Текст книги "Песнь моряка"

– Грядущий Лед, – прервал его голос с носилок. – Грядущий Лед, слизень. Я могу доказать это математически!

И опять этот человек никак не показал, что слышит неразборчивые возражения Билли. Он остался недвижим в своем складном кресле, лишь холодно улыбался возбужденному лицу Грира. Айк чувствовал разрастающийся жар, несмотря на эту холодную улыбку, – как оранжевое солнце у себя на щеке.

Мягкий голос продолжал:

– Но не тебе ли знать, брат Эмиль, как тянет больного пса к своей же блевотине? Как ищет грязи отмытая свинья? Не тебе ли знать, как это бывает?

Грир кивнул, выразительно соглашаясь, – а то он не видел этих псов и свиней.

– Я молю тебя, кровный брат, покинь сборище зверей. Восстань. Восстань и приди к нам в «Бьюлаленд». Покинь их. Приди к нам. Нам ведом путь. Дорога к спасению начертана простыми традициями: пот на лбу… плод на поле. Неужто ты не веришь в традицию, мой маленький брат?

– Еще как, – сказал Грир.

– Оглянись вокруг. Мы воздвигли себе дом выше этой грязи. Приди к нам. Выбор за тобой. Возделывать чистую землю здесь, в святилище облаков, или погибнуть там, внизу, среди пламенеющей мерзости, в последнем, великом, ужасном, неотвратимом огне огне огне!

– Во льду, – сказал голос с носилок. – Во льду, во льду, во льду!

– В ОГНЕ, – прогремел вдруг Гринер, вставая. – В огне, богохульный ты кусок педерастического дерьма! Огонь и бедствия, каких этот лятский мир не видел с самого своего начала! Знаю я вашу породу – дух Антихриста есть тайна беззакония, – все вы, мудаки-пидарасы, знаете, что этот мир ждет человека! который выведет его на волю! прочь от смрада вашего же собственного неправосудного варева! И настанет день, когда нельзя будет больше выносить это дерьмо, и больной Дух Антихриста заполнит собою Божьи дома и закатит в них такой пир беззакония, что яд Вавилона проникнет в сердце каждого младенца!

Он затопал по дощатому крыльцу, лупя кулаками друг о друга:

– Мутные воды? Черт побери, да ты шутишь! Это сточная канава – лятская горящая сточная канава! И ты будешь искать через нее мост – где? В церквях? Ага, там теперь богохульства и столы для блэкджека. В сердце человеческом? Там теперь параша, болото, трясина, что утягивает в безумие. Тогда на небесах? Сквозь тайну всеведения небесных врат прямиком в рай? Нет, мать твою кирпичом! Нам не пробраться через грязный воздух, какие там небесные врата. Нет! Нам некуда будет идти. Некуда возвращаться! Моря будут кипеть, скалы гореть, а луна истечет кровью, как чрево, вспоротое дешевым абортмахером. И будет жар! Закроются кредитные карты, а недвижимость обратится в дым. Банковские счета в огне! В огне огне огне!

Гринер молчал, тяжело дыша. Айк порадовался, что Билли не повторил снова свое «во льду». Судя по тому, с какой силой Гринер топал по крыльцу, ему ничего не стоило втоптать этого коротышку в землю. Все так же подставляя щеку заходящему солнцу, Айк не мешал Гринеру реветь дальше.

– Вы трое тупых пидарасов, гребари и сводники при вавилонской шлюхе! Не смейте возражать! Вы пускаете слюни на ее прелести! Вы пьете вино ее блуда, словно это лятская диетическая пепси-кола! Но я говорю вам: Божий суд провозглашает, что мерзкую шлюху должно смести Метлою Истребительною – должно смести… и я знаю, что эта Метла – я! – Казалось, эта мысль его успокоила. – А если и нет, то я – почтовый столб на высокой дороге, что проложена для той Метлы, с этим вы должны согласиться. – Он улыбнулся, оглядевшись вокруг, слегка смущенно. – Но одно я знаю чертовски твердо – и вы знаете, братья: этот бордель должен быть сметен начисто. Великим очищающим огнем. Кто из вас, глядя мне прямо в глаза, сможет опровергнуть то, что я сейчас сказал? Что этот мир требует очищения огнем? – Голос сделался скромным и ровным. – Айзек Саллас, мы солдаты одной армии, ты и я. Зачем ты отворачиваешь от меня свое лицо? Прошу тебя, друг, я всего лишь хочу поговорить…

Гринер встал, его молчание требовало ответа. Айк не поворачивал головы, хотя чувствовал на себе его взгляд. И лишь на долю секунды скрестив свои глаза с карими глазами Гринера, он вспомнил другую сцену, чем-то похожую на эту. Он вспомнил, как мексиканский мальчишка на спор гипнотизировал петуха, – это было в Салинасе, на задворках стоянки для грузовиков.

