Текст книги "Возможно, на этот раз"

Глава 20

Лодочный сарай находился на дальней стороне небольшого озера. Это была ветхая лачуга, в которой когда-то хранились катамараны и каноэ, а сейчас – в основном мусор. Я не знала, как сам Эндрю отнесся к затее Ганнара, но ответственность за брата несла все же я. Прибавив ходу, я побежала трусцой по исхоженной тропинке, тянущейся вдоль края озера.

Приближаясь к сараю, я услышала голоса.

– А это каяк, – говорил Ганнар, – или раньше был каяк – сейчас-то в нем дыра.

– Думаю, это все еще каяк, – отвечал Эндрю.

Я толкнула деревянную дверь, висящую на одной петле. Фонарик на телефоне Эндрю освещал все внутри помещения.

– Софи! – крикнул Ганнар. – А я тут показываю Эндрю лодочный сарай. Это вот катамаран. Ты когда-нибудь раньше видел катамаран?

– Видел, – ответил Эндрю. – Но никогда на такой не плавал.

– Ты не плавал на катамаране? – со смехом переспросил Ганнар.

– Ганнар, – сказала я, – давай лучше пойдем обратно. Фейерверки скоро начнутся.

– Давайте посмотрим отсюда. – Ганнар ткнул пальцем в сторону потолка, и я, подняв голову, увидела гигантскую дыру в крыше.

Эндрю слегка повернул телефон, чтобы направить свет себе в лицо, и прошептал одними губами:

– Он боится фейерверков.

Я покачала головой. Я прекрасно знала, что Ганнар ничего не боится, как бы там Эндрю ни был уверен во всех своих умозаключениях.

– Отсюда их будет плохо видно.

– Зато не будет так громко, – сказал Ганнар.

– Подозреваю, что громко все равно будет, – протянула я.

– Но может, и нет, – парировал Эндрю.

– Ага, – поддакнул Ганнар. – Может, и нет.

Неужели Эндрю был прав? Ганнар правда боялся фейерверков? Первая вспышка озарила небо, и весь лодочный сарай залило ярким алым отсветом далекого взрыва. Ганнар подпрыгнул.

– Давайте сядем вон там. – Он показал пальцем в сторону дальней стены.

– Хорошо, – сказала я, беря его за руку – холодную и влажную от пота.

Мы подошли к стене и сели на землю: мы с Эндрю по обе стороны от Ганнара. Когда в небе вспыхнул следующий фейерверк, Ганнар дернулся, прижавшись лбом к плечу Эндрю.

– Я же говорил, – снова проговорил тот одними губами.

Ну конечно, он не мог не ткнуть меня носом в мою ошибку. Я накрыла руку Ганнара своей.

– Эй, приятель. Это просто фейерверки. Тут нечего бояться.

Ганнара это не успокоило. Раздался еще один громкий взрыв. Я подняла глаза, рассматривая огни фейерверков сквозь дыру в истлевшей крыше и откинулась спиной на стену, чувствуя, что, когда придет время уходить, все мое платье будет в грязи.

– Я боялась грома, когда была маленькой, – проговорила я.

– Я думал, до сих пор боишься, – ехидно заметил Эндрю.

– Нет, сейчас я боюсь богатеньких мальчиков, которые захватывают местные предприятия.

– Могу понять.

Небо озарила синяя вспышка.

– Раньше, когда я слышала гром, мне казалось, что весь небесный свод вот-вот рухнет мне на голову. По ночам я сидела на кровати и не могла шевельнуться. Мама пыталась убедить меня в том, что во время грозы на небе просто ссорятся светлячки. Но я понимала, что это неправда, и думала, что, рассказывая мне враки, она пытается скрыть от меня правду об этом ужасном звуке. И что эта правда, скорее всего, просто кошмарная.

– И что ты сделала? – спросил Ганнар, искоса поглядывая на меня.

– Да, что ты сделала? – повторил Эндрю. Глаза его весело поблескивали. Я смерила его яростным взглядом, и он улыбнулся.

– Я включила компьютер и прочитала о громе все. Откуда он берется. Почему. А потом однажды во время грозы заставила себя выйти на крыльцо и просидеть там от первого раската грома до последнего.

– Но я знаю, что такое фейерверки, – пробормотал Ганнар.

– Я понимаю. Но, может быть, тебе стоит просто посмотреть на них. Они правда красивые. Тебе даже никуда идти не надо, просто подними голову. Ничего плохого не случится. Чем больше будешь смотреть, тем меньше будешь бояться.

Ганнар повернул голову и перевел взгляд на дыру в крыше: там разорвалось еще несколько ярких вспышек.

– Я знаю, ты думаешь, что я веду себя, как ребенок, – проговорил он. – Но я ничего не могу поделать.

– Я вовсе не думаю, что ты ведешь себя, как ребенок, – ответила я, удивленная таким обвинением. – У страха не всегда есть смысл или причина.

– У моего есть причина.

– Да?

– В прошлый канун Нового года, когда ты была на работе, мамуля устроила вечеринку на заднем дворе. Я должен был спать.

– Что случилось? – спросила я, с ужасом ожидая ответа.

– Какие-то мужики начали стрелять в небо и разбили мне окно, и кусок стекла угодил мне в руку, и я подумал, что меня подстрелили. И никто не пришел на помощь. И теперь любые громкие звуки напоминают мне об этом. – Я видела, что он силится не заплакать, нацепив маску храбрости: подбородок у него откровенно дрожал.

– Что? – переспросила я. Ярость просто переполняла меня. – Так вот как разбилось твое окно?

Он кивнул.

– Ганнар, я понятия не имела. Прости меня. Почему же ты мне не рассказал?

– Потому что я знал, что ты разозлишься на мамулю. Ты на нее всегда злишься.

Я сглотнула.

– Прости. Ты можешь рассказывать мне что угодно. Я очень постараюсь не злиться.

Ганнар приподнялся, а потом прижался ко мне вместо Эндрю. Я обняла его за плечи. Какое-то время мы просто смотрели в тишине, как в небе загораются вспышки фейерверков. Молчание затянулось; Ганнар совсем поник головой и, кажется, задремал – эта нервная встряска явно утомила его.

– Знаешь, – произнес Эндрю, – когда ты рассказываешь истории, твой акцент сильнее заметен.

– Да?

– Ага.

– Наверное, это потому, что я говорила о своей маме. Она южанка до мозга костей.

– Кстати об этом. Если кто-то «перерос свои штаны» – что это значит?

– Я такого не говорила.

– Знаю, просто на вечеринке услышал.

– Как бы это объяснить… Ну, наверное, это значит, что ты слишком зазнаешься, считаешь себя важнее, чем ты есть на самом деле.

– Ох, – пробормотал он разочарованно.

Я улыбнулась втихомолку.

– Не переживай. Местные немного предвзято относятся к горожанам.

– Речь шла не обо мне.

– Ох. – И тут до меня дошло. – Погоди, это обо мне кто-то сказал?

Эндрю пожал плечами.

– Это неважно.

– Спасибо, – ответила я сокрушенно.

– Я подумал, что это что-то хорошее.

– А кто это сказал?

– Твоя мама.

Наверное, меня это должно было обидеть, но в действительности все было совсем наоборот. Может быть, потому, что я уже и без того прекрасно знала, что моя мама думает обо мне.

– Если она не одобряет твоих планов на будущее, – проговорил Эндрю чуть погодя, – что она сама от тебя хочет?

– Она хочет, чтобы я выбрала более практичную профессию. Типа школьной учительницы. Или стоматолога.

– Твоя мама хочет, чтобы ты была стоматологом?

– У них есть гарантия занятости. Зубы у людей всегда будут.

Эндрю рассмеялся.

– И то верно. Но ты хочешь поехать в Нью-Йорк и стать дизайнером?

– Ну, сначала было бы неплохо поступить в дизайнерскую школу, но да, в конечном итоге я хочу стать дизайнером. – Я слышала свой голос как будто со стороны, и звучали эти слова далеко не так убедительно, как обычно.

– Модным дизайнером?

– Ага.

– И это мне говорит девчонка, которую привел в ужас мой дизайнерский костюм.

– Эта девчонка знает, когда дизайнерские костюмы уместны.

Его губы растянулись в улыбке. Он опустил взгляд на мобильник и нажал на экран, выключив фонарик. Теперь фейерверки было видно еще лучше.

– Ну а ты? – спросила я. – Чем ты хочешь заниматься?

– Понятия не имею, если честно. Мой отец хочет, чтобы я занимался веб-дизайном. Вроде бы я уже разбираюсь в этом. Да и людям подобные услуги наверняка будут полезны.

– Но ты сам этого не хочешь?

Он дернул одним плечом.

– Пока и это сойдет.

– А фотографии?

– А что фотографии?

– Тебе это, кажется, нравится. Ты мог бы заняться этим профессионально.

Эндрю снова пожал плечами.

– В этом мой отец недалеко ушел от твоей мамы. Он уже подробно разъяснил мне все причины, по которым фотограф – не самая стабильная профессия.

– Твой отец – повар! Это же самая что ни на есть профессия мечты!

– Думаю, отчасти дело как раз в этом. – Эндрю начал теребить телефон в руках. – Он знает, как трудно ему было пробиться, а потом оставаться в тренде. Он считает, что это того не стоило.

В небе начали появляться заключительные вспышки фейерверков, одна поверх другой, и мы замерли, наблюдая за ними сквозь дыру в крыше. Потом все стихло. Но мне все еще казалось, что фейерверки взрыв за взрывом отзываются у меня в груди.

– У тебя вообще есть нормальный фотоаппарат – или только телефон? – спросила я.

– Мой телефон и есть нормальный фотоаппарат, – ответила он.

– Я понимаю, но…

– Нет, крутой камеры у меня нет. Фотографии на сайте не нужно увеличивать до огромных размеров, так что качественная камера на телефоне вполне годится. – Он откинулся назад, прислонившись спиной к стене. – Однажды я увидел фотоаппарат в магазине. Это была одна из старых моделей, в которых нужно вручную перематывать пленку. Я страшно хотел купить его, но мой отец, по сути, контролирует мой банковский счет.

– И в итоге ты его не получил.

– Нет.

Я не знала, что на это сказать. Я уже и без того много раз высказывала свое мнение о его отце. Я чувствовала, что в этом случае такие слова не помогут.

Эндрю кивнул в сторону дыры в крыше.

– Это чем-то похоже на фотографии. Мы видим только часть целого.

– Только в этом случае эта часть выбрана за нас. – Я наклонила голову, пытаясь разглядеть небо получше. – Как ты выбираешь, какая часть целого в итоге станет фотографией?

Эндрю снова включил фонарик, потом поднял руки, сложив пальцы в своеобразную прямоугольную рамку, и жестом попросил меня сделать то же самое. Когда я последовала его примеру, он начал аккуратно передвигать мои руки, пока в рамке не оказался фрагмент катамарана.

– Ты просто выбираешь ту часть, которая больше всего выделяется. Или ту, у которой самая интересная форма. Или ту, которая лучше всего рассказывает какую-нибудь историю. – Сквозь пальцы я видела педали катамарана: одна была исправная, зато вторая держалась на честном слове, свисая с крепления, как будто вот-вот собиралась упасть. – И если это не удается тебе с первого снимка, то можно пробовать до бесконечности.

Эндрю снова подвинул мои руки – в сторону угла, где от одной стены к другой тянулась удивительная, сложная паутина. Я пристально всмотрелась в нее, вдруг чувствуя прилив вдохновения. Та юбка – я могла преобразить ее. Уникальность. Тонкая тесьма. Я могла бы добавить отделку, вышить подол своим собственным кружевом. Могло получиться.

Я опустила руки на колени, вдруг осознав, что молчу слишком долго.

– У тебя здорово получается, – наконец произнесла я. – Тебе стоит достать камеру и создавать произведения искусства.

Эндрю издал слабый смешок, как будто говоря, мол, это не так-то просто.

– Что ж, своей маме я не позволю решать за себя, – сказала я. – Я непременно поеду в Нью-Йорк. – Вот, уже получилось убедительнее.

– Нью-Йорк очень…

– Классный? – спросила я.

– Там довольно здорово. Но там очень тяжело пробиться. Этот город может сожрать тебя живьем.

Я поджала губы. Замечательно. Единственный человек из числа моих знакомых, который действительно бывал в Нью-Йорке, соглашался с моей мамой. Он тоже не думал, что мне удастся там выжить.

– Думаю, мне пора возвращаться, – проговорила я. – Цветы сами себя не уберут.

Я легонько потрясла Ганнара за плечо и, когда он открыл глаза, помогла ему подняться.

Глава 21

Мы с Ганнаром и Эндрю направились обратно к столам для пикников. Фонари в парке уже зажглись; издалека было видно, как люди собирают свои вещи и расходятся к машинам.

– Где вы были? – подскочила к нам Мика, когда мы подошли ближе.

– Играли в прятки, – ответил Эндрю, чем, разумеется, только больше озадачил Мику. Ганнар, впрочем, решил, что это забавно.

– Думаю, я выиграл, – хихикнул он.

– Не знаю, – сказал Эндрю. – Софи нашла нас, так что, думаю, выиграла она.

Мика недоуменно смотрела то на меня, то на Эндрю.

– Расскажу потом, – одними губами проговорила я. Она кивнула.

– Кэролайн уже ушла. Она сказала, что у нее страшная мигрень и что придется тебе убираться без нее.

Я рассмеялась.

– Я всегда убираюсь без нее.

– Знаю. Я еле успела прикусить язык, чтобы не сказать это ей.

Эндрю кивнул в сторону своего отца, который собирал тарелки неподалеку.

– Кстати об уборке – пойду-ка я помогу.

– До встречи, – сказала Мика.

– Неужели до октября не предвидится никаких массовых мероприятий? – спросил Эндрю.

– А что, будешь по нам скучать? – спросила я.

– Не по тебе, Эванс, но по Мике – точно.

Я улыбнулась. На этот раз его колкость почти не задела меня.

– По мне необязательно скучать, – сказала Мика. – Я тебе напишу. Давай сходим куда-нибудь.

Эндрю бросил быстрый взгляд в мою сторону, как будто ожидая, что мне вдруг захочется пообщаться с ним вне рабочей обстановки. Я просто подняла руки.

– Веселитесь без меня.

Едва Эндрю ушел помогать отцу, Мика спросила:

– Ну и что это было? Вы с ним вышли из сумрака, будто неразлучные друзья.

– С нами еще был Ганнар, – напомнила я.

– Не суть. Ты от радости светишься – я насквозь тебя вижу.

Я скривилась.

– Отстань. Если я и свечусь, то от злости. Эндрю только что хватило наглости заявить, что, по его мнению, мне в Нью-Йорке не выжить.

– Он серьезно так сказал?

– Ага.

Мика поджала губы.

– Не очень-то мило с его стороны.

– Плевать, что он там думает. Плевать, что все думают. – По крайней мере, так я успокаивала себя.

– Вот это настрой!

Я подняла со стола половинку виноградинки.

– Кому пришло в голову класть виноград в картофельный салат?

– Джетту Харту, очевидно, – ответила Мика.

– А теперь еще и твоему отцу. Он вообще сам доволен тем, что делает? Это сработает?

– Он решил дойти до конца. В августе его позвали готовить для какого-то пафосного званого ужина в Бирмингеме.

– В Бирмингеме? Это же в двух часах езды!

– Знаю.

– Я думала, что вы собираетесь расширять поле деятельности по близлежащим районам.

– Мы и собираемся. Но два часа – это не так уж и плохо. А горожане готовы платить больше.

– Правда? Это неплохо.

Мика кивнула.

– Вчера мои родители яростно спорили, не Джетт ли сам убедил организаторов вечеринки нанять моего отца. Но как бы то ни было, работа есть работа, верно?

– На чьей стороне в этом споре была ты? – спросила я.

– Я была Швейцарией. – Мика собрала использованные одноразовые вилки со стола и кинула их в мусорку. – А ты бы чью сторону приняла?

– Мне подбодрить тебя или сказать честно?

– Честно.

– Я думаю, без Джетта тут не обошлось. В этом городе его реформы не особо прижились. Так что, думаю, он замолвил словечко – и вуаля, вас нанимает какая-то элита.

– Ты была бы на стороне моего отца. – Мика подняла палец. – Но, как отметила моя мама, на сайте появились хорошие отзывы. В основном их писали ее подруги, но незнакомцам знать это ни к чему. И папа надеется, что, раз у этих людей вряд ли есть предубеждения о том, как должна выглядеть нормальная еда, у них будет возможность сформировать свое мнение.

– Он прав. Еда и правда хороша. – Я подхватила со стола очередную виноградинку. – Но, что и говорить, не уверена, готов ли наш город к этим переменам. Джетт не очень-то понимает запросы своей клиентуры.

– Мой папа так часто говорил это самому Джетту, что я удивлена, что эта фраза ещё не внесена в черный список на кухне. – Какое-то время Мика молчала, потом добавила: – Мне жаль, что Джетт не поможет тебе с поступлением.

Я вылила воду из вазы в траву, засунула пустую вазу в коробку и пожала плечами.

– Мне не нужно помогать с поступлением. Я сама справлюсь. Я рада, что он хотя бы помогает вам. Может быть, после вечеринки в Бирмингеме у вас появится больше связей.

– На это мой папа и рассчитывает.

– Что ж, Эндрю в Бирмингеме будет чувствовать себя как дома.

За спиной Мики вдруг возник чей-то темный силуэт. Когда человек шагнул на свет от фонаря, я узнала Кайла.

– Эй, Соф, не хочешь сходить съесть чего-нибудь сладкого? – спросил он. От удивления сердце подпрыгнуло.

– Прямо сейчас? – Я посмотрела на телефон. Было уже десять вечера.

– Да, сходи, – слишком торопливо сказала Мика. – Я отвезу Ганнара домой в цветочном фургоне.

Это Мика все организовала, сомнений не было. Она многозначительно вытаращила на меня глаза.

Что ж, если бы я не хотела встречаться с Кайлом, то не расстроилась бы из-за его отказа несколько часов назад. Я этого хотела, правильно?

– Ага. То есть, конечно, окей, отличная идея.

– Супер. – Кайл зашагал к своему Мустангу. Видимо, мне полагалось следовать за ним.

– Супер, – эхом отозвалась Мика.

– Не могу понять, зла я на тебя или нет, – сказала я.

– Веселитесь, – сказала она с невинной улыбкой.

Я догнала Кайла, когда он уже проходил мимо машины Хартов. Эндрю и его отец как раз загружали в багажник последние вещи. Эндрю помахал мне, но прежде, чем я успела ответить тем же, Кайл потянулся назад и взял меня за руку. К тому моменту, как я оправилась от шока, Эндрю и его отец уже забрались в машину и уехали.

Глава 22

Похороны Джона Фарнсворта

ЛИЛИЯ

Кажется, что крупные, похожие на трубы цветки лилий только и хотят, что громко и помпезно заявить о своем существовании. И тем не менее эти цветы символизируют полет души, покидающей бренный мир, чтобы вернуться к невинности. Не знаю, кто в незапамятные времена вдруг сел и решил, какой цветок что будет символизировать – но лилиям тогда особенно не повезло. Вместо того, чтобы красоваться на вечеринках, им приходится посещать тысячи и тысячи похорон.

Я внесла в часовню последний букет и устроила его на боковом столике, рядом с тремя другими. Лилии. Они напоминали мне о городской автозаправке, что могло бы показаться странным, но у хозяина на стойке всегда стояла банка с ручками, к каждой из которых были зеленой изолентой приклеены разноцветные искусственные лилии.

Также последние две недели эта автозаправка напоминала мне о Кайле. Когда мы с ним уехали из парка, чтобы съесть где-нибудь десерт после пикника четвертого июля, все кафе в городе уже были закрыты. Поэтому Кайл остановился на автозаправке, опустил верх машины, и мы еще долго сидели там, поедая капкейки «Хостесс» и наблюдая за вспышками бутылочных ракет в небе. Должно было получиться романтично, но потом Кайл сказал: «Всю жизнь бы так отмечал День независимости в этом городе» – и я все поняла. Я поняла, что тот тест, который я прошла вместе с Микой, был полной ерундой. Мы с Кайлом не были совместимы. Во всяком случае, об этом я подумала той ночью. Следующие две недели я раздумывала, не придумала ли я себе все это. Я слишком сильно пыталась или пыталась недостаточно? Я искала в вещах скрытый смысл, которого не было, или все же недостаточно внимательно смотрела? В конце концов, если я все эти две недели только и думала, что об этом, о Кайле – о чем-то же это должно было говорить?

– И это все? – спросила Кэролайн, выдергивая меня из воспоминаний. Я подняла голову. Моя начальница указывала на букеты из лилий, которые я принесла. Я также установила огромный траурный венок, на который Кэролайн убила целое утро. Семья умершего заказала его, чтобы поставить перед гробом в церкви.

– Четыре букета? – добавила Кэролайн, хмурясь. – Больше никто не заказал?

Похороны отличались от других мероприятий, которые мы организовывали: цветы для похорон зависели только от заказов гостей. Ну а Джон был… в общем, Джоном. До первых мест в конкурсах популярности ему было далеко.

– Да, всего четыре. – Я не собиралась говорить ей, что один из них оплатила сама, когда поняла, как мало у нас заказов. Джон мне нравился. Он стал нравиться мне даже больше после того, как мы с ним поговорили на Дне святого Валентина. То были самые мудро потраченные фальшивые деньги в моей жизни. Вспомнив об этом, я почувствовала, как в горле встал ком.

Кэролайн посмотрела на часы.

– У нас еще есть время. Можешь сбегать в магазин и принести пару-тройку букетов из нашего скидочного холодильника? – В скидочном холодильнике у нас хранились цветы, которые мы не успели продать, пока они еще были свежие. Кэролайн покачала головой. – Несчастный старый хрыч. При жизни был такой мрачный, что его смерть для всех – повод проявить свое неодобрение.

– Я думаю, что его просто никто не понимал, – сказала я.

– Зато тут все понятно. – Кэролайн махнула рукой в сторону цветов.

– Я сбегаю в магазин.

Пройдя мимо церковных скамей, я вышла в фойе. Боковая комната была открыта. Семья Фарнсвортов собралась там для прощания. Было очень тихо. С одной стороны стоял открытый гроб, семья Джона сидела на стульях напротив. Скорее всего, они уже попрощались и теперь понятия не имели, что им делать с безжизненным телом.

Когда один из сыновей Джона позвонил в магазин три дня назад, он сказал, что причиной смерти был сердечный приступ. Что случился он ночью, и Джон умер мирно. Я проглотила комок.

Я зашагала дальше и вышла на улицу.

– Прости, что цветов так мало, Джон, – сказала я куда-то в небо.

– Говоришь с мертвецами? – раздался голос Мики. Она стояла неподалеку, прислонясь к цветочному фургону.

– Если честно, да, – ответила я. – Кроме членов семьи – ну и меня – никто не купил ему цветы. – Только произнеся эти слова, я заметила, что к Мике присоединился Эндрю. – А вы двое что тут делаете? – добавила я. – Еду вроде никто не заказывал.

Как и в случае с цветами, еду для поминок в нашем городе после похорон приносили в дом сами гости.

Эндрю прочистил горло.

– Мой отец приготовил блюдо для семьи, но Мика сказала, что будет странно прийти на поминки, не появившись на похоронах. Так что я здесь. Но мне скажется, что это куда более странно – прийти на похороны к человеку, которого я никогда не встречал.

– Ты встречал его. – Я обошла фургон и запрыгнула на водительское кресло.

– Ты куда-то собралась? – спросила Мика.

– Да, мне нужно съездить в магазин.

Мика открыла боковую дверь, жестом приказала Эндрю забираться внутрь, залезла следом за ним и закрыла за собой дверь.

– Я встречал его? – спросил Эндрю, когда я повернула ключ зажигания.

– На Дне святого Валентина. Он был моим кавалером на десерт.

– Тот старик, который раскритиковал меня, хотя это ты надо мной издевалась?

Я посмотрела по сторонам и выехала на улицу.

– Твоя память тебе изменяет, но да, тот самый старик.

– Видишь, – сказала Мика, – ты с ним встречался. Теперь можешь прекращать ныть, что тебя заставляют идти. И потом, разве не ты жаловался четвертого июля, что вот до октября нет ни одного мероприятия? Твое желание исполнилось.

– Я никому не желал смерти! – воскликнул Эндрю.

– Это судьба, – сказала Мика. Потом она наклонилась и потянула меня за многослойный рукав моей черной блузки. – Мило выглядишь.

– Спасибо.

– А как же я? – спросил Эндрю. – Я выгляжу мило?

– Нет, – отрезала я в ту же секунду, как Мика ответила: «Всегда».

– Почему ты поощряешь его выходки? – спросила я.

Мика ущипнула Эндрю за подбородок.

– Потому что ты только глянь на эту мордашку. Такая очаровательная.

Эндрю ухмыльнулся, наслаждаясь похвалой.

Мика снова повернулась в сторону дороги.

– Еще раз, куда мы едем? – спросила она. Повернув налево, я выехала на Главную улицу.

– Как я уже сказала, на похоронах пока всего четыре букета. Я привезу еще несколько из магазина.

– Мы увидим главный штаб? – спросил Эндрю.

– Да, и узнаем, откуда Софи черпает свою силу, – рассмеялась подруга.

– Фу, – скривилась я. – Скорее узнаете, что за гигантская временная воронка высасывает всю мою энергию.

В зеркале заднего вида я заметила, как Мика закатывает глаза. Справа показалась витрина «Всякой всячины», а потом я припарковалась у входа во «Всякий случай». Мы вылезли из фургона.

Табличка на двери магазина оповещала о том, что мы закрыты по случаю похорон Джона Фарнсворта, буквально стыдя каждого, кто не сделал то же самое. Я открыла дверь ключом и придержала ее, пропуская Мику и Эндрю внутрь. В магазине стоял удушающий аромат: в основном розы и слабая нотка тлена. Дверь закрылась за нами со звоном колокольчика.

По двум стенам помещения тянулись стеклянные холодильники, в которых хранились собранные букеты. Стол посередине пестрел многообразием свежесрезанных цветов. Еще на одной стене были расставлены мягкие игрушки и праздничные открытки.

– Мы тут не задержимся, – сказала я, пробираясь к скидочному холодильнику у дальней стены.

Я изучила выставленные букеты. Большинство из них были бы абсолютно неуместны на похоронах: розово-красные розы, веселенькие композиции из желтых маргариток и рыжих хризантем – но я откопала несколько более нейтральных вариантов. Один букет был полностью собран из белых роз, второй – из разноцветных гортензий. Я вспомнила, что у нас также оставалось несколько лишних лилий, поэтому решила взять с собой и их тоже.

Где-то за моей спиной раздался смех Эндрю, и, обернувшись, я увидела, что он изучает гигантскую меловую доску в углу магазина. Кэролайн использовала ее для объявлений, а я – чтобы рассказать о разных цветах. Сегодня утром, перед закрытием, я добавила абзац о лилиях. Сначала Кэролайн не одобряла мои насмешливые, как будто негативные описания цветов, но покупателям они так нравились, что в конце концов она смирилась. Теперь я даже, бывало, слышала, как она над ними смеется.

Я сходила в подсобку, взяла ведро с лилиями и принесла их к стойке.

– Так много лилий. – Мика подобрала большой белый цветок из ведра и вставила в свои распущенные кудри.

– Ты вроде говорила, что лилии – твои любимые цветы? – спросил Эндрю, подходя ближе.

Он запомнил, какие цветы – мои любимые?

– Нет, я сказала, что мои любимые цветы – лилии-калла.

– Э-э-э…

– Это не одно и то же, – пояснила я. – Они даже не принадлежат к одному роду растений. – Окей, не то чтобы я знала об этом, пока не начала работать в магазине, но это не значило, что теперь мне нельзя использовать это знание против Эндрю.

– У них просто похожие названия, – сказала Мика. – Не знаю, как ты вообще умудрился их перепутать.

– Нечего сказать, спасибо, – протянул Эндрю.

Я изучила пару ваз, пытаясь решить, какую из них взять – и в итоге выбрала правую. У меня было мало времени, поэтому я просто схватила лилии в охапку, постаравшись, чтобы получилось хоть немного симметрично.

К магазину подъехала машина.

– Это что, миссис Дэвис? – спросила Мика, выглядывая в окно. – Я пойду скажу ей, что магазин закрыт, пока она не достала всех троих детей из машины.

Эндрю отлепился от стойки, чтобы к ней присоединиться, но Мика жестом остановила его.

– Я разберусь. Стой тут, я мигом.

– Мне кажется, она сделала это нарочно, – сказала я, когда Мика ушла.

– Что?

– Оставила нас вдвоем. Она хочет, чтобы мы подружились.

– Совсем с ума сошла, – сказал Эндрю. Я рассмеялась.

– И правда. Подержи-ка.

Он взял у меня цветы. Я подрезала стебли и добавила в охапку еще несколько.

– В чем секрет хорошего букета? – спросил он.

– Форма, – ответила я, отходя на шаг, чтобы посмотреть на букет со стороны. – Сойдет. – Я нацепила на стебли вазу, и Эндрю отпустил цветы.

– Смотрится здорово, – сказал он.

– А слабо сказать комплимент тем букетам, на которые я трачу больше пяти минут?

– Я первый раз вижу, чтобы ты сделала букет, не пытаясь подстроиться под клиента.

Я покачала головой.

– Уверяю, я думала именно о Джоне Фарнсворте.

– О покойном? Как это?

– Я использовала кучу лилий.

Дверной звонок звякнул, и внутрь просунула голову Мика.

– Друзья мои, нам, вероятно, стоит ехать, пока мы не пропустили похороны.

– Мы этого, разумеется, не хотим.

Эндрю подобрал два букета, которые я достала из холодильника, а я взяла третий. Так должно было получиться гораздо лучше. Джон это заслужил.