Текст книги "Призрак Белой страны. Бунт теней исполненного (сборник)"

Глава одиннадцатая

Что за совпадение: Горчаков и Репринцева проходили мимо того же самого кабачка «Вкусно и быстро», но Валентина, в отличие от сокурсников, не отказалась от буржуазной пищи, когда последовало соответствующее предложение перекусить.

Уютное местечко, красивая официантка в кокошнике. Сделав заказ, Валентина сказала:

– Как хорошо: и вкусно и быстро.

– Ты спешишь?

– Нет. Сегодня еще нет и завтра тоже. А вот послезавтра… – она помрачнела, вспомнив о предстоящем визите домой. Кончено, она соскучилась по родителям, друзьям. Но там ей не разрешат вот так запросто зайти в храм. Зайти-то можно, да карьера ее закончится.

– Хорошо, что ты не спешишь.

– Ты спешишь, – возразила Валентина. – Надо заканчивать статью.

– Я ее и не начинал.

– Как?

– Не представляю: с какого боку подойти. Масса людей, каждый вроде бы что-то рассказывает о жизни Федоровской, на деле – невспаханное поле лжи.

– И ни одной версии?

– Предположим, политика? Убит человек, агент иностранной разведки, с которым Зинаида Петровна была связана. Но, возможно, что дела касались обычной коммерции. Один артист в театре, например, сообщил, что ее не интересовало даже возможное восстановление монархии, а когда он сообщил о претендентах на трон, она лишь засмеялась.

– Странно, – промолвила Валентина. – Любой гражданин хоть как-то интересуется жизнью своей страны. Тем более, таким принципиальным вопросом.

– Да, – согласился Александр. И тут… его точно током ударило! Либер, возможно, прав, когда называл Федоровскую агентом! Если то была игра с ее стороны? Скрытная женщина, очень скрытная! Можно любить деньги, искусство и совсем не замечать политических перемен. Но не до такой же степени! Не случайно Корхов послал его в театр. И Лапин сказал ему очень много! Нужно только было все сразу понять.

– Александр, эй, очнись!

– Извини, мне пришла мысль…

– Хорошо, когда мысли приходят.

– Это благодаря тебе.

– Тогда и гонорар пополам, – пошутила Валентина.

– Согласен, – рассмеялся Александр. – Так вот, я думаю, Федоровская специально внушала всем, что политика ей по барабану. Вроде у нее есть богатый любовник, какие-то денежные дела помимо спектаклей. На самом деле любовник посещал ее редко. Он подозревает, что у нее были и другие «близкие друзья». Однако доказательств нет, никто их не видел. Она могла пустить слух о любовниках. На самом деле все было подчинено одной цели: не привлекать внимание к главному источнику своего финансирования.

– Ты рассказывал, тебе грозили, предупреждали, чтобы бросил это дело?

– Некий Либер. И его убили, едва он покинул мой дом. Какую цель ставил убийца? Явно не защищал меня. А знаешь, ваш Андрей в курсе каких-то дел Федоровской.

– Да?

– Интуиция журналиста. Он непонятно среагировал на ее фамилию, точно не хотел или боялся говорить о ней.

– Мне хорошо известно, что такое интуиция журналиста, – согласилась Репринцева. – С ним нужно побеседовать.

– Так он и откроется классовому врагу.

– Тебе нет, а я могу попытаться. Мне обещана половина гонорара. Шучу, шучу. Я никогда не участвовала в журналистском расследовании. Но убийца не должен уйти от ответа… Подожди меня.

– Ты куда, в штаб ВКП(б)?

– Нет, – рассмеялась Валентина, – мне нужно в дамскую комнату.

Оставшись один, Горчаков продолжал размышлять над неожиданным открытием. Он слишком отвлекся от окружающей действительности, забыв о важнейшем журналистском принципе: проявлять всегда и везде максимум внимания. Иначе бы заметил двух людей – мужчину и женщину, которые вошли в ресторанчик вслед за ним, сели за соседний столик, иногда бросали взгляды в его сторону. Едва Валентина исчезла из виду, они тут же поднялись и подошли к Александру.

– Господин Горчаков?

