Текст книги "Дурдом"

– Шифр как шифр, – обиделся я за контору.

– Много времени его взломать не понадобилось. Читаю последнее послание и узнаю из него жгучую новость – оказывается, сопредседатель международной ассоциации психиатров, доктор медицинских наук, профессор Дульсинский свил в своей клинике осиное гнездо. Создал преступный синдикат. Прямо Кафка какой-то.

– В вашем компьютере шайбы зашли за ролики. Ничего подобного я не писал, – возмущаться, так уж до конца. Ничего не изменишь, но хоть попрепираешься.

– Не старайтесь без нужды. Не будьте смешным, – посоветовал мне профессор.

– Не буду. Я вас не обвинял, а всего лишь предлагал версию для работы.

Профессор только усмехнулся. Он вдавил кнопку на пульте, под потолком вспыхнули и ударили электрическим разрядом по глазам яркие белые лампы, выбившие полумрак из самых отдаленных уголков кабинета. Стало светло, как в операционной. Может, профессор врал и в душе он именно хирург? Из тех, которые специализируются на ампутациях и выкручивании костей. Не хотелось бы.

– Иногда хочется и яркого света… Георгий, вы мне глубоко симпатичны. Я понимаю, что такова ваша служба, ради нее нередко приходится поступаться добрыми отношениями. С самого начала я терпеливо ждал от вас подвоха. Меня сразу насторожила игра в шифровки. Не по-милицейски мудрено. Отдает дешевыми шпионскими боевиками. И шифр очень уж простоват. Какой бы вы на моем месте сделали вывод?

– Я не на вашем месте.

– Вывод простой. Вы рассчитывали, что я прочту ваше послание с невежливыми обвинениями в мой адрес и приму свои меры. Начну открывать карты. Но у вас должен быть козырь в рукаве. Какой? Записная книжка. Она, наверное, напичкана звукозаписывающей и передающей микроаппаратурой. Последнее слово техники. В ФСБ позаимствовали? Для милиции слишком уж дорогие игрушки… Кстати, в кабинете установлены радиоглушилки. И книжка в сейфе. Вы просчитались, мой юный друг. Ваш план был не слишком разумен.

– Шеф говорил то же самое, – вынужден был признать я со вздохом.

– Мне, право, жаль.

В таких случаях легендарный майор Пронин говаривал: «Вы просчитались. Не моя, а ваша карта бита. Дом окружен». Партизан-подпольщик гордо бы кинул в лицо врагу: «Жгите, стреляйте, все равно ничего не добьетесь, фашисты!» А оперу Гоше Ступину оставалось лишь жалобно прошепелявить что-то о бессмысленности дальнейшей преступной деятельности, о неприкосновенности личности сотрудника милиции, о том, что начальство прекрасно знает, где находится их подчиненный, и примет самые жесткие меры, ну и, куда же без этого, о благотворной роли чистосердечного раскаяния и явки с повинной.

Почему-то моя пылкая речь не нашла никакого отклика в душах злодеев. Она просто улетела в пространство, не задев ничьих умов. Что еще прикажете делать в такой ситуации Гоше Ступину? Сыграть в техасского рейнджера Чака Норриса? Врезать по сопатке стоящему за спиной Марселю, потом выбить пыль из профессора? Затем завладеть записной книжкой или телефоном? Не уверен, что противник не просчитал такой вариант. Но попытка не пытка. Пытка начнется, когда попытка сорвется.

Раз. Два. Три. Пошли. Вскочить с кресла, уйти вправо. Развернуться. Дать голубоглазому зомби по хоботу…

Если бы Марсель так и остался стоять фонарным столбом или, следуя рефлексу обученного телохранителя, ринулся бы на меня, глядишь, и рухнул бы сразу под моей рукой кувалдой. Но он просто отскочил в сторону. Притом так быстро и плавно, что зависть взяла. В общем, кулак мой со смаком нокаутировал воздух да еще вынес меня на шаг вперед. Я отскочил в сторону, чтобы не нарваться на контратаку зомби. Тут профессор и выстрелил в меня из пластмассового бластера. Второй раз меня глушили из этой штуки. Работала она безупречно…

