Текст книги "Убийственный кайф"

Глава 5

Сержант Джеймс Браун прибыл раньше “скорой помощи”. Оставив одного патрульного снаружи, он вместе с другим вошел в номер и сразу же опустился на колени рядом с парнем. Пощупав пульс и приподняв веко Бегущего Оленя толстым пальцем, полицейский криво усмехнулся.

– Готов. Однако смерть наступила всего несколько минут назад. Мне уже доводилось видеть такое. По всем симптомам – передозировка героина. Он поймал настоящий кайф. Такой обалденный, что у него не оставалось ни малейшей надежды выйти из него.

– Судя по руке, он не сидел на игле. Никаких старых следов, – заметил я.

– Это еще ни о чем не говорит. Он вообще мог ширнуться в первый раз; не знал нужной дозы, хватанул через край, а до этого, может, только вдыхал пары. Или умел обращаться со шприцем. Если правильно подобрать иглу, колоть осторожно и попадать куда надо, то никаких шрамов не останется.

– И все же я не думаю, что он кололся.

– Думайте, что хотите, – неприязненно произнес сержант, – но, если честно, то мне совершенно наплевать на ваши соображения. Знаю я ваш принцип – “оставьте в покое этих ребят”, но я с ним не согласен. Этот парень – просто еще один наркоман, который избавил общество от забот о себе. Я даже не прочь выпить по этому поводу.

– Ну ладно, – скрипнул я зубами. – Мне все ясно. Он хиппи и наркоман, и вы просто счастливы, что один укол исцелил сразу две болезни. Только в моем понимании, копу не пристало радоваться, если кто-то облегчил ему работу.

– Вы намекаете, что кто-то ширнул ему эту дозу? – Сержант посмотрел на патрульного и ухмыльнулся, но потом поспешно прикрыл свое ехидство здоровенной лапой.

– Я только хочу сказать, что это вполне возможно. Браун медленно поднялся на ноги. Теперь он стоял, упершись одной рукой в тяжелую кожаную портупею, охватывающую бедра и подпиравшую снизу его толстое брюхо.

– Я не собираюсь отрицать этого, Роберте. Но мне нужно лишь одно – докажите это.

– Как будто это так просто, – сердито огрызнулся я. – Может, я и ошибаюсь, но мне почему-то всегда казалось, что работа копов – это нечто большее, чем просто сбор трупов. Вроде бы предполагается проверять все версии – особенно когда факты противоречат очевидному.

– Я не учился в колледже, Роберте, поэтому не так силен по части теории, как вы. А что, если вы сами займетесь этим и переберете за меня все версии, а я йотом проверю вашу самодеятельность, а?

Оба полицейских расхохотались, но тут появились двое санитаров в белой форме с носилками; выглядели они такими сердитыми, словно их оторвали от партии в покер. Кивнув полицейским, санитары перекатили труп на носилки.

Один из них снова кивнул, и они, сохраняя прежнее недовольное выражение и не проронив ни слова, прошествовали вместе с трупом из номера.

Сержант посмотрел на меня.

– Сейчас я возвращаюсь в участок, а вечером свободен. Собираюсь пропустить пару стаканчиков с ребятами. Не хотите составить нам компанию? Может быть, узнаете еще что-нибудь новенькое о работе копов.

– Спасибо, – буркнул я, – но моя осведомленность достаточно обширна, чтобы знать обо всяких там мерзких трюках!

Сержант никак не прокомментировал мой ответ: он лишь усмехнулся и с этим вышел.

С минуту я смотрел ему вслед, потом налил себе еще. Как же идти на вечеринку в таком состоянии? Мне казалось, что у меня две головы и обе раскалываются от адской боли. Однако имелись по крайней мере две веские причины, чтобы пойти: сказать Кальвин, чего ей не следует делать с ее деньгами, и сообщить друзьям Бегущего Оленя, что он уже на пути в счастливые охотничьи угодья. А раз уж я буду там, то попробую последовать совету сержанта и проведу небольшое расследование. Ведь если мне удастся доказать, что парнишка не был наркоманом, то тем самым я заинтересую капитана в проведении следствия.

