Текст книги "Убийственный кайф"

Глава 4

Когда я сказал Кальвин, что могу в течение двух часов получить постановление об освобождении из-под ареста и вытащить ее из участка, она посмотрела на меня своими одухотворенными глазищами и заявила:

– Я не хочу, чтобы меня освобождали.

– Что?! – воскликнул я. – Ты что, мазохистка? Не хочешь получать двадцать тысяч долларов и выходить из тюрьмы? А может быть, для полноты ощущений, мне следует навесить на тебя обвинение в убийстве?

– Я имела в виду, что не хочу выходить на волю, пока не освободят остальных, – терпеливо пояснила она.

Мне оставалось лишь беспомощно кивнуть.

– Ну ладно. Посмотрим, что можно сделать. Пришел караульный и вывел Сандру из пустой комнатенки, в которой мы с ней беседовали, а я пошел узнать у дежурного сержанта, не могу ли я переговорить с капитаном. Здесь, в полицейском участке Форествилла, было не так уж много дел, но даже копу следовало поддерживать свой имидж. Полтора часа спустя капитан соизволил принять меня, а еще через час наконец согласился, что я абсолютно прав, утверждая о невиновности ребят, и что, если я могу доказать их платежеспособность, – а это не составляло мне большого труда, – то он, конечно, пойдет навстречу и выпустит их через несколько часов.

– Через несколько часов? – перебил его я. – А почему не сейчас?

– Нужно время, чтобы они поостыли, почувствовали уважение к закону и, быть может, задумались, стоит ли употреблять наркотики, – резко ответил мне капитан. Еще он сказал, что сильно обеспокоен притоком наркотиков в его район, и тем, что все эти ребятишки, сшивающиеся в округе, дурманят себя разным дерьмом. Через несколько часов он сделает им серьезное предупреждение и выпустит. И не буду ли я столь любезен проследить, чтобы они восприняли его именно со всею серьезностью?

– Конечно же я так и поступлю!

Мы скрепили уговор рукопожатиями, и я, выйдя на ступеньки крыльца участка, принялся с любопытством разглядывать старомодные магазинчики в английском стиле, выстроившиеся вдоль главной улицы. При этом я пожалел, что бросил курить, но потом вспомнил, что пить-то не бросил, и подумал об уютном английском пабе, который мог оказаться где-то поблизости – хотя мне вполне сгодился бы и старый, добрый, грубоватый американский бар.

Пока я так стоял и обозревал в оба конца улицу, пытаясь высмотреть где-нибудь за густыми ветвями дубов, росших вдоль тротуара, признаки питейного заведения, к участку подкатил “линкольн-континенталь”, который, взвизгнув тормозами, остановился в запрещенной для парковки зоне.

Выскочивший из машины тип бросился вверх по ступенькам прямо ко мне. За ним следовала высокая, стройная женщина лет сорока с небольшим, со вкусом одетая и явно чем-то обеспокоенная. Мужчина был в темном костюме, из нагрудного кармана которого торчал треугольник носового платка, а накрахмаленную до режущей глаз белизны сорочку у воротника стягивал дорогой шелковый галстук ручной работы, явно свидетельствовавший о консервативности вкуса владельца.

– Это здесь держат ребят? Вы что – тоже отец? – Он стоял, отдуваясь, рядом со мной, готовый в любую минуту ринуться внутрь здания.

– Все в порядке, – произнес я, – их не станут арестовывать.

– Почему? Что случилось? – Он вытаращил на меня большие, как мячики для гольфа, глаза.

Подошедшая тем временем женщина стала рядом с ним. У нее было худощавое, но очень красивое, без единой морщинки лицо. Наброшенное на плечи меховое боа доходило до талии, а темно-синее вечернее платье едва прикрывало колени. Очевидно, гладкой коже лица, красивой шее и упругой груди она была обязана тщательной диете, гимнастике и постоянному уходу за своей внешностью. Ее муж был грубоват и нетерпелив, тогда как она выглядела лишь слегка встревоженной.

– Полицейские согласились выпустить их всех через пару часов, – сообщил я. – Нам остается лишь ждать.

