Текст книги "Заявление о любви"

– Да?

— Правда, прости. Я действительно хотел тебя поблагодарить. За все, за все эти годы. За помощь. Даже за испанскую мушку. Я только хотел тебя увидеть.

– Увидел. – Голос упорно сопротивляется странной слабости, охватившей ее.

– Да. Держись. Уйдет. Сейчас уйдет.

– Держись.

– Да.

И тогда эта слабость превращается в отчаянный крик:

– Почему? Почему не я? Почему она?

Боже, ну зачем она об этом спросила? Ивона закрывает глаза. Нет, пусть он не отвечает. Но до нее доносится ответ:

– Потому что я ее люблю. Теперь ее очередь.

– Спасибо тебе, – говорит она тихо.

– Не понимаю…

Он смотрит на нее, недоумевая. Ну что тут можно не понять?

– Спасибо тебе… Ты мог бы быть со мной нечестным. Спасибо, хотя мне было нелегко…

Томаш и этот его взгляд. Такой же, как двадцать лет назад. А сейчас он уйдет.

– Ты можешь остаться еще на минуту? – Ивоне хочется его задержать.

– С радостью. – Томаш несмело улыбается. – Если это будет тебе приятно.

– С радостью не может быть неприятно. – Ивона касается своих волос. Они утратили блеск. Она стала надевать косынку, чтобы было не очень заметно, в каком они состоянии. – Я ужасно выгляжу, правда?

– Нет. – У него такое выражение лица, словно он говорит искренне. – Ивонка?

– Да?

– Это очень важная для меня встреча. Я рад, что мы в конце концов смогли так поговорить.

– Как?

– Сердечно.

Сердечно. Что он вообразил? Это разве сердечно? Неужели он ничего не понял? Ивона вновь чувствует тяжесть в животе, неприятную, мешающую тяжесть. А что ей терять? Теперь нечего. Надо сказать ему. Пусть он ощутит боль, которую испытывала она.

– Сердечно? А ты знаешь, что я из-за тебя уехала?

– Из-за меня?

Он действительно удивлен.

– Да. И когда… утром… ну, понимаешь…

– Я очень хорошо помню…

– Да, из-за тебя… Только потом я узнала, что… – Ивона делает паузу, глубоко вздыхает и принимает решение, – беременна. – Она смотрит на Томаша, но не встречает его взгляда. – Томчик? Ты меня слышишь?

– Да.

– Я была беременна. От тебя. – Назад дороги нет.

– От меня?

В интонации Томаша звучит не удивление, а недоверие.

– От тебя, – твердо повторяет Ивона.

– Ивонка… прошу тебя… Ну зачем? Его голос звучит ласково и знакомо.

– Тебе не жаль? – Ивона ждет, что он… но что же он?

– Не знаю. Не верю. Ты бы мне сказала.

– Мне нужно было отправить тебе факс с сообщением о моей беременности?

– Перестань.

Он кажется грустным. Тогда Ивона делает последнюю попытку:

– Как ты можешь…

– Послушай… – Томаш резко ее прерывает. – Это было не нужно, не нужно… У нас нет детей…

Как будто она не знает!

– Мне известно! Это не могло быть ее решение! Это ты заставил Марту…

– Я никогда ее не…

– Но у вас же нет детей! – Теперь Ивона хочет знать все. – Марта мне написала, что вы приняли такое решение!

В глазах Томаша снова появляется наивное изумление:

– Она тебе это написала?

– Господи, ты меня вообще слушаешь? На тебя ничто не производит впечатления? Я должна посочувствовать Марте вместо того, чтобы ревновать ее?

Молчит, Томчик молчит. Затем нарушает тишину, но не так, как ей бы хотелось:

– А ты не подумала, что нам тяжело, оттого что у нас нет детей?

– Вам тяжело оттого, что у вас нет детей? А ты бы был счастлив, если бы у нас был ребенок?

Да он ее совсем не слушает! Он словно говорит с собой, а не с ней.

– Сначала было тяжело. Марте было тяжело, но я…

– Это было твое решение? Ничего не говори! Ты так решил?

– Ты немного знаешь… – начинает Томаш. Но Ивоне нужно знать.

– Почему вы решили не иметь детей? Томчик, я с тобой разговариваю! Я уже могу задавать любые вопросы, я перешла все границы, для меня больше не существует ни добра, ни зла, Томчик, я должна знать. Ты или она?

Она смотрит на него. У нее могло бы даже возникнуть желание пожалеть Томаша, если это было не его решение…

– Нет, Ивонка, это было не ее решение.