* * *

У Дульсинского какая-то страсть к модерновым офисным интерьерам. Даже подвал он умудрился обустроить по европейским казенным стандартам – обитые тем же фиолетовым (прямо страсть какая-то нездоровая у него к этому цвету) пластиком стены, стеклянные столики, кресла с изогнутыми хромированными подлокотниками, огромный телевизор, три компьютера. У профессора явно не было проблем с жилплощадью. По помещению можно кататься на велосипеде, или если не жалко паласов на полу, то и на мотоцикле.

Очнулся я в этом подвале все в той же компании. Похоже, я вышел у моих оппонентов из доверия, их озаботил мой необузданный нрав, так что теперь моя нога была закована в кольцо, цепь шла к вмонтированной в стену ржавой скобе. Подмосковный пленник.

Чувствовал я себя гораздо лучше, чем после прошлой обработки паралитиком. Предплечье побаливало, как после укола. Скорее всего они вкололи мне какой-то нейтрализатор, быстро поставивший меня на ноги. Я вполне был готов к выяснению отношений, которое, учитывая расстановку сил, с моей стороны могло носить лишь характер дешевого базара.

– Убьете? – поинтересовался я.

– Убьем? – удивился профессор. – Господь с вами. На нас есть хоть одно убийство?

– Пожалуй, ни одного.

– Мы не причиняем вреда людям. Жизнь и здоровье личности для нас священны. Это непоколебимый принцип.

Приятно попасть в лапы к бандитам-гуманистам, последователям доктора Швейцера, Махатмы Ганди и матери Терезы. Окажись я в гостях, к примеру, у того же Миклухо-Маклая – гуляла бы уже по моим косточкам бейсбольная бита. И уже готовился бы бак с кислотой или с негашеной известью, дабы неэстетичный вид моих останков не смущал бы население и правоохранительные органы. Но то необразованный Миклухо-Маклай и ему подобные социально опущенные субъекты. Здесь же – интеллектуальная элита. В обхождении – сама вежливость и предупредительность. Вот только держат меня на цепи, как пушкинского ученого кота. Но я не в обиде. Любой гуманизм имеет пределы.

– Причинять вам физические страдания, применять насилие – у нас и в мыслях такого нет и быть не может, – продолжал профессор излагать свое жизненное кредо.

– А что есть? – спросил я.

– Попытаться вас убедить. Узнав все, вы встанете на нашу сторону.

– А если не встану?

– Какие могут быть «если»? – удивился профессор, будто я действительно сморозил какую-то глупость. – Конечно, встанете. Или я не психиатр, а слесарь-сантехник низшего разряда… И никакого насилия. Поверьте, с нами сотрудничают только люди, согласные с нами. Сотрудничают, кстати, из идейных соображений.

Мне эти бандиты нравились все больше. Надо же, «из идейных соображений» им помогли награбить несколько центнеров золота. Что же у них за идеи такие?

– Думаю, Георгию Викторовичу необходимо объяснить все в деталях, чтобы он сумел ясно представить себе ситуацию во всей ее полноте.

Кто это сказал? Неужели Марсель? Это была самая длинная фраза, которую я слышал от голубоглазого зомби. Представить себе не мог, что он за раз способен произнести столько слов. Притом свободно и правильно, без гыканий, эканий, слов-паразитов и неверных ударений.

– Дормидонт Тихонович, вы не могли бы нас оставить на несколько минут? – мягко произнес Марсель, но в его голосе были повелительные интонации человека, который умел и имел право приказывать.

– Да, пожалуйста, – к моему удивлению, профессор моментально поднялся и послушно вышел из помещения.

– Все обстоит несколько иначе, чем вы думаете. – Марсель подкатил кресло на колесиках поближе ко мне, остановившись на таком расстоянии, чтобы я не смог до него дотянуться. – Вы считаете Дормидонта Тихоновича эдаким гением преступного мира, профессором Мориарти от психиатрии. Конечно, он человек выдающихся способностей, достойный самого глубокого уважения. Но не он первая скрипка в этом оркестре.

