Текст книги "Современные представления о психической норме и патологии: Психологический, клинический и социальный аспекты"

Факторы, детерминирующие анормальное развитие дошкольников с нарушениями зрения
В. В. Кобыльченко
Институт специальной педагогики Национальной академии педагогических наук Украины, г. Киев

В основе анормального развития всегда лежат либо органические, либо функциональные нарушения нервной системы или периферические нарушения определенного анализатора. Однако в ряде случаев отклонения от нормального развития могут быть вызваны и чисто средовыми причинами, не связанными с нарушением анализаторных систем или центральной нервной системы. Важной психологической закономерностью анормального развития является соотношение первичного дефекта и вторичных нарушений.

Первичные дефекты возникают в результате органического повреждения или недоразвития какой-либо биологической системы (анализаторов, высших отделов головного мозга и др.) вследствие воздействия патогенных факторов. Вторичные дефекты имеют характер психического недоразвития и нарушения социального поведения, непосредственно не вытекающих из первичного дефекта, но обусловленных им (нарушения восприятия и пространственной ориентировки у слепых и т. д.).

Неблагоприятное влияние биологических факторов состоит в том, что врожденные и приобретенные нарушения зрения (заболевания сетчатки, зрительного нерва, поражение зрительных зон мозга и т. п.) являются теми первичными дефектами, которые, в свою очередь, вызывают вторичные функциональные отклонения (снижение остроты зрения, сужение или выпадение частей поля зрения, нарушение ощущения света и цвета), что в дальнейшем отрицательно влияет на развитие ряда психических процессов (ощущение, восприятие, представление и т. д.).

Позднее страдают уже высшие психические функции, которые надстраиваются над элементарными. Т. е. возникает длинная цепь отклонений в психическом развитии ребенка, в котором один функциональный дефект (например, снижение остроты зрения) влечет за собой другой (отклонение в процессе зрительного восприятия).

Кроме этого, первичный дефект обнаруживает себя не только в нарушении визуального восприятия, перцептивной сферы ребенка в целом, но и социальной перцепции в частности, дефиците сенсорного опыта, редуцированности или деформации представлений и «Я-образов» и т. д.

Известно, что в процессе познания окружающего мира зрению принадлежит важнейшая роль. Соответственно, зрительная (сенсорная) депривация – это снижение количества сенсорных стимулов или их ограниченное разнообразие и модальность, что приводит к информационной (когнитивной) депривации, которая препятствует созданию адекватных моделей окружающего мира.

У дошкольников с нарушениями зрения нередко возникают деформации субъективного образа мира, которые проявляют себя таким образом:

– образ мира в целом. Зрительный дефект разрушает само представление дошкольника о жизни и ее ценностях, о своей ценности и жизнеспособности в мире. Это имеет название «онтологической неуверенности»;

– образ «Я». Дошкольник ощущает себя «не таким, как все другие», недостойным любви. Нередко это соединяется с представлением о себе как о «слабом существе», которое не способно изменить свою жизненную ситуацию. Это сопровождается неуверенностью в своих силах и возможностях, бессилием и беспомощностью (позиция жертвы). Возможен также другой вариант: дошкольник извне кажется «сильным», проявляет агрессию, но за этой броней – глубинный страх и тоже чувство беспомощности, осложненное отчуждением от людей, но при этом – жаждой любви и тепла. Такие дети имеют трудности самоуважения, самопринятия и доверия к себе;

– образ другого человека (близкого и далекого). Другие люди воображаются опасными, враждебными. Возникают трудности с доверием: такие дети никому не доверяют (и, прежде всего, взрослым), часто отбрасывают саму возможность обратиться к кому-нибудь за помощью.

Таким образом, депривационная ситуация здесь может порождаться, с одной стороны, определенными индивидуальными физическими недостатками, а с другой – комплексом экстремальных обстоятельств жизнедеятельности субъекта.

Как следствие, биологическая (сенсорная, психическая) и социальная депривация развития в своем единстве и взаимодействии порождает совокупность неблагоприятных психологических факторов, которые являются вторичными по отношению к действию первичных факторов природной и социальной среды и заявляют про себя примерно на третьем году жизни ребенка с нарушенным зрением (Кобыльченко, 2015).

