Текст книги "И. П. Павлов – первый нобелевский лауреат России. Том 2. Павлов без ретуши"

Эти воспоминания я могу дополнить тем, что узнала постепенно от него самого.

14 сентября старого стиля 1849 года у молодого священника очень бедного прихода города Рязани родился сын, названный Иваном, в честь дедушки со стороны матери. Личные воспоминания Ивана Петровича говорят нам о том, что первые впечатления внешнего мира он воспринял очень рано, на втором году жизни. Затем никаких воспоминаний из раннего детства у него не сохранилось. (Думаю, что это вполне правильно. В еще мало сознательной умственной деятельности сохранились особенно резкие впечатления, освещенные солнечным лучом, так было в моем собственном детстве: два ярких происшествия врезались в детскую память, а затем на долгое время сознание точно заснуло до полного проявления умственной жизни). Дальше он помнит себя к 6–7 годам.

Он был здоровый веселый мальчик, проводил время в играх с младшими братьями. Охотно помогал матери, мыл чайную посуду, умывал меньших братишек, а отцу помогал в его садовых работах. Почти 8 лет он научился читать и писать, но не обнаружил склонности к этим занятиям. 8-ми лет Ваня упал с высокого помоста, на котором он раскладывал на зиму яблоки. Упал он на каменный пол. Ушиб оказался с очень серьезными последствиями. Мальчик стал худеть, бледнеть, плохо спал и совсем потерял аппетит. Что собственно повредил он при падении, осталось никому неизвестным, так как доктору его не показывали, а лечили домашними средствами: парили в бане, растирали муравьиным спиртом, поили кирпичным чаем. Но мальчик не поправлялся и до того ослабел, что братья прозвали его лутошкой[4]4
  Лутошка — липка, с которой снята кора, содрано лыко, она сохнет и вся чернеет (из словаря В. Даля).


[Закрыть], к счастью, приехал к ним в гости его крестный – игумен подгородского Троицкого монастыря. Увидя своего крестника в таком жалком состоянии, он взял его гостить к себе в монастырь, где и продержал его год с лишком.

Дом в Рязани, где родился И. П. Павлов теперь Мемориальный музей-усадьба

Умный старик прежде всего стал усиленно питать крестника яйцами, молоком, курами, а перед обедом давал ему слабого вина. По утрам занимался с ним гимнастикой. Летом заставлял его плавать и ездить верхом, и играть в городки, а зимой разгребать снег и кататься на коньках. Кроме того, мальчик всегда помогал ему в его работах в большом монастырском саду и огороде, причем выполнял все так же внимательно и аккуратно, как его руководитель.

Семья Павловых. Сидят слева направо: Иван Петрович Павлов с младшим братом Колей, отец Петр Дмитриевич, мать Варвара Ивановна. Стоят слева направо: Петр Петрович, Дмитрии Петрович, Сергей 1870-е гг

Велико было нравственное влияние этого старика на детскую душу. Мальчик видал, что крестный жил на хлебе и воде и позволял себе побаловаться чайком с медом только во время недомогания. Подобную же нетребовательность лично для себя крестник сохранил до конца жизни.

Просыпаясь ночью, мальчик видел старика или молящимся, или сидящим за письменной работой. И долгое время уверял он своих родителей, что крестный никогда не спит. Отсюда пошла привычка Ивана Петровича отдавать все свое время научной работе.

Не слышал мальчик в монастыре ни грубого слова, ни окрика, его любимый крестный был ласковый и внимательный ко всем. Если же приходилось делать кому-либо из монахов внушение, то проводилось это мягко, но внушительно. Старик был очень снисходителен, но в отношении правдивости бесконечно строг со всеми вообще, а с крестником особенно: мальчик должен был не только говорить правду, но даже думать и чувствовать правдиво.

От мальчика не требовалось ежедневного посещения церкви. Он ходил и оставался там сколько хотел. Образованный старик своими рассказами и чтением с любознательным ребенком пробудил в нем любовь к книге и умственным занятиям.

Первой книгой, которую Ваня получил в подарок, были басни Крылова, почти всю книгу знал он на память и любовь к Крылову сохранил до конца жизни. (Басни Крылова всегда лежали на его письменном столе. Иногда, прерывая свои научные занятия, он читал одну из басен и говорил мне:

– Послушай, как кратко, ясно, но притом сильно выражается этот старик!)