Хозяин стоянки занимался петушиными боями – на пустой бетонной площадке за станцией у него было то ли сорок, то ли пятьдесят клеток.

– Я специально держу их на горячем цементе, пускай скачут.

Петухам приходилось запрыгивать на флуоресцентный дорожный столб, чтобы набрать в клюв немного воды из чашки, которую петушиный тренер водрузил на самую верхушку.

– Я добавляю в воду скут, чтоб лучше старались. Нет моим цыплятам покоя. Не сказать чтоб они все время побеждали, зато не проигрывают. Все скачут. Храбрость – это хорошо, я не спорю, но надо ж и поскакать. Не это ль решает, кто получит крупный куш на боях? Не тот ли, кто дольше проскачет? Мои птички никогда не стоят спокойно.

– Я могу заставить петуха стоять спокойно, – сказал мексиканский мальчишка из тени пустого скотовоза.

Вспоминая, Айк вдруг сообразил, что это был Охо, задолго до того как отрастил усы. Охо Браво был настоящим брухо[44]44
  Brujo – мексикано-испанское слово для обозначения колдуна.


[Закрыть], но Айк это понял далеко не сразу. Охо научил его метить ногтем карточную колоду, вспомнил Айк, и он же показал несколько фирменных ударов пачуко, которые здорово пригодились Айку в тюрьме. От них оказалось куда больше толку, чем от военно-морского карате.

– Разве что стукнешь по башке или напоишь ядом, а так вряд ли, – ответил хозяин.

– Я его загипнотизирую.

Хозяину пришлось ловить своего главного чемпиона, фиолетово-зеленого петуха филиппинской породы. Птица носилась туда-сюда на нейлоновой веревке, словно маленькая электрическая буря. Не без усилий хозяин ухватился за шнур и намотал его на руку. Потом отвязал веревку от укрепленного столба и отдал петуха Охо. Встав коленями на раскаленный асфальт, мальчик зажал птицу ляжками. Веревка лежала на земле, извиваясь вместе с сопротивляющейся птицей.

– Не связывать, – сказал хозяин. – Если свяжешь, считай, проиграл. Мы не на то спорим.

Другие спорщики согласно забурчали. Охо не обращал на них внимания. Судя по сосредоточенному виду, у него на уме было что-то поинтереснее, чем просто связанная цыплячья тушка. Охо почти не двигался. Петух все так же трепыхался у него между коленей, пока мальчик не ухватился за лишенную гребня голову. Он мягко прижал ее к пыльному бетону – шея параллельна нейлоновому шнуру, клюв торчит точно вперед между залатанных коленей. Другой рукой Охо натянул шнур так, чтобы тот шел грязной белой линией дюймов на двадцать, начинаясь от конца клюва. Конец шнура он прижал к бетону коротким большим пальцем.

– Первым делом, tu sabes[45]45
  Ты понимаешь (исп.).


[Закрыть], надо как-нибудь так сделать, чтоб вложить в его мелкую голову концепцию… прямой линии.

Он дернул за шнур. Оранжевые глаза сошлись вместе. Айк понял, что с концепцией все в порядке.

– …потом надо, чтобы он увидел, что она кончается.

Он осторожно поднял большой палец. Петушиные глаза, все такие же скошенные, теперь были прикованы к точке, где обрывалась белая линия, – в двадцати дюймах от его клюва. Охо развел колени, встал и на цыпочках отошел назад, прижимая палец к губам.

– Он под гипнозом. Пробудет в этом трансе, пока что-нибудь не случится. Или уснет, или получит солнечный удар. Платите.

Проспорившие отдали деньги безропотно, настолько всех заворожил этот феномен. Зрители стали шепотом делать ставки, как долго продлится этот транс. Петух пролежал на солнце абсолютно неподвижно, если не считать редких морганий, двенадцать минут и сорок секунд. Затем мимо проехал восемнадцатиколесный грузовик, и порыв ветра пронес через всю площадку пенопластовый стакан. Петух встал, шатаясь и все так же моргая.