Пока я так стоял, тупо воображая, каким великим сыщиком могу заделаться, – почище самого Майка Хаммера, – зазвонил телефон.

– Привет, Рэндол, – встревоженно произнес мягкий женский голос. – Это Ронда Холлоэуй. Я беспокоюсь из-за матери и Чарльза – по-моему, они здорово поцапались.

Сначала я удивился, с какой стати и каким образом я стану улаживать чужие семейные ссоры, но потом мне пришло в голову, что, возможно, на данный момент я оказался для Ронды единственным бескорыстным по отношению к ней мужчиной. Поэтому вежливо спросил:

– Чарльз приходил ужинать?

– Нет, не приходил. Да и никогда не пришел бы. Мама куда-то ездила, чтобы встретиться с ним, она не говорит куда, но, когда вернулась, была страшно взвинченна. Притворилась, будто ничего не случилось, и ни словом не обмолвилась о том, что произошло между ними.

Голос Ронды слышался в трубке все громче, и мне показалось, что и сама она на грани срыва. Поэтому сказал как можно спокойнее:

– На твоем месте я не стал бы волноваться. Такое нередко случается между родителями и их строптивыми отпрысками. Послушай, сегодня вечером я собираюсь навестить ребят из племени. Они устраивают вечеринку, и твой брат наверняка будет там. Не знаю, удастся ли мне уговорить его вернуться домой, но я попытаюсь и дам тебе знать.

– Спасибо, Рэндол. Я так тебе благодарна. – Голос Ронды неожиданно задрожал и перешел почти в шепот. Это произошло настолько внезапно, что мне стало любопытно – в самом деле она тревожится так из-за матери или просто желает привлечь к себе мое внимание. Ну и что с того, урезонивал я себя. Она стоила того, чтобы обратить на нее внимание.

– С твоей матерью сейчас все в порядке? – спросил я с напускным спокойствием.

– По-моему, да. Она приняла аспирин и легла в спальне.

– Вот и хорошо. Позаботься, чтобы у нее был аспирин; ты же поплачься в жилетку, а я тем временем дам Чарльзу пинка по его недоразвитой заднице. И завтра же позвоню тебе.

– Еще раз спасибо, Рэндол. И не очень наседай на него.

– Ну разумеется, не буду. Я применю психологический прием – расскажу, что познакомился с его семьей, и поинтересуюсь, как такой крутой парень, как он, может жить в такой затхлой обстановке. Он решит, что я свой в доску, а я воспользуюсь его доверчивостью и передам все его благовоспитанной сестренке. Ну как?

– Мне не нравится выражение “благовоспитанная сестренка”. До завтра.

Вечеринка хиппи должна была стать еще одним испытанием для моей психики, и я не мог не беспокоиться, выдержит ли она такое потрясение. Чего мне ждать? Дикой оргии? Компания настолько одуреет от наркотиков, что все посрывают с себя одежду до последней нитки? В моем воображении быстро предстала живая картина, и я мысленно развлекал себя ею, пока шел по растрескавшейся цементной дорожке, местами поросшей пучками травы.

Дом оказался старой, осевшей деревянной хибарой, которой давным-давно пора было развалиться. Любопытный факт – она находилась всего через два дома от борделя Гарри-обезьяны. Не вызывало сомнений, почему эта развалюха стала прибежищем хиппи. Владельцу попросту не удалось бы сдать ее кому-то еще – по крайней мере, в таком зажиточном городе, как Форествилл, где селились одни лишь богачи, бездельники и вышедшие в отставку дельцы. И если вы не относились ни к одной из этих категорий, то у вас не оставалось ни малейшего шанса попасть в достойные члены форествиллского общества.

Было не похоже, чтобы кто-то попытался запереть входную тамбурную дверь, болтавшуюся на ржавых петлях. Внутренняя дверь вообще стояла нараспашку, поэтому я вошел без помех. Меня беспокоила единственная мысль – как бы поскорее ухитриться отыскать Кальвин незаметно для Сорона. Если мне это удастся, то сегодняшний день мог бы стать для меня куда более удачным, чем предыдущий.

