Текст книги "Земля Великого змея"

– Учтите, если ошибетесь, мы приземлимся в аккурат брюхом на колья, – проговорил Ромка, напряженно ища и не находя прорехи в ограде.

В дыре показалась бугристая голова. Уперлась подбородком в обломки камней и завозилась, поднимая тучи пыли от раскрошенного раствора. В сером облаке появились влажные кольца длинного тела. Защелкала широкая пасть, заметался по полу зеленый язык. Развернулись за ушами розовые, прозрачные под солнцем крылышки, обнажая пульсирующие сосуды в перепонках. Уцепились за край провала маленькие – не поймешь, не то лапы, не то плавники – конечности. Демон выбрался из преисподней и замер перед остолбеневшими конкистадорами, явно собираясь напасть.

– Прыгаем вперед! – заорал Ромка.

– Но там же чудище, – пролепетал флорентиец, указывая головой на собравшегося для прыжка гада.

– Вперед! – снова заорал Ромка и толкнул итальянца коленом. Хотел под ягодицу, но передумал – мало ли что подумает – и взял ниже. В бедро. Тот вздрогнул и побежал. Молодой человек припустил следом.

Сильно толкнувшись от края, флорентиец прыгнул вперед и вверх. Ромка сиганул следом. Ветер пузырем надул кое-как закрепленное полотнище, жгуты затрещали, рама завибрировала. Аппарат взлетел и… Потащил их в обратную сторону. Вверх и назад.

Змей прыгнул вслед. Волна зловония обдала молодого человека. Челюсть чудища клацнула там, где только что были стертые подошвы его сапог. Змей с грохотом обрушился на крышу алтарной комнаты и с места, не сжимаясь в кольца, прыгнул снова. Ромка видел приближающуюся оскаленную пасть, но что он мог сделать, болтаясь в веревочных петлях? Чтобы не видеть ужаса приближающейся смерти, он зажмурился.

Треск и визг заставил его снова открыть глаза. Их аппарат не только все еще держался на крыле, но и стремительно уносил их от змея, который бился и корчился на кольях ограды. А истошные вопли флорентийца звучали как музыка.

В провале с рваными краями, зиявшем на том месте, где совсем недавно был аккуратный квадратный люк, показалась другая голова с кожаными мешочками за ушами. Размером она была раза в два больше первой и протиснулась в отверстие с трудом. Ловко извернувшись, упала щекой на камни, тут же приняла горизонтальное положение и заскользила вперед, подтягивая тело. Немигающие, затянутые мутной пленкой глаза на шишковатой морде обшаривали каменный квадрат с блестящим частоколом по верху. Чувствительные точки на конце снующего в пасти языка улавливали множество непривычных запахов и вкусов, надеясь учуять в воздухе мельчайшие частицы крови, пота и страха. Терморецепторы на морде улавливали малейшие изменения температуры. Разозленный и голодный змей в любой момент был готов броситься на добычу, но добычи не было. Куда же она могла деться?

Скользнув за угол покосившегося домика, василиск углядел черную ленту, внахлест перекинутую через забор. Ни на секунду не замедляя движения, он проскользнул по подрагивающему в предсмертных судорогах телу соплеменника и устремился по уступчатой стене пирамиды вниз. В озеро! К еде и свободе!!!

Четырехчасовое сидение давало о себе знать ломотой в спине и тяжестью в согнутых коленях. А до заката еще примерно столько же. Мирослав закрыл глаза, откинул голову и последовательно напряг и расслабил все мышцы, разгоняя по ним кровь. Закончив с упражнением, секрет которого рассказал ему один мастер меча из империи за Великой стеной, воин вернулся к наблюдению.

Полузатопленный, полусожженный город открывался как на ладони. Истапаланские бедняки, на лачуги которых пришелся основной удар учиненного мешиками потопа, копались в развалинах, извлекая из нанесенного ила какие-то тряпки и чудом уцелевшие кувшины. Слуги отмывали добротные особняки знати, устоявшие, но совершенно опустошенные мутными потоками. Больше всего людей копошилось у крепости, в центре которой возвышался дворец касика. Кажется, он почти не пострадал – только мусор от стен сгрести обратно в канал, и будет новее прежнего.