Этот Гринер где-то научился трюку Охо: дай им сначала концепцию, а потом медленное, трудное и честное понимание того, что у нее есть конец. Абсолютный конец, гарантированный на входе. Капризом судьбы или по счастливой случайности – гром с неба или хук слева в правый висок – Мазиле Гринеру был открыт этот ошеломляющий факт. Он кричал о себе, словно позывные рок-концерта, из самой глубины мягких карих глаз Гринера. В этом была его сила. Ему не нужен был испепеляющий взгляд, освоенный почти всеми современными распутиными. Ему не нужны были харизма и наглость. Ему не нужен был даже Христос. По крайней мере, до тех пор, пока конец проклятой веревки свешивался с его носа.

Со всей решительностью Айк отдернул глаза и принялся разглядывать бесплодный пейзаж. Он слышал, как Гринер зашаркал по крыльцу; затем этот человек встал рядом с Айком, плечом к плечу, лицом к опускающемуся солнцу.

– Прости меня, – сказал Гринер. – Я заболтался. Забыл, с кем говорю. О чем ты думаешь, глядя в сторону? Айк Саллас не из тех, кто станет просто так отводить взгляд, правда?

Айк улыбнулся и скосил глаза, задержав их достаточно долго, чтобы уверить этого человека: да, правда, он уже смотрел на конец веревки, и не один раз; потом снова отвернулся к оголенному Белому ущелью. Он принял решение. Он знал, что надо делать.

– Знаешь, на что это похоже, Гринер? Твои ребята одним махом порвали хороший кусок тундры на два овощных салата. Отсюда это похоже на луну.

– Оно и так умерло, – запротестовал Гринер. – Сгорело, как завтрак на сковородке. Тундра не выживет при температуре, которую несет Эффект.

– Тундра бы вернулась, когда климат выправится… если бы вы оставили хоть что-то и спорам и семенам было бы за что зацепиться.

– Климат не выправится, – отчеканил Гринер, бескомпромиссно и окончательно. Айк видел, что, если понадобится, этой же веревкой он может хлестнуть.

– Неизвестно.

– Этого не будет! Если даже забыть Слово Господне и читать только сводки погоды, видно, что становится все жарче. Мы построили преисподнюю и теперь погибнем в своем же огне.

Айк порадовался, что больше не поступает возражений от Билли. Кальмар, очевидно, провалился обратно в свой слюнявый сон. Глаза у Грира тоже закрыты. Гринер продолжал говорить тихо, опасаясь разбудить обоих:

– Ты не получишь обратно своих друзей. У всех есть право на образование, даже у наркодилеров и блудодеев. Это Университет Конца Гребаного Света, Саллас, и для этих студентов в нем ускоренный курс. У них нет времени возиться внизу с Голливудом, им надо учиться. Ты это знаешь, и я тоже. Они останутся. Оставайся и ты, друг. Говорю тебе это от всего сердца…

Айк сделал глубокий вдох. Потом скрестил руки и выдохнул:

– Ты действительно хочешь знать, о чем я думал, глядя, как солнце опускается в смог? Я думал о знакомом парне из Калифорнии, который умел гипнотизировать кур. Мексиканский пацан с толстыми щеками. Видишь, как раздувается солнце? Вот у него были такие же щеки.

Так они и стояли бок о бок, смотрели на горизонт, и Айк рассказывал Гринеру историю Охо, филиппинского петуха и куска веревки, стараясь говорить доверительно. Общая тайна, только между ними двумя. Когда история подошла к концу, Гринер всего лишь хмыкнул:

– Забавный трюк, – но ему явно очень понравилось.

– Он научил меня многим забавным трюкам. Один был особенный, закатный трюк, с людьми. Один складывает руки на груди и смотрит, как я, видишь? Другой – он должен стоять рядом, как ты, – поднимает руки над головой и тоже смотрит. Нет, надо их повернуть, чтобы солнце освещало ладони, вот так. Тогда человек слева – я – кладет левую руку на свой правый бицепс – а потом, не предупреждая, стоя на месте, бьет!