Начав читать, Ваня надоедал всем рассказами о прочитанном. Вот однажды, когда у крестного была спешная работа, мальчик особенно надоедал ему своими разговорами о «Квартете», крестный дал ему тетрадь и карандаш и сказал:

– Ты расскажи все этой тетрадке. Теперь я занят, а завтра прочту все, что ты напишешь.

С этих пор Ваня полюбил письменно выражать свои мысли.

Тут видишь перед собой практическую школу, в которой главными житейскими науками были: умение отдавать всего себя делу, навык к усиленному труду и привычка к строгому порядку в занятиях, помыслах и чувствах. Этими правилами и пользовался Иван Петрович всю свою жизнь.

Обращая усиленное внимание на физическое развитие своего питомца, крестный заметил, что мальчик бросал палки при игре в городки всегда левой рукой, и часто заменял правую руку левой при разных мелких работах. Это придало ему мысль развить такую природную способность в мальчике, и он стал заставлять его упражнять левую руку наравне с правой. Результатом упражнений явилась способность Ивана Петровича оперировать левой рукой, (что было весьма удобно при сложных операциях), но и писать равно правильно и красиво обеими руками.

По возвращении Вани домой, крестный не оставлял его своими заботами, он поставил в саду гимнастику для крестника и убедил его отца строго следить за ежедневными упражнениями ребенка. Сам выписал для всех детей книги, продолжая читать сочинения своего любимца, часто беседовал с ним. Тут надо отметить еще один совет отца, который Иван Петрович не забывал до конца своей жизни – читать хорошую книгу два раза.

Благодаря таким высоким влияниям, мальчик мало научился погружаться в чисто житейские интересы семьи и в постоянные денежные заботы. Он вышел человеком не от мира сего. Настоящим бессеребренником. Таким он оставался до самой смерти. Тяжко пережил он кончину своего крестного.

11 лет Ваня поступил в Рязанское духовное училище, а затем в духовную семинарию. В это время он был в компании своих одноклассников, так как отец его брал к себе пансионерами детей деревенских священников, которые учились вместе с Иваном Петровичем. В этом общежитии с одноклассниками образовалась крепкая дружба, продолжавшаяся всю жизнь.

Иван Петрович был одним из лучших учеников. Выдвинулся он благодаря своей начитанности, хорошему изложению мысли, критическому отношению к прочитанному.

И. П. Павлов – семинарист

В прошлое время не требовалось одинаковых успехов по всем предметам школы. Несмотря на то, что Иван Петрович был слаб в математике, а два его приятеля плохо писали сочинение, но отлично шли по математике, все они считались лучшими учениками. Это и подтвердилось успехами в дальнейшей их жизни.

Громадное влияние на умственное развитие Ивана Петровича оказал Писарев своими пламенными статьями. Молодежь простаивала целыми часами на улице, под дождем, под снегом, чтобы получить вновь поступивший журнал.

Еще одно благоприятное влияние во время учения в Семинарии оказал на Ивана Петровича священник Феофилакт Антонович Орлов¹⁷, преподаватель древних языков. Это был человек высокого склада, приходя в гости, он никогда ничего не ел и не пил, говоря: «Я пришел к вам не за пищей телесной, а за пищей духовной» (этому я была личной свидетельницей уже в замужней жизни).

Когда было разрешено семинаристам поступать в университет, Иван Петрович с двумя братьями и с товарищами оставили семинарию и переехали в Петербургский университет¹⁸. После короткого пребывания на юридическом факультете они перешли на естественный факультет.

Университетская набережная

Это, однако, оказалось не для всех подходящим делом. Один из товарищей, очень умный, прилежный и способный человек, никак не мог освоиться с новыми предметами обучения. Он впал в такое сильное нервное расстройство, что товарищи испугались за его умственное состояние и отправили его немедленно домой. После летнего отдыха его уговорили поступить вновь на юридический факультет, где он блестяще и закончил свое образование.

Санкт-Петербургский университет

Благодаря своим способностям и трудолюбию, все три брата Павловых на первом курсе получали стипендию и не обременяли расходами родителей, имеющих большую семью.

Иван Петрович стал специально заниматься физиологией под руководством высокоталантливого профессора Циона. Дмитрий Петрович¹⁹ вначале работал у знаменитого Бутлерова, а затем перешел к еще более знаменитому Менделееву.