– А кто вы? – неожиданно спросила женщина.

– Рэндол Роберте, адвокат. Здесь моя клиентка. Мужчина кивнул.

– Меня зовут Сесил Холлоуэй. А это моя жена, Рода. Из полиции сообщили, что нашего сына задержали за бродяжничество. Вы только подумайте! Ну, я им заявил, что этот фокус у них не пройдет. Понимаете, у нашего мальчика просто переходный возраст – юношеское бунтарство и все такое, – и им не удастся засадить его за решетку, будто какого-то несчастного недоумка, у которого нет семьи!

– Вы уверены, что все обойдется? – с беспокойством спросила Рода Холлоуэй. – Что мы еще в состоянии сделать?

Я пожал плечами.

– Вы, конечно, можете сами зайти в полицейский участок, стукнуть кулаком по столу, припугнуть их своим положением и связями, но если у вас с капитаном не слишком дружеские отношения, то не думаю, что этим вы ускорите освобождение вашего сына.

– Капитан – просто толстозадый боров, который считает, что после половины одиннадцатого всегда все должны находиться в постели, – фыркнул Холлоуэй. – Мы с ним принадлежим к различным социальным кругам.

Миссис Холлоуэй улыбнулась.

– У них испортились отношения три месяца назад, когда Сесил попытался оспорить штраф за превышение скорости.

Сесил нахмурился.

– Ну ладно, если вы, адвокат, так уверены, то пусть все идет своим чередом. Скажите, на моего мальчика не заведут дело?

– Нет, против них не выдвинуто никаких обвинений, – снова успокоил я его. – Кстати, а как зовут вашего сына?

– Чарльз.

– Ну, это мало о чем говорит. Эти ребята не называют себя настоящими именами. Видимо, это тоже отчасти происходит от их юношеского бунтарства.

Сесил фыркнул и искоса посмотрел на меня.

– Да, я знаю. Он говорит, что терпеть не может своего имени. Вот и выдумал себе какую-то дурацкую кличку из детской сказки – такую идиотскую, что я даже не смог запомнить.

– Голем, – подсказала мать.

Я внимательно посмотрел на нее. Ничто в облике женщины не выдавало праведного материнского гнева. Но оба они, подумал я, слегка переигрывали, изображая все понимающих родителей. Во время переполоха в лагере я не слишком приглядывался к Голему, но мне было совершенно ясно, что ему уже больше двадцати одного года. Они с Сороном были самыми старшими в группе, и я бы дал им примерно по двадцать четыре… Но в таком случае его отказ от образа жизни родителей – нечто гораздо большее, нежели обычное юношеское бунтарство.

– Послушайте, мистер Роберте, раз уж мы с вами тут ничем не можем им помочь, то почему бы нам всем вместе не поехать к нам домой и не выпить? – воодушевляясь, загорелся вдруг Холлоуэй, неожиданно легко меняя образ заботливого родителя на более подходящую ему роль – милейшего старины Сесила.

– Почему бы и нет? – машинально отозвался я. В конце концов, именно это я и собирался сделать в ближайший час. – Подождите меня, я только передам своей клиентке записку и сразу же вернусь.

Миссис Холлоуэй, как бы раздумывая, посмотрела на меня и ткнула мужа локтем.

– Сесил, по-моему нам тоже следует передать весточку Чарльзу. Пусть позвонит нам сразу после освобождения. – Она вздохнула и, как бы извиняясь, посмотрела на меня. – Я бы лучше осталась здесь и подождала, но знаю, сын бы этого не одобрил.

Вдвоем с Сесилом мы зашли в участок, и я оставил у дежурного сержанта записку Сандре Стилвелл, чтобы она, когда освободится, позвонила мне в номер. И приписал в конце номер телефона и адрес отеля.

Холлоуэй тоже передал свою записку, и мы с ним присоединились к его жене. Плюхнувшись на заднее сиденье “линкольна”, я вытянул ноги. Почему бы и не расслабиться немного? Завтра или послезавтра я уже вернусь к своей крысиной возне на юридическом поприще у “Робертса, Робертса и Гримстеда”. Почему бы не позволить себе немного выпить и поболтать о пустяках, скрасив тем самым однообразие раннего вечера?

