Текст книги "Собачий принц"

– Строиться! – закричала Сапиентия, но времени на построение не оставалось. Поддавшись самоуверенному порыву, она позволила войскам слишком широко растянуться по местности.

– Пошлите «орла» за помощью! – крикнул Хью. – Если они ударят сзади, а мы будем защищаться здесь…

– Нет! – рассердилась принцесса, оглядывая через плечо оставшихся при ней всадников.

Поджигатели ладей спешно вскакивали в седла и скакали назад. В одного из них попала стрела, пущенная лучником с судна, он упал под ноги своей лошади и забился в конвульсиях.

– Не хочу, чтобы говорили, что я запросила подмоги при первой опасности. Да поможет нам святая Перпетуя! Кто со мной? – Подняв меч, она пришпорила лошадь и понеслась к строю Эйка. И принцесса, и ее лошадь имели боевой опыт и не боялись сверкания копий и каменных топоров.

Хью выругался. Прежде чем Ханна успела последовать за принцессой, он схватил ее за локоть:

– Скачи к королю! – Он подтолкнул ее, выхватил мечи кинулся догонять Сапиентию.

Севернее строй Эйка уже вышел на берег, отрезав Ханне путь в том направлении. Принцесса Сапиентия исчезла в вихре схватки. Некоторые всадники покидали поле боя, другие, наоборот, пытались догнать принцессу и присоединиться к ней. Люди и Эйка дрались ожесточенно – одни за жизнь, другие за честь. Чтобы выполнить поручение, Ханна должна не допустить, чтобы бой поглотил ее.

Она повернула лошадь к югу, вдоль берега, к развалинам Гента. На скаку, под ритмичное похлопывание древка копья по бедру, она начала молиться.

4

Санглант перебежками вел их по улицам Гента. Пятый Сын вывел войска, но отставшие Эйка шныряли по городу, уклоняясь от стычек, так как барабаны молчали, а Кровавое Сердце и его иллюзии исчезли.

Под бесстрастным оком небесного светила Санглант был, пожалуй, не столько отвратителен, сколько удручающе жалок. Но в окружении пяти мощных собак – все, что осталось от его верных «драконов», – он внушал и ужас. Он был «Королевским драконом». Сейчас, кроме осанки принца, мало что отличало его от его собак.

Но убивать он не разучился.

Стычки были кратки. Лавастин потерял в соборе троих солдат. В городе потерь не было. Потому что с ним был Санглант. Завидев его, Эйка старались убраться с дороги.Городские ворота были открыты, мост охраняли люди Ульрика с ним самим во главе. Они всматривались вдаль, пытаясь разобрать, что происходит на поле боя. Наблюдение осложнялось облаками пыли и рельефом местности.

– Милорд граф! – воскликнул Ульрик, завидев приближающуюся группу.

– Берегись! – крикнул один из людей Ульрика. В них полетели стрелы. Один из солдат схватился за бедро, другой упал, держась рукой за простреленное горло.

Санглант зарычал и прыгнул в растущие неподалеку кусты, собаки за ним. Лиат заметила четырех затаившихся там Эйка и вскинула лук.

Стрелять было уже не в кого. Двоих опрокинул Санглант, его собаки рвали в клочья оставшихся. Одна из собак была тяжело ранена, и ее мигом добили другие.

Лавастин резко повернул голову. Лиат проследила за его взглядом и увидела группу кавалеристов, вырвавшихся из-за пыльной завесы битвы. Всадники замахали руками и закричали. Вот уже лорд Жоффрей подскакал к графу. С ним следовало два десятка людей и несколько оседланных лошадей без всадников.

– Кузен! – закричал он и спрыгнул с лошади, чтобы схватить графа за плечо.

– О Господи, я уж и не чаял увидеться вновь…

– Что вы знаете о тех, кто остался на холме?

Лорд Жоффрей мог только развести руками. Тут глаза его расширись, он увидел, как какое-то непонятное существо схватило одну из лошадей, взмахнуло копьем и галопом помчалось к самому густому облаку пыли на северо-западе. Все это было проделано совершенно беззвучно, что придало ситуации еще больше загадочности.

– Владычица над нами! Что это?

