Текст книги "Земля Великого змея"

Неожиданно все кончилось. Палуба опустела, враги исчезли. Израненная, залитая кровью фигура отделилась от палубы и шагнула к Ромке, на ходу теряя равновесие. Молодой человек подхватил падающее тело, с трудом узнавая под маской подсыхающей крови лицо капитана судна Педро Барбы.

– Мы отстояли корабль? – спросил он, едва разлепляя губы.

– Да, все в порядке. Мешики отступили, – ответил Ромка, бережно опуская его на дощатый настил.

– Хорошо, – выдохнул он и прикрыл глаза.

– Дня три проживет, вряд ли больше, – раздался над ухом голос Мирослава. Воин говорил по-русски, чтоб окружающие и в первую очередь сам капитан его не поняли.

– Сплюнь, постылый, – огрызнулся Ромка тоже по-русски. – Вечно ты с кликушеством своим.

Мирослав пожал плечами и отошел. Ромка передал истекающего кровью капитана солдатам, велев нести на «Сантьяго», и повернулся туда, где сидела на кольях вторая бригантина. Вместо небольшого гордого корабля на полуденном солнце неярко пылал огромный костер. В огне исчезали мачты и реи, черные пятна разрастались на белых парусах. Трещала, отваливаясь, обшивка. То ли мешики специально подожгли корабль, то ли случайно опрокинулся факел, но результат был налицо. Одну бригантину они потеряли.

Убийца притаился в прибрежных тростниках. Он устроился на выступающем из воды камне, подложив под лакированное ложе арбалета мешочек с песком. Отсюда отлично простреливался узкий пролив, через который испанские бригантины выходили на охоту за мешикскими лодками, пытающимися доставить еду и воду в терпящую лишения столицу. Вдали послышались скрип снастей и шорох волн, разрезаемых легкими форштевнями. Убийца поерзал, удобнее устраивая тело. Оставалось ждать совсем недолго, и если чуть-чуть повезет и на палубе окажется тот, кто ему нужен…

Туман поднялся над озером неожиданно, скатился с отлогого берега, опутал тростники, сгустился, образуя над водой непроницаемую муть, в которой едва были заметны пальцы вытянутой руки… А бригантины плыли совсем близко. Он слышал скрип снастей. Топот перебегающих по доскам людей, приглушенные разговоры. Но выстрелить не мог. Убийца чертыхнулся сквозь зубы, стукнул кулаком по камню и со злости послал стрелу наугад, в белое «молоко».

Две пироги медленно скользили по глади озера. Гребцы погружали в воду лопасти весел, толкали лодки вперед и замирали, не вынимая их из воды. Они внимательно вслушивались в предрассветный туман, не скрипнет ли где корабельный канат, не ударит ли медный колокол, не послышится речь пришельцев. С тех пор как бригантины стали выходить в дозор по одной-две, охотясь на лодки, доставляющие продовольствие в осажденную столицу, касики повелели устроить засады по всему озеру. Правда, первый успех повторить не удалось, но они надеялись, верили и ждали.

И вот – удача. Иглой протыкая вату тумана, показался длинный брус на носу плавучей крепости. Привязанный к нему парус. Следом нос, густо заваленный канатами, якорями и прочей корабельной утварью. Медленно выплыли округлые борта с уставившимися прямо на индейцев жерлами орудий. Но за ними никого не было. Никто не бегал по палубе, не кричал, не показывал на них пальцами, не бил тревогу. Неужели не замечают? А может, Уицлипочтли наслал на них глубокий колдовской сон, чтоб мешики могли перебраться на борт и перерезать бессильных teules? Но нет, боги teules тоже сильны и любят своих детей. Они в любой момент могут разрушить чары, и тогда заблестят стальные клинки, полетят, сея смерть, горячие капли металла. Уж лучше сделать как задумано.

Осторожно, стараясь не издать ни единого всплеска, индейцы развернули лодки носами к камышовым зарослям, где пряталась засада. Вскочили, закричали оскорбления, завизжали, подражая звериным крикам, замолотили веслами о борта. Крепость пришла в движение, замелькали тени, послышались взрыкивающие команды. Остров-крепость медленно поменял направление хода и двинулся прямо на пироги. Заметили! Поддались?!