– Он самый. С кем имею честь?

– Мы из службы безопасности, – они протянули удостоверения, от волнения Александр не разобрал их фамилии и имена.

– Слушаю?

– Вы занимаетесь расследованием убийства Зинаиды Петровны Федоровской?

– Да. От своей редакции.

– Есть что-то сообщить нам?

Волнение Горчакова сменилось яростью. С какой стати он должен делиться информацией? Сотрудники службы безопасности поняли его без слов:

– Ваш долг, как гражданина, рассказать нам все, – сказал мужчина.

– Прежде всего, мой долг перед газетой, читателями и городом.

– То есть вы не хотите с нами беседовать?

Карлики в новом обличье пытаются диктовать ему условия игры. Он не собирается быть их марионеткой. Даже Корхов предлагал ему дружбу. А эти… только увидели человека и уже распоряжаются его судьбой, отдают приказы.

– Если в чем-то виноват, предъявите официальное обвинение, а нет, то…

– Вы что-то узнали? – мужчина первым пошел на попятную, стал учтивым и галантным.

– Общие моменты, о которых вы наверняка сами слышали.

– Расскажите, пожалуйста.

– Федоровская слыла человеком замкнутым, любила деньги. Либера я видел один раз, и то – мельком. (Упреждаю ваш следующий вопрос). А Дрекслер заходил в нашу газету, предлагал сотрудничество с изданиями Рейха. Вчера вечером я встретил его еще раз в гостинце «Белогорье». Имел мимолетный разговор. Обо всем напишу в статье, послезавтра уже сможете прочитать.

Женщина по-прежнему не проронила ни слова, зато мужчина протянул ему какую-то бумажку с номером телефона:

– В случае чего позвоните.

Сотрудники службы безопасности быстро расплатились по счету и покинули кабачок. Горчаков вновь оставался в раздумье и некоторой растерянности:

«Зачем они приходили и заводили разговор, от которого пользы никакой? Показать, что я «под колпаком»?»

…Валентина стояла в очереди к умывальнику. Женщина перед ней слишком долго прихорашивалась. Уже хотелось резко спросить:

– Сударыня, вы здесь не одна.

В зеркале промелькнуло лицо незнакомки, Валентина подумала: «До чего похожа на мою мать!»

Женщина обернулась, и… комок застрял в горле… Вылитая мама!

И тут Валентина услышала:

– Не возвращайся в Москву, дочка.

Репринцева отступила, задохнулась от волнения. Ей это почудилось или?.. Женщина озабоченно спросила:

– Вам плохо?

«Господи, что у меня за фантазии? Совсем незнакомая женщина!»

– Нет, нет, все в порядке.

Незнакомка ушла, а в голове Валентины еще некоторое время звучало: «Не возвращайся в Москву, дочка». Потом она сказала себе: «Наваждение!» и постаралась поскорее забыть о нем.

Тем не менее, к своему другу она вернулась настолько поглощенная в себя, что не заметила его испорченного настроения. И только потом, во время обеда, рассеянно ковыряя вилкой в тарелке, подняла на Александра глаза и увидела его напряженное лицо.

– Что-то случилось?

– Случилось!

И он пересказал ей свою встречу с сотрудниками службы безопасности. Валентина слушала и удивлялась:

– Ты вот так запросто их отшил?

– Чего с ними церемониться? Только дай слабину и на шею сядут.

«У нас с НКВД в подобном тоне не поговоришь!»

– Наверняка хотели показать, что отныне они контролируют ситуацию в городе, – продолжал Горчаков. – Хорошо ли, плохо, но я работал: повстречался с массой людей, без конца анализировал ситуацию, даже в переделку попал. А теперь выложи им все, чтобы сняли пенку!

– И что нам делать?

Валентина и сама не заметила, как прозвучало слово «нам», а Горчаков воспринял это как само собой разумеющееся. Они уже не отделяли себя друг от друга. Пока, правда, только в расследовании…

– Продолжим то, что задумали. Кстати, чтобы не терять время, можем разделиться. Ты отправишься к своим коммунистам, а я еще раз наведаюсь в театр. Хочу переговорить со Степановым. Конечно, если Никита Никодимович опять не исчезнет.

