Текст книги "Собачий принц"

– Псы тоже лают и гложут для развлечения кости.

В ответ Кровавое Сердце захохотал. Ничего не сказав, он вскоре убыл на ежедневную инспекцию реки и мастерских.

Но на следующий день жрец присел на безопасном расстоянии от Сангланта и начал обучать его языку Эйка и читать по гравированным костям. И каждый день, усыпляемый приглушенным голосом и явным интересом Сангланта – а интерес принца был неподдельным, – он придвигался чуть ближе.

Даже псы умеют терпеть.

Часть четвертая
ЛОВЕЦ СЕРДЕЦ

ВЗГЛЯД ИЗ-ПОД ЗАВЕСЫ

1

Сложный рельеф местности и горные цепи мешали королевскому двору найти подходящий путь из герцогства Авария в Вейланд. «Орел» мог двигаться от дворца в Экштатте прямо на запад, по тропам, непроходимым для тяжелых повозок королевского обоза. И после нескольких недель, проведенных в Экштатте, двор отправился на север по Старой Аварийской дороге, ведущей в город и епископство Вертбург. Хоть и не столь удобная, как магистраль Хельвег – Ясный Путь, пронизывающая Саонии и Фесе, дорога позволяла королевскому поезду продвигаться без особых проблем, хотя и медленно.

Старые крепости, королевские имения и монастыри обеспечивали путешественников ночлегом и пищей. Простой народ толпился вдоль дорог, наблюдая за движением королевской колонны. Как заметил Инго, судя по энтузиазму населения, король уже лет пять не проезжал здесь. Ханна не видела ничего особенного в реакции населения, как не видела она разницы и между странами с их холмами, лесами, пашнями, деревнями, церквами и поместьями феодалов. И все же холмы здесь были круче и выше, чем она привыкла видеть в Хартс-Рест; вместо более привычных глазу дуба, вяза и липы преобладали бук и ель. Местное наречие было почти непонятно из-за особенностей диалекта.

Каждый день путешествия с двором короля приносил Ханне что-то новое. Впереди скакали герольды, возвещавшие приближение короля. Перед колонной двигалась группа солдат и слуг, расчищавших дорогу от снега и мусора, приводивших дорогу в порядок. Во главе колонны ехал король с благородными спутниками. За ними следовало войско, численность которого постоянно увеличивалась по мере присоединения к королю все новых дворян и их отрядов. Далее ехало множество слуг, за которыми тащились телеги и повозки, грохотавшие и раскачивавшиеся на разбитых колеях, скользившие по льду и вязнущие в грязи. Заключала шествие центурия «львов».

Конечно, это было не все. За колонной следовали бродяги, нищие, надеявшиеся наняться на работу мужчины и жен-шины, проститутки, мелочные торговцы, бездомные слуги, просители, мародеры, надеющиеся найти добычу после грядущих сражений. Постоянно кто-то присоединялся к колонне, другие отставали от нее.

– Это всегда так? – спросила Ханна у Хатуи. Пятнадцать дней назад они оставили Экштатт. Сейчас она вместе с группой «орлов» остановилась на гребне, с которого открывался вид вниз на север, на епископский город Вертбург, и на юг, на вьющуюся между полей и теряющуюся в лесу дорогу, откуда показался хвост кортежа. Король поднимался на холм. Рядом на спокойной лошади ехала принцесса Сапиентия в последней стадии беременности. С нее не спускали глаз Гельмут Виллам, сестра Росвита и отец Хью. От городских ворот Вертбурга уже отделилась встречная процессия во главе с епископом и местным графом.

– Когда начнет таять, мы будем уже в Майни, – сказала Хатуи. – Там несколько королевских дворцов, в которых можно переждать половодье. Путешествовать весной – дело неблагодарное. Как у тебя дела, Ханна?

Ханна отнеслась к вопросу серьезно. Она хорошо понимала, что имела в виду Хатуи.

– Достаточно хорошо. С принцессой Сапиентией нет непреодолимых затруднений. Как говорила моя мать, мудрые советчики и куча собственных проблем помогут излечить любую хворь.

– Ты теперь ее знаменосец?