А что там в окнах? Вроде трапезничают. Желудок Мирослава, в котором со вчерашнего ужина не было маковой росинки, отозвался заливистой трелью. Воин нежно погладил его ладонью, но это не помогло, тем более что во дворец понесли новую перемену блюд. Да не просто так, на серебре, а с приправами и кореньями ароматными. И вина понесли ведро. Вот же нехристи поганые. Хотя вон, московские бояре хоть и крещеные, а курочкой с белыми хлебами да бражкой тож не брезгуют, когда у сиромах[40]40
  Бедняков (др.-рус.).


[Закрыть], без кола и двора, оставшихся после очередного пожара, животы под ребра подводит.

А это кто на трапезу прибыл? Очень интересно. Мирослав всмотрелся. Далековато, но даже без оптической трубы вполне различимы характерно круглые бока мешикской знати, прикрытые дорогими одеждами.

Эти-то поболе всех знают, что тут случилось, подумалось Мирославу – и рука сама потянулась к кинжалу. Сейчас бы сползти по нетолстому древесному стволу, под прикрытием кустов добежать до мостков, ведущих к построенным на воде кварталам, затаиться у опор – и когда посланцы Куаутемока рассядутся по лодкам…

Помыслы у Мирослава с делом надолго не расходились. Он ухватился за ветку и легко соскочил на землю. Похлопал руками по бокам, проверяя, не вывалится ли что на бегу, – и заскользил между кустами к берегу. Через пару сотен шагов он вышел к широкой мощеной дороге, кольцом охватывающей город и сбегающей к озеру. Наверное, она служила для переноски грузов, не проходящих по узким улочкам. Минуя каменоломню, где из глубин доносился стук молотков, и городскую свалку, над которой с пронзительными криками роились жирные, похожие на чаек птицы, дорога упиралась в грузовой причал. С виду пустой, но вряд ли оставленный совсем без присмотра. Просто караульные попрятались от жары. И в каменоломнях наверняка стража есть. Как ни крути, а путь у него один, через помойку, да и то саженей двести придется преодолевать по открытому месту. Можно, конечно, попробовать обойти город или дождаться темноты, но кто поручится, что мешики к тому времени не отчалят восвояси. Сейчас бы какого-нибудь заплутавшего касика в шапочке с ниспадающими на лицо перьями встретить, помечтал Мирослав, но вряд ли он в таких неприглядных местах гулять будет, да еще и без охраны. Эх, некогда думу думать!

Воин скинул короткую куртку дубленой кожи, стащил с плеч белую рубаху, скрутил и обвязал ее вокруг тела – ибо из-под куртки сильно торчала, а в буйстве зелени она слишком бросалась в глаза. Снова надел куртку и застегнул пару пуговиц. Поправил воротник и направился к дороге легким прогулочным шагом. Если кто издали заметит человека, перебегающего дорогу согнувшись и норовящего нырнуть в кусты, у него обязательно зародится подозрение. Ведь и лагерь испанцев близко, и вообще. А на идущего спокойным неторопливым шагом, будто так и надо, вряд ли внимание обратят, пусть даже он и одет непривычно.

Без приключений миновав просматриваемый участок, Мирослав перемахнул невысокий заборчик из массивных камней, огораживающих свалку. Поморщился от шибанувшей в нос вони. Жирная зеленая муха села на его запястье и принялась мыть лапки. Мирослав брезгливо смахнул мерзкое насекомое. Другая муха опустилась на плечо и тоже принялась мыть лапки. Воин щелчком отправил ее вслед за товаркой. Еще несколько мух приземлились на его колено. Одна попыталась устроиться на глазу и две на губах. Одним широким взмахом русич смел всю эту нечисть, но сотни других мух тут же попытались занять их место. Отмахнуться от этих так просто не получилось, а следом налетела еще одна волна насекомых. Они мгновенно залепили рот и глаза, полезли в нос, завозились в волосах. Во всем надо искать хорошее, думал он, отплевываясь, отхаркиваясь, отсмаркиваясь, – охранять это место никому и в голову не придет. Воин стащил с пояса рубашку и намотал ее на голову.