Младший же брат Петр Петрович²⁰ работал у выдающегося зоолога Богданова²¹. Как видно, с первых же годов университетского образования три брата Павловых проявили высокие умственные способности, которые и были оценены по достоинству.

Пребывание Ивана Петровича в университете затянулось на год для окончания его работы о нервах, заведующих деятельностью поджелудочной железы. Он кончил университет в 1875 г.

Илья Фаддеевич Цион, профессор Санкт-Петербургского университета

В это время профессор Сеченов из Военно-медицинской академии переехал в Одессу. На его место был назначен профессор Цион, который пригласил Ивана Петровича быть у него ассистентом, так как знал его работы по университету. Согласившись принять место ассистента у Циона, Иван Петрович поступил одновременно на третий курс Военно-медицинской академии. Однако работать в академии ассистентом Ивану Петровичу не пришлось. В связи с приходом Циона начались волнения среди студентов академии. Об этих волнениях рассказывал нам Дмитрий Петрович.

Профессор Цион был человек весьма талантливый и серьезно относился к своим обязанностям. Слава о нем, как о строгом экзаменаторе, взволновала студентов, и на первый его экзамен собрался весь курс целиком. Начался экзамен.

Пяти студентам Цион поставил неудовлетворительно. Тогда взволнованный курс наскоро выбрал депутата к профессору, подошел депутат и сказал:

– Вы, господин профессор, видно не знаете наших порядков. У нас есть или хорошо знающий, или знающий посредственно, а совершенно не знающих у нас нет.

Все это было сказано внушительно под громкие одобрения всей массы студентов. Цион встал, изящно поклонился и поблагодарил за разъяснение настоящего положения дел. Все, кто экзаменовался, получили удовлетворительно. Студенты ликовали, а особенно депутат, они считали, что занозистый профессор укрощен.

На следующий день пришла экзаменоваться только группа в сорок человек, и, увы, все сорок были срезаны профессором. Студенты торжествовали свою вчерашнюю победу, играя в соседнем трактире на биллиарде, вдруг ввалились туда все сорок срезавшихся студентов и стали упрекать за отсутствие поддержки. На курсе вновь поднялись беспорядки. Непривыкший к подобным неприятностям, Цион уехал в Париж.

Иван Петрович никогда не говорил об этом инциденте. Он считал выступление студентов несправедливым и был очень доволен, что я высказывалась за Циона и осуждала невежд, желающих получить докторский диплом за игру на биллиарде.

Вместо Циона на кафедру физиологии в Военно-медицинскую академию был назначен, только что вернувшийся из-за границы, профессор Тарханов – молодой ученый, мягкий человек. Он предложил Ивану Петровичу остаться у него ассистентом, тот отказался, возмущенный несправедливым поступком с Ционом; отказался, несмотря на то, что остался без всякого заработка. Дело, однако, вскоре поправилось, профессор Ветеринарного института Устимович пригласил Ивана Петровича к себе ассистентом. Здесь без всякого руководства Иван Петрович сделал несколько самостоятельных и ценных работ, [которые профессор] только портил своим вмешательством. Из своего ассистентского жалования Иван Петрович сделал скромные сбережения. Из них он заранее отложил часть на уроки немецкого языка, а на остальные деньги летом 1877 г. во время каникул поехал за границу в Бреславль поработать в лаборатории Гайденгайна²².

Рудольф Гейденгайн

Приехал он в Бреславль. С первых же шагов начались приключения. Иван Петрович приехал на один вокзал, а багаж, сам не сознавая этого, отправил на другой. Вот бегает он по платформе, волнуется, показывает всем свою багажную квитанцию, спрашивает, объясняет, но никто не может его понять. Он в полном отчаянии и уже подумывает, не ехать ли назад. Вдруг к нему подходит носильщик Станислав Долинский, берет у него квитанцию, хлопает его по плечу и дружески говорит:

– Карашо делаю.

Иван Петрович продолжает волноваться и говорит о том, что приехал к профессору Гайденгайну. Тогда носильщик повторяет еще раз:

– Карашо, и ведет Ивана Петровича на квартиру Гайденгайна, затем он успокаивающе продолжает

– Через час вещи тут, – и уходит.

Остался Иван Петрович в незнакомой квартире среди людей, его непонимающих, и в довершении без квитанции на багаж. Набрался он порядочно страху, пока не вернулся носильщик с вещами. Обрадованный Иван Петрович на радостях отправился с ним в пивную, где хорошо угостил его.