Это выглядело заманчиво, и я на время забыл обо всех дурных вибрациях, пронизывающих атмосферу.

Особняк Холлоуэев оказался длинным, невысоким одноэтажным зданием, построенным на двух уровнях. Нижняя часть находилась в саду, в окружении сосен и эвкалиптов, а основная располагалась на вершине пологого холма. От переднего входа между деревьями можно было разглядеть поблескивающую темно-синюю гладь Тихого океана. Пройдя через двери, мы попали прямо в гостиную. Там в плетеном кресле сидел молодой человек и читал книгу. Когда мы вошли, он сразу вскочил.

– Это мой младший, Ричард, – похлопывая парня по плечу, с гордостью произнес Сесил.

Пожав руку парню, которому на вид можно было дать лет восемнадцать, я последовал приглашению хозяина и уселся в кресло. Вся мебель в гостиной была из оранжевой и белой пластмассы – с виду очень красиво и стильно, но жестковато для задницы. Да и вся гостиная производила впечатление именно такой – вызывающей восхищение, но отнюдь не привлекающей жить среди всего этого великолепия.

Холлоуэй смешал напитки – не забыв при этом и Ричарда – и передал их нам. Поднеся джин с тоником сыну, он подмигнул ему.

Сын, сделав каменное лицо, отвернулся и уселся в кресло, застыв в неподвижной позе. У него были темные волосы – почти такого же оттенка, что и окружавший лысину отца венчик. Ростом он был пониже Холлоуэя-старшего, но значительно худее, при галстуке и в безупречно отглаженном костюме; но что-то мне в нем не понравилось сразу. Может быть, от него исходили неблагоприятные вибрации?..

Сесил просиял и, подойдя ко мне, уселся в соседнее кресло. Ему было скорее всего около пятидесяти, и он представлял собой отличный образец того, как возраст и деньги способны испортить крепкое и здоровое тело. Что не поддалось разрушительному воздействию времени, то обрюзгло вследствие не менее губительных излишеств. Его жена уселась на оранжевую, окантованную пластмассовой рамой кушетку, между мужем и сыном.

– Ну вот… – притворно тяжко вздохнул Холлоуэй, – такова жизнь… – Он снова расплылся в улыбке. – Но мне хотелось бы, мистер Роберте, чтобы вы знали, что не все наши дети огорчают нас своими заблуждениями. Нет, сэр. Ричард, например, – гордость нашей семьи. Только что закончил первый курс колледжа. В Беркли. И с неплохими результатами. Я всегда говорю ему – хочешь чего-то достичь в жизни, учись как следует.

Не особенно вникая в разговор, я кивнул.

– Положение имеет важное значение, – машинально произнес я.

– Совершенно верно! – воскликнул Холлоуэй. – Именно этого и не понимают эти отщепенцы, пристрастившиеся к наркотикам, включая – как мне ни прискорбно признавать это – и моего собственного сына, Чарльза. Они ведь считают, что все общественные блага разложены для них на блюдечке в виде бесплатного угощения, словно на чужом дне рождения.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты перестал все время разглагольствовать о наркотиках, – раздраженно взмолилась миссис Холлоуэй. – Это так расстраивает меня.

– Но это же факт, от которого никуда не деться, Рода, – нетерпеливо возразил муж. – Слава Богу, что этим безумием поражен лишь наш старший сын. Должен вам заметить, Роберте, теперь это самое обычное дело – я об употреблении наркотиков. Почти все старшеклассники большую часть времени находятся в одурманенном состоянии. Но наш Ричард – хочу с гордостью отметить – далек от всего этого. Да и Ронда, наша дочь.

– На самом деле, отец, не все так уж и скверно, – вмешался Ричард.

– Да? И что же тогда считать скверным, хотелось бы мне знать?! – взорвался Холлоуэй. – Поверь, сынок, ты не знаешь истинного положения вещей – и должен благодарить за это судьбу.

Ричард, словно собираясь с силами, чтобы возразить отцу, глубоко вздохнул, но тут щелкнул замок и открылась входная дверь.

