Текст книги "Земля Великого змея"

Глава шестая

Отряды испанцев шли на Истапалан, прекрасный город на берегу озера. Его многоэтажные дома и святилища, вознесшиеся на небывалую высоту, подвесные сады, выложенные плиткой фонтаны и ажурные башни дворцов… Все это должно быть предано огню и мечу.

Ромке, да и многим конкистадорам, претило такое варварство, но в «Ночь печали» город встал на сторону врага. Многие братья по оружию, а на войне если и есть что-то прекрасное, то это именно воинское братство, погибли под его стенами. Кроме соображений мести у Кортеса были и чисто практические причины уничтожить Истапалан. В городе был сосредоточен достаточно большой гарнизон. Причалы были удобны для высадки вражеского десанта, который в любой момент мог ударить по Тескоко или, заняв единственную дорогу, отрезать испанцев от Талашкалы. Продуктовые склады тоже могли послужить для поддержки вражьей силы. И индейцы-союзники требовали какого-нибудь дела. Они просто не понимали, как можно не убивать и не грабить врага, находящегося так близко. Касики Тескоко каждый день приходили к капитан-генералу с реляциями, прося облегчить свою участь, ибо прокорм армии становился тяжким ярмом для этой провинции. Совокупность этих причин и определила судьбу прекрасного города. Сам Кортес взял на себя руководство и командование кавалерией.

Жители, бежавшие из деревень, через которые проходили конкистадоры, донесли касику Истапалана о готовящемся нападении. Первый отряд врага повстречался на самых дальних подступах. Стадом баранов перед лавкой мясника столпились до сотни истапаланцев за каменным мостиком, перекинутым через неширокую речушку. Испанский авангард, не желая лезть в воду, остановился на расстоянии полутора полетов стрелы. Солдаты выставили караул и расположились на травке отдохнуть перед битвой. Прибежал синьор[26]26
  Сознательно синьор, ибо он итальянец.


[Закрыть] Лоренцо, командующий в этом походе стрелками. Бросил хмурый взгляд на разряженных в перья и богато изукрашенные панцири истапаланцев, обернулся и, приложив руки ко рту, крикнул своих.

Две дюжины арбалетчиков продрались по кустам, растущим вдоль узкой дороги, и привычно построились в две шеренги.

– Carga![27]27
  Заряжай! (исп.)


[Закрыть] – скомандовал он высоким, не по-мужски переливчатым голосом.

Заработали зарядные машинки, заскрипели тетивы.

– Dispara![28]28
  Стреляй! (исп.)


[Закрыть]

Взвились в воздух короткие толстые стрелы, по пологой траектории уходя за реку. Расцвели красным белые стеганые нагрудники. Стоны и крики огласили прозрачный воздух.

– Carga! Dispara!

– Carga! Dispara!

– Carga! Dispara!

Все. Остатки заградительного отряда, прикрывая головы руками, разбегались по кустам. Флорентиец буднично кивнул головой, мол, все, откланиваюсь, сделал знак стрелкам следовать за ним и растворился в арьергарде. Конкистадоры двинулись дальше.

– Почему они не устраивают засады в лесу, а всегда встречают нас на открытом месте? – склонился Кортес с седла, обращаясь к идущему у стремени Ромке.

– Надеются на численное преимущество, – пожал плечами тот. – Наверное…

– Совершенно не умеют приспосабливаться к новым условиям, – хмыкнул Кортес, разглядывая несколько дюжин лежащих навалом тел. – Сил у Мешико еще немало, но выставлять каждый раз на убой многочисленные армии – расточительство.

– И слава богу, – ответил Ромка. – Смотрите, вон еще.

– Ну и глаза у вас, дон Рамон. – Кортес, прищурившись, разглядел темные фигурки, замершие посреди огромного, вытоптанного босыми ногами поля.

Оглянулся на дюжину всадников за своей спиной, выдернул из специальной петли на седле короткое кавалерийское копье с маленьким четырехгранным наконечником.

– Пора и нам поразмяться. Сеньоры!

