Текст книги "История философии"

Энтони Эшли Купер Шефтсбери (1671–1713) – английский философ-моралист, эстетик, представитель деизма. Шефтсбери выразил основные идеи раннего английского Просвещения в книге «Характеристики людей, нравов, мнений, времен», получившей широкую известность как в самой Англии, так и за ее пределами. Ф. Хатчесон, Д. Юм, Вольтер, Д. Дидро, Франклин, Гердер, Гете – вот далеко не полный перечень мыслителей, испытавших на себе воздействие этико-эстетической концепции Шефтсбери.

Шефтсбери рисовал величественную картину вечно творимого и творящегося Космоса с единым первоисточником истинного, благого и прекрасного. Образ Космоса у Шефтсбери выступал в качестве выражения стремления человека к идеалу гармоничной естественности как разумной упорядоченности человеческого бытия. Царящее в бесконечно многообразном и многомером мире гармоническое единство он связывал с творчеством как принципом развития, конечным источником которого является Бог – мировой дух. Правда, Бог Шефтсбери, как и у всякого деиста, не нарушает принципа всеобщей закономерности мира.

Взгляд Шефтсбери на сущность окружающего мира и сущность человеческого познания был принципиально иным, чем у большинства его современников. Философ не принадлежал ни к рационалистическому, ни к эмпирическому направлению. Его исходным убеждением было то, что мир не является мертвым механизмом, поэтому его сущность невозможно охватить ни в сухих формулах разума, ни во множестве разрозненных частных наблюдений. Мир можно понять только в его целостности, всматриваясь в его внутреннюю жизнь, в ее органическое строение, гармонически объединенное в единство. Такое отношение к миру характерно не для науки, которая стремится либо сразу охватить весь мир единой абстрактной формулой, либо шаг за шагом идти по ступеням эмпирического опыта, а скорее для искусства, которое соединяет глубину понимания с непосредственностью переживания. Эстетическое отношение искусства к миру должно быть, с точки зрения Шефтсбери, образцом для науки. Не математика или медицина, а искусство – вот образец подлинного постижения сущности бытия, – таково убеждение Шефтсбери.

Шефтсбери исходил из принципа единства эстетического и этического измерений действительности. Он полагал, что красота и добро тесно связаны между собой, образуют гармоничное единство. Сущность добра и красоты – одна и та же и состоит в гармонии, поэтому все прекрасное – добро, а все доброе – прекрасно. А поскольку вся природа есть органическое единство, гармоничное целое, то все, что существует в соответствии со своей натурой, – прекрасно, а вместе с тем и добро.

Говоря о единстве эстетики и этики, Шефтсбери подчеркивает эстетический характер нравственных переживаний и чувств, понимает их как выражение прекрасного. Внешней красоте мироздания соответствует красота человеческой души – «красота садов и рощ внутри нас». Области нравственности, как и миру прекрасного, принадлежат одни и те же составляющие: соразмерность, пропорциональность, гармония. Гармоническое сочетание душевных влечений составляет содержание нравственной красоты. И, наоборот, нарушение этой внутренней гармонии порождает моральное уродство.

Шефтсбери допускал существование эгоистических влечений и аффектов, однако считал, что они не могут принести вреда, если не получат чрезмерного развития, не завладеют человеком целиком, без остатка. При этом он полагал, что эгоистические побуждения уравновешиваются природными, или естественными, аффектами, имеющими альтруистический характер. Именно им и принадлежит, по его мнению, ведущая роль в нравственной жизни. Следовательно, Шефтсбери основу человеческой нравственности усматривает во врожденных, присущих человеку от природы качествах («нравственном чувстве»), предопределяющих естественное стремление человека к добру.

Злоба, коварство, мстительность и т. п. – все это противоестественные, не соответствующие природе человека аффекты. Они не только наносят вред другим людям, но и делают несчастными и одинокими тех, кто ими наделен. Такого рода аффекты превращают человеческую душу в пустыню. Поэтому индивид должен стремиться к избавлению от противоестественных наклонностей, к неослабному контролю над собственными эгоистическими влечениями и к максимальному развитию своих природных альтруистических аффектов.