– Как ты мог? – Ивона не в силах с собой справиться. – Как ты мог вынудить ее пойти на это? Ты же знал, как она тактична, ни в чем тебе не откажет. Как ты мог?

Томаш смотрит на нее с недоверием:

– Ивона! Она не… Я ее не вынуждал… Она решила остаться со мной… несмотря…

Ивона откидывается на подушку. Все ясно.

– Я так и знала! Я знала, что ты заставил ее принять это решение. Она всегда хотела иметь детей. Но у вас еще есть время. Жизнь ужасно коротка…

Томаш встает и подходит к окну. Почти ничего не видно – темно. Слышен его мягкий голос:

– Не вмешивайся в нашу жизнь. Ты знаешь не все. Это она приняла решение… Что будет со мной. Не оставит меня до самой смерти. У меня хроническое… Одним словом, мои семенные клетки нежизнеспособны. Так было всегда. Она не оставит меня…

Ивона не понимает, не может понять, боится, что никогда не поймет.

– Я не могу иметь детей, – повторяет Томаш. Да, идея с беременностью была не очень удачной. В каком дурацком положении она оказалась! Но есть более важные вещи.

– Почему я ничего не знала? – спрашивает Ивона с болью.

Томаш отворачивается от окна.

– Ты меня слышала? У меня хроническое воспаление…

– Бедная Марта… – шепчет Ивона, борясь с желанием заплакать.

– Ты солгала. Зачем? Я и так… Мне и без того было тяжело… Но я все равно рад, что ты вернулась…

Мысли Ивоны где-то далеко.

– Прости меня, Томчик, прости, – произносит она небрежно. – Мне хотелось тебя разозлить. Прости.

Томаш склоняется и внимательно смотрит на нее. Его темные глаза отражаются в ее голубых.

– Ты не должна, Ивонка. Не должна. Пойми это. Все, что ты делаешь против других, будет оборачиваться против тебя. Ты не должна. Уже не должна.

Томаш не садится. Сейчас он уйдет.

– У тебя была какая-то просьба.

Скажет ему, попросит его. Нужно сохранить…

– Мне бы хотелось, чтобы она… нет, чтобы ты ничего не говорил ей о моем состоянии. Я не хочу, чтобы она узнала. Особенно сейчас.

– О чем я не должна узнать? – В дверях стоит Марта. Томаш оборачивается.

Ивона чувствует, как внезапно пересохло в горле. Марта с трудом скрывает ярость. Аккуратно опуская ручку, она закрывает за собой дверь.

– О, Томочка, что за встреча! Не ожидала тебя здесь найти. О чем же я не должна узнать?

Ивона молчит.

– Я тебе говорил, что хочу навестить Ивону.

– Я думала… – Голос Марты срывается.

– Просто хотел поговорить с ней наедине. Марта танцующим шагом подходит к мужу.

– Как это мило. Правда, Ивона? Разве это не мило, что Томчик решил тебя навестить? О чем же я не должна узнать?

У Ивоны и Томаша одновременно вырывается возглас:

– Марта, пожалуйста!

Их голоса, сливаясь, звучат неприлично заговорщически.

– Ах, какая солидарность! Нет, это я прошу, пожалуйста! О чем я не должна узнать?

– Марта! Взгляни на нее! – Томаш стоит уже рядом с Мартой.

Но она больше не обращает внимания на больную Ивону, неподвижно лежащую на кровати. Марта пододвигает стул, садится, свободно кладет ногу на ногу. Она как никогда хорошо выглядит. Парикмахер сделал ей завивку. Ее слегка подкрашенные глаза блестят, на щеках появился румянец.

– Может, я не должна узнать о том, что ты трахнул ее двадцать лет назад? Об этом я не должна знать, Ивонка? А ты, Томочка, думаешь, что я об этом не знала?

Томаш кладет руку ей на плечо:

– Марта! Пожалуйста, пойдем домой. Здесь не место для подобного разговора.

– Нет, дорогой. – Марта сбрасывает его руку, как надоевшую муху. – Это самое подходящее место для такой беседы.

Марта говорит совершенно спокойно. Она смотрит Томашу прямо в глаза.

– Если бы у тебя было хоть немного такта, ты бы возразил. Или хотя бы сказал, что не трахнул ее, а занимался с ней любовью, или что-нибудь в этом роде…

– Марта, я…

– Да замолчи ты, глупец! – Марта повышает голос, не замечая, что Ивона вздрагивает от ее крика.