На том и порешили. Выйдя из кабачка, Александр показал на бьющий напротив большой фонтан:

– Через полтора часа встречаемся здесь.

– А вдруг кто-то не успеет?

– Ждем до упора.

– Ужасно неудобно, – вздохнула Валентина. – Хочу написать рассказ о будущем, где у каждого человека при себе телефон. И с ним можно связаться в любую минуту и в любом месте.

– Моя шефиня тоже мечтает написать фантастический роман. И она, и ты – большие фантазерки. У каждого при себе телефон для постоянной связи! Ну и придумала… Да, не исключена слежка. Если прилипнут люди из службы безопасности, отделайся от них, но аккуратно. Главное, не бойся.

Из состояния прострации Надежду вывели друзья-комсомольцы. Лицо Кирилла Прошкина было непроницаемым, холодным, зато Рустам как обычно горячился, размахивал руками:

– Мы ее ждем, ждем. Съели эти кислые щи и пережаренную картошку…

– Ты чего так о нашей коммунистической столовой? – оборвал его Прошкин.

– Оговорился. Съели эту прекрасную еду, а она не идет и не идет. Давид говорит: «Наверное решила покушать в другом месте», а я ему: «Не такой Надюха человек. Травиться… (снова оговорился!) кушать – так вместе».

– Пошли тебя искать, продолжил Давид. – Товарищ Прошкин сделал предположение, что Погребняк могли похитить работники спецслужб. Но сначала решили заглянуть в твой номер. И увидели, что лежишь на кровати бледная, изможденная. Может, позвать доктора?

Прошкин внимательно посмотрел ей в глаза и отрицательно покачал головой:

– Не надо. Как, товарищ Надя?

– Не надо, – согласилась она.

– Врачи у нас того… могут и отравить комсомолку.

– За что? – поразился Давид.

– Как за что?! За убеждения. Дайте ей воды и побрызгайте лицо.

Несмотря на все возражения Надежды, Давид протянул ей стакан, половину она отпила. Оставшуюся часть услужливый комсомолец набрал в рот и прыснул ей в лицо. Погребняк подскочила, как ошпаренная:

– Давид, либо лучше чисти зубы, либо лечи их!

– Так что у тебя случилось? – спросил Рустам.

– Не знаю, – Надежда не собиралась рассказывать о появлении в номере Красной Стервы, ее сочтут за ненормальную. – Пришла к себе и неожиданно почувствовала себя плохо. Теперь мне гораздо лучше.

– Устала, наверное, – сделал предположение Рустам.

– Переезды, новые впечатления, встреча с пионерами.

– Дело в другом, – задумчиво произнес Прошкин. – Это от нервов.

– Разве она нервничала? – удивился Давид.

– Как не разнервничаться, товарищ Блумберг? Она увидела здесь такую нищету, такое бесправие народа, какое советским людям и не снилось.

– Абсолютно верный диагноз! – тут же заявил товарищ Блумберг.

– Ничего, придут джигиты, жить научат, – вставил Рустам.

– Сделаем так, – подытожил Прошкин. – Она немного отдохнет, вы отдохнете. Я сбегаю в штаб… Не волнуйтесь, скоро вернусь, не брошу наших гостей. К вечеру будет не менее интересная программа.

Прошкин исчез, а Давид и Рустам продолжали группироваться вокруг Надежды.

– Ей бы покушать, – заявил Рустам.

– Не надо, – Погребняк отмахнулась от него, как от назойливой мухи.

– Я в буфет – и обратно?

– Отстань!

– Чего же ты хочешь? – пробормотал Давид.

– Чтобы вы ушли.

– Как? – в один голос возмутились студенты. – Бросить тебя одну?

– Да, одну!

– Что за буржуазный индивидуализм? – удивился Давид.

– Послушай, сверхидейный пролетарий, дай мне спокойно прийти в себя.

– Но я же…

– Появится Валя и о ней позаботиться, – успокоил его Рустам.

– Если появится.

– Как «если появится»?

– Наверняка загуляла с местным парнем.

– Отстаньте от Вали, от меня. Так надоели оба!..

