Текст книги "Песнь моряка"

Двадцать минут спустя Охо получил свой грузовик обратно, Айзек в это время был уже в воздухе, направляясь к ярмарочной площади Мадеры. Мадера подходила лучше всего. Наполнять баки, чтобы хватило до Сакраменто, с таким грузом все же не стоило.

Он долетел до парка перед самым полуднем. Сделал круг на тысяче – разведать обстановку и посмотреть, как там с ветром и проводами. Внизу проплывал сквозь ворота пестрый вихрь счастливых и взбудораженных молодых семейств. Был день рекламной кампании кафе-мороженых «Дейри-Куин» и аттракционов «До десяти». Пустой стаканчик от бананового мороженого менялся на бесплатный билет на карусель. Дети волокли за собой целые мешки этих пустых стаканов.

Пролетев над забитой парковкой, Айк резко развернул «сессну» назад, потом вниз. Ярмарочная площадь показалась сразу и четко. Чепуховое дело. Колесо обозрения находилось у самой границы площади и отражало свет, как дорожный конус. Усмехнувшись, Айк накренился так, что хвостовое колесо оказалось чуть ли не в самой верхней вопящей кабинке, затем опустил нос, ударив одновременно по клапанам и распылителям. В заднее увеличительное зеркало он наблюдал, как раскручивается и стекает вниз длинный свиток перепуганных физиономий. Над площадкой для родео он прибавил газу и закрыл распылители. Приборы показывали, что осталось еще больше половины груза. Он повернул обратно. Взбудораженный вихрь семейств уже не казался особенно счастливым. Центральная аллея больше походила на муравейник после хорошей спринцовки. Зато теперь Айк видел поднятые к небу лица. На них еще был ужас, но паника утихла. Вывалив все до конца, он взмыл над колесом обозрения, с удовлетворением чувствуя прилив легкости и пустоты. Во время третьего захода – неторопливого на этот раз, затеянного лишь затем, чтобы покачать крыльями и сбросить карточки, – он понял, что до толпы дошло, чем их только что обрызгали. Панику и смятение смыло дочиста новым феноменом, новым чувством на их лицах: они были оскорблены, и это оскорбление махало сейчас кулаками, швырялось камнями и выставляло в небо средние пальцы. Заляпанные коричневым мамы и папы, работники и дети скакали под ним вверх-вниз, словно куски дерьма в потревоженной выгребной яме. Распыление вышло отличным – хоть и понемногу, но попало на всех. Он только пожалел, что сделал мало карточек.

Он был дома, в своей трехсекционке, снова спал на неразобранной кровати с водяным матрасом, полностью одетый – на этот раз Джинни спала рядом, тоже одетая и все еще под седативами, – когда в дверь постучался шериф из Фресно с дюжиной полицейских. Когда они уводили Айка в наручниках, Джинни проснулась, но лишь настолько, чтобы открыть один глаз.

– Что происходит? – кое-как проговорила она.

– Спи, – приказал лощеный молодой полицейский.

– Что происходит? – закричала она.

Помощник усмехнулся:

– Задержан Неизвестный Ярмарочный Террорист. Детали – в одиннадцатичасовых новостях.

Деталей оказалось более чем достаточно. И к одиннадцати часам Айк перестал быть неизвестным, он стал всем-известным. Местная телекоманда, освещавшая детский праздник с самого открытия, запечатлела налет во всех подробностях. Сенсационные крупные планы показали крики и панику первого захода, отвращение и оскорбление второго и, наконец, финальный плевок визитными карточками. Телевизионщики добросовестно пробили самолетный номер и явились на овощное поле, когда шериф еще допрашивал Охо Браво.

– А чё, я скажу, – сообщил Охо телекамерам. – Я знаю, чё Айку Салласу надо от моего грузновика, прям сначала. У него ж только померла доча! Он жеж был злой, как все. Думаю я, чё он террорист? Не, Айк, мож, бандит, но террорист – не. Прям бандит, который стал злой. И ваще, чё он такого сделал? Чуток накакал богатеньким на бошки? Так на меня они срут каждый день за минимум платы.