– «Орел»! Скачи за ним! – крикнул Лавастин. – Король не простит, если я допущу, чтобы принц снова погиб, – добавил он, обращаясь уже к Жоффрею. – Он не в своем уме. – Это граф пробормотал уже совсем под нос сам себе. – И снова к Жоффрею: – Король прибыл? Я не знаю, кузен. Там такое безумие! Полная неразбериха, ужасные потери, – он показал на свой отряд.

– Слава Богу, ты выжил, – сказал граф примерно с тем же выражением, с каким называл Сангланта безумным. – «Орел», живее!

Исполнить приказание всегда легче, чем размышлять. Лиат вскочила на подведенную ей лошадь и пустилась прочь, как раз когда появилась новая группа Эйка и завязалась очередная стычка.

Хаос.

Она скакала сквозь битву вслед за несшимся молнией Санглантом. Одни Эйка бежали сломя голову, другие отступали организованно, кавалерия истребляла первых и ломала строй вторых.

Санглант направлял лошадь туда, где схватка была особенно жестока. Без сомнения, он был храбр, возможно, безумен. Он на ходу построил и возглавил группу кавалеристов, отрезанную от своего отряда и капитана. И вот она уже слышит его имя, повторяемое как заклятие. Она просто пытается держаться подальше от Эйка, потому что здесь у нее мало шансов сделать удачный выстрел и много шансов быть сбитой сзади. К счастью, большинство Эйка уже отступают. И конечно, она всеми силами старалась не потерять Сангланта из виду.

Один раз перед нею мелькнуло, но сразу исчезло фесское знамя. Знаменосец скакал с герцогиней и ее войском, а она – против ветра и за Санглантом.

Лиат уже не знала, где она. Глаза слезились от клубящейся пыли и слепящего заходящего солнца. Впереди солдат-кавалерист сбил одну из собак Сангланта и нацелился на другую, которая ничего не подозревала.

Но Санглант все видел. Он развернул лошадь и плашмя хлопнул солдата мечом по плечу. Тот рухнул наземь, и Санглант задержал собак перед самым носом поверженного кавалериста. Лиат не слышала, что крикнул ему принц, лишь увидела, как перепуганный солдат снова карабкается на лошадь.Раздались звуки горнов и крики:

– Принцесса! Принцесса в окружении!

– Сюда! Стройся! – закричал принц. Его хриплый голос перекрыл шум боя. Одержимый пылом битвы, он уже не казался так страшен, как в соборе, когда был пленником Кровавого Сердца, диким животным на цепи. Люди строились по его приказу, следовали за ним, объединялись вокруг него, уверенные в победе. Там, где была прижата к реке и окружена принцесса Сапиентия, сводный отряд Сангланта ударил на Эйка с тыла и отвлек их от рядов расстроенной кавалерии.

– Король! Король Генрих!

Лиат не видела принцессу, весь фланг был смят. Когда Эйка были окончательно опрокинуты, Санглант развернулся и поскакал на северо-запад, к сонным заброшенным полям. Она последовала за ним.

Он скакал не оглядываясь. За ним неслись три собаки. За спиной Лиат услышала конский топот и, обернувшись, увидела десяток с лишним людей, в которых по накидкам узнала его временных подчиненных, кавалеристов сформированного Санглантом отряда.

Впереди деревья и кустарник росли вдоль берега одного из рукавов реки. Найдя оставленную им лошадь, она спешилась и благоразумно подождала, когда подъедут кавалеристы.

– Бог мой, «орел», – обратился к ней один из них, судя по броне и осанке капитан. – Ведь это принц Санглант? Мы думали, он убит.

– Он был в плену.

– Больше года, надо же! – Люди что-то бормотали, иона поняла, что рождается новая легенда о подвигах Сангланта, о его храбрости и силе. – Но куда он делся?

Они пошли по его следу, отмеченному не только примятой травой, но и обрывками того, что когда-то было одеждой. Меч и золотую цепь он оставил у кромки воды.

Когда они дошли до берега, он, стоя в воде, уже срывал с себя и отбрасывал последние ошметки, которые налипли на тело. Собаки вырывали их друг у друга как изысканные лакомства, не давая им уплыть по течению.