Рыцари громыхнули доспехами за Ромкиной спиной. Приминая кусты, пехотинцы отступили на обочину, чтоб не попасть под копыта. Всадники дали шпоры коням и понеслись вперед, разгоняя клин атаки. Блеснули наконечники опускающихся пик, сдвинулись щиты, полетели хлопья пены с натруженных недоуздками лошадиных ртов, кривые ноги плотнее обхватили потные вздымающиеся бока. Часто индейцам хватало одного вида несущихся на них коней с закованными в латы всадниками, чтоб, побросав оружие, кинуться врассыпную. Но истапаланцы были не робкого десятка. За что и поплатились.

Левый фланг их воинства разлетелся мешаниной тел и разноцветных хлопчатобумажных доспехов. Треск и звон заглушили крики гибнущих под копытами. Ни на секунду не замедлив движения, кабальерос пронеслись сквозь толпы людей, как через негустой подлесок, оставив после себя усыпанную изломанными телами просеку. Прежде чем индейцы успели сомкнуть ряды, всадники вернулись, оставив мертвую полосу на правом фланге. Проскакав десятка три саженей, чтоб не попасть под случайный камень из пращи или брошенное сильной рукой копье, остановились, отбросили копья. Развернулись в цепь и медленным, нарочито медленным шагом двинулись вперед. В воздухе сверкнули извлекаемые из ножен клинки.

Способные держаться на ногах истапаланцы побросали оружие и бросились наутек. Рыцари пустили коней рысью, взлетели над головами жала мечей. До спасительного леса никто из индейцев не добежал. На опушке испанцы спешились и принялись деловито счищать пучками травы кровь с оружия и боков лошадей.

Поняв, что битва кончилась, несколько сотен талашкаланцев бросились вперед, каждому хотелось первым заняться привычным делом. Когда основные силы дошли до места расправы, они уже успели обобрать до нитки и стащить в кучу мертвые тела. А кто-то, возможно, успел и пообедать. Конкистадоры не одобряли каннибализма, но понимали, что ругать союзников за веками сложившиеся традиции бесполезно. Дав коням небольшой роздых, испанцы проследовали дальше.

Третий отряд встретил их почти у городских ворот. Прикрываясь большими щитами – обтянутыми кожей плетенками из прутьев, истапаланцы выстроились на площади под надвратными башнями. Белоснежные панцири, развесистые плюмажи, длинные копья, сверкающие в закатном солнце аршинными наконечниками.

– Как на смотр, – вгляделся из-под руки Кортес. – Их многовато, чтоб расстрелять на расстоянии в достаточно короткий срок. И конницу пускать опасно, по бокам поля, кони на них ноги переломают. Дон Рамон, не желаете ли задать тренировку своим солдатам?

– Можно, а то люди заскучали. – Молодой человек поскреб щетину на правой скуле. – Посмотрите, там не стрелки ли на стенах?

– И вправду что-то мелькает меж зубцов. В очередной раз отдаю дань уважения вашему зрению. Их может там оказаться немало.

– Мне кажется, несколько залпов арбалетов хватит, чтоб их утихомирить. К тому же все наши одеты в нормальные кирасы, а не местное тряпье. Да вот еще… – Ромка снова поскреб ногтями щеку. – А как вы думаете, можно одолжить у наших союзников копья?

– Конечно! Нам они не откажут. Только вышли они в этот поход налегке. Оставив руки для добычи.

– Мне много не надо. Достаточно будет двух дюжин. К тому же среди моих бойцов есть вооруженные алебардами и бастардами[29]29
  Бастард – полуторный меч.


[Закрыть].

– Дон Рамон, что вы задумали?

– Вспомнил античный строй. Мне кажется, фаланга великого Александра будет здесь как нельзя к месту. Впереди воины с обычными мечами и большими щитами, второй ряд с алебардами, полуторниками и легкими кавалерийскими щитами, для кого найдем. Третий и четвертый – с копьями, будут колоть через плечи передних. Там по сторонам холмы, чтобы не рвать, в линию можно выставить максимум три дюжины, а это как раз ширина фронта наших гоплитов[30]30
  Гоплиты – греческая тяжелая пехота античных времен.


