Текст книги "Возможно, на этот раз"

Глава 36

– Это я заморочила ей голову или ты? – спрашивала Мика. Она, должно быть, ударила рукой по листьям того растения в горшке, которое скрывало меня из виду: я услышала шлепок и увидела, как огромный куст затрясся.

– О чем ты говоришь? – спросил Эндрю. Он говорил тише, но я все еще слышала каждое слово.

– Это ты виноват с твоими разговорами про то, что ей не место в Нью-Йорке? Или я с моими обвинениями типа «ты ненавидишь наш город и местных жителей»?

– Я никогда не говорил, что ей не место в Нью-Йорке.

– Говорил.

Я потянулась вперед на качелях, задержав дыхание.

– Я мог сказать что-то о том, что там тяжело пробиться и что этот город сжирает людей живьем, но я говорил не о ней. Вообще-то я говорил о себе.

– Она подумала, что ты говорил о ней.

– У нее, наверное, и правда не получится слиться с толпой в Нью-Йорке, – проговорил Эндрю. – Но Нью-Йорк – такое место, где нужно выделяться. И она точно будет выделяться.

– Ты должен сказать это ей.

– Она думает, что я отговаривал ее от поездки в Нью-Йорк? Неудивительно, что она меня ненавидит.

– Она тебя не ненавидит, – сказала Мика. – Ты просто сломал ее.

– А как же твои разговоры о снобизме – они не сломали?

– Ты прав. Я тоже ее сломала. – Мика вздохнула. – Мы оба виноваты, и теперь она не хочет ехать в Нью-Йорк. Это была мечта всей ее жизни, а теперь она сдалась. Признала поражение. Теперь она тут осядет.

– Не собираюсь я оседать! – крикнула я.

Мика взвизгнула, заглянула за куст, за которым я сидела, слегка покачиваясь, отталкиваясь ногой от земли.

– Соф, ну ты и шпионка, – сказала она. – Подслушиваешь?

– Может, вам не следует болтать обо мне за моей спиной.

– Я всегда болтаю о тебе за твоей спиной. В основном хорошее. Или, как в этом случае, обсуждаю идеи, как тебя починить.

– Я не сломана.

Мика подошла ко мне и опустилась рядом на качели.

– Тогда почему? Это как-то связано с тем, что я сказала на осеннем фестивале?

Я бросила взгляд в сторону Эндрю, который так и остался стоять на заднем плане, как будто не зная, стоит ли ему уйти. Мои размышления о Нью-Йорке и Алабаме никак не были связаны с тем, что мне сказала Мика. Нет, связаны они были с тем, что с того самого момента, как в моей жизни появился город в лице Эндрю Харта, который якобы заявлял, что мои дизайны и я сама не заслуживали городской жизни, я чувствовала себя недостойной. Но это было только мое собственное восприятие. Моя неуверенность в себе, которую я проецировала на него.

– Это из-за меня, – подал голос Эндрю. – Если я как-то заставил тебя думать, что ты не выживешь в Нью-Йорке, то я сделал это ненарочно. Нью-Йорку с тобой очень повезет. – Он опустил взгляд в землю, потом снова посмотрел на меня.

– Нет, вы оба тут ни при чем, – сказала я, переводя взгляд с Эндрю на Мику. – Честно. Дело во мне. Дело в том дурацком альбоме, в котором нет ничего стоящего и достаточно уникального, чтобы куда-нибудь подать. Я просто должна немного разобраться в себе, и Нью-Йорк мне для этого не нужен.

Мика положила голову мне на плечо.

– Ты прекрасно разбираешься в себе. Лучше, чем тебе самой кажется.

Я рассмеялась.

– Эти два предложения противоречат друг другу, и именно об этом я и говорю.

– Так что, получается, ты примешь ту стипендию? – спросила Мика. Месяц назад она бы, наверное, радовалась этому, но сейчас от этой радости не осталось и следа.

– Думаю, да.

– Я сейчас вернусь. – Мика вдруг вскочила и понеслась за угол. Голос моей мамы, поющей уже совершенно другую песню, прозвучал и снова затих, когда дверь открылась и закрылась.

