Текст книги "Хороший, плохой, неживой"

– Рэйчел попросили больше туда не приезжать, когда она устроила скандал, – сказала мама, – а не потому, что она выздоравливала. Ей вступило в голову наказать одного мальчика iu то, что девочек дразнил.

– Мальчика! – передразнила я. – Хулигана. Он там был старше всех.

– И что ты сделала? – спросил Ник с веселым интересом. Я встала налить себе кофе.

– Забросила его на дерево.

Дженкс хихикнул, а мама постучала ложкой по краю кастрюли.

– Ну, не скромничай. Рэйчел подключилась к лей-линии, па которой был построен лагерь, и забросила мальчика на тридцать футов вверх.

Дженкс присвистнул, а у Ника сделались большие глаза. Я налила себе кофе, чувствуя неловкость. Это был не очень хороший день. Тому хмырю было лет пятнадцать, и он изводил девочку, которую на этой фотографии я обнимала за плечи. Я ему велела оставить ее в покое, а он меня толкнул так, что я полетела на землю, и тут я сорвалась. Я даже не знала тогда, как черпать из лей-линии – просто все само собой случилось. Пацан приземлился на дерево, упал и руку себе порезал. Крови столько было, что я перепугалась. Молодых вампиров в лагере пришлось вывезти на всю ночь на прогулку по озеру, чтобы успеть собрать землю, куда пролилась кровь, и сжечь.

Папе тогда пришлось прилететь разбираться. Это был первый случай, когда я воспользовалась лей-линией и, в общем, последний до колледжа, потому что папенька тогда выдубил мне шкуру как следует. Мне еще повезло, что меня не выгнали на месте в ту же минуту.

Я вернулась к столу и увидела его улыбку на фотографии. – Мам, можно я эту фотографию возьму? Мои пропали весной, когда… когда их сгубило неудачное колдовство.

Я встретилась взглядом с Ником и получила подтверждение, что он ничего не сказал о смертельных опасностях, которые мне грозили.

Мама пододвинулась ближе.

– Очень хорошая фотография отца, – сказала она, вынимая ее из альбома и давая мне. Потом вернулась к плите.

Я села на стул и стала разглядывать лица, пытаясь вспомнить имена. И не могла припомнить ни одного – мне это не понравилось.

– Рэйчел? – позвал Ник, глядя в альбом.

– Да?

Аманда? – молча спросила я темноволосую. – Так тебя звали?

Дженкс завертел крыльями, отчего у меня волосы затанцевали вокруг лица.

– Черт побери! – воскликнул он.

Я глянула на фотографию, открывшуюся под той, что была у меня в руке, и почувствовала, как бледнею. Это был тот же день, потому что снято на фоне того же автобуса. Но на этот раз отца окружали не девочки-подростки, а стоял рядом с ним некто – один в один Трент Каламак, только постаревший.

Я никак не могла выдохнуть. Эти двое на снимке улыбались, щурясь против солнца. Они дружелюбно обнимали друг друга за плечи и явно были довольны.

Мы с Дженксом испуганно переглянулись.

– Мам? – сумела я наконец спросить. – Кто это?

Она подошла поближе, присмотрелась, издала удивленный звук:

– Я и забыла, что у меня такая есть. Это человек, которому принадлежал лагерь. Они с твоим отцом были очень близкими друзьями. Отец очень тяжело переживал его смерть. Трагически погиб, не прошло и шести лет со смерти его жены. Думаю, отчасти и поэтому твой отец утратил волю к борьбе. Они погибли с интервалом в неделю, если помнишь.

– Нет, я не знала, – прошептала я, опустив глаза.

Это не был Трент, но сходство – поразительное. Наверное, его отец. Мой отец был знаком с отцом Трента?

От внезапной мысли я прижала руку к животу. Я поехала в нот лагерь с редкой болезнью крови, и с каждым годом мне становилось лучше. Трент замешан в генетических исследованиях, может быть, его отец занимался тем же. Мое выздоровление было названо чудом. А это могла быть незаконная и аморальная генетическая манипуляция.

– Бог ты мой! – выдохнула я.

Три лета в лагере. Месяцы лежания почти до самого заката. Необъяснимые боли в бедре. Все еще иногда преследующие меня кошмары – меня душит пар.