Марта видит только мужа, которому она наконец может сказать о том, что ей было давно известно. – Ты думаешь, я об этом не знала? Я жила с этим двадцать лет. Я знала, что в тебе это сидит. Но ты не можешь с ней быть!

Тогда Ивона слабым голосом просит:

– Уйдите отсюда. Это не мое дело.

И Марта, словно только сейчас заметившая, что они с Томашем не одни, оборачивается к кровати:

– Нет, это твое дело!

– Нет, дорогая. – Ивона не хочет отказываться от своего права на покой. – Это не мое дело.

– Если можно… – неловко пытается заявить о своем присутствии Томаш, – мне бы хотелось это прояснить. С вами обеими.

– Нечего тут прояснять. – Ивона подтягивает к груди одеяло.

– Так это правда? – спрашивает Марта на выдохе. Всю жизнь она надеялась, что, если дело дойдет до объяснения, Томаш станет все отрицать.

– Оставьте меня в покое. Просьба Ивоны звучит мольбой. Женщины смотрят друг на друга. Голос Томаша, как всегда, спокоен:

– Это правда. Да, Марта, во время забастовки, в институте, с нами произошел этот… случай. – Глядя на Ивону, он тихо добавляет: – Прости.

– За что? Это правда…

– Атмосфера или бог знает что… – Томаш, опустив глаза, неподвижно стоит перед Мартой.

Ивона переводит взгляд с него на нее, ее тонкие, измученные руки со следами от иглы венфлона[1]Note1
  Венфлон – система для внутривенных вливаний, подключаемая на три-четыре дня.


[Закрыть], вынутой на дневной перерыв, крепко сжимают пододеяльник. Сейчас!

– Я тебя любила. И все. Я боролась.

– Со мной? – Марта поднимает голову, ее бесконечно удивленный взгляд встречается со взглядом Ивоны, в глазах обеих таится боль.

– Не с тобой, а за Томаша. – Ивона не отводит взгляда от карих глаз. Пусть знает. – Я его любила.

– Но… – Томашу вновь хочется напомнить о своем присутствии, но женщины не обращают на него внимания.

– Я проиграла. – Ивона замечает, что уголки губ Марты начинают дрожать. – Поэтому и уехала.

– Вот оно что. Она уехала. Сколько лет можно думать о случившемся?

Марта смотрит то на Томаша, то на Ивону.

– Ничего и не случилось. – Ивона безразлична. Она сказала все, что хотела.

– Случилось. – Для Томчика существует только Марта. – Как ты могла выйти за меня замуж и не признаться, что все знаешь?

– Это было твое дело. Ваше дело! – Марта резко встает. – Что я должна была сказать? «Знаю, что ты на мне женишься от тоски по ней»?

– Что ты говоришь? – Голоса Томаша и Ивоны вновь звучат одновременно.

– Очень интересная встреча, вы не находите?

– Столько лет… Ты ни слова не сказала… – Томаш обращается к жене.

– Но ведь и ты обещал быть честным! – Марта отбрасывает волосы назад.

– Я сдержал слово.

– А она? – Взмах руки по направлению к кровати.

– Ивона для меня не существует! Это было давно… Я тебя любил, не хотел потерять! Ивона уехала. Прошлое не могло быть настолько важным, чтобы разрушить настоящее! Я был с тобой искренен. Всегда. Это ты была нечестна.

– Да?

– Ты знала, но никогда меня не спросила. А я все эти годы боялся тебя ранить ничего не значащими для нас воспоминаниями. Тебя это тяготило, Марта.

– Ты, наверное, шутишь? – Голос Марты ядовит. – Я? Я – виновата? Не уверена, правильно ли поняла… – Марта замечает, что Ивона хочет что-то сказать, поэтому с угрозой во взгляде обращает к ней лицо. – Нет, нет, молчи, ты так замечательно умеешь говорить, что мы можем забыть, о чем речь. – И, поворачиваясь к мужу, спрашивает: – Так это я виновата?

– Ты все знала и никогда ни о чем не спросила. У тебя было серьезное преимущество, Марта. Чистосердечие нас объединяло, не правда ли?

— Объединяло?

– Я все эти годы пытался доказать тебе…

– …что сможешь о ней забыть?

– Он никогда меня не забывал. – Они не видят ее, Ивоны, наверняка не видят. – Невозможно забыть того, кого никогда не помнил.

– Ивона больше не существует для меня, Марта. Речь идет о нас.