– А кто же?

– Профессор Мориарти – это я.

* * *

Век живи, век учись, дураком помрешь. Это не я сказал, а народ. Я лишь в очередной раз убедился в справедливости такой постановки вопроса. Так всегда и бывает: строишь версии, прорабатываешь варианты, перед глазами стоит целый питомник призраков собак, которых ты съел на подобных делах. А когда докапываешься окончательно до истины, выясняется, что дом ты строил вверх тормашками. Сейчас тот же случай. Голубоглазая обезьяна на поверку оказалась не только говорящей, но и руководящей – точно со знаменитого плаката сошла, где шимпанзе в смокинге держит телефонную трубку, а внизу подпись «Босс всегда прав».

Итак, меня можно поздравить с конфузом. Оказывается, профессор Дульсинский в этой компании на посылках. А «всегда правым боссом» служит Марсель. Вот и верь после этого людям.

Марсель устроился поудобнее в кресле, и начался первый этап моей обработки – не самый важный, но без которого не обойтись. Речь голубоглазого текла плавно. Ему лекции студентам читать. Впрочем, не думаю, что у него недостаток в благодарных слушателях.

– Вы наверняка слышали от профессора Дульсинского, что главной своей задачей он считает возвращение душевнобольных в социум.

Я кивнул. Слышал. И не раз. Что с того, спрашивается?

– Я переосмыслил эту идею. А почему нельзя социум приспособить к душевнобольным?

– Недурственно, – хмыкнул я.

– Одна из главных проблем психиатрии – разница между нормой и патологией. Грань, которая отделяет обычную экстравагантность от болезни. Если максимально упростить, то норма – это состояние умов большинства. Патология – меньшинства. То есть фактически столь тонкий вопрос решается референдумом.

– Любопытно, – вставил я с умным видом. Мне действительно было любопытно. А вдруг голубоглазый сейчас расщедрится и выложит смысл шарады, которую мы так до конца и не разгадали?

– Вам не приходило в голову, что в последнее время это большинство сильно редеет, а меньшинство стремительно растет?

Приходило, подумалось мне. У голубоглазого в голове точно патология. Но излагает хорошо – со вкусом и толком.

– И однажды, – продолжил Марсель, – перевесит другая чаша весов. Норма станет патологией, а патология нормой.

– Бредятина зеленая! – воскликнул я искренне.

– Узость мышления – не великое достоинство… Ведь фактически нечто подобное уже происходит. Общественное сознание далеко шагнуло за границу нормы.

Он встал, подошел к стеклянному столику, взял с него пульт дистанционного управления и включил телевизор.

– Вот они, иллюстрации моих слов.

Миловидная дикторша тараторила:

– Вновь депутаты областного собрания подняли вопрос о проведенной недавно приватизации водопровода в городе Гадинске. Малое предприятие «Ватерклозет» якобы использует сооружения сети не по назначению.

– Это норма? – спросил голубоглазый. – Посмотрите, что творится с обществом. Психические патологии – состояние не только отдельных людей. Ими охвачены целые государственные структуры. И общественные слои. Начните с высших коридоров власти и закончите последним совхозом – и вы найдете любой диагноз.

Он переключил программу. По другому каналу политический обозреватель что-то уныло вещал о безысходно-мрачном российском прошлом, настоящем и будущем, о необходимости ломки всего и вся, в том числе безнадежно рабского менталитета, «изначально отмеченного парадигмой несвободы».

– Пожалуйста, брюзжащая депрессия, – взмахнул, как фокусник, рукой Марсель. – И говорит не он. Его устами говорит общество.

Еще по одному каналу очень крупный чиновник косноязычно молол какую-то чушь о стабилизации и дестабилизации, о чьих-то подлостях и происках.