– Милорд принц! – Капитан вышел вперед, но собаки сразу завыли и направились к берегу.

Санглант гавкнул на них. Именно гавкнул, это не была словесная команда. Они сразу уселись у кромки и рычали, если кто-нибудь подходил слишком близко. Принц пригоршнями набирал песок и тер сначала кожу, потом волосы, как будто стараясь стереть их с себя.

– Господи, благослови! Кожа да кости! – вздохнул один из солдат постарше.

Но, как будто в грубом речном песке заключалась какая-то магия правды, из этого растирания появлялось нечто узнаваемое, хорошо знакомый всем человек, единственной одеждой которого была сейчас вода, и то только до пояса.

Я никогда не полюблю другого мужчину.

Так давно это было сказано, так безотчетно! О чем она думала, когда говорила это Вулферу?

Санглант обернулся. Если он и заметил ее, то не подал виду. Он вытянул вперед руку.

– Нож! – попросил он.

Но капитан сначала снял броню, стеганку и рубаху и лишь затем, с рубахой и ножом, направился к Сангланту. Собаки рыкнули, но принц прошел вперед и успокоил их.

Лиат не сразу опустила глаза. Теперь, когда он несколько отмылся, было видно, что, хотя волосы очень отросли, бороды у него не было. Не было волос и на груди, зато ниже он во всем напоминал особей одного с ним пола. Она быстро отвела глаза. Это не работа с солдатами Фелла в устье, где все они были равны и ни у кого не было времени стесняться. Он не был диковинкой, нечего глазеть.

Когда она снова подняла глаза, его наготу уже прикрыла длинная рубаха, простая, добротная одежда из хорошего, нового полотна. Хоть она и пропотела у шеи и под мышками, но все же первая за год настоящая одежда. Несколько коротковата и чересчур свободна, причем не только из-за неимоверной худобы Сангланта: капитан оказался на полголовы ниже, но весьма широк в плечах. Взяв нож, Санглант начал кромсать волосы.

– Милорд принц, позвольте я попробую, – предложил капитан жалостливым голосом.

Санглант задержал нож:

– Нет. – Только теперь, как будто лишь очистившись от следов своего плена, он может признать ее, Санглант посмотрел туда, где она скрылась за широкие спины солдат, и произнес: – Лиат.

Она вышла вперед. Нож заточен отлично, отца своего она стригла часто, хотя, конечно, это совсем другое.

Он резко и с глубоким вздохом опустился на колени. Запах плена еще не вполне улетучился, но стоять так близко уже не было противно. Его волосы слишком густы и спутаны, чтобы быстро очиститься, но иногда она задевала его кожу и закусывала губу, чтобы не задрожать.

– Что это? – Она царапнула тыльную сторону руки о железный ошейник. Он много раз натирал кожу, и сейчас она вновь начала кровоточить.

– Оставь.

Лиат повиновалась.

Длинные лучи солнца ломались на поверхности воды. Черные клочья волос падали на землю. Птицы умолкли, кроме какой-то невелички, жалующейся в камышах на неспокойную жизнь. Вдалеке запел военный гори. Фыркали и ржали лошади. Кто-то шептался. Кто-то отошел по нужде. Деликатно – подальше, за деревья, но она все равно слышала.

– Его сердце, – вдруг прошептал Санглант. – Как ты поняла, что оно в теле жреца? И чье сердце спрятано в Рикин-фьолле? Жреца?

– Я не понимаю. – Но, возможно, она начала понимать. Она сказала это, чтобы он не замолк, чтобы слышать его голос.

– Его нельзя было убить, потому что он спрятал свое сердце. Он… – Санглант замолчал так внезапно, как будто вдруг потерял дар речи.

– Готово, – сказала она быстро. Ей просто нужно было сказать что-то – что угодно. Она разрывалась между только что полученным обещанием его близости и полным неведением о том, кем он теперь стал и насколько отличается от того человека, которого она полюбила год назад в осажденном Генте. – Пока придется ограничиться этим. Могу еще расчесать, гребень у меня с собой. – Тут она вспыхнула, проклиная свою болтливость. Волосы мужчины, кроме него самого, расчесывают лишь матери, жены и слуги.