Мешики налегли на весла, пироги понеслись по глади озера, оставляя в кильватере барашки белой пены. Даже если корабли teules не смогут набрать достаточного хода на тихом, ночном еще ветерке, разгоняющем по округе хлопья тумана, они не собьются со следа.

До спасительных камышей уже рукой подать. Вот уже и выскакивают навстречу пришельцам остроносые лодки. Размахивают копьями и лестницами с приделанными крюками воины в белых плюмажах. Еще немного, и они окажутся на бортах плавучей крепости.

Но что такое? Почему они замерли в остолбенении? Почему не бросаются на одинокий корабль? Почему не лезут на борта, не режут растерянную беззащитную команду? Мешики в лодках-приманках обернулись. Медленно, как в липком ночном кошмаре, появляются из тумана носы еще четырех кораблей, ощетинившиеся большими и малыми стволами. Расцветают огненными цветами борта. Стрелы вспенивают воду вокруг. Крепкие форштевни ломают хрупкие шпангоуты индейских пирог, переламывают долбленки. Длинные копья, свешиваясь за борт, находят остриями черные макушки.

Вода вокруг кораблей окрасилась алым. Хитрость мешиков обернулась против них.

Военный совет на «Сантьяго» был немноголюден, но представителен. На него явились начальники всех трех корпусов и несколько капитанов, прибывших из Вера Крус совсем недавно.

Ромке, как герою дня, придумавшему устраивать на озере встречные засады, отвели почетное место по правую руку от капитан-генерала. Марина примостилась на левом подлокотнике, Мирослав выбрал себе место подальше от нее, в темном углу, и жег ее оттуда льдинками голубых глаз. Ромка тоже как-то странно посматривал на донью Марину. Что-то совсем не детское читалось в его глазах. Что-то такое, чего Мирослав в них раньше не замечал. Но почему донья Марина, почему не какая-нибудь из ее смазливеньких фрейлин? Нет, понятно, если уж брать добычу, то золотом, а если любить, так королеву, но почему…

– Сеньоры, – начал Кортес, обрывая его размышления. – Все мы уже уяснили, что невозможно засыпать все проломы в дамбах, а мосты и каналы с водой, которые мы захватываем днем, мешики ночью возвращают. К тому же они сами начали строить баррикады наподобие наших. Огромный труд сражаться и наводить мосты, бодрствовать по ночам всем вместе, кроме того, были многие изранены, а более двадцати солдат и бессчетное количество союзников из индейцев мертвы. За полтора месяца боев мы не завоевали ничего.

Он внимательно осмотрел зал, подолгу задерживаясь взглядом на каждом из присутствующих. Все ли понимают? Судя по их потупленным взорам, понимали все, кроме того голубоглазого дикаря с востока, но на него Кортес давно махнул рукой.

– Посему я предлагаю идти на город приступом и пробиваться в район Тлателолько, где главная торговая площадь Мешико – огромная, такой нет и в самой Саламанке. На ней кавалерия, основная наша ударная сила, сможет развернуться в полную силу, не то что на узких дамбах. И фальконетам будет полный простор. – Meca согласно закивал головой. – К тому же отпадет необходимость в таком количестве задерживающих и выматывающих работ. Я думаю, – голос Кортеса окреп, когда он перешел к самой важной части, – для успеха нашего предприятия хорошо атаковать одновременно из всех трех лагерей, забыв о былых обидах и распрях. – Он многозначительно смерил взглядом сидящих за разными концами стола Олида и Альварадо. – Кто хочет высказаться по этому поводу?

– Это безрассудно, – сказал Сандоваль. – Мы уже пробовали взять город с наскока и только увязли в боях. А мешики стали сильнее. Теперь, даже если мы пробьемся к площади, за нашими спинами останутся несколько лиг дамбы, которую мы никак не сможем охранить. Им ничего не будет стоить обойти нас на лодках и высадить несколько тысяч воинов, способных заново отрыть каналы. Мы окажемся меж молотом и наковальней.

– А если мы зайдем в город, то окажемся отрезанными и от бригантин, которые так нам помогают, – добавил кто-то из капитанов рангом пониже.