Рис. 1. Влияние депривации на возникновение фрустрации потребностей ребенка.

В психотравмирующей ситуации несоответствия имеющихся у ребенка потребностей (желаний) имеющимся возможностям возникает такое психическое состояние как фрустрация (рисунок 1).

Для каждого развивающегося индивидуума существуют ограничения, связанные как с биологическими факторами, так и с влиянием среды. Л. С. Выготский (Выготский, 1983) следующим образом раскрывал путь формирования личности ребенка. С его точки зрения, существуют два плана развития – естественный (природный) и культурный (социальный), которые представляют собой единый сплав. «Врастание» ребенка в цивилизацию сливается с процессами его органического созревания. Оба ряда изменений взаимопроникают друг в друга и образуют единый ряд социально-биологического развития личности ребенка. Но хотя две линии развития и сливаются, они не смешиваются, и особая роль в формировании высших психических функций и личности принадлежит культурному развитию. Это общая закономерность в филогенезе и онтогенезе, она сохраняет свою силу как в условиях здоровья, так и в условиях болезни, в том числе «болезни развития», дизонтогенеза. Однако в последнем случае взаимоотношения биологического и социального в человеке существенно меняются.

Соотношение биологических и социальных факторов ненормативности развития меняется в зависимости от возраста ребенка. При этом в благоприятных условиях развитие, испытывающее влияние биологических факторов, со временем приближается к возрастной норме, тогда как отягощенное еще и социальными факторами – регрессирует.

При отклоняющемся развитии общими закономерностями взаимоотношения социального и биологического являются большая зависимость изменений социальных и психологических компонентов от нарушений природно-психических свойств, а также выраженная реакция личности на нарушения природно-психических свойств, возникающая в процессе отношений такого ребенка с социальным окружением.

Риск возникновения нервно-психических отклонений в развитии ребенка определяется двумя группами факторов: исходным состоянием здоровья и патогенными или условно патогенными воздействиями среды.

Г. Е. Сухарева (Сухарева, 1955) отмечает две особенности детского организма, определяющие возрастные различия восприимчивости патогенного воздействия: незаконченность развития различных органов и систем, прежде всего нервной системы, и большую интенсивность роста организма в целом. С одной стороны, возрастные особенности, взятые в отрыве от окружающей среды (главным образом социума и условий воспитания), не могут рассматриваться как единственная причина отклонений в развитии; с другой – неправомерно отрицание роли анатомо-физиологических особенностей ребенка на том или ином возрастном этапе как одного из факторов возникновения нарушения. Степень сопротивляемости организма в отношении тех или других патогенных агентов различна у детей и у взрослых, неодинакова она и у ребенка на разных возрастных этапах развития.

Итак, в ходе индивидуального развития ребенка постоянно идет борьба между незрелостью структур его организма и возможностями развития. В зависимости от преобладания первого или второго фактора при одинаковых условиях в одних случаях можно ожидать более устойчивые патологические изменения, в других – более легкие, поддающиеся коррекционному воздействию.

Уязвимыми периодами детства являются периоды «первичной незрелости» организма (в возрасте до трех лет) и перестройки организма в пубертатном возрасте, когда уже сформировавшиеся системы детского организма вновь утрачивают состояние равновесия, перестраиваясь на «взрослое» функционирование.

Изменение восприимчивости к ним особенно отчетливо проявляется в переходные периоды, когда происходит не только более интенсивное созревание отдельных функциональных систем, но и существенная перестройка различных функций организма (прежде всего функций нервной и эндокринной систем). Эти периоды носят название критических периодов развития – возрастных кризов.

Рис. 2. Факторы, детерминирующие развитие.

Дошкольный возраст как этап психосоциального развития необычайно сложен, поскольку на него приходится сразу два кризиса: первый кризис 3-х лет и второй – кризис 6–7 лет. Эти кризисы характеризуются тем, что в это время может происходить декомпенсация органической патологии, а также может проявлять себя повышенная склонность к различным психогенным реакциям.