Не отвечая, он встал и повернулся – не к ней. Она наконец тоже обернулась, услыхав треск в зарослях. Приближалась еще одна группа всадников.

Солдаты уже преклонили колени. Она слишком опешила, чтобы это сделать, и приняла подобающую позу уже в самый последний момент, когда из-за деревьев появился король.

Генрих быстро вышел вперед и остановился шагах в десяти от принца. Все молчали. Журчал, обегая упавшее в воду бревно, поток, да пела все та же птичка.

Молчание затягивалось, и птичка в камышах замолкла. Зато, ободренные тишиной, в кронах деревьев запели другие, более крупные птицы. Из листвы вылетел дятел, желтым пятном мелькнувший на фоне зелени. Лиат все еще держала в одной руке нож, а в другой последний клок волос с головы Сангланта.

– Сын мой, – нарушил молчание король. Его голос был грубым, но она видела текущие по щекам короля слезы и услышала в этой грубости всю глубину переживаний прошедшего года и первый расцвет новой радости.

Ничего больше не сказав, король расстегнул золотую, украшенную сапфиром пряжку, снял с плеч короткий плащ и накинул его на плечи Сангланта. Сам – как слуга. Лиат видела, как от волнения дрожат его руки. Перед ним живым стоял сын, которого он считал мертвым.

Санглант рухнул перед отцом на колени, тоже во власти переживаний, и прижал свою влажную голову к рукам Генриха, как грешник, ищущий отпущения грехов, или ребенок в поисках утешения.

– Встань, сын, встань, – быстро сказал король. Потом он тихо засмеялся. – Ты только появился, а я уже слышало тебе множество историй. О храбрости в битве, о твоем сводном отряде…

Санглант не поднял взгляда, но в его голосе сквозила жестокость:

– Я убивал бы и убивал их, если бы мог.

– Боже, помилуй нас, – устало произнес Генрих. Он подхватил сына под локоть и поднял его. – Как ты выжил?

Как бы в ответ – единственный ответ, который он мог дать, – Санглант повернул голову и посмотрел на Лиат.

5

Первыми Лавастина учуяли собаки. Они рванулись от Алана – все, даже Тоска и Ярость – и с радостным лаем понеслись вниз по склону, задрав хвосты. К разрушенному лагерю на вершине приближалась группа всадников. Перешагивая через мертвых и умирающих, Алан побрел навстречу отцу.

Вдоль валов, где лежали груды мертвых Эйка, бродили немногие выжившие. Они искали среди трупов раненых, которых еще можно спасти. Алан отдал потрепанный штандарт Лавастину.

– Я уж и не надеялся, что ты жив, – сказал он. Из глаз брызнули слезы.

Лавастин поднял бровь:

– Я ведь сказал, что вернусь сюда, чтобы встретиться с тобой.

Он взял Алана под руку и повел вниз, подальше от предстоявшей здесь неприглядной работы: мертвых Эйка нужно было раздеть, снять с них все ценное и сжечь, своим павшим воздать последние почести. Долина реки представляла собой такое же отвратительное зрелище. Как будто половодье выкинуло на сушу множество трупов и разбросало их причудливыми узорами.

– Наш капитан погиб. Серую Гриву я тоже потерял. Эйка нас совсем задавили. Так мало выживших…

– Удивительно, что вообще кто-то выжил. Не падай духом, Алан. Я не оставлю семью капитана без поддержки. Я тоже скорблю о нем. А Серая Грива нашлась, она совершенно невредима. Что до Привста… – Он потрепал собак, позволив им облизать себе руку. Что это блеснуло в уголке его глаза? Если и слеза, то ветер с реки быстро высушил ее.

Да и была ли она? Игра света и тени, не более того.

Их окружили пехотинцы Лавастина. Они рассказывали графу о подвигах Алана, о том, как он собственноручно поразил гиганта принца, как сиял неземным, конечно же божественным светом.

Алану было стыдно слушать этот рассказ, но Лавастин лишь серьезно кивал, положив руку на плечо сына с таким видом, как если бы хвалили его собственность. Лишь лорд Жоффрей нетерпеливо ерзал, оказавшись в тени своего кузена.

– Пора отправляться к королю, – сказал Лавастин. – Следует представиться ему и обсудить кое-какие вопросы.