– Не спорю, она, конечно, вспыльчива, горда и безрассудна, но, насколько я слышала, она долгое время жила в тени своего брата, принца Сангланта.

– В общем, да, – подтвердила Хатуи.

– И если у нее сейчас большая свита, то это объясняется в основном тем, что все ожидают назначения ее наследницей. Неудивительно, что она так себя ведет. Как говорила моя мать, если ты кормишь ребенка объедками, не удивляйся, если он объестся до дурноты, попав на пир.

– Мудрая женщина твоя мать, – заметила Хатуи с мрачной улыбкой. – Только ты ведь понимаешь, что я спрашивала не о принцессе, а об отце Хью.

– Я его совершенно не интересую, – сказала Ханна после некоторого раздумья и почувствовала, что краснеет. – Он не обращает на меня внимания. – Может быть, зная о нем так много, она жалела об этом отсутствии внимания?

– Если бы я сама не слышала о нем от Лиат, я бы не поверила в то, в чем она его обвиняет.

– Может быть, он изменился?

Хатуи пронзительно взглянула на нее:

– Неужели? Он такой мягкий, предупредительный, так спокойно рассуждает. Такой умный и старательный. Ты сама видела, как он возлагает руки на больных, раздает милостыню. Он заботится о принцессе Сапиентии и наставляет ее.

– Еще бы!

Ханне пришлось ухмыльнуться.

– Если это его ребенок, то, конечно, это неудивительно. Но он кажется сейчас совсем не тем человеком, каким был в Хартс-Рест.

– Сейчас он среди своих.

– Это верно. В Хартс-Рест мы были челядью, ничем для него.

– Кроме Лиат.

– Кроме Лиат, – подтвердила Ханна.

– Ты никогда не думала, что она лжет? – спросила Хатуи. Впереди городская процессия развернула знамена и штандарты города и местного графа. Сзади донеслось пение всадников королевской свиты.

Небо в этот день было облачно, погода холодная, но невозможно было сохранять угрюмость, наблюдая такое яркое зрелище. Ханна повернула лицо навстречу ветру и смотрела не отрывая глаз. Руки мерзли даже в рукавицах, но она не хотела никуда уходить. Король со свитой поднимался к ним на холм, песня прерывалась под порывами ветра.

– Она не врет, Хатуи. Я была с ней в тот день, когда у нее случился выкидыш. Я знаю, что он с ней сделал. И это он украл книгу.

– Иные скажут, что книга его по праву, что он разбирался с долгами ее отца. Ведь она была его рабыней.

И многие считают, что они вправе использовать раба или рабыню так, как это им заблагорассудится. И многие другие их не осудят. Я с этим не согласна. Ей никогда не нравилось его внимание. Ты считаешь, что она должна была принять его лишь потому, что он маркграфский сынок, а у нее нет никого, кто мог бы за нее заступиться? – В голосе Ханны звучала горечь. – Некоторые так и скажут. Мыс этим не согласны. Но не ты и не я правим этим королевством. – Ханна могла сказать больше, но стыдилась. Хью – эгоист, самодовольный лорд, святоша с безупречными манерами и ангельским голосом, но иногда прекрасные цветы ядовиты. – А мы все равно восхищаемся ими, – закончила она свою мысль еле слышно.

– Что? – Хатуи исподлобья посмотрела на нее, но, к счастью, сразу отвлеклась. – Король!

Они отступили с дороги, пропустив королевских знаменосцев и самого короля со свитой, а затем влились в колонну.

Король с двором праздновали в Вертбурге День святой Геродии. На пиру председательствовал епископ Вертбурга. Неделю прожив на епископских хлебах, двор совершил трехдневный переход на север, в Хаммельберг на реке Малнин, где остановился в монастырских усадьбах. Отсюда они срезали путь в сторону Хелфенстене, выйдя на дорогу вдоль реки Малнин к Ашленстене. Повернув на север, они пять дней ехали вдоль реки, пока не дошли до города Майни, где Бриксия, выступ королевства Салии, вонзается в герцогство Арконию в направлении герцогства Фесе. В Майни епископствовала Антония, теперь король назначил на ее место сестру Одилу, родственницу местного графа.