Возрастной нормой будет являться процесс последовательного становления психологических новообразований данного периода (Малкина-Пых, 2005). Соответственно, ненормативное психосоциальное развитие характеризуют свойства, обусловленные разного рода факторами, среди которых необходимо, прежде всего, вычленить первичные (биологические и социальные) и вторичные – психологические факторы (рисунок 2).

Биологические факторы определяют одну из необходимых предпосылок нормального развития личности – наличие полноценной анатомо-физиологической основы психической деятельности. В течение всего периода формирования анатомо-физиологических структур организма ребенка, как во время внутриутробного развития, так и во время последующего взросления, существует определенная вероятность вредоносного воздействия на этот процесс.

Нарушения зрения являются теми отклонениями в развитии ребенка, которые детерминируют в дальнейшем весь ход развития ребенка, его деятельность в разных сферах, взаимодействие как с предметным, так и социальным миром. В зависимости от глубины зрительных нарушений происходит редукция возможностей ребенка, что проявляется либо в виде затруднений деятельности, либо в виде ограничения осуществления деятельности, либо в виде полной невозможности осуществлять определенную деятельность.

Фактор социального окружения, постоянного социального, психологического и педагогического воздействия на ребенка является второй абсолютно необходимой составляющей в сложном процессе становления личности и всех ее компонентов. Только при наличии такого окружения, только в процессе усвоения (интериоризации) средств, форм и навыков общения на базе индивидных основ человека может развиться полноценная личность. Значение социального фактора в становлении личности невозможно переоценить.

Любые искажения в воздействии этого фактора, например «неправильное воспитание», не могут не отразиться на процессе становления личности ребенка, его характера.

Дефекты первичной и вторичной социализации – это те социальные факторы, условия жизни и воспитания, которые препятствуют освоению ребенком культурных норм и стандартов, принятых в данном социуме. Особенностью социальных норм для детей является то, что они выступают фактором воспитания, в процессе которого происходит усвоение социальных норм и ценностей, усвоение социальных ролей и социального опыта.

Неправильное воспитание, эмоциональная депривация ведут к формированию ненормативных свойств характера – социально осуждаемых способов удовлетворения потребностей. В частности, жестокость может быть способом удовлетворения потребности в самоутверждении за счет унижения другого человека; жадность – как редукция потребности в освоении мира; лживость – как тенденция к созданию образа идеального Я – потребности быть личностью.

Следует отметить, что в норме самопринятие и самоуважение личности является общим знаменателем, интегральным измерением благополучного развития «Я» личности. Тогда как негативное самоотношение свидетельствует об обратном (рисунок 3).

Как отмечалось выше, в процессе развития постепенно изменяется иерархия между первичными и вторичными, биологическими и социально обусловленными нарушениями. На начальных этапах основным препятствием к обучению и воспитанию является органический дефект (вторичное недоразвитие направлено «снизу вверх»). В случае несвоевременно начатой коррекционной работы или ее отсутствия, вторично возникшие явления психического недоразвития, а также неадекватные личностные установки, вызванные неудачами в различных видах деятельности, которые нередко начинают занимать ведущее место в формировании негативного отношения к себе, социальному окружению и основным видам деятельности. Распространяясь на все более широкий круг психологических проблем, вторичное недоразвитие начинает оказывать негативное влияние на элементарные психические функции, т. е. направление патогенного влияния начинает идти «сверху вниз».

Рис. 3. Влияние факторов риска на возникновение отклонений в развитии.

Преимущественная симптоматика каждого возрастного уровня не исключает симптомов предыдущих уровней, но отводит им менее заметное место в картине дизонтогенеза. Чем меньше нарушение связано с биологической основой, тем успешнее оно поддается психолого-педагогической коррекции.

Таким образом, недоразвитие высших психических функций и высших характерологических образований наслаиваются на первичный дефект и на деле оказываются менее устойчивыми, более поддающимся психологическому воздействию, чем недоразвитие низших, или элементарных, психических процессов, непосредственно обусловленных самим дефектом. То, что возникло в процессе развития ребенка как вторичные образования, может быть профилактически предупреждено или психолого-педагогическим путем устранено.

Закономерно встает вопрос о том, как практическому психологу определить нормативные границы отклонения или нарушения в развитии ребенка.