– Ронда, дорогая! – обрадовалась ей мать. – Ты нашла платье, которое хотела?

– Да, мама. – Девушка вошла в комнату, бросила сумку на кресло и, заметив меня, резко остановилась. Склонив голову набок, она улыбнулась. – А вы кто такой? – кокетливо спросила она.

– Ронда! – оборвал ее отец. – Девушкам полагается ждать, пока их не представят.

Она посмотрела на него невинным взглядом.

– Разве?

– Это мистер Рэндол Роберте, дорогая, – быстро вмешалась мать, пока Холлоуэй, сердито нахмурившись, смотрел на дочь.

– Приветик, мистер Роберте! – весело воскликнула Ронда. – Откуда вы взялись? Уж конечно не из форествиллского сельского клуба.

Еще сильней нахмурившись, Холлоуэй перевел взгляд в мою сторону, чтобы посмотреть, как я реагирую на поведение дочери.

Я отреагировал как надо – моя улыбка до ушей вызвала у Холлоуэя чувство благодарности за избавление от стыда за бестактное поведение дочери.

Ронда была такой же высокой, как и ее мать, но не столь худой. Ее округлые бедра обтягивала размалеванная флуоресцентным узором мини-юбка, оставлявшая на виду стройные, крепкие ножки в туфельках на платформе. Милое, истинно американское личико – нос пуговкой, маленький дразнящий ротик и озорные глазки, похожие на блестящие оливки. Небольшая, но упругая грудь, туго обтянутая светло-зеленой блузкой, напомнила о свежем фрукте, еще твердом, но уже созревшем. Ронде, наверное, было около двадцати, и она обладала той вызывающей независимостью, которая так нравилась мне в девушках.

– Мы познакомились с вашими родителями в полицейском участке, – небрежно заметил я.

– Неужели? Значит, они выпустили тебя под залог, папа?

– Ронда! – зашипел на дочь Холлоуэй. – Мы ездили туда забирать Чарльза.

– Успокойся, папа, я пошутила. – Она задорно улыбнулась. – Не стоит так уж носиться со своей буржуазной респектабельностью.

– Чарльз должен скоро позвонить, – снова поспешно вмешалась миссис Холлоуэй. – ; Я попрошу его поужинать дома, так что теперь пойду займусь готовкой.

– Ну конечно. А мне пора возвращаться в отель, – уловив намек, произнес я.

– Я подброшу вас, – тут же предложила Ронда. – Поскольку я не заметила возле дома чужих машин, то вы, мистер Роберте, очевидно, без колес, верно?

– Принимаю предложение, – с готовностью кивнул я.

– Пожалуйста, не задерживайся, дорогая, – попросила миссис Холлоуэй. – Было бы неплохо, если бы ты помогла мне с ужином.

– Конечно, мамочка, только не готовь на меня. Я перекусила в городе и теперь не голодна.

– Но, Ронда…

– Все нормально, мама. Это полезно для фигуры.

– До свидания, мистер Холлоуэй, – произнес я, протягивая руку. – Уверен, что все обойдется наилучшим образом, но если возникнут какие-то проблемы, звоните. Я остановился в отеле “Амбассадор”.

– Благодарю вас, мистер Роберте, – рассеянно ответил он, с трудом отводя взгляд от дочери.

Вежливо попрощавшись с Ричардом и его матерью, я вместе с Рондой направился к двери. Когда мы выходили, я обратил внимание на то, что Холлоуэй все еще пристально наблюдает за дочерью.

– Вы сказали – отель “Амбассадор”, мистер Роберте? Хорошо, я запомню. – Он изобразил обаятельную улыбку в стиле милейшего старины Сесила. Она предназначалась мне, но я не сомневался, что в ней также таилось предупреждение дочери.

– Папочка печется о моей девственности, – хихикнула Ронда, когда мы выехали с подъездной дорожки на ярко-зеленом “эм-джи”. – Он даже не догадывается, что я лишилась ее еще в старших классах. И если узнает об этом, будет шокирован даже больше, чем если бы Ричард оказался наркоманом или мою мать уличили в шашнях с соседом – что, как мне кажется, и в самом деле правда.