Забавно, но, видимо, мои счастливые звезды выстроились в нужном порядке, потому что едва я вошел в тускло освещенную гостиную, как сразу же увидел ее. Она сидела в старом замызганном кресле, обивка которого была изодрана до такой степени, словно о нее точила когти пума.

Комната освещалась лишь огнями уличных фонарей, но я отлично разглядел девушку. Кальвин замерла в напряженной позе, ее застывшие глаза смотрели прямо на меня, а рыжие, спутавшиеся прядями волосы ниспадали на грудь.

– С тобой ничего не случилось? – неслышным шагом приблизившись к ней, прошептал я.

– Нет, – ответила она низким бесцветным голосом. – Я рада, что ты пришел. Я уже давно сижу и жду тебя.

– Ты и в самом деле передумала насчет денег?

– Да.

– И хочешь их получить?

– Да.

– Тебя уговорил Сорон?

Кальвин машинально открыла рот, чтобы ответить “да”, но осеклась.

– И ты отдашь их ему?

– Не ему! – сердито блеснув глазами, твердо ответила она. – Всем. Племени. Сорон – источник существования нашей коммуны и того духа, который объединяет нас. Он заставил меня проникнуться идеей, насколько важно для нас быть независимыми от общества.

– Ты хочешь сказать, что с твоими деньгами вы перестанете зависеть… – Я оборвал фразу на полуслове, потому что меня вдруг осенило, от чего они зависели. – А где вы обычно берете деньги? – спросил я.

– Мы стараемся обходиться минимумом, – очень серьезно ответила она. – Но то, в чем мы действительно нуждаемся, обеспечивает Сорон. И он убедил меня, что будет вполне справедливо, если он возьмет те деньги, о которых ты говорил. Тогда у племени всегда будет заначка на черный день и деньги на еду, одежду и…

– На “травку”?

Кальвин покачала головой;

– “Травку” дает нам Сорон. Мы ничего за нее не платим.

– Он не похож на богача, – саркастически заметил я, – но у него, должно быть, не бедные родители.

Кальвин нахмурилась, неодобрительно посмотрев на меня.

– Его родители умерли, – печально произнесла она.

– Где же тогда он берет деньги?

– Не скажу, – не слишком уверенно ответила она. – А то еще донесешь копам.

– Я адвокат, – с видом оскорбленной невинности сердито возразил я. – И никому не рассказываю о том, что доверили мне мои клиенты.

– Ладно. Я думаю – тебе можно… – Она все еще колебалась. – Он продает “травку” и ЛСД ребятам с побережья. И, по-моему, у него есть связи в Сан-Франциско.

– А как насчет отравы посильней? – спросил я. – Откуда берется она?

– Сорон к ней даже не притрагивается! – пылко воскликнула Кальвин. – Ни под каким видом. Наркотики, которые способны расширить пределы разума, – вроде “травки” или ЛСД – это для нас все равно, что святое причастие. Они позволяют нам постичь более высокий уровень духовного познания. А когда высоты вселенского знания будут достигнуты, то потребность в них и вовсе отпадает. Но героин, морфин и тому подобные наркотики разрушают мозг. Сорон распространяет марихуану и ЛСД потому, что это часть его плана – обратить с их помощью всех к духовной свободе и единению. В этом он видит свой долг, который исполняет вовсе не ради денег. И он ни за что не дотронется до сильнодействующих наркотиков.

– Он сам тебе это говорил? – недоверчиво спросил я.

– Я знаю, что это так, – гневно ответила Кальвин. – А ты не веришь потому, что не хочешь верить, и потому, что тебе не нравится Сорон. Но он никогда не имел дела с героином. В племени существует табу – никто не употребляет сильнодействующих наркотиков. Поэтому Сорон и хотел прогнать Землянику.

