Текст книги "Тихая квартирантка"

Глава 21
Женщина в доме

В субботу утром, на следующий день после начала месячных, кончиком ноги ты отталкиваешь окровавленные трусы в угол ванной. Он вручает тебе новые. Ты подкладываешь туалетную бумагу – за неимением лучших вариантов. Мгновение он наблюдает за тобой, затем отводит глаза.

Во время завтрака Сесилия отрывается от яичницы-болтуньи, чтобы спросить отца, сегодня ли мероприятие.

– Ты про забег?

– Да.

– Да.

Девочка стонет.

– Будет здорово, – говорит он. – Это не затянется надолго.

После завтрака он отводит тебя обратно в комнату. Не вдается в подробности. Ты не спрашиваешь. Дождавшись, когда он уйдет, сворачиваешься в клубок. Боль в животе немного притупилась, но не исчезла, по-прежнему сгибая тебя пополам.

Через несколько часов входная дверь открывается, хлопает и тут же вновь открывается.

– Сесилия!

Раздраженный окрик отца. Наверное, девочка влетела в дом на секунду раньше и захлопнула дверь у него перед носом. Ты усмехаешься. Дочь открыто злится, да так, что искры летят.

Яростный топот по лестнице. Вновь громкий удар дверью, на сей раз ближе. Комната Сесилии. Его шаги – тяжелые, целенаправленные, быстрые, но не слишком стремительные.

– Сесилия!

Стук в дверь. Приглушенный голос велит ему уйти. Молчание, вздох. Он идет обратно по коридору и спускается по лестнице.

Его дочь. В этот момент ты ее обожаешь.

Позже днем ты слышишь, как он возится на кухне. Затем приходит и снимает с тебя наручники. Они с Сесилией ужинают молча, не поднимая глаз от тарелок с макаронами и сыром. В середине трапезы он предпринимает новую попытку.

– Я помогал подруге, вот и все.

Она продолжает жевать.

– Сесилия, я с тобой разговариваю.

Девочка смотрит на него, сузив глаза.

– Ты меня бросил. Я не хотела идти, но ты меня туда потащил. А потом из-за тебя пришлось остаться на все утро. Ты совсем обо мне забыл.

Видимо, речь о забеге, который он упомянул за завтраком, пообещав, что тот не затянется надолго. Сесилия тыкает вилкой в содержимое тарелки. Тебе знакомо это выражение лица – опущенные глаза, сжатые челюсти, нахмуренные брови. Она сдерживает слезы. Тебе хочется притянуть ее к себе, крепко обнять. Покачать по-матерински.

– Ты в курсе, какой зануда этот хренов судья? – спрашивает она.

Он велит ей следить за языком. Девочка не реагирует на замечание, не извиняется, а отодвигает тарелку и встает. Отец делает попытку схватить ее за руку, но Сесилия отталкивает его и уносится наверх. Затаив дыхание, ты наблюдаешь за сценой. Ждешь, что он вот-вот взорвется. Побежит за ней. Притащит ее на кухню за волосы, если придется. Напомнит, кто главный.

Но он не двигается с места. Проводив дочь взглядом, несколько секунд смотрит на ее пустой стул. Затем достает из кармана телефон, разблокирует экран, проверяет и убирает обратно. Вздох. Нетерпеливое покачивание ногой вверх-вниз. Очевидно, сообщение, которого он ждет, еще не пришло.

После ужина он отводит тебя в комнату. Через несколько часов, как только дочь уснет и в доме станет тихо, он вернется. А пока ему нужно, чтобы ты сидела там, где не сможешь доставить неприятностей, прикованная наручниками к батарее.

Ты, как всегда, идешь впереди. Он предпочитает тебя видеть. Отворив дверь в комнату, подталкивает тебя внутрь.

Нога приземляется на что-то мягкое. В темноте трудно сказать, на что именно, однако ты точно не хочешь, чтобы он заметил.

– Откуда этот звук?

Ты наклоняешь голову набок, словно пытаясь определить источник шума. Дешевый трюк, но ничего лучше на ум не приходит. Он останавливается, слушает. Ты подталкиваешь мягкий предмет ногой в сторону кровати, молясь, как бы не промахнуться.

– Ничего не слышу, – говорит он.

– Наверное, птица или что-то вроде. Извини.

