Текст книги "Государство и право в эпоху революционных преобразований (к 100-летию революции в России). Материалы международной научно-практической конференции"

Ерпылёв И.В
Появление судебных презумпций как правоприменительная революция в отечественном уголовном процессе

директор АННО «Евразийский центр правовых исследований», кандидат юридических наук

The appearance of judicial presumptions as a law enforcement revolution of the russian criminal procedure

Статья посвящена процессуальным презумпциям, используемым судами при оценке доказательств по уголовным делам с целью упростить логическое обоснование принимаемых судебных решений и минимизировать риски их отмены вышестоящей инстанцией.

Ключевые слова: судебная презумпция, уголовный процесс, оценка доказательств.

The article is devoted to the procedural presumptions which are used by courts in criminal evidence evaluation. Their purpose is to simplify logic of judgements and to minimize the risks of sentence abolition.

Keywords: judicial presumption, criminal procedure, evaluation of evidence.

С точки зрения закона, назначением уголовного процесса в Российской Федерации является как защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений, так и защита личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод (ст. 6 УПК РФ[288]288
  Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации. Федеральный закон от 18.12.2001 г. № 174-ФЗ // СЗ РФ. – 2001. № 54 (1). – Ст. 4921. Далее по тексту приводятся ссылки с указанием статьи кодекса.


[Закрыть]), в числе принципов уголовного процесса России названа свобода оценки доказательств (ст. 17 УПК РФ).

Вместе с тем, деятельность по осуществлению правосудия, кроме указанных целей и назначения, имеет не признаваемые официально цели и интересы, которые сложились внутри судейской корпорации и учитываются судьями при рассмотрении уголовных дел.

К корпоративным интересам судейского сообщества можно отнести соблюдение норм нагрузки и процессуальных сроков, минимизацию риска отмены судебного решения судом вышестоящей инстанции.

Иногда названные интересы в той или иной степени подменяют установленные законом цели и принципы уголовного судопроизводства, на что обращал внимание еще В.И. Ленин: «судьи-чиновники заботятся больше всего о том, чтобы дело было гладко по бумагам: только бы в бумагах было всё в порядке, а больше ни до чего нет дела чиновнику…»[289]289
  Ленин В.И. О промышленных судах // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Издание 5. – Т. 4. – М.: Издательство политической литературы, 1967. – С. 275.


[Закрыть].

Подобная стратегия рассмотрения дела и вынесения решения, прежде всего, сводится к клишированию и упрощению процесса доказывания. Например, в судебных решениях часто встречаются следующие обороты, касающиеся оценки доказательств: «суд первой инстанции обоснованно критически отнесся к показаниям настаивавших на ошибочности позиции обвинения свидетелей стороны защиты, справедливо отметив, что, находясь в дружеских отношениях с Б., указанные лица заинтересованы в благоприятном для него исходе дела»[290]290
  Постановление Московского городского суда от 05.05.2017 г. № 4у-2113/2017 // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс». Дата обращения: 12.06.2017 г.


[Закрыть].

Из данного утверждения усматривается, что показания свидетелей отвергнуты лишь на том формальном основании, что они состоят в дружеских отношениях с подсудимым.

С точки зрения логики (а также житейского опыта), данное утверждение представляется ущербным, поскольку наличие дружеских отношений совсем не означает автоматически ложности показаний свидетеля, который, в соответствии с требованиями уголовно-процессуальной формы, был предупрежден об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний.

Появление подобного упрощённого доказывания, процессуальных клише следует признать неочевидной правоприменительной революцией со стороны судей – при невозможности упрощения процессуальной формы собирания, фиксации и исследования доказательств, детально регламентированной нормами УПК РФ, судейское сообщество нашло возможность упростить оценку доказательств, снизить требования к качеству анализа доказательств, по-своему трактуя нормы о внутреннем убеждении при оценке доказательств (ст. 17 УПК РФ) и обоснованности приговора (ст. 297, 299 УПК РФ).

По нашему мнению, данные неофициальные правила доказывания по своей сути является процессуальными презумпциями – предположениями (формальными утверждениями), освобождающими суд от детального обоснования своей позиции при оценке доказательств.

Современные исследования выделяют множество неочевидных правовых презумпций, содержащихся в нормативных актах: «сложной задачей является вычленение всех существующих в российском законодательстве правовых презумпций, поскольку перечень подобного рода предписаний остается открытым, тем более что косвенное закрепление презумпций затрудняет поиск»[291]291
  Каранина Н.С. Сущность правовой презумпции: определение понятия «презумпция» в современной теории права и российском законодательстве, признаки правовой презумпции // Юридическая техника. – 2010. № 4. – С. 213.


[Закрыть].

Процессуальные презумпции, о которых идет речь, являются особыми – они не содержатся в источниках права, а выработаны исключительно судебной практикой, применяются судами при рассмотрении дел. Вместе с тем, поскольку они относятся к установленной законом процедуре оценки доказательств в ходе рассмотрения уголовного дела, данные презумпции остаются правовыми.

