы должны найти причину тревоги, которую семья вызывает в нас, и спросить: что в ней не так? Практически в каждой семье мы находим определенные общие схемы поведения.

1. Стресс. В жизни каждой семьи есть стресс. Уровень стресса в целом высок во всем обществе, но в семьях, приходящих к терапевту, этот уровень выше среднего. Причина стресса часто неясна. Семья Брайс испытывала большой стресс, это было видно по их напряженным позам, по затаенному гневу, долго копившемуся в них, по постоянной готовности к защите. У них были уставшие и измотанные стрессом лица, из-за стресса в их голосах слышались слабость и упадок духа. Ощущение стресса витало в воздухе, и казалось, что атмосфера в комнате наэлектризована.

Мы с Карлом начинаем искать источники семейного напряжения, исходя из известных нам основных видов стресса. Конечно же, бывают обычные житейские передряги. Напряжение на работе, беспокойство по поводу закладной, растяжение мышц при попытке поднять диван. По словам Ганса Селье, известного специалиста в области стресса, даже дыхание, ходьба и разговор представляют некоторый стресс и вносят вклад в изнашивание нашего организма. Жизнь как таковая неизбежно включает в себя стресс и всегда будет включать его.

Острый ситуационный стресс – это кризис, который в определенный период жизни может случиться с каждым. Серьезные заболевания, смена работы, рождение ребенка, переезд в новый город, смерть члена семьи – все это запускает механизмы приспособления к жизни, внезапно измененной новыми обстоятельствами, и в результате порождает острое ощущение стресса. Исследователи показали, что люди наиболее склонны к заболеваниям во время подобных внезапных изменений, в основном из-за негативной реакции тела на стресс.

Межличностный стресс включает конфликт и разобщенность между людьми, которые в нормальных условиях должны бы друг с другом сотрудничать. Вместо того чтобы справляться с бесчисленными бытовыми проблемами, незначительными случайностями, мы воюем с друзьями, товарищами по работе и членами семьи. Расколы внутри семьи, вероятно, – самые сложные и загадочные, поскольку они часто связаны с событиями, имевшими место в прошлых поколениях, эмоциональным остатком этих событий, передавшимся по наследству. То, что семейное чувство идентичности зачастую связано с сохранением определенных моделей конфликта, может показаться странным, но точно так же, как дети усваивают от родителей ценности и знания, они могут перенять эмоциональные образцы конфликта и напряжения.

Внутриличностный стресс – это война человека с самим собой. Конфликт начинается не внутри человека – это результат внешнего давления, которое человек интериоризировал (перевел вовнутрь). Ребенок, который регулярно подвергается нападкам родителей, вырастая, сам начинает нападать на себя, и в итоге его самоатаки отражаются на отношениях с другими.

Несмотря на то, что все уровни стресса важны и заслуживают нашего внимания, семейные терапевты начинают с серьезного рассмотрения межличностного стресса, особенно с конфликтов внутри семьи. К тому времени, когда семья приходит на терапию, проблемы семейных взаимоотношений приобретают столь решающее значение и угроза распада часто настолько реальна, что необходимо разрешить семейные противоречия безотлагательно.

2. Поляризация и усиление конфликта. Брайсы все немного упрощали, представляя законченную схематичную версию более масштабного стресса. Итоговое упрощение («проблема – в Клаудии») мы отвергли с самого начала. Мы знали, что проблема глубже, и отказались даже рассматривать возможность работы с семейными проблемами через предложенного ими «козла отпущения». Когда мы собрали всю семью, нам продемонстрировали упрощение второго рода: «Проблема заключается в войне между Клаудией и ее матерью». Уже лучше, но нам и это показалось недостаточным.

По поводу «войны» сомнений нет: Клаудия и ее мать были втянуты в болезненное противостояние, которое усугублялось и могло привести к трагической развязке. Нам всем этот процесс интуитивно знаком: один человек провоцирует, другой реагирует, и это становится причиной ответной провокации со стороны первого. И с каждым разом ответы становятся все более резкими, интенсивность атак и контратак быстро возрастает до все более и более высоких уровней. Мы все так вели себя во время детских игр, задирая друг друга до тех пор, пока дело не заканчивалось окровавленными носами и разорванными куртками. То же происходит и в семьях. То же происходит и между бензозаправочными станциями в ценовой конкуренции. Это тот же путь, идя по которому, нации, в конце концов, вступают в разрушительные войны.

Этот процесс поляризации и усиления конфликта хорошо знаком разработчикам теории систем, и у него много названий. Я выберу одно: спираль положительной обратной связи. Предположим, что любая система имеет определенный уровень стабильности и баланса, уровень гомеостаза, который является ее обычным состоянием. Предположим также, что системе нужна информация о том, как она работает для поддержания этого состояния или баланса. Такая информация называется обратной связью, и она бывает двух видов: положительная и отрицательная. Положительная обратная связь говорит системе об изменениях, о том, что система отклоняется от гомеостаза. Отрицательная обратная связь говорит системе, что она возвращается к своему обычному состоянию, «к норме»[8]8
  На языке теории систем слова «положительный» и «отрицательный» не используются в своем обычном оценочном значении, они определяют вектор изменений, как по направлению к норме, так и от нее. – Примеч. авт.


[Закрыть].

По причинам, которые вначале были для нас неизвестны, Брайсы, особенно Клаудия и Кэролайн, были «затянуты в спираль», в которой большинство обратных связей были положительными. Каждый шаг влек за собой отклонения отношений дальше и дальше от однажды установившегося образца. Конечно, каждой системе нужно меняться, иногда нужна положительная обратная связь, но порочный круг взаимоотношений между матерью и дочерью привел к тому, что изменения угрожали стабильности всей системы. Периоды сбалансированности и равновесия возникали все реже и реже. Клаудия не позволяла родителям контролировать себя, а они не позволяли ей быть самостоятельной. Так они шли круг за кругом, с каждым витком спирали приближаясь к тому, чего каждый боялся и вместе с тем не мог изменить.

Было тяжело найти смысл в этой войне между матерью и дочерью. Проблемы не казались серьезными; они определенно не стоили суицида или сумасшествия. Хотя там «пахло жареным». Мы просто обязаны были предположить, что там было что-то большее, скрытые проблемы, которые должны быть обнаружены, если эта ужасная спираль имела для нас какой-нибудь смысл. И обнаружение этого смысла было необходимой предпосылкой для позитивных изменений.

3. Триангуляция. Нам не пришлось изучать семейную систему очень глубоко, чтобы обнаружить то, что Джей Хейли назвала основной проблемой эмоционального равновесия: треугольник. Практически в каждом случае «симптоматического» поведения Хейли сталкивается с простой, грустной и обычной историей: два родителя, эмоционально отстраненные друг от друга, в своем ужасном одиночестве включают детей в свои эмоциональные проблемы. Впоследствии их дети вырастают с нарушениями и повторяют эти образцы поведения в своих собственных семьях.

Не было сомнений, что у Кэролайн и Дэвида были супружеские проблемы, остававшиеся, тем не менее, на периферии их сознания, пока мы не обратили на них внимание. Но когда мы вытащили эти проблемы на поверхность, они с готовностью приняли такую версию: их отношения были прохладными и отчужденными, и с годами ситуация усугублялась. Мы почти не сомневались в том, что проблемы Клаудии тесно связаны с проблемами взаимоотношений родителей, хотя причина данной связи и пути выхода из сложившейся ситуации пока оставались неясными.

Одним из путей рассмотрения треугольника, образовавшегося между супружеской парой и Клаудией, было истолкование его в русле старомодных психоаналитических представлений о сексуальности. Как и в описанных Фрейдом комплексах Эдипа и Электры, Дэвид отстранился от жены, для эмоциональной поддержки начал злоупотреблять опорой на дочь, и со временем эти отношения приобрели оттенок неуместной сексуальности. Дэвид не осознавал этого, но он действительно использовал Клаудию в качестве своеобразной замены жены.

Кэролайн не понимала, почему она так зла на Клаудию. Может быть, она злилась из-за того, как Дэвид гладил волосы Клаудии, как он заговаривал с ней первой, когда приходил вечером домой, из-за нежности в его голосе, звучавшей в разговоре с дочерью, и количества времени, которое он тратил, помогая ей в работе по дому. Фактически Кэролайн безумно ревновала мужа к собственной дочери.

До этого момента анализ ситуации был правильным. Но здесь возникало несколько очевидных проблем. Одна из них – логика причинности: «Дэвид стал слишком близок к Клаудии, и это было причиной гнева Кэролайн». Получалось, что он поступал нехорошо по отношению к Клаудии. Но сказать так – значит сделать Дэвида настоящим злодеем, а двух женщин – просто жертвами, реагирующими на внешние воздействия. Это старый причинно-следственный язык физики, язык, устаревший даже для самой физики. И он определенно не может помочь в распутывании клубка проблем в семье.