Текст книги "Меч короля"

– Кажется, он был сделан для карлика, – ухмыльнулся Гийом, откладывая Атанор в сторону.

Эллен увидела Атанор, лежащим на земле в траве, и он казался мягким, как змеиная кожа.

Эллен беспокойно металась на своем ложе, пока, наконец, не проснулась в холодном поту. Она в ужасе стала шарить вокруг себя в поисках Атанора, но затем поняла, что этот кошмар всего лишь снился. Облегченно вздохнув, она погладила ткань, в которую было завернуто лезвие меча. Мнение Гийома было для нее важно, но только ли ради него она делала Атанор? Эллен глубоко вздохнула. В сущности, ей было все равно, оценит он меч или нет.

– Мой Атанор будет особенным, – пробормотала она и опять заснула.

– Какое-то лезвие получилось узкое, – сказал Жан на следующий день, когда Эллен с удовольствием рассматривала свое творение.

– Режущую кромку нужно будет еще наточить. При этом лезвие станет немного шире.

– А от чего оно становится шире? – спросил Жан.

– Потому что под воздействием точила лезвие расширится в горизонтальном направлении.

Лицо Жана прояснилось.

– А-а! Тогда лезвие станет тоньше, так?

– Правильно! – Эллен улыбнулась, так как ей нравился ход мыслей мальчика.

– Но я все равно не понимаю, почему меч нужно точить прямо сейчас. Я почему-то думал, что это делается позже.

– Ну что ж, в чем-то ты прав. Пока лезвие не будет таким уж острым, но станет шире, и у него появятся две режущие кромки. Они сначала будут тупыми, а потом я их обработаю надфилем и напильником, и они станут острыми. – Эллен удовлетворенно осмотрела лезвие, еще раз его проверила, насколько оно ровное, и разогнула спину. – Отличная работа, – похвалила она саму себя. – Что ж, на сегодня все. Завтра я буду его точить, но с этим я уже справлюсь сама.

– А можно мне хотя бы понаблюдать за этим? – осторожно спросил Жан.

– Ну конечно! – Эллен обрадовалась. – Сперва я подровняю поверхность меча и сделаю выемку. А потом будет не только интересно, но и опасно! – Эллен сделала паузу, чтобы усилить напряжение, и взглянула на Жана. – Потому что мы будем закалять сталь, а это момент истины.

По дороге домой она с восторгом объясняла Жану, почему закалка так важна и насколько это сложный процесс.

– Для этого нужно иметь особое умение! – Эллен театральным жестом схватилась за сердце. – И это умение живет вот здесь! Это смесь… ну, наверное… – Она задумалась. – Это смесь опыта и настоящего чувства металла.

– Настоящего чувства металла?

– Да, это что-то вроде ясновидения. Это чувство либо есть, либо его нет, и именно оно позволяет стать хорошим кузнецом.

– А как узнать, есть у тебя это чувство или нет?

– Видишь ли, это понимаешь уже в первые годы обучения. – Эллен потрепала Жана по щеке, и тот обиженно вскинулся.

– А если через пару лет обучения понимаешь, что у тебя его нет? Что же ты, зря учился, что ли?

– Ну да. Без этого чувства лучше и не браться за ковку мечей. Мечи – это венец кузнечного дела, понимаешь?

– Слушай, все это как-то заносчиво звучит.

Эллен взглянула на него с изумлением.

– Ты думаешь? Я не вижу ничего плохого в том, что ты знаешь свои способности, знаешь, что умеешь делать лучше всего. Для меня это мечи. Станешь ли ты плохим, хорошим или выдающимся ювелиром, столяром или кузнецом, зависит только оттого, какими умениями наделил тебя Бог. Это очень просто. В конце концов, не каждому священнику дано сделаться архиепископом. Точно так же не каждый кузнец может ковать мечи.

– А я вот слышал, что для того, чтобы занять высокий пост в церкви, нужны хорошие связи, а не талант, – возразил Жан.

Эллен внезапно стало скучно, и она пожала плечами.

– При выравнивании лезвия ты мне тоже можешь помочь, – сменила она тему разговора.

– Выравнивании? А что, оно сморщилось? – Жан усиленно делал вид, что говорит серьезно.