Ребята переглянулись и ушли, Надежда наконец смогла спокойно предаться размышлениям.

– Мне привиделось или?.. Что за чушь! Как я, марксистка, могу верить в призрака? Я действительно устала, вот и…

Но как же реальна была ее гостья!

– Устала! – повторила Надежда. – Ни к кому из ребят незваные посетители не приходят.

Немного успокоившись, Надежда пошла в ванную, села на край, смотрела, как она наполняется водой. Что делать, если опять появится Красная Стерва? «Ее нет! Она давно в могиле, и кости сгнили!»

Погребняк скинула униформу, бросилась под теплые струи. Можно плескаться хоть час! Дома подобного удовольствия она лишена. Коммунальная квартира на восемь семей с постоянными очередями к любым местам удобств, горячую воду часто отключают.

Вода принесла ей успокоение. Она уже не думала ни о Красной Стерве, ни о будущей трагической судьбе Валентины, ни о чем другом… На всякий случай повторила:

«Красная Стерва давно в могиле!»

Она снова увидела как бы себя сидящей на краю ванны. Она и… не она!

– Не надейся, я не призрак, – беззвучно говорила ее мучительница из прошлого. – Отныне я воплотилась в тебе, так что не вздумай идти против предначертанного!

Надежда стала захлебываться, она не помнила, как, кашляя, выскочила из ванны.

А в это время в той же гостинице, только этажом выше, где останавливались привилегированные особы, происходили не менее интересные события. Таинственная пара, за которой следил Дрекслер, вернулась к себе в номер. Дама сняла вуаль, оказавшись молодой, белокурой, очень привлекательной девушкой. Мужчина был старше ее, по крайней мере, вдвое, волевое лицо и легкая проседь в волосах.

– Сударыня, – обратился он к девушке, – не смущает ли вас мое присутствие? Возможно, мне стоит выйти, пока вы будете переодеваться?

– Что вы, отец! Не смею беспокоить вас подобными просьбами. У нас две комнаты, мне вполне достаточно своей.

– В таком случае, Елизавета Антоновна, я, с вашего разрешения, выйду на балкон, перекурю.

– Конечно, Антон Алексеевич! Но позволю напомнить о конспирации. Вряд ли будет правильно, если кто-то увидит и узнает вас.

– Вы правы! Лучше посижу в кресле и почитаю газету.

– Вот мудрое решение. А я пока займусь собой.

Антон Алексеевич углубился в прессу, и через некоторое время воскликнул:

– Сударыня, не отвлечетесь ли на минутку от своих дел? У меня важная новость.

– Конечно!

Девушка вышла в просторном, расшитом золотыми нитями, халате, с любопытством посмотрела на отца.

– Вот здесь с пометкой «срочно в номер» сообщается об убийстве некоего Вильгельма Дрекслера. Это тот самый немец, что пытался установить с нами контакт. Не исключено, он следил за нами.

– Подозревал о нашей миссии?

– Возможно, весьма возможно. Рейх одержим идеей посадить на русский трон Владимира Кирилловича. Немцы идут на все! Своим сторонникам-монархистам перечисляют огромные суммы, а нас, кто желает видеть на престоле настоящего наследника – Дмитрия Павловича, могут подвергнуть открытому террору. Вы все это прекрасно знаете, Елизавета Антоновна. Но лишний раз напомнить не грех: следует быть готовым к любым неожиданностям.

– Каким образом Дрекслер вычислил нас?

– Эти люди очень высокого полета и у них огромные связи. Впрочем, рискну предположить, что он не знал, а именно подозревал. И подтвердись его предположения…

– Выходит, убийца оказал нам услугу?

– И немалую.

– Простите, отец, – Елизавета Антоновна замялась, потом рискнула, спросила напрямик. – Не вы его?..

– Нет! Как вы могли такое подумать? Мы с вами практически не разлучаемся.

Девушка села напротив отца и задумчиво поинтересовалась:

– Не соблаговолите ли рассказать, о чем вообще пишут газеты?

– В оскольской – мало интересного. Вот белгородская – да! Тут даются возможные расклады на выборах в будущую Государственную думу.

– Но до выборов еще больше двух лет.