Я кивнул. Лично я не считал Сорона этаким ангелом-хранителем соплеменников, хотя, возможно, у меня просто было предубеждение против него. А может быть, такая линия поведения диктовалась лишь соображениями безопасности. Ведь для парня, торгующего наркотой, сидящий на героине наркоман в собственном лагере – риск чистейшей воды. Ясно одно – Кальвин рассказала мне все, о чем знала и что считала правдой.

Она едва заметно улыбнулась.

– Земляника был по-своему неплохим парнем, и мне очень жаль его, хотя он и не был духовной личностью.

– Ну, теперь-то он ею стал; – напомнил я. – И Бегущий Олень тоже.

Кальвин непонимающе посмотрела на меня, решив, что ослышалась.

– Бегущий Олень, он…

– Он мертв. И, судя по всему, смерть наступила от чрезмерной дозы героина.

– Нет! – Кальвин прикрыла рукой рот, ее глаза расширились от ужаса. – Это не правда! – выдохнула она. – Этого не может быть! Он никогда не кололся. Он даже не притрагивался к героину. Он просто не мог…

– Ты уверена? – с нажимом спросил я. – Он точно не кололся героином?

– Нет! Никогда! У него его никогда не было.

– Да он бы и не смог скрывать свое пристрастие в тайне, не так ли?

– У нас нет секретов друг от друга, мистер Роберте, – широко, по-детски открыв свои ясные глаза, убежденно сказала она. – И, кроме того, здесь, в лесу, мы большую часть времени проводим вместе. Как может кто-нибудь из нас ширяться так, чтобы другие ничего не заметили? О Землянике мы узнали только тогда, когда он повадился бывать в городе. Но Бегущий Олень бывал там очень редко. Он почти все время проводил в лесу.

Такие вот дела. Передозировка героина, введенная кем-то неизвестным – или неизвестными, – такой вердикт предварительного следствия вынес суд, состоящий из судьи и присяжных в лице одного-единственного Рэндола Робертса. Теперь оставалось лишь выяснить – как это сделано, почему и кем.

– Ну хорошо, давай теперь поговорим о твоем наследстве.

– Как ты можешь! Бедный Бегущий Олень! Невероятно, что его не стало! Это просто невозможно!

– Он пришел ко мне в гостиничный номер и там умер, – сказал я. Что ж, придется вернуться к денежному вопросу попозже: все равно дело, похоже, шло к тому, что на наследство наложит лапу Сорон.

– Кто-то его убил, – с сомнением в голосе хрипло прошептала Кальвин. – По-другому не может быть. Я очень хорошо его знала; он никогда не кололся героином.

Я кивнул.

– Согласен. Весь вопрос теперь в том, кто это сделал. Тут ты мне должна помочь.

– Конечно, если только смогу, – ответила она каким-то отстраненным голосом. – Бедный, бедный Бегущий Олень!

– Кстати, почему он пришел именно ко мне в номер? Только ты знала, где я. Это ты сообщила ему?

Кальвин покачала головой. В ее глазах отразилось смущение, смешанное с удивлением, а застывший взгляд свидетельствовал о том, что перед моим приходом она накурилась марихуаны.

– Я говорила об этом только Сорону, – сказала она. – И больше никому.

– Ну ладно. Сейчас ты все равно ничего не сможешь поделать, кроме как постараться обо всем забыть. Тебе есть где лечь и отоспаться?

– Мне и здесь хорошо, – пробормотала она. – Какая разница, где находятся наши тела; главное, наш дух свободен для странствий. – Кальвин загадочно улыбнулась.

Я оставил ее сидеть в кресле – таком старом, что любой уважающий себя курильщик марихуаны давно бы бросил его в огонь, – и парить в эмпиреях, где она, возможно, отыщет контакт с бессмертной душой Бегущего Оленя.

Гостиная заканчивалась коридором, в который выходило несколько комнат с распахнутыми настежь дверями. Только сейчас до меня дошло, что эта вечеринка была самой спокойной из всех, на которых мне когда-либо доводилось бывать. В гостиной – всего лишь одна оцепеневшая от наркотика девушка, а во всем остальном доме – тишина. Даже как-то страшновато!