Главное предназначение морали Шефтсбери, как и античные философы, усматривал в формировании гармонической личности, обладающей ясным сознанием доброго и прекрасного. Однако саму идею гармонической личности он понимал иначе, чем античные авторы. Если последние основой личностной гармонии считали разум, рассматривали ее как гармонию человека с самим собой, то Шефтсбери шел дальше: он ставил задачу достижения гармонии человека со всем миром. А для этого, полагал он, вовсе не достаточно одного только трезвого разума. Для достижения гармонии со всем миром требуется нечто большее, нежели холодные построения рассудка, – энтузиазм. Последний выступает как устремленность души, связующая ее со всей Вселенной, как активное стремление к доброму и прекрасному, соединяющее человека с другими людьми и со всем миром. При этом Шефтсбери особо подчеркивает необходимость гармонического соотношения индивидуальных и общественных влечений. Он был убежден, что счастье отдельного человека не может быть достигнуто без общественного блага и, наоборот, общественное благо невозможно без счастья отдельных людей. Только гармоническое сочетание этих начал может обеспечить подлинную добродетель и устранить порок.

Этико-эстетическое учение Шефтсбери несомненно имело просветительскую и гуманистическую окраску. Оно было направлено на гармоническое развитие заложенных в человеке от природы способностей к восприятию красоты и наклонностей к добродетели, на воспитание таких человеческих качеств, которые бы облагораживали отдельную личность и вместе с тем содействовали общественному благу.

Фрэнсис Хатчесон (1694–1746) – видный деятель шотландского Просвещения. Он систематизировал и развил идеи Шефтсбери. Главное произведение Хатчесона – «Исследование о происхождении наших идей красоты и добродетели» (1725). Хатчесон считал, что в основе нравственности, религии и красоты лежат внутренние врожденные чувства – моральные, религиозные и эстетические. Вслед за Шефтсбери Хатчесон исходил из единства этического и эстетического начал, считал, что чувства, которые служат для восприятия добра и красоты, являются «высшими чувствами». Специфика «высших чувств» заключается, по Хатчесону, в их полной автономности, независимости от внешних побуждений и влияний. Эти чувства выступают в его философии как «природные свойства души», свободные от каких бы то ни было практических интересов, соображений выгоды или пользы. В этой связи он выступил против рационализма и утилитаризма в понимании красоты и добродетели. Разуму и трезвому расчету Хатчесон противопоставлял бескорыстие «высших чувств», доказывал их альтруистический характер. Отсюда гуманистическая направленность этики и эстетики Хатчесона, сближавшего нравственное с прекрасным, усматривавшего в стремлении к красоте и добродетели естественное свойство человеческой души.

Бернард Мандевиль (1670–1733) – английский математик и философ-материалист, по профессии врач, автор поэмы «Взроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными», анонимно опубликованной в 1706 г. в Лондоне. В этой поэме Мандевиль создал сатирический образ общества, процветающего благодаря порокам его членов. Вместе с обстоятельными комментариями и небольшими философскими трактатами «Исследование о происхождении моральной добродетели» и «Исследование о природе общества» эта поэма не раз переиздавалась под названием «Басня о пчелах, или Пороки частных лиц – благо для общества». В 1729 г. вышел второй том «Басни», который содержал шесть философских диалогов.

В пчелином улье аллегорически изображается такое общество, где роскошь соседствует с нищетой, праздность и расточительность – с тяжким трудом и бедностью, где все продается и покупается, где пышным цветом расцветают тщеславие, зависть, обман, алчность. Всем содержанием своего произведения Мандевиль как бы подчеркивает, что пороки неотделимы от жизненной основы существующего общества, составляют его неотъемлемый элемент, являясь одновременно и залогом его процветания. Исследуя проблему человеческих пороков, Мандевиль поднимается до выявления роли зла в социальной истории. Он пишет: «То, что мы называем в этом мире злом, как моральным, так и физическим, является тем великим принципом, который делает нас социальными существами, является прочной основой, животворящей силой и опорой всех профессий и занятий без исключения; здесь должны мы искать истинный источник всех искусств и наук; и в тот самый момент, когда это перестало бы сушествовать, общество должно было бы прийти в упадок, если не разрушиться совсем»[159]159
  Мандевиль, Б. Басня о пчелах / Б. Мандевиль. М., 1974. С. 329.