С накидкой на голове стало значительно легче, хотя мухи и продолжали со всех сторон атаковать открытые участки тела. Медом вам тут намазано, что ли, ворчал Мирослав, перебираясь через завалы отбросов и обломки мебели. Рубаха мешала смотреть, поэтому он часто спотыкался, ударялся о какие-то углы. Под ногами что-то противно расползалось и хлюпало.

Удар в макушку чем-то тяжелым и острым чуть не поверг его прямо в грязь. Еще один. Мирослав с трудом устоял на ногах и обернулся. Если бы не молниеносная реакция, он мог бы остаться без глаза, а так острый клюв лишь скользнул по щеке, оставив на ней красный, набухающий кровью рубец. Привлеченные белым цветом рубахи местные чайки решили попробовать ее и на вкус.

– Поди! – шикнул воин, стукнув чайку кулаком. Та отлетела с возмущенным криком, а на воина тут же навалилась другая и начала долбить затылок с настойчивостью рудокопа из Хумских[41]41
  Современная Босния.


[Закрыть] земель.

– Вот напасть, – пробормотал воин, сдернул с себя рубаху и хлестнул чайку тяжелым рукавом, сбив ее в грязь. Но видом поверженного врага он насладиться не успел, сонмы мух снова полезли в глаза, нос, рот. Маленькие острые лапки заскребли по свежей ране. Вот это было совсем ни к чему, занесут грязь, гноище пойдет, распухнет харя, аки луна в полнолуние. Вонючая чайка, обиженная на грубое обращение, уселась на плечо и долбанула клювом в ухо. Русич взвыл и попытался ухватить мерзкую птицу, но та вырвалась, оставив в его руке лишь несколько липких перьев. Вторая чайка атаковала его с другого бока, а за ней прилетела и третья, и четвертая. Гомон поднялся невообразимый.

Прижав рубаху к лицу и не обращая внимания на дождем сыпавшихся за ворот насекомых, отмахиваясь свободной рукой от наседающих пернатых, Мирослав почти на ощупь добрался до противоположного края свалки. Бросив рубаху, перевалился через ограду и затих в ее тени. Мухи и птицы как-то враз отстали, словно вокруг поля была проведена магическая черта, за которую этим мусорным демонам ходу не было.

Ничего себе, думал он, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Иной час горячей сечи не отнимал столько сил и не оставлял на его теле столько ран. Щеку покарябали, еще шрам будет, ухо порвали, на маковке дырка небось. А как с этим в соленую воду лезть? Мирослав представил, как будет саднить раны попавшая в них соль из озера, и его передернуло.

Однако некогда разлеживаться. Отерев грязной ладонью кровь с лица, он побежал к каменоломням, забирая подальше от широких ворот и грунтовки, вливающейся в мощеную дорогу. По мере приближения к краю вырытого поколениями рабов глубокого котлована его раны начали все сильнее чесаться от пыли, облаком висевшей над разломом. Мирослав хотел обойти дыру в земле стороной, но не выдержал, подполз поближе к краю. Заглянул.

Огромная яма сплошь была наполнена согнутыми, припорошенными белой пылью спинами людей. Выступающий пот скреплял взвесь и превращал ее в некое подобие известкового панциря. Воин оторопел. Ни мотыг, ни молотов для разбивания камней в руках у них не было. Согнувшись пополам, они бронзовыми скребками стачивали дно котлована и собирали пыль в двойные мешки. Подростки по трое-четверо оттаскивали мешки ближе к воротам, где их должны были забирать носильщики. Надсмотрщики в стеганых панцирях трудились в поте лица, охаживая голые спины длинными гибкими палками. После каждого удара на белой пыли отчетливо проступали кровавые рубцы.