[Закрыть]. Один в один они ни за что не устоят. А кто полегче и помоложе и оружия для кого не найдем, пойдут россыпью следом. И со стороны леса прикроют. Корпус стрелков будет двигаться за нами, прикрываемый нашими же щитами. Их задача – выбить лучников и пращников со стен.

– Стратиг! – улыбнулся Кортес. – Быть по сему. – Он подозвал ординарца и отправил к талашкаланцам.

– Тактик, – в тон ему ответил Ромка и широко улыбнулся. – Я планирую битвы, но не кампании.

В последнее время он стал замечать, что война перестала быть для него резней, а превратилась в подобие шахматной партии. Важно стало не уничтожить супостата, а переиграть, по возможности скоро и красиво.

Через пятнадцать минут все были на местах. Бывалые воины сразу поняли преимущества предлагаемого строя и без долгих разговоров построились в настоящую фалангу. Ромка вышел вперед и взмахнул рукой, отдавая приказ о начале атаки.

Мерные шаги сотрясли землю. Затопали копыта коней, пристраивающихся во фланг, придерживая арбалеты, побежали на холмик невдалеке стрелки. Потекли в сторону лесистых холмов тонкие цепочки легкой пехоты. Полумесяцем развернулась многотысячная армия талашкаланцев, прикрывая тыл.

Молодой человек обернулся и сам удивился тому, как грозно выглядит на марше древнее построение. Раскачиваясь в едином ритме, плывет несокрушимая стена щитов с разгорающимися над ними азартом битвы угольками глаз. Бряцают доспехи. Серебрятся мечи, режут блеском глаз наконечники алебард. Солнце поигрывало на стеклянных наконечниках длинных копий задних рядов, до поры поднятых вверх.

Капитан застыл на месте, дождался, когда фаланга подойдет вплотную, расступится и поглотит его. Развернув плечи, утвердился во втором ряду, принял у одного из солдат заранее уговоренную алебарду с укороченной рукоятью и зашагал, принимая четкий ритм построения. Ряды истапаланцев заколыхались. Еще бы. Македонские фаланги наводили ужас даже на закаленных воинов Дария, что уж говорить о не очень воинственных индейцах, давно живущих под крылом суверена. По шлемам и латам загрохотали специально отлитые снаряды для пращей. Несколько тонких стрел затрепетали в щитах первого ряда. Им ответил хищный шорох арбалетных болтов.

С каждой пройденной саженью поступь тяжелой пехоты становилась тверже. Глаза бойцов, чувствующих поддержку своих товарищей, разгорались все ярче. Головы их опускались, как у быков на корриде, казалось, еще немного, и из ноздрей вырвутся струи пара. Спины напружинивались, мышцы бугрились на руках, распирая рукава драных камзолов, на небритых скулах набухали каменные желваки.

– Копья! – закричал Ромка.

Талашкаланские копья с длинными листообразными наконечниками с лязгом легли на плечи двух передних рядов.

– Плотнее!

Два задних ряда, призванные скреплять строй и своим напором помогать впереди идущим товарищам взламывать оборону, поднажали. Фаланга сомкнулась, Ромка почувствовал, как лязгнул о наспинник его кирасы панцирь идущего сзади.

– Сантьяго! На них!!! – заорал Ромка. – Бегом!

– Сантьяго!!! – подхватил его голос две сотни хриплых глоток.

В едином порыве фаланга ринулась вперед. Кавалеристы дали шпоры коням, пуская их медленной рысью, затопали в голую сухую землю деревянные «котурны» талашкаланцев.

Двести саженей.

Ряд наседал на ряд, плечо ударялось в плечо. Фалангисты, как пальцы латной перчатки, сжимались в разящий кулак.

Сто пятьдесят.

Над фалангой поплыл звериный дух рабочего мужского пота.

Сто…

Словно яркие бусины порвавшегося ожерелья, прыснули в разные стороны защитники Истапалана. Бросая копья и щиты, сверкая стегаными спинами белых панцирей, бросились они в разные стороны – кто в лес, кто в открытые городские ворота.