Айк это никогда не пробовал ни на ком раньше, только в тюрьме на тяжелом мешке, но точно знал, как должно работать. Правое предплечье свободно отходит в сторону на уровне груди, толчок левой руки усиливает это движение, подобно тралу или атлатлю, и ребро правой ладони бьет в открытый живот жертвы с удвоенной силой, прямо туда, где отходят ребра, открывая доступ к внутренностям. Корзина для хлеба. Единственной неожиданностью оказалась жесткость конкретно этой корзины для хлеба. Через тяжелую джинсу комбинезона она была тверда, как доска. Господи, там Библия! Гринер не пошевелился. На миг Айк в панике подумал, что припадает к источнику трюков Охо слишком часто. Затем поднятые черные руки упали, человек рухнул и растянулся во весь рост на дощатом крыльце.

Звук вывел Билли и Грира из транса и выманил дрожащего Арчи Каллигана из сорняков у края вагона.

– Зууу, Айк! Я не верю своим глазам. Ты вырубил этого коня?

– Напал незаметно и вырубил, – гордо сказал Грир. – С ума сойти. Даже не дышит.

– Свяжите его, – просипел с носилок Беллизариус. – Заклейте лентой. Может, и не дышит, но глаза открыты…

Пока они возились с лентой, карие глаза так ни разу и не закрылись. Билли настаивал, чтоб они пустили в дело все, что найдется. Арчи даже сбегал в конторскую палатку за скотчем. А Грир извел целый рулон спортивного тейпа на один только толстогубый рот. Когда Гринер пришел в себя и снова задышал, Билли предложил заклеить ему ноздри. А заодно и глаза. Гринер моргал, глядя на солнце. Вместо этого Айк перевернул его, чтобы смотрел на облезлую красную краску старого вагона.

Айк встал впереди, Грир с юным Каллиганом взялись за ручки сзади – так они потащили носилки через рельсы, стараясь двигаться как можно быстрее и при этом не уронить Билли на горы шлака. Но никому, похоже, не было дела: мужчины продолжали перемалывать камни, женщины и дети возились на грядках. Только фасолевое поле опустело. И лишь когда они втроем затащили носилки на вершину холма, стало понятно, куда направили фасолевую бригаду. Она мотыжила плавучий самолет, словно тот был покрыт невидимыми сорняками. Один понтон уже утонул, а опустившееся крыло было изрублено до дыр. Айку оно напомнило лоток из фольги для замороженной пищи, провалявшийся у помойки и обработанный дочиста зубами и когтями кабанов и медведей. Несколько женщин, подоткнув длинные юбки, брели по воде ко второму крылу.

– Кранты нашей «выдре», – сказал Грир. – Обдерут шкуру и пустят на мех.

– Они обдерут шкуру с нас, – сказал Арчи, – когда узнают, что вы сотворили с преподобным Гринером.

– Мы сотворили? – переспросил Грир. – Как насчет нас всех, белый человек?

– Мы все в большой жопе, – произнес Билли с носилок. – Ты не поверишь, как он строит этих людей, Айзек. Если прикажет пустить нас на компост, они только и спросят, в какую яму, обычную или со щелочью.

Грир кивнул, поспешно соглашаясь:

– Билли прав, Айк. Надо его кончать, пока он еще замотан. Я, вообще-то, готов. Пусть лучше меня судят за убийство, чем торчать неделю рядом с этой черной бомбой. Он меня расплющит, как пасхальное яйцо.

– Помнишь вагонетку на рельсах? – спросил Айк у Арчи. – Она работает?

– Ни разу не видел… ты что, хочешь ехать на ней до Скагуэя?

– Это ведь все время вниз?

Человек на крыльце был уже вполне бодр и активен – катался из стороны в сторону, выгибаясь, словно куколка, вознамерившаяся прорвать кокон. Билли не удержался и прошипел с издевкой:

– Лед, мудило, – после чего они побежали с носилками дальше, пригибаясь, словно под обстрелом. Чемоданчик, прикованный к руке Билли, тащился по земле и подпрыгивал на камнях.