– Здесь тоже работы по горло, отец…

– Мы убили Кровавое Сердце, разгромили Эйка. Все получилось, как я запланировал.

– Кузен! – вырвалось у лорда Жоффрея. – Вот это было запланировано? – Он показал на остатки кавалерии Лавастина – полторы сотни усталых, израненных всадников. У Алана осталось менее сотни пехотинцев, столь же грязных и окровавленных. Лицо Лавастина тоже не блистало чистотой. Одна щека была разбита и покрыта множеством мелких порезов.

Ветер играл штандартом Лаваса, собаки на ткани шевелились, как будто учуяли вдали добычу. Граф вытащил из своей светлой бороды веточку и отбросил ее, недовольно поморщившись. Ветер пах кровью и смертью. В воздухе уже кружили падальщики, но по полю сражения бродило слишком много народу, сдирая с Эйка кольчужные юбки, собирая оружие и проверяя, нет ли среди тел раненых, которым еще можно оказать помощь.

– Я тоже скорблю о потерях, как и всегда. Но мы взяли Гент без помощи короля. Поэтому, когда мы встретимся, я смогу преподнести город в дар Генриху.

– И какой от этого прок? – спросил Жоффрей.

– Польза не мне. Ему. – Лавастин указал на Алана. Жоффрей заметно побледнел, но смолчал.

– Гент взяла моя армия, поэтому у меня есть права на город.

– Но эти земли наследуют дети графини Хилльдегард, – возразил Алан.

– Если они еще живы. Если они пережили зиму и рейды Эйка. Если ее родня достаточно сильна, чтобы повлиять на короля. Но если Генрих склонится ко мне, почему бы ему не отдать Гент, который, кстати, принадлежит его короне, в приданое Таллии? Тогда он перейдет в наши руки при заключении брачного договора. Или как утренний подарок. Будучи дочерью герцогини, она может сделать такой подарок тебе как сыну простого графа. – В последних словах Лавастина сквозила ирония. – Ты тоже можешь символически одарить его. Разве не так, Жоффрей?

Жоффрей просто кивнул головой. Земли и наследное имущество его жены Альдегунды стоили больше, чем все, на что он мог хоть когда-то надеяться, – например, графство Лавас.

– Сколько раздоров возникло из-за того, что жених и невеста равного ранга старались перещеголять друг друга богатством утреннего дара, сколько крови пролилось! Более весомый дар от новобрачного низшего ранга считался, да и сейчас считается, вызовом, оскорблением. Вот мы и не будем прямо просить у короля Гент. Но через Таллию мы можем заявить притязания на эти земли и на долю прибылей с торговых и портовых сборов.

Они отправились в путь. Три десятка всадников и вдвое большее число пехотинцев представляли собой довольно странную, но внушительную процессию. Когда они пересекли поле отгремевшей битвы и добрались до лагеря короля, сгущались сумерки. Над королевским шатром вечерний ветерок трепал знамя Генриха. Перед шатром сколачивались столы и выставлялась снедь для праздничного пира. В основном готовили мясо. На превращенных в пастбища пашнях вокруг Гента во множестве виднелись стада крупного скота, козы, отары овец. Хлеб, испеченный в Стелесхейме перед отбытием в Гент, не очень свеж. Были припасены и различные редкие яства и напитки. Король должен отметить такую победу достойно.

Вместе с Аланом Лавастин преклонил колени перед королем и весьма уверенно, чуть ли не дерзко, преподнес ему Гент. Он имел на это право, так как его войска стояли в воротах города. Но Генрих ожидал этого. Стул справа от короля пустовал, и Генрих пригласил графа занять это почетное место.

Слева от короля сидел молодой незнакомец с очень худым лицом, неспокойным взглядом и смуглой кожей. Слуги донесли, что это вновь найденный сын короля. Одеждой он не выделялся среди собравшейся знати, но вместо золотой цепи его шею украшал грубый железный ошейник раба. Он все время молчал.

На Алана была возложена почетная миссия. Он стоял справа от короля и доливал в его чашу вино. Со своего места он видел – и слышал – склоки придворных, возбужденных голодом и наступившим после кровопролитной битвы облегчением.