Нет, неправда. Марта смотрит на пестрое белье на кровати, но словно не видит Ивону.

– Как ты смеешь это говорить? – негодует Марта. – Как ты смеешь приходить сюда и говорить, что она для тебя не существует? Ты, негодяй… Ты!.. Как ты можешь в ее присутствии так говорить? Она не заслуживает, чтобы с ней обращались подобным образом! Если бы не она…

– Оставьте меня, черт побери, в покое наконец! – набравшись сил, старается их перекричать Ивона.

– Я уважаю Ивону и восхищаюсь ею. Но люблю я тебя, Марта. И не хочу тебя терять. Она знает об этом. Я не могу осчастливить вас обеих. Я сделал свой выбор, но, боюсь, мне не удастся тебя, Марта, сделать счастливой. Никогда. И Ивона тут ни при чем. Я думал, что-то изменилось, особенно в последнее время. Но я не должен был тебе доверять. – Томаш выдерживает взгляд Марты, затем подходит к кровати, берет руку Ивоны, целует вялую ладонь. – Спасибо тебе за все. Спасибо. До встречи.

– Уходишь? – Марта стоит в дверях, преграждая путь. – Так просто ты не уйдешь!

Томаша пробирает дрожь от тихих слов Ивоны:

– Марта! Позволь ему уйти!

Ласковым движением он отстраняет Марту. В его глазах печаль.

– Увидимся дома. Может, тогда нам удастся поговорить. Наверное, уже пора.

– Лапоть, вот ты кто! – Марта отступает, освобождая ему путь.

Томаш выходит, Марта резко захлопывает за ним дверь.

– Этот лапоть – твой муж. – Ивона рассержена на Марту.

– Ну и что?

– Я жалею о том, что он выбрал не меня. – Ивона с усилием приподнимается на локте. – К сожалению, он выбрал не меня. Ты любого уморишь, лишь бы все было по-твоему. Ты не слышишь, что он говорит, потому что все должно быть так, как решила ты.

Марта медленно приближается к ее кровати:

– Отвратительная сцена! И мне пришлось в этом участвовать! Когда я тебя защищала…

– Я не нуждаюсь в твоей защите, Марта. – Ивона печальна. – Уже нет. Мы знаем, как все было. Прости, что так произошло. Но я уехала. Уехала, как только узнала, что он меня не хочет. – Плачет. – Что вам еще от меня нужно? Я ведь уехала. Уехала, уехала! Оставьте меня в покое хоть теперь…

Ивона всхлипывает, неловко вытирает глаза, отворачивается от света и Марты, натягивает на себя одеяло. Сейчас она спрячется, и никто ее не найдет.

Марта смотрит на нее, мгновение неподвижно стоит у дверей. Не слышно ни звука. Затем она медленно подходит к кровати.

– Ивона?

Но та не отвечает. Марта наклоняется к ней, приподнимает одеяло:

– Ивона?!

– Не втягивайте меня в ваши дела, пожалуйста… Я уже… Марта срывает с Ивоны одеяло:

– Посмотри на меня!

И Ивона смотрит. Приподнимается. Ее ресницы еще влажны.

– Тебе недостаточно того, что я уехала? – Ивона требует ответа.

Марта вновь замечает в Ивоне ее чертову жертвенность, но отказывается принять ее:

– У тебя опять начинают расти крылья?

– Ты, идиотка! – Уже без слез. – Я это не для тебя сделала! Я сделала это для себя! Я хочу остаться одна, оставь меня!

Теперь Марта должна отвернуться и уйти, потому что Ивона наглухо закрыта одеялом и говорить что-то еще бессмысленно.

Вечер

Марта наклоняется над спящей Ивоной, ставит в вазу букет цветов, осторожно подходит к умывальнику. В зеркале – бледное лицо. Сестринская шапочка сжимает виски. Наполнив вазу водой, Марта закрывает кран. Вынимает из волос невидимки, несколько раз поворачивает голову – волосы рассыпаются. Марта поднимает руку и привычным движением отбрасывает их назад – на аккуратных ногтях переливается перламутровый лак. Марта осторожно ставит вазу на столик. Скатерть снова ниспадает до пола, но это не может помешать мыть пол.

– Спим? Очень хорошо… Сон очень полезен. – Марта говорит негромко. Приближается время приема лекарств.

Ивона потягивается.

– Сон оздоравливает.

Марта склоняется над ней, подтягивает ее за плечи, взбивает подушку.

– Сейчас поправим подушку, будет удобнее лежать. – Голос Марты звучит профессионально тепло. – Сменим постельное белье.