Я посмотрел на нее, пытаясь определить, насколько серьезно она говорит все это, и решил, что – вполне. Но тут мне пришлось уцепиться за дверную ручку, потому что мы, визжа покрышками, сворачивали за угол.

– Похоже, твои родители здорово обеспокоены наркоманией, – пробормотал я, испытывая слабую надежду, что разговор отвлечет меня от скорости, с которой Ронда вела машину.

– Это все из-за Чарли. Он уже пять лет как пристрастился к наркотикам и совершенно не желает слушать чьих-либо уговоров. Не то чтобы я осуждала его, но у него теперь выработалась стойкая зависимость от них. А что в этом хорошего? Хотя уверена, что он не пользуется сильнодействующими наркотиками. К тому же, как мне кажется, Чарли хорошо в его мире грез – тогда почему бы и нет? Его мечты куда радужней, чем у мамы или папы.

– Я никогда не ловил кайфа от кислоты, но готов поспорить, что ты права, – согласился я. – А как насчет Ричарда? Он такой же хороший мальчик, каким выглядит?

– Бедный Ричард! – вздохнула Ронда. – Просто он побаивается папы. Ему вовсе не хочется учиться в колледже, но ему отвели роль паиньки, и, боюсь, он смирился с ней.

– А ты сама разве не паинька? Ронда рассмеялась.

– Шутить изволите? К примеру, я не собираюсь сегодня вечером возвращаться домой до тех пор, пока не познакомлюсь с вами поближе.

Кажется, вид у меня был довольно обескураженный, потому что она прыснула со смеху и по-свойски толкнула меня локтем.

– Давненько мне не попадался такой зрелый и сексуально притягательный красавчик, как вы, – с воодушевлением заявила она. – Старые хрычи из нашего круга не идут ни в какое сравнение с интересным холостяком, который отлично подходит мне во всех отношениях.

– С чего ты взяла, что я подходящий партнер? Кроме того, я почти гожусь тебе в отцы – так что забудь об этом.

– Вы намекаете, что будете сопротивляться? – Ронда глубоко вздохнула. – Как только я увидела вас, сразу почувствовала, что вы – то что надо. И с темпераментом у вас должно быть все в порядке.

– Послушай! Если ты опоздаешь домой хотя бы на десять минут, твой папаша в ярости бросится следом за нами. Кроме того, ты слишком молода и, как мне показалось, не в меру впечатлительна. Если бы ты знала меня немного подольше, то сама бы поразилась, что такого ты во мне нашла.

– Ну ладно, мистер Роберте. На этот раз я вас отпущу, – с неохотой согласилась Ронда. – И то только потому, что папочка может все испортить. Но не надейтесь – не насовсем.

– Спасибо, что хоть под залог.

– Эй, а ведь это идея!

– По-моему, у тебя их и так хватает.

– Я насчет освобождения под залог. Если я сейчас отпущу вас, то вам придется заплатить. Понятно?

– И чем же? – с подозрением спросил я.

– Поцелуем. – Ронда улыбнулась с видом такого превосходства, словно заполучила на меня все права, и я ничего не мог с этим поделать. – Неужели вы против?

– Ну ладно, – согласился я. – Это я могу себе позволить.

Мы проскочили еще пару кварталов, на скорости пятьдесят миль в час промчались мимо полицейского участка и затормозили возле моего “остин-хилио. Несколько секунд я сидел неподвижно, стараясь перевести дух.

Ронда нетерпеливо барабанила ногтями по рулевому колесу.

– Я жду, – насмешливо произнесла она.

Я заглянул ей в глаза – в них отражалось нечто большее, чем обыкновенное озорство. Они были полны страсти и ожидания. Я подумал, что это должен быть черт знает какой обалденный поцелуй.

Так оно и оказалось.

До отеля я добрался без приключений, однако обнаружил, что не в состоянии сконцентрироваться на мыслях об ужине; моя голова все еще шла кругом от воспоминания о соблазнительной Ронде с ее мягкими губами и энергичным язычком. Я налил себе чистого бурбона и попробовал расслабиться, раздумывая, не лечь ли мне спать без ужина.