– Тем не менее, Елизавета Антоновна, посмотрите на прогнозы. Если на прошлых выборах монархисты получили только 2 процента, то теперь должны взять четыре.

– Дорогой Антон Алексеевич, четыре процента – такая мелочь.

– Позвольте не согласиться, если с каждыми новыми выборами мы будем увеличивать представительство в два раза… Вопрос однако не в этом. Никто не знает, сколько людей реально проголосовали бы за нас. Либеральные рейтинги – сплошная ложь. Но даже они признают рост влияния сторонников монархии в Российской Империи.

– Если играть по их правилам, то пройдет вечность, пока мы добьемся своих целей. А восстановление монархии – вопрос не завтрашнего, а сегодняшнего дня.

– Согласен с вами! Но, увы, не все происходит, как мы этого хотим. Наш народ еще не может отойти от пьяного угара так называемой свободы. Поэтому и задача подтолкнуть его… Любые методы здесь хороши. Главное дискредитировать власть настолько, чтобы народ отвернулся и от нее, и от принципов республики в целом. И мы с вами этим занимаемся. Напомню, любезнейшая Елизавета Антоновна, что в противном случае мы находились бы на легальном положении. По глазам вижу: что-то смущает?

– Да, благородный отец. Я слышала, что наши действия нарушают возникшую в стране стабильность. Мол, снова прольется кровь.

– Моя добрейшая дочь, кровь обязательно прольется. И во внутренних распрях между различными монархистскими группами, и при нашем приходе к власти; все равно найдутся те, кто станут сражаться с нами не на жизнь, а на смерть. Но то лишь прелюдия. Основное начнется дальше: когда Империя станет империей не только по названию, но и по содержанию. Сейчас все смеются: «Империя без императора – нонсенс!». Поэтому правительство спешит заменить слово «империя» на «республику». Надеюсь, они не успеют…

Он прервался и деликатно осведомился, не желают ли Елизавета Антоновна кофе? Получив отрицательный ответ, продолжил:

– Как я уже сказал, главное начнется после объявления Дмитрия Павловича государем земли Русской. Мы ведь хотим создать не фиктивную, а реальную Россию. Таковой же она может стать не в этих границах, а в своих обычных, исторических. В свое время Колчак (будет проклято его имя!) отказался вести переговоры с Маннергеймом (генерал-лейтенант Русской императорской армии, впоследствии президент и маршал Финляндии. – прим. авт.) о независимости Финляндии, мол, никогда не допустит отторжения у России даже маленькой толики ее земли (это было необходимым условием помощи со стороны Маннергейма. – прим. авт.). А чуть позже подписал договор с большевиками, по которому тем отошла львиная доля территории страны. Какой бессовестный обман!.. Поэтому вторым нашим шагом будет освобождение севера и востока России от большевизма, возвращение их в лоно Империи.

Антон Алексеевич вдохновенно излагал детали грандиозного переустройства России, но, посчитав, что Елизавета Антоновна все более нетерпеливо морщится, спросил:

– Вас опять что-то смущает, тревожит?

– Благороднейший Антон Алексеевич, это же новая война, такая же, как недавняя Гражданская.

– Но зато все вернется на круги своя, белое назовут белым, черное черным. Опять одно крыло Великой Птицы будет касаться Владивостока, другое – Варшавы.

Он все-таки уговорил Елизавету Антоновну выпить кофе и ударился в воспоминания о прошлом, об исчезнувшем некогда мире. Какие были нравы, обычаи, какие танцы танцевали.

– Мазурка, вальс, кадриль – что за чудо!

Дочь из вежливости слушала отца (он повторял ей это множество раз), потом уступила его настоятельным просьбам станцевать каждый из «чудных танцев». Танцевали, естественно, безо всякой музыки, у каждого она звучала в голове.

Внезапно их последний танец прервался стуком в дверь. Отец с дочерью переглянулись. Антон Алексеевич шепнул:

– Не будете ли вы столь любезны, Елизавета Антоновна, пройти в соседнюю комнату?

Затем подошел к двери, осторожно спросил: «Кто?»

– Антон Алексеевич, – послышался голос. – Это я, Вадим Юрьевич.

В комнату влетел шустрый человек несколько неряшливого вида. Хозяин зашипел:

– Зачем вы здесь? Это опасно, можно вызвать ненужные кривотолки.

– Драгоценный Антон Алексеевич, никогда бы не дерзнул без надобности переступить ваше жилище. Однако непредвиденные обстоятельства вынуждают.

Гость осмотрелся, точно боялся, что его кто-нибудь услышит, и сказал:

– Меня послала наша организация.

– В чем дело? – забеспокоился Антон Алексеевич.

– В таинственном убийце.

– Какое отношение его преступления имеют ко мне?

– Ах, Антон Алексеевич, боюсь – самое прямое. Он убивает людей политики. Все они разных взглядов, отражают интересы противоположных структур, но каждый, так или иначе, стремился вмешаться в политическую жизнь Империи. Неспроста все, неспроста!

– Почему, достопочтимый Вадим Юрьевич, вы предупреждаете именно меня?

– Не только вас! Других тоже. Каждого из наших.

– Нет никакого предположения, кто он?

– Ни малейшего.

– А наша разведка?

– Молчит! Уже и полиция втянута в дело, и службы безопасности, и пресса. Я не слышал, чтобы у кого-нибудь из них имелись на сей счет хоть какие-то идеи.

– То, что вы не слышали, еще не значит, что их нет, – попытался унять внезапно возникшую в теле дрожь Антон Алексеевич.

– Возможно, мы знаем не все. Тем не менее, прошу, умоляю: соблюдайте максимальную осторожность. Вы слишком ценный человек для организации.

– Что ж, благодарю, Вадим Юрьевич, за предупреждение.

– Откланиваюсь и ухожу.

Едва за посетителем закрылась дверь, в комнату отца вновь заглянула Елизавета Антоновна. Ее обескуражил подавленный и растерянный вид отца. Он сообщил ей о предупреждении Вадима Юрьевича. Девушка нахмурилась:

– Дорогой отец, вы находите его предупреждение столь серьезным?

– Не знаю, что и думать, милая Елизавета Антоновна. Есть много такого, что действительно настораживает. Люди разные, но их объединяло одно: каждый играл в Старом Осколе собственную игру, так или иначе затрагивающую интересы юга России.

– Недавно вы изволили говорить об услуге, которую оказал нам убийца Дрекслера.

– Не знаю, ничего не знаю! Вчера – Дрекслер. Сегодня можем быть мы. Убийца неуловим! Проникнуть в дом Федоровской, где столько слуг, расправиться с двумя профессиональными разведчиками…

– Почему все уверены, что это дело рук одного человека?

– Умнейшее замечание, Елизавета Антоновна. Возможно, кто-то решил использовать почерк убийцы Федоровской, чтобы свести счеты с Либером и Дрекслером. Только… мне представляется: здесь поработал один и тот же человек. Жесткий и неуловимый. Что делать? Вечером нам снова быть на собрании нашего общества, а как идти по ночным улицам города? Оставил бы вас в гостинице, но безумно боюсь за свое главное сокровище.

– Я могу постоять за себя.

– Это вам только кажется, дорогая Елизавета Антоновна.

– Вооружусь кинжалом, или лучше буду иметь при себе пистолет.

– Не поможет. Дело в том, что мы не представляем: кто он? Под какой маской появится?

– Что тогда делать?

– Ума не приложу.

– А ежели это пустые страхи?

– И такое возможно. Следует серьезно подумать.

– Подумайте, отец. В вашу голову приходят гениальные мысли.

Однако пока в голову Антона Алексеевича никаких мыслей не приходило. Он закрывал глаза и видел одну и ту же картину: марширующие толпы сторонников монархии, звучал знаменитый гимн: «Так за царя, за родину, за веру мы грянем громкое: ура! ура! ура!». Потом он понимал, что все это – кадры кинохроники на большом белом полотне. И вот кто-то ловко разрезал полотно. Появлялся убийца в маске, в руках у него нож.

– Кто ты?! – вопрошал Антон Алексеевич.

Убийца молчал и лишь беззвучно раскрывал рот. Он смеялся.