Ивона тяжело падает на подушку.

– Уже лучше. Удобно? Наверное, нам стало удобнее.

На простыне эти мерзкие крошки. Один взмах руки – и постель готова вновь принять беззащитное тело.

– Зачем снова начинаешь? – Ивоне трудно говорить. – Хочешь все испортить? Что тебе от меня нужно?

– Спокойно, все будет хорошо, не волнуйся…

– Что будет хорошо? Что будет хорошо? Может, тебе и будет хорошо, но не нам…

– Боже, я не хотела тебя обидеть!

– Тогда не обращайся ко мне покровительственным тоном. Я это ненавижу, ненавижу. Оставь себе нежности, прибереги их для других пациенток, а я – это я. И это неуместное безмятежное выражение лица! – Ивона повышает голос, почти кричит. – И это твое «все будет хорошо», «все хорошо»… Все хорошо, Алина, Сралина, а что это тут у нас? Мы описались, сделали под себя… Чудно. Нет! Не мы, только я. Исключительно я. Мы были плохо воспитаны, подглядывали в окна, нам было больно. Нет! Дорогая сестра, это я! Это я лежу, а не мы. Это я таращусь в потолок, я корчусь от боли, и не мы были вынуждены ночью звать сестру, чтобы она сделала укол! Тебя здесь в тот момент не было! Только я!

Марта, потрясенная этим взрывом, отходит. Сейчас напряжение переместится в живот, там и останется. Снова она сделала что-то не так. Затем спокойно говорит:

– Хорошо. Можешь плюнуть мне в лицо. Я – кретинка. Ты права. – И происходит чудо: то, что должно было пробраться в живот, исчезает, она легка как перышко, никакой опасности.

— Конечно, я права. – Ивона смотрит на Марту исподлобья, но больше не кричит. – Разве это я задаю тебе дурацкие вопросы? Обращаюсь к тебе во множественном числе? Мы вчера приготовили обед? Наш муж немножко вчера сглупил? Ходили мы в гости?

– Ты права! – Марта кричит, но в животе – пустота.

– Я знаю, – отвечает Ивона и замолкает. Тогда Марта решается:

– Прости. Плохо себя чувствуешь?

– А почему я должна себя плохо чувствовать? Ну что на это скажешь? Марта вновь путается:

– Лежим?

– Угадай.

Неправильно. Нужно по-другому.

– Тебе что-нибудь нужно?

– С чего ты это взяла? Я себя великолепно чувствую. – Ивона саркастически усмехается. – Лежу себе пятую неделю. Рукой шевельнуть не могу. С трудом встаю. Но мне замечательно. Капельница. Чистая постель. Божественно! Хочешь поменяться?

– Ты раздражена, но я тебя понимаю. – Самое главное – не дать себя спровоцировать.

– Правда? – Голос Ивоны звучит более привычно.

– Да, понимаю.

Теперь взгляд Ивоны внимателен и кажется незнакомым. Марта не знает, как ей себя вести. Она ждет.

– Можешь для меня кое-что сделать?

– Все, что хочешь, – кивает Марта с облегчением.

Тогда Ивона с трудом приподнимается, ее белая ладонь тянется к тонкой трубочке, благодаря которой в ней все еще теплится жизнь.

– Отключи, – просит она, показывая на капельницу.

– Я не могу! Лекарство должно поступать до двадцати двух часов. – Марта жалеет, что слишком поспешно пообещала сделать «все».

– Я хочу встать. На секунду. Пожалуйста. Марта зажимает прозрачную змейку:

– И что теперь?

– Помоги мне. – Ивона протягивает ладонь, Марта хватает ее. Делая над собой усилие, Ивона встает и медленно опускает ноги с кровати.

– Что ты делаешь? – Марта крепко держит Ивону.

– Господи, ты мне поможешь или нет?

– Хочешь встать? – Вопрос глуп, потому что Ивона уже поднялась. Она едва держится на ногах, прозрачный проводок от капельницы не пускает ее, она делает пару шагов в сторону стула.

– Поправь все, пожалуйста…

Ах вот в чем дело. Марта стряхивает простыню, заправляет края под матрас, берет за два конца пододеяльник и расправляет в нем одеяло, взбивает подушки.

– Так? – Вопросительно смотрит на Ивону. – Удобно будет лежать?

Она готова помочь ей лечь, но Ивона, показывая рукой на кровать, говорит:

– А теперь ложись.

– Что?