Носилки оказались слишком высоки для вагонетки, ручки стучали бы Кальмару по голове и по пяткам, так что их бросили, а Билли уложили на деревянный пол животом вниз, головой вперед, а руками вокруг чемоданчика, как вокруг твердой подушки. Грир и Арчи Каллиган взялись за ручки и принялись качать, Айк толкал сзади. Освободившись от травы, древняя машина поползла по ржавым рельсам с трудом и скрипом. Подшипники стонали, старое дерево гнулось и трещало, но постепенно вагонетка двигалась. Когда она разогналась до скорости быстрого шага, Айк вскочил на борт и взялся со своей стороны за ручку. Застонав, дрезина встала, пришлось спрыгивать и толкать ее снова. Они еще поднимались слегка вверх сквозь шершавые валуны. Рельсы соединились с главной веткой лишь на самой вершине. К этому времени у Айка перед глазами уже мелькали звезды. Только убедившись, что дрезина идет достаточно быстро, он наконец запрыгнул на борт и снова взялся за рычаг.

– Хорошо идет, – осклабился Грир. – Я даже не вспотел.

– Меня слишком трясет, не до пота. – Арчи Каллиган качал изо всех сил, вены вздулись, глаза выпучились.

Не считая пронзительно протестующих древних досок на полу, вагонетка была в неплохой форме. Пульсирующий гул, испускаемый шарнирами, звучал ровно, как будто его хорошо смазали. Подшипники в ступицах перестали выть во всех колесах, кроме одного. Можно подумать, дрезину регулярно смазывали на случай такого побега. Даже «Бьюлаленду» не помешает незапертая задняя дверь.

Айк пристроился к рычагу, довольный, что можно заняться физической работой; в ушах еще звенело от адреналина. Вырубил такое угробище, усмехался он.

Вагонетка понеслась рысью. Никто ничего не говорил. Сидевшие на корме Грир и Арчи больше всматривались в уходящие назад рельсы, чем занимались рычагом. Айк чувствовал, что сможет качать и в одиночку, но не знал, как долго.

– Эй, вы двое, хватит пялиться. Качайте! Это еще не спуск, а подъем.

– Вон они! – заверещал Арчи. – О господи-боже, спаси-помоги!

Айк резко повернулся. Действительно, у подножия небольшого уступа что-то происходило, какие-то обгорелые на солнце тела и сверкание фольги, но это больше было похоже на детскую игру, чем на толпу фанатичных преследователей. Билли, приподнявшись на локте, посмотрел назад и согласился с этим мнением.

– Они его еще не нашли. Когда найдут, это будет развороченное осиное гнездо. Так что качайте как следует. Кстати, прекрасные джентльмены, хочу поблагодарить вас за спасение. Преподобный стал слегка давить на Кальмара, признаю. Этот сукин сын не знает ни физики, ни метеорологии, зато хорошо понимает давление.

Они катились уже довольно быстро, и Айк позволил себе расслабиться.

– Как тебя угораздило с ним связаться, Кальмар?

Билли слегка отодвинулся назад, подальше от драных палубных башмаков Арчи; подпираемый чемоданчиком, он даже смог повернуться чуть-чуть на бок. С редеющей шевелюрой и в больничной рубашке он напоминал возлежащего на носилках римлянина.

– Он сам пристал ко мне, Айзек, как магнит. В каком-то смысле я его доппельгангер, только с мозгами вместо мышц, вот он и решил залезть мне в голову. Я не переживал – я и сам могу залезть в голову кому угодно, нет? Лоб в лоб. Но тут выяснилось, что он не соблазняет, а насилует.

– Он примитивное чудовище, мистер Саллас, – сказал Арчи. – До сих пор не верится, что вы с ним так запросто справились. Ка-ФУМ!

– Вот что значит мой главный мон – он не Кальмар, очень надо ему копаться у этого долбогреба в голове. – Грир сиял от гордости за Айка. – Отвлекаешь, чтоб опустил щиток для яиц, а потом раз – бах! Ммм! Звиняйте, преподобный Гринер, сэр, гляньте-ка, у вас шнурок развязался. А потом ка-ФУМ! Бах и ка-ФУМ. Вот это герой.

Айк не смог удержать улыбку от такого дружеского пересказа. Он чувствовал себя так, словно победил в настоящем бою – не на шатком деревянном крыльце, а на ринге под юпитерами.

– Мне повезло, что Арчи предупредил насчет его глазищ.

– Трюк кобры с птичкой, – сказал Билли. – Зачаровывает. Я только один раз видел такие глаза. – Простертый на полу коротышка пустился в воспоминания. – Торчок-буддист из Боулдера. Семь месяцев жрал масло, а потом поджег сам себя. Не пришлось ничем обливаться.