– Пожалуй, и я соглашусь, – покачал головой де Олид. – Затея самоубийственная.

– А я бы попробовал, – выпятил грудь Альварадо. Но сказано это было скорее в пику обидчику.

– Господа, должен вас предупредить: от времени, за которое мы возьмем Мешико, зависит все. Касики прибрежных городов ропщут, видя наше бессилие на дамбах. Еще немного, и они могут встать на сторону Куаутемока. Тогда мы лишимся не только вспомогательной воинской силы, но и продовольствия. Даже преданных нам и королю Карлосу талашкаланцев.

Все понурились, вспоминая судьбу Шикотенкатля Младшего.

– Я бы тоже голосовал за прорыв, – подал голос молчавший до этого Ромка. – Пока вы бились на дамбах, моему отряду пришлось заготавливать фураж в ближайших поселениях. Настроения у местных самые скверные. Если мы отступим, нам и всем завоеваниям в Новой Испании конец.

– Тогда я тоже за, – по-студенчески поднял руку Сандоваль. – А вы дон Кристобаль?

– Конечно, я поведу солдат в бой, – ответил де Олид. – Но хочу, чтоб вы знали, – он взглянул прямо в глаза Альварадо, – затея мне не нравится.

– Решено, – подвел под разговором черту Кортес. – Завтра выступаем по всем трем направлениям. Поровну распределим пришедшее подкрепление, а касика Тескоко с его двумя тысячами воинов отрядим в помощь бригантинам. На время продвижения по дамбам они нам очень помогут, а потом снимем пушки. Дон Кристобаль, – обратился он к Олиду, – общее руководство вашим корпусом я возьму на себя, вы же по-прежнему останетесь командовать кавалеристами.

Олид молча кивнул. Альварадо, прикрываясь столом, злорадно показал ему неприличный жест.

Несколько сотен мешиков не разгибая спин трудились над хитрой ловушкой. Одни, снимая землю с двух сторон, сужали насыпь, другие по колено, а то и по горло в воде лопатами с удлиненными черенками откапывали в дне глубокие ямы, которые тут же заполнялись потоками густой, липкой грязи. Иные вбивали в дно колья. Толстые – остриями наружу, чтоб останавливать бригантины, тонкие – остриями к дамбе, дабы ни один teule, ни одна лошадь не могли спастись, добравшись вплавь до островов-крепостей.

Далее, за узкой перемычкой, инженеры возводили хитрый настил, не приделанный к поддерживающим его столбам, вбитым в землю на разную глубину. Один или два человека могли его перейти, а вот тяжелый всадник или пятеро людей в доспехах должны были неминуемо сдвинуть на один край и обрушить в озеро. С двух сторон от настила установили на шатких мостках бочки с камнями. Рушащиеся доски должны были освобождать удерживающие рычаги, и те опрокидывались, высыпая на головы оказавшихся в воде камни размером с голову ребенка.

На следующем проломе возводили ажурный мост, сквозь дыры в настиле которого легко проходили наконечники копий – можно будет колоть в подошвы солдат и брюхо лошадей. Кроме того, была у моста часть со специальным поддерживающим брусом, выдернув который можно обрушить в воду пролет и стоящих на нем.

Город готовился к встрече гостей.

Испанцы выступили с рассветом, под рев труб и барабанный бой. Впереди идущих в ногу колонн гордо реяло расшитое золотом знамя конкисты с королевским гербом, крестом на каждой стороне и девизом «Братья и товарищи, последуем же за знаком Святого Креста с истинной верой, ибо под этим знаком мы победим». Блестели на солнце гребни шлемов и наконечники копий. Блики играли на до блеска начищенных кирасах. Конские попоны, рубахи и панталоны были отмыты от крови, залатаны и выглажены по специальному указу Кортеса, а ропот оборванческой вольницы он пресек, посулив каждому, на ком найдет хоть пятно грязи, по десять розог перед строем. Несмотря на строгости и близость предстоящих битв, настроение было приподнятым. Всем так осточертела затяжная война, что даже возможная смерть казалась лучшим выходом.