На его глазах один из рабочих, худой, за пылью не разобрать сколько лет, закашлялся, пуская по подбородку струйки крови, и упал. Дернул несколько раз ногой и затих. Несколько рабов, кормленных получше, чем прочие, видать, специально для такого дела, ухватили несчастного за ноги и куда-то поволокли, пятная белое красным. По радостным взглядам других рабочих можно было предположить, что в общий котел. Мирослав поспешил убраться из этого места. Пробираясь в тени узкой, явно рукотворной рощицы, он размышлял над тем, что увидел. Дома мешики и подвластные им народы строили из глины и обмазывали перемолотым в пыль белым камнем, а вот огромные пирамиды складывали из блоков, поднять которые на такую высоту было не в человеческих силах. А вот если делать блоки на месте? Ведь чего проще? Сыпануть в чан порошка из каменоломен, сдобрить какой-нибудь клейкой массой, да хоть и мукой, залить водой, перемешать и вылить в форму из обмазанной глиной соломы. Дать застыть – и готов блок. Только следы соломы заполировать. А то и не полировать, ветер и дождь все сами сделают. Да таким манером и пирамиды на берегах Нила могли быть построены, и зиккураты в Междуречье… А вот и берег, прервал свои инженерные размышления Мирослав, теперь надо совсем тихо. На мягких лапах.

Четыре большие лодки бороздили гладь мешикского озера, держа курс на черный остров с огромным храмом на самом его краю. В двух сидели жрецы. Между их ног прямо на днище скорчились несколько приготовленных в качестве приманки для змеев рабов. В двух других расположились солдаты – отъявленные головорезы из личной гвардии великого правителя. Заточенных на вершине пирамиды teules было решено взять живем и доставить пред очи Куаутемока. Впереди, у самого причала, к которому они держали курс, что-то тяжело плеснуло. Показалось на миг из воды толстое змееобразное тело, от которого во все стороны пошли тяжелые маслянистые круги.

Жрецы повскакивали со своих мест, крича и тыча пальцами в пенные бурунчики на том месте, где вспенил воду плоский хвост. Гребцы первых двух лодок, знакомые с тем, что жило в подземном рукотворном озере, налегли на весла. Воины завозились, ладя копья и утыканные осколками стекла дубинки. Во всеобщей неразберихе и суете две лодки столкнулись, одна перевернулась, люди забарахтались в мутной воде. Еще одно судно с разгону встряло в общую кучу, другое сумело ее обогнуть и вырваться на простор.

Гребцы налегли. Брызги полетели с тяжелых весел. Вспорол гладь озера острый нос. Рядом мелькнуло под поверхностью змеиное тело. Вспух у борта темный пузырь взбаламученной воды. Сильный удар под днище подбросил и перевернул тяжелую лодку, как невесомую скорлупку. Горошинами из стручка посыпались в воду люди. Шлепнул по воде хвост. Фонтан брызг радугой взметнулся вверх, скрывая происходящее от тех, кто стоял, сидел или плавал рядом с оставшимися тремя судами, замершими на водной глади.

Водяная пыль недолго держалась в воздухе, а когда радужная завеса рассеялась, они увидели черные, облепленные мокрыми волосами головы гребцов и воинов из опрокинутой пироги на спокойной поверхности воды. Все были живы. От сердца у многих отлегло. Только вот как-то странно смотрели люди из воды на образовавшуюся посреди озера кучу-малу из трех сцепившихся лодок. Вернее, не на нее саму, а куда-то выше. Заслышав глухой тяжелый плеск за спиной, один из жрецов медленно обернулся, и в его горле пойманной птицей забился животный вопль. Прямо в его сердце уперлись два немигающих глаза, темных и холодных, как камни на склонах великих гор. С гладкой бугристой головы, покачивающейся на тонкой лебединой шее, потоками стекала вода.