[Закрыть].

Однако Мандевиль не ограничивается только выявлением роли пороков и зла в жизни общества. Он также рассматривает происхождение «моральной добродетели», исследует природу нравственности. При этом он принципиально расходится с Шефтсбери, для которого, как было уже показано, мораль, «моральное чувство» носят врожденный характер, естественны по происхождению. По Мандевилю, напротив, нравственность – продукт не природы, а развития общества, главное средство приобщения людей к совместной жизни, к цивилизации. Соответственно различно оценивается Шефтсбери и Мандевилем нравственный порок. В этике Шефтсбери порок приносит несчастье не только другим людям, но и самому его носителю, он противоестествен. В этике же Мандевиля пороки полезны и неустранимы. Подавляя свои порочные наклонности, люди поступают так вовсе не из природной тяги к добродетели, а опять-таки из чисто эгоистических побуждений: желания приобрести уважение, найти союзников и партнеров, прославиться и т. д.

К сожалению, в этике Мандевиля мы не находим четкого и ясного ответа на вопрос: зачем подавлять пороки, если они благо для общества? С одной стороны, он подчеркивает необходимость как в интересах отдельного человека, так и общества в целом преодоления и обуздания пороков, с другой – утверждает, что именно пороки – себялюбие, тщеславие, гордыня и т. д. – являются истинными побудительными мотивами деятельности людей. Мандевиль отказывается признать возвышенные качества человеческой природы и с иронией пишет о тех моралистах, которые изображают людей ангелами. Нетрудно заметить и односторонность мандевилевской трактовки природы человека. Отказываясь признать все альтруистические побуждения человека, Мандевиль по сути игнорировал богатство и многообразие человеческой натуры. Даже самые благородные и возвышенные нравственные чувства он истолковывал в духе своей этической концепции, видя в них все то же проявление свойственного людям желания прославиться и возвыситься над другими.

Этика Мандевиля оказалась созвучной теории «разумного эгоизма», которую несколько позже разрабатывали французские материалисты. Особенно близок был к идеям, развиваемым в «Басне о пчелах», выдающийся французский философ Гельвеций.

XVIII век – особый период в британской истории. В этот период Великобритания утвердилась в качестве крупнейшей капиталистической и колониальной державы, в связи с чем перед правящими классами встали задачи сохранить достигнутые завоевания, остановить нарастающее революционно-демократическое движение в Европе и Америке. Все это обусловило усиление консервативных, охранительных тенденций в политике и идеологии английского государства. В области философии наиболее значительными и активными выразителями этих тенденций явились Дж. Беркли и Д. Юм – мыслители субъективно-идеалистического толка.

Джордж Беркли

Джордж Беркли (1685–1753) родился в Ирландии, окончил университет в Дублине. В 1734 г. он был посвящен в духовный сан епископа англиканской церкви. Беркли опубликовал ряд философских сочинений, направленных против материализма и атеизма. Главные из них – «Опыт новой теории зрения» (1709), «Трактат о принципах человеческого знания» (1710), «Три разговора между Гил асом и Филону сом» (1713).

Отталкиваясь от крайнего номинализма, отвергавшего объективность общего в единичных вещах, Беркли выступил с отрицанием реальности универсалий и самой возможности абстрактных понятий, и прежде всего понятия «материя», обнаружил тенденцию к сведению всего многообразия предметов и явлений мира к совокупности психических состояний субъекта.