Он со вздохом толкает тебя дальше в комнату, закрывает дверь. Когда включается свет, предмета нигде не видно.

Ты ждешь окончания вечера. Иногда после ужина слышно, как они с Сесилией болтают внизу. Сегодня все тихо.

Ты щуришься, заглядывая под кровать, но ничего не видно. Даже очертаний того, что ты туда запрятала.

По трубам течет вода, шумит унитаз. Наверное, Сесилия чистит зубы, готовясь ко сну. Наконец дверь ее спальни закрывается – в последний на сегодня раз.

В мире воцаряется тишина. Скрип дверной ручки. Он затворяет дверь. Делает с тобой то, что должен с кем-то делать, так или иначе.

Затем обычная процедура: ты ложишься возле кровати, устраиваясь на ночь. Он хватает твою руку, приковывает наручниками к каркасу. Дергает пару раз и уходит.

Ты ждешь, пока он ляжет спать. Шаги в коридоре, щелчок двери. Выжидаешь еще немного. Только удостоверившись в относительной безопасности, шаришь ногой под кроватью.

Ничего. Ты крутишь головой, щуришься. Вот бы фонарик… Вот бы не быть прикованной к кровати… Ты меняешь положение, поворачивая бедра так и этак. Напрягаешь мышцы плеча. Тело, изогнутое под неестественным углом, болит и тянет. Наконец ты нащупываешь…

Подталкиваешь предмет к себе пяткой. Передвигаешь пальцами ног. Работаешь молча, делая перерывы, прислушиваясь к звукам из его спальни. В доме тихо. И вот штуковина у тебя в руке.

Пальцы ощупывают целлофановую обертку. Ты ждешь, пока глаза еще немного привыкнут к темноте, уповая на бледные проблески лунного света по периметру темных штор. Напрягаешь зрение. Что-то ярко-зеленое и синее, геометрический узор. Что-то податливое, мягкое, слегка упругое. Очертания логотипа, который раньше ты видела каждый месяц.

Гигиенические прокладки. Три, четыре штуки, стянутые резинкой.

Внизу стопки лист бумаги. К счастью, она писала большими округлыми буквами, фиолетовым маркером. Слово за словом ты расшифровываешь: «Надеюсь, это поможет. Дай знать, если понадобятся еще. Сесилия».

Она услышала. Она слушала. Сегодня вечером после ужина, в раздражении выйдя из-за стола, девочка пошла и взяла несколько штук из личных запасов. Написала записку и сунула сверток под дверь. Отец наверняка велел дочери держаться подальше от твоей комнаты, но ей все равно. Она знает, что он еще не ездил в магазин. Знает, что тебе нужна помощь. Она решила помочь. Предпочла тебя ему.

Ты не станешь их использовать. Нельзя. Иначе он заметит – и потребует отчета. Ты будешь подкладывать туалетную бумагу до тех пор, пока он не сдастся – если сдастся – и не купит самую дешевую коробку тампонов.

Ты прижимаешь прокладки к сердцу, грудная клетка ходит вверх-вниз. Кому-то не все равно. Кто-то услышал твою просьбу и нарушил правила, чтобы ее выполнить. Ты наслаждаешься этим чувством – первой настоящей добротой за пять лет.

А потом застываешь. Пальцы сжимают целлофановые обертки. Камеры. Чертовы камеры. Они везде: в этой комнате, у входной двери. Ты веришь его словам: «Я наблюдаю. Я всегда начеку».

Ты говоришь себе, что не сделала ничего плохого. Но это не будет иметь значения. Как обычно.

Приходится выбирать из двух зол. Оставить прокладки – хуже всего. Тогда он их точно увидит. Если спрятать, останется вероятность. Что он не посмотрит запись. Что он не узнает. Что вам с Сесилией все сойдет с рук.

Твои книги лежат рядом с кроватью. Ты тянешься к самой толстой – «Оно» в мягкой обложке – и засовываешь прокладки между страницами. Записку прячешь в потрепанный экземпляр «Дерево растет в Бруклине». Лучше всего рассредоточить улики. Прокладки его разозлят, а записка… Ее он не потерпит. Дочь действовала у него за спиной. Тебе придет конец. Конец всему.

Ты лежишь без сна еще какое-то время.

Окрыленная надеждой. Преисполненная открытием.

«Я помогал подруге».

Вот что он сказал.