– Олигофрения в степени легкой дебильности. Типичное лицо с вершины власти, – отметил Марсель. – По-моему, все ясно. Телевизор какое-никакое, а зеркало. Общественное сознание поражено самыми агрессивными и злокачественными психическими недугами. Вспомните события последних лет. Неужели мало примеров, когда общество билось в эпилептическом припадке, круша все вокруг. Когда оно попадало в плен мании преследования или сверхценных идей. Или находилось в состоянии оглушения. Страдало имбецилией. Погружалось в депрессию. Забывалось в маниакальном раже. А раздвоение сознания – вообще символ времени. Уже не первый десяток лет за один день государственные деятели вполне искренне делают по несколько взаимоисключающих заявлений, а подданные им искренне верят. Это не патология?..

Марсель перевел дыхание, пригладил короткие волосы.

– Наше общество – не просто коллективный сумасшедший. Оно – буйный сумасшедший. Кровавый маньяк. Оно пьет человеческую кровь. Оно – групповой Чикатило.

Он снова нажал на кнопку.

– Смотрите, наслаждайтесь.

На экране в нью-йоркской трущобе волосатый, мускулистый хиппи целился из гранатомета в стандартного штатовского красавчика, прижавшегося к стене. Хиппи лепетал что-то по-английски. Гнусавый, страдающий хроническим насморком переводчик бодро доносил до нас смысл разговора:

– Ты, задница! Я сейчас подпалю твою задницу в задницу!

– Подумай лучше о своей заднице! – патетически воскликнул красавчик и изящно бросил нож, вспоров горло врага…

– Хотите еще?

Двое типов с вампирскими зубами и в смокингах сосредоточенно, культурно держа нож и вилку, разделывали на куски и поедали человека. В углу были небрежно свалены освежеванные трупы.

– Это что, издержки масскультуры? – вопрошал Марсель. – Случайная развлекаловка? Ничего подобного! Это часть информационного пространства, в котором живет больное общественное сознание!

– Все ясно. Развиваете идеи марксизма, – оценил я идею. – У них было стирание грани между городом и деревней. У вас – между дурдомами и нормальными домами.

– Улавливаете.

– Могу предложить вам политический лозунг: «Превратим Белый дом в Желтый».

– Уже превращен. Вывод – наше общество сравнимо с психиатрической клиникой. Притом клиника эта отвратительна, больных в ней не лечат, а калечат. В ней все больше буйных. Где выход из тупика?

– Не знаю.

– Окончательно превратить все в клинику и навести в ней порядок. Обратить болезнь каждого не во вред, а во благо другим.

Надоели эти маньяки со своими завиральными идеями. С виду дубина, а глянь, какие тараканы в голове бегают.

– Это невозможно, скажете вы и опрометчиво примете идею за бредовую, – кивнул Марсель, догадавшись о моих мыслях. – Действительно, это невозможно… До той поры, пока за дело не возьмется гений… Пока за дело не возьмусь я.

Сказано торжественно. Уважает голубоглазый свою личность. Если честно, у него для этого есть основания.

– Какие у вас возможности? – спросил я.

– Довольно большие. Главная – я могу управлять душевнобольными. Люди, которые сами не знают, что им придет в голову и что они станут делать в следующую минуту, превращаются мной в самых дисциплинированных и послушных служак на Земле.

Голова шла кругом. Я оторопело взглянул на Марселя. «Но черт возьми!» – говаривал в таких случаях небезызвестный доктор Ватсон.

– Скажу больше, – вещал Марсель. – Я рационализирую их бред…

– Батюшки светы, это еще что такое?

– Дульсинский не раз говаривал вам, что в большинстве случаев деятельность душевнобольных непродуктивна. Тот, кто принимает себя за великого хирурга, не сможет удалить даже бородавку. Какому-нибудь «Бетховену» медведь наступил на ухо. Я научился растормаживать их способности. Они есть на самом деле, но существуют в созданном больными иллюзорном мире. Я их перевожу в наш мир.

Я перевел дыхание. Ощущение, будто мне надавали деревянной колотушкой по голове. А ведь не врешь, голубоглазый. Все, что говоришь, связывает головоломку воедино.