Чего это стоило? Что взял с папы отец Трента в уплату за жизнь его дочери? Не отдал ли он за это свою?

– Рэйчел, что с тобой? – спросил Ник.

– Ничего. – Я стала успокаивать дыхание, разглядывая фотографию. – Мам, а можно, я и эту тоже возьму?

Я сама слышала, как по-чужому звучит мой голос.

– Бери, я ее не хочу у себя держать, – сказала она, и я вытащила фотографию дрожащими пальцами. – Потому-то она и внизу. Ты же знаешь, я ничего не могу выбросить, связанного с твоим отцом.

– Спасибо, – шепнула я.

Глава пятнадцатая

Я сбросила пушистый розовый шлепанец и мрачно почесала себе икру ногтями ноги. Было уже за полночь, но в кухне было светло, блики флуоресцентного света играли на моих медных котлах для зелий и висящей утвари. Стоя у стола из нержавейки, я толкла пестом в ступке, растирая в зеленую пасту дикую герань. Дженкс нашел ее для меня на пустыре, выменяв на один из своих драгоценных грибов. Клан пикси, который обрабатывал пустырь, на этом наварил неплохо, но я думаю, Дженксу было их жаль. Ник где-то полчаса назад сделал нам сандвичи, а лазанью убрали в холодильник еще горячей. Мой сандвич с копченой колбасой оказался безвкусным. Не думаю, что все дело в том, что Ник не полил его кетчупом, как я просила, сказав, что не нашел его в холодильнике. Дурацкая человеческая фобия. Меня бы она даже умиляла, если бы не доставала так часто.

Айви еще не показывалась, а одна есть лазанью в присутствии Ника я не стану. Мне надо было с Айви поговорить, но придется ждать, пока она будет готова. Более замкнутой личности я не знаю – она даже себе не сознается в собственных чувствах, пока не найдет им логического оправдания.

Рыбка Боб плавал в моем втором по величине котле для зелий, стоящем на столе рядом со мной. Я его собиралась использовать как своего фамилиара. Нужно животное – а рыбы являются животными, кто может что возразить? Кроме того, если я хотя бы намекну на котенка, Дженкс сорвется с нарезки. А своих сов Айви отдала сестре, после того как одну из них чуть не разорвали на части, когда она поймала младшую дочь Дженкса. С Джезебл ничего не случилось, а сова тоже сможет снова летать. Когда-нибудь, быть может.

Я продолжала мрачно толочь листья в кашу. Магия земли получается более сильной, если творить ее от заката до полуночи, но сегодня мне трудно было сосредоточиться, и уже было больше часа ночи. Мои мысли все возвращались и возвращались к фотографии лагеря «Загадай желание». И я тяжело вздохнула.

Ник посмотрел на меня с другой стороны кухонного стола, где устроился на барной табуретке, доедая последний сандвич с колбасой.

– Плюнь, Рэйчел, – сказал он, улыбаясь, чтобы смягчить свои слова: он знал, о чем я думаю. – Вряд ли тебя генетически модифицировали, а если даже и так – как это сможет кто-нибудь доказать?

Я выпустила из рук пест и отодвинула ступку.

– Из-за меня погиб мой отец, – сказала я. – Если бы не я с моей проклятой болезнью крови, он был бы жив до сих пор. Я это знаю.

Ник опечалился.

– Наверное, он думал, что это он виноват в твоей болезни. Вот уж от чего мне получшало. Я где стояла, там и хлопнулась на пол.

– Может, они были просто друзьями, как говорит твоя мама? – предположил Ник.

– А может, отец Трента пытался втянуть моего отца во что-то противозаконное. И он погиб, потому что не согласился.

Но хотя бы отца Трента прихватил с собой. Ник вытянул руку и подобрал фотографию, оброненную мною на стол.

– Не знаю, – сказал он тихо, разглядывая ее. – Судя по виду, они были друзьями.

Я вытерла руки о джинсы и потянулась за фотографией. В глазах защипало, когда я рассматривала лицо отца. Подавив эмоции, я отдала ему фото обратно.

– Поправилась я не от трав и заклинаний. Мне поменяли гены.