Черные глаза Охо метали искры, дурацкие усы крупным планом тряслись от страсти. Интервью вышло настолько удачным, что его прокручивали каждый раз, когда сообщали новости о налете. Через два дня, когда Айка выпустили под залог, они с Охо Браво обрели всемирную известность и лишились работы. Ни то ни другое не помешало им повторить свой сокрушительный подвиг – нужно было просто подождать сигнала от других мигрантов, что берег чист, а «сессна» и горшочек с медом в их распоряжении. В ближайшее воскресенье на «сессне» с заклеенным номером Айк успел совершить налет на ярмарку округа Стоктон, а в следующую пятницу – на большую ярмарку Сакраменто, прежде чем его повязали снова. На этот раз никого не интересовал Охо Браво. Только Айзек Саллас. И на этот раз никаких залогов. Бандиту Отдачи надлежало ждать суда с подрезанными крыльями и жопой на нарах. К тому времени, однако, легион подобных бандитов уже поднялся в воздух продолжать начатое. Лето выдалось жарким.

Старая «выдра» ровно гудела над мандельбротом береговой линии, погода не менялась, спокойная и ясная. Небо начало затягиваться только после того, как незадолго до двух часов пополудни показался Чилкутский перевал. Оно быстро набухало, и вскоре видимость пропала совсем. Айк вызвал аэропорт Скагуэя, спросил, не могут ли они пробить прожектором сгустившуюся желтую дымку. Ответный визг контрольной башни заставил Грира дико подскочить, пробуждаясь от шестичасовой дремы. Он с вытаращенными глазами озирался в гудящей кабине, лупя себя дредами по щекам. Осознав, что находится в самолете, он благодарно вздохнул:

– Вуу! Слатегосподи. Я уж думал, мы на подлодке.

– Пока нет, – утешил его Айк, – но с таким мылом скоро будем. Я не вижу ни черта вообще, и посадочный прожектор не проходит.

Радио призналось, что солнечные бури временно вывели из строя трансмиссию прожектора, но их самолет у них на радаре и он идет очень хорошо, лишь на несколько миль сбившись с курса в сторону моря – в такой желтизне это вообще самое лучшее. Подальше от коммерческих маршрутов.

– Видимость на пределе, – верещало радио, – выворачивайте на восток-северо-восток двадцать градусов и опуститесь до пятнадцати сотен. Там ясно. И назовите себя, пожалуйста. Алло? Мне нужны ваше имя и бортовой номер…

Айк промолчал и на пробу спикировал вниз. Несколько минут спустя самолетик вынырнул из желтого небесного подбрюшья, и Айк получил потребную видимость. Скагуэй лежал внизу, намертво втиснутый в крохотное ущелье. В порту стояли под всеми огнями два больших туристских лайнера. Вокруг позолоченной статуи золотодобытчика на Скагуэйской набережной собралась толпа туристов. Статуя тоже была вся в огнях. Весь город сиял, словно карнавал в сумерках, хотя до заката оставалось еще много часов.

Айк разглядел голубые огни новой посадочной полосы вдоль реки Скагуэй. Она тянулась дальше в залив по бетонным столбам, словно восьмирядный фривей, и резко обрывалась в пустоте. От полосы только что оторвался гигантский джет израильской компании, везущий еврейских туристов обратно на их осажденную Святую землю. На гиганте тоже горели все его ночные огни.

Диспетчер проинструктировал Айка, чтобы тот садился к югу от города и добирался через бухту до пирса, после чего ему полагалось немедленно явиться к начальству для представлений и объяснений.

– Так и сделаю, – соврал Айк и выключил радио.

Припав к воде, он летел прямо к городу почти на уровне суши, стараясь, чтобы трубы туристских судов загораживали «выдру» от контрольной башни. Будь он проклят, если станет убивать время в конторе бумажной крысы, заполняя формы и рассыпаясь в объяснениях.

Он сел у самого пирса, где кончались железнодорожные рельсы, и нашел себе уютное место между двумя огромными лайнерами. Выскочив на понтон, Грир бросил кольцо толпе юных туристов, улыбавшихся им с пирса. Это была группа немецких студентов-психологов, все с обгоревшими на солнце носами и коленками.