Их прибытие совпало с празднованием дня обращения святой Таис. Она была проституткой, но обратилась к Богу Единства и замуровала себя в келье, из которой не выходила в течение десяти лет, и покинула ее лишь затем, чтобы умереть. Ханна не раз слышала от священников, что когда Генрих предложил место Антонии сестре Росвите, та заметила, что еще не готова замуровать себя в стене, что ей еще много надо ездить и собирать материал для «Истории». Она-то и предложила вместо себя сестру Одилу, и Генрих согласился с ней, как много раз соглашался и ранее.

Назначение, конечно, должен был утвердить скопос, но из Дарра уже давно не было новостей, в том числе и по делу Антонии.

– Хотела бы я знать, как дела у Вулфера, – глядя на Хатуи, сказала Ханна однажды, через много дней после праздника святой Розы и ее чуда. Эта святая была живописцем в скромной деревне неподалеку от Дарра и так прекрасно расписала стены фресками по житию Благословенного Дайсана, что от них исходил чудесный свет.

Насколько я знаю, у него все в порядке. – Хатуи сгребла в кучу остатки корма на епископском сеновале, бросила на копну плащ и устроилась на ней со своим одеялом. Конюшня под ними была полна, поэтому наверху было тепло, хотя и воняло. – А вот от Лиат ни словечка. Уже почти конец года, а граф Лавастин еще не ответил.

– Ты думаешь, он откажется идти на Гент?

– Нет, не думаю. Вопрос в том, сможет ли король объединиться с ним под Гентом. – Хатуи поудобнее устроилась на сене. – Из Майни можно пойти на север, в Гент, или на юг, в Вейланд.

– Зачем королю идти в Вейланд?

– Подумай сама, Ханна!

– Солдаты герцога Конрада остановили меня на перевале Джульер. Это достаточно веская причина, чтобы король пошел на герцога?

– Он затеял ссору с королевством Каррона без разрешения короля. Вспомни, что король Карроны – младший брат короля Генриха. А герцог Конрад носит золотую цепь королевского рода. Его прадед – младший брат первого Генриха.

– Думаешь, он замыслил мятеж, как Сабела? Его шансы были бы еще слабее, чем ее.

– Я понятия не имею, что может взбрести в голову благородным лордам. Их заботы отличаются от наших. Надеюсь только, что король Генрих найдет хорошего маркграфа для Истфолла, сильную личность, способную остановить кумские набеги и защитить население. Личность, не вовлеченную в интриги двора.

– Ты надеешься найти придворного, не затронутого интригами двора?

Хатуи ухмыльнулась:

– Я не искала. Хватит болтать. Спать хочу.

Утром прибыл гонец от графа Лавастина – Лиат осталась в Лавасе. Сапиентия лежала на постели, вокруг нее роились служанки и придворные дамы, специально ради нее прибывший лейб-медик маркграфини Джудит проверял пульс, прижимая два пальца к коже принцессы пониже челюсти. Ханна заметила, что Сапиентия обожает суматоху вокруг нее, как бы подчеркивая свое значение шумом и беготней, всеобщим вниманием к ней. Позади ложа Сапиентии вышагивал Хью, похожий сегодня скорее на зверя в клетке, чем на мудрого и обходительного придворного. Под мышкой он сжимал книгу Лиат. За два с половиной месяца после несчастья в Аугенсбурге Ханна почти не видела его без книги. Если не в руках, то в запертом на ключ маленьком сундучке, который носил за ним слуга.

– Почему она не вернулась? – спросил он странным голосом, не обращаясь ни к кому. Подняв взгляд, он встретился глазами с Ханной.

Ханна замерла, не зная, радоваться его вниманию или бояться его.

Сапиентия зевнула, рука ее рефлекторно потирала громадный живот:

– Да ладно, отец Хью, Ханна мне нравится больше. У нее такой утешающий голос. Та была с норовом. С ее знанием Гента она будет полезнее графу Лавастину, чем нам здесь.

Хью, нахмурившись, еще мгновение смотрел на Ханну. Затем, с заметным усилием, он обратился к принцессе:

– Вы дали мудрый совет вашему собственному советчику, ваше высочество.