Тенденция эта, лишь слегка намечавшаяся у Локка, становится у Беркли ярко выраженной и доходит до крайних пределов. Так, если Локк, отрицая существование абстрактных предметов, признавал возможность абстрактных идей, то Беркли отрицает и существование абстракций в мышлении. С его точки зрения, все соответствующее действительности не может не быть единичным; абстрактные понятия не просто ложны, они вообще невозможны, не существуют как таковые. Нет никакой возможности, утверждает Беркли, представить себе, например, протяженность, поскольку в представлении она всегда будет связана с каким-либо цветом, плотностью, фактурой и т. д.; невозможно представить себе цвет вообще, поскольку это всегда будет какой-то определенный цвет, невозможно представить себе «“треугольник вообще”, который не был бы ни косоуголен, ни прямоуголен, ни равносторонен, ни равнобедрен, ни неравносторонен, но который есть вместе и всякий и никакой из них». Беркли в данном случае требует наглядности от абстрактных понятий, но, поскольку они ею не обладают (здесь он в определенном смысле прав: невозможно, например, в чувственно-наглядном образе представить себе понятие меновой стоимости, осязать или обонять такие понятия, как меридиан, честь, вероятность и т. д.), объявляет их фикциями. На этом основании английский философ обрушивается с критикой на целый ряд абстрактных понятий математических и физических наук. Так, полагая, что не могут существовать величины, которые были бы меньше величин, доступных нашему восприятию, Беркли объявляет несостоятельным понятие бесконечно малых величин в математике. Каждая начерченная линия состоит из точек и содержит не бесконечное, а конечное их число. Деление до бесконечности, согласно Беркли, невозможно по той простой причине, что оно своим пределом имеет возможности нашего восприятия. Предел чувственного восприятия есть предел делимости – вот его вывод. Поэтому математика, оперирующая бесконечно малыми величинами, ложна, основана на недоразумении. Всю жизнь Беркли выступал против механики Ньютона, поскольку она базировалась на абстрактных понятиях абсолютного движения, пространства и времени, никоим образом не представленных в чувственном восприятии.

Беркли, так же как и Локк, сенсуалист. Последовательно проводя линию сенсуализма в философии, он подчеркивает, что раз мы уже признали ощущение единственным источником познания, то, придерживаясь этого взгляда, мы должны исключить из содержания сознания все, что не является чувственным восприятием, и тогда у нас останутся лишь чувственные образы, которые всегда единичны, хотя и многообразны. Но Беркли в отличие от Локка сенсуалист идеалистического толка. Если Локк считает, что чувственное восприятие является единственным источником нашего знания, то Беркли утверждает, что чувственное восприятие выступает как единственное свидетельство существования предмета. Если из концепции Локка следует, что мы знаем лишь то, что чувственно воспринимаем, то из концепции Беркли вытекают гораздо более радикальный вывод: лишь то, что мы чувственно воспринимаем, действительно существует. Если Локк ограничивает чувственным восприятием сферу познания, то у Беркли чувственное восприятие выступает уже как граница бытия. В целом можно даже сказать, что практически все ограничения, которые Локк налагает на человеческое познание, Беркли относит непосредственно к бытию.

Таким образом, в противоположность Локку, который считал, что того, что не воспринимается нашими органами чувств, мы не можем знать, Беркли утверждал, что то, что невозможно чувственно воспринять, вообще не существует. Для вещей, по Беркли, «быть» всегда означает «быть в восприятии», вещи суть комплексы ощущений.

Из теоретических посылок – отрицание абстрактных понятий и субъективно-идеалистической трактовки ощущений – следует то главное, к чему стремится Беркли: упразднение понятия материи как вещественной основы (субстанции) тел. По Беркли, в основе понятия материи лежит допущение, будто мы можем, отвлекаясь от частных свойств вещей, образовывать отвлеченную идею общего для них вещественного субстрата. Но это, считает Беркли, невозможно: у нас нет и не может быть чувственного восприятия материи как таковой; наше восприятие каждой вещи разлагается без остатка на восприятие известной суммы отдельных ощущений.

Беркли стремится не только к дискредитации понятия материи как наиболее абстрактной и непонятной из всех идей. Он добивается сокрушения всего здания материализма. И здесь, как и в ряде других аспектов, Беркли отталкивается от философского учения Локка, в частности, от его теории первичных и вторичных качеств. Локк, по существу, утверждал, что есть две реальности: физическая реальность внешнего мира и психическая реальность – мир непосредственно переживаемых нами психических состояний. Первая, возможно, не совсем достоверна, но зато более реальна, поскольку не зависит от субъективности нашего восприятия. Вторая более достоверна, поскольку непосредственно переживается нами, но производна, так как представлена «вторичными качествами».