Швырнув под ноги алебарду, Ромка растолкал тяжело топающих усачей и вырвался вперед. Выхватил шпагу и поднял ее над головой.

– Бросай щиты и копья! Вперед, пока не закрыли ворота! – заорал он и со всех ног кинулся вперед, подавая пример.

Арбалетчики прекратили стрельбу, опасаясь попасть в своих. Справа и слева застучали копыта набирающей ход кавалерии. Главное – не оступиться на брошенном оружии. Главное – прорваться. Главное – не отстать, думал он, ловя взглядом развевающиеся по ветру гривы. Главное…

Успели. Ромка чуть замедлил бег, ожидая, пока его нагонят хотя бы несколько человек. Вот теперь можно. Створки начали закрываться. Быстрее. На молодого человека навалились сразу два стражника. Сбив одного ногой в сторону, кольнул второго острием под кадык. Проскочил в ворота. Спустил по лезвию падающую сверху дубину, оттолкнул. Кто-то подсунул под створку лезвие алебарды, застопорив ее намертво. Молодцы! Вторая створка распахнулась под напором тел. В образовавшийся просвет один за другим влетали всадники. Откуда-то из боковой двери на Ромку наскочили еще несколько человек, но, даже не успев поднять оружие, пали под мечами врывающихся в город солдат. Сверху на мостовую скатилось несколько тел, пронзенных арбалетными стрелами. Ворота были захвачены.

Ромка отер со лба чужую кровь и свой пот. Оглянулся. Всадникам приходилось туго. Около сотни истапаланских воинов окружили их со всех сторон. Тыкали копьями, хватали за сапоги, пытаясь стащить с коней. Те вертелись в седлах как дьяволы, выписывая мечами сверкающие восьмерки. Лошади вставали на дыбы, хрипя и мозжа копытами головы.

– Сантьяго! Сантьяго!!! – заорал капитан, подбадривая своих и давая знать кабальерос, с какой стороны идет помощь, чтоб не полоснули ненароком.

Преодолев десяток отделяющих его от побоища саженей, он с размаху врубился в толпу, щедро раздавая удары. У него повисли на руках, пытаясь вырвать оружие. Схватили за ноги. Он бил гардой по головам. Лягался. Работал локтями, кулаками. С радостной злостью чувствовал, как трещат под его ударами кости, рвется плоть. Слушал, как скрипят по кирасе, не причиняя вреда, обсидиановые наконечники. И снова рубил, колол, бил. Рядом, кряхтя и хекая, отбивая тянущиеся к горлу руки, срубая наконечники и головы, протыкая насквозь почти незащищенные тела, бился его батальон.

– Сантьяго!!!

Перекрывая боевой клич конкистадоров, у ворот раздался леденящий душу крик, в котором сплелись клекот орла и рык ягуара. В город ворвались талашкаланцы.

Негромкие команды. Тяжелое дыхание и топот тысяч ног по каменным пирсам. Отблески луны на стеклянных наконечниках копий. Угрюмые воины с нахмуренными лбами, сжатыми в темную ниточку ртами и каменными желваками на высоких скулах рассаживаются по длинным деревянным пирогам. Бронзовые мозолистые руки, сжимающие выточенные из цельного куска дерева весла, напряженные в ожидании спины и фосфоресцирующий расходящийся след от лодок, ушедших к занимающемуся пожарами городу на том берегу.

Тяжелогруженая лодка вспорола густые заросли прибрежного камыша. Прикрывая рукой глаза от гибких хлещущих стеблей, касик Шиотеук всмотрелся в темные силуэты домов на фоне беснующихся языков пламени. Прислушался к доносящемуся со стороны города реву пламени, звуку рушащихся стен. Криков было не слышно. Неужели уже поздно? Об этом не хотелось думать. А вот и граница.

Он поднес ко рту серебряный свисток на тонком шнуре, приложил к губам и выдул тонкую, на границе слышимости, трель, приказывая флотилии остановиться. Острый нос первой пироги замер невдалеке от яркого круга, рисуемого на темной воде багровыми отсветами пожара.