Сапиентия улыбнулась, она выглядела польщенной:

– Меня больше интересует, куда мы направимся, на юг в Вейланд и к герцогу Конраду или на север, чтобы встретиться с Лавастином у Гента? И что случилось с моей дорогой Теофану? Может быть, она стала монахиней в монастыре Святой Валерии?

Окружающие ее придворные дамы захихикали.

Хью молчал, но когда сплетни коснулись последних новостей – а новостей никаких и не было, – он присоединился к разговору о герцоге Конраде со своей обычной элегантностью, мягко урезонивая слишком энергичных и поддерживая тех, кто надеялся, что Генрих найдет мирное решение для возникающих недоразумений.

– Конечно, – соглашался он, – сила иногда необходима, чтобы получить то, что тебе принадлежит по праву, но Бог также одарил нас красноречием и хитростью, которые мы ценим в мудрых советниках. Лучше напрячь свои силы в борьбе против Кума и Эйка, чем тратить их на междоусобные распри.

Того же мнения, очевидно, придерживался и король Генрих. Он не повернул на юг, в Вейланд. Но когда начались весенние дожди и реки вспухли с началом таяния снегов, север тоже на какое-то время стал недоступен. Ожидая, пока подсохнут дороги, они посещали небольшие королевские имения, разбросанные вокруг Майни примерно в трех днях пути одно от другого. День Мариана и Новый год отпраздновали в Сальфурте, постились на Святую неделю в Альсгейме, Святого Эйрика и Святую Барбару отметили на севере в Эбсхаузене. По дороге из Эбсхаузена во дворец в Терсе Сапиентия почувствовала начало родов.

– В Терсе так удобно, – ныла Сапиентия, расстроенная и испуганная решением отца завернуть в монастырь Святой Ипполиты. – Я хочу в Терсу!

– Нет, – сказал Генрих, и по тону его было ясно, что спорить с ним бесполезно. – Молитвы святых сестер помогут тебе.

– Но они могут за меня молиться везде, где бы я ни находилась.

Хью взял Сапиентию за руку и обратился к королю:

– Ваше величество, но ведь и в самом деле дворец в Терсе больше подходит для появления на свет королевского отпрыска.

– Нет. Вопрос решен.

Сапиентия начала хныкать, хватаясь за живот, король, казалось, сейчас потеряет терпение. Ханна подошла к Сапиентии и зашептала ей на ухо:

– Ваше высочество, какая разница, в какой постели лежать, если Бог помогает вам? Молитвы святых сестер укрепят вас, а послушание даст вам новую милость отца.

Сапиентия прекратила хныкать и сжала руку короля:

– Ты прав, отец. Такой покровитель, как святая Ипполита, даст ребенку силу и храбрость, позволит ему вырасти крепким, сильным, настоящим воином.Генрих просиял и всю дорогу до монастыря не удалялся от дочери, родовые схватки которой усиливались.

Сапиентию приняли в стены монастыря в сопровождении сестры Росвиты, двух прислужниц и лейб-медика маркграфини Джудит, который, будучи евнухом, если и не был женщиной, то мужчиной тоже считаться не мог. Все остальные разместились в зале расположенного рядом с монастырем древнего дворца времен императора Тайлефера, управляемого монахинями. Генрих расхаживал по залу, Хью сидел в углу и праздно листал книгу.

– У нее узкие бедра, – беспокоилась Ханна, вспоминая роды, которые принимала ее мать. Не все они заканчивались благополучно.

– Смотри. – Хатуи рассматривала резьбу, покрывавшую балки зала. Почерневшие от наслоений копоти, растрескавшиеся от времени, перепадов температуры и влажности, рельефы изображали подвиги святой Ипполиты, принесшей святое Слово Господне языческим племенам, населявшим эти места сотню лет назад. – Доброе предзнаменование для ребенка, который должен доказать способность Сапиентии править и которому суждено, когда он вырастет, возглавить «Королевских драконов».