Подруге. Член социума, налаживающий связи. Принимающий заботы других близко к сердцу.

Люди говорят «дружба», когда имеют в виду любовь. В конечном счете все сводится к любви.

Теперь, впервые за столько лет, ты тоже знаешь, каково это. Когда есть тот, кто тебя прикроет. Кто-то, кому ты небезразлична.

Глава 22
Номер три

Он сказал, что станет отцом. Уже скоро.

Едва узнав о беременности жены, он бросил пить. Порвал с этим раз и навсегда. Отныне ему нельзя терять бдительность. Он не может позволить себе сболтнуть лишнее. Никогда, но особенно с ребенком на горизонте.

Я спросила, мальчик или девочка.

Он сказал, девочка.

Однажды она тоже станет взрослой, как я.

– Что, если я не смогу? – спросил он. – Когда она родится. Что, если у меня не получится?

Я хотела уточнить, имеет ли он в виду свое отцовство или то, что собирается сделать со мной.

А затем получила ответ, когда он сделал это. Пытаясь что-то доказать самому себе.

Содеянное представляло величайшую загадку его жизни, и он искал ответы.

Будь у меня такая возможность, я бы посоветовала ему не беспокоиться: по моим ощущениям, он продолжит делать это еще очень долго.

Глава 23
Эмили

Я не собиралась писать ему так скоро. Хотела выждать день или два. Может, три.

Лежа на кровати после вечерней смены, я разблокировала телефон и поискала факты о краснохвостых ястребах. Затем начала набирать текст. Остановилась. Подумала. И продолжила печатать.

«Привет! Это Эмили (твоя сообщница по какао). Еще раз спасибо за помощь. Кстати, ты знал, что краснохвостому ястребу по силам поднять собаку весом до двадцати фунтов?»

Добавила «: О». Потом занесла большой палец над клавишей удаления. Как Эйдан относится к смайликам? У меня не было возможности выяснить, к какой категории людей он принадлежит, не хватало только ошибиться. Значит, удалить: раз, два.

Я перечитала сообщение дважды, потом еще пару раз, пока слова не потеряли смысл. Изменила «привет» на «приветик» – более непринужденно. Удалила «твоя сообщница по какао». Чуток помучилась: вдруг покажусь назойливой? Что, если Эйдан дал мне свой номер в чисто деловом контексте? И фраза «на случай, если тебе что-нибудь понадобится» подразумевала «если тебе нужно починить электричество, я помогу за деньги, поскольку это моя работа»?

Прикрыв глаза, я задержала дыхание. Потом вновь посмотрела на экран и, все еще не дыша, нажала «Отправить». Звуковой сигнал оповестил, что послание упорхнуло на телефон Эйдана.

Прошло пятнадцать минут. Ни ответа, ни отметки «прочитано». Только «доставлено». Жалею ли я, что его отправила? Не знаю. Похоже, у меня перегрелся мозг.

В ванной я смываю макияж. Снимаю униформу, бросаю на плитку накрахмаленную рубашку и черные брюки. Комнату заполняет пар.

Не думать о нем. Вот что я внушаю себе, вставая под струи. Зачесывая волосы назад. Скользя пальцами по груди, по талии, между ног. Я не буду о нем думать. Но все равно думаю. Во мне растет желание, и я полностью отдаюсь ему. Ласкаю свое тело, забыв обо всем.

В этот момент в ду́ше я не влюбленный щенок. Я женщина, которая знает, как доставить себе удовольствие. Грудная клетка учащенно вздымается. Ладонь упирается в стену. Передо мной мелькают образы, быстрые и неуловимые, как мотыльки: задравшаяся рубашка, когда он потянулся за банкой с сахаром; то место на шее возле ключицы, которое я хотела поцеловать; руки Эйдана на столе рядом с моими; его ладони на мне, лепят меня по своему подобию. Вся моя сущность растворяется в нем. Я вздрагиваю, шепчу его имя. Где-то на задворках сознания теплится слабая надежда, что шум воды заглушит мои стоны.

Я открываю глаза. Снова одна. Намыливаюсь, ополаскиваю волосы, смотрю, как пена утекает в сливное отверстие. Выходя из душа, говорю себе, что не побегу сразу к телефону. Заворачиваюсь в полотенце, начинаю расчесывать волосы. Но терпению скоро приходит конец. Кого, черт возьми, я обманываю, стоя здесь в паре шагов от телефона? Разыгрываю хладнокровие перед несуществующими зрителями? На нетвердых ногах я возвращаюсь в комнату. Мобильник лежит на кровати экраном вниз. У меня потеют ладони, когда я включаю его.