Эндрю стоял рядом молча. Он вопросительно показал пальцем в сторону качелей, где только что сидела Мика. Я кивнула, и он сел.

– Это твой папа звонил? – спросил он.

Точно, мой папа. Я почти успела забыть, как неприятно закончился наш разговор.

– Да.

– Все нормально?

– Не знаю. В последнее время очень много стало мне ясно, и некоторые вещи сложновато принять.

– Думаю, это значит, что мы взрослеем. – Он произнес это в шутку, но в его словах была доля правды. Я думала, в этом и заключался процесс взросления: когда ты начинаешь видеть истинную природу вещей, а то, что тебе хочется. Прямо как с тобой, Эндрю, хотелось мне сказать. Я много чего хотела, но реальность была другой – и в будущем наши пути должны были разойтись.

– Ты такая грустная, – сказал он, накрыв мою руку своей. – Я могу что-нибудь сделать?

– Я не грустная, – сказала я, поднимая на него взгляд. Его голубые глаза смотрели очень пристально. – Просто пытаюсь быть реалисткой… Мне просто нужно… Твои глаза очень отвлекают. Тебе надо срочно смыть подводку.

Он улыбнулся. Я повернула руку ладонью вверх и переплела наши пальцы.

– Прости, что весь этот год вел себя, как говнюк.

Я улыбнулась.

– Аналогично. Я рада, что теперь мы друзья.

Он опустил взгляд на наши руки.

– Я тоже.

Друзья, твердо сказала я себе. Мы можем просто оставаться друзьями.

Из-за угла послышалось топанье Мики по деревянному крыльцу. Я отпустила руку Эндрю и повернулась к ней, когда она завернула за угол. В руках она несла мой альбом, лицо у нее было взволнованное.

– Только не сердись! – попросила она. – Знаю, ты никому не разрешаешь его брать. Но может, мы сможем тебе помочь? Позволь нам помочь.

Я нахмурилась.

– И как вы мне поможете?

– Может быть, мы полистаем его. – Она кивнула в сторону Эндрю. – Скажем, что выделяется, что кажется нам уникальным.

Инстинктивно мне захотелось спрятаться в кокон и закопать альбом где-нибудь на заднем дворе под ивой, но это было больно уж драматично. Это был плохой инстинкт, моя гордость. Не было ничего плохого в том, чтобы позволить людям помочь.

– Окей, – тихо сказала я.

– Да? – спросила она взволнованно.

Я кивнула.

Она подошла к качелям и жестом приказала нам потесниться:

– Так, двигайтесь, двигайтесь.

Качели были маловаты для троих, но Эндрю сдвинулся вправо, как только мог, и откинул руку на спинку, чтобы освободить еще больше места. Я придвинулась к нему ближе. От него приятно пахло свежим бельем и мускусным одеколоном. Мика села слева от меня и положила альбом мне на колени. Потом они с Эндрю наклонились вперед в ожидании.

– Короче, тут все очень неаккуратное, я рисую первое, что придет в голову в порыве вдохновения, без какой-либо логики и смысла, – быстро проговорила я, сжимая альбом в руках.

– Не тяни, – сказал Эндрю.

– Да, мы хотим узнать, что происходит в твоем беспорядочном мозгу, – заявила Мика.

– Ты не помогаешь, – сказала я.

Она слегка пихнула меня плечом, и я открыла альбом.

На первой странице был набросок, который я нарисовала еще года два назад: стандартная юбка-карандаш и свободная блузка. Ничего особенного, но работа добротная. Я помнила, как вырисовывала на ней каждый штришок. Я перевернула страницу, на следующей была приклеена вырезка из журнала с розовым платьем, которое мне понравилось. Я даже уже не помнила, почему оно нравилось мне. Оно было симпатичное, но совсем не в моем стиле. Мика и Эндрю совсем притихли, и я подумала, что они, видимо, ждут, когда я спрошу их мнения. Но для этого я слишком нервничала.

Я продолжила листать. Содержание дальше не сильно отличалось: кучи страниц с набросками, вырезками из журналов или кусочками ткани. Мика еле слышно хмыкала, когда какая-то страничка казалась ей интересной.

– И как это должно мне помочь? – спросила я наконец. Мне казалось, что этот просмотр работ только уменьшил мою уверенность в том, что когда-нибудь я смогу стать приличной художницей.