– Ладно, хватит дурачиться, – сказала она. – Ну что, ты мне поможешь?

– Ну конечно! – восторженно воскликнул Жан.

Когда он на следующий день пришел в кузницу, Эллен уже все приготовила. На наковальне лежал инструмент, которого Жан раньше никогда не видел.

– И ты что, хочешь этим выравнивать лезвие? – скептически спросил он.

Эллен сунула ему в руки лезвие.

– От молота на лезвии остались вмятины и царапины. Ты только посмотри, какая шероховатая и неровная его поверхность. Этим специальным молотом… – Эллен взяла инструмент с наковальни, – …мы будем обрабатывать лезвие. Видишь, какой он широкий?

Жан кивнул. Молот с одной стороны значительно расширялся.

– Чтобы не возникало новых вмятин, надо бить не самим разравнивательным молотом, а двумя инструментами одновременно, ударяя молотком по молоту.

– М-м-м? Это я как-то не понял, – неуверенно произнес Жан.

– Держи лезвие левой рукой, а молот правой. Молот должен лежать на лезвии с правой стороны. Я тебе сейчас покажу. Вот смотри.

Жан кивнул. Увидев, как применяют разравнивательный молот, он понял, что таким образом действительно легко можно выровнять лезвие.

Инструментом, напоминавшим напильник, которым пользуются резчики по дереву, Эллен прорезала с обеих сторон лезвия небольшую впадину и подточила режущую кромку. Закалку она собиралась проводить в ночь новолуния, как это делали все кузнецы мечей.

В темную-темную ночь, когда не было лунного света, легче всего было определить степень накала, а это было самым главным для успешной закалки. Да и вообще, было известно, какое огромное влияние имеет лунный свет на людей и животных, так что необходимо было подождать до новолуния. За это время она должна была приготовить воду для закалки.

Сначала Эллен выковала небольшую пластину из остатков материала для лезвия, чтобы попробовать ее закалить.

После переезда в Танкарвилль Донован сердился, потому что ему пришлось привыкать к другой воде. В Ипсвиче он брал воду только из одного источника, как и его учитель. После первых неудач с закалкой в Танкарвилле, они с Эллен наделали целую груду таких железных пластин. Донован стал экспериментировать с этими пластинами, пока не определил способ идеальной закалки.

Эллен взяла воду из ручья, добавила туда немного мочи и стала экспериментировать, пока не осталась довольна результатом. За два дня до новолуния вода для закалки была готова, но Эллен все равно нервничала. Сердце у нее билось чаще, а руки потели, когда она думала, что на этом этапе работы все ее усилия могли оказаться тщетными. Чтобы подготовить лезвие для закалки, она купила у гончара глины и обмазала ею меч.

Жан молча следил за каждым ее действием.

– Первый тонкий слой я распределяю по всему лезвию. Когда глина высохнет, я увижу, хорошо ли я ее развела, исходя из того, появились ли трещины, – объяснила она. – А трещины нам совершенно не нужны.

– Что значит «развела»?

– Глина бывает густой. Ну а если она расползается, тогда она жидковата. Главное – добиться нужного цвета накала. Глина, когда накаляется, светится ярче, чем железо. Под густой глиной трудно определить цвет накала железа, поэтому ее разводят водой, угольным порошком и песком. Если тонкий слой глины высыхает равномерно, значит, глина разведена достаточно, и работу можно продолжать.

– А зачем нам вообще глина? Без нее закалку проводить нельзя?

– Конечно, можно, но только не закалку меча. Мы ведь хотим не просто провести закалку, нам нужно получить гибкое лезвие с острой режущей кромкой. В этом вся разница. Стержень лезвия нужно закаливать меньше, чем режущую поверхность, иначе нам не нужно было бы делать стержень из более мягкого материала.

– Но ведь ты нанесла глину только на режущую кромку!

– Это тонкий слой, который защищает лезвие от перегревания, и перепады температур будут не такими резкими. Это снижает опасность того, что лезвие станет хрупким.

– И может сломаться?

– Правильно, Жан! Когда первый слой глины высохнет, я нанесу еще один слой, но уже только на стержень.

Утром вдень новолуния Эллен проснулась от болей в животе. Она испугалась, так как нечистые дни могли разрушить ее планы. Месячные считались плохой приметой при такой сложной операции. Даже заниматься более простыми делами, такими как пивоварение или выпечка хлеба, женщинам во время месячных было нельзя. К счастью, боли в животе были вызваны, скорее всего, нервным перенапряжением, да и все прочие приметы указывали на удачный исход задуманного.

После работы Эллен снова растопила горн, положила в огонь покрытое глиной лезвие и приготовила емкость с водой для закалки. На дно емкости она положила камешек и пробормотала волшебное заклинание, но Жан не разобрал, что она говорила. Жан все это время сидел в углу, стараясь не отвлекать Эллен.

– Если ты хочешь посмотреть, как происходит закалка, ты не должен мне мешать. Тебе нельзя двигаться, нельзя говорить, нельзя задавать вопросы, – предупредила она его заранее. Жан сидел, сжимая от нетерпения кулаки. Лезвие покраснело, и Эллен вытащила его из огня, положила в воду и стала двигать им, чтобы железо остывало равномерно. Вода зашипела и начала вскипать.

Эллен принялась считать, как ее учил Донован. При цифре «семь» лезвие нужно было вытащить из воды, тогда оно будет еще теплым. Эллен старательно прислушивалась к шипению воды. Хруста, который свидетельствовал бы о неудаче, слышно не было. Очень нервничая, она вытащила лезвие из воды. Глина легко скалывалась, и Эллен, затаив дыхание, осмотрела каждый сантиметр лезвия. Изъянов видно не было, и Эллен облегченно вздохнула. Теперь оставались только шлифовка и полировка, которые тоже были очень важными этапами в работе. Эллен вытерла капельки пота со лба и взглянула на Жана, который до сих пор сидел в углу, не двигаясь.

– Теперь можно говорить. Все прошло нормально. Ты все видел?

– Да я глаз не отводил, даже вздохнуть боялся. Это было так интересно!

– Да, я тоже так думаю! – Эллен с облегчением улыбнулась Жану и заправила локон за ухо. – Наконец-то я высплюсь. Все, на сегодня достаточно. Я так устала!

– Да, я тоже устал как собака, хотя и пальцем не пошевелил. Вот, я взял с собой факел, а то еще залезем в чужую палатку.

На следующее утро Эллен заметила, что Мадлен опять крутит в руках серебряную монетку, ловко проворачивая ее в пальцах.

– Это тебе дал тот же рыцарь, что и в прошлый раз? – спросила Эллен, чувствуя, как в ней растет радостное тепло ожидания.

– По-моему, он в тебя влюблен! – сказала Мадлен, не ответив на ее вопрос. – У него были такие огромные глаза, когда он о тебе спрашивал.

– Гийом! – пробормотала Эллен. – Где он?

Но Мадлен лишь посмотрела на нее, сияя от гордости.

– А он симпатичный! – она снова полностью погрузилась в игру с монеткой.

Переполняемая радостными предчувствиями, Эллен пошла в кузницу. Если Гийом приехал, он, несомненно, вскоре к ней придет. Она целый день чувствовала приятную щекотку в животе, но Гийом не пришел. Она ощутила от этого такое разочарование, что не смогла даже работать над Атанором. Когда Гийом не появился и на следующий день, Эллен стала спрашивать о молодом короле, но никто не видел ни его самого, ни кого-либо из его свиты.

Кто знает, откуда у Мадлен эта серебряная монета… Эллен отогнала беспокойные мысли и снова сконцентрировалась на работе над Атанором. Измерив длину лезвия, она вычислила идеальные размеры гарды. Затем она взяла остатки железа, еще раз подвергла их очистке и разделила на две части. Первая часть предназначалась для гарды, а вторая – для рукояти. Эллен выковала небольшой стержень толщиной в палец и длиной в ладонь. Гарду нужно было насадить на рукоять, поэтому в центре необходимо было проделать отверстие. При этом нужно было следить за тем, чтобы отверстие не было слишком большим и гарда была надежно закреплена. Чтобы проделать подходящее отверстие, Эллен использовала железную заготовку размером с рукоять.

– Вот ты где! – Она улыбнулась Жану, когда тот вошел в мастерскую.

Он немного опоздал и был чем-то недоволен.

– Что случилось? – Эллен приобняла его за плечи.

Но Жан лишь покачал головой. Так как он не хотел рассказывать о происшедшем, расспрашивать его дальше не имело смысла. Когда он будет готов, он все расскажет.

– Я могу тебе помочь? – Жан попытался улыбнуться.

– Да, я дальше не смогу работать без тебя, – сказала Эллен. – Подержишь щипцы?

Кивнув, Жан надел фартук.

– Сегодня искр не будет, – пообещала она в надежде немного его подбодрить. – Вот, подержи плоскогубцами гарду.

Чтобы вбить сделанную заготовку в нужное место, Эллен отметила середину гарды и ударила туда долотом.

– Да, действительно напоминает плоские губы, – заметил Жан, указывая на инструмент.

– Главное, чтобы ты запомнил название. Возьми гарду и положи ее в горн!

Эллен выбрала для гарды простую, но изящную форму. В центре она была широкой, а к краям сужалась.

Жан вытащил ее из горна и с удивлением увидел, что метка сохранилась. Отверстие идеально соответствовало толщине рукояти.

– Гарду закалять не нужно. Просто положи ее на край горна. Я сегодня начну шлифовать лезвие, тут ты мне помочь не сможешь. Сходи к нам в шатер и посиди с Мадлен. По-моему, в последнее время мы ее слишком часто оставляем одну.

Кивнув, Жан ушел. Эллен стала крутить ножную педаль шлифовального станка Пьера, непрерывно смачивая лезвие водой и проверяя, достигнут ли нужный результат. Когда Эллен удовлетворилась качеством шлифовки, она обернула лезвие тканью и отправилась в шатер.

Жан с Мадлен еще не спали.

– Мы тебе немного еды оставили. – Жан указал на жареного голубя с луком и миндалем, а также на кашу, приготовленные Мадлен.

– О, это замечательно, я так есть хочу! – Эллен с аппетитом принялась поглощать нежное ароматное мясо с кашей. – Мадлен, это просто чудесно! – Она посмотрела на Жана. – Это ты поймал голубя? И что бы я без вас делала? – Она обняла их обоих.

– Наверное, умерла бы с голоду. – Жан попытался улыбнуться, хотя у него по-прежнему был грустный вид.

– Ты слишком много работаешь! – сказала Мадлен и погладила Эллен по голове, а затем уселась в углу, где Серый грыз косточку.

– Вы, наверное, считаете меня невыносимой. Я работаю, а заработанные деньги трачу на Атанор. Жан на ушах стоит, чтобы мне помочь, а я? Что я делаю? – Эллен загрустила.

– Ничего, у тебя еще будет возможность нам помочь. Некоторые долги лучше отдавать не сразу. – Из уст Мадлен эти слова прозвучали очень неожиданно – она редко находилась в здравом уме.

Но, едва вспыхнув, искра разума опять угасла, и Мадлен, словно маленький ребенок, принялась играться со своей серебряной монеткой. Эллен потянулась за кожаным мешочком с полировальными камнями, нужными ей для лезвия. Мешочек почему-то был мокрым.

– Серый! – возмущенно вскричала она.

Кожаные застежки мешочка были полностью изгрызены, а сам мешочек обслюнявлен.

– Ах ты, глупое животное! Ну, если ты испортил мои камни!..

За полировальные камни Эллен пришлось отдать небольшое состояние. Некоторые из них были настолько мелкими, что их легко можно было раскрошить. Она осторожно развязала мешочек и вытряхнула камни на ладонь. Все, кроме одного, оказались в целости и сохранности, и только от самого маленького откололся небольшой кусочек. Эллен осторожно уложила полировочные камни и порошок обратно в мешочек.

– Ну, смотри мне, еще раз провинишься! – Она погрозила пальцем щенку.

Тот виновато прижал уши, словно демонстрируя угрызения совести.

– На твоем месте я бы носил этот мешочек с собой. Если его вкус ему понравился так же, как и мои башмаки, он еще раз попытается его съесть. – Жан гневно указал на свой левый башмак. Весь верх башмака был обгрызен, а сбоку зияла большая дыра.

– Да только попробуй! – Эллен угрожающе подняла кулак.

– Но он же еще маленький, вот и ищет себе занятие. На него нельзя за это обижаться, – попытался защитить его Жан.

– Мог бы последить за нашими вещами вместо того, чтобы их портить, – сказала Эллен, немного смягчившись.

Этой ночью ей снилось, что у нее своя огромная кузница с помощниками и подмастерьями, но в ней все разорил Серый.

За день до отъезда Эллен случайно услышала, как Пьер разговаривает с Армелией.

– Я знаю, что она тебе как бельмо на глазу, но может быть, это тебя смягчит, – уговаривал он жену, протягивая свой заработок и радуясь ее удивлению.

– Но это же намного больше, чем у тебя было раньше! – воскликнула она.

– Да, я получаю за нее больше, чем она зарабатывает! А сейчас она еще и платит за то, что по вечерам пользуется моей кузницей. Это лучшая сделка в моей жизни. Так мы скорее приблизимся к нашей цели… – Теперь Пьер перешел на шепот, и Эллен уже не могла разобрать, что он говорит.

Но она услышала достаточно. Если она действительно приносила ему такой доход, нужно было потребовать у него повысить оплату! Эллен стала думать, как ей этого добиться.

Когда в полдень они уже собирались двинуться в путь, Пьер подошел к тому месту, где стояла палатка Эллен. Жан разобрал ее утром и, сложив, закрепил на спине Нестора.

– Ну что ж, увидимся на турнире в Компьене! – как обычно попрощался он с Эллен.

Это был ее шанс!

– Знаете, мастер… Я решила остаться в Компьене, чтобы работать там у кузнеца, с которым была знакома раньше, – сказала Эллен, невинно глядя на Пьера.

Тот побледнел.

– Но ты же не можешь просто… Ты что, бросишь меня на произвол судьбы? – Он был поражен.

– Я не знала, что моя работа так важна для вас. – Эллен старалась казаться удивленной.

– Ну конечно! – вскричал Пьер.

– Ну… если бы вы мне платили больше, я бы могла остаться работать у вас.

– Так что, все дело в деньгах? – осторожно спросил он.

– Меч дорого мне обходится, – пояснила Эллен, пожимая плечами.

Пьер закатил глаза.

– Ну хорошо, я увеличу тебе плату в полтора раза, – сказал он, растягивая слова.

Эллен покачала головой.

– Вдвое, – решительно заявила она, стараясь оставаться хладнокровной.

Она знала, что требует столько же, сколько платят подмастерью-мужчине. Пьер взглянул на нее с ужасом.

«Вероятно, он подсчитывает, стоит ли овчинка выделки», – подумала Эллен. Ей стало страшно. А что, если он откажется?

– Ну хорошо, – буркнул он наконец. – От тебя одно беспокойство! Вот так и делай людям добро! – Пьер с огорченным видом отвернулся и ушел.

Эллен в душе ликовала. Хотя сегодня было воскресенье, она с утра помогала Пьеру сложить на повозку все инструменты, наковальню, точильный камень и меха, и не получила за это ни пенни. При этом сама она платила за каждый день работы в кузнице над Атанором. Так что совесть ее в этом случае не мучила.

По дороге в Компьен они пересекли широкую зеленую долину, где то там то сям росли великолепные фруктовые деревья. Затем перед ними вырос огромный темный лес. Через два дня они наконец-то доехали до довольно большой деревни.

На одном из домов была приколочена вывеска с изображением рубанка – здесь находилась мастерская плотника.

– Мне нужно кое-что купить для Атанора, – обрадованно сказала Эллен.

Подойдя к мастерской, она, не раздумывая, открыла дверь.

– Приветствую вас, мастер! – Эллен слегка поклонилась, широко улыбнувшись.

Жан, наоборот, напустил на себя мрачный вид – на тот случай если Эллен что-то соберется покупать, – так ему легче было торговаться с продавцом.

Плотник сидел за большим рабочим столом. Перед ним высилась целая кипа деревянных заготовок, из-за которых выглядывала только его голова. Недоверчиво прищурившись, он поднял голову, глядя на незнакомца.

– Что вы хотели?

– Мне нужно две узких деревянных заготовки для ножен, лучше всего хорошо просушенная груша, а также сухая деревянная заготовка поменьше для рукояти.

Плотник с любопытством взглянул на девушку.

– Слушай, я тебя где-то видел, – пробормотал он, внимательно присматриваясь к Эллен.

– Пуле! – обрадованно воскликнула она, узнав старика.

– Элленвеора! – Плотник встал и, с трудом обойдя стол, обнял Эллен.

Когда Жан увидел его в полный рост, он понял, за что его прозвали Пуле, то есть Цыпленком. Он шел, согнувшись вперед, словно вес его широкой груди тянул его вниз. Рабочая накидка доставала ему до бедер. Из-под нее выглядывали два массивных бедра в узких штанах. До колен ноги были толстыми и круглыми, но ниже были невероятно худыми. Он действительно очень напоминал цыпленка. Непонятно было, как такие хрупкие голени выдерживали вес его тела. Жан недоумевал, как плотник, который едва мог ходить, вообще сумел выжить. Мальчик осмотрел мастерскую. Обстановка здесь была небедная. К тому же стол был завален множеством начатых заказов. А еще в мастерской были подмастерье и двое учеников, которым тоже явно жилось неплохо.

– Ну что, как дела, малыш? – Пуле потрепал Эллен по плечу. – Выглядишь просто великолепно!

– Спасибо, Пуле, у меня все нормально. А как там Клэр? Ты ничего о ней не знаешь?

Пуле был дядей Клэр и однажды приезжал к ней в гости, когда Эллен еще жила там. Клэр была его единственной родственницей, и несмотря на то что дорога к ней была длинной и для него невероятно тяжелой, он иногда навещал племянницу.

– Недавно тут был сын мельника. Он рассказал, что Клэр уже лучше, но вот мальчик… – Пуле печально покачал своей непропорционально большой головой.

– А что случилось? Она больна? А что с Жаком? Он что, натворил что-нибудь?

– Он умер. У него была лихорадка и кашель. Его не смогли вылечить. Первый ребенок Клэр от Гуо родился мертвым… а потом еще эта история с Жаком. В общем, Клэр была на грани. Но сейчас она снова беременна, насколько я знаю! – Пуле вздохнул. – Да, так оно и бывает. Рождение и смерть, смерть и рождение. Таков порядок вещей.

– Бедный Жак! – огорченно сказала Эллен. – Но раз она снова ждет ребенка, ей будет легче вынести эту потерю. На этот раз все будет хорошо, я в этом уверена. Я буду за нее молиться! – Эллен попыталась улыбнуться.

Теперь Пуле увидел и Мадлен, подошедшую к Жану. Девушка завороженно, точно маленький ребенок, смотрела на воробушка, вырезанного из дерева. Игрушка свисала с потолочной балки на едва видимой нити и двигалась при каждом дуновении ветра. Любой ребенок, входивший в мастерскую, не мог оторвать от воробушка глаз, но девушка, вошедшая с Эллен, была уже далеко не ребенком.

Пуле взял Эллен за плечи и заглянул ей в глаза.

– Дай-ка я на тебя посмотрю. Ты как-то очень похорошела. А, да ты же влюблена! – Плутовато улыбнувшись, он легонько щелкнул ее по носу, а затем обернулся к своим деревянным заготовкам. – Так-так, ты опять делаешь ножны! И рукоятку собираешься сделать?

– Но я и не надеялась, что получу лучшее дерево! – Просияв, Эллен лукаво похлопала ресничками.

– Что ж, ради твоих красивых глазок пошарю-ка я по своим запасам, может, для тебя что-то и найдется. – Плотник с трудом поковылял к ящику в углу мастерской. – Раз ты берешь для ножен грушу, то для рукояти тебе нужна будет груша или вишня… или ясень?

– Ты лучше разбираешься в древесине. Выбери мне хороший материал по доступной цене, а что это будет за дерево – тебе решать!

Кивнув, Пуле принялся рыться в ящике, пока наконец что-то не нашел.

– Вот великолепная древесина! Сухая-пресухая. Ну, что скажешь? Размеры подходят?

Он, хромая, подошел к Эллен и протянул ей заготовку. Пока она ее рассматривала, он выбрал две деревянных пластины для ножен. О высоком качестве его товаров знали все в округе, так что у него было очень много клиентов среди ремесленников, и нужные материалы всегда находились под рукой.

– Ты прав, по размеру как раз подходит!

Она повернулась к Жану и протянула ему заготовку.

– Это вишня, – сказала она мальчику, а затем попросила Пуле: – Ты не мог бы ее распилить?

Плотник закрепил заготовку и, взяв пилу, наметил середину.

– Вот так? – уточнил он у Эллен.

Та кивнула, и Пуле распилил деревяшку надвое.

– Что-нибудь еще, малыш?

Глаза у него блестели, и Жан подумал, что он, должно быть, такой же хороший торговец, как и плотник.

– Думаю, нет, – ответила Эллен, но в ее голосе по-прежнему звучало сомнение.

Пуле протянул ей распиленную заготовку и древесину для ножен, а затем назвал цену.

Жан изумленно выпучил глаза.

– Слушай, это конечно твой знакомый, но даже если бы он продавал свой товар самому королю, то цена все равно была бы слишком высокой. Такое ощущение, что ты покупаешь не дерево, а золото. При этом такого дерева полно в лесу, его нужно просто собрать! – возмутился он.

– Милый мальчик! – Пуле ухмыльнулся. Жан раздраженно на него взглянул.

– Он понятия не имеет о ценах на древесину, да и ничего о ней не знает. – Эллен вздохнула, прекрасно понимая, что Пуле сделал ей скидку.

Жану любая цена показалась бы слишком высокой, потому что он не знал, как важно использовать хорошо просушенное дерево и как трудно подыскать заготовки для ножен.

– Мальчик далеко пойдет, да и ты с ним не пропадешь, если будешь его слушаться! – Пуле немного снизил цену. – Ну что, теперь ты доволен, мальчик?

Жан покраснел. Он кивнул, а когда Пуле и Эллен расхохотались, немного обиделся.

– Вот, вырежешь себе что-нибудь красивое. Это ясень. – Пуле протянул Жану узловатую палку.

– Спасибо, – буркнул Жан, не глядя плотнику в глаза.

– Если увидишь Клэр, обними ее за меня и скажи, что я молюсь за Жака и ребенка, которого она носит. Да и Гуо привет передавай, ладно?

– Конечно, малыш, я так и сделаю. Берегите себя! – Пуле обнял Эллен на прощание.

Жан молчал до тех пор, пока они не покинули деревню.

– Вы надо мной насмехались! Вы меня высмеяли! Я вот ничего смешного тут не вижу! Этот твой странноватый друг в итоге все же снизил цену. Вот видишь, значит, я был прав, и цена была слишком высокой! – Он наконец взорвался.

– Я с тобой не согласна. Он обошелся со мной даже лучше, чем я ожидала. Не будь ребенком, Жан. Пуле – честный плотник, иначе он не смог бы иметь столько клиентов и зарабатывать себе на жизнь, ведь он калека. К тому же он подарил тебе хорошую деревянную заготовку.

– Пф-ф! Такие палки в любом лесу на земле валяются. – Жан огорченно махнул рукой.

– Из нее можно что-нибудь вырезать, потому что она достаточно сухая. А палки, которые ты найдешь в лесу, никуда не годятся. Зеленую древесину, то есть молодую, сложно обрабатывать – она слишком волокнистая, а когда высыхает, то легко ломается. А старая древесина в лесу, как правило, трухлявая. Пуле всегда сам выискивает материал. Его подмастерье и ученики срубают только те деревья, которые он выбирает, а затем он держит дерево на складе, где оно должно пролежать год-два, чтобы окончательно высохнуть. Только после этого из дерева можно делать такие заготовки, как те, что я купила. Поверь мне, это хорошая древесина.

– Хм-м… – пробормотал Жан. Ему было неприятно сознаваться в том, что он ошибся в Пуле. – А что с ним вообще такое? Я имею в виду ноги.

Эллен пожала плечами.

– Понятия не имею. Говорят, когда-то он был красивым парнем, хотя это трудно себе представить, глядя на него сейчас.