Справа от Лавастина принцесса Сапиентия, вытесненная со своего обычного почетного места, жаловалась герцогине Лютгард:

– Он украл мою победу!

– Я слышала несколько другую версию. Говорят, у тебя – с чего бы это? – вдруг полностью рухнул фланг и он прибыл как раз вовремя, чтобы позволить тебе сорганизоваться для эффективных действий.

Сапиентия возмущенно фыркнула. Отец Хью, советчик Сапиентии и мучитель Лиат, бесследно исчез. Лиат стояла в тени, поодаль, за подтянутой женщиной-«орлом», которая иногда подходила к королю и шепотом передавала ему донесения разведчиков. Рука Лиат покоилась на плече еще одной женщины-«орла», светловолосой и круглолицей. Алан помнил ее по битве при Касселе. Обе оглядывались по сторонам, как бы высматривая отсутствующих, которые еще недавно сидели за этим столом.

Потери армии Генриха были невелики. Больше всего павших было в отряде Сапиентии, оказавшейся зажатой между отступающими Эйка и их судами.

В командном составе армии Лавастина и его кузена кроме них мало кто выжил. Лорд Деди убит, тело леди Амалии еще не найдено. Лорд Уичман извлечен из-под горы трупов живым, но никто не решался предсказать, выживет ли он, – так тяжело было его состояние. Лишь капитан Ульрик прошел все испытания почти без потерь.

Но больше всего Алан скорбел о множестве безымянных, не помянутых на этом пиру людей. Выросший в деревне, он знал, какое горе принесут в их дома известия с поля боя. Кто возделает их поля? Кто женится на их невестах? Как нерожденный сын может занять место павшего?

Когда начали разносить блюда, было еще светло, но в дальнем конце стола уже зажгли факелы. На востоке, над развалинами Гента, вставала луна, своим мрачным светом освещая поля, где вперемешку лежали мертвые люди и Эйка.

Перед королем и его вновь обретенным сыном поставили блюдо.

Принц мгновенно набросился на еду, как голодная собака на объедки. За столом послышались быстро смолкшие сдавленные смешки. Завыли и загавкали псы принца, тут же вой и лай подхватили привязанные поодаль собаки Лавастина.

Принц сразу вскочил. С его губ капал жир. Король взял его за руку. Алан ощутил прилив жалости к принцу. Он вышел вперед, отвлекая на себя внимание, и занялся вином.

С очевидным усилием, с трясущимися руками принц снова сел и принялся за еду. Теперь он ел медленно, так очевидно сдерживаясь, что любой видел, чего ему это стоило.

– Ваше величество! – начал Лавастин, взглядом велев Алану отодвинуться. – Мне и моему народу дорого освобождение Гента и уничтожение чудовища, которое так долго держало вашего сына в плену.

– Я признаю ваши усилия и высоко ценю их, – произнес король, с усилием отрывая взгляд от сына и поворачиваясь к графу.

– Мы говорили о союзе между моим сыном и леди Таллией.

– Вы откровенны со мной, граф Лавастин.

– И всегда останусь откровенным, ваше величество. Итак, вы знаете, чего я хочу и какую цену я заплатил, чтобы этого добиться.

– Но знаете ли вы, чего я хочу от вас в обмен на исполнение ваших желаний?

– Нет, ваше величество, не знаю, но хочу знать.

Король посмотрел на Алана:

– Ваш сын хорош собой. А чего стоят его храбрость и ратное умение! Оборона этого холма против такого натиска Эйка – подвиг, невероятное свершение! Я не возражаю против его женитьбы на леди Таллии, если вы от своего имении от имени наследника поклянетесь поддерживать все мои начинания…

Прежде чем Лавастин открыл рот, принц вскочил и неверной походкой побежал в темноту. Король сделал движение, желая последовать за ним.

– Ваше величество, позвольте мне. – Алану показалось, что он понял причину бегства принца. Король согласно кивнул, и Алан тоже кинулся во тьму.

Он сделал лишь несколько шагов, когда рядом возникла Лиат.

– Что случилось? – спросила она. В ее взгляде была тревога, как у пса в грозу.