– Это очень классные работы, Соф, – сказала Мика. – Я надеялась, что ты это увидишь.

Я снова перелистнула страницу. Я уже собиралась сделать это снова, но вдруг остановилась. Этот набросок был не особенно прорисованным: линии получились неровными, а сам рисунок был не закончен, но он все равно сильно отличался от остальных. Юбка обтягивала талию, но расширялась книзу; передняя часть была короче, а задняя – мягко струилась вниз. Она была чем-то похожа на лилию. Перевернутую лилию. Я посмотрела на дату, которую накарябала в углу. Я нарисовала это, когда начала работать в цветочном магазине – в первую неделю.

Эндрю, видимо, тоже заметил в этом наброске что-то необычное.

– Что изменилось? – спросил он.

– Тогда я устроилась на работу, – ответила я, снова перелистывая страницу. Там было нарисовано платье – пуговицы в форме маленьких розочек, юбка – слоями, как лепестки.

– Цветы, – прошептала Мика. – Вот твоя фишка.

Я продолжила листать. Не все дизайны были связаны с цветами, даже не каждый третий, но редкие цветочные работы бросались в глаза, как будто оживали. Я вспомнила все те образы, которые приходили мне в голову, пока я работала с цветами: девочки в платьях на поле тюльпанов, балерины, танцующие в подсолнухах. Может быть, до источника вдохновения все это время было рукой подать.

– Это тот цветок, который я тебе подарил? – спросил Эндрю. Он не дал мне перелистнуть страницу, придержав ее рукой. Внутрь альбома был вложен засушенный розовый тюльпан. На страничке за ним была набросана блузка с волнистыми рукавами. В тот день я встретила Эндрю. Тогда я думала, что дизайн получился неудачным, но это было не так. Сейчас я смотрела на набросок и понимала, что к рукавам стоит добавить слои, не только складки.

– Это не тот цветок, – возразила я. – Я его сюда вложила еще до того, как мы встретились.

– Конечно…

– Я его из мусорки достала. Слишком короткий стебель.

– Ну-ну, ври дальше, – поддразнивая, отозвался он. Я ущипнула его за бок, и он расхохотался.

Я закрыла альбом.

– Погоди, что ты делаешь? – спросила Мика. – Мы еще не закончили.

– Закончили, – сказала я. – Ты права. Цветы – моя фишка. Я доработаю все свои цветочные дизайны и составлю из них портфолио для заявок в дизайнерские вузы. – Меня вдруг охватила волна уверенности.

– В дизайнерские вузы Нью-Йорка, – добавила Мика. Я прижала альбом к груди и кивнула.

Мика сжала меня в объятиях.

– Спасибо, что подтолкнули меня. – Я посмотрела в сторону Эндрю, надеясь, что он поймет, что я и к нему обращаюсь. Он улыбался, значит, понимал.

Из-за угла появился мистер Уильямс.

– Вот вы где, – сказал он. – Время десерта.

– Мы идем, – ответила Мика. – Пойдемте-ка съедим пирога, ребята. Мы это заслужили.

Глава 37

– Эй, Ганнар, хочешь сыграть с нами в футбол? – спросила я, когда мы одолели десерт. Я не знала, почему в тот день, когда все обжирались, было принято также заниматься каким-нибудь спортом. Казалось бы, единственное, что стоило сделать после такого ужина – лечь поспать, но логика никого не волновала.

– Мне можно? – подпрыгнул Ганнар.

– Да, – ответила я. – Хочу тебя в свою команду, раз уж ты так быстро бегаешь.

Он издал радостный клич и, как будто чтобы доказать мою правоту, мгновенно вынесся во двор.

– Полагаю, это значит, что я в твоей команде, – сказал Эндрю Мике. – Ты хорошо играешь?

– Лучше всех, – ответила Мика, последовав за Ганнаром.

– Чудно. Мы вас замочим, Софи, – сказал Эндрю.

– Прямо как тот камень, который ты бросил в озеро? – спросила я.

– Эм… вообще-то да. Ты планировала подтвердить мои слова?

Я задумалась.

– Нет, я пыталась оскорбить твои навыки бросания предметов.