«Двадцать фунтов? Ого! И не за что. Мне было только в радость».

Он добавил «:)» в конце и подписался – просто «Э».

Я ложусь спать с гулко бьющимся сердцем.

Глава 24
Женщина в доме

Ты ждешь допроса насчет прокладок. Железной хватки на руке, тряски. Его голоса, настойчиво требующего ответов. Он ведет тебя вниз на завтрак, потом на ужин. Ты ждешь и ждешь, но ничего не происходит.

Он не знает? Не видел?

Получается, камер нет? Или он их не просматривал?

А может, он тебя испытывает? Все знает и просто ждет момента, чтобы вывести тебя на чистую воду?

Но его внимание приковано не к тебе. Когда Сесилия не смотрит, а порой и когда смотрит, он достает мобильник под столом и проверяет сообщения. Время от времени печатает несколько слов и так же быстро убирает телефон.

Не прошло и половины ужина, а он уже сделал это пять раз. Сразу после того как поставил жареную курицу в центр стола и позвал дочь. После того как тщательно разделал птицу гигантской вилкой и ножом. После того как спросил тебя – или сделал вид, что спрашивает, – что ты предпочитаешь, грудку или ножку (ты выбрала ножку: тебе нужны калории, какой смысл тратить место в желудке на нежирный белок?). И теперь, каждый раз, когда дочь смотрит в свою тарелку или тянется к кувшину с водой, его глаза устремляются на экран.

После ужина Сесилия спрашивает, можно ли посмотреть фильм. Он напоминает, что завтра в школу. Девочка умоляет: «Пожалуйста, сегодня еще выходной» – и говорит, что сделала домашнее задание. Отец вздыхает.

Интересно, он в курсе, насколько ему повезло? Тринадцатилетний подросток, требующий кино по воскресеньям? В ее возрасте ты металась с одной ночевки на другую, выпрашивала поездки в торговые центры на том берегу Гудзона, постоянно расширяя границы, которые тебе дозволялось пересекать без родителей.

– Хорошо, – уступает он. – Но только до десяти.

Девочка поворачивается к тебе.

– Хочешь посмотреть?

Ты задерживаешь дыхание. Ждешь несколько секунд, что он вмешается. Скажет: «Сесилия, я уверен, Рейчел сегодня некогда». У него в кармане гудит телефон. Он берет мобильник, смотрит на экран и начинает печатать.

– Конечно, – говоришь ты.

Сесилия помогает убрать со стола. Ты не знаешь, чем себя занять. Обычно отец отправляет ее наверх чистить зубы или пополнять диспенсер с бумажными полотенцами – все, что угодно, лишь бы отвлечь девочку, пока он ведет тебя обратно в спальню. Но сегодня ты остаешься. Сегодня вечер кино. Полная неопределенность, миллион возможностей оступиться.

Ты идешь за ними в гостиную. Скрывая судорогу в ноге, не обращая внимания на боль в том месте, куда он пнул тебя два дня назад. Отец усаживается в кресло. Жестом велит тебе сесть на диван, пока дочь ищет пульт. Наконец Сесилия уютно устраивается рядом. Направляет пульт на экран, пропускает прямой эфир и выбирает стриминговую платформу. Ты с трудом узнаешь интерфейс, но логотип остался прежним. Когда тебя похитили, платформа еще расширялась, пополняла каталог и начинала выпускать собственные шоу. Теперь Сесилия пролистывает бесконечный список сериалов и фильмов – встречаются и старые, и неизвестные тебе, и с пометкой «оригинальный».

– Как насчет этого?

Курсор застывает на «подростковом ромкоме, снятом по одноименной серии молодежных романов-бестселлеров», если верить описанию.

– Выглядит заманчиво, – говоришь ты.

Девочка откидывается назад с застенчивой улыбкой. Ты помнишь, как в ее возрасте немного стыдилась всего, что тебе нравилось.