Стоя на невысоком холме, касик Упочетале смотрел, как его люди один за другим взбираются по веревочным лестницам на огромную дамбу. Как наваливаются на массивные рычаги. Как натягиваются толстые канаты и как ползут вверх огромные заслонки, сделанные из обмазанного глиной дерева. Слушал, как скрипят блоки, как грязь с чавканьем отпускает увязшее в ней дерево и как нарастает рев воды, мутным валом устремляющейся к пылающему в долине городу.

Ромка сдвинул на затылок шлем и вытер лоб, размазывая по нему жирную копоть. Каждый раз одно и то же. На месте касиков я б эти жаровни запретил к чертовой матери. Ни одна суматоха без пожара не обходится. Он отошел подальше от пышущего жаром лабаза, в котором весело, с треском и искрами догорало что-то чадное. А может, специально подпалили. Набедокурили, пограбили всласть, теперь решили замести следы, чтоб Кортеса не злить, он этого страсть как не любит. И запрещал не раз. И вешал за мародерство. А все равно не устоять народишку. А мы тут теперь с ног сбивайся.

За два часа, проведенных в патрулировании города, Ромка с двумя солдатами из пехотинцев и двумя стрелками смог спасти несчастных жителей от десятка-другого грабежей, насилия и даже людоедства, причем нескольких талашкаланцев пришлось убить, потому что иначе их бесчинства не прекратить было никак. Очень уж велика была их ненависть к мешикам и их союзникам. А сколько предотвратить не удалось? Истерзанные трупы, раскиданная мебель, сорванные с петель двери, подожженные дома и крики. Крики! Крики!

Ромка надвинул морион обратно на лоб и повел солдат вниз по улице. Один из ординарцев Кортеса разыскал его в багровой полутьме и передал приказ занять узкий, выдающийся в озеро мыс. От него расходились деревянные мостки, ведущие в аристократические кварталы на сваях, уходящие далеко в озеро. Пополнения не было, зато велено было увлекать с собой все патрули и солдат, что встретятся по дороге. Происходящее Ромке нравилось все меньше, ибо за последние минут пятнадцать они не встретили ни одного испанца, лишь тени талашкаланцев мелькали в узких, освещенных заревом пожаров улочках. Да и те спешно ретировались, не дожидаясь окриков грозных teules. А может, это были донельзя перепуганные жители Истапалана? Лучше б нет, а то шайки встречались человек и по дюжине, и по две.

Впереди замаячили силуэты с характерными гребнями испанских шлемов. Ну наконец-то.

– Эй! Я сеньор Рамон де Вилья! Капитан инфантерии его величества Карлоса! – закричал Ромка, не дожидаясь, пока группы завоевателей достаточно сблизятся. Кто их знает, пальнут еще с испугу. – Поручением капитан-генерала Эрнана Кортеса приказываю вам следовать за мной и подчиняться моим приказам!

– Дон Рамон?! Как я рад вас видеть, – донесся до него ответ. – А мы тут уже полчаса бродим по этим горящим трущобам.

Ромка узнал голос капитана стрелков дона Лоренцо.

– Какое задание придумал для нас сеньор Кортес? – спросил тот.

– Он повелел занять позицию возле входа на мостки, ведущие к кварталам благородных, дабы талашкаланцы не устроили там убийство и разорение.

– Я так полагаю, он придумал это не из любви и сострадания к несчастным, а дабы взять в заложники семьи благородных? – блеснул зубами на закопченном лице капитан стрелков, выходя на свет.

– Он не уточнял, – буркнул Ромка, которого неприятно кольнул прозвучавший в словах итальянца цинизм. – Много с вами людей?

– Три стрелка и пехотинец. Правда, он сильно ранен и из оружия остался только кинжал. Но на ногах вполне держится. Были еще с десяток талашкаланцев, но они растворились в ночи. Наверное, не захотели упускать свою долю добычи.

– Восемь солдат на двух капитанов – это многовато, – усмехнулся Ромка.