Впервые я произнесла это вслух, и в груди встал ком.

– Зато ты жива, – напомнил Ник.

Я отвернулась и отмерила шесть чашек ключевой воды. Она громко журчала, переливаясь в самый большой медный котел.

– Что если это выйдет наружу? – спросила я, не в силах поднять глаза на Ника. – Меня арестуют и вышлют на какой-нибудь ледяной остров, как прокаженную – из страха, что эти изменения могут дать опасные мутации и породить новую эпидемию.

– Послушай, Рэйчел! – Ник слез с табуретки. Я без нужды стала вытирать мерную чашку. Он подошел ко мне сзади, обнял, потом повернул к себе лицом. – Никакая чума от тебя не пойдет, не пугай себя, – сказал он ласково и тихо, глядя мне в глаза. – Если отец Трента вылечил тебя от твоей болезни, то вылечил. Но это и все. Ничего больше не случится. Смотри, я еще здесь. – Он улыбнулся. – Живой и невредимый.

Я потянула носом, расстроенная, что это меня так задело.

– Я не хочу быть ему ничем обязана.

– Ты и не обязана. Это было дело между твоим отцом и отцом Трента – если вообще там что-то было. – Я ощущала на талии тепло его рук. Мои ноги стояли между его ногами, и я сплела пальцы у него за спиной, откинувшись назад. – Подумаешь – твой отец и отец Трента были знакомы. Это еще ничего не значит.

Ага, так я и поверила!..

Мы одновременно отпустили друг друга, неохотно отступили каждый назад. Ник сунул голову в кладовую, а я посмотрела рецепт для среды переноса. Текст, который был у меня для привязки фамилиара, был написан на латыни, но я достаточно хорошо знала научные названия растений, чтобы его понять. И надеялась, что с произнесением заговоров мне поможет Ник.

– Спасибо, что составил мне компанию, – сказала я, зная, что у него завтра смена на полдня в университете и еще ночная смена в музее. Если он сейчас не уедет, то даже не успеет поспать перед работой.

Ник глянул в черный коридор и сел на табурет с пакетом чипсов.

– Я хотел присутствовать, когда вернется Айви. Почему бы тебе не переночевать у меня?

Я улыбнулась:

– Все будет хорошо. Она не вернется домой, пока не успокоится. Но если ты хочешь остаться, не начертишь ли мне несколько пентаграмм?

Хруст пластика прекратился. Ник посмотрел на черную бумагу и серебристый мел, подозрительно выложенные на стол, потом на меня. Глаза его весело блеснули, и он перестал откатывать края пакета.

– Я не буду за тебя домашнее задание делать, Рей-Рей.

– Я знаю, как они выглядят! – возмутилась я, кладя обрезки собственных волос в котел для зелий и топя их фарфоровой ложкой. – И обещаю, что потом их сама перерисую. Но если я завтра их не сдам, она меня выгонит, а Эдден вычтет стоимость обучения из моего гонорара. Так нечестно, Ник! Эта женщина против меня настроена.

Ник сжевал чипе, сочась скептицизмом.

– Значит, ты их знаешь? – Я кивнула, и он, обтерев пальцы о джинсы, подтянул к себе мой учебник. – Ладно, – сказал он, наклоняя книжку так, чтобы я не видела. – Как выглядит пентаграмма защиты?

Я с облегчением шумно выдохнула и добавила отвар подлесника, который сделала заранее.

– Стандартный граф и две переплетенные линии во внешнем круге.

– О'кей… а пентаграмма гадания?

– Молодые месяцы на остриях и лента Мебиуса в центре – пня равновесия.

Веселый блеск в глазах Ника сменился удивлением:

– А вызов?

Я улыбнулась и положила в зелье растертые листья герани. Зеленые кусочки повисли в воде, как в желе. Отлично.

– Который? Вызов внутренней мощи или физической сущности?

– Оба.

– Для внутренней силы – желуди и дубовые листья во внутренних точках, а для вызова сущности – кельтская цепь, связывающая вершины.

Довольная собой от его удивленного вида, я подрегулировала огонь под котлом и полезла в ящик со столовыми приборами за иглой для пальца.

– О'кей. Я впечатлен.