И тут зазвонил телефон. Это звонила Кальвин, известная в миру как Сандра Стилвелл.

– Мистер Роберте, мы на воле. Нас отпустили час назад.

– Отлично, – ответил я. – Жаль, что меня там не было. Я тут немного расслабился.

– Да все нормально. Послушай, у нас намечается клевая вечеринка у наших приятелей в Форествилле. Ты придешь?

– Хотелось бы, но, боюсь, не получится. Такие немолодые люди, как я, быстро утомляются. Однако я хочу встретиться с тобой утром. Дай мне адрес, и я найду тебя. – Сандра продиктовала, и я записал.

– Мистер Роберте? – В ее вопросе звучала мольба. – Пожалуйста, может, все-таки придешь?

– Я и правда устал, – неохотно ответил я, начиная подозревать по ее тону, что что-то неладно.

– Понимаешь.., эти деньги… Я хотела бы поговорить о них… – Сандра осеклась и несколько секунд молчала. – Я подумала и решила, что возьму их. Ведь я могу это сделать?

– Конечно, – ответил я. – Они твои.

– Может, нам все-таки удастся поговорить об этом сегодня вечером? – В ее голосе слышалось облегчение. – Мне хотелось бы поскорей уладить это дело.

– Конечно, мы все обговорим. Но мне кажется, что ваша вечеринка – не самое подходящее место для подобных дел. Почему бы тебе самой не прийти сюда?

– Нет, я не могу. Приходи ты.., пожалуйста.

– Ну ладно, – согласился я.

– Спасибо. У тебя ведь есть адрес? – В ее голосе звучала только тревога и – ни малейшей озабоченности о духовной чистоте. Скорее даже испуг.

– Есть. Увидимся через пару часов.

Такие вот дела. Значит, Сорон нажал на Кальвин. Ему скорее всего не составляло большого труда убедить девушку, что деньги куда важнее духовных идеалов. И как мне теперь убедить Сандру, что Сорон – самый настоящий психопат? Да, придется немало попотеть над решением этой проблемы!

Я плюхнулся на кровать и вытянулся, лежа наполовину освещенный тусклым кругом света от лампы на прикроватной тумбочке, и думал, почему так иногда оказывается сложно вручить двадцать тысяч долларов?

И вдруг, словно в ответ на мой вопрос, у кого-то возникло желание ответить на него: зазвонил телефон.

– Я слушаю.

– Тут кое-кому требуется адвокат, – произнес грубый, скрипучий голос, который я сразу узнал.

– Что ты еще натворил, Гарри? – рявкнул я. – Или все, на что ты способен, это подбрасывание трупов в аллею?

Немного помолчав, Гарри-обезьяна прохрипел:

– Послушай, я должен кое-что объяснить.

– Объясняться ты должен не со мной, хотя мне тоже было бы интересно.

– Я так и подумал. Поэтому и позвонил. И еще девочки интересуются, не собираешься ли ты как-нибудь опять заглянуть к нам? А больше всех волнуется Джем-Джем. Может, ты тогда и не расслышал ее имени, но она была самой первой, припоминаешь?

Я выпустил воздух – словно лопнувший футбольный мяч.

– Ну так вот, она просила узнать, не намерен ли ты, случайно, бросить дело после первого же разбирательства в суде?

– Передай ей, что пока я лишь сделал короткую пробежку, – так, для разминки – но постараюсь заглянуть еще, чтобы заняться твоим предложением всерьез. А сейчас меня волнуют дела поважней всяких оргий.

– Послушай, о чем это ты? Что за дела?

– Ну, например, почему ты подбросил труп в аллею, вместо того чтобы, как мы договорились, сообщить в полицию?

– Не хочу показаться бестактным, но, как мне кажется, адвокаты обязаны хранить в тайне признания своих клиентов, верно? Как доктора и священники.

– Не беспокойся, я на тебя не настучу.

– Я не об этом. Просто нахожусь в некотором замешательстве. Я – здоровенный крутой мужик, эдакий волосатый примат и…

– Гарри, по-моему, девочки устали тебя ждать; почему бы тебе не перейти к делу и…

– Понимаешь, я боюсь, – выпалил он.