– Дон Рамон, я нисколько не претендую на командование, – изящно поклонился флорентиец.

Ромка попытался расслышать в голосе дона Лоренцо иронию, но не смог. Не говоря больше ни слова, он повел людей вниз, к громадам домов на темном зеркале озера.

Город горел. Хищные языки пламени отбрасывали неверные тени на лица матушки Амацикацин и четырех детей, в ужасе прижавшихся к ее полным, уютным бокам. Горячий белесый пепел сыпался с неба на соломенную крышу. Хорошо, что их роскошный дом на сваях, в построенном на озере квартале, так пропитался водой, что едва ли мог бы загореться. Зато другая напасть, злобные и кровожадные талашкаланцы, придет неминуемо. И что они сделают с ней и детьми… Кровавые картины вставали перед глазами, и сердце заходилось от ужаса.

Еще утром муж, касик городской стражи, отвязал от причала маленькую, инкрустированную перламутром лодочку и отплыл вверх по городскому каналу на свой пост. Теперь один Тескатлипока знает, под какими развалинами догорает его тело. Она могла бы попробовать вброд, по грудь в воде добраться до камышей, но дети не дойдут, а если дойдут, то от талашкаланцев не укрыться. Подниматься же в город по узким шатким мосткам – значит добровольно отдать себя им в руки. Что делать?

Нос лодки с характерным стуком ткнулся в сваю возле причала. Сильные руки, она хорошо это слышала сквозь тонкие стены, со скрипом затянули канат на причальном столбике. Послышалось шлепанье босых ног. Заскрипел настил под весом многих тел.

Матушка Амацикацин, как наседка крыльями, сгребла руками детей и вжалась в самый дальний от двери угол. Мелькнула за окном размытая тень. Скрипнула дверь. Чтобы не закричать, женщина закусила кулак, дети тоненько завыли. Тень заполнила собой дверной проем, шагнула на середину комнаты. Льющийся в окно багровый свет озарил шрамы на чеканном лице знатного мешикского воина. Он улыбнулся и приложил палец к губам.

Ведомый Ромкой отряд достиг мостков, перекинутых до первого насыпного острова с круглой площадью и небольшим храмом-пирамидой на самом краю.

– Здесь и встанем, – выдохнул молодой человек, утирая со лба и шеи обильный пот. От царившего в городе жара нагрудник его разогрелся и пыхал теплом, как горнило русской печи. – На холодке. – Он с удовольствием подставил лицо ветерку с озера.

– Вы двое, давайте вниз, охладитесь, – бросил флорентиец пехотинцам. – А вы, – повернулся он к арбалетчикам, – тетивы не натягивать, но бдеть. Те вернутся, будет ваша очередь. А я умоюсь схожу.

Отвесив Ромке полупоклон, мол, токмо с вашего дозволения, он вразвалочку двинулся вслед за пехотинцами, которые уже зачерпывали морионами воду и выливали ее на головы и за шиворот. Молодой человек проводил угрюмым взглядом легконогую, гибкую фигуру завзятого фехтовальщика и присел на тумбу из песчаника, вырезанную в виде оскаленной головы получеловека-полузверя. Отряхнул со штопаных панталон белесый пепел, хлопьями кружащийся над головой. Поправил кирасу, подтянул ремешки. Встал, разминая ноги, снова сел. Распустил шнурок на вороте рубахи, охладить потеющую грудь. Талашкаланцы не спешили забредать в эту часть города, и в темноте, вдали от боя, от настоящего дела Ромка чувствовал себя сиротливо.

Весело гомоня и перекидываясь шуточками, вернулись солдаты. Стрелки отложили арбалеты, чтобы не отсырели тетивы, и заскользили к озеру на гладких подошвах. Дон Лоренцо хлопнул Ромку по забранному в железо плечу и мотнул головой в сторону берега. Молодой человек не заставил себя упрашивать. Одной рукой придерживая ножны, а другую отставив для равновесия, начал спуск.