– Рационализация бреда, дисциплина, уважение прав личности – три кита, на которых стоит моя организация. Я назвал ее «Пирамида». Результаты? Судите сами. Виктор Чулков, сумасшедший изобретатель, полжизни в бреду сочинявший какие-то невозможные машины и материалы, создает парализующее оружие. Пожалуйста. – Марсель взял со стола серебристый пластмассовый пистолет. – Обычный духовик, стреляет шариками с паралитиками. Сам по себе газ безвреден, но противника обезвреживает моментально. Полиции всего мира много бы дали, чтобы иметь такую штуку… А вот еще один пациент – названый брат Лаки Лучано, великий мафиози, как он себя считает. Разработанные им планы мероприятий были на редкость просты и эффективны, о том, как они сработали, вам, думаю, рассказывать не надо. Шпиономанка Касаткина – потрясающие результаты при проведении самых тонких оперативных комбинаций. Эти люди реализуют гигантский потенциал человеческой психики наиболее рационально. Они не отвлекаются на мелкие страстишки. Они как торпеды устремлены на цель. Они живут этим. И они еще покажут себя.

– Зачем вам столько золота?

– Мы создаем теневое государство. У любого уважающего себя государства должен быть золотой запас.

– А карусель с партиями, выходки Шлагбаума, демонстрации, массовые беспорядки. Зачем вам все это?

– Уверяю вас, все продумано до мельчайших деталей и направлено на цель – перевернуть пирамиду. Изменить все. Создать новое общество.

– Общество не буйных, а тихих сумасшедших?

– Совершенно верно. Но я не обольщаюсь. Эта цель не ближнего прицела. Сегодня она кажется фантастической. Но мир меняется. То, что казалось невозможным вчера, сегодня органично переходит в разряд обыденности.

– Первое в мире государство полных психиатрических свобод?

– Ирония неуместна. Вы думаете, будет хуже, чем сегодня?

Он опять взял пульт, видимо, твердо решив использовать телевизор в качестве главного учебного пособия.

– Жвачка «Орбит» без сахара – истинное счастье, – чавкая сообщил мускулистый загорелый самец, уютно устроившийся на морском берегу.

Его сменил мужчина, стоящий на стуле с петлей на шее.

– Без автомашины «Вольво» мне не жить.

– Постой, дружок, – послышался радостный голос. – Твоя жизнь спасена. Открыт на улице Оранжевая, 10, новый магазин «Вольво»!

Следующий кадр – счастливый спасенный в экстазе гладит бампер сияющей машины…

– Жрущая жвачку скотина на «Вольво» – вот образец для подражания, – кивнул Марсель с мрачным удовлетворением. – Герой. Печорин. Фауст. Пьер Безухов нашего времени. Пошлость. Падение духа!.. Мои же соратники живут идеями, порывами души. Можно спорить о правильности этих идей, но это не так важно. О чем вы сможете спорить с идолопоклонником жвачки «Орбит»?

– Шоколад «Милки вей»… – заворковал телевизор, но Марсель отключил звук.

– Значит, вы выбираете людей с определенным психотипом, которых можно обработать и подчинить себе? Включить в «Пирамиду»?

– Совершенно справедливо.

– Большая часть из них – душевнобольные. Болванки, которые нужно обточить, довести до ума. Вы увозили их куда-то на обработку. Почему же нельзя это было сделать в клинике?

– Иногда делали. В крайних случаях. Как с иностранцами. Пропустить около тысячи человек через клинику, притом когда часть не является ее пациентами, – скажите, такое возможно? Сегодня мы по ряду причин вообще отказались от обработки в клинике. У меня несколько хорошо скрытых баз. Там происходит процесс раскрепощения. После этого люди расставляются по местам, где они принесут наибольшую пользу «Пирамиде». Кстати, вы сейчас на одной из таких баз.

– Вы допускали, что рано или поздно кто-то заинтересуется, куда пропадают психбольные. Впрочем, вряд ли предполагали, что это произойдет так быстро. У оперативно-разыскного отдела и так забот полон рот. А что президент издаст указ и на линию по психически больным назначат въедливого опера, вы даже предположить не могли.