Мика подобрала корзинку с тапочками, которые всегда использовала для того, чтобы обозначать границы поля на траве.

– В следующий раз просто скажи: «Ну а ты не умеешь бросать, вот так», – сказала она.

– Я думал, мы в одной команде, – сказал ей Эндрю.

– Это да, но Софи не помешает пара уроков язвительности.

– С каких это пор? – Эндрю перевел взгляд на меня. – Ты весь год надо мной подшучивала.

– Знаю! – Я слегка пнула его по ноге, когда мы вышли на лужайку. – Я совсем размякла.

– Что-то мне подсказывает, что это неправда.

Мы какое-то время играли вчетвером, но потом из дома показались взрослые и высказали желание к нам присоединиться. Раньше они так никогда не делали, и мне стало интересно, что же такого произошло в доме, что им вдруг захотелось сыграть с нами.

Мистер Уильямс сразу ответил на мой вопрос.

– Джетт никогда не играл в регби, – сказал он.

– А еще, – добавила мама, – он сказал, что это выглядит просто.

Просто эта игра выглядела, наверное, из-за Ганнара. Он поймал почти каждый мой бросок и бегал быстрее ветра. К неудовольствию Эндрю, мы разбили их с Микой в пух и прах.

– Мои родители будут с нами! – позвала Мика, махнув рукой, чтобы они к ним присоединялись.

Я смерила Джетта взглядом, когда он присоединился к нашей команде.

– Вы сделаете все, чтобы мы проиграли? – спросила я его.

Эндрю рассмеялся.

Моя мама, кажется, тоже оценивала физическую форму Джетта.

– Мы справимся, – сказала она мне, поднимая ладонь. Я дала ей пять.

– Прости, что тебе пришлось надеть это платье, – тихо сказала я ей.

– В нем очень удобно.

– Тебе необязательно надевать его снова.

Она рассмеялась и прижала меня к себе за плечо.

– Люблю тебя, милая.

– И я тебя.

Я заняла свою позицию квотербека. Кажется, у Эндрю появилась новая цель: теперь, когда в их команде появились новые игроки и ему не приходилось ловить мяч, он пытался достать меня прежде, чем я успею сделать бросок. Уже четвертый раз с тех пор, как родители присоединились к нам, мне приходилось бежать с ним наперегонки. Ганнара загнали в угол родители Мики, мама, нарушая правила, держала Мику, не давая ей двигаться, но Джетт был открыт на другой стороне поля.

Я еще ни разу не бросала мяч ему. Он поднял руки и закричал:

– Давай, цветочница!

Я сжала губы и успела сделать бросок за секунду до того, как Эндрю настиг меня. Он подхватил меня на руки и прокрутил в воздухе.

– Поздно! – крикнула я ему. Он рассмеялся и остановился, все еще держа меня на руках, пока его отец поймал мяч и добежал до очковой зоны.

– Ха! – воскликнула я.

– Видимо, у моего папы талант, – произнес Эндрю. – И он на твоей стороне.

Ганнар подскочил к нам и врезался в Эндрю, повалив нас обоих на землю. Эндрю, охнув, упал на спину, я навзничь свалилась на него, а Ганнар плюхнулся мне на живот.

– Мы победили! – заорал Ганнар, скатываясь с меня, подскакивая на ноги и начиная носиться по лужайке, чтобы всем утереть нос. Я слезла с Эндрю и легла набок лицом к нему.

– Ты как? – спросила я.

– Дышать нечем, – прохрипел он, все еще лежа на спине и драматично прижимая руку к груди.

– Хорошо, что мы не стали пробовать захват, неженка.

Он смотрел на небо, слегка улыбаясь.

– Вот почему люди не работают на День благодарения, – произнес он.

– Почему?

– Потому что быть с семьей куда лучше.

Я улыбнулась и села, оглядываясь по сторонам. Мама показывала Джетту, как правильно держать мяч. Мика щекотала Ганнара, заявляя, что просто поддалась ему. Мистер и миссис Уильямс стояли в обнимку и рассматривали какие-то заросли на краю лужайки. Технически мы не были семьей, но я понимала, что Эндрю имеет в виду. Семья была важнее всего на свете.