– Ничего серьезного, – тихо сказал он, успокаивая ее прикосновением. – Но лучше я пойду один. Вряд ли он захочет, чтобы ты видела его, когда ему плохо. – И он зашагал дальше.

Лиат кивнула и вернулась к «орлам».

Алан со своими людьми догнал принца за пределами лагеря. Сангланта тошнило. Когда рвота прекратилась, он отряхнулся.

– Слава Богу, никто не видел, – страдальчески пробормотал он.

Алан рискнул приблизиться. Он положил руку на плечо принца, который от прикосновения вздрогнул и заворчал, как собака.

– Тихо! – сказал Алан твердо, как сказал бы своей собаке. Принц, казалось, опомнился. – Когда долго голодаешь, нельзя есть сразу много сытной пищи, говорила моя тетя Бел. Она долго была моей тетей, – поправился он, обращаясь к своей совести.

– Ты кто? – спросил принц странным хриплым голосом, казавшимся скорбным, хотя хозяин его был лишь истощен и болен. Он уже достаточно пришел в себя, чтобы вытереть рот тыльной стороной ладони.

– Я сын Лавастина.

Снова залаяли псы, принц поднял голову и принюхался, затем вздрогнул и снова превратился в человека.

– Боже милостивый, освобожусь ли я хоть когда-нибудь от цепей Кровавого Сердца?

– Это ошейник. – Алан не знал, почему он говорит так свободно. Может быть, этот полудикий принц не внушал ему такого пиетета, как король. – Трудно стряхнуть влияние Кровавого Сердца, пока эта штука на шее.

– Ошейник напоминает мне, что он со мной сделал, напоминает, как он меня называл. – В голосе принца слышалась горечь, и Алан ему глубоко сочувствовал.

Но даже Алан не был свободен от любопытства.

– А как он называл?

Принц лишь покачал головой:

– Спасибо за доброе отношение. Я уже могу вернуться. Они вместе вернулись к королевскому столу, где монарх потягивал вино, а подданные налегали на еду с добросовестным усердием людей, сгорающих от любопытства, но понимающих, что хозяину не придутся по вкусу их вопросы. Принц с преувеличенной осторожностью сел и еще более осторожно стал отпивать из чаши и подолгу жевать маленькие кусочки мяса и хлеба. Иногда его ноздри вздрагивали, он вскидывал голову и осматривал собравшихся, как будто услышав какой-то рассердивший его шепот. Больше никаких происшествий не последовало, все от души ели, веселились и пили, не боясь, что вино иссякнет.

– Ты держался хорошо, уверенно. Я могу гордиться тобой, – говорил Лавастин сыну, когда они устроились в палатке, взятой для них у придворных меньшего ранга. – А вот принц Санглант скорее похож на одну из своих собак, чем на человека. Наверное, сказывается влияние материнской крови. – Он почесал за ухом Ужаса. Алан обрабатывал рану на спине Страха. Он уже перевязал лапу Рьяного и промыл рану Тоски.

Теперь можно было заняться лицом Лавастина. Кроме собак, в палатке никого не было. Снаружи слышался гомон военного лагеря. Подносили раненых, прибывали и отправлялись разведчики, собирали трофеи. В поле сжигали трупы Эйка и перекликались часовые.

– Он очень страдал, – сказал Алан, потрепав Страха по шее.

– И все же выжил. Говорят, собаки Эйка следовали за ним так же преданно, как когда-то «драконы». Что ты на это скажешь?

Алан засмеялся:

– Что же мне говорить, если я сам весь в собаках. Лавастин хмыкнул:

– И то правда. – Он зевнул, потянулся, но вдруг охнул. – Конечно, в твоем возрасте у меня после такого дня, как сегодня, не ощущалось ломоты в костях. Странный этот принц Эйка. Взял и отпустил нас, хотя мог убить. С твоей стороны очень дальновидно было отпустить его на волю.

– Даже если я пожертвовал вместо него Лаклингом? – Старый стыд еще жег Алана.

– Кто такой Лаклинг? – Лавастин снова потянулся и зевнул. Потом привязал собак и позвал слугу, чтобы тот снял с него сапоги. – А что случилось с «орлом»?

Алан понял, что о Лаклинге можно больше не говорить.

– Она вернулась к своим обязанностям.