– Ложись.

– Ты с ума сошла?

– Пожалуйста, ляг.

Марта послушно вытягивается на кровати.

– Вот кислородная трубка. А вот капельница. Удобно? – Неловкими движениями Ивона кладет ей кислородную трубочку под нос и прикрепляет правую руку к кровати ремнем.

Марта не сопротивляется. Кровать удобная, после тяжелого дня ее мышцы наконец расслабляются.

– Да. Хорошо.

– Лежи. Сделай вид, что тебе удобно.

Марте не нужно притворяться – она устала и блаженствует в постели.

– Да? – Она устраивается удобнее и больше не двигается.

– Вот именно.

– Сколько мне так лежать? Кто-нибудь может войти. Ивона накидывает на себя халат и подает ей руку.

Марта снимает зажим с прозрачной трубочки, и капельки снова начинают проникать в вену. Ивона переставляет подставку для капельницы ближе к креслу и садится рядом с Мартой.

– Никто не войдет. Всем известно, что здесь ты. Делай вид, будто не можешь двигаться. Закрой глаза.

Ивона опирается на поручень кровати. Тяжело дыша, она пытается освоиться в новой позе. Постепенно сердцебиение успокаивается, унимается дрожь в ногах.

— Увидишь, что значит так лежать, – говорит она тихо, – и быть не в состоянии ничего сделать. Поймешь, какое это удовольствие. Последнее. Ты полежи, Марта, а я посижу рядом. Пусть у тебя немеет рука, позвоночник, заболит поясница.

Дыхание Марты ровно и спокойно. Ивона смотрит на нее и продолжает:

– А потом поговорим. Когда кислород закончится. Зато полезно. И тогда, может быть, мы поймем друг друга… Потому что другого выхода у нас нет. И возможно, ты больше не будешь входить с вопросом «лежим?». Потому что я вынуждена лежать, верно? – Ивона, не слыша ответа, поднимает голову и замечает, что Марта спит.

У Ивоны возникает желание ее толкнуть, сбросить с кровати – пусть знает… Но она замирает, вглядываясь в Марту. Ее передник сбился, а правая нога неудобно подогнута. Зрелище это вызывает у Ивоны сострадание. На щеках Марты длинная тень от ресниц. Ивона, собрав все свои силы, приподнимается, подтягивает одеяло и аккуратно накрывает Марту. Затем вновь садится рядом. Из капельницы в Ивону медленно перетекает жизнь.

– Ты не знаешь… – шепчет Ивона. – Может, это и хорошо…

Поздний вечер

– Господи! – Марта пытается вскочить, но не может – ее рука привязана к кровати. – Который час? Я заснула! Ивона!

Ивона насмешливо смотрит на Марту, пытающуюся отстегнуть ремень:

– Я здесь.

– Капельница! – внезапно вспоминает Марта, и в ее глазах отражается ужас.

Ивона с гордостью протягивает ей руку:

– Все в порядке. Я обо всем позаботилась.

– Прости… Я была так измучена…

Марта помогает Ивоне лечь и с нежностью накрывает ее.

Ивона улыбается:

– Отдохнула?

– Ну… – Может, сказать правду? Ивона протягивает руку:

– Помоги мне.

Марта обхватывает ее за плечи, удобно усаживает. Ивоне хочется сидеть, а не лежать.

– Что же ты вытворяешь, что ты делаешь? – Какой стыд, что она уснула!

– Ты не можешь знать. – Ивона смотрит в темноту палаты. – И я не могу знать.

– Знать? Что?.. – Марта старается, но не может понять.

Ивона не вдается в объяснения. Уложила ее – но ведь больна не Марта. Сидела рядом, но сиделка не она. Весь эксперимент – к черту.

Марта смотрит на часы – начало одиннадцатого.

– Уже поздно. Прими лекарство, тебе станет лучше. Будешь спать… Спокойной ночи… – Говоря это, Марта укладывает звонок рядом с ладонью Ивоны, поправляет одеяло, а когда больная закрывает глаза, моет посуду, гасит свет, выходит, но дверь прикрывает не до конца, так, что свет из коридора просачивается в палату через небольшую щель. Она оборачивается в дверях и мягко произносит: – Приду завтра…

Глаза Ивоны закрыты, может, она уже спит. Марта тихонько опускает ручку и в тот момент слышит:

– Марта? А что, твой муж нас немножко вчера одурачил?

Похоже, Ивона улыбается.

Утро

– Все.