Книга легла на стол, а Ник взял из пакета горсть чипсов.

– Так ты их мне начертишь?

– Обещаешь, что потом сама сделаешь?

– Договорились, – сказала я радостно.

С эссе я уже справилась, теперь только еще сделать Боба фамилиаром – и готово. Проще простого. Посмотрев на Боба, я невольно съежилась. Ага, проще простого.

– Спасибо, – тихо добавила я, когда Ник расправил черную бумагу, прикатав концы к столу.

– Я их криво нарисую, чтобы она подумала, будто это твоя работа, – сказал он.

Я повернулась к нему, приподняв брови:

– Огромное спасибо, – сказала я сухо, и он ухмыльнулся.

Закончив варить зелье, я уколола палец и выдавила три капли крови. Они упали в котел, от него пошел запах красного дерева, и зелье забурлило. Пока все как надо. – Колдуньи земли с пентаграммами не работают, – сказал Ник, затачивая мелок трением о наждак. – Откуда ты их знаешь?

Отставив кровоточащий палец, я протерла магическое зеркало бархатным шарфом, одолженным у Айви. Меня бросило в дрожь от холода, которым пахнуло зеркало. Терпеть не могу смотреть в магическое зеркало – у меня от него мурашки по коже.

– От банок варенья с пентаграммами, – ответила я. Ник поднял глаза, и от выражения его лица мне почему-то стало хорошо. – Сам знаешь. Видел банки с вареньем, которые потом можно использовать как стаканы для сока? У них на донышке пентаграммы, а сбоку написано, как ими пользоваться. Я целый год прожила на арахисовом масле и сандвичах с вареньем.

Чуть грустновато мне стало, когда я вспомнила, как папа меня экзаменовал за столом.

Ник закатал рукава и начал чертить.

– А я себя считал плохим мальчиком, за то что откапывал игрушки со дна картонок с хлопьями.

Я закончила подготовительную работу и была готова начинать колдовать всерьез. Пора было чертить круг.

– Туда или сюда, – велела я Нику, и он поднял глаза от задания, заморгал. – Я сейчас буду чертить круг. Ты в нем будешь или снаружи?

Он задумался:

– Ты хочешь, чтобы я пересел?

– Только если не хочешь быть в круге. Он посмотрел недоверчиво:

– Ты весь кухонный островок хочешь включить?

– А что, это проблема?

– Да не-ет, – протянул Ник, придвигаясь ближе. – Колдуны наверняка умеют держать больше лей-линейной мощи, чем люди. У меня не получился бы круг больше трех футов в диаметре.

Я улыбнулась:

– Я не знаю. Спросила бы доктора Андерс, если бы она не заставляла меня чувствовать себя идиоткой. Я думаю, это по-разному. Моя мама тоже не может держать круг больше трех Футов диметром. Так ты внутри или снаружи?

– Внутри.

Я с облегчением выдохнула.

– Отлично, я на это надеялась. – Наклонившись над кухонным столом, я положила рядом с ним мою книгу заклинаний. – Мне нужна твоя помощь вот это перевести.

– Это чтобы я твое домашнее задание делал, да еще и помог тебе фамилиара привязать? – возмутился он.

Я виновато поежилась:

– Единственное заклинание, которое я у себя в книге нашла – на латыни.

Ник посмотрел на меня, будто не веря:

– Рэйчел, я по ночам сплю!

Я глянула на часы над раковиной:

– Сейчас только полвторого.

Он вздохнул и подвинул книгу к себе. Я знала заранее, что он не сможет сопротивляться, когда мы уже начнем. И действительно, его легкая досада сменилась горячим интересом, когда он прочел первый абзац:

– Послушай, это же на старой латыни!

Я наклонилась через стол, так что моя тень легла на страницы:

– Я могу прочесть названия растений, и уверена, что рецепт среды переноса пойму правильно, потому что это стандартно, но в заклинании сомневаюсь.

Он уже не слушал, наморщив лоб и двигая по тексту длинным пальцем.

– Твой круг надо будет модифицировать, чтобы изменять и собирать силу.

– Спасибо, – сказала я, радуясь, что он будет помогать.