Беркли перерабатывает локковскую теорию первичных и вторичных качеств в духе субъективного идеализма. Здесь он ставит перед собой задачу упразднить объективную реальность внешнего мира и утвердить мысль о субъективном характере всех качеств, как первичных, так и вторичных. Две реальности, с его точки зрения, – это слишком много. Для правильного понимания мира вполне достаточно и одной. Но как это доказать? Беркли в этом случае исходит из старого, но в целом весьма остроумного аргумента: «Ничто не может дать другому того, чего у него самого нет». Мир наших субъективных восприятий – мир психический. Он достоверен. Мы непосредственно переживаем каждое из его впечатлений, и лишь логические ухищрения говорят нам, что все наши переживания иллюзорны. Мир внешних вещей, если он существует, – мир физический. Как может физическая вещь породить психическое переживание, как может она дать другому то, чем она сама не обладает?

Следовательно, нет двух реальностей, обладающих различной природой. Есть только одна реальность – психическая реальность, реальность нашего чувственного восприятия. Поэтому не надо спрашивать, что скрывается за ощущением: за ним не скрывается ничего. Единственная реальность – это реальность наших ощущений. Существует лишь то, что я чувственно воспринимаю, и оно существует именно так, как я это воспринимаю. Если красное, то оно красное, если круглое, то оно круглое. Нет нужды делить качества на первичные и вторичные, ибо все они равны. Существовать – значит, быть воспринимаемым, повторяет свой основной принцип Беркли.

В результате Беркли приходит к выводам, существенно отличающимся от взглядов Локка. Я вижу то, что существует, скромно утверждает Локк. Существует то, что я вижу, провозглашает Беркли, утверждая себя в качестве центра Вселенной.

Последовательное проведение субъективно-идеалистического взгляда на мир таит в себе опасность солипсизма (лат. solus – только один, единственный + ipse – сам), т. е. признания единственной реальностью только «философствующего индивида», содержащего в своем сознании всю объективную реальность, утверждения, что весь мир – плод воображения субъекта. «Вещей не бывает вне меня, – пародировал учение Беркли Ф. Шиллер, – и весь мир во мне, как пузырь»[160]160
  Макаров, М.Г. Развитие понятий и предмета философии в истории ее учений / М.Г. Макаров. Л., 1982. С. 115.


[Закрыть].

И в самом деле, если учение Беркли признать правильным, то из него неизбежно следует вывод: человек, чтобы составить определенное представление о мире, должен обращаться не к изучению природы и общества, а к своим собственным переживаниям, к своим чувствам и идеям. В результате произошла бы полная субъективизация мира. Всякое познание внешнего мира оказалось бы излишним: нельзя познать то, чего нет.

Таким образом, Беркли возвращает миру украденные у него Локком цвета, звуки и запахи, он преодолевает дуализм первичных и вторичных качеств, вырабатывая своеобразную концепцию психологического монизма. Только вот цена такого монизма неоправданно высока, поскольку таких монистических миров существует ровно столько, сколько существует людей, и в центре каждого из них оказывается воспринимающий этот мир и творящий его субъект.

Беркли, однако, стремится избежать обвинений в солипсизме. Он утверждает, что тот факт, что материальные объекты существуют только будучи воспринимаемыми, вовсе не означает, что эти объекты имеют скачкообразное бытие: внезапно возникают в момент восприятия и тут же исчезают, как только они выпадают из поля зрения воспринимающего субъекта. Нет, говорит Беркли, мир не перестает непрерывно существовать, поскольку в нем существует не один, а много воспринимающих субъектов. То, чего в данное время не воспринимает один человек, вполне может быть воспринимаемо другими людьми. Более того, Беркли утверждает, что вещи не могут исчезнуть, если исчезнут даже все субъекты, потому что вещи останутся существовать как совокупность «идей» Бога. Бог является конечной гарантией непрерывного существования мира. Бог всегда воспринимает все. Именно благодаря восприятию Бога, постоянному его бдению, вызывающему в нас идеи, существует все на свете: и деревья, и скалы, и камни, причем существуют непрерывно, как того и требует здравый смысл. Стало быть, Беркли обосновывает существование Бога как внешнюю по отношению к любому субъекту силу, рассматривает его как вездесущий вечный дух, объемлющий все вещи и открывающий нашему взору такие правила, которые он сам установил и которые мы пытаемся определять как законы природы. Это обстоятельство, по мнению Беркли, является веским аргументом в пользу существования Бога.