Изо всех сил пытаешься сосредоточиться на экране. Прошло столько времени… Все эти звуки, цвета, люди, имена… Тебе сложно поспевать. Ты перескакиваешь с одной сюжетной линии на другую, забывая, о чем шла речь пять минут назад. Сердце частит. Кулаки сжимаются в отчаянии, возможно, в панике.

Краем глаза ты замечаешь голубое свечение. Его телефон. Позабыв о фильме, он склонил голову над маленьким экраном; большой палец прыгает туда-сюда, как водомерка на поверхности озера.

На большом экране один из героев говорит что-то смешное. Сесилия хихикает. Затем, умолкнув, поворачивается в твою сторону, словно ищет подтверждения, что ты тоже оценила шутку. Девочка отчаянно нуждается в признании. Ты вспоминаешь прокладки и записку, нацарапанную фиолетовым маркером. «Надеюсь, это поможет. Дай знать, если понадобятся еще». Ты делаешь единственную вещь, свойственную человеку, – смеешься.

Сесилия вновь хихикает и переводит взгляд на экран. Ее поза расслаблена, правый бок почти прильнул к тебе.

Она здесь. Союзник, друг. Рядом с ней ты чувствуешь себя еще более одинокой, чем в сарае.

Герой на экране выдает очередную остроту. Сесилия толкает тебя локтем.

Ты вновь смеешься. Заставляешь себя. Ради нее.

Она сделала то же для тебя. Ее мягкость невольно просачивается в твой мир. Сглаживает самые жесткие черты. Те, что помогли тебе выжить в сарае. Она забирает их, подменяя отголосками твоего прежнего «я». Девушки, которая любила. Девушки, которая открывалась другим.

Той, которая не могла за себя постоять.

Глава 25
Женщина до дома, до сарая

В средней школе ты постоянно что-то пишешь. Выпускаешь газету. Затем приходит время поступать в университет. Между Колумбийским и Нью-Йоркским ты выбираешь последний. Ты родилась и выросла в этом городе, он тебе не надоедает. Твои друзья разъезжаются. Пересекают страну ради калифорнийского лета, Кремниевой долины, хорошей колорадской «травки». Ты остаешься. Тебе и здесь неплохо.

Ты начинаешь бегать, даже зная, что со временем это негативно скажется на твоем теле. Микротрещины костей, мышечное напряжение, воспаление сухожилий. Ты учишься любить жжение в грудной клетке – бушующая внутри буря находит выход через легкие. Ты бегаешь, потому что не умеешь разрушать себя другими способами.

В твоем окружении много пишущих девушек. Это пора экономического кризиса, случайных заработков, преобразований. Молодые женщины пишут для лучших веб-сайтов и работают барменами, чтобы платить за аренду. Они приходят на занятия уставшими, с ноющей поясницей и слипающимися от недосыпа глазами.

Жизнь не стоит на месте – газетные статьи, летние подработки, стажировки… Три твоих однокурсницы стажируются в медиахолдинге, про который снимают фильмы и сериалы. Каждый мечтает туда попасть.

Кое-кто публикует рассказы в литературных журналах, получает награды и признание старших коллег. Ты пытаешься не отставать, но вокруг столько талантливых людей! Талантливее тебя. Ты всего лишь девочка, выросшая в Нью-Йорке и читающая много книг. У тебя нормальные оценки. Ты – образец нормальности.

Второй семестр выпускного года начинается с новости: твоя однокурсница заключила контракт на книгу. Распространяются слухи, цифры: пять нулей, шесть. Некоторые находят в себе силы порадоваться за девушку. Другие выискивают, к чему придраться: тема книги слаба, контракт – не только благо, но и проклятие. Успех большой, заметный и стремительный. С этого момента все катится по наклонной. Можешь ли ты представить себя на ее месте?

Нет. Со своей обычной жизнью, обычными оценками и самой что ни на есть обычной писаниной ты даже близко не стояла.

Есть сайт. Онлайн-версия ныне почившего журнала для подростков. В свое время журнал был революционным, потому что обращался к девушкам как к разумным существам. Тебе нравится сайт. Ты заходишь на него каждый день. Там есть раздел «Я прошла через это». Название говорит само за себя: незнакомки подробно делятся пережитыми ужасами. «Я прошла через это: в моем самолете не было пилота». «Я прошла через это: очнулась после двухлетней комы». «Я прошла через это: основала культ».