Я вообще-то не против копать наугад, но колдовство – наука точная. А мне от самой мысли, что мне нужен фамилиар, уже становилось не по себе. У многих колдунов и колдуний они есть, но лей-линейщикам они нужны просто для безопасности. Разделить свою ауру – это помогает не дать демону утащить тебя в безвременье. Бедняга Боб.

Ник снова принялся за пентаграммы, поглядывая, как я вытащила двадцатифунтовый пакет соли из-под стола и со стуком взгромоздила его на столешницу. Ощущая на себе взгляд Ника, я наскребла пригоршню слежавшейся соли. По настоянию Айви я когда-то сняла защитный слой и выцарапала в линолеуме неглубокий круг. Айви мне помогала – на самом деле, она все это и сделала, веревочкой и мелом начертив его, чтобы круг был идеальным. Я сидела на кухонном столе и не мешала ей работать – ее бы раздражало, если бы я путалась под ногами. В результате круг получился действительно кругом. Она даже взяла компас и черным лаком для ногтей обозначила север, чтобы я знала, где начинать круг.

Теперь, вглядываясь в пол в поисках черной отметки, я тщательно сеяла соль, двигаясь по часовой стрелке вокруг островка, пока не нашла начальной точки. Я добавила предметы для защиты и для гадания, поставила на нужные места зеленые свечи, зажгла их от пламени, которое использовала для создания среды переноса.

Ник смотрел на все это вполглаза. Мне нравилось, как он спокойно относится к тому, что я колдунья. Когда мы познакомились, я боялась, что раз он один из немногих людей, практикующих черные искусства, мне придется когда-нибудь шмякнуть его по башке и сдать властям, но Ник занялся демонологией, чтобы практиковаться в латыни и сдать историю языков, а не чтобы вызывать демонов. А новизна человека, который с такой легкостью воспринимает магию, вполне заводила.

– Последний шанс уйти, – предупредила я, выключая газ и ставя среду на стол.

Ник издал горловой звук, отложил идеально начерченную пентаграмму и начал следующую. Завидуя этим ровным прямым линиям, я отодвинула свои параферналии, чтобы очистить на столе место напротив него.

Мелькнуло воспоминание, как меня наказали, когда я ненароком зачерпнула из лей-линии, и лагерный хулиган оказался на дереве. Я считала глупостью, что моя нелюбовь к лей-линиям связана с этим детским поступком, но я знала, что дело не только в нем. Не доверяла я магии этих линий: слишком легко при этом забыть, на какой ты стороне.

А с магией земли все куда проще. Если приходится убивать коз, то почти наверняка это черная магия. Магия лей-линий тоже требует в уплату смерть, но эта смерть менее очевидная, берется из твоей души, ее куда труднее измерить и легко не замечать – пока не станет поздно.

Цена за белую магию лей-линий ерундовая – для меня достаточно срывать растения и использовать их в составлении зелий. Но нефильтрованая сила, приходящая к тебе по линиям, соблазняет. Нужна сильная воля, чтобы держаться в поставленных себе границах и оставаться белой колдуньей. Границы, которые кажутся такими разумными и сдержанными, когда ты их себе ставишь, часто начинают казаться глупыми или трусливыми, когда сила лей-линии течет через тебя. Слишком много у меня было подруг, которые от «срывания растений» переходили к «убийству коз», даже не заметив, что уже перепрыгнули к темным искусствам. И они никогда меня не слушали, говорили, что я просто завистлива или глупа. В ре-|ультате получалось, что я тащила их в кутузку ОБ, когда они накладывали черные чары на копа, остановившего их за скорость пятьдесят при разрешенных тридцати пяти. Может, потому долгой дружбы у меня ни с кем не получалось.

О бывших подругах я тревожилась – хорошие по сути ведьмы, но соблазненные силой, превосходящей их волю. Они были достойны жалости – их души медленно съедались в уплату за черную магию, с которой они баловались. Но пугали меня профессиональные черные колдуны, достаточно сильные, чтобы перенаправить смерть души в уплату за магию на кого-нибудь другого. В конце концов все-таки эта смерть души находила дорогу – быть может, приводя с собой демона. Я только знала, что тогда бывает крик, кровь и оглушительные взрывы, сотрясающие город.

И больше этот колдун или колдунья мне беспокойств не доставляли.

Я особой силой воли не обладала. Я это знала, с этим смирилась и избегала создавать себе проблемы, шарахаясь от лей-линий когда только можно. И сейчас надеялась, что превратить рыбку в фамилиара – это будет не началом нового пути, а просто ухабом на моей дороге. Взглянув на Боба, я поклялась про себя, что так оно и будет. У всех ведьм есть фамилиары. И в чарах привязки ничего страшного нет.

Сделав медленный вдох, я приготовилась к дезориентации, возникающей при подключении к лей-линии. Медленно включила второе зрение, добиваясь от него резкости. Нос защекотала вонь жженого янтаря. Волосы шевельнул невидимый ветер, хотя окна в кухне были закрыты. В безвременье всегда ветер. Я себе представила, что окружающие меня стены стали прозрачными, и перед мысленным взором так оно и стало.

Второе зрение начало крепнуть, и ощущение, будто я снаружи, росло, пока ментальный пейзаж за стенами церкви не стал так же реален, как кухонный стол, невидимый, у меня под пальцами. Закрыв глаза, чтобы отключить обычное зрение, я глянула мысленным взором, через несуществующую кухню. Ник вообще пропал, а память о стенах церкви выцвела в едва заметные серебристые меловые линии. И сквозь них виден был окружающий ландшафт.

Здесь было что-то вроде парка, и горящее красное зарево отражалось от подложки облаков там, где должен стоять Цинциннати, спрятанный за чахлыми деревьями. Все знали, что у демонов есть собственный город, построенный на тех же лей-линиях, что и Цинциннати. Деревья и прочая растительность светились тем же красноватым светом, и хотя ни ветерка не шелестело в липе за кухней, ветви низкорослых деревьев безвременья мотались на том же ветру, что шевелил мне волосы. Есть такие, кто ловит кайф от несовпадений реальности и безвременья, но мне это чертовски неуютно. Когда-нибудь я пойду к Кэрью-Тауэр и посмотрю на изломанный, светящийся город демонов своим вторым зрением. У меня ком свернулся в животе. Ага, как же. Разбежалась я туда идти.

Мой взгляд привлекли белые, почти светящиеся надгробья кладбища. Они – да еще луна – вроде бы только и существовали без красного сияния, неизменные в обоих мирах, и я подавила дрожь. Лей-линия крупным красным мазком лежала к северу на высоте человеческого роста над надгробиями. Линия небольшая – меньше двадцати ярдов, как мне показалось, – но настолько мало использованная, что казалась сильнее даже той огромной лей-линии, на которой стоял университет.

Зная, что Ник наверняка тоже смотрит своим вторым зрением, я протянула собственную волю и коснулась этой ленты силы. Меня пошатнуло, глаза зажмурились крепче, пальцы сильнее сжали край стола. Пульс запрыгал, дыхание участилось.

– С-супер! – шепнула я, решив, что льющаяся в меня толчками сила кажется мощнее, чем была в прошлый раз.

Я стояла пассивно, а поток стремился внутрь меня, пытаясь уравнять наши силы. Пальцы покалывало, ступни заныли, пока поток омывал мои теоретические конечности, зеркально отражавшие реальные. Наконец возникло равновесие, и часть энергии стала вытекать из меня обратно в лей-линию. Как если ни меня включили в какую-то схему, и проходящая через меня и линия оставляла накапливающийся заряд, от которого мне казалось, что я чем-то вымазана.

Связь с лей-линией пьянила, и я, не в силах больше держать глаза закрытыми, распахнула их. Моя захламленная кухня сменила серебристые контуры. От дезориентации кружилась голова, и я попыталась согласовать мысленный взор с обычным зрением, используя их одновременно. Мысленным взором Ник не виден, но в обычном зрении он может стать темнее из-за теней, которые ложатся на него в мире второго зрения. У некоторых людей этих теней вообще нет, но я готова была ручаться, что Ник не окажется из таких. Наши взгляды встретились, и я почувствовала, как вытягивается у меня лицо.