Ссылка Беркли на то, что существует еще Бог как универсальный субъект восприятия, объединяющий все индивидуальные миры в единое целое, хотя и сглаживает, но не снимает крайний субъективизм его системы. В действительности ссылка на Бога свидетельствует лишь о том, что Беркли не смог с позиций последовательного субъективного идеализма дать все ответы на критику своих оппонентов и вынужден был подкрепить свое учение «теологическим костылем», объективным идеализмом, признанием существования надсубъективной, надындивидуальной силы в лице Бога.

Несмотря на то что философия Беркли не получила сколько-нибудь серьезного признания и была воспринята подавляющим большинством современных ему мыслителей как парадокс и оригинальничанье, она тем не менее сыграла определенную роль в развитии историко-философского процесса, так как смогла привлечь внимание последующих философов к самым разнообразным аспектам проблемы чувственного познания.

Дэвид Юм (1711–1776) родился в Эдинбурге, в шотландской дворянской семье. Он опубликовал ряд философских работ, главной из которых явилось «Исследование о человеческом разуме» (1748).

Подобно Локку и Беркли Юм сосредоточил свое внимание на разработке принципов сенсуализма, но его ответ на вопрос о том, что является поводом или источником человеческих ощущений, отличался как от предлагаемого Локком, так и от отстаиваемого Беркли. Если Локк видит источник наших ощущений в реальности, в объективно существующем внешнем мире, а Беркли – в самом субъекте или Боге, то Юм отвергает оба эти решения и декларирует скептическую позицию. Он не принимает мысль Локка о существовании внешних объектов как источника наших ощущений, но не соглашается и с попыткой Беркли доказать, что наши идеи – ощущения и есть сама «реальность», что независимый от восприятий субъекта внешний мир вообще не существует. Его собственную позицию можно выразить примерно следующим образом: существует ли внешний мир или он вовсе объективно не существует как источник наших ощущений, мы доказать не можем. Нам не дано знать, что стоит за нашими ощущениями, поскольку наш разум оперирует их содержанием, а не тем, что их вызывает. Мы бессильны, подчеркивает Юм, ответить на данный вопрос. В этом, собственно, и состоит специфика его скептицизма.

Дэвид Юм

Юм исходил из того, что источником всех знаний и всей деятельности разума являются переживания или «душевные восприятия» человека. Эти переживания, согласно Юму, выступают в двух видах: первичные восприятия – впечатления внешнего опыта (ощущения) и вторичные восприятия – чувственные образы памяти и воображения (представления, идеи). Причем разграничение этих переживаний Юм производил исключительно в зависимости от состояний сознания. Первичные восприятия, с его точки зрения, более живые, интенсивные и яркие. Это восприятия, которые осуществляются непосредственно, когда мы видим, слышим, чувствуем и т. д. Вторичные восприятия – менее сильные, менее живые и точные; они возникают в процессе мышления, в ходе деятельности нашего разума.

Отношения между двумя этими видами переживаний Юм решает вполне однозначно: вторичные восприятия являются копиями, ослабленными отражениями первичных восприятий. Они отличаются друг от друга так, как отличаются, например, чувства боли из-за чрезмерной жары или удовольствия из-за умеренной теплоты от тех представлений, которые возникают, когда мы вспоминаем об этом. Чувственные образы памяти – наши представления, или идеи, могут быть только отражениями или же копией первичных ощущений, но они никогда не в состоянии достигнуть их яркости, силы и живости. Первичные впечатления выступают, согласно Юму, не только как исходный пункт познания, но и как средство проверки правильности идей. Именно из этого субъективистского подхода к задачам познания вытекают все последующие рассуждения Юма.