На другой день Иван Петрович пошел в лабораторию. Здесь вызвало дружный смех одно его появление. Дело в том, что он был одет в летнюю бумажную пару ярко-желтого цвета. Иван Петрович был любителем только ярких цветов. Обычно все вещи покупал для него брат, но на этот раз брат был в отсутствии. Пришлось покупать одежду самостоятельно. Он и выбрал ее согласно своему вкусу. (При нашем вторичном приезде в Бреславль, спустя семь лет, вся лаборатория вспоминала об этом необычайном наряде, и сам профессор сказал: «Опять прилетела к нам русская канарейка».

Иван Петрович очень сожалел, что не мог найти носильщика, выручившего его в первый раз.

Сам Иван Петрович не любил вспоминать об успехе своего туалета, тем более что эта пара оказалась весьма и весьма непрактичной. Она быстро мялась и пачкалась, а после стирки потеряла свой яркий цвет, так радовавший хозяина.

Хотя первое время Ивана Петровича не жаловали, но вскоре как сам профессор, так и остальные сотрудники привыкли к его своеобразной речи и не могли не оценить его обширные научные познания. Во вторичный свой приезд Иван Петрович был встречен в лаборатории любезно и дружески.

Карл Людвиг. 1874 г.

На фотографии дарственная надпись на немецком языке: «1874-снято. Уважаемому другу Павлову на память. Людвиг.»

Ассистентом у профессора Устимовича Иван Петрович пробыл до окончания Военно-медицинской академии. И здесь он опоздал опять на год, окончив в 1879 г., вместо 1878 г.

При окончании, в числе избранных врачей, Иван Петрович был отправлен на два года для усовершенствования при академии. По окончании этих двух лет за свое сочинение об иннервации сердца он получил золотую медаль и был командирован на два года за границу, где работал вновь в Бреславле у Гайденгайна и в Лейпциге у Людвига²³.

Собственно, я могу лишь весьма мало рассказать об университетской жизни Ивана Петровича, так как сам он терпеть не мог говорить о себе, и то немногое, что мне известно, я почерпнула от его приятелей. Во все время нашего знакомства никогда и никто не говорил нам о научных заслугах Ивана Петровича. Ни я, ни Кия ничего не знали ни о том, что он за свои работы получил золотые медали в университете и в академии, ни об его оставлении при академии, ни о возможности получить заграничную командировку. Иван Петрович не хотел иметь в наших глазах преимущество перед своими приятелями. Сам он сообщил мне все это, только будучи моим женихом.

Приятелей у Ивана Петровича было человек шесть-семь. Они иногда делились между собой книгами и обсуждали все прочитанное и происходящее в жизни. Из них Иван Петрович был самый начитанный, но и самый горячий спорщик, причем был очень находчив, что называется, не лазил за словом в карман. Обладая блестящей памятью, он мог цитировать на память целые страницы из статей Писарева, из любимых его книг «Физиология обыденной жизни» и из «Самодеятельности».

Его приятели всегда поражались, что он не знал устали ни от каких умственных занятий. У него была необычайно широкая фантазия, увлекавшая его на построение новых теорий и взглядов на разные научные вопросы. Но ничто не мешало ему через некоторое время каяться перед приятелями в случае несостоятельности этих теорий или выводов. За подобную чистосердечную самокритику и за публичное покаяние все его очень любили и ценили.

С братом своим, который был годом моложе его, он жил чрезвычайно дружно. Эта дружба продолжалась до самой кончины брата. Дмитрий Петрович – ассистент Менделеева, а впоследствии профессор химии Сельскохозяйственного института в Александрии – был человеком более спокойным и уравновешенным. Спорить он не любил, но высоко ставил и ценил ум старшего брата и наслаждался научными беседами с ним. Взамен этого, Иван Петрович всегда наслаждался веселым остроумием Дмитрия. Оба они горько сожалели о преждевременной утрате третьего брата – талантливого зоолога. Нужно сказать, что целое поколение в их семье вымерло. Уцелели только двое последних – брат и сестра. Первый был моложе Ивана Петровича на 15 лет, а вторая на 25 лет.