Марта наклоняется и убирает судно. Ивона укладывается поудобнее. Тени под глазами увеличились, глаза запали еще глубже.

– Это так унизительно…

– Что ты говоришь… Вот увидишь, все будет в порядке… Начали делать уколы. Так и должно быть. Через пару дней тебе станет лучше… – Голос Марты звучит убедительно. Сказывается опыт.

– И никаких воспоминаний, – жалуется Ивона.

– Перестань. Прекрати так говорить! Еще не все потеряно!

Но Ивона не слушает. Ей хочется говорить.

– Глупость, когда говорят, будто вся жизнь проходит перед глазами. Ночью я до отупения молюсь: только бы не болело, лишь бы перестало болеть! Как я могла докатиться до этого! Думать только о том, чтобы не болело! Чтобы мне сегодня удалось нормально сходить в туалет. Пусть бы только сегодня! Почему я раньше не знала о том, что обычный стул – это огромное, поразительное счастье?

– Пожалуйста… – Марта нежно дотрагивается до ее щеки – кожа сухая и тонкая.

– Не проси меня! Почему все мои желания свелись к одному – нормально ходить в туалет? Почему мне так больно?

Марта ощущает эту боль, нужно сделать обезболивающую инъекцию. Боль пройдет. На мгновение.

– Подожди. Я сделаю укол!

Марта вскакивает, наклоняется за судном и быстро выходит из палаты. Ей необходимо поговорить сврачом.

Полдень

Сегодня Марта принесла книгу. Дома читать или здесь, в палате, какая разница? Ивона спит. Марта переворачивает страницу за страницей, затем откладывает книжку.

– Ты все время здесь была? – Марта вздрагивает от голоса Ивоны.

– Нет… Да… – улыбаясь, отвечает она. – Ивона?

– Что?

Марта опускает руку в карман свитера, красивый светло-коричневый свитер обтягивает ее бедра.

— Я пришла тогда… Я не знала, что Томаш будет… Я пришла, чтобы вернуть тебе чек.

Ивона смотрит ей прямо в глаза:

– Ты ничего не можешь от меня принять?

– Могу… – Марта сжимает чек в вытянутой руке. – Но… То дежурство не стоило так дорого. Я не хочу этих денег…

– Ладно. – Ивона протягивает руку. Их ладони соприкасаются.

– Давай. – Ивона забирает чек. – Тебе не жаль?

Марта набирает воздуха и с шумом его выдыхает.

– Жаль. Жаль. Чертовски жаль! Столько денег! Еще как жаль. Но зато сейчас мне гораздо лучше. Теперь мне хотелось бы кое-что у тебя попросить.

Ивона кладет чек на столик.

– Вон там лежит… – указывает пальцем на ящик в столике. – Здесь…

Марта достает перстень, переливающийся в свете солнца, внимательно рассматривает его.

– Этот перстень был предназначен для меня.

– Но подарен он был мне.

Марте это известно. Ничего не поделаешь.

– Ты не хочешь мне его отдать, потому что он тебе дорог?

– Из-за элементарного злорадства.

– Ты не хочешь мне дать то, что я прошу у тебя. Тебе хочется давать мне только то, что ты считаешь нужным.

Ивона кивает:

– Весьма близко к истине.

Марта должна объяснить, о чем идет речь.

– Может, он меня интересует именно потому, что дорог тебе…

Ивона протягивает руку, забирает у Марты перстень и надевает на безымянный палец. Он болтается, как обруч.

– Спадает со всех пальцев… А на большом я не могу его носить.

– Очень красивый.

Ивона наклоняется и кладет перстень на место в ящик.

– Я не хочу отдавать его тебе, Марта.

Ивона близка к обмороку. Марта не должна этого допустить.

– Эй, ты здесь? Ты тут? – удается непринужденно произнести ей.

– Я здесь, но я уже очень слаба. Что говорит доктор Саранович?

– Саранович? – Марта застигнута врасплох – она не ждала этого вопроса.

– Ты его видела? – На лице Ивоны безразличие.

– Доктора Сарановича? Он, наверное, еще не приехал.

– Я слышала его голос в коридоре.

Ах дьявол! Нужно немедленно что-нибудь придумать, ответить, не делая паузы, не обдумывая, не позволяя Ивоне говорить.