С трудом затормозив у самой воды, он расстегнул ремешок и сдернул с головы шлем. Вдавливая в живот нижнюю кромку кирасы, неловко зачерпнул им прохладной водицы и набрал ее в рот. Выполоскал гарь, сплюнул в прибрежные кусты. Пить соленую воду озера все равно было нельзя. Протер пальцем кожу вокруг глаз, сплеснув через край, окунул разгоряченное лицо. Распрямился, отфыркиваясь. Снова набрал в шлем. Откинув голову, медленно, с наслаждением стал лить на макушку, позволяя струйкам пробежать по шее и плечам. Опять наклонился и с удивлением заметил, как расходятся от камней у берега круговые волны по неподвижной глади озера. Как будто могучий великан зачерпнул озеро в горсть и трясет на ладони.

Гладкое водное зеркало заколебалось, задергивалось, перехлестывая за каменные края. Задрожала земля, отдаваясь неприятными вибрациями в ногах. Ходуном заходили ребра. Захолонуло сердце. Нижняя челюсть дернулась, зубы выбили кастаньетное стаккато. Уши уловили густой липкий шорох, постепенно переходящий во что-то непонятное. Гудение, шум, грохот, рев? Все эти слова не могли даже отдаленно выразить ту грозную, осязаемую, нарастающую волну звука, которая разворачивалась за спиной молодого человека. Обволакивала, давила, лишала воли, пригибала к земле, рвала барабанные перепонки.

Титаническим усилием Ромка заставил себя повернуть голову и поднять глаза. Первое, что он увидел, – перекошенное лицо флорентийца, сломя голову несущегося вниз по крутому берегу, искаженные ужасом лица солдат, а за их спинами…

Уходящая вверх до самого неба, темная и блестящая, как бутылочное стекло, стена воды, ершащаяся обломанными досками и кусками штукатурки на гребне. И стена эта падала прямо на них.

Капитаны и солдаты прильнули к высоким узким окнам дворца касика Истапалана. Низенький касик, подпрыгивая и толкаясь, пытался выглянуть из-за их спин, но испанцы загромоздили проем стеной из помятых кирас. Разворачивающееся на их глазах зрелище пугало и завораживало.

Огромная темная стена воды, в которой тонули багровые отсветы пожара, с ревом неслась по узкому устью речушки, пожирая все на своем пути. Плетеные заборы, легкие тростниковые домики, фермы, где разводили животных, огромные виллы знатных истапаланцев разлетались в щепки и исчезали в буйстве стихии.

Вода дошла до города. Дрогнула и покрылась трещинами городская стена. Градом посыпались выпавшие из нее камни. Заскрипели срываемые с петель решетки на входе в город.

Темная вода плеснула на улицу, покатилась по ней, врываясь в двери и выливаясь из окон. Ломая заборы. С корнем вырывая деревья в садах. Сравнивая клумбы и заливая грязью чаши фонтанов. Застигнутые врасплох люди замирали и исчезали в убийственных волнах, успевая лишь взмахнуть на прощание руками. Собаки и куры, отчаянно вереща, пытались выбраться из бурного потока, но и их накрывало обломками. Касик наконец смог протолкаться к окну и замер, прижав к впалой груди сухие кулачки. В глазах его задрожали крупные слезы.

– Что случилось? – спросил Кортес.

Переводчики забормотали на местном диалекте.

– Кто-то открыл шлюзы на плотине, – не в силах оторвать глаз от картины смерти и разрушения, ответил касик.

– Кто? – спросил Кортес и вздрогнул, сам поняв, что сейчас услышит в ответ.

Грохот надвигающейся волны заполнил воздух. Горящие кварталы гасли один за другим, отмечая ее прохождение. И как только ее гребень вынес в озеро обломки зданий и тела людей, касик Шиотеук поднес к губам свисток. Тысячи обнаженных воинов посыпались с лодок и в гробовом молчании пошли к берегу.