Цветком раскрылись за головой маленькие розовые крылышки, распахнулась зеленоватая пасть с мечущимся в глубине зеленым языком, из раздувшегося горла вырвался сдавленный свист. Голова маятником качнулась вперед.

Затрещали борта лодок, ломаемые тяжелым телом. Заголосили попавшие на острые зубы люди. Озеро вскипело кровавыми пузырями, смешанными с вытекающей из пасти зеленой слизью. Поплыли по волнам обломки лодок, сломанные древки копий и обрывки дорогих тканей. Облаком взметнулись выдранные из накидок и головных уборов перья.

Люди, цепляющиеся за перевернутую лодку, закричали, взывая к богам. Но бог был здесь и творил зло, а другие остались глухи к их молитвам.

Кортес, Олид, Альварадо и Сандоваль, как античные герои, возлежали на травке в тени хлопчатобумажного полога, одним концом натянутого на два воткнутых в землю копья, другим прижатого к земле камнями. Под щебетание птиц и легкое кактусовое вино обсуждали они достоинства и недостатки индейских женщин в сравнении с их заокеанскими сестрами. Тон, как всегда, задавал Альварадо, простодушный Сандоваль смеялся от души, а воспитанный Олид сдержанно улыбался в усы солдафонским шуточкам.

Их неторопливую светскую беседу нарушил запыхавшийся вестовой. Гремя кирасой, он буквально влетел под полог и с ходу затараторил:

– Войско. Из Мешико. Очень много. К городу приближаются. Быстро.

Не успел он еще договорить, а капитаны уже побросали кружки, вскочили на ноги и помчались к берегу. Протолкавшись через столпившихся на берегу конкистадоров, они уставились на величественную и страшную картину.

По неширокой дамбе, ведущей от ворот Мешико к Шальтокану, споро и резво двигалась колонна воинов в ярких одеждах. Разноцветные штандарты колыхались над колонной, отмечая головы полков. Над плюмажами и блестящими наконечниками возвышались какие-то непонятные инженерные конструкции. Капитан-генерал не глядя протянул назад руку, и оруженосец услужливо вложил в нее подзорную трубу. Раздвинув блестящие медные коленья, Кортес зажмурил один глаз и долго всматривался в горизонт. Лицо его становилось все напряженней и напряженней. Наконец оторвавшись от окуляра, он потер красный кружок на веке и тяжко вздохнул.

– Сеньор капитан, что там? – прервал молчание Альварадо.

– Войско из Мешико. Большое. Быстро приближаются к городу. – Он почти дословно повторил слова вестового.

– А что это за штуки там у них?

– Похоже на бронзовые щиты. Взгляните сами. – Кортес не глядя протянул трубу.

Цепкие пальцы Альварадо сомкнулись на кожухе. Он прильнул к окуляру и долго не отрывал его от глаза.

– Ну что там, дон Педро? – не выдержал Сандоваль.

– Плохи дела, дон Гонсало, – ответил Альварадо. Передав трубу Сандовалю, жадно выхватившему из его рук блестящий медный цилиндр, он стал пересказывать увиденное остальным. – У них там щиты, по виду бронзовые. В полтора человеческих роста. За ним может укрыться два десятка лучников. Или пращников дюжина, не менее. Арбалет такую защиту не возьмет, из аркебузы тоже не пробить. Если подтащат по дамбе поближе к нам, туго придется. Еще там что-то приземистое, на вид похоже на небольшие римские скорпионы[42]42
  Античный торсионный двуплечевой стреломет – баллиста.


[Закрыть] и онагры[43]43
  Античная катапульта торсионно-гравитационного действия.


[Закрыть], способные кидать каменья размером с голову лошади.

Против них и наши кирасы бессильны.