– Но здесь же нет лестницы, – счел своим долгом отметить юный блондин, поймавший веревку. – Как же вы залезете…

– Не боись, мон, главное, привяжи эту штуку к шему-нибудь твердому.

К радости толпы, дикоголовый черный человек резво забрался по двадцатифутовой веревке, словно мартышка по лиане. За ним последовал его белый друг, который выглядел еще дичее из-за месива царапин и шрамов на лице. Вот она, стремительная и безрассудная старая Аляска, не зря они платили столько денег, чтобы на нее посмотреть.

Айк отклонил предложение немцев довезти их до города на повозке с мулом – до больницы было всего несколько кварталов. Они пройдут пешком.

– Зато мы точняк возьмем вашу телегу на обратном пути, – добавил Грир. – Ошень дажо может приспичить тащить раненого.

Однако в клинике им сказали, что больного Беллизариуса Уильяма А. уже утащили.

– Еще утром, – сказал им санитар в регистратуре, – его хорошенькая подружка… ну, так она сказала, когда платила за мистера Беллизариуса по счету. Они вместе с другой такой же подружкой выкатили его на коляске и погрузили на грязный матрас в зад разбитого пикапа, а помогал им такой большой черный мужчина… не кто иной, клянусь, как преподобный Мазеус Гринер. Ну и вот.

– А вы, случайно, не заметили, куда они его повезли? – спросил Айк.

– Конечно заметил. Они забрали его туда, куда преподобный забирает всех своих заблудших овечек, – на ферму «Бьюлаленд» на берегу дивного озера Беннет. Я слыхал, у него там немалая паства, возделывают поля Господни.

– Чего-то я не понимаю! – Грир был возмущен и потрясен. – Вы позволили им везти раненого через Белое ущелье в багажнике разбитого пикапа? Хороший же вы санитар.

– Ой, они не поехали на машине. Слава Господу, нет. Хайвей через Белое ущелье не подходит к «Бьюлаленду» преподобного Гринера. Они сели на историко-туристический поезд «Золотая лихорадка». Он, вообще-то, идет в Доусон, но у преподобного с машинистом договор: машинист соглашается остановиться у Беннета, чтобы выпустить преподобного и членов его паствы, а преподобный обещает не размозжить машинисту голову. Это единственный способ добраться до его маленькой Шангри-лы.

– Когда идет следующий поезд? – спросил Айк.

– Ну, я бы сказал… – Санитар достал часы из нагрудного кармана белой рубахи и всмотрелся в них, наморщив губы. – Через шесть дней и четыре часа.

– Через неделю?! – воскликнул Грир. – Господи, летучий боже, мы не можем столько ждать!

– Даже Господу пришлось бы ждать, так я полагаю. Или лететь. Но он же умеет летать, правда?

Айк оттолкнул Грира от стола.

– Там близко озеро, говорите?

– Да, но не главное, одна из маленьких верхних запруд. Миленькая маленькая лужица, как я слыхал. Спиритуальная терапия. Вы, джентльмены, могли бы воспользоваться, воистину могли бы…

Айку пришлось тащить Грира прочь по больничному коридору.

– Я устрою этому ломаке-мудаке терапию, – протестовал Грир. – Пусти, мне надо отпустить ему грехи.

– Оставь его, пошли. К самолету.

– Бросить несчастного преза? – Грир раскрыл рот, не веря своим ушам. – Мон, я никогда не поверю, что ты на такое…

– Мон, – сказал Айк. – Я сяду на любую лужу – и мне плевать, маленькая она или миленькая.

Немецкий турист отвязал им веревку. Перед тем как запустить двигатель, Айк развернулся, загребая хвостом самолета. Они медленно проползли между двумя лайнерами и двинулись на север, держась у самой воды. Айк знал в Дайе незарегистрированную плавучую станцию, где можно заправиться. Он шел на бреющем у самой воды по десятимильному фьорду, пока не разглядел в устье Чилкута пришвартованный плавучий дом. То была часть сети подпольных заправочных станций, охватывавшей все побережье от Анкориджа до Кресент-сити. Айк пользовался ею раньше, когда время от времени брался возить грузы.