Жан подумал о непропорционально большой голове Пуле, сидевшей прямо на плечах, и не было даже намека на шею. Мальчику вспомнилась вся фигура плотника, и он покачал головой. Он был красивым парнем? Это невозможно!

Они шли от одной деревушки к другой, наслаждаясь теплыми осенними деньками, наполненными солнечным светом и украшенными пестрой листвой. Только когда сгущались сумерки, становилось холодно и сыро, поэтому они пораньше выбирали себе уютное место для ночевки и разводили костер. Мадлен пела колыбельные. Благодаря ее чистому высокому голосу казалось, что это поют эльфы. Эллен работала над рукоятью меча и слушала пение девушки. От звучания этого нежного голоса у Эллен слезы наворачивались на глаза. Положив одну из половинок заготовки на основание лезвия, Эллен обвела ножом, который когда-то подарил ей Осмонд, контуры на древесине. Когда Мадлен замолчала, Эллен отерла рукавом слезы и проверила, плотно ли соединяются две части рукояти. Затем она так же обвела контуры основания меча на второй половине заготовки и осторожно начала выдалбливать дерево. Эллен много раз задень пользовалась этим ножом – она нарезала им хлеб, сало и лук, разрезала им ткань, чистила ногти, выстругивала вертела для мяса или вырезала что-нибудь из дерева, как сегодня. Иногда в такие моменты она тосковала по дому – вспоминала Осмонда, сестер, Симона и Эльфгиву. Интересно, жива ли еще старушка?

Эллен стала вспоминать, сколько же лет прошло с тех пор, как она уехала из Орфорда.

– Должно быть, прошло лет десять-одиннадцать, – пробормотала она.

– Кто? – с любопытством спросил Жан.

Он тоже решил заняться резьбой по дереву и, взяв нож, который пару месяцев назад выковала для него Эллен, принялся за работу.

– Не кто, а что.

– В смысле?

– Я размышляла о том, как давно уехала я из дому. Думаю, прошло лет десять-одиннадцать, – немного раздраженно ответила Эллен.

– А-а-а, понятно. – Жану это было не интересно, и он снова сосредоточился на резьбе.

Всегда, когда Эллен думала о семье, она ощущала неприятное жжение в животе, так что она старалась не углубляться в эти мысли.

– Нужно держать нож под другим углом, – слишком резко сказала она Жану, и тот удивленно поднял голову. – Вот, видишь? – Эллен показала ему, как держать в руке нож. – И двигай ножом по направлению от себя, иначе можешь пораниться. – Только сейчас она заметила странный блеск в его глазах.

Она уже собиралась спросить его, что случилось, когда он внезапно сказал с дрожью в голосе:

– Отец часто занимался резьбой по дереву по вечерам. – Он вытер нос рукавом. – Вообще-то я должен бы знать, как держать нож, ведь он не раз мне это показывал, но я почему-то помню все как-то размыто.

Эллен сочувственно взглянула на него.

– Но ведь это было так давно! – сказала она, погладив его по голове, чтобы успокоить.

– Их лица… Они исчезли!

– Чьи лица, Жан?

– Лица моих родителей и младшего братика. Когда я думаю о них и пытаюсь их представить, то вижу лишь кровь, вспоротый живот отца и вывихнутые руки матери. Я уже не помню, какого цвета были их глаза и волосы. – Жан тихо плакал.

Эллен могла лишь догадываться, что он чувствует. Внезапно ее тоска по дому показалась ей пустяком по сравнению с одиночеством, которое, должно быть, ощущали Жан и Мадлен. Они ведь даже не знали, где находилась их когда-то родная деревня, и если они когда-нибудь случайно не попадут в те места, то никогда не найдут родной дом, хотя Жан и не переставал в это верить. А может быть, их деревню и не отстроили, ведь все ее жители погибли. Эллен села между Жаном и Мадлен, обнимая их обоих и укачивая, словно младенцев.

– Я так рад, что мы повстречали тебя. Я всегда старался заботиться о ней, понимаешь? – тихо сказал Жан.

Мадлен молчала, счастливая от того, что Эллен ее обнимала.

– А вот у меня никогда никого не было. Я имею в виду, никто никогда не заботился обо мне. – Мальчик смотрел в огонь, отвернувшись от Эллен.

Она видела, как блестят слезы на его щеках.