Я прошел мимо двух пустых спален и наконец в третьей комнате заметил слабый огонек.

Заглянув туда, я увидел нескольких членов племени, рассевшихся на диванных подушках и грязном, ободранном двуспальном матрасе. Они сидели, сосредоточенно попыхивая сигаретами, и молчали. Комнату тускло освещали три свечи, вставленные в пустые винные бутылки. И никакой мебели.

Их было пятеро – Сорон, Голем, Белая Скво, Джей Си Кристофер и Бац-Бац. Когда я вошел, никто даже не оглянулся и не подал виду, что заметил меня. Мне незачем было быть нарком, чтобы понять, что их дух уже воспарил до небес – а они все продолжали смолить!

– Эй, Сорон! – Я пнул его ногу. – Спустись-ка на землю. Случилось нечто ужасное, и мне необходим духовный совет.

Он поднял голову, и его темные глаза словно прожгли меня насквозь.

– Я рад, что вы пришли, мистер Роберте, – произнес он слегка невнятным голосом, в котором, однако, улавливалась ирония. – Эй, смотрите, мистер Роберте пожаловал! Он принес нам манну небесную и послание из мира тупоголовых! Их послание гласит: “Мы не станем содержать вас, никчемное отродье, презирающее честный труд, но мы шлем вам манну небесную…"

– Манну небесную, – нараспев подхватили остальные.

– Когда ты в последний раз видел Бегущего Оленя? – надеясь застать Сорона врасплох, спросил я без предисловий.

Сорон моргнул и улыбнулся своей едва уловимой улыбкой.

– Когда посылал за тобой, чтобы ты не забыл прийти на вечеринку, Роберте. Разве он не с тобой?

– Он не смог прийти, – резко ответил я. – Потому что отправился в мир иной.

Это печальное известие не сотрясло стен хибары. Белая Скво сдавленно вскрикнула, испустив тонкий, завывающий звук, затем, уткнувшись лицом в ладони, беззвучно зарыдала. Бездонные глаза американской девушки-мечты источали печаль, а Джей Си тупо уставился в потолок, словно высматривал там воспаривший к небесам дух. Сорон и Голем впились в меня злыми глазами.

– Как это случилось? – натянуто поинтересовался Голем.

– Кто-то всадил ему лошадиную дозу героина.

– Но это же невоз… – Глаза Сорона сверкали.

– Почему? Ведь он был одним из твоих толкачей, верно? Что тут удивительного, если кому-то из клиентов надоело платить за свое пристрастие и он решил угоститься на халяву, а Бегущему Оленю вручил бесплатный билет на небеса?

– Я не торгую сильнодействующими наркотиками, адвокат, – твердо возразил Сорон. – И Бегущий Олень никогда не был моим толкачом. Племя не занимается бизнесом. Мы – единомышленники, стремящиеся к единению с Высшим Разумом. Но тебе не понять такой метафизики.

– Ну хорошо! Бегущий Олень пришел за мной, – с нажимом сказал я. – Но зачем?

– Потому что ты теперь у нас вроде источника финансирования, – усмехнулся Голем. – Сечешь?

Сорон посмотрел на него, и тот, плотно сжав губы, отвел глаза.

– Кальвин передала тебе то, что собиралась? – спросил Сорон. – Насчет денег?

– Да она сказала, что ты позаботишься о них. Только я предупредил ее, что деньги лучше держать в банке, а не прятать под камнями.

Судя по лицу Сорона, мои слова ничуть его не обрадовали, но черт его разберет – ведь он всегда выглядел унылым и мрачным, и, чтобы заставить его рассмеяться, оставался лишь единственный фокус – оторвать себе яйца и вручить ему.

– Твои слова, адвокат, не имеют значения, – спокойно и глухо произнес Сорон. – Кальвин хочет, чтобы деньги принадлежали племени и чтобы ты составил документ, по которому она будет получать ежемесячное содержание. Только она хочет, чтобы оно было переадресовано на мое имя.