Ханна оглядела старинный зал. Слуги сметали с пола полусгнивший камыш, очищали камины от наполнявшего их пепла, чтобы развести огонь. Народу в зале было много, но все равно стоял жуткий холод. В конюшне в такое время уютнее. У нее в ушах еще звучали жалостные стоны сестры-келаря, предвидящей потерю огромных запасов продовольствия, – для прокормления двора требовалось, конечно же, неимоверное количество съестного.

– Почему все же король не захотел направиться в Терсу? Тамошний дворец намного лучше, да и управляющий более подготовлен к встрече такой оравы.

– Смотри. – Хатуи отошла на несколько шагов от щебечущих клириков. Она поплевала на пальцы и стерла сажу с одного из рельефов, бегущих вдоль балки. Фигура с копьем на изготовку в одной руке, подняв другую руку вверх, надвигалась на отступающих перед нею язычников. Из поднятой руки вырывалось стилизованное пламя. За нею вереницей двигались странные создания, по всей видимости не люди. Было неясно, преследуют они святую или покорно двигаются за ней, чтобы испросить благословения. Клирики отошли в сторону. Хатуи понизила голос:

– Об этом лучше не говорить вслух. Незаконный сын короля Генриха, Санглант, родился в Терсе. Мне рассказал Вулфер. Мать принца, женщина-эльф, была так плоха после родов, что некоторые думали, она не выживет. Королевский двор оставался на месте два месяца, пока она не оправилась и не встала на ноги. Но когда она поднялась с постели, сразу же ушла куда-то, и больше ее никто не видел. Говорят, что она исчезла с лица земли.

– Но куда она могла деваться? – спросила Ханна. – Куда может направиться такое создание? На остров Альбу?

– Больше я ничего не знаю. Может быть, и это неправда.

– А может быть, и правда, – задумчиво протянула Хан на, разглядывая следующий рельеф. Та же фигура, легко узнаваемая по плащу и знаку огня у ладони, приближалась к арке, в которой стояла похожая на человека фигура, окруженная стилизованным узором из перьев. У нее были крылья. На крылатой фигуре был пояс из черепов. Далее – тот же арочный портал в уменьшенном виде: стол, окруженный вертикальными камнями, которые, насколько можно было судить, в этот момент падали наземь, поверженные волею святой.

– А где мученический конец святой Ипполиты?

Хатуи мрачно улыбнулась:

– Вот здесь, она погибает под скалой. – Она показала на завершающий рельеф в конце зала. В противоположном конце в камине вспыхнул огонь, Виллам предложил королю расположиться у камина и отведать вина.

Принцесса мучилась еще долго. Под утро следующего дня, в праздник святого Сормаса, тринадцатый день месяца авриля, она, к всеобщему облегчению и ликованию, родила здорового младенца женского пола.

Генрих подозвал Хью.

– Вы проявили себя как добрый советник моей дочери, – сказал он, одаривая Хью золотым кубком тонкой работы из своей сокровищницы. – Теперь я надеюсь, что она воцарится после меня.

– Бог благословил ваш дом и вашу кровь, ваше величество, – ответил Хью. Хотя в этот день его осыпали комплиментами, он ни словом, ни жестом не выказал неподобающей гордыни, не намекнул на свою роль в этом событии. Казалось, он не замечал и изменения своего положения при дворе.

В этот вечер по просьбе сестры Росвиты он читал фрагменты «Жития святой Радегунды», счастливую историю, несколько неожиданную для жизни святой, о том, как благочестивую молодую женщину, решившуюся остаться чистой и таким образом приблизиться к чистоте небесной, полюбил император Тайлефер. Ухаживая за ней, он поборол ее сомнения. Преклонение перед добродетелями, честью и достоинством императора растопили ее сердце, и они заключили брак, как только она достигла совершеннолетия.

– Пора подумать о замужестве Сапиентии, – заключил чтение король Генрих. – У короля Салии много сыновей.

– Может быть, стоит послать принцессу Сапиентию в Истфолл, когда она оправится? Она наберется опыта управления государством.

– Лучше я буду держать ее при себе, – определил Генрих. – Но Истфолл нуждается в маркграфе. Может быть, туда стоит послать Теофану. – Король размышлял вслух, трапеза шла быстро и весело. Впервые за несколько месяцев, фактически впервые после известия о смерти Сангланта, Генрих казался бодрым.

Три дня пролетели в беспробудных пирах – ведь надобно ж было как следует отблагодарить Господа за такое благословение, ниспосланное королевскому дому! Сапиентия была еще слишком слаба, чтобы появиться на пиру. Кроме того, обычай предписывал неделю оставаться в постели, практически взаперти, чтобы никакие отрицательные воздействия, никакие нечестивые мысли извне не коснулись молодой матери в это благословенное время.

Ханна не уставала удивляться количеству поглощаемой на пирах провизии. Она подумывала, что бы на этот счет сказала ее мать, но потом вспомнила ее же высказывание, что как живет король, так и королевство.

О боже, в это время год назад они покинули Хартс-Рест. С ней были Вулфер, Хатуи и бедный храбрый Манфред. Она коснулась значка «орла». Где-то сейчас Лиат?

2

Лиат присела, обхватив колени руками. Сидеть на земле было невозможно, слишком сыро. Все было в воде. Грязь налипала на колеса и днища повозок, отваливаясь комьями при толчках. С каждой ветви срывался водопад на любого остолопа, который неосторожно ее касался. Трава и деревья плакали постоянно, даже когда дождя не было.

Выступление было отложено до первого дня месяца Сормаса, и все же было слишком сыро для военного похода. Но откладывать больше не стали – слишком уж манила награда.

– Сможешь? – прошептал Алан. Он отступил на три шага. Тоска и Ярость сидели от них в броске камня.

Она не отвечала. То, что собаки продолжали держаться от нее на расстоянии, могло означать, что они чувствуют скрытую в ней силу и опасаются ее. «Дерево горит». Она содрогнулась. Научится ли она когда-нибудь управлять собой? Она должна попробовать.

– У нас не слишком много времени, – поторопил он. – Меня скоро начнут искать.

– Тихо! – Она подняла руку, и он отступил еще на шаг. Собаки скулили. В дереве кроется способность гореть, память огня. Может быть, как пишет Демокрит, крошечные неделимые строительные камешки, сцепляясь вместе, образуют все вещи во Вселенной. В дереве некоторые из них могут представлять огонь. Если она сможет достать огонь через элементарное окно и вызвать в них память и пламя.Древесина жарко вспыхнула. Пламя взвилось до ветвей ближайшего дерева. Лиат откачнулась от обжигающего жара. Собаки, подвывая и ворча, подались еще дальше назад.

– Боже мой! – воскликнул Алан. Он еще отступил и, как бы ища защиты, вытащил кольцо Единства из-за пазухи.

Опустившись на одно колено, Лиат смотрела в огонь. Языки пламени взвивались в небо. Шипели мокрые ветви. Трава вокруг сморщивалась и чернела. Лишь в столь влажную погоду Лиат решилась вызвать огонь. Лишь сейчас можно было отважиться на то, последствия чего она не могла предсказать и контролировать.

Заморосил легкий дождик. Алан накинул капюшон и нерешительно шагнул к ней. Лиат смотрела в огонь и в своем воображении скручивала языки пламени в портал, который позволит ей увидеть что-то в другой части мира.

– Ханна, – прошептала она. И вот – вид этот тоже был как бы шепотом, а не сценой, развертывающейся перед ее глазами. Ханна стоит рядом с Хатуи, все остальное тонет в тенях. Но Лиат видит по осанке Ханны, по ее улыбке, вспыхнувшей в ответ на какое-то высказывание Хатуи, что с ней все в порядке, что Хью не причинил ей вреда.

Засунув руку в плащ, она вытащила золотое перо. Оно сверкало, разбрасывало искры, отражая бушевавший рядом огонь. Алан что-то бормотал. Собаки выли.

– Подобное с подобным, – пробормотала она. – Пусть это будет связью между нами, старой связью.

Как занавес, оттянутый в сторону, открывает для обозрения пространство, так и пламя, не ослабевая, изменило цвет и сдвинулось. Рядом пророкотал отголосок далекого грома. Покров раздвинулся, за ним она увидела волшебника Аои.

Вздрогнув, он поднял глаза. Полускрученный в веревку лен болтается в его руке.

– Что это? – спрашивает он. – Я тебя раньше видел. Она смотрит сквозь горящее перед ней пламя, питаемое деревом, но видит также огонь, горящий на вертикальном каменном столбе. Эта тайна привлекает ее внимание. Она должна говорить, даже если это привлечет тех, кто ее ищет. Но ее первые слова не те, которых она сама ожидала:

– Почему горит камень?

– Говоришь не подумав, – отвечает он. И начинает скатывать веревку на бедре. Но, кажется, он одновременно размышляет. Он без улыбки смотрит на нее сквозь пламя, но в его взгляде нет враждебности. – Ты – человек, – определяет он.

– Как ты сюда попала? Я вижу, что мой подарок дошел до тебя. – (Она крепко сжимает золотое перо, подобное тем, что окаймляют его кожаные рукавицы.)

– Ты коснулась того же, чего коснулся и я. Я не знаю, как это истолковать.

– Прошу вас, мне нужна помощь. Я сотворила огонь.

– Сотворила огонь? – Он резко и кратко усмехнулся. – Огонь существует в большинстве вещей. Его нельзя сотворить.

– Нет, нет! – Она торопится, потому что не знает, сколько времени им с Аланом осталось, пока их найдут, а этот человек – нет, не человек, этот волшебник Аои – единственное существо, к которому она может обратиться. – Я вызвала огонь. То есть элемент огня покоится в дереве, вспоминает свою силу и оживает.

– Огонь не может покоиться. Огонь пребывает в большинстве предметов, в некоторых глубже, чем в других.

– Значит, в камне он глубже, чем я могу достать. Почему этот камень горит?

Он молчит, веревка лежит на бедре.

– Почему ты спрашиваешь, дитя?

– Потому что мне нужно знать, мне нужен учитель.

Он поднимает веревку и крутит ее между пальцами. Белые чешуйки его короткого плаща тихо шуршат одна о другую, напоминая шорох сухих листьев в зимнем лесу. Он оборачивается и смотрит назад, потом снова смотрит на нее:

– Ты хочешь, чтобы я учил тебя?

– Кто же еще сможет учить меня? – Надежда жжет ее сердце сильнее, чем огонь.

Он размышляет. Ракушки, камешки, бусы мигают и переливаются в свете пламени. В его ушах торчат круглые нефритовые шпульки. Черные как смоль волосы собраны в узел на макушке, бороды нет. Темные глаза, не мигая, смотрят на Лиат.

– Найди меня, и я буду тебя учить.

Она не сразу справляется с голосом, как будто он куда-то исчез. Наконец, задыхаясь и торопясь, она выстреливает слова:

– Как мне вас найти?

Он поднимает руку, показывая ей веревку, и указывает на камень:

– Иди. Портал уже существует.

Она поднимается и делает шаг вперед. Жар останавливает ее. Она не может подойти ближе.

– Не могу, – стонет она, чуть не плача. – Не могу. Что мне делать?

– Одна прядь льна ничего не держит. – Он наворачивает прядку льна на палец, слегка натягивает – она рвется. Затем он оборачивает вокруг руки свитую веревку. – Свитые вместе, они выдерживают много. Но для того, чтобы свить веревку, нужно время, как и для того, чтобы пряди знания свить в мудрость.

Он резко встает, оглядываясь, как будто что-то услыхав.

– Они приближаются.

В этот момент она видит за ним тропу, прихотливо вьющуюся между деревьями. Вдоль тропы растянулась короткая процессия, вроде походной колонны короля Генриха, только много короче. Яркие краски настолько ошеломляют ее зрение, что она не может понять, из кого состоит этот кортеж. Она видит лишь золотой диск на древке, окруженный радужно-зелеными перьями на ширину размаха рук рослого воина. Диск вращается, поражая ее своим сиянием.

– Тебе пора, – твердо говорит волшебник. Коснувшись пальцем языка, он протягивает руку вперед, к Лиат, как будто хочет погасить мокрым пальцем свечку. Шипит, испаряясь, влага, горячая вода брызжет ей в лицо. Она отшатывается, потом снова приближается к огню, но завеса задернута, занавес опущен.

Она стоит перед огнем, из которого вверх, в прохладный весенний воздух, взвивается остаток влажной дымки.

– Лиат! – На локоть ее ложится рука, но это лишь Алан, стоящий на коленях за ее спиной. – Мне показалось, ты сейчас шагнешь в огонь.

Она лизнула палец и протянула его к огню – никакого действия.

– Если бы только я могла…

– Ну, ну, не расстраивайся, – успокаивал он, не обращая внимания на собак, рычащих на пламя.

Она увернулась от его руки и шагнула назад. Кожа лица уже, кажется, испеклась, к ней было не прикоснуться.

– Я видела волшебника Аои. Он сказал, что будет меня учить, если я смогу пробраться к нему.

Он с подозрением посмотрел на огонь:

– Следует ли доверять Погибшей Душе? Они ведь не верят в Бога Единства.

– Может быть, именно поэтому, – медленно промолвила она, сама пытаясь понять причину. – Я для него просто любопытная вещица. Он ничего от меня не хочет, в отличие от остальных.

– Но как ты можешь видеть сквозь огонь?

– Этого я не знаю.

– Это тайна, как и мои сны, – согласился Алан, оставляя этот вопрос. Он заслонился от жара рукой. – Как жжет! – воскликнул он, и Лиат опустила голову, пристыженная, думая, что он теперь понимает, какие ужасные вещи она творит, что он будет презирать невежественное, неученое, нетренированное дитя колдуна. – Подумать только, что бы ты могла сделать таким огнем!

– Я уже достаточно натворила, – горько пробормотала она. В памяти всплыло лицо «льва», одного из погибших при пожаре.Никто из нас не без греха, – заметил он. – Но если ты научишься делать что-то полезное…

– Вызвать огонь на Эйка? Сжечь Гент и всех бедняг, которые гниют в нем?

– Нет, перестань. Если хотя бы испугать их огнем, обратить в бегство…

– Алан, ты же воевал против Эйка. Ты же знаешь, что они не боятся огня.

– Да. Я знаю, в городе рабы. Так, во всяком случае, говорят. Если сгорит город, сгорят и они. – Он нахмурился, посмотрел на нее: – Надо сказать отцу.

– Нет! – В этом вопросе у нее не было сомнений. – Если король узнает, что я сожгла дворец в Аугенсбурге, если узнают епископы, – как ты думаешь, что они со мной сделают?

Он озабоченно отряхивал плащ от пепла.

– Они арестуют тебя как злодейку и пошлют на суд скопоса, – согласился он.

– Но я буду тебя защищать. Я тебе верю.

– Это только добавит еще одно обвинение: что я околдовала тебя. Нет, они ни за что не поверят злодейке, вызывающей огонь. Кроме того, они не поверят, что я не могу им управлять. Они будут уверены, что я просто не хочу или что я еще опаснее из-за того, что разучилась управлять огнем.

– А ты совсем не можешь управлять им? – Он нервно посмотрел на бушующее пламя.

– Я даже не могу его погасить, – сказала она с отвращением. – Я могу только зажечь его.

– Но отцу сказать надо, Лиат. Он тебя не осудит. У него слишком много на совести, чтобы осуждать других.

– Но он может приказать мне сжечь Гент. Если он это сделает и если это сделаю я, сколько погибнет рабов?

Он заколебался. Он достаточно хорошо знал графа, чтобы понимать, что она права. Исходя из военно-тактических соображений, граф без колебаний пожертвует рабами, да и вообще мирными жителями, ради взятия Гента. Да еще к тому же за Гентом маячила благородная невеста для сына.

Из завесы дождя и тумана послышались крики.

– Они обнаружили мое отсутствие, – сказал Алан. – Срежь путь, тогда они вообще не заметят, что тебя не было. Если они и найдут огонь, тебя никто не заподозрит.

– Хорошо, милорд. – Она сама не поняла, была ли она ему благодарна за заботу или ее смешило вдруг проявившееся в нем высокомерие. У Алана совершенно не было присущего аристократам зазнайства, но, как и у Па, было у него какое-то чувство собственного достоинства, заставлявшее и других уважать его.

Рванувшись к огню, он схватил две горящие ветви в обе руки и отпрыгнул.