– Гринер не сгорит, – сказал Арчи. – Он сделан из огнеупорной резины. Поэтому он так радуется своему огненному концу света – он не сгорит. Черт возьми, мистер Саллас, я все никак не могу поверить…

– Что еще за огонь и лед, из-за которого вы препирались, Кальмар?

– В этом камень преткновения. Стихи Фроста. «Огонь и лед». Я процитировал их во время нашего диалога. «Кто говорит, мир от огня погибнет, кто от льда – да да да да так так… Но если дважды гибель ждет наш мир земной – ну что ж, тогда для разрушенья лед хорош и тоже подойдет»[46]46
  Цитируется стихотворение Роберта Фроста Fire and Ice (1920), перев. М. Зенкевича.


[Закрыть]. Эй, братцы, кажется, мы уже достигли второй космической. Полегче на пистонах.

Все трое отпустили ручки, предоставив рычагу работать самому от движения дрезины. Развернувшись, Грир и Арчи устроились на полу ближе к носу. Грир сидел, скрестив ноги и держась за колени. Арчи Каллиган был достаточно приземист и ноги свесил наружу. Айк присел на корме на корточки, отдышаться. Рельсы резво устремлялись вперед, изгибаясь в кроваво-апельсиновом свете.

– Посмотрите на этот закат, мои храбрые соратники, – сказал Грир. – Мы едем прямо к нему, как герои старых вестернов. Славный выдался денек для Битых Псов.

Грир с Билли завыли во весь голос по-клубному, Айк присоединился.

– Как думаете, сколько времени у нас уйдет, чтобы докатиться до Скагуэя? – Перед Арчи внезапно открылись новые горизонты. – Если до одиннадцати, можем успеть на туристскую лодку в Джуно.

Билли посмотрел на часы:

– Сейчас десять тридцать и тридцать миль до Скагуэя. Будем надеяться, Бог не позволит нам набрать такую скорость. Я не вижу у этой штуки ничего похожего на тормоза.

– Наверное, можно тормозить рычагом. – Грир озабоченно повернулся. – Как-то она должна тормозить, если ездит по таким горам… а?

– Может, она и не ездит по таким горам, – сказал Айк. – Беритесь за ручки. Посмотрим, насколько ее можно замедлить.

После минутной борьбы с болтающимися, как качели, ручками Грир отпустил свою.

– Вообще нинасколько. Придется прыгать.

– Нафиг, – сказал Билли. – Посмотрите, как несутся эти камни. Если никто и не сломает ногу, у меня копчик уже сломан.

– Не знаю, Билли, – сказал Айк. – Эта зараза разгоняется. А мы только начали спуск.

Ровный звонкий рев железных колес становился громче, а вой передач – тоньше. Ручки ходили вверх-вниз, как лапка у швейной машинки.

– Да уж, мистер Беллизариус. Как-то летом мы с Нельсом пошли вдоль этих рельс в поход. Там довольно жестко.

– Телега должна справиться! – Билли визгливо засмеялся. Он начинал дергаться. Ему не хотелось прыгать и не хотелось оставаться одному. – Думаете, паровозные поезда могли бы ездить взад-вперед через этот перевал с тысяча восемьсот девяносто девятого года, если бы тут не рассчитали повороты с кренами? Мы тоже проедем.

– Тогда лучше лечь, – сказал Айк, – чтобы центр тяжести был как можно ниже. Потому что, братья мои, прыгать, похоже, уже поздно.

Рельсы неожиданно повернули в другую сторону, следуя за склоном горы. Слева сквозь раскуроченный динамитом щебень прорывался бурный поток – там был исток реки Скагуэй. Справа почти перпендикулярно полотну возвышалась черная скала. Всем троим пришлось лечь на живот и проползти под гудящими и мелькающими ручками, Айк устроился головой вперед и лицом к Билли с другой стороны рычажного кожуха, Грир с Арчи отползли назад. Едва они успели улечься, как вагонетка заложила резкий вираж и прогромыхала по крытому мосту на другую сторону узкого ущелья. Все четверо заорали, как дети на американских горках. Айк обнаружил, что смеется прямо в лицо Билли.

– Должен тебе сказать, Айзек, – крикнул тот, – это совсем не то, что обычная поездка с билетом, правда?