Ты читаешь очерки в обеденный перерыв. Затем возвращаешься в класс, где вас наставляет преподавательница писательского мастерства. Она ровесница твоей матери, возможно, чуть старше. Милая в жизни, безжалостная на страницах. Автор пяти книг и бесконечной череды статей в журналах. Ты с обожанием смотришь на нее снизу вверх.

Преподавательница говорит, что ты хорошо пишешь. Но неуверенно. Недостаточно живо. «В реальной жизни ты не такая. Ты тонко чувствующая, забавная. Смешливая». Это окрыляет тебя, пускай всего на секунду.

Ты обещаешь поработать над своим голосом.

Она качает головой. Дело не в голосе, а в том, что ты пишешь о несущественном. Ты прячешься. Пока будешь прятаться, читатель не сможет тебя узнать.

Ты вновь читаешь очерки. «Я прошла через это: лучшая подруга сбежала с моим братом». «Я прошла через это: меня подменили в роддоме». «Я прошла через это: мой сосед оказался шпионом».

Ты думаешь о том, что пережила сама. Есть только один случай, подходящий для сайта. Несколько дней ты сомневаешься, а затем однажды ночью садишься и выкладываешь все. Слова выходят на поверхность, словно зарытые под землей кости. «Я прошла через это: мой брат упомянул меня в предсмертной записке».

История не совсем твоя. Вначале она случилась с твоим братом, а уже потом с тобой. Это он принял таблетки – дважды. Выжил. Написал записку. Ты не должна была ее увидеть. Наткнулась на нее вечером после второго раза, когда пришла домой, пока родители заполняли документы в больнице. «Как мне найти свое место в мире, – писал брат, – если она все время стоит передо мной?»

Он имел в виду тебя. Твой брат, который попал в беду. Который не умел любить, не теряя головы. Чья бурная юность не оставила тебе иного выбора, кроме как стать лучшей дочерью. Ты знала, как заслужить одобрение общества, а он – нет. Ты находила его мышление гениальным, вулканом, где рождались драгоценные камни. Себя ты считала посредственной. Тебе никогда не приходило в голову, что брат смотрит на вещи по-другому.

Очерк хранится в компьютере несколько недель. Ты не знаешь, что с ним делать. Может, отправить по электронной почте своей преподавательнице? Однако ты не в силах себя заставить. Написанное кажется сумбурным, эгоцентричным, наивным. Не исключено, что потом ты пожалеешь.

Однокурсница с книжным контрактом выложила фото в соцсети: она держит ручку, запястье покоится на стопке бумаг. «Отличная новость! Контракт подписан. «СИНИЙ ДОМИК» официально станет фильмом. Ну, возможно! Однажды! Если все сложится! Но права уже проданы, и это огромный шаг. Я так счастлива!»

Жизнь не стоит на месте. Ты не хочешь оставаться в стороне. Находишь очерк на своем ноутбуке, набираешь электронное письмо из пяти предложений. Прикрепляешь файл.

Отправляешь.

Проходит неделя.

Сначала брат хранит молчание. Затем наступает вечер воскресенья. Семья собирается дома за жареным цыпленком с картофелем и лимоном. Родители в гостиной, вы вдвоем на кухне, моете посуду.

– Знаешь, – говорит брат, вытирая тарелку, – я видел твою статью.

Застигнутая врасплох, ты сосредоточенно натираешь бокал кухонным полотенцем матери.

– Довольно неплохо.

Ты задумчиво глядишь на него. Он на два года старше, высокий, хрупкий. Нежный ребенок, сверхчувствительный, как однажды описала его мать школьному учителю. Волевой подбородок, кривая улыбка. Отцовская походка. Глаза матери.

Брат берет очередную тарелку, возобновляя мытье.

– Хотя, – произносит он с ноткой горечи, знакомой тебе с его юношеских лет, – ты вроде как подтвердила мои слова.

Позже, когда приходит пора сесть на поезд в метро, вы прощаетесь. Обычно он тебя обнимал. Твой брат, научивший тебя хулиганить. Бегать, махать кулаками. Его любовь выражалась в играх до потери дыхания. В грязных пятнах на одежде, травинках в волосах. Этим вечером брат легонько, аккуратно хлопает тебя по плечу.

– Езжай осторожно, – говорит он. Вежливо. Отстраненно.

Машет тебе рукой с другой стороны платформы – и ты понимаешь, что потеряла его навсегда.