Как уже отмечалось ранее, вряд ли можно найти однозначные критерии. Однако в рамках диагностической и коррекционно-развивающей работы могут учитываться следующие параметры нормы:

– социально-возрастная норма – показатели психосоциального развития дошкольника (психологические новообразования), которые должны сложиться к концу данного возрастного этапа;

– индивидуальная норма – она проявляет себя в индивидуальных особенностях развития и саморазвития личности ребенка;

– предметная норма – это те знания и умения, которые необходимы ребенку для овладения различными видами деятельности, присущими данному возрасту.

Важно помнить, что каждый конкретный ребенок – это уникальный, неповторимый случай, поэтому диагностика и коррекция представляет собой сложную практическую работу, предполагающую установление характера нарушений развития его личности.

Необходимо помочь ребенку еще в дошкольном возрасте найти силы в себе самом, научить его сопротивляться внешним отрицательным влияниям (стрессам, конфликтам и т. п.) и вместе с тем эффективно взаимодействовать с социальным окружением. Ребенок с нарушенным зрением в этом возрасте часто еще беспомощен и беззащитен, но любовь и мудрость взрослых дает ему эту защиту, поскольку именно взрослые, которые окружают ребенка, способны создать благоприятные условия для его полноценного личностного развития.

Именно поэтому главный акцент в деятельности психолога должен быть сделан не столько на психологической помощи и реабилитации ребенка с нарушениями зрения, сколько на профилактике таких отклонений, предупреждении их возникновения, что предполагает обязательную кооперацию с его непосредственным социальным окружением, оказание ему необходимой консультативной помощи.

Литература

Выготский Л. С. Основы дефектологии // Собр. соч. в 6 т. Т. 5. М.: Педагогика, 1983.

Кобыльченко В. В. Становление личности дошкольника в норме и при нарушениях зрения. Saarbrucken: LAP Lambert Academic Publishing, 2015.

Малкина-Пых И. Г. Возрастные кризисы. М.: Эксмо, 2005. С. 38–51.

Сухарева Г. Е. Клинические лекции по психиатрии детского возраста. Т. 1. М.: Медгиз, 1955. С. 23–35.

Раздел 2
Диагностика поведенческих и стрессовых расстройств

Интенсивность посттравматического стресса и модальность травматических событий в разных возрастах[4]4
  Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ, проект № 15-36-11108ц


[Закрыть]
Н. В. Тарабрина, Н. Е. Харламенкова
Институт психологии РАН, г. Москва

Диагностика посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) проводится с учетом целого ряда критериев, первым из которых (критерий Апо DSM-IV) является наличие в анамнезе больного травматического события высокой интенсивности угрожающего или катастрофического характера, которое «включает смерть или угрозу смерти, или угрозу серьезных повреждений, или угрозу физической целостности других людей (либо собственной)» (American Psychiatric Association, 1994; Тарабрина, 2009, с. 50). Важно заметить, что реакция человека на травматическое событие обычно включает в себя интенсивный страх, чувство беспомощности и ужас, т. е. является специфическим ответом индивида на подобные интенсивные стрессоры. Эта особая реакция на стрессоры позволяет считать, что само негативное событие, согласно DSM-IV и МКБ-10, выступает одним из критериев ПТСР.

Несмотря на очевидность этого критерия в зарубежной психологии развернулась дискуссия по поводу оценки вклада травматического события в развитие посттравматического стрессового расстройства (Monroe, Mineka, 2008; Berntsen, Rubin, Bohni, 2008). Согласно мнемической модели Д. Рубина, Д. Бернтсен, М. Бони (Rubin, Berntsen, Bohni, 2008) причиной ПТСР может быть устойчивое сохранение в памяти «патогенного воспоминания» о негативном событии, тогда как в соответствии с диагностической моделью (DSM-IV-TR-модель) экстремальное событие оказывает психотравмирующее воздействие на человека в целом, в том числе и на его когнитивные процессы. По существу, центральное место в дискуссии занял вопрос о причинах ПТСР, в качестве которых в мнемической модели были определены механизмы памяти. По мнению С. Монро и С. Минека, мнемическую модель как причину ПТСР желательно дифференцировать от мнемической модели, поддерживающей и подкрепляющей ПТСР, что позволило бы понять, каким образом память влияет на ПТСР и как сама болезнь влияет на человеческую память (Monroe, Mineka, 2008).

Споры о роли памяти в развитии симптомов ПТСР, с нашей точки зрения, привлекли еще большее внимания к феномену самого травматического события, акцентируя внимание исследователей на главном вопросе этиологии ПТСР: «Почему одни люди, пережив траматический стресс, впоследствии страдают ПТСР, а другие – нет?». Остаются также до конца не изученными вопросы о влиянии специфики травматических событий на развитие симптомов ПТСР, о роли предшествующих травматических событий и индивидуально-психологических особенностей субъекта в переживании различных стрессоров, а также вопрос о психологической диагностики отсроченного влияния травматических событий на человека.

Проблема настоящего исследования

Нами была предпринята дифференциация влияния различных травматических событий на человека по интенсивности посттравматического стресса (ПТС), высокие показатели которого корреспондируют с клинической картиной ПТСР (Тарабрина, 2009). Эта дифференциация осуществлялась с помощью Опросника травматических событий – Life Experience Questionnaire, LEQ, разработанного на основе различных диагностических процедур (Norbeck, 1984; Sarason et al., 1978; и др.) и адаптированного на русский язык Н. В. Тарабриной с коллегами (Тарабрина и др., 2007). Опросник представляет ценность не только как диагностический инструмент, но и как средство, с помощью которого обследуемый может получать психотерапевтическую помощь.

Цель исследования – выделить типы событий, которые вызывают интенсивный посттравматический стресс с учетом фактора возраста.

Гипотеза исследования: события, связанные с тяжелой болезнью или смертью близких людей, вызывают интенсивный посттравматический стресс, уровень которого в более старшем возрасте выше.

Участниками исследования стали люди в возрасте от 31 до 83 лет, п = 187 чел.: 81 чел. в возрасте 31–50 лет (47 мужчин, 34 женщины), 106 чел. – в возрасте 51–83 года (28 мужчин, 78 женщин).

Процедура и методы исследования. С каждым респондентом проводилась индивидуальное обследование с использованием Опросника травматических событий (LEQ). Методика включает в себя 36 описаний травматических событий. Два последние пункта опросника (37 и 38) сформулированы в свободной форме, например: «Переживали ли вы какую-нибудь другую экстраординарную ситуацию…», и позволяют учесть те индивидуальные события, которые не были указаны в пунктах 1-36. Респонденту предлагается отметить было ли в его жизни то или иное событие, указать возраст, в котором оно произошло и отметить на 5-бальной шкале степень влияния этого события на субъекта за последний год. Все события объединены в четыре раздела: криминальные события (кражи, ограбления); природные катастрофы и общие травмы (аварии, стихийные бедствия, несчастные случаи); другие события (развод родителей, экономическая нужда, эмоциональное оскорбление, болезни собственных детей и др.); ситуации физического и сексуального насилия. Каждый раздел содержит от 4 до 14 пунктов с описанием различных ситуаций, потенциально относящихся к психотравмирующим событиям. Ситуации соответствуют определению травмирующих событий в DSM-IV. По результатам опросника подсчитывался Индекс травматичности, определяемый делением суммарного показателя травматических событий на количество пережитых травм. Вывод о наличии признаков посттравматического стресса делается на основании величины Индекса травматичности выше 3 баллов. Индекс травматичности ниже 2 баллов говорит об отсутствии признаков посттравматического стресса (Тарабрина, 2007).

В ходе обработки результатов данные сравнивались как по отдельным пунктам опросника, так и по группам вопросов (всего 11 групп), которые были выделены эмпирическим путем: криминальные события (кражи) – пункты 1, 2, 3, 4; природные и техногенные катастрофы, аварии – 5, 6, 7, 8; физические травмы, заболевания, угроза жизни самого субъекта – 9, 10, 16, 17; стать очевидцем или участником смерти или травмирования кого-либо – 11, 12, 18, 19; травмы, смерть или заболевание близкого человека, известие об этом – 13,14,15, 25; экономические лишения – 24, 27; семейные обстоятельства воспитания самого субъекта – 20, 21, 22, 23; ситуации сексуального насилия – 31, 32, 33; ситуации с детьми субъекта – 28, 29, 30; ситуации физического и эмоционального насилия – 26, 34, 35, 36; другие стрессовые ситуации – 37, 38.

Результаты

Для достижения цели исследования и проверки основной гипотезы был проведен анализ количества травматических событий и оценена интенсивность ПТС по каждому из 38 пунктов опросника с учетом фактора возраста. Всего респонденты отметили 1356 травматических событий (в возрасте 31–50 лет – 581 событие, в возрасте 51–83 года – 775 событий). Наибольшее число событий в возрасте 31–50 лет приходится на 14 пункт опросника «Приходилось ли вам получать известие о серьезной травме, опасной для жизни болезни или неожиданной смерти близкого человека?» (п =56 событий), а также на такие пункты опросника, как «Приходилось ли вам когда-либо разводиться или разъезжаться?» (пункт 23, п = 40), «Приходилось ли вам видеть тело умершего (но не на похоронах)? Приходилось ли вам по какой-то причине прикасаться к телу умершего человека?» (п. 12, п = 37), «Приходилось ли вам испытывать серьезную экономическую нужду?» (п. 24, п = 35), «Приходилось ли вам переносить эмоциональное оскорбление или пренебрежение?» (п. 26, п = 34), «Случался ли с вами несчастный случай на работе, при поездке на автомашине или где-либо еще?» (п. 5, п = 34), «Предпринимал ли кто-нибудь попытку ограбить вас, либо действительно сделал это?» (п. 4, п = 31). Важно, с нашей точки зрения, при этом отметить, что не все из перечисленных выше событий стали причиной появления у субъектов признаков посттравматического стресса. Самый высокий ранг по Индексу травматичности занимает событие, связанное с эмоциональным оскорблением и пренебрежением (п. 26, ИТ = 2,94), а также событие, связанное с травмой или смертью близкого человека (п. 14, ИТ = 2,61).

Похожая, но несколько иная картина наблюдается в более старшем возрасте. В возрасте 51–83 лет наибольшее количество событий пришлось на следующие пункты: п. 14 «Приходилось ли вам получать известие о серьезной травме, опасной для жизни болезни или неожиданной смерти близкого человека?» (п = 69); п. 28 для женщин «Был ли у вас когда-либо выкидыш или аборт?» (п = 61); п. 12 «Приходилось ли вам видеть тело умершего (но не на похоронах)? Приходилось ли вам по какой-то причине прикасаться к телу умершего человека?» (п = 49); п. 16 «Было ли у вас когда-либо серьезное или опасное для жизни заболевание?» (п = 49); п. 5 «Случался ли с вами несчастный случай на работе, при поездке на автомашине или где-либо еще?» (п = 43); п. 25 «Был ли у вас близкий человеке очень сильными эмоциональными нарушениями?» (п = 43); п. 26 «Приходилось ли вам переносить эмоциональное оскорбление или пренебрежение?» (п = 42) и п. 23 «Приходилось ли вам когда-либо разводиться или разъезжаться?» (п = 39). Однако самый высокий ранг по Индексу травматичности заняли события, которые были отнесены к п. 37 «Пережили ли вы какую-либо другую экстраординарную ситуацию или событие, которое не было перечислено выше?» (n = 20, ИТ = 3,85). В основном это события, связанные с проблемами взрослых детей, болезнью или смертью своих родителей, проблемы профессионального характера (увольнение, смена руководства и др.). Также интенсивный ПТС наблюдается при переживании человеком смерти супруга/супруги или ребенка (п. 15, ИТ = 3,24), при необходимости взаимодействия с близким человеком с сильными эмоциональными нарушениями (п. 25, ИТ = 3,21), при эмоциональном оскорблении и пренебрежении (п. 26, ИТ = 2,9), при получении известия о травме или смерти близкого человека (п. 14, ИТ = 2,87).

Данные показывают, что для человека 31–50 лет наиболее травматичным и длительно переживаемым событием является эмоциональное оскорбление и пренебрежение, тогда как для человека более старшего возраста (51–83 лет) – негативные события, связанные с близкими людьми, прежде всего со своими детьми и супругом/супругой.