Его аура была обрамлена черным. Это не обязательно плохой признак, но указание в неприятном направлении. Узкая фигура Ника казалась изможденной, и где раньше его книжная мина придавала ему ученый вид, сейчас в ней читались тоны опасности. Но потрясла меня черная круглая тень на левом виске. Именно там оставил свою метку демон, от которого Ник меня спас, и это было как долговая расписка, которую Нику предстоит когда-нибудь оплатить. Я тут же глянула на свое запястье.

На коже был лишь обычный выпуклый шрам в форме круга, пересеченного линией. Но это не значило, что Ник там не видит ничего другого. Подняв руку, я спросила:

– Он светится черным?

Ник мрачно кивнул, и его обычный вид стал проступать сквозь тот угрожающий по мере того, как ментальное зрение мое слабело под натиском обычного.

– Это метка демона? – спросила я, поглаживая запястье пальцами. Я ничего черного не видела, но мне же и собственная аура не видна.

– Да, – тихо сказал он. – А тебе кто-нибудь говорил, что когда ты каналируешь лей-линию, у тебя вид… гм… совсем другой?

Я кивнула, чуть покачиваясь от борьбы двух реальностей. «Совсем другой» – это лучше, чем «страшный, как смерть», как однажды выразилась Айви.

– Не хочешь выйти из круга? Я его еще не замкнула.

– Нет.

Мне тут же стало лучше. Правильно замкнутый круг не может разомкнуть никто, кроме его создателя. Ник не боялся оказаться в ловушке со мной, и это проявление доверия было очень приятно.

– Ладно, тогда поехали.

Сделав глубокий ровный вдох, я мысленно передвинула узкую канавку соли из нашего измерения в безвременье. Мой круг резко дернулся, шлепнув по коже как отпущенная резина. Я вздрогнула, когда соль мигнула и исчезла из существования, сменившись равным кольцом безвременья. Волна покалывания в позвоночнике была ожидаемой, но каждый раз заставала меня врасплох.

– Терпеть не могу, когда оно это делает, – сказала я, глядя на Ника, но он уставился на мой круг.

– Ух ты! – выдохнул он в восхищении. – Посмотри вот на это. Ты знала, что так будет?

Я проследила за его взглядом – он смотрел на свечи, – и у меня отвисла челюсть. Свечи стали прозрачными. Языки пламени все еще дрожали над ними, но зеленый воск пылал совершенно неземным сиянием.

Ник слез с табурета, осторожно обходя стол, чтобы не затмить круга. Он нагнулся к свече, и я дико испугалась, когда он протянул к ней палец.

– Нет! – завопила я, и он отдернул руку. – Понимаешь, я думаю, они с этой солью перешли в безвременье, и я не знаю, что будет, если их тронуть. Так что просто не надо.

Он кивнул, не сходя с места, и с достаточно запуганным видом вернулся к своему табурету. Но мел в руки не взял – он хотел посмотреть. Я улыбнулась ему – мне не понравилось, по магия лей-линий ставит меня в столь невыгодное положение. Но если следовать рецепту, то все будет в порядке.

Вся сила, которую я взяла из лей-линии, кроме едва заметших остатков, текла теперь через мой круг. Я чувствовала, как онa давит на меня. Молекулярной толщины слой безвременья красным мазком отделял меня от остального мира, образуя выгнувшийся у меня над головой купол. Через слои перемещенных реальностей ничто проникнуть не могло. Эта вытянутая сфера зеркально продолжалась подо мной, и если она там где-нибудь пересечется с трубами или проводами, то в этом месте круг будет несовершенным и подверженным разрывам.

Хотя почти вся взятая из лей-линии сила ушла на замыкание круга, во мне уже стала нарастать вторая волна этой силы. Она была медленнее, росла почти крадучись. И расти она будет до тех пор, пока я не разорву круг и не отключусь от лей-линии. Специалисты лей-линейщики знают, как правильно хранить силу, но я этого не знаю, и если буду соединена с линией слишком долго, она ввергнет меня в безумие. Однако мне нужно меньше часа, а это и близко не значит «слишком долго».

Удостоверившись, что круг поставлен надежно, я полностью позволила второму зрению угаснуть. Аура Ника снова стала неразличима.

– Готова для второго шага? – спросил он, и я кивнула.