Щурясь на рассветное солнце, Ромка шагал во главе первой пехотной роты. Он принял командование у так и не оправившегося от ран благородного Андреса де Тапии. Мирослав держался за левым плечом молодого человека. Кортес в сопровождении низложенного де Олида и дона Лоренцо остался с конным отрядом, шедшим за пехотой. Выдвигать его вперед на узкой дамбе, да еще и на своей территории не было смысла. Бригантины с пушечным вооружением скользили по водной глади по две справа и слева от колонны.

С каждым шагом дамба, поначалу привычно чистая и ухоженная, приобретала все более потрепанный вид. На кирпичах замощенной дороги стали попадаться следы от пуль и щербины от копыт. На когда-то разровненной деревянными граблями насыпи виднелись следы подошв и длинные борозды, будто человека в тяжелых доспехах волокли в воду. Обшарпанные храмы сиротливо белели на фоне обугленных и покосившихся смотровых башен. Тут и там виднелись лужи засохшей крови.

Через треть лиги колонна замедлила ход. Большая часть дорожного полотна ушла на строительство баррикад и засыпку провалов, и кавалеристы опасались, что лошади могут потерять подковы в колдобинах. Под одной из насыпей Ромка заметил обломки сваленного в озеро моста. Дозоры на развязках, небритые и заспанные после ночного караула, встречали их вялыми салютами.

Подустали и люди из корпуса. Стихли прибаутки и извечные солдатские подначки. Барабанный стук потерял ритмичность и напор. Солдаты сбились с чеканного шага на обыкновенный походный, равнение строя нарушилось. Кортес не возражал, не слал ординарцев с приказами подровняться и ускориться. Ромке подумалось, что весь этот спектакль с надраиванием амуниции был устроен только ради союзников, несколько разочаровавшихся в боевой мощи teules. Здесь дамбе, когда растянутая колонна талашкаланцев плелась за хвостом последней кобылы, необходимость в торжественности отпала.

Перед колонной выросла не до конца растащенная баррикада с двумя часовыми-талашкаланцами и измученным, не спавшим, казалось, неделю капитаном-испанцем, сидящим на камне около узкой прорехи в сваленных камнях и бревнах.

– Здравствуйте, сеньор. Почему не расчистили проход, зная о нашем приближении? – вежливо обратился к нему Ромка, не забыв отдать честь.

– Да с кем тут расчищать? – сплюнул капитан длинную, тягучую слюну, даже не потрудившись подняться на ноги. – Ночью мешики пытались высадить десант, с трудом отбились, из двух дюжин остался только я, да вот еще индейцев двое, – махнул он рукой себе за спину и покачнулся.

Ромка обругал себя последними словами, заметив, что капитан не то чтоб не спал, скорее ранен и истекает кровью.

– Сеньоры! – крикнул Ромка своим пехотинцам. – Помогите господину капитану отойти в сторону и позовите индейцев, пусть расчистят проход. Хотя нет. Не надо расчищать, так пройдем. – Ромке в голову пришла мысль: если мешики будут давить, оставить за собой еще один рубеж обороны. Обернувшись, он встретил одобрительный взгляд Мирослава. – Вперед, господа!

Отряд миновал бутылочное горлышко и вступил на территорию настоящих боевых действий. Повсюду валялись расщепленные и обугленные доски, тлеющие куски материи и сломанное оружие. В горьком дымке отчетливо чувствовался железистый привкус крови. Тела убитых унесли или скинули в озеро, но вороны и грифы рылись в кучах и завалах, отгоняя друг друга громкими криками и хлопаньем крыльев.

Колонна миновала еще одну баррикаду с узким проходом посередине. Ее вообще никто не охранял, а на другой стороне творилось то же самое, что и на подступах. Тел по-прежнему не было, но Ромке показалось, что в некоторых завалах он видит страшные оскалы мертвецов.