Сравнение данных по группам вопросов (типам событий) в целом подтвердило полученные выше результаты (см. таблицу 1).

Таблица 1

Количество травматических событий с высоким Индексом травматичности в разных возрастах и различия между ними (критерий – угловое преобразование Фишера – φ*)

Согласно полученным результатам, по количеству травматических событий с высоким ИТ самое высокое место в обоих возрастах занимают события, связанные с травмами, опасными заболеваниями и смертью близких людей (в возрасте 31–50 лет – родителей, в возрасте 51–83 лет – детей и супруга/супруги), причем в более старшем возрасте таких событий становится значительно больше. Также важно отметить, что с возрастом посттравматический стресс начинает чаще возникать при наличии у человека опасного заболевания, при переживании негативных событий, связанных с собственными детьми, а также в случаях, когда субъект становится очевидцем смерти другого человека.

В целом можно отметить, что с возрастом расширяется круг травматических стрессоров, эмоциональная реакция на которые становится более интенсивной и пролонгированной. Нельзя исключать и того, что в более старшем возрасте снижается способность человека контролировать эмоциональные реакции, вытеснять негативный опыт, который вследствие ослабления психологической защиты и копингов становится актуальным.

Результаты проведенного исследования позволяют сделать вывод о подтверждении гипотезы: события, связанные с тяжелой болезнью или смертью близких людей, вызывают интенсивный посттравматический стресс, уровень которого в более старшем возрасте увеличивается. По существу, потеря близких людей, а также угроза такой потери являются травматическим фактором, неизменно сопровождающим взрослого человека всю его жизнь. Однако с возрастом общий уровень ПТС усиливается в связи с появлением новых угроз, которыми становятся собственные болезни и болезни членов своей семьи (детей, супруга/супруги), а также людей, которые входят в близкий круг общения (друзей, коллег и их родственников). В исследовании также показано, что для любого возраста эмоциональное и физическое насилие, пренебрежение человеком, его унижение являются серьезными травмами, психологическим последствием которых может стать интенсивный посттравматический стресс.

В сборе эмпирических данных также принимали участие Ю. В. Быховец, Л. Ш. Мустафина, Н. Н. Казымова, Е. Н. Дымова, Н. Е. Шаталова, Д. А. Проценко.

Литература

Тарабрина Н. В. Практическое руководство по психологии посттравматического стресса. Ч. 2. Бланки методик. М.: Когито-Центр, 2007.

Тарабрина Н. В. Психология посттравматического стресса: Теория и практика. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2009.

Тарабрина Н. В. Постравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) // Клиническая психология: Учебник для студенческих учреждений высшего профессионального образования. В 4 т. / Под ред. А. Б. Холмогоровой. Гл. 5. М.: Академия, 2012. С. 229–269.

Тарабрина Н. В. Психологические последствия воздействия стрессоров высокой интенсивности: посттравматический стресс // Психологический журнал. 2012. Т. 33. № 6. С. 20–33.

Тарабрина Н. В., Агарков В. А., Быховец Ю. В., Калмыкова Е. С, Макарчук А. В., Падун М. А., Удачина Е. Г., Химчян 3. Г., Шаталова Н. Е., Щепина А. И. Практическое руководство по психологии посттравматического стресса. Ч. 1. Теория и методы. М.: Когито-Центр, 2007.

American Psychiatric Association. Diagnostic and statistical manual of mental disorder. 4^th ed. Washington, DC, 1994.

Berntsen D., Rubin D. C, Bohni M. K. Contrasting models of posttraumatic stress disorder: Reply to Monroe and Mineka // Psychological Review. 2008. V. 115. P. 1099–1106.

Monroe S. M., Mineka S. Placing the mnemonic model in context: Diagnostic, theoretical, and clinical considerations // Psychological Review. 2008. V. 115. № 4. P. 1084–1096.

NorbeckJ. S. Modification of recent life event questionnaires for use with female respondents // Research in Nursing and Health. 1984. № 7. P. 61–71.

Rubin D. C, Berntsen D., Bohni M. K. A memory-based model of posttraumatic stress disorder: Evaluating basic assumptions underlying the PTSD diagnosis // Psychological Review. 2008. V. 115. P. 985–1011.