– Документы уже оформлены, но деньги по ним будет получать лично Кальвин, – не без ехидства сообщил я. – Ей осталось их только подписать. К сожалению, тебе придется согласиться брать у нее наличные, поскольку она не имеет права переадресовывать свое содержание.

Не спуская с меня глаз, Сорон кивнул.

– Хорошо, адвокат. Это не так уж важно. Племя едино. Кальвин подпишет бумаги, деньги попадут к нам, и это послужит лишний раз насмешкой над миром тупоголовых. Неслабый плевок в сторону тех, кто делает деньги, а?

Если это такая отменная шутка, то почему он не смеется, а продолжает пялиться на меня своими мрачными глазищами? Однако он прав. Я не мог помешать Кальвин отдавать ему деньги – скорее всего, не мог!

– Точно, адвокат, – хохотнул Голем. – Отличный повод посмеяться над тобой. Эй, вы! Кто еще хочет посмеяться над адвокатом?

Но никто его не поддержал. Тогда Голем вдруг встал, приблизив ко мне свое потное лицо с ввалившимися глазами. До сих пор мне не удавалось хорошенько рассмотреть его, но теперь, несмотря на грязную физиономию и косматые патлы немытых волос до плеч, стало видно, что он довольно привлекателен. Как и у всех Холлоуэев, у него было смуглое, с правильными чертами лицо. Обыкновенный, симпатичный и очень неглупый американский парнишка из среднего класса, который где-то научился ненавидеть. Может, он почерпнул эту науку из исторических книг или телевизионных программ, подсмотрел у собственных родителей или просто родился таким, но этот парень умел ненавидеть – холодно и расчетливо. Об этом свидетельствовали его глаза и жесткая улыбка.

– Почему ты не пошел домой, когда твоя мать звала тебя? – спокойно спросил я.

– Потому что я не ем с ними за одним столом – вот почему! – огрызнулся он. – А тебе-то какое дело?

– Твоя сестра очень беспокоится. Похоже, ты сильно расстроил свою мать.

– Черт возьми, какое несчастье! – чертыхнулся Голем.

Затянувшись самокруткой, он уставился на меня. Потом выдохнул, и меня внезапно окутало облаком едкого дыма. Часть этой терпкой отравы попала мне в легкие, совершенно не приспособленные для подобной дряни, и ее оказалось вполне достаточно, чтобы я зашелся кашлем. Горло драло, я старался прокашляться, одновременно вытирая слезящиеся и щиплющие глаза.

– Подожди, адвокат, – ехидно сказал Голем. – Я принесу тебе водички.

Вскоре я услышал, как где-то зажурчал кран, потом в мою руку сунули стакан. Я поднес его к губам и сделал маленький глоток. Вода. Вкус вполне обычный. Я сделал еще несколько глотков, и мне стало немного полегче. Першить в горле не перестало, но кашель прошел.

Проморгавшись, я наконец ясно увидел перед собою Голема и схватил его за грудки.

– Ты уже слишком взрослый, чтобы выпороть твою грязную задницу. Судя по твоему дурному воспитанию, этого никогда не делали, – прорычал я. – Поэтому я сейчас исправлю ошибку твоих родителей и тресну тебя…

Голем улыбнулся, и его улыбка расползлась до ушей.., и продолжала расползаться дальше и дальше – на всю комнату! Несколько секунд я пытался понять, как это получилось, что улыбка вдруг отделилась от его лица, но тут же забыл об этом; теперь все лицо Голема начало увеличиваться – становилось все больше и больше, пока передо мной не осталась лишь одна огромная влажная от пота пора, находившаяся, как я решил, на самом кончике его носа.

А потом на меня обрушился раскатистый смех, который, как мне показалось, сыпался на меня со всех сторон, словно отскакивавший от стен горох. И сквозь этот смех, будто из самых дальних глубин космоса, до меня доплыл голос:

– Счастливо, адвокат! Приятного путешествия!