Дмитрий Петрович Павлов

Из университетской жизни Ивана Петровича нельзя не рассказать о следующем «эксперименте». Решил он на самом себе проверить и испытать явления «опьянения». Купил – не помню хорошо – бутылку или полбутылки рома, сел у себя в комнате перед зеркалом, с одной стороны положил тетрадь и карандаш, а с другой поставил бутылку рома и стакан. Очень уж его интересовало, какие такие ощущения привлекают людей к выпивке.

Начал он пить, следя за выражением своего лица в зеркале и в то же время прислушиваясь к ощущениям, чтобы ничего не пропустить и все занести в тетрадь. Но удалось записать ему только о том, что глаза у него посоловели. Затем больше он ничего не помнил, записей никаких не сделал, а очнулся уже, лежа на полу. Голова трещала, во рту был пренеприятнейший вкус, и испытывал он такое тяжелое, угнетенное состояние, которого в жизни до этого никогда не испытывал и которое впоследствии никогда не повторялось. Вот тебе и радости пьянства! Стоит ли из-за таких неприятных ощущений портить свое здоровье и терять драгоценное время жизни?

После этого «опыта» Иван Петрович ни разу в жизни не был пьян, да и вообще никогда не употреблял алкоголя. Вот с каких лет пробудился и обнаружился в нем экспериментатор, желавший все понять, все уяснить себе только убедительным и вполне отчетливым опытом.

Особенно близко сошлась я с компанией братьев Павловых весной. Все обитатели нашей квартиры разъехались, а мне пришлось остаться одной ради моей больной сестры, лежавшей в акушерской клинике на Надеждинской улице. Муж ее привез, устроил в клинике и уехал немедленно по делам своей службы, предоставив мне посещать сестру до поправления ее здоровья настолько, чтобы она могла переехать на дачу к его родным.

С концом учебного года кончились и мои уроки. Денег оставалось только на дорогу, и пришлось менять комнату (я снимала ее в Стремянной) и прожить в Петербурге еще почти три недели. Надо было носить гостинцы больной сестре, питаться самой, да еще ежедневно угощать завтраками компанию Павловых, которые придумали провожать всех своих знакомых на Николаевском вокзале, а оттуда заходить ко мне пить кофе и болтать до того времени, когда мне надо было идти в больницу. Понятно, финансы мои трещали.

В это же время одна моя однокурсница затащила навестить ее сестру, лежащую в родильном отделении той же больницы на Надеждинской улице, и со слезами сказала:

– Мы с сестрой поклонницы Флоровского и увлекаемся его учением «плодить жизнь». Теперь у нас нет и рубля, а надо заботиться о малютке.

Я отдала ей последние 25 рублей, сама же занялась торговлей с татарином. Он вполне опустошил мой чемодан, после чего там, по его словам, остался один мусор.

Волей-неволей пришлось обратиться за ссудой в нашу курсовую кассу взаимопомощи. К счастью, я смогла уплатить этот долг, получив от матери по приезде домой, сто рублей в подарок.

О чем только не переговорили мы за этими веселыми завтраками! Иван Петрович жаловался на потерю молодости, находя эту потерю в отсутствии умственного и нравственного возбуждения к явлениям ежедневной жизни. На это я возражала:

– В прошлом году моя жизнь текла среди напрасной умственной работы. Не могу не сознаться, что в этом году моя педагогика сильно пострадала. Все свои пробелы я записала и нарочно еду в деревню, к сестре. Там, не имея никаких развлечений, в спокойной тихой жизни я сумею наверстать свои недочеты. Но зато вы сами видели, так как принимали в этом участие, как весело прошла зима нашей дружеской компании: выступали на сцене, посещали театры и концерты, танцевальные вечера в «Дешевке», катались на санках с гор. Сколько было споров об игре наших любимых артистов! Всем нам было весело. Не знаю, как вы, а я чувствовала, что-то говорило мне: «Молодость бывает раз в жизни, и надо ею пользоваться».

Санкт-Петербургский университет. Актовый зал

На что Вагнер вскричал:

– Вот справедливое мнение, которое Иван Петрович должен усвоить! Знаете, жените его!

– Охотно, – отвечала я, – моя Киечка такое сокровище, которого больше нигде не встретишь.

– К сожалению, она абонирована Дмитрием Петровичем.

– Ну, а другой подобной я не знаю и отказываюсь искать, пусть сам влюбится. Я решительно не понимаю, почему Ивана Петровича смущают невыполнимые планы, составленные заранее? У меня таких планов была бездна. Я их постоянно совершенствую, радуюсь, что выполнение их делается все труднее и труднее, и нахожу удовлетворение не в достижении достижимого идеала, а в одном стремлении к этому достижению.