– Смотрите! – закричал Сандоваль, указывая куда-то пальцем одной руки, при этом придерживая трубу у глаза другой. – Похоже, идут с десантом вон в ту бухту. – Дон Гонсало указал на далеко выдающуюся в озеро лесистую косу, за которой расположилась чудесная уютная бухточка. – А там дорога почти к самой воде подходит.

– Тогда, может, отступить, пока не поздно? – предложил де Олид.

– Уже поздно, – ответил Кортес, указывая на открывающиеся городские ворота Шальтокана, из которых на дамбу выбегали раздетые люди. Парами тащили они к разлому на дамбе плетеные корзины, наполненные камнями и песком. – В лесу попадем в засаду и увязнем. А тем временем отряд мешиков пройдет город насквозь и ударит в спину. Придется разворачиваться и принимать бой.

– Но на таких условиях принимать бой – безумие!

– На все воля Божья, – спокойно и даже как-то отрешенно ответил капитан-генерал. – Сеньор Альварадо, выводите стрелков. Арбалеты пускай держат заряженными, а фитили тлеющими, но без команды не стреляют. По инженерам и строителям палить не надо, только припас зря расходовать.

Альварадо бросил руку к козырьку шлема и побежал строить людей, на ходу отдавая команды.

Мешикские части уже втягивались в задние ворота Шальтокана, а из передних появились рабы, несущие на плечах длинные жерди для наведения перекидного моста.

– А может, все-таки пальнуть, выиграем пару минут? – спросил слегка запыхавшийся Альварадо, снова возникая возле командира.

– Минуты нам не помогут, а стрелы лучше поберечь для тех, кто первыми ступит на мост. Дон Кристобаль, дон Гонсало, поднимайте людей и ждите приказа.

Капитаны помялись, ожидая диспозиции, но, так и не дождавшись, побежали к своим отрядам. Дон Педро остался с капитан-генералом.

– Неужели остаемся? Правда, неуютно как-то становится. – Капитан зябко повел плечами под узорчатой кирасой. – Может, все-таки попробуем проскочить до того, как они причалят?

– Этого маневра мешики от нас и ждут. Куаутемок не дурак, он все рассчитал точно. Двинувшись вдоль берега, мы сами положим себя между молотом и наковальней. А их метательные машины нас еще и припечатают.

– А в глубь леса? Хотя нет, – сам себе ответил капитан. – Там рассеемся, переловят по одному. Да и лошади на корнях ноги переломают.

Над их головами что-то свистнуло. Далеко в лесу затрещали обламываемые ветки, словно через кусты ломился разъяренный бык.

– Кажется, из онагра камень запустили. Навесом из-за стены. Пристреливаются, – прокомментировал Альварадо. – Это не опасно. Из катапульты да еще с закрытой позиции точно при…

Большой камень со свистом рассек воздух и поднял фонтан воды в десятке шагов от берега.

– …целиться нельзя.

– Онагр – это не требюше, – наставительно поднял палец Кортес. – Его так сильно при стрельбе не раскачивает. После нескольких выстрелов возьмут в вилку и накроют.

– Вы так спокойно об этом говорите?! Нас же эти камни по песку тонким слоем размажут.

– Мы не станем дожидаться, пока они пристреляются.

– ?!

– Как только эти впереди достроят мост, а те на лодках скроются за косой и не смогут видеть происходящего на дамбе, бросимся в атаку. Сметем и на их плечах ворвемся в открытые ворота, – решительно произнес Кортес.

– Или поляжем как один? – В глазах Альварадо зажглись веселые искорки.

– Или так, – улыбнулся капитан-генерал ямочками загорелых щек. – Только бы не догадались стрелометы на стены поднять, а то мы на мосту будем как на ладони, а стрела скорпиона на себя троих-четверых может насадить в таком узком пространстве. Найти бы того гада, который рассказал им, как эти машины делаются.

Каменная караулка у въезда на дамбу содрогнулась. Бревна каркаса с треском переломились, глиняная штукатурка посыпалась на прибрежный песок.