– Конечно, не мог. Такой указ не вписывается ни в какую логику.

– Какая логика у сумасшедшего общества? – уел его я. – Но все равно вы заранее подготовились к худшему и избрали козла отпущения. Грасского. Не так ли?

– Точно так.

– Он никогда не имел ничего общего с «Пирамидой». Вы нафаршировали его голову бредовыми фантазиями о «Чистильщиках Христовых», зная, что вся его энергия уйдет в шум. Милиция заинтересуется исчезновением душевнобольных. И тут возникает Грасский – воин против воинства сатанинского. Мы, естественно, цепляемся к нему – ну-ка, иди сюда, театральный деятель. Все подозрения на него. Вся энергия полицейской машины вхолостую. Однажды ему звонят по телефону и надиктовывают бессмысленные цифры. В его больной голове звоночек звенит – цифры включают заложенную программу – зовут бежать, проваливаться в подполье.

– Отрадно видеть такой образец проницательности.

– Для чего было устраивать представление с «Т-замзином»?

– Не было никакого «Т-замзина». Профессор пошутил. В инъекторе было обычное успокаивающее. Нам интересно было посмотреть на вашу реакцию. И подтолкнуть к действиям.

– А не легче было просто проигнорировать меня? Полежал бы еще недельки две и вышел, несолоно хлебавши.

– Вы бы не отстали. Вон, накопали про Чулкова. Что-нибудь еще бы нашли… Вы мне нравитесь. Истинный профи. Способный человек. Ваша хватка, опыт пригодятся нам.

– Вы уверены, что я буду на вас работать? Почему?

– Потому что вы входите в число людей, на которых я могу воздействовать.

– Так-растак, – я довольно грязно выругался, но сумел взять себя в руки и почти спокойно произнес: – Насильно?

– Ничего не поделаешь.

– А как же заверения о правах личности, о неприятии насилия?

– Иногда приходится идти против воли человека ради его же блага. Кто спрашивает кошку, у которой вырывают занозу. Кошка, конечно, против. Но боль оборачивается на ее же пользу.

– Убедительно, – хмыкнул я.

– Вы что, думаете, мы зомбируем людей? Глупость. Мы раскрепощаем сознание. Переводим на новый уровень.

– Как миклухо-маклаевских гоблинов?

– Не только. Мы раскрепостили много самых разных людей, которые потом помогали нам.

– Техник по радиоаппаратуре аэропорта? Заместитель начальника охраны банка?

– Истинную правду говорите.

– И как высоко вы забрались?

– Достаточно высоко. Даже за рубежом есть наши люди. В клинике лежали иностранцы, многие из которых принадлежат к элитам своих стран. Иные возвратились на родину нашими единомышленниками.

– Вы не боитесь, что мое исчезновение вызовет переполох?

– Вы здесь пробудете недолго. Два-три дня. А потом мы с вами продумаем, как вместе выйти из довольно затруднительного положения, в которое вы нас поставили своим расследованием, – благодушно улыбнулся Марсель.

– Вы все равно проиграете. Если уже не проиграли.

Марсель застыл, потом впился в меня холодными глазами – так Снежная королева смотрела на Кая.

– Говорите, проиграли, – задумчиво произнес он, было заметно, что он готов прийти к какому-то выводу. – А вы ведь еще до того, как лечь в клинику, знали, что подходите для нас по параметрам.

Ох, язык мой – враг мой. Кто, спрашивается, меня за него тянул? В разговоре я допустил две ошибки, притом ошибки примитивные. Первая – когда сам заговорил о людях, подходящих по психопараметрам. И сейчас, когда начал молоть чушь о том, что игра их проиграна. Это все парализатор. После него мозги тяжело ворочаются.

Марсель подскочил ко мне и схватил за руку. Его пальцы впились в мое кольцо. Он все понял. У меня возникло желание врезать ему так, чтобы искры посыпались из голубых глаз, выключить его, но тут же понял, что это не самый удачный план.