Вырывая молодого человека из объятий мрачных мыслей, впереди бухнула пушка, защелкали хлысты ружейных выстрелов – мешики пошли на штурм переднего края. На мачтах бригантин по обеим сторонам дамбы с хлопаньем развернулись паруса, и корабли унеслись вперед. Вскоре усилившаяся канонада сообщила о том, что они достигли цели и вступили в бой. Обычно, завидев приближающиеся острова-крепости, мешики предпочитали отступать, и стрельба сразу стихала, но на этот раз вышло по-другому. Стрельба не только не прекратилась, но даже усилилась. Пушки и аркебузы захлебывались залпами. Казалось, у стрелков нет даже времени прицелиться. Или им просто не надо целиться. Пред мысленным Ромкиным взором встала картина штурма дворца Аяшакатля. Сбрасываемые вниз камни, пушки, в упор выкашивающие целые просеки, и сплошная толпа, тут же смыкающаяся над телами убитых.

Ноги сами понесли его вперед, туда, где громыхало и стелился над озером кислый пороховой дым. Сначала он сбился на быстрый шаг, потом побежал. Солдаты бросились за ним, на ходу выхватывая мечи. Стрелки чуть приотстали, заряжая, и устремились вслед плотной группкой. Вслед за первой перешли на бег и вторая и третья роты. Саженей за триста Ромка стал различать детали сражения. Из-за верхней бровки баррикады волнами накатывали воины в шапочках с разноцветными плюмажами. Пули, стрелы и картечь летели им в лицо роями разъяренных ос. Черные мячики ядер с каравелл шлепались в самую гущу. Но это то же самое, что посылать заряды в прилив, надеясь тем самым заставить его отступить. Меченосцы с обнаженными клинками выстроились перед батареей жидкой цепью, в смертельном отчаянии ожидая, когда их сметет поток нападающих.

– Скорее, господа, наши братья гибнут! – закричал Ромка. – Сантьяго!

– Сантьяго! – сквозь тяжелое дыхание прорвался за его спиной клич конкистадоров.

Молодой человек бежал не оглядываясь, знал, что на бегу рота вытянется «свиньей». Они с Мирославом на острие, воины покрепче, за его спиной уступами, а послабее замкнут атакующий клин.

Триста саженей до баррикады. Огонь уже не сдерживает мешиков, и они по одному и группками переваливают через гребень. Опасаясь попасть в своих, бригантины переносят огонь за насыпь, надеясь отсечь свинцовой стеной хотя бы часть вражеской армии.

Двести саженей. Артиллеристы прекращают огонь и впрягаются в приделанные к лафетам веревки, надеясь оттащить фальконеты подальше и попытаться организовать новую линию обороны. Легковооруженные стрелки выпаливают в последний раз, отбрасывают аркебузы и хватаются за мечи и кинжалы. Поток мешиков накрывает меченосцев.

Сто саженей. Битва захлестывает стрелков. Шум, давка. По насыпи катятся тела сброшенных в воду. На озере появляются сотни лодок, переполненных орущими, размахивающими копьями воинами. Они густо облепляют бригантины, гребут к дамбе.

Пятьдесят саженей. Огонь с бригантин прекращается. Разорвав цепь меченосцев, мешики настигают артиллеристов, вооруженных только широкими кинжалами и банниками.

Добежали. Ромка перескочил через оглушенного, валящегося с ног артиллериста и прикрыл его щитом от двух вражеских копий. Срубил мечом наконечник третьего и запустил клинок над головой в сверкающую «восьмерку». Из-под его щита коротко сверкнула сабля Мирослава, и замахнувшийся дубинкой индеец исчез под ногами соратников. Чей-то щит прикрыл его правый бок. Ромкина рука скользнула вниз, опуская тяжелый меч на яркий плюмаж. Град ударов забарабанил по щиту, но молодой человек не обратил на них внимания, зная, что это хлеб Мирослава.

Первое орудие. Белая от напряжения рука пушкаря, намертво вцепившаяся в веревку. Разинутый в крике рот, выпученные глаза. Несколько индейцев, схвативших его за кожаную куртку. Ну нет, этот вам на потеху не пойдет. Одного ногой в колено, другого сплеча. Краем щита под фонтан брызнувшей в лицо крови. Еще раз мечом. Освобожденный из лап мешиков пушкарь падает на землю и на четвереньках ползет за торец лафета.

– Не ломать строй! – кричит Ромка. – Держаться рядом! Плотнее! Плотнее!

– Сантьяго! – отвечает ему сотня глоток.