Сущность мышления Юм видит не в отражении окружающего мира в понятиях человека, а в отражении деятельности сознания или, точнее сказать, в отражении возникающих в сознании человека чувственных впечатлений (ощущений). Весь процесс мышления, по Юму, состоит в образовании на основе прошлого внешнего опыта (ощущений) и внутреннего опыта (аффектов, желаний, страстей) простых идей (т. е. чувственных образов памяти и воображения), а затем в формировании посредством сочетания этих простых образов памяти и воображения сложных идей. При этом Юм образование сложных идей толкует как психологическую ассоциацию простых идей друг с другом, как процесс, подчиненный действию закона ассоциативной связи представлений. Задачу философии Юм видит в правильном сочетании возникающих в сознании человека представлений. Так, Юм утверждает, что мысль человека о «золотой горе» не имеет никакого отношения к вещам. Он соединяет две различные идеи – «золотая» и «гора». Таким способом он действует во всех случаях и, соответственно, проверяет свою мыслительную деятельность не каким-либо объективным критерием, а исключительно правилами ума, законами сочетания понятий. А это и означает, что критерий истинности суждений человека находится, по Юму, в самом человеке.

Юм устанавливает ряд правил ассоциативного сочетания наших представлений, их подразделения и связи. Он указывает, что представления сочетаются в группы по закону «сходства» и закону «контраста», по закону «пространственного и временного соприкосновения» и закону «прежней связи». С помощью разума познаются качества этих представлений, после чего их можно группировать по сходным и различающимся признакам.

Юм разделяет все, чем занимается человеческий разум, на два вида отношений: «отношения идей» (представлений, понятий) и «отношения реальных вещей» (фактов). При исследовании отношений между «идеями» мы приходим к утверждениям, которые получаем либо с помощью интуиции, либо посредством доказательства. Так, математика исследует отношения между идеями посредством доказательства и независимо от всякого внешнего опыта. Например, теорема Пифагора, устанавливающая отношения между площадью квадратов, построенных на гипотенузе и катетах прямоугольного треугольника, не зависит от опыта и была бы справедлива, даже если бы в реальной действительности не было бы ни одного треугольника. Желая при этом подтвердить независимость некоторых логических истин от внешнего опыта, Юм утверждает, что многие суждения могут быть открыты путем одной только деятельности мышления, без всякого отношения к тому, что существует где бы то ни было во Вселенной. «Хотя бы в природе, – отмечает Юм, – не было ни одного круга или треугольника, истины, доказанные Эвклидом, навсегда сохранили бы свою достоверность и очевидность». (Впоследствии позитивисты сделают отсюда вывод, что математик сам творит факты своей науки.)

Утверждения же, касающиеся отношений реальных вещей (фактов), не обладают такой очевидностью и достоверностью, поскольку мы можем любому из них противопоставить утверждение, не содержащее логического противоречия. Тезис «солнце завтра не взойдет» представляется не менее понятным и не более противоречивым, чем утверждение, что «солнце завтра взойдет». С точки зрения чистой логики оба эти тезиса абсолютно эквивалентны, и нет никаких оснований предпочесть один из них другому.

Таким образом, Юм выделяет два рода утверждений, отличающихся друг от друга степенью достоверности и способом обоснования, а также предметом. Первые являются истинами необходимыми и достоверными, но касаются лишь отношений между идеями и не относятся к действительности. Вторые относятся к действительности, но, к сожалению, не являются ни необходимыми, ни достоверными, если они выходят за пределы непосредственно переживаемого восприятия.

Отсюда мысль Юма о том, что человеческое познание должно быть построено на опыте. Покажите какой-нибудь объект человеку с природным разумом и сильными способностями, рассуждает Юм, и он, как бы тщательно ни исследовал доступные его восприятию качества этого объекта, будет, тем не менее, не в состоянии понять ни причин, которые этот объект породили, ни действий, которые от него можно ожидать. Если даже предположить, например, что разум Адама был в высшей степени совершенным, то он все же не мог заключить только на основании текучести и прозрачности воды, что в ней можно захлебнуться, или на основании света и теплоты огня, что последний может его сжечь. Разум человека без помощи опыта, утверждает Юм, не может делать таких заключений.