Заслышав гул приближающейся волны, мешики на мостах подняли копья, поудобнее перехватили деревянные мечи с бритвенно-острыми осколками обсидиана и наложили на тетивы луков стрелы с зазубренными наконечниками. Массы воды вырвались из узкой горловины, всколыхнув поверхность озера, вынося на простор горы мусора и барахтающихся тел. Постепенно стихая, навалились на мостки, заливая глаза и рот, сбивая дыхание. Многим, чтобы не скинуло в воду, пришлось вцепиться в перила или выступающие части домов. Всю жизнь проводящие у воды мешики быстро оправились, и вот уже замелькали в воздухе копья и стрелы, неся смерть пытающимся удержаться на плаву талашкаланцам – основной ударной силе проклятых teules.

Правда, некоторые смогли избежать гибели, пока мешики пытались удержаться на ногах, но их должно было вынести далеко в озеро. Но это были мелочи, почти никто из живущих вдали от крупных водоемов талашкаланцев не умеет плавать.

– Está! Quien va?[31]31
  Стой! Кто идет? (исп.)


[Закрыть] – донесся из бойницы приворотной башни города Тескоко сонный голос.

– Abre! Aquí los heridos![32]32
  Открывай! Здесь раненые! (исп.)


[Закрыть] – прокричал в ответ Мирослав, приложив ладони к губам.

Ворота заскрипели, открываясь. Талашкаланцы понесли вперед носилки с подранным ягуаром испанцем, следом похромали кое-как держащиеся на ногах конкистадоры. Из-за их ран путь занял несколько дней, и канцелярия Кортеса вместе с домочадцами капитанов уже успела переехать в Тескоко, ближе к эпицентру событий.

Оставив испанцев разбираться с охраной, Мирослав незаметно проскользнул в ворота и направился к дворцу касика. Если в этом городе где и можно было найти Ромку и Марину, то только там. Минут двадцать ушло у него на то, чтобы забраться на невысокую стену и, переступая спящих часовых, проскользнуть по ней до первых дворцовых построек. Влезть на плоскую крышу. Повиснув на руках, раскачаться и ногами вперед впорхнуть в окно последнего этажа.

Очутившись в узком коридоре, он постоял, вслушиваясь в звуки огромного спящего дома, не перебудил ли кого? Нет, дрыхнут, как медведи в берлоге, словно и не война кругом и не шныряют убийцы.

Куда теперь? Найти спальни капитанов и проведать молодого человека? Или в Тмутаракань дальних покоев? Искать светелку, куда, по обыкновению, поселил донью Марину ревнивый капитан-генерал. Помявшись, как рыцарь на распутье, Мирослав выбрал женщину.

Хорошо, что город Тескоко невелик и дворец касика под стать, думал русич, в очередной раз замирая в полумраке, заслышав деловитый топот спешащего по своим делам слуги. Хотя и тут можно бродить до скончания веков. Чу… Долетел до ноздрей воина тонкий запах резеды. Чутье не обмануло. Влекомый этим запахом, он миновал один коридор, свернул в другой и остановился у заветной двери. Взялся за круглую ручку. Отпустил. Отер о порты неожиданно вспотевшие ладони. Принюхался к собственному употелому запаху, поморщился недовольно и, махнув рукой – от Кортеса сильнее разит, – тихонько постучал костяшками пальцев.

Дверь распахнулась сразу, будто за ней только и ждали его стука. Две тонкие руки, обвив могучую шею, повлекли Мирослава в темную духоту спальни.

– Вернулся! Хорошо хоть ты вернулся, – обжег ухо горячий шепот.

– Хоть? – отстранился Мирослав, почувствовав, как болью отдается тревога в усталых мышцах и ползет по спине неприятный холодок. – А кто не вернулся?!

– Дон Эрнан и много людей с ним отправились два дня назад в Истапалан. Ночью там битва была, загорелось все, даже отсюда было видно зарево. К полуночи огонь унялся, а вестей никаких до сих пор нет. Боюсь, случилось что-то с ним. Тревожно у меня на сердце.

Мирослав отстранился, почувствовав болезненный укол ревности. Но этот укол был ничто по сравнению с огромной раной, неожиданно открывшейся у него под сердцем.

– А дон Рамон с ним?

– Кажется… Кажется… Да, – едва вымолвила донья Марина, глядя в леденеющие неутихшей яростью очи русского воина.