Грохочут аркебузы, свистят стрелы. Каравеллы подходят ближе, носами топя лодки. Солдаты орудуют копьями, мечами, скидывают на головы мешикских гребцов бочонки, якоря и все, что попадется под руку.

Еще одна пушка отбита. Живых не видно. В горячке боя один испанец вскакивает на ствол. Его подсекают под колено. Не удержавшись на скользком от пролитой крови металле, он всем весом рушится вниз, на оторопевших мешиков. Подминает нескольких под себя. Ромка бросается вперед, крутя мечом, как мельница крыльями, чтоб разноцветные накидки не сомкнулись над головой упавшего. Удары не переставая сыплются на шлем и щит. Секут лицо осколки стекла и крошка с кремниевых наконечников. Руки с мечами стиснуты так, что не шевельнуть. Сзади наваливаются другие испанцы, усиливая нажим. Наверное, подошла вторая рота. Катятся под откос мешики, которым не хватает места на дамбе, палят аркебузы, вычеркивая из жизни все новых и новых врагов.

Поверхность под ногами стала неровной, задралась вверх. Баррикада. Ромка прет вверх, надрывая жилы. Заходится рядом в воловьем хрипе Мирослав. Длинные копья со стальными наконечниками колют мешиков в незащищенные животы. Кровь льется потоками, ноги скользят и утопают в ней по щиколотку. Кто-то кричит на одной ноте, высоко и надрывно, что-то рвется, ломается, трещит и звенит. Со всех сторон мелькает оружие, оставляя мелкие порезы и глубокие раны.

На Ромкин шлем обрушивается новый удар. Мир опять плывет перед глазами, но падать некуда, сзади ему в спину упираются руки, с боков – латные наплечники, спереди за тонкой перегородкой щита – горячие тела врагов. Он переступает несколько раз, вновь обретая точку опоры, и снова давит.

Что-то сломалось в мешикском строе. Стена тел дрогнула, прогнулась и расступилась перед конкистадорами. Ромка оказался на вершине баррикады, насыпанной перед одной из самых крупных площадей-развязок. А внизу под ними колыхалось целое море вражеских перьев. Черт! Вперед опасно, можно увязнуть. Назад тоже, мешики сразу перевалят за гребень, и все начнется снова.

Несколько камней из пращей ударилось в насыпь, выбив из нее фонтанчики пыли. Просвистел над головами большой угловатый булыжник и плюхнулся в воду далеко за баррикадой. Значит, какие-то метательные орудия мешики умудрились сохранить или построили вновь.

– Уходить надо, – прочел его мысли Мирослав. – Или атаковать. А то тут они нас перестреляют, – говорил он по-русски.

– Да как уйти-то? Стопчут.

– И то верно, – ответил воин. – Стало быть, вперед?

– Вперед, – согласился Ромка и, бросив взгляд в обе стороны, закричал на притихших солдат: – Adelante![80]80
  Вперед! (исп.)


[Закрыть] Сантьяго! – и бросился вперед.

Мешики внизу разразились воинственными криками.

– Estar! Por todo estar![81]81
  Стоять! Всем стоять! (исп.)


[Закрыть] – закричал Мирослав.

Столько силы было в его голосе, что Ромка замер с поднятой ногой. В это же мгновение ядра крест-накрест хлестнули по волнующемуся в нескольких саженях от его ног морю перьев, просекая в нем кровавые дорожки. Фонтанами взлетели вверх окровавленные ошметки. Веером разложила картечь пасьянсы смерти, отсекая мешиков от горстки смельчаков, во весь рост замерших на гребне баррикады. Бригантины наконец-то смогли отбиться от лодок и поддержать наступающих огнем артиллерии. Мешики дрогнули под огнем, побежали. Вслед им застучали аркебузные выстрелы и полетели со свистом арбалетные болты. Еще немного, и на большой круглой площади не останется ни одного мешика. Ни одного живого мешика, поправил себя Ромка.

– Desmontar los montones. Limpiar el paso![82]82
  Разобрать завалы. Очистить проход! (исп.)


[Закрыть] – донеслось снизу.