– Хорошо, что ты добился ее доверия, сын. Сдается мне, что женитьба на леди Таллии позволит вам иметь в свите «орлов». Постарайся заполучить ее. У нее есть особенные способности, которые могут пригодиться.

Женитьба на Таллии. Все, что Лавастин говорил после этого, пронеслось мимо Алана, не оставив следа, подобно ночному бризу. Женитьба на Таллии.

Лавастин продолжал рассказывать о том, что Генрих собирается послать за Таллией и привезти ее ко двору, но Алан все еще плохо его слышал. Потом они улеглись. Алан лежал рядом с отцом, закрыв глаза, и перед ним, обжигая мозг, мелькали ужасные сцены битвы. Роза на груди горела. Но постепенно боль стихла, спокойное сопение собак и ровное дыхание отца погасили кошмарные видения и вызвали им на смену лицо Таллии, обрамленное распущенными пшеничными волосами. Его жена. Связанная с ним взаимным обетом, в присутствии свидетелей скрепленным епископским благословением.

Он заснул и увидел сон.

Течение и ветер на его стороне. Он уже чует море и эстуарий. Его восемь людей причаливают к пляжу на западном берегу. Он высылает разведчиков узнать, не рыщут ли солдаты Мягкотелых в поисках Детей Скал. Конечно же, они слишком заняты, они добивают тех, кто бежал в беспорядке, и хоронят своих павших. Печаль отвлекает их.

Конечно, смерть Кровавого Сердца нанесла большой урон Детям Скал, но глупо не извлечь из нее всей возможной выгоды. Ни один из честолюбивых детей Кровавого Сердца не посмел бы убить колдуна, боясь отмщения. Теперь месть падет на другого.

Кто из сыновей вождя выжил в поражении? Кто вообще не дрался под Тентом, еще до этого отправившись в рейдына восток? Все это нужно учесть, прежде чем решить, как и когда действовать.

Старый жрец сидит в брюхе ладьи и поет всяческую чушь, стирая кровь, сочащуюся из раны на груди, и слизывая ее с пальцев.

– Как ты это сделал? – спрашивает он у иссохшего старикана. – Зачем ты это сделал?

– Почему ты так любопытен? – спрашивает старый жрец, изъясняющийся почти исключительно вопросами.

– Кровавое Сердце нашел твое сердце в Рикин-фьолле. Он велел тебе спрятать там его сердце вместо твоего.

– А кто-нибудь найдет теперь мое сердце? – кудахчет старикашка.

Конечно, жрец полубезумен. Все они такие: это цена их могущества.

– Что случится с твоим сердцем? – снова спрашивает он. – Как ты умудрился спрятать сердце Кровавого Сердца в своей груди, если должен был сохранить его во фьолле?

– Неужели он думал, что он умнее меня? – Старый сморчок фыркает, на мгновение в его безумных глазах мелькает коварство. Жрец очень стар, самый старый из всех, кого он когда-либо видел. – Он думал, что я возьму свое старое сердце туда, где может произойти сражение? Ведь меня же могли убить!

– Значит, ты боишься смерти? Проклятие братьев гнезда…

– «Проклятие! Проклятие!» Разве я похож на неоперившегося птенца? Я развернул проклятие. Я украл голос Кровавого Сердца и договорил за него. Хэй! Хой! – Он запел нервно и беспорядочно. Песня напоминала реку, текущую вспять. – Проклятие это падет на того, чья рука направила клинок, пронзивший его сердце. Алалай!

Пожалуй, больше от него ничего не добиться. Он проверяет цепи, которыми скован старик, и обращается к своим солдатам. Половину этих братьев он оставляет караулить суда, остальные отправятся с ним на север, к самому устью реки.

Пятый сын пятого помета, он научился использовать свой опыт, научился учиться. Он был в плену у графа Лавастина, его судно тогда заперли в устье речушки Венну. Больше этого не случится. Если в устье приготовлена западня, он об этом узнает.

Он носом учуял людей, солдат, еще до того как увидел маленькое укрепление на утесе, замаскированное естественными зарослями и срубленными ветками и кустарником. Некоторые растения еще живы, но, пробуя языком воздух, он чувствует вкус и запах гнили.