На станции распоряжался знакомый беззубый старатель. Он вышел на ноздреватую палубу, застегивая штаны и щурясь на самолет, ползущий к нему по мелководью. Он узнал Айка, но сказал, что не может сейчас его заправить, вот прямо сейчас точно никак. Он подслушал разговор на частоте диспетчеров про то, что в эту сторону летит незарегистрированная «выдра», и считал, что в любую минуту сюда заявятся ищейки.

– Ползи вон туда и становись вон под теми ивами, они тебя накроют, как зонтиком. Медведям в небе надо полчаса на прилет и улет. Я дам сигнал, когда будет чисто. Вот вам два больших пива. И кстати, я больше не беру наличные… тока кредитки.

Ветки закрыли самолет, с легкостью согнувшись в привычных местах. Там были даже веревки, чтобы привязаться. Убедившись, что «выдра» надежно спрятана, Айк с Гриром взяли поллитровые банки австралийского пива и выползли на берег. Там, на другой стороне заросшей травой дороги, они обнаружили старые деревянные ворота.

– Я ж знаю, шо это, мон! – воскликнул Грир. – Это дайское Лавинное кладбище! Когда мы в первый раз были в Скагуэе, Ванда обожала трахаться на могилах. Говорила, шо чувствует всех тутошних духов. Еще говорила, шо чувствует, как они орут из-под земли «и я хочу любви, и я хочу любви». Ее так заводило, вууу!

Кладбище представляло собой небольшое скопление выцветших белых надгробий, почти утонувших в рощице среди тополей и ясеней. Папоротник, тигровые лилии и высокие поникшие ромашки захватили все могилы. Множество деревьев росло прямо из могил, некоторые стволы были толщиной с нефтяную бочку. Грир с изумлением таращился на эти заросли.

– С тех пор как мы были здесь с Вандой, эти чертовы деревья стали в два раза больше. Вот тебе и сила духов.

– Скорее, корни наконец-то добрались до пищи, – урезонил его Айк.

– Черт, Айк, в тебе никакой романтики, эт уж точно. Слушай! – Грир поднял руку. – Ооновский самолет, шоб я так жил.

Одномоторный турбовинтовик на низкой высоте облетал фьорд, как старик и предсказывал. Он пролетел у них над головами к Чилкуту. Усевшись на траву среди стволов и надгробий, друзья открыли банки с пивом.

– Ничё так, да? А если поближе, можно даже разобрать даты, знаешь…

Глаза Айка привыкли к лиственным сумеркам, и он рассмотрел, что потрескавшиеся доски когда-то были покрашены белой краской и на некоторых еще проступают следы имен и цифр.

– Кажется, у них у всех одна и та же дата смерти, – заметил он.

– Третье марта тысяча восемьсот девяносто восьмого, – кивнул Грир. – Эти несчастные души шли в Чилкут с первой волной старателей. И шо-то – может, те же духи золотой лихорадки? – обрушило чертову лавину прямо на них. Полегли дюжинами. Третьего марта девяносто-блин-восьмого. Мон!

Айк постепенно разобрал некоторые имена, даты и названия городов. Отовсюду. Совсем еще дети… двадцать один… двадцать шесть… девятнадцать… из Акрона… Манси… Хобокена… лупоглазые пацаны со всей Америки по пути к золотому полю Клондайка с мечтой о большой жиле или хотя бы о большом броске. Не добрались даже до первой базы.

Ооновский самолет-ищейка с воем пролетел назад, на этот раз выше. Когда он затих, прозвучал раскатистый взрыв, стряхнувший с надгробий тополиный пух и листья ясеня, а Грир вскочил на ноги:

– Господи грохот всемогущий чертов кровавый боже, это твой старый приятель так сигналит? Или он зениткой обзавелся?

Перед тем как уйти из рощицы, Грир заставил Айка посмотреть на одну особенную могилу. Если только Грир ее найдет. Попродиравшись в разные стороны сквозь сучья, он наконец нащупал странный деревянный столб. Объяснил, что это центр всего кладбища, загадочное место, о котором идет дурная слава. Чтобы рассмотреть деревяшку, Айку пришлось отодвинуть в сторону цветы. Обелиск возвышался над своими соседями, но это не выглядело знаком особого уважения, акцент был противоположным. Никакого креста. Никакого даже самого простого резного надгробия. Никаких религиозных символов и подобающих высказываний. Нет даже места рождения. Похороненный под столбом человек был удостоен одного лишь имени – полустертого, но еще видимого.