– Боишься чего, Гарри? Ты, кажется, собирался избавиться от несовершеннолетних девочек, от “травки” и…

– Да, но дело вовсе не в этом. У меня все чисто. Однако перед тем, как вызвать копов, я обшарил карманы Земляники. Сам я не употребляю наркотиков, но опыта по этой части у меня предостаточно.

– Как если бы ты сам был когда-то наркоманом?

– Как если бы якшался с ребятами, которые были ими. Я в курсе, как это делается, знаю всю процедуру.

– В общем, тебе известно, как колоть героин? – подвел я итог за него.

– Ну да. Послушай, дорогой мой Рэндол Роберте, по моему разумению, старину Землянику кто-то угробил.

Ход моих мыслей неожиданно сменил скорость. Тщательно подбирая слова, я спросил:

– Каким образом?

– Похоже, заправили его шприц чистым героином. Понимаешь – неразбавленным. Мне известно, какую дозу колол себе этот парень, а в его запасном шприце оказалось совсем не то. Этой дозы хватило бы на то, чтобы угробить и лошадь. А это тебе не шуточки.

– Да, ты прав, – согласился я. – Значит, ты решил, что это убийство, испугался, что тебя могут обвинить в нем, и поэтому уничтожил все улики и выбросил труп?

– Что-то вроде этого, – сознался Гарри, и мне показалось, что его голос прозвучал немного виновато.

– Ну ладно, – проворчал я. – А зачем ты позвонил мне?

– Я подумал, что негоже оставлять безнаказанным того, кто прикончил Землянику. Он был неплохим парнем и…

– У тебя доброе сердце, Гарри, – сказал я. – Если только ты не прикидываешься.

– Да кончай ты! Нельзя быть таким недоверчивым.

– Хорошо, возвращайся к своим девочкам, Гарри. На сегодня ты уже проявил достаточно добросердечия.

– Но послушай, я думал, что ты мог бы…

– Что бы ты там ни думал, Землянике никто теперь не поможет. И даже если у тебя вдруг возникнет охота поведать свою историю местным копам, им она вряд ли покажется интересной. Так что забудь об этом – если только не сумеешь аргументированно указать на того, кто мог оказаться убийцей. Ты кого-то подозреваешь?

– Нет. Земляника был вроде как малость не в себе и большую часть времени находился в отключке – так зачем его понадобилось убивать?

– Ну ладно, Гарри. Пока.

– Ладно. Если у меня появятся соображения…

– То ты дашь мне знать. И знаешь что еще, Гарри?

– Да?

– Передай Джем-Джем, что я ее никогда не забуду.

– Хорошо. Но, по-моему, она и сама это знает.

– Спасибо, Гарри, – проворчал я. – Как я уже говорил тебе, ты просто…

– Сама доброта?

– Нет, шило в заднице. – И я повесил трубку.

Час спустя я встряхнулся, заставил себя встать с кровати и налил еще бурбона. Не успел я осушить стакан, как в дверь постучали.

Стучали настойчиво, почти отчаянно. Поставив недопитый стакан на ночной столик, я подошел к двери и повернул ручку.

В комнату, шатаясь, ввалился парень в грязной замшевой рубахе и таких же штанах. Рухнув на колени, он двинулся в глубь комнаты. Потом споткнулся и, упершись руками в пол, пополз уже на четвереньках – пока не уперся головой в противоположную стену. Это был Бегущий Олень, первый из племени тронутых, с кем я познакомился.

– Они достали меня! Достали! – прокричал он. От страха его голос сорвался на визг. – Эти ублюдки собираются прикончить нас. Господи, помоги мне! Они.., о Матерь Божья.., я хочу домой…

Не поднимаясь с колен, Бегущий Олень шарахался в разные стороны, причем делал это неожиданно быстро. Налетев на кровать, развернулся, прополз еще несколько футов и вдруг тяжело нырнул вперед, рухнув лицом на красно-коричневый ковер номера одной из самых фешенебельных гостиниц Форествилла.