– Да, Кальмар, чистая правда, – прокричал Айк в ответ. – Давай попробуем держаться друг за друга. Ты точно не можешь снять с руки эту хрень?

– Точнее некуда.

Айк дотянулся одной рукой до руки Билли, а другой, через лодыжку Грира, до борта вагонетки.

– Эй, там, сзади, цепляйтесь за что-нибудь, – прокричал он через плечо. Ответа не было, но он почувствовал, как Грир таким же способом уперся во что-то лодыжкой. Под ребрами гудели шестерни передач, а на лоб падали со скал жалящие капли воды. Когда новый резкий поворот вынес их на новые американские горки, Айк почувствовал, как центробежная сила прижимает его к полу. Может, Билли и прав: все повороты на этой старой железке должны быть выверены, раз уж она прослужила так долго.

Потом они с грохотом въехали на новую крытую эстакаду и завопили снова. Арчи орал:

– Госсссподи-боже, спасииии-помоги… – на что Грир отозвался:

– Пооооздно, – и все засмеялись.

Нырок, наклон, вираж, вопеж. Рельсовые секции под стальными колесами щелкали все быстрее и быстрее, сами колеса выли так пронзительно, что ездокам приходилось или кричать в голос, или сходить с ума, потом вагонетка немного выравнивалась и замедлялась, чтобы все могли перевести дух и подготовиться к следующему стремительному спуску на этих психованных американских горках.

– Здесь можно устроить горки покруче, чем в Аризоне, – прокричал Грир во время очередного затишья. – Только мертвой петли не хватает.

Разница, как они вскоре стали понимать, была в том, что катание на американских горках в парке аттракционов подходит к концу в течение логически осмысленного периода времени – соответствующего тому, сколько воплей и соплей можно извлечь из кинетической энергии, накопленной в депозитном банке во время самого первого подъема. Футов на сто, не больше. Этот же кинетический депозитный банк имел в своем распоряжении тысячи необузданных футов до самого уровня моря и ни единого вторичного, третичного или четвертичного малодюймового подъема, которые делаются на аттракционах специально, чтобы клиенты восстановили дыхание. Дикий вояж все продолжался вниз, вниз, вниз, мимо остро режущих листьев папоротника и гаультерии, вдоль отвесных скал и убийственных каменных насыпей, по растрескавшимся деревянным эстакадам и через полуразрушенные каменные трубы, где еноты и медведи в ужасе прижимались задами к твердым туннельным стенам, пропуская мимо себя это сумасшедшее орущее нечто.

Поток превратился в ревущую реку, влажный воздух стал теплее. Небо набухло, потемнело до ржави, и стали заметны искры, которые они оставляли позади себя на крутых поворотах. Крики и смех превратились в стоны:

– О, черт… больше не могу… стоп!

Но спуск продолжался. После трескучего прорыва через месиво упавших веток Арчи Каллиган объявил:

– С меня хватит, – и начал подниматься на колени, чтобы покинуть судно. Ручка ударила его прямо между лопаток и снова распластала на полу.

Айк поймал себя на мысли, что почти надеется: в этой системе железнодорожных виражей найдется изъян, инженерный просчет, который сбросит их с высокого обрыва и тем положит милосердный конец этому немилосердному спуску. Но вагонетка даже не становилась на два колеса. Неслась вниз и грохотала. Да, Гринер, подумал Айк, что-то еще работает. Небо готово истечь кровью, а море кипятком, но гравитация работает. Все эти эйнштейновские штуки могут быть интересны – приятно возбуждают, – но если твоя цель вложить деньги в надежные доходные акции, покупай ньютонов. Тут он, однако, заметил, что тряска и виражи разболтали винты на деревянной платформе. Если их не сбросит с рельс, то вполне может разнести на куски.

Наконец впереди на рельсах возник первый огонек приближающейся цивилизации. Это была окраина города, железнодорожная станция «Белое ущелье» и историческое кладбище, где когда-то закопали Мыльного Смита[47]47
  Джефферсон Рендольф «Мыльный» Смит II (1860–1898) – американский гангстер, мошенник, который прославился своим фирменным трюком с мылом. Он продавал куски мыла, объявляя, что в упаковке некоторых кусков спрятаны денежные призы. Они там действительно были спрятаны, но с помощью несложных трюков Мыльный Смит устраивал так, что призовое мыло доставалось его сообщникам.