— Может, он и вернулся, но откуда мне знать, что он говорит. – Марта замечательно вошла в роль, ложь звучит естественно. – Ты что, думаешь, что я целыми днями баклуши бью? Я на части разрываюсь. Давно не было такого ужасного дежурства. Помнишь, я тебе говорила о пациентке, которую привез муж и бросил на кровать? Самоубийца чертова. Я просила: оставьте венфлон. Но доктору, конечно, виднее. «Убрать, завтра выписываем». А у нее давление упало. Мы с Басей носимся, доктор бежит, но…

– Это та, которая из-за мужа отравилась?

– Хм… У нас даже в глазах потемнело. – Марта делает глубокий вдох. Не останавливаться, не переставать говорить. – Бася только и объявляет: «Сто на шестьдесят, восемьдесят на сорок, шестьдесят на тридцать». А пациентка: «Я умираю». Затем: «Сорок на ноль». Если бы был венфлон, можно было бы дать… Когда я могла Сарановича о чем-то спрашивать?

– Марточка…

– А потом еще две диабетические комы, процедуры.

– Марточка… – взывает к ней Ивона.

Боже, только не сейчас! Марта еще больше страсти вкладывает в свои слова.

– Ах, представь, в наше отделение пришел на работу некий Пилат. Забавная фамилия, правда? За мной стоит молодой врач, Яцек, из гинекологии и шепчет мне на ушко: мол, у нас такая смертность, что только Библия нам и поможет.

– Марточка…

– Но я тебе обещаю, завтра сразу же…

– Марточка, мне нужно тебе кое-что сказать… – Ивона улыбается, но не радостно, а грустно. Тогда Марта понимает: что-то случилось, о чем ей неизвестно, и как она смешна с этим рассказом о Пилате.

– Он здесь был? – Марта не в состоянии справиться со страхом.

– Нет, – тихо отвечает Ивона.

Марте нужно скрыть тревогу. Она не секунду отворачивается к окну, затем вновь смотрит на Ивону.

– Вот видишь, – говорит она уверенно. Ивона усмехается и делает глубокий вдох.

– Я делала анализы в Париже, поэтому и вернулась…

Тишина. И в это мгновение Марта вдруг отчетливо понимает, что происходит. Она закрывает рукой лицо, затем встает, подходит к окну, потом возвращается и тяжело опускается на кровать. Ей недостает смелости, чтобы посмотреть Ивоне в глаза. Тяжелеют плечи, ноги, все тело.

– Почему? – вырывается у нее с болью.

– Я тебе иногда верила… Что некому изучить анализы… Что все у меня…

– Ну почему, почему? – Марта в отчаянии. Все ее старания оказались бессмысленными.

– Ты надеялась. Ты не знала, что я умираю. – Ивона говорит спокойно, так, что каждое слово отзывается в Марте болью. Ведь она знала. – Я делала вид, что тоже ничего не знаю.

– Я с самого начала все знала, – вырывается у Марты. Вернуть слов нельзя, поздно.

Ивона улыбается, в ее глазах пляшут огоньки, знакомые Марте с детства.

– В некотором смысле это хорошо. Марта смотрит на нее с удивлением:

– Мы можем больше не возвращаться к разговору о Сарановиче.

Нужно что-то сказать, немедленно что-то сказать, стучит в голове Марты, и вот уже готова новая реплика:

– Но это еще не значит, что…

– Конечно, Марта. – Ивона обрывает ее. – Это ничего не значит. Совершенно. А я совсем… У меня осталось очень мало времени. Я знаю это потому, что постоянно хочу спать. Иди, Марта, иди, я хочу спать…

И Марта в очередной раз встает и идет по темно-зеленому линолеуму к дверям. Ивона лежит неподвижно.

День

Ивона с радостью смотрит на Марту. Она красива, действительно красива. Ей очень идет новая прическа. И хорошо, что она перестала носить брюки из «платяного шкафа тети-провинциалки». У нее прекрасные глаза, необычный «мышиный» цвет волос. Три светлые пряди замечательно оттеняют основной тон. Глядя на Марту, Ивона принимает трудное решение и закрывает глаза.

– Я боюсь умирать, – тихо говорит она, не открывая глаз. Ждет.

Молчание, дыхание Марты ускоряется.

– И я этого боюсь, – произносит Марта и, поразившись собственным словам, хочет убежать, но бежать ей некуда. Она смотрит на Ивону, и в ее глазах видит благодарность.

– Ведь уже ничего нельзя сделать, да?

– Всегда есть надежда. – Марта громко сглатывает.

– Не бреши, сестра. – Интонация противоречит смыслу сказанного. – Ничего ведь уже нельзя сделать, правда?

– Все, что можно было сделать, сделано. В больничной палате звонкая тишина.