Отложив пентаграммы в сторону, он подтащил поближе старую книгу. С нахмуренным лбом он поводил пальцем по тексту, оставляя меловые следы.

– Дальше ты должна снять с себя все амулеты и наложенные чары. – Он поднял глаза. – Может быть, стоит соленую ванну принять. – Не надо, на мне только амулеты.

Я сняла амулет, полученный от мамы, зацепившись шнурком за волосы. Ощупала шею, криво улыбнувшись в ответ на взгляд Ника. После минутного колебания сняла кольцо с мизинца и отложила в сторону.

– Я так и знал! – воскликнул Ник. – У тебя веснушки. Это кольцо, да?

Он протянул руку, и я подала ему кольцо через заваленный стол.

– Папа мне его подарил на тринадцатилетие, – сказала я. – Видишь деревянную вставку? Я ее должна каждый год обновлять.

Ник глянул на меня из-под упавших на лоб прядей:

– А мне твои, веснушки нравятся.

Смутившись, я взяла обратно кольцо и отложила в сторону.

– Что дальше?

Он опустил глаза к книге:

– Гм… подготовить среду переноса.

– Уже сделано, – сказала я, щелкнув по котлу, чтобы услышать его звон. Это было неплохо.

– О'кей… – Он замолчал, и часы будто застучали громче. Не отрывая глаз от книги, Ник сказал: – Теперь ты должна встать на свое магическое зеркало и переместить свою ауру в свое же отражение. – В карих глазах мелькнула тревога, когда он поднял их на меня. – Ты это можешь?

– В теории – да. Вот почему я позаботилась о круге. Пока я не верну ауру обратно, я уязвима для всего на свете. – Он кивнул, о чем-то задумался. – Ты не можешь посмотреть и сказать мне, получается или нет? Я собственной ауры не вижу.

– Конечно. А это как, не больно должно быть?

Я покачала головой, взяла магическое зеркало и положила на пол. Взгляд на его черную поверхность напомнил мне, почему я так сторонилась магии лей-линий. Идеальная чернота зеркала будто впитывала свет, и в то же время оно сверкало. Я не видела себя в этом зеркале, и датчик жуткости от этого срабатывал.

– Босиком, – добавил Ник, и я сбросила шлепанцы.

Глубоко вздохнув, я встала на зеркало – оно было так же холодно, как и черно, и я подавила дрожь, испытывая такое чувство, будто могу провалиться как в дыру.

– Уй-я, – сказала я, скривившись от ощущения затягивания под ногами.

Ник встал и глядел через стол мне на ноги.

– Получается, – сказал он, внезапно побледнев.

Я сглотнула слюну и провела руками по голове, будто стряхивая с себя воду. В голове заныла пульсирующая боль.

– Ага, – сказал Ник таким голосом, будто ему неприятно было смотреть. – Так гораздо быстрее ее втягивает.

– Мерзкое ощущение, – буркнула я, продолжая стряхивать с себя ауру к ногам. По легкой ноющей боли я понимала, что она уходит. Во рту ощущался металлический вкус, и я, поглядев на черную поверхность подо мной, раскрыла рот от удивления, впервые увидев свое отражение в ней. Рыжие волосы разметались вокруг лица, как я и ожидала, но само лицо было смазанным янтарным пятном.

– У меня аура коричневая? – спросила я.

– Ярко-золотая, – ответил Ник, перетаскивая табурет на мою сторону стола. – В основном. Кажется, ты ее всю сняла. Будем продолжать?

Услышав в его голосе беспокойство, я посмотрела ему в глаза:

– Да, пожалуйста.

– Отлично. – Он сел и положил книгу себе на колени, чтобы прочесть следующую фразу. – Так, теперь положить зеркало в среду переноса. Но осторожно, чтобы не коснуться среды пальцами, а то аура снова к тебе прицепится и придется начинать все заново.

Я не хотела глядеть в зеркало – неприятно было видеть себя в нем как в клетке. Ссутулившись, я снова надела шлепанцы. Ноги ныли, в голове пульсировала боль, как в начале мигрени. Если я не закончу с этим быстро, то завтра весь день проваляюсь в темной комнате с мокрой тряпкой на голове.