Марсель отскочил от меня и вдавил кнопку на стене. В помещение залетели профессор и «Эксгибиционист».

– Уходим. Он переиграл нас, – сказал Марсель и повернулся ко мне: – Вы сделали большую глупость.

Он поднял пистолет и нажал на курок.

Сознание вылетело из меня вспугнутой птицей. Поэтому я не мог слышать, как с грохотом в здание ворвалась группа захвата…

* * *

Возвращение на грешную землю в этот раз было точным повторением пройденного. Та же прозрачная четкость мыслей, тот же белый потолок у глаз, те же капельницы и провода диагностической аппаратуры. И тот же шеф, расположившийся на стуле рядом с кроватью. Правда, имелись и некоторые отличия. На сей раз очнулся я не в Склифе, а в госпитале МВД на улице Народного Ополчения. И в пакете у шефа лежали не бананы, а апельсины.

Как человек, верный долгу, перво-наперво слабым голосом я пролепетал:

– Их взяли?

– Взяли, не волнуйся, – успокоительно произнес шеф.

Кого и как взяли конкретно, я выяснил, когда очнулся в следующий раз. Оказалось, что если кто-то кого-то и взял, то только не наша группа и не наших фигурантов.

– СОБР штурмовал пустой дом. Единственная живая душа – ты, сидящий на цепи в подвале, – проинформировал шеф. – Точнее, лежавший как бревно.

– И никого не задержали?!

– Они ушли по подземному ходу. Опередили нас на считаные минуты. И как сквозь землю провалились.

– Это наша операция провалилась.

– Наполовину, Георгий, всего лишь наполовину. Все-таки логово мы вычислили. Нашли в нем сотню кило золота и с десяток платины – начальство довольно. Довольны даже на самом высоком верху…

Еще неизвестно, кто там пребывает, на этом самом высоком верху. Мне не давали покоя слова Марселя о тысяче его соратников, внедрившихся в общество и государственный аппарат.

Грустно, но операцию провалил я. Притом на самом последнем этапе, когда все наши безумные расчеты оправдались. Все пошло насмарку из-за нескольких по неосторожности оброненных слов. Но шефа об этом информировать я не собирался. В конце концов, что-то недосказать – это вовсе не обман, а дипломатия.

Когда Кобзарь установил параметры, по которым преступники выбирают себе жертвы, выяснилось, что Гоша Ступин будто специально создан по ним. Мы предположили, что скорее всего похищенным как-то промывают мозги и бедолаги становятся орудиями в руках нашего противника. Вспомнить хотя бы гоблинов Миклухо-Маклая, которые разгромили базу своего родного шефа. Так же мы выдвинули версию, что промывка мозгов происходит на специальной базе и занимает некоторое время. Возникла дикая идея подставить меня профессору и создать условия, при которых он не сможет удержаться и потащит меня в логово на обработку. И тогда останется только вычислить координаты и ждать бойцов со светошумовыми гранатами и автоматами Калашникова.

Только вот как вычислить эти самые координаты законспирированной базы? Установить за клиникой круглосуточное наружное наблюдение? Глупо и бесполезно. Во-первых, его сразу срисуют. Во-вторых, в машины «Скорой помощи», выезжающие с территории, не залезешь. Остается техника. Однако, учитывая уровень противника, нетрудно было предположить, что он учтет и возможность такого хода. Нужна была военная хитрость. Мы думали, думали и наконец придумали.