Ромка оглянулся. Добравшиеся до места битвы как раз к шапочному разбору, талашкаланцы уже вытаскивали из основания баррикады крупные камни. А за ними в боевой порядок строилась кавалерия. То ли у Кортеса была карта, то ли кто-то увидел, что за площадью дамба расширяется и у рыцарей появляется пространство для маневра. Теперь немного воинского везения, которого Кортесу было не занимать, и на плечах убегающего противника конница может дойти до стен Мешико. Опора под ногами Ромки дрогнула, и он поспешил отойти на край баррикады. После долгой позиционной возни и свальной рубки ему хотелось посмотреть на красивую победу. Его солдаты тоже не стали спускаться вниз, а, рассевшись вокруг, наблюдали, как конники строятся в боевой порядок, опускают забрала, копья и начинают разгон.

В детстве, начитавшись книг из библиотеки Андрея, Ромка часто воображал, как он сам садится на коня, берет в руки копье и выезжает на ристалище биться за честь прекрасной дамы, и сердце его сладостно замирало. Увы, в конном строю ему сражаться пока не довелось, и оставалось только завидовать товарищам, которые, уже миновав площадь, гнали мешиков по дамбе, выцеливая копьями касиков в ярких плюмажах и давя копытами мелкую сошку.

Но что это? Лошадь одного из рыцарей, вырвавшегося далеко вперед в погоне за очередным касиком, оступилась. Копыта ее заскользили на разъезжающихся досках, и вместе с всадником она рухнула в озеро, сразу скрывшись под водой. Ромка вскочил. Как?! Там воды-то курице по колено! Было. Еще один всадник, не успев остановиться, слетел в яму. Лошадь забила копытами, поднимая тучи брызг. Что-то тянуло ее на дно, не давало выбраться. Несколько рыцарей спрыгнули с коней и засуетились на краю, шуруя копьями во взбаламученной воде, надеясь, что скрывшиеся под ней ухватятся и их можно будет вытянуть на поверхность. Остальные сбились в кучу, испуганно озираясь. У одного не выдержали нервы, он развернул коня и поскакал обратно к баррикаде. Что-то темное и острое на миг высунулось из земли и ткнулось коню в незащищенное брюхо. Норовистый жеребец подпрыгнул, выгнув дугой спину. Всадник, взмахнув руками, вылетел из седла и упал на самый край дамбы. Высунувшиеся неизвестно откуда бронзовые руки потащили его вниз, под насыпь. Прямо под копытами одной из лошадей открылся люк, и она ухнула туда передними ногами. Забилась, пытаясь выбраться, да так и не смогла. Еще один всадник решил прорваться вперед, но под ним тоже открылась хорошо замаскированная ловушка. Вдоль насыпи к месту избиения кавалеристов потянулись мешикские лодки.

Ромка оглянулся на корабли. С них заметили происходящее, но не тронулись с места. Вокруг площади и дальше лежала огромная отмель, сплошь утыканная заградительными сваями. Пока обойдут, на дамбе уже никого в живых не останется. Бросил взгляд назад, на вторую и третью роты, копошившиеся внизу у отбитых орудий. Схватил за ворот ближайшего испанца и заорал ему в ухо: «Беги вниз, скажи, чтоб шли на выручку», и стрелой слетел вниз. За ним горохом посыпались солдаты его батальона.

Он мчался вперед, не чуя под собой ног, не замечая, что забыл нацепить обратно снятый после боя за баррикаду щит. Сбоку за левым плечом вдогон застучали сапоги Мирослава. Поравнявшись с Ромкой, он мотнул головой, мол, все на месте, мы с тобой, и чуть поотстал, формируя привычный боевой порядок.

Впереди творилось неладное. Повылезавшие из лодок мешики длинными, похожими на алебарды крюками тянули с седел бешено отбивающихся рыцарей, подсекали ноги коням, кололи их копьями в не защищенные доспехами животы и шеи. Стянутых бросали в лодки и отвозили подальше от берега. Кортес и еще десятка полтора всадников, поставив лошадей крупами внутрь круга, рубились как черти, но справиться с наседающим врагом не могли.