Альварадо вздохнул и вскинул трубу, стараясь прикинуть, через сколько времени бо́льшая часть мешикских лодок достигнет бухты. Вдруг он вздрогнул, оторвал окуляр от глаз, дохнул на стекло. Извлек из-за обшлага перчатки когда-то белый платок и протер линзу. Снова приложил к глазу и учуявшей след гончей подался вперед. Кортес с удивлением оглянулся на своего капитана:

– Дон Педро, что вы там увидели?

Альварадо некоторое время не отвечал, потом с трудом оторвался от недоступной взору Кортеса картины и повернулся к капитан-генералу побледневшим лицом.

– Там… Там… – произнес он побелевшими губами. – Чудище морское!

– Чудище?! – переспросил Кортес, протягивая руку за оптическим прибором.

– Чудище, – затараторил Альварадо, намертво вцепившись в медный цилиндр, будто он был единственным гарантом спасения в этом мире. – Там, меж лодок, такая голова на шее появилась… Я сначала думал, это ростра на носу корабля. Черная, а потом она ка-а-ак прыгнет…

– Да дайте же. – Капитан-генерал с трудом вырвал трубу из сведенных пальцев Альварадо. Взглянул. Охнул.

Мешикские лодки, державшие курс ровно, как журавлиный клин, теперь разбегались в разные стороны, как игривые цыплята от невнимательной наседки. А на месте мамы-курицы…

Кортесу показалось, что среди приземистых лодок затесался драккар – боевой корабль скандинавов с гордо поднятой носовой фигурой в виде головы дракона, выкрашенной в черный цвет. Но голова была отнюдь не деревянная. Раскачиваясь на длинной шее, она металась среди лодок, раскусывая борта, сбивая в воду людей или ударом бронированного чешуйчатого носа превращая суда в веер разлетающихся обломков. Змей не был голоден. Он не насыщал свое прячущееся под водой необъятное тело. С нечеловеческой яростью он убивал и громил все и вся в пределах досягаемости своей длинной шеи. Будто мстя за нанесенную ему мешиками смертную обиду.

Несколько не потерявших самообладания воинов метнули в чудище копья. Острейшие наконечники соскользнули по твердокаменной чешуе, но привлекли внимание змея. Подняв облако брызг, он стрелой вылетел из воды и молотом обрушил на суденышки всю массу своей бронированной головы. После такого удара вряд ли кто-то из доблестных бойцов мог остаться в живых.

– Святая Дева Мария, заступница наша! – перекрестился Кортес. – Что это?

– Так чудище же, – ответил немного пришедший в себя Альварадо. – И мне кажется, оно на нашей стороне.

– Вряд ли кто-то сможет привлечь это исчадие ада на свою сторону, – пробормотал Кортес.

– А и ладно. Флотилию оно разнесло в пух и прах. – Капитан кивнул на последние лодки, безуспешно пытающиеся спастись бегством от разъяренного змея.

– Похоже, он может передвигаться и по земле.

– Если приблизится, нашпигуем его арбалетными болтами, как могилу знатного дона свечками в День Всех Святых[44]44
  Испанский обычай – 1 ноября украшать могилы свечами.


[Закрыть]. Или со стен Шальтокана дадут пару залпов… Кстати, чего-то они затихли, не стреляют. Перепугались, наверное?

– Не исключено. – Кортес оторвался от созерцания кровавого побоища на озере. – Они склонны терять самообладание и в менее серьезных случаях. А тут такое…

– Мне кажется, надо воспользоваться благоволением Божьим и убраться отсюда подобру-поздорову, пока он не передумал.

– А если змей решит выбраться на берег в той самой уютной бухточке, про которую говорил Сандоваль? Тогда мы сами зайдем в его пасть. Останемся на месте и посмотрим, куда двинется это чудовище, когда покончит с последней лодкой.

– По-моему, – оглядывая озерный простор невооруженным глазом, пробормотал Альварадо, – от флотилии и так уже остались только обломки, а чудовище движется в нашу сторону.