Для шифровок мы выбрали не слишком мудреный код. Мы исходили из того, что профессор не удержится и попытается прочитать послания. Так пусть ему это удастся. Завидев сообщение, где я расписываю его преступную деятельность, он может сделать два вывода. Или примет все за чистую монету, решит, что оперативник нарыл вагон компры и потому вполне созрел для промывки мозгов и привлечения к сотрудничеству. Или же посчитает, что милиция специально закинула крючок в виде шифровки, чтобы он его заглотнул и раскрылся. Но это имеет смысл, если у оперативника есть связь с волей. Какая? Техническое устройство. Где оно? В записной книжке, с которой оперативник не расстается ни днем, ни ночью. Она напичкана микроаппаратурой, по западным расценкам тянущей на несколько десятков тысяч долларов. Что делать? Очень просто. Включить глушилку в кабинете, отобрать у опера записную книжку, а потом спокойно тащить на базу и обрабатывать в свое удовольствие… Вот только не учел подлый враг одного момента. На пальце Гоши Ступина пристроился фамильный золотой перстень. Но если очень внимательно присмотреться, то можно было понять, что это не тот перстень, что был две недели назад, а его копия, в которую вмонтирован импульсный пеленгатор – уникальная штуковина, сработанная чекистскими гномами в подземных волшебных пещерах-лабораториях. Как этот пеленгатор работает – ума не приложу, там какие-то направленные волны, спутниковые приемники, компьютерная обработка данных. В общем, в случае активизации он позволяет безошибочно установить координаты. Так и дошел наш СОБР лесами и болотами до избушки на курьих ножках, где черные злыдни творили свои черные дела.

– Теперь ты рассказывай, что узнал, – предложил шеф.

Состояние моего здоровья было далеко от эталонного. У наших медиков не было, как у Дульсинского, средств, нейтрализующих парализатор. Но я собрал свои слабые силы и выложил шефу все. Не одному же мне мучиться. Пусть теперь и у него голова поболит.

– Марсель Тихонов у них главный. – Шеф был, мягко говоря, оглоушен новостью, что, впрочем, неудивительно. – Кто бы мог подумать. Недоучившийся медик, мастер спорта по дзюдо. На пятом курсе медицинского института заболел душевным расстройством. Попал на излечение к Дульсинскому. Считалось, что профессор вылечил его и оставил при себе как помощника и телохранителя, дабы уберечь его от рецидива болезни. Выходит, все получилось наоборот – Марсель свел с ума Дульсинского и подчинил его своей воле. Скорее всего у Дульсинского еще до встречи с Марселем был большой термометр в голове, – сказал я. – И Марсель использовал это обстоятельство.

– Значит, «Пирамида», – вздохнул шеф. – Прикажешь так и доложить руководству?

– Ничего не попишешь. Как говорят американцы – угроза национальной безопасности.

– А она осталась у нас, национальная безопасность? – махнул рукой шеф.

– Может, Марсель прав и лучше, если они возьмут руль? – усмехнулся я через силу.

– Они тебя точно не успели обработать?

– Точно.

– Здрассьте-мордасти, – послышался знакомый голос. В дверях палаты материализовался шкаф, в котором нетрудно было опознать Донатаса.

Залежи бананов, похоже, в Москве истощились. В руке у Донатаса был кулек с апельсинами.

* * *

На дворе уже осень. С момента моего освобождения из лап сумасшедшего профессора и его командира прошло больше двух месяцев. Я отлежал в госпитале, отпечатал на машинке целый том рапортов, объяснительных и докладных записок. За то время, что я пробыл в желтом доме, мне были положены отгулы, которыми я наконец воспользовался. Клара окончательно куда-то исчезла, так что я имел возможность скучать в полном одиночестве, пить пиво, закусывать солеными орешками и смотреть теле-ящик, проверяя правдивость утверждения Марселя о злокачественных болезнях общественного сознания.

Неожиданно затренькал дверной звонок – настойчивый, требовательный. Кого это принесла нелегкая на ночь глядя? Я никого не жду. Уж не гонцы ли от «профессора Мориарти»? Может, он решил все-таки доказать справедливость последних слов, сказанных мне, о совершенной мной глупости? Я вынул из ящика стола пистолет и направился к двери.

– Кто там?

Нет ответа.

Помня заверения Марселя об их гуманности, надеясь, что через дверь стрелять не станут, а заодно рассчитывая на металлическую обшивку и кусок наложенного на дверь пуленепробиваемого стекла (а как же иначе: мой дом – моя крепость), я посмотрел в глазок… Так, знакомые лица. Я поморщился и начал открывать замки.

– Ну? – спросил я выжидательно.

– Ты меня, наверное, ненавидишь.