Всадники пошли на прорыв, одновременно рванув с места. Топча не успевших убраться с дороги мешиков, они понеслись к рукотворному провалу, отделяющему площадь от дамбы. Несколько кабальерос слетели с коней, будто натолкнулись на невидимую преграду. Одна лошадь споткнулась о брошенное под ноги копье и кувырнулась через голову, подминая под себя всадника. Кортес получил копьем в бок, пошатнулся, но кираса сдержала удар.

Его гнедая кобыла с бешено выпученными глазами взмыла в воздух и приземлилась на край пролома передними ногами, засучила задними, пытаясь удержаться. Расшатанные кирпичи обвалились, и капитан-генерал, взмахнув руками, исчез в проломе. Оттуда, снизу, раздались торжествующие крики.

Не раздумывая, Ромка спрыгнул в кипящую воду, занося над головой меч. Прежде чем враги, облепившие долговязое тело Кортеса, как муравьи гусеницу, отшатнулись, несколько успели упасть с рассеченными головами, один – согнуться в три погибели, собирая выпущенные кишки. Еще один отлетел к стене, отброшенный молодецким пинком ноги. Мирослав ящерицей соскользнул по почти отвесному склону пролома и заметался между врагов, разя саблей и жаля коротким кинжалом. Еще несколько испанцев, сверкая обнаженными мечами, спрыгнули сверху, подняв фонтаны брызг. Кортес тоже не плошал: хватая за ноги, он валил мешиков в грязь и вис на ногах, не давая сопротивляться. Наконец в живых не осталось ни одного врага.

Победной музыкой над их головами загрохотали выстрелы, давая понять, что подоспела помощь. Ромка с Мирославом подсадили вывалянного в грязи капитан-генерала, потом вылезли сами. Огляделись. Дамба перед ними была сплошь залита испанской и мешикской кровью, истыкана дырами, ямами и провалами. Построить на ней баррикаду было решительно невозможно. А с той стороны этой полосы отчуждения уже собирались новые орды мешиков.

– Кто-нибудь спасся? – спросил Кортес дрогнувшим голосом.

– Из вашего отряда, сеньор капитан? – переспросил кто-то. – Человек пять. Остальные полегли или были захвачены живьем.

– Сорок пять христианских душ?

– Только кавалеристов, да пехотинцев еще не менее двадцати, – в голосе говорящего послышалась злая дрожь.

Кортес пошарил глазами по окружающим его людям и наткнулся на окровавленное, перекошенное лицо Олида.

– Но вы-то выжили.

– Да и вы выжили, сеньор командующий, – бросил дон Кристобаль и, опустив плечи, побрел обратно к полуразрушенной баррикаде. За ним потянулись остальные. Ромка и Мирослав помогли Кортесу утвердиться на ногах и, поддерживая его с двух сторон, повели следом. Капитан-генерал был подавлен. Таких потерь его армия еще не несла никогда.

С высот главного си, посвященного Уицлипочтли и Тескатлипока, раздавался гул огромного барабана, инструмента дьявольской мощи, слышного за две лиги. Его глухому подземному ритму вторили рога и флейты. На вершине чадили видные даже в свете дня костры. Едва заметные фигурки копошились наверху, сортируя пленников, что длинными колоннами тянулись по огромной лестнице на фоне белых стен. От тех, которых уже привели на верхнюю площадку, требовалось поклоняться стоявшим там статуям. Многим надели на головы уборы из перьев и заставили танцевать с какими-то веерами перед изваянием Уицлипочтли, а затем, после окончания танца, помещали спинами поверх узких камней и вырывали бьющиеся сердца, а тела сбрасывали по ступеням вниз. А внизу уже ждали их другие индейцы, отрезали руки и ноги, а с лиц сдирали кожу для последующей выделки. Лица вместе с бородами сохраняли для развлечения на празднествах, а мясо посыпали перцем чили – заготовляли для пиршеств.

Мешики съедали ноги и руки, сердца и кровь предлагали богам, туловище, животы и внутренности бросали ягуарам, пумам, ядовитым и неядовитым змеям, что находились в постройке для храмовых животных. Краем глаза следя за происходящим через высокое стрельчатое окно тронного зала, Куаутемок диктовал писцу указание, прихлебывая горячий шоколад: