Текст книги "Призрак Белой страны. Бунт теней исполненного (сборник)"

Глава девятая

С утра Надежда начала собираться, даже попросила у Валентины косметику. Та удивилась:

– Ты недавно говорила, что комсомолка не должна пользоваться косметикой?

– Чуть-чуть можно. Сейчас придет товарищ Прошкин…

– Так ты для него стараешься?

– Для себя! – резко ответила Надежда.

Репринцева с улыбкой наблюдала, как неумело красится ее сокурсница. Не выдержала, подошла:

– Давай помогу.

Надежда для вида недовольно наморщила лоб и милостиво согласилась.

Несколько умелых движений – и она похорошела. Другая девушка!

– Тебе бы одежду сменить. Пока мы здесь, сходим в магазин. В Москве такого не купишь.

– В СССР скоро будет все! И любой одежды полно! А пока… наши временные трудности.

– Знаю, – Валентина вдруг устыдилась, что не слишком хорошо в последнее время думала о подруге, обняла ее. – Просто временные трудности. Так сходим? Я помогу выбрать, что надо.

– Нет, – поколебавшись, ответила Надежда. Ее обуял страх от осознания того, что буржуазная жизнь не так уж плоха.

– Как хочешь!

Лицо Репринцевой вновь сделалось озабоченным. Она сказала, что спустится вниз, еще раз позвонит родителям. Какой же потерянной она выглядела! И Надежда почувствовала, как ее прежняя нелюбовь к подруге сменяется жалостью. «Никакая Валентина не задаваха. Добрая, хорошая девчонка. Красивая, удачливая. Но чему завидовать? Удача скоро отвернется от нее! Что с ней сделают в подвалах Лубянки! Страшно подумать!»

Надежде захотелось броситься подруге на шею, обнять, расцеловать ее. Как только она сдержалась…

– Я пойду.

– Куда?

– Я же сказала: звонить родителям.

(«Не надо звонить!»)

Надежда молча кивнула и быстро отвернулась, чтобы подруга не заметила навернувшихся на глаза слез.

…Кирилл Прошкин появился в назначенное время, ребята уже ждали его и готовились к новой экскурсии. Готовились все кроме Валентины, та отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Прошкин внимательно посмотрел на нее, красивая девушка, только уж слишком отличается от остальных. Манеры, взгляд – нет, это не типичная комсомолка. Скорее – дама из буржуазного интеллигентского общества.

– Она переживает, не может дозвониться домой, – сообщил Давид. – А мы ей говорим – поломка на линии, или что-то с телефоном.

– Не может дозвониться, и что? – Прошкин разыграл удивление. – Причин может быть несколько.

– И у меня был подобный случай, – продолжал Давид.

– Поехали в Горький на съезд юных ленинцев, а родителям не дозвонился. Целых три дня. И тоже сломался телефон.

– Три дня, – деревянным голосом простучал Прошкин.

– Раньше чем через три дня увидите своих родных.

Надежда внутренне содрогнулась от такой лжи, но смолчала. Комсомолец обязан быть честным, правда, если дело касается врагов, можно и солгать. Только слишком уж непохожа Валька на врага.

– Куда сегодня пойдем? – тем временем спросил Рустам. – Вроде бы все революционные места города посмотрели.

– Я не показал вам главного, места, где когда-то находился штаб революционных сил. Потом этот дом (в народе его называли «Смольный) сожгли, взорвали по личному распоряжению Деникина.

Смотря на застывшие от напряжения глаза комсомольцев, Прошкин продолжил:

– Вы ведь прекрасно знаете, что некоторое время в нашем городе существовала Советская власть. Но положение ухудшалось, 24 мая 1919 года войска генерала Май-Маевского заняли Белгород. В Старом Осколе находились большие материальные ценности, даже определенная часть золотого запаса. Нельзя было отдавать все это врагу. Коммунисты решили драться до конца, однако враждебные силы в самой партии в лице Троцкого и Бухарина приказали сдать город…

– Шайтаны! – прошептал Рустам, – мало им досталось!

– Не удалось вывести и многие ценности, вновь помешали агенты Антанты Троцкий и Бухарин. И вот 19 сентября красные части покинули город, установился белый террор, который начался, как я уже сказал, со взрыва «Смольного».

– Но коммунисты продолжали бороться? – дрожа от благородного гнева, спросил Давид.

– Еще как! Пускали под откос поезда, убивали членов новой администрации. Однажды на них сделали облаву, подогнали специальную военную часть. А потом публично расстреляли рядом с уничтоженным «Смольным».

Комсомольцы, слушая рассказ Прошкина, готовы были растерзать врагов. И опять: все, кроме Репринцевой. Кирилл прочел это по ее отчужденному лицу, озабоченному совсем иным.

– На место казни героев! – воскликнула Надежда, а за ней и остальные.

– А после у вас выступление перед пионерами Старого Оскола, – продолжал раскрывать культурную программу Прошкин.

– Здесь тоже есть пионеры? – поинтересовалась Валентина.

– Есть. На сегодняшний день их не так много. Но… целых пятнадцать единиц.

– После встречи с нами будет сто пятнадцать! – уверенно заявил Рустам.

– Не хвастай – сказал Давид. – Их еще надо убедить в преимуществах нашей жизни.

– Убедим. Особенно девушек. Джигитов привезем, замуж выдадим.

– Какое замужество? – возмутилась Надежда. – Они еще дети.

– Девочка в 14–15 лет уже не маленький ребенок, а прекрасная женщина, – парировал Рустам. – Джигитов сюда, джигитов! Они проведут экспансию коммунизма.

– О чем вы? – приподнял брови Прошкин. – Никакой экспансии коммунизма нет, есть объективное стремление людей к социальному равенству и бесклассовому обществу. Когда у людей пелена с глаз спадет, сами, без джигитов справимся.

– Правильно! – воскликнул Давид. – Скорее покидаем гостиницу и в путь! В путь!

Валентина наконец дождалась, когда они покинули номер. Никто не уговаривал ее пойти со всеми, не убеждал, не бросал упреков. Давид вроде бы сделал попытку, да Надежда его сразу оборвала, а «деревянный» Прошкин нахмурил брови. Сначала Репринцева обрадовалась, потом призадумалась. Почему они так себя ведут? Как изменилась Надежда! Точно и не она это.

Видение в беседке по-прежнему беспокоило Валентину, она вновь с содроганием подумала об испорченной телефонной связи. Как могла, успокаивала себя, пыталась отвлечься от тяжелых мыслей. И главным «спасителем» был Александр.

Она посмотрела на часы. Он обещал в одиннадцать. Остается сорок минут, как мало и как много!

Рядом с Александром остановился черный лимузин, оттуда выскочил… тот самый плешивый преследователь. Горчаков едва успел встать в стойку для отражения удара. Однако плешивый крикнул:

– Не бойтесь. С вами хочет поговорить один человек, мой хозяин. Садитесь, он ждет.

– Нашел дурака! – ответил Александр. – Убирайся! Здесь улица и люди, свидетели!

– Садитесь! – в машине показалось седовласое лицо. Горчаков тот час узнал хозяина автомобиля: руководитель крупнейшего банка в городе Юрий Иванович Еремин.

«Сколько раз меня отстраняли от контактов с этим человеком, а теперь он приглашает сам», – с удовлетворением подумал Александр.

По знаку Еремина он сел рядом с ним на заднее сидение. Плешивый прыгнул вперед, к водителю.

– Вам куда? – величаво поинтересовался банкир.

– В гостиницу «Белогорье»

– Поезжай, куда требует гость, – последовал приказ, и машина сразу сорвалась с места. Горчаков спросил у плешивого:

– Какой я вам гость? И зачем вы следите за мной?

– Приказали, – с откровенным простодушием ответил тот.

– Я приказал, Александр Николаевич, – вновь величаво пропел банкир. – Но Арсения не стоит опасаться, он вам вреда не причинит.

– С какой же целью Арсений следил за мной?

– Необходимо было удостовериться в вашей хватке, наблюдательности.

– Я выдержал испытание?

– Вполне, – вступил Арсений. – Рассекретили меня довольно быстро и так же быстро оторвались. Кстати, а куда вы спрятались?

– В один из домов.

– Я так и думал.

– Что за испытание я должен был выдержать?

– О вас говорят, как о талантливом журналисте-сыщике, – плавный голос Еремина не позволял усомниться в обратном. – Именно вы ведете дело об убийстве Зинаиды Петровны Федоровской.

– И что?

– Вот, – Еремин протянул пачку банкнот. – Это вам.

– Хотите, чтобы я отказался от расследования? – Горчакову сразу припомнился Либер.

– Ни в коем разе! Вы должны довести это дело до конца. Отыскать преступника и передать его в руки правосудия.

– Причем здесь ваши деньги? Я получаю в редакции неплохую зарплату.

– Зарплата – зарплатой, а дополнительный заработок еще никому не помешал.

– Какой смысл в этом заработке?

– Видите ли, Александр Николаевич, актриса Федоровская была мне дорога. Да, у нее еще были любовники, но я прощал. Старость многое готова простить молодости. Потом поймете, если доживете до моих лет.

– Никогда не поверю, Юрий Иванович, что вы вот так просто бросаетесь деньгами?

– Будете сильнее стараться.

– Я и стараюсь.

– Постоянно отчитываться передо мной.

– Я отчитываюсь перед своим начальством.

– Перед ним, и передо мной.

– Никогда не являлся слугой двух господ.

– Отказываетесь?!

– Не вижу смысла. Вы предлагаете деньги, чтобы я делал то, что и так делаю.

– Пусть это станет вашим дополнительным стимулом. Безо всяких отчетов.

– Мне не требуется дополнительных стимулов. Но если хотите реально помочь, ответьте на некоторые вопросы.

– Спрашивайте.

– Вы сказали о любовниках Зинаиды Петровны. Не назвали бы их имена?

– Я их не знаю.

– Юрий Иванович, с вашими-то возможностями да не узнать?

– Я к этому не стремился, – вздохнул Еремин. – Можете считать меня человеком со странностями, но… по мне было лучше находиться в неведении. И нервы сохранишь, и здоровье.

– Может, у Федоровской не было никого?

– Кто-то имелся, – последовал тяжелый хрип; сейчас рядом с Горчаковым находился не властный человек, держащий в руках половину города, а измученный старик. – Чувствовал я.

– Деньги вы ей давали?

– Давал. Только кто-то помогал ей помимо меня.

Дальше Горчаков спросил то, о чем спрашивал остальных:

– Что она была за женщина? Ее характер? Наклонности?

Еремин задумался, подыскивая нужные слова:

– Иногда она была ласковой, иногда превращалась в фурию. Чаще – второе. Но я очень любил ее и готов был пожертвовать очень многим. Я мог бы даже развестись и жениться на ней. Несколько раз подъезжал к ее дому с букетом роз, собирался сделать предложение. Однако всегда останавливался. Наверное, побеждало благоразумие?

Как можно развестись с женщиной, с которой прожил сорок лет?.. И еще, я боялся получить отказ. Извините за откровенность.

– Мне как раз и нужна откровенность. А политикой Зинаида Петровна не занималась?

Густые брови Еремина взметнулись, он непонимающе посмотрел на Горчакова.

– У вас есть причина спросить меня об этом?

– Есть. Убит еще один человек, некий Либер Жан Робертович. А он политик еще тот!

– Какое отношение Либер имел к Федоровской?

– Слуги видели, как однажды он приехал к ней, они заперлись в комнате хозяйки и долго беседовали. А сегодняшней ночью зарезали представителя Рейха Дрекслера.

– Он тоже к ней приезжал?

– Врать не стану, не слышал.

После некоторого очередного размышления Еремин сказал:

– Мы никогда не говорили с ней о политике.

– Ее не интересовало ни положение Российской Империи после добровольного сложения Колчаком диктаторских полномочий, ни наши отношения с СССР, с западными странами, с Рейхом?

Впервые Юрий Иванович улыбнулся, правда, печально:

– Зинаида и политика – вещи несовместимые.

– Какова тогда ваша версия?

– Ограбление?

– Слуги уверяют, ничего не пропало. Вы, случаем, не дарили ей какую-нибудь уникальную драгоценную вещь?

– Попали в точку! Я заказал для нее колье. Но готово оно будет через две недели.

– Выходит дело не в ограблении.

– Если ревность? Очень вероятный мотив.

– Тогда и вы под подозрением?

Горчаков подумал, что банкир начнет оправдываться, доказывать мол, он тут не причем. Нет, Юрий Иванович согласно кивнул:

– Правы, Александр Николаевич.

– Тогда разрешите полюбопытствовать: где вы находились в ночь убийства Федоровской?

– В Белгороде, на важной деловой встрече. Свидетелей – уйма. На следующий день вернулся в Старый Оскол и узнал… Понимаю, убить можно и не своими руками. Но я не убивал Зину! Слишком дорога она была для меня! Правильно говорят: самое прекрасное на свете – женщина. А разные побрякушки на ней – только… побрякушки. Величайшие творения ювелиров созданы для нее. Но они лишь статисты, подтверждающие достоинства главной героини.

Раз я тоже под подозрением, разрешаю перевернуть и мою жизнь. Только отыщите мерзавца!

Горчаков заметил, как глаза грозного банкира увлажнились. Страдания Юрия Ивановича выглядели настолько искренними, что хотелось им верить.

Они уже стояли около «Белогорья». Александр ощутил сильное волнение, мысли смешались, спутались; теперь не только до ума, но и до сердца достучалось душевное состояние Юрия Ивановича.

– Вы отказались от денег, – в голосе Еремина появились прежние величаво-властные нотки. – От иной помощи, надеюсь, не откажитесь? Если нужна какая-то информация?..

– Я обязательно обращусь к вам.

– Вот мой телефон. И еще, Арсений – мой верный помощник всегда к вашим услугам.

Плешивый поклонился и тоже протянул Александру визитку:

– Возьмите. Уверен, понадобится.

Горчаков поблагодарил и попрощался. Около гостиницы продавали розы. Он взял бордовые.

С администратором Александр говорил слегка срывающимся голосом. Даже сам себя не узнавал:

– Мне к Валентине Репринцевой.

– Она предупредила, что вы подойдете. Пятый этаж, номер 511.

Лифт мягко донес его до пятого этажа. Пока Горчаков искал нужный номер, в груди возникло легкое покалывание. Где-то далеко-далеко звучало предупреждение начальника полиции, что Валентина Репринцева может оказаться агентом спецслужб. «Плевать! Агенты тоже люди!»

Он постучал, и когда Валентина распахнула дверь, тихонько присвистнул! Она выглядела даже лучше, чем вчера. Вот уж действительно: самое прекрасное на свете – женщина!

– Проходи, – улыбнулась Валентина. – О, какие цветы!

Он с удовольствием принял приглашение. Уютный двухместный номер, даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять – постояльцы живут довольно просто, не жируют.

– Хочешь чаю?

– Не откажусь. А как отреагирует твоя соседка на визит незнакомца?

– Не просто соседка, сокурсница. Ее нет. Она с группой на экскурсии. Организовало ее местное отделение ВКП(б) и комсомол. Мы ведь приехали в вашу страну по их приглашению.

– Собираешься агитировать за коммунизм?

– Собираюсь! – с вызовом бросила Валентина. И тут же как-то виновато оборвала себя. – Не будем о политике. Хотя бы сегодня…

– Не будем, – согласился Горчаков.

Репринцева разлила по стаканам чай:

– А пошли наши ребята к вашему «Смольному», поклониться павшим героям.

Александр промолчал. Для кого-то герои, для него – местные «карлики-убийцы».

– Ваши ребята это сделали зря.

– Почему?

– Не слышала местное поверье?

– Расскажи!

– Подобными визитами можно разбудить души революционеров. Они выходят из своего жуткого пристанища, чтобы вселиться в тела своих поклонников.

– И?..

– Поклонники остаются пленниками зла.

Валентине следовало бы отчитать Александра (сказать такое о борцах за новую жизнь!), но он только пересказывает легенду. И еще… можно ли за светлую идею бороться с помощью убийств и террора?

– И уже пленников не спасти?

– Все в руках самого человека. Пойдем, покажу тебе город, совсем другой Старый Оскол.

Надежда и ее спутники остановились перед руинами дома. Прошкин сказал:

– Власть специально их сохранила. Анти-памятник! Так, мол, будет с каждым! Вот до чего дошла ее ненависть к нам!

Надежда положила на руины цветы. Бледные, взволнованные Давид и Рустам застыли в скорбном молчании. Проходящие мимо люди глядели на них кто с подозрением, кто с недоумением, а молодежь – с любопытством и непониманием. Надежда с горечью произнесла:

– Как им забили головы! Хорошо сработала буржуазная пропаганда!

– Слава героям! – негромко произнес Кирилл Прошкин.

– Слава героям! – повторили одновременно Надежда, Давид и Рустам.

Мертвые развалины как будто… ожили, всем показалось, что серые тени встали над капищем красных идолов. Сначала они приняли это за мираж, однако тени направились к ним. Спохватились комсомольцы слишком поздно: тени прорвали оболочку плоти и оказались внутри каждого. Улица, город исчезли. И где они теперь?

…Кирилл увидел себя в маленькой избушке, из окна виднелись ели и сосны. Он в лесу, сидит за небольшим столом, напротив – рыжий, вихрастый паренек.

– Понял задание, Анисим? – строго спросил Прошкин.

– Так точно, товарищ комиссар. Нужно взорвать поезд Курск – Старый Оскол. Только вот закавыка…

– Что такое?!

– Поезд не военный, а гражданский.

– И?..

– Бабы, ребятишки. Да и мужиков жалко. Русские, чай!

– Запомни, у нас больше нет русских. И других наций тоже. Есть мы, пролетарии-коммунисты, а остальные – классовые враги. Так вот: в том поезде – классовые враги.

– Да-а-а? – изумленно протянул Анисим. – Там много нашенских, с завода…

– Они больше не нашенские, поскольку поддержали белых.

– Так… никто никого не поддерживал.

– Все равно враги! Должны были поддержать красных, служить делу мировой революции. Там, Анисим, колеблющиеся. Именно колеблющиеся и безразличные всадили нам нож в спину.

– В поезде моя бывшая теща. Случайно узнал.

– Бывшая, Анисим, бывшая.

– Она тетка что надо. Революции сочувствовала.

– Ты вот что… – после некоторого раздумья произнес комиссар, – ступай пока. А мы покумекаем. Может, ты и прав.

Едва Анисим вышел, как комиссар кликнул еще двоих. Один крупный кавказец с огненным взором выкатывающихся из орбит глазами и орлиным профилем, другой – невысокий, лопоухий, с явными признаками вечного насморка.

– Вот что, ребята, – сказал комиссар. – Поезд тот взорвать надо. Так требует обстановка. Потом эту самую диверсию свалим на беляков.

– Ясно, товарищ комиссар.

– Помните, в каких местах следует заминировать рельсы?

– Не впервой.

– Анисим пойдет с вами.

– Правильно, – обрадовался лопоухий. – Он в нашем деле дока.

– Все гораздо сложнее. Анисим колеблется, неуверен в правильности решений партийных органов. В последний момент может передумать. Своих же и заложит. Так что вы его по дороге того… Лес большой, никто никогда не найдет.

– Он же наш товарищ! – поразился лопоухий.

– А коли продаст? Хочешь у белых в петле болтаться? Или лучше под расстрел? Тебя, еврея, первого пустят в расход.

Озадаченный лопоухий переглянулся с кавказцем и отчеканил:

– Все сделаем как надо, товарищ комиссар.

– Действуйте!

Оставшись один, комиссар устремил взгляд в какую-то невидимую точку. Он смотрел как бы через десятилетия, смотрел на своего почитателя Кирилла Прошкина, прозревая, что между ними теперь вечная неразрывная связь.

Давид и Рустам так же переместились в прошлое и увидели, как идут по начинающему желтеть лесу. Впереди шел Анисим, он, сын лесника, прислушивался к каждому шороху, принюхивался к запахам. Такой опытный человек в отряде незаменим, Давиду и Рустаму стало жаль расставаться с ним. Почему комиссар ему не доверяет?

– Нам следует свернуть вправо, – сказал Анисим. – Так ближе и безопаснее.

Они свернули, поскольку доверяли его интуиции, и он им доверял. В этой маленькой группе все доверяли друг другу. Анисим шел и рассуждал:

– Не боись, мужики, сработаем как надо. Я ведь в Первую мировую лучшим подрывником был. Пострадает только последний вагон, там и народа поменьше. И бывшая теща всегда в первом ездить любит.

– Слышь, Анисим, а почему ты пошел в революцию? – спросил Давид.

– Как почему? Землю обещали. Я ведь из крестьян, а когда семья разорилась, батя, Царствие ему Небесное, в лесники подался.

– Ты что про Царствие Небесное, большевик? – возмутился Рустам.

– По привычке. Я тепереча, мужики, Ленину молюсь. Перед портретом его стою, как перед иконой.

– Это другое дело, так большевику можно, – милостиво разрешил Рустам.

Одновременно он дал сигнал Давиду: «Готовься!». Анисим парень здоровый, он с обоими легко справится. Все решит внезапность.

Рустам аккуратно достал нож, но Анисим неожиданно обернулся:

– Слышите? Будто шорох невдалеке… Значит, услышали. Уже и нож у тебя наготове. Тут тебе он не поможет. Револьвер доставай! – и первым вытащил оружие.

У Давида душа ушла в пятки, он решил, что Анисим раскрыл их намерения. К счастью, все обошлось. Еще прошли с десяток метров. Тишина! Их будущая жертва лишь покачала головой: «Почудилось», и все успокоились.

Дело вроде бы уладилось, только вот пистолет Анисим держал наготове. Лес скоро закончится, впереди – железная дорога, уже слышен шум проходящего поезда.

– Братцы, я по малой нужде, – сказал Анисим. И Давиду. – Подержи-ка оружие.

Он встал у дерева к ним спиной совсем безоружный. Однако страх, что в случае даже внезапного нападения Анисим все равно сумеет справиться с ними, настолько сковал Давида, что он сразу выстрелил ему в голову. И еще раз!

Анисим успел повернуться и взглянуть убийцам в глаза. Он будто спрашивал: за что?

– С ума сошел! – зашипел Рустам. – Выстрелы могли услышать. А так спокойно бы ножичком.

– Что делать?

– Уходить надо.

– А задание? Комиссар не простит. И нас с тобой ждет судьба Анисима. Пойдем к белым, они вздернут.

– Ты прав, – согласился Рустам. – Задание надо выполнить.

Внезапно зашелестели кусты, и к убийцам выскочила худая невзрачная девушка со змеиными губами.

– Не стреляйте, это я! Комиссар велел узнать, как с Анисимом?

– Вот он… – Рустам склонился. – Проклятье, еще жив! Сволочь ты Давид, даже пристрелить не можешь.

И несколькими ударами ножа Рустам довершил дело.

– Минирование дороги проведем завтра, – сообщила девушка. – Поедет крупное начальство. Уходим.

– А с этим что? – Давид показал на труп Анисима.

– Отнесем его подальше в чащу. Там бродят волки, их много развелось, раньше времени нападать стали.

Давид и Рустам снова переглянулись, они были там, в осеннем лесу 1919 года и, одновременно в Старом Осколе в 1937-ом. Как и в случае с Прошкиным, монстры прошлого делали будущих подражателей своей плотью и кровью.

Не избежала участи своих товарищей и Надежда: солдаты революции утащили ее в то же самое время в тот самый лес, где она была правой рукой комиссара. Она доложила ему, что задание выполнено, Анисим мертв.

– Товарищ Надя, – сказал комиссар, – после завтрашней операции со взрывом поезда надо уходить и пробиваться к своим на север.

– Думаете, нашему делу хана?

– На некоторое время этот регион для нас потерян. Конечно, придет время, мы вернемся. И не только сюда…

– Жаль!

– Есть и хорошая новость: в Советской России ты представлена к награде. Но остается одна проблема – аптекарь Кунгурцев. За ним следят. А он знает многих наших. Если его арестуют, что наверняка случится, он не выдержит пыток. И нас перехватят на границе. Выход один…

– Когда?

– Раз мы уходим завтра…

– Понятно, товарищ комиссар, я прямо сейчас отправляюсь в город. Но у аптекаря жена и трое детей.

– Они все нас видели.

Надежда спокойно кивнула. Ей не привыкать убивать детей. Через полчаса она покинула ставку. Она знала, что сможет обмануть патруль, пробраться в город и навестить аптекаря. Недаром ей дали кличку Красная Стерва.

Дойдя до очередной развилки Красная Стерва вдруг подняла голову и подмигнула. Надя поняла, подмигнула именно ей, ведь они стали одним целым.

…Понадобилось время, чтобы все четверо пришли в себя. Они не могли понять: было это или нет? Потом Кирилл просто предложил уйти.

Александр и Валентина стояли на высокой горе, обдуваемые ласковыми ветрами. Внизу, словно в огромной чаше, утопал в зелени еще один город – город райских садов. Слева виднелась река, справа пробегала железная дорога, разрезающая громадный зеленый массив на сектора. А вдали, за железной дорогой – новые районы современного города с их типичной суетной жизнью.

– Господи, я и не догадывалась, что Старый Оскол настолько красив! – пробормотала девушка.

Почему советская комсомолка припомнила имя Господа? Да потому что главным украшением открывшейся картины были купола церквей. Начиная с находящегося рядом Успенского храма и дальше, дальше – они повсюду рассыпали сияние, подобно солнечному! От любования им кружилась голова! Хотелось погрузиться в мир Прекрасного, в мир Вечности бытия, где невольно познаешь Истинное, а не временное, наносное.

Она даже не сразу среагировала на слова Горчакова:

– Валя, подойди сюда и посмотри вниз.

– И что?

– Теперь здесь просто бетонные ступени, – стал рассказывать Александр. – Но еще недавно на спуске с горы лежали надгробные плиты с именами монахов. Большевики стянули их сюда с монастырского кладбища, чтобы люди, идущие по спуску, попинали православные святыни.

Старый Оскол всегда был очень религиозен, в городе – одиннадцать церквей. Правда, некоторые из них коммунисты успели разрушить, извини, не хотел тебя обидеть… Но их восстановили, теперь строят еще два храма, открыли женский монастырь.

Валентина не обиделась, она знала, что разрушение храмов в СССР происходит повсеместно. Ей постоянно говорят, что строят новую жизнь. Но зачем для этого уничтожать красоту?

Они все гуляли по городу, и Горчаков продолжал рассказывать:

– А что за монашество здесь – настоящие подвижники. Они даже прославились на Афоне. Еще в 1840 году туда в Свято-Пантелеимов монастырь пришел русский монах Иоанникий, другой русский монах – Иероним, был там духовником, в пастве его находилась целая тысяча монахов. Конечно же, не за казино, а за истинной верой будущее русского народа. Чем дальше он от веры, тем быстрее бежит к гибели. Я вон и сам и посты не соблюдаю, и грешен бываю сверх меры.

– А можем мы зайти в какой-нибудь храм? – неожиданно спросила Валентина и тут же испугалась своего вопроса. У нее на родине за такое по головке не погладят. Но пока она еще в другой России!

– Без проблем. Приглашаю тебя в Александро-Невский кафедральный собор. Он недалеко.

…Едва она вошла, как ощутила, что внутреннее «золото» гораздо ярче внешнего. Чудные песнопения наполнили душу Валентины великой симфонией любви. Пламя свечей было настолько живым, что хотелось к нему прикоснуться. Лики святых взирали на нее с любовью и… печалью. Внутри девушки все кричало: «Вот он, твой мир! Как ты могла его отрицать?»

Она больше не думала ни о перекошенных лицах комсомольцев, которые клеймят ее на собрании за «религиозную ересь», ни о других возможных репрессиях, сделала шаг, еще один и… пала ниц перед Распятием!

Хор пел, приветствуя приход в Мир Истины некогда заблудшей души.