[Закрыть] с несколькими другими старателями на радость скагуэйским туристам. Дрезина летела мимо погрузочного крыльца музея и сидевшей на нем девушки в шляпе рейнджера. В руках она держала банку кока-колы и журнал «Вог».

– Позвони, – прокричал Айк, – пусть переведут стрелку.

– Куда? – прокричала она в ответ.

– И правда. Куда ее переводить, старина? – спросил Билли Айка идеально сардоническим тоном. – На Ливерпуль? Франкфурт?

– Нет. Дорога идет к развязкам, а потом на кольцевую, они так перегоняют локомотивы назад.

– А куда она пойдет, если перевести стрелку?

– Прямо, – сказал ему Айк. – В доки.

Через город они промчались с новыми воплями. На это их еще хватило. Девушка позвонила. Проход через станцию очистили от вагонов, на случай если вагонетка с беглецами, о которой сообщала девушка, и впрямь существует. Стрелочник одной из старейших американских железных дорог стоял при всех регалиях, держась руками за переключатель, с видом скорее недоверчивым, чем аутентичным. Он так и стоял, окаменев при виде несущейся на него вопящей машины, пока из его нагрудного кармана, где лежало радио, не взвился голос босса:

– Они настоящие! Двигай!

Стрелочник потянул за рычаг, и им открылся путь вперед, прямо через ярмарочную ширь освещенных доков, где продавались златобургеры и наггеты-шмаггеты, сквозь стаю толстых воронов, которых «лоси» из города Лось, штат Невада, обсыпали попкорном, мимо Молчальни, куда постановлением городских властей ссылались лишние мимы, каковые всегда почему-то слетались в город в туристический сезон, точно безликие мухи на дерьмо… прямо вперед к концу путей на краю причала.

Пресыщенные немцы возвращались на своем муле, запряженном в крытую соломой повозку. Они ели на ужин ноги королевских крабов, а также устриц, зажаренных прямо в раковинах, с маслом, лимоном и чесноком. Они пили в «Доусон-Крик» пиво, которое девушки наливали им из кувшинов в перерывах между номерами канкана. На ревю 1898 года «Орлиные дни» они поиграли на доллары времен золотой лихорадки и даже вяло поаплодировали, когда злой разбойник Мыльный Смит пал под ударом верного топора юного Джека Лондона. Они видели ящик, в котором находилась урна с прахом Сэма Макги[48]48
  «Кремация Сэма Макги» (The Cremation of Sam McGee, 1907) – самое известное стихотворение Роберта У. Сервиса, повествует о кремации старателя, погибшего от холода возле озера Лаберж в Юконе.


[Закрыть], и склеп от фирмы «Плазтекс», где хранился САМЫЙ БОЛЬШОЙ САМОРОДОК В МИРЕ. Но самым главным воспоминанием, которое все они унесут домой впечатанным, словно доисторическое насекомое в янтарь, в их пропитанные пивом мозги, станет сцена, в которой четверо мужчин – аутентичных аляскинцев – несутся во весь опор на желтой тележке, точно блицкриг из ада, по деревянному причалу, через деревянные ворота, под сорванной с пилона цепью, со все еще качающимися рукоятками, прямо на мешки с песком у опоры, на край океана.

Вагонетка остановилась как вкопанная, резко и внезапно, однако деревянный настил продолжил свое необузданное движение вместе с четырьмя вопящими аутентиками прямо в космос, двадцать, тридцать метров по воздуху, прежде чем ударился о воду и заскользил по ней, как морской тобоган. Немцы были весьма поражены, и их аплодисменты прозвучали отнюдь не вяло. Одно это стоило денег, уплаченных ими за тур «Только в Америке».

Билли Беллизариус мог бы и утонуть – он был сделан из твердого утрамбованного материала, совершенно неспособного плавать, – если бы не пристегнутый к нему чемоданчик. Арчи Каллиган держал коротышкину голову над водой, давая ему возможность кашлять и брызгать слюной на свой алюминиевый спасательный круг, пока их не подобрала приплывшая с пирса шлюпка. На веслах сидела бывшая жена Билли, а командовал ею огромный санитар с волосатыми руками из местной больницы. Они, похоже, ждали уже давно. Погрузив четырех авантюристов на борт, они быстро погребли обратно под пирс, прочь от глаз аплодирующих немцев и сбегающегося железнодорожного начальства.