МОНТИАК

Застрелен в горах

7 марта 1898

– Ага? Просекаешь? Через четыре дня после того, как лавина накрыла всех этих деятелей! В какую такую жопу залез этот мистер Монтиак, что они сперва его застрелили, а потом поставили самый большой на всю округу памятник? А?

Благочестивая белизна маргариток указывала на то, как, должно быть, роскошно выглядел этот столб больше ста лет тому назад. Выбеленная оболочка каких-то очень темных дел. Теперь на старых сосновых досках остались только выцветшие чешуйки и кое-где торчащие щепки. Кроме той стороны столба, что была противоположна надписи. Продравшись сквозь цветы и папоротник, друзья обнаружили, что сосновую доску покрасили свежей белой краской, причем совсем недавно. В центре восстановленной плоскости красовалось трафаретное лицо Элвиса. Умелое и весьма похожее изображение певца относилось к его белокостюмному корпулентному периоду незадолго до конца. Под рисунком находились взятые в кавычки слова, знакомые по граффити и наклейкам на бамперах.

«А ПОКОЛИСЬ

СЕГОДНЯ!»[43]43
  В оригинале «Porklips Now» – название малобюджетного фильма 1980 г. американского режиссера Эрни Фосселиуса, пародии на «Апокалипсис сегодня» (Apocalypse Now, 1979) Фрэнсиса Форда Копполы.


[Закрыть]

– Что-то твои духи нынче распоясались, – сказал Айк.

Когда они подползли обратно к плавучему дому-насосу, старик извинился за неподобающий грохот.

– Вот, оказывается, кончились патроны для сигнального пистолета, – объяснил он беззубым ртом. – Пришлось совать туда пук старых взрывателей. Не стал отлеплять друг от друга, чё-то мне их вид не понравился. Склизкие. Ну и пальнул всей дюжиной. Давайте проверю вам масло пока что.

Готовую и заправленную «выдру» Айк повел вправо, к крутому обрыву, потом над низким северным полуостровом, потом к морю. Так он мог зайти в Скагуэйское ущелье с юга, как будто прилетел из Джуно. Он старался держаться внутри мутно-желтого облачного слоя. Айк не стал включать маяк, следя за изгибами провала только глазами. Внизу под этим странным светом виднелось Белое ущелье, обрывистое и извилистое. По левым склонам проходил новый хайвей, по правым – старая узкоколейка. Точно под самолетом бурлила и корчилась речка, словно змея, которую придавили ногой. Ущелье поднималось все выше, склоны становились круче, но мутный потолок висел так же низко. Айк вскоре понял, что, если он не хочет потерять речку из виду, придется лететь прямо по ущелью – в боковых окнах уже то и дело мелькали то зелень, то гранит, заслоняя обзор и надвигаясь все ближе.

Он летел молча. Он не стал говорить Гриру, что они оказались в ситуации, из которой нет пути назад. Он не сможет набрать скорость, чтобы резко подняться, дать крен тоже нельзя. Без предупреждения от приборов можно воткнуться тем же крылом в незамеченный выступ каньона.

Наконец охряная муть сделалась тоньше, и они вырвались к солнечному свету. Небо было синим и твердым, как алмаз, а впереди остро сверкала седловина самой высокой точки Белого ущелья. Огромное озеро Беннет развернулось по южному гребню, как рулон темно-фиолетового шелка, – рулон, который уже раскроили и разложили в ожидании швеи на темно-коричневом столе.

Найти коммуну оказалось легко: она занимала единственный участок этого поднятого на тысячу футов плоскогорья не темно-фиолетового и не темно-коричневого цвета. Вдоль узкой железной дороги со стороны суши тянулись аккуратные зеленые прямоугольники. Эти поля сияли овощным здоровьем.

– Смотри ты, преподобный брат Гринер занялся чем-то полезным, – сказал Грир. – Не все ж лупить плетками баб и девок. Я таких приличных огородов уже давно не видал.

Айк не стал говорить это вслух, но подумал, что аккуратные грядки внизу, вполне вероятно, – непосредственный продукт этих самых плеток. Он перевидал много разных агрономов-фанатиков – такие грядки не получишь без традиционного труда на разрыв жопы, особенно если без удобрений. Притом что на эту высоту еще нужно затащить грунт, перегной или какую другую огородную смесь, – почва в тундре в какие-то дюймы толщиной в самом глубоком месте.

Он заставил себя посадить самолет на узкий водоем с первого захода. Кем бы ни был этот проклятый Гринер, Айк не хотел предупреждать его заранее. Он подполз к каменистому берегу, Грир бросил задний якорь и спрыгнул с веревкой в воду. Айк спрыгнул с другой веревкой. Они привязали самолет к валуну из пористой лавы, такой жесткой, что Айк ободрал руки в кровь. Все камни вокруг были одинаковыми, зубчатыми и пористыми, как шлак. Странными и ободранными. Пока они ковыляли по этим зубастым камням, он понял, в чем дело: исчез слой тундры, покрывавший и смягчавший эту землю, – он был ободран подчистую, как бывает на полянах вокруг муравейников с красными муравьями. Вот где Гринер добывал свою огородную смесь – обдирал десятки акров мха и восковницы, чтобы получить один акр зеленого горошка.

Они добрались до полотна, потом до обходных веток, потом пересекли гравиевую площадку, заваленную рельсами и железнодорожным оборудованием, мирно ржавевшим среди штабелей облитых креозотом шпал. Единственным агрегатом, не относящимся, судя по виду, к железнодорожному транспорту, было нечто невнятной формы, укрытое полиэтиленом и птичьей сетью, словно военная машина камуфляжем. Сквозь мутный пластик Айк смог разглядеть разве что тусклый золотистый цвет, но размером и разлапистостью агрегат напомнил ему сборочные транспортеры, работавшие на овощных полях Калифорнии. Очевидно, чтобы собрать урожай, заново рожденным приходится точно так же ползать на животе.

Дым шел из трубы длинного, обитого жестью строения у погрузочного мостка, в который утыкался отросток железной дороги. Этим отростком не пользовались уже много лет. На ржавых рельсах в гордом одиночестве стояла древняя вагонетка с ручным приводом – прутья ягодной лозы, пробившись между половицами, обвивали ручки насоса. За этой обходной колеей было поле, засаженное кустами фасоли – пышными, ровными и очень аккуратными. Выстроившиеся в ряд потные рабочие махали вокруг них мотыгами, хотя на поле не было видно ни одного сорняка. Удары мотыг складывались в глухой ритм. Грир был прав: бабы и девки, в большинстве молодые, в большинстве черные. Все голые до пояса.

– «Бьюлаленд», надо понимать, – прошептал Грир, не желая нарушать этот жесткий ритм. – Ты как думаешь, наш босс Гринер строит эту молодую кровь одной палкой? Я так думаю, у него есть и другие методы.

– Мистер Саллас! – Шипение донеслось из фасоли сквозь методичный ритм мотыг. – Мистер Грир!

Это был Арчи Каллиган, один из двух братьев, ушедших с Кармоди на юг. Он продолжал мотыжить несуществующие сорняки, в глазах стояла мольба.

– Арчи, что ты здесь делаешь?

Айк перескочил через рельсы и зашагал вдоль грядки к пацану. Это взбудоражило весь ряд мотыжников, отчего они еще быстрее замахали мотыгами и забормотали. Теперь он разобрал слова их речовки: «Господи-боже, спаси-помоги…» – снова и снова, как множество швейных машинок.

– Арчи! Где Кармоди с Нельсом? Где новая лодка?

– В Джуно, – прошептал пацан, размахивая мотыгой. – Ей заваривают киль. Мистер Кармоди решил покрасоваться перед Внутренним паромом и сел на мель. Мы с Нельсом поругались, и я ушел в Скагуэй. О господи-боже, спаси-помоги, заберите меня отсюда…

Их разговор взбудоражил приглушенную речовку, и она зазвучала еще громче: «Господи-боже, спаси-помоги…»

Шагая через грядки, до них добрался Грир.

– Охренеть, Арчи, посмотри на себя! Надень рубашку. У тебя спина как жареный бекон.

Опустив голову, пацан продолжал мотыжить вместе со всеми. Айку с Гриром приходилось медленно идти за ним. Айк осторожно спросил:

– Где Кальмар Билли, Арчи? Ты видел Билли?

– Он в обители. – Едва заметное движение головой указывало на вагон-холодильник без окон рядом с причалом. – Спасается. Господи-боже, спасите-помогите.

– Мы сюда затем и приехали, Арчи, – сказал Айк. Он чувствовал, как в ребрах у него разгорается жар, сжигая последние отговорки. И вроде бы слышал музыку – как будто далекий звон литавр.

– В обители, Айк. Но будь осторожен с Ним, – добавил пацан. – Не позволяй Ему смотреть тебе в глаза, иначе все пропало.

– Кому? Кальмару Билли?

– Нет, господи-боже… Ему.

На этот раз полузаметный поворот головы Арчи указывал на что-то прямо за их спинами. Обернувшись, Айк с Гриром разглядели на самом краю поля фигуру часового, возвышавшуюся на зазубренном валуне, словно резной полированный столб черного гранита. Несколько секунд им пришлось убеждать себя в том, что этот обелиск на самом деле человек. Он был в комбинезоне с нагрудником, без рубашки, в одной руке держал вилы с длинной ручкой, в другой – книгу. Босой, лысый, с густой курчавой бородой. Вилы, по-видимому, исполняли роль божественного языческого трезубца, а книга не могла быть ничем, кроме Библии.

– Придите к Господу, – воззвало изваяние столь зычно, что звук этот мог исходить из океанской расщелины. – Вы трое… придите сейчас.

Арчи подчинился без слов, двое других последовали за ним. Айк понял сразу, что перед ними отнюдь не заурядный, упивающийся властью, стераноидный святоша. А подойдя ближе, понял и то, что имел в виду Арчи, когда говорил о глазах, – хотя и ожидал другого: под сочувственным лбом глаза с длинными ресницами были нежны и почти женственны – ничего общего с теми всепроникающими инструментами убеждения, которые можно видеть на лицах лидеров культов, то и дело мелькавших в новостях. В мягком карем взгляде читалась тихая уверенность, для которой вовсе не требовалось раздувать пламя фанатизма. Засунув Библию в нагрудный карман комбинезона, человек спустился с камня и протянул руку:

– Вы, должно быть, Айзек Саллас. Мистер Беллизариус говорил, что вы появитесь. Для нас большая честь, что вы решили навестить нашу маленькую ферму. Я преподобный Маз Гринер, ваш покорный слуга.

Пожимая жесткую, ороговевшую руку, Айк вспомнил, что говорили о Гринере бывалые боксеры, когда этот человек променял футбольное поле на боксерский ринг: «За тридцать профи-боев ни одной царапины. Шкура как у носорога. Топором не разрубишь». Он отметил, что камень, на котором Гринер стоял босиком, был из того же вулканического композита, что изрезал им ботинки, пока они шли от самолета.

– Преподобный Гринер, – кивнул Айк. – Это мой партнер Эмиль Грир. Мы пришли за Билли.

– Ну конечно. Мы посмотрим, как мистер Беллизариус себя чувствует. И клянусь Господом, брат, – он по-прежнему обращался к Айку, начисто игнорируя Грира, – я не имел намерения причинять вред этому человечку. Всему виной моя неуклюжесть, и я глубоко сожалею.

Глаза подтверждали искренность этих слов. Айк снова кивнул. Человек развернулся и зашагал босиком по хрустящему шлаку к товарному вагону; Айк, Грир и Арчи последовали за ним безмолвной колонной.

Обойдя вагон, они нашли у противоположной от железной дороги стороны крыльцо со ступеньками от земли до пола, а на нем – Билли. На нижней из побеленных перекладин висела табличка «Лазарет». Над крыльцом соорудили навес из обрезков и остатков гофрированного материала, чтобы защитить больных от солнца, однако оно уже опустилось ниже кривого карниза. Пробившись сквозь слой желтой дымки над Скагуэем, солнце ярко освещало побеленное крыльцо, все целиком и без жалости. Билли лежал, очевидно, на тех самых коротконогих носилках, на которых его забрали из больницы, лицом вниз или, точнее, жопой кверху. Небольшая подушка у него под тазом поднимала зад, заключенный в некое подобие гипсовых трусов. Рука свисала с края койки, прикованная к железному чемоданчику.