Глава 38

Новогодняя ночь

Вечер танцев в Амбаре

НЕЗАБУДКА

Казалось бы, несложно догадаться, почему эти крошечные цветы так назвали: размером они не больше сантиметра, но приятный голубой цвет, а также способность стремительно распространяться, с легкостью захватывая клумбы, делают их довольно-таки незабываемыми.

Я сидела в цветочном фургоне, чувствуя, что еще немного – и меня охватит паника. Мне это не нравилось. Я сделала глубокий вдох носом и выпустила воздух ртом, пытаясь успокоиться. Я не видела Эндрю со Дня благодарения и теперь психовала, потому что сегодня мне снова предстояло его увидеть.

В начале декабря он помогал Мике на нескольких мероприятиях за пределами нашего города. Бизнес Уильямсов быстро набирал высоту, как Джетт и обещал. А потом Эндрю с отцом вернулись в Нью-Йорк на Рождество. Мы немного переписывались. Я заставила Мику отправить ему в подарок камеру, которую я купила, сказав, что это от нас обеих, чтобы он ничего не заподозрил.

Я достала телефон и начала листать наши последние сообщения.

С Рождеством! Спасибо за камеру, подруга. Я не знал, что мы будем обмениваться подарками, а то бы тоже прислал что-нибудь.

Как я уже говорила, она нашлась во «Всякой всячине». Ты же знаешь, я все время там торчу. Ничего особенного.

Я думал, ее нашла Мика.

Точно. Мы нашли ее. Она нашла. Когда мы там были.

Что ж, она шикарная! Мне очень нравится! Я когда-нибудь тебе рассказывал, что мечтал о почти такой же?

Да, рассказывал.

Благодаря тебе сбываются мои мечты.

Как прошло Рождество?

Мама приехала. Это странно.

Ты как?

Нормально, на самом деле. Такое чувство, как будто она – какая-то дальняя родственница. Я вроде знаю ее, а вроде и не знаю.

Понимаю.

Я так и подумал, что ты поймешь. Кстати, ты после Дня благодарения больше не говорила с папой?

Он позвонил сегодня и сделал вид, будто ничего не произошло. Кажется, в этом весь он. Не любит лицом к лицу встречать проблемы. Но есть и хорошие новости: Ганнар полетит к нему на весенних каникулах.

Только Ганнар?

Он понимает, что я бы отказалась.

Ты бы так сделала?

Вероятно.

Мне жаль.

Ничего страшного. Пофоткай для меня рождественский Нью-Йорк и отправь мне кадры. Это поможет.

В ответ он прислал фотографии. Фотографии гирлянд, опутывающих деревья и окна торговых центров. Фотографии собачки с оленьими рогами и тощего Санты на углу улицы. Фотографии людей, катающихся на коньках, и огромных красных узоров, выставленных в ряд. И снега. Снега на перилах, ступенях и ветках, покрытых льдом и инеем.

Он, наверное, обошел весь Манхэттен, снимая все это. А может, ему хватило одного квартала. Я не знала. Последним он прислал селфи: он стоял где-то на крыше в шапке, с дурацкой улыбкой на лице, а за его спиной горели разноцветные огни. Глядя на эту фотографию сейчас, я улыбнулась и убрала телефон с очередным глубоким вздохом.

Ничего страшного не происходило. Мне предстояло увидеть Эндрю. Мы были друзьями. И, судя по всему, мы могли продолжать дружить, даже если находились в разных штатах. Эта мантра сработала, и я выбралась из фургона. Абсолютно спокойная. Я обошла его и открыла заднюю дверь.

Настоящий взрыв голубых и белых оттенков ударил мне в глаза. Внутри стояли несколько коробок, полных букетов, собранных из незабудок и гипсофил. В Амбаре, в помещении и снаружи, всегда устанавливали несколько столов, и нам предстояло их украсить. Но самой важной частью праздника все равно должны были стать танцы: подыгрывать пригласили какую-то группу кантри.

– Когда мне сказали, что это амбар, я представлял себе нечто более деревенское. – За моей спиной раздался голос Эндрю, и сердце снова бешено заколотилось. Дыши, приказала я себе. Я не слышала, как подъезжает машина, а значит, он приехал сюда раньше.

– Это не просто амбар, Эндрю. Это Амбар с большой буквы. Я думаю, тут уже несколько десятилетий никто не держал скот. – Доказав себе, что я могу говорить, как нормальный человек, я наконец позволила себе обернуться. Эндрю выглядел… великолепно. На нем был тот же костюм, что и на свадьбе Эллер-Джонсонов, и я успела забыть, какой он был симпатичный. Я не знала, как это было возможно. Его лицо, кажется, не выходило у меня из головы весь месяц.

– Вау, – протянул он, оглядывая мой наряд. На мне было платье без рукавов с приталенным серебристым лифом. К голубой гипюровой юбке длиной чуть выше колена я вручную пришила маленькие синие цветочки. Ткань переливалась на свету. – Я… ты…

– Что? – спросила я, опуская взгляд и разглаживая юбку в неожиданном порыве стеснения.

– Хорошо выглядишь, – неловко закончил он.

– Это одно из тех платьев, дизайн которых я включила в свое портфолио.

– Тогда тебя точно возьмут.

– Надеюсь.

– Как поживаешь? – Он сделал шаг вперед и обнял меня одной рукой. Я, впрочем, подумала, что это будет полноценное объятие, поэтому повернулась в его сторону, и мы запутались, куда класть руки. Я отступила на шаг.

– Мы как будто никогда раньше не обнимались, – фыркнул он.

– Разве? – спросила я, прокручивая в голове события прошедшего года.

– Кукурузный лабиринт? – спросил он, кажется, проделав то же самое. – Попробуем еще раз?

Я рассмеялась, но он не шутил. Он сделал шаг вперед и сгреб меня в охапку, драматично покачиваясь из стороны в сторону.

– Видишь, я потрясно обнимаюсь.

Я улыбнулась и положила голову ему на плечо, обнимая его в ответ. Он перестал ерничать и обнял меня по-настоящему. От него приятно пахло, а прикасаться к нему было еще приятнее.

Этому не бывать. Я опустила руки и снова повернулась к фургону.

– Можешь помочь мне отнести часть коробок внутрь?

– Конечно. – Он взял в руки одну коробку, а я подхватила другую, и мы вместе молча направились к Амбару.

– Кажется, я выбрала не ту работу, – протянула Мика, увидев меня. – Я тоже хочу быть красоткой сегодня.

Я рассмеялась.

– Мне казалось, ты уговорила отца разрешить тебе приодеться. – Я поставила коробку на стол.

– Как видишь, нет, – сказала она, дергая за полиэстеровую ткань штанов своей униформы.

– Куда мне это поставить? – спросил Эндрю, все еще держа в руках коробку.

– Ой, просто поставь рядом с моей.

Он повиновался, а потом ушел, видимо, чтобы принести еще одну. Мика проводила его взглядом, приподняв брови.

– Ну? Как воссоединение?

– Неплохо.

После Дня благодарения мы с Микой стали еще ближе, чем раньше. Я была ужасно рада, что мы обговорили наши проблемы. Впрочем, мы по-разному смотрели на ситуацию с Эндрю. Мика считала, что мне следовало наслаждаться его обществом, пока такая возможность была, а потом просто жить дальше, когда он уедет. Я же думала, что жить дальше после Эндрю могло быть гораздо сложнее, чем она думала. Поэтому я решила эту проблему так: просто с самого начала на нем не зацикливаться. Мы были друзья. Дружба не могла разбить мне сердце.

– У нас все неплохо, – повторила я.

– Неплохо? Всего лишь неплохо? Я знаю, как сделать, чтобы стало восхитительно. – Она одарила меня лукавой ухмылкой. – Если честно, я сегодня обязательно найду себе какого-нибудь парнишку для полночного поцелуя. Мне плевать, кого.

– Серьезно? – удивленно спросила я. – А я думала, у тебя в таблице только одно имя выделено желтым маркером и обрисовано звездочками. И его, кажется, придется допросить на предмет верности родному городу.

– Ничего подобного! – возразила Мика. – Я просто… пущу все на самотек.

Я приподняла брови: ее слова меня не убедили, но я была готова подыграть.

– Этот план мне нравится.

– Это не план! – возразила она. – Это просто естественное течение событий.

В тот же момент я заметила Лэнса: он нес большую банку с мятными конфетами к дальнему столу. Он бросил взгляд в сторону Мики. Я была уверена, что у нее не будет проблем с поиском кандидата на полночный поцелуй.

– Ага. Очень естественное.

– Это Новый Год, в конце концов, – произнесла она. – Помнишь, в прошлом году тебя поцеловал какой-то пацан из Джаспера, и ты ужасно разозлилась? У него вообще было имя?

– Ты целуешься с безымянными людьми? – спросил Эндрю, ставя на стол очередную коробку.

– У него было имя, – проговорила я, – мне просто было оно абсолютно неинтересно.

– Мне кажется, ты весь вечер звала его Джаспером, – хохотнула Мика.

– А он тут при чем? – спросила я.

– Не знаю, я просто задумалась, – сказала Мика. – У него не получилось сделать это естественно. Я не сделаю эту ошибку. У меня все будет обоюдно. Обоюдный поцелуй – лучше всего. Имейте это в виду, вы оба.

Мы с Эндрю переглянулись; я изо всех сил постаралась не покраснеть. Потом я кивнула в сторону выхода.

– Пойду схожу за последней коробкой.

– Я могу принести, – сказал Эндрю, следуя за мной.

– Спасибо.

– Посмотри-ка, – сказал он, – ты и правда разрешишь мне помочь.

– Знаю. Я прошла длинный путь. – Но я все равно вышла на улицу вместе с ним. – Сколько ты еще пробудешь в городе? – спросила я, надеясь, что голос звучит спокойно. – Твой отец уже выбрал, кто станет его следующим подопечным – или как он их там называет?

Эндрю взял последнюю коробку, и я захлопнула двери фургона.

– Да, выбрал. Мы уезжаем через неделю.

Я оцепенела.

– Так скоро?

– Да.

– И… где? – Когда я поняла, что это незаконченный вопрос, я добавила: – Где вы будете на этот раз?

– Помнишь даму с благотворительного вечера? У нее еще была сестра в Бирмингеме?

– Да. – Во мне вспыхнул огонек надежды.

– Он почти выбрал ее.

– Но в итоге не выбрал, – проговорила я, понимая, что прозвучало слово «почти». Мое воодушевление мгновенно погасло.

– Нет. Мы вернемся в Нью-Йорк, потому что я сказал ему, что хочу закончить учиться в школе. Поэтому он нашел кандидата в Манхэттене.

– Ну конечно, а то в Бирмингеме нет школ, – протянула я.

– Мой отец, наверное, так и считает.

Эндрю все еще позволял отцу руководить своей жизнью. Или просто хотел вернуться в Нью-Йорк. Не то чтобы у него были знакомые в Бирмингеме. И у него, разумеется, не было никаких причин менять свои планы, просто чтобы последний семестр школьной жизни провести в двух часах езды от меня.

– Сможешь целых пять месяцев проучиться в старшей школе? – спросила я.

– Знаю, мечта всей жизни. – Мы вернулись в помещение, и Эндрю поставил коробку на стол рядом с остальными.

– Ты будешь по мне скучать, Соф?

– Как я могу скучать? – ответила я. – Мы видимся только по праздникам, как будто ты мне какой-то дальний родственник.

Зачем я это сказала? Почему? Он написал это мне, говоря о своей матери, и я знала об этом, но все равно сказала, потому что снова вела себя, как сволочь. А еще потому, что он мог бы попросить отца поехать в Бирмингем. Я сказала это, потому что знала, что буду скучать – так сильно, что в груди у меня все сжалось. Только бы это прекратилось.

Мне не стало легче, когда я поняла, что моя реплика попала точно в цель. Я по глазам видела, что сделала ему очень больно.

– Ну да, – сказал он тихо. – Как будто мы и не знаем друг друга.

Нет! – хотелось мне закричать. Знаем. Прошел почти год – конечно, мы знали друг друга.

Прежде, чем я успела что-то сказать, на сцене включили микрофон. Раздался неприятный шум.

– Мне надо идти работать, – проговорила я. – Здесь скоро будут гости.

Эндрю помахал телефоном.

– Мне тоже.