Все дружно одобрили мое отношение к жизни, которое Чельцов охарактеризовал настоящей жизнерадостностью.

Подобные беседы повторялись у нас и при каждой встрече с Иваном Петровичем.

Братья Павловы заботились о нашем развитии. Благодаря им мы видели и слышали интересных ученых.

В 1879 году был в Университете съезд естествоиспытателей²⁴. Билеты на этот съезд достали нам братья Павловы, и мы вместе с ними ходили на заседания.

Помню блестящий доклад знаменитого профессора Богданова. Он говорил, какие громадные услуги оказывала собака первобытному человеку, и какую пользу она приносила и продолжает приносить человеку теперь. Все было изложено просто, ясно, но внушительно. Закончил он свой доклад следующими словами:

– Итак, господа, вы видите, что собака вывела человека в люди.

Этот конец сопровождался бурей аплодисментов.

Интересно было сообщение академика Кесслера²⁵. Он рассказывал о наблюдениях одного путешественника над птицами, живущими исключительно альтруистически.

– К счастью, этот пример альтруизма опровергает чисто эгоистические нравы современности, – сказал Кесслер. Это опять вызвало гром аплодисментов.

По поводу этих докладов много, много говорили мы в своей компании.

* * *

Помню, как ходили мы со своей компанией братьев Павловых на лекцию Менделеева, которая была в Академии наук. После лекции собрались кататься в лодке. Сели у Тучкова моста, гребли сами пассажиры, а лодочник только правил лодкой и оберегал ее, когда мы выходили гулять на берег.

Я была в восторге от лекции Менделеева и все время говорила о нашем Дмитрии Ивановиче, как он умно, толково и красиво говорит. Я не слыхала потом в своей жизни подобного лектора.

Федор Добужинский – муж Таисии (Аси), сестры Серафимы Васильевны, дядя известного художника М. В. Добужинского

Рассказывали о его любви к Анне Ивановне – красивой молодой стройной девушке, ученице Академии художеств. Рассказывали, как он полз по длинному светлому коридору, в конце которого она жила, как он умолял, чтобы она согласилась на хлопоты о разводе, действительно, он получил развод быстро и без всяких хлопот для Анны Ивановны. Тут наши гребцы запели:

 
Доставались кудри
Ивана Петровича
Милой Сарочке чесать
 

А Дмитрий Петрович —

 
Милой Дунечке чесать
 

Тогда Егор Егорович поднял свое весло и крикнул:

– Если будете мешать правильному пению, то веслом тресну певца по голове со всего размаха, и сам черт его потом не узнает.

Пошло, наконец, правильное пение. Но наш лодочник заявил:

– Ваша Сарочка что-то очень разговориста: только и слышишь – наш Дмитрий Иванович, наш Дмитрий Иванович. А вчера ездила со мной и со своим другом Феденькой по Фонтанке. Садились они у Цепного моста. Ой, сколько плакала Сарочка со своим Феденькой.

Все расхохотались:

– Этого Феденьку провожала вчера вся наша компания. Он привез больную жену, сестру Сары Васильевны, устроил ее в больницу, а сам по службе был отправлен на юг. Сара Васильевна должна была остаться при больной, чтобы навещать ее и утешать. Вот для утешения Сарочку и водили на лекцию Дмитрия Ивановича.

– А прежде всего, лодочник, – сказала я, – снимай шапку и мы вместе перекрестимся и поблагодарим бога за то, что Дмитрий Иванович прославил нашу Родину.

* * *

Когда сестра моя выписалась из клиники, то вся дружеская компания побывала в Петергофе, где жила теперь сестра у отца своего мужа, важного генерала. Один из компании, Н. С. Терский²⁶, решился зайти со мной к этому генералу, жившему в роскошной даче. Дочь генерала с завистью глядела, как после прощания с сестрой окружила меня наша веселая компания. Встретив нас на прогулке в парке, дочка не удержалась, чтобы не сказать мне: «Как вам весело!»

Серафима Карчевская. 1879 г.

Через день я уехала домой. Провожали меня все друзья. Причем Иван Петрович просил разрешения писать мне, не требуя ответов, а полагаясь на мою известную всем доброту.

Вот его письма.