– Я случайно слишком резко его усадил, – объяснил Гринер. – Сломал копчик. А мы всего-то обсуждали одну теорию, он был явно не прав, но зачем-то упорствовал. Билли? Тебя пришли навестить друзья. Просыпайся.

– Я не сплю, мудило. – Билли лежал лицом к солнцу, глаза закрыты. В том месте, где щека прижималась к простыне, изо рта натекла лужица слюны.

– Что с ним? – прошептал Грир.

– Просто отрубился. Отрубился, слез со скута, и никакой пользы от этого дьявольского чемодана, даром что прикован. – Гринер уставился своими влажными глазами на Грира. – Ты должен знать, как это бывает, однокровник. Как сливается дурь и приходят сны. Как устаешь держать открытыми глаза. Я же вижу, как ты и сам устал.

Грир закивал под этим понимающим взглядом: устал, устал.

– Может, вы, друзья, выпьете стакан чаю, пока мистер Беллизариус просыпается. Садитесь, пожалуйста. Гретта? Где ты прячешься, девочка?..

Из-за занавески, прикрывавшей дверь вагона, вынырнула юная мексиканка. На ней был поношенный костюм медсестры и шапочка.

– Да, препдоп Гринер?

– Не сходишь ли ты на кухню и не принесешь ли кувшин травяного чаю для наших гостей?

– Да, препдоп…

Она стала спускаться по деревянным ступенькам, но он снова ее окликнул:

– Знаешь, Гретта? – Он положил ей руку на плечо. Дальнейшие инструкции были произнесены так, чтобы Айк с Гриром не расслышали.

Гретта снова сказала:

– Да, препдоп, – и побежала вокруг вагона. Айк задумался, какой именно травой их намерены угостить.

– Что за теорию вы обсуждали с Билли, Гринер, – спросил он, – что пришлось усаживать его с такой силой?

– Телеологический вопрос, мистер Саллас. О Конце Света. В наше время всякий мнит себя экспертом по Концу Света, несет опасную чушь и не задумывается о последствиях. Вот и брат Беллизариус стал делать весьма безответственные заявления, прямо в питательном заведении, полном восприимчивого юношества. Чрезвычайно безответственные заявления.

– С хуля ли, – донесся с носилок невнятный голос. – Я всего лишь утверждал, что лед тоже подойдет.

– Ты про что, Кальмар? – спросил Грир.

Глаза Билли были все еще закрыты, но он облизал губы.

– Лед тоже подойдет, – повторил тот же голос.

Гринер сделал вид, что ничего не слышит.

– Пожалуйста, братья мои, – сказал он. – Садитесь.

Он указал вилами на деревянную церковную скамью у стены вагона. Арчи и Грир мгновенно подчинились. Айк остался стоять, щурясь на солнце. Он не понимал до конца, что происходит, но ему не хотелось садиться на церковную скамью так, чтобы этот подозрительный гранитный столб оказался между ним и крыльцом. Он и без того чувствовал себя словно в окружении.

Когда стало ясно, что Айк не собирается садиться, Гринер переключил внимание на его приятеля. Прислонив вилы к стене, он достал из-под скамьи складное кресло. Разложил его и уселся прямо напротив настороженного лица Грира.

– Позволь мне спросить тебя, мой нервный брат. – Он опустил тяжелые руки на тощие Грировы колени. – Отчего не принял ты Господа нашего Иисуса Христа как своего личного Спасителя?

– Я принял, преподобный, – решительно ответил Грир. Этот факт никогда раньше не приходил ему в голову, зато сейчас Грир был уверен.

– Слава Господу, я рад, рад от всего сердца. Ибо знаем мы оба, что с такой усталостью, как твоя, воистину потребно прибежище для отдыха. Конец Света труден, не так ли, мой маленький брат? Но твой путь сквозь грязь и глупость почти завершен. Манит свет гавани, манит добрый свет очищающего пламени, сразу за отмелью, добрый, сладкий, всепрощающий Грядущий Огонь.