Рассмотрим некоторые из выявленных нами процессуальных презумпций.

1. Презумпция ложности показаний, данных в суде, при их расхождении с показаниями, данными на стадии предварительного расследования.

При оценке показаний подсудимого суды отмечают, что изменение показаний в судебном заседании является способом защиты, имеющим целью опровергнуть первоначально данные показания. В ряде случаев суды указывают на то, что первоначальные показания согласуются с другими доказательствами по делу, в том числе, косвенными, и находят это достаточным для того, чтобы положить в основу приговора показания, данные на стадии предварительного расследования. Вместе с тем, процессуальные клише о том, что само по себе изменение показаний преследует цель опорочить первоначально данные показания вряд ли следует считать приемлемыми, поскольку подсудимый вправе осуществлять защиту всеми не запрещенными законом способами. Презюмирование определенных целей у подсудимого при изменении показаний выглядит бездоказательно: «существенное изменение подсудимыми показаний суд правильно расценил как избранный способ защиты от предъявленного обвинения, а их доводы, как и доводы свидетелей К. и К. (родственников подсудимого Килина, очевидцев содеянного) о применении к ним недозволенных методов следствия, как имеющие цель опорочить доказательственное значение первоначальных показаний»[292]292
  Апелляционное определение Верховного Суда РФ от 13.07.2016 г. № 73-АПУ16-9 // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс». Дата обращения: 12.06.2017 г.


[Закрыть]. В данном случае можно было бы не делать вывод о цели изменения показаний, а сравнить первоначальные и последующие показания с совокупностью иных доказательств по делу.

2. Презумпция достоверности экспертного заключения, отвечающего формальным требованиям.

Процессуальным клише является и формальная проверка достоверности заключения эксперта, сводящаяся к тому, что эксперт дал достоверное заключение, поскольку был предупрежден об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, имеет образование и стаж работы по специальности, стаж работы экспертом: «вопреки доводам апелляционной жалобы адвоката Зарецкого, оснований сомневаться в достоверности заключения комиссии судебно-психиатрических экспертов, предупрежденных об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения, являющихся специалистами в соответствующей области медицины, не имелось как у суда первой инстанции, так и не находит таких оснований судебная коллегия»[293]293
  Апелляционное определение Санкт-Петербургского городского суда от 23.03.2017 г. № 22-1877/2017 по делу № 1-30/2017 // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс». Дата обращения: 12.06.2017 г.


[Закрыть]. При этом суды не анализируют ни обоснованность методики, примененной экспертом, ни исследовательскую часть заключения эксперта. При наличии у сторон сомнений в обоснованности заключения эксперта и заявлении соответствующих ходатайств о проведении повторной экспертизы или вызове эксперта в судебное заседание судьи часто ссылаются на формальные требования к заключению эксперта, указывая на то, что при их соблюдении отсутствуют основания сомневаться в правильности выводов экспертов.

Вместе с тем, особой проблемой является фактическая бесконтрольность экспертов, поскольку отсутствуют единые требования к образованию экспертов, по ряду экспертиз (например, по строительно-техническим, стоимостным, бухгалтерским, экономическим экспертизам) отсутствуют унифицированные методики экспертного исследования.

Нам могут возразить, что экспертное исследование требует применения специальных познаний, вследствие чего ни стороны, ни суд не могут в полной мере понять суть методики и хода исследования. Однако судебная практика складывается таким образом, что достоверность заключения эксперта не может быть поставлена под сомнение и доводами сведущих лиц – специалистов. Суды отказываются рассматривать по существу мнение специалистов относительно заключений судебной экспертизы, аргументируя отказ следующим образом: «представленные стороной защиты заключения специалистов суд обоснованно не положил в основу приговора, поскольку в них, в том числе, содержится оценка доказательств по делу, а не суждения лица, обладающего специальными познаниями, по вопросам, входящим в его профессиональную компетенцию, что не предусмотрено действующим уголовно-процессуальным законодательством»[294]294
  Апелляционное определение Московского городского суда от 12.03.2015 г. по делу № 10-1323 // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс». Дата обращения: 12.06.2017 г.


[Закрыть].

3. Презумпция ложности показаний родственников и близких людей подсудимого.

Суды часто скептически относятся к показаниям родственников подсудимых, подтверждающим невиновность последних в совершении преступления, при этом, суды обосновывают недостоверность показаний только лишь на самом факте родства, не утруждаясь логическим сопоставлением названных показаний с совокупностью собранных по делу доказательств: «оценивая показания свидетелей защиты, суд обоснованно отнесся к ним критически, поскольку они являются родственниками либо знакомыми Коваленко Е.С. или его сестры и заинтересованы в исходе дела»[295]295
  Апелляционное определение Верховного Суда РФ от 07.04.2014 г. № 48-АПУ14-19 // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс». Дата обращения: 12.06.2017 г.


[Закрыть].

4. Презумпция невозможности маловероятной версии.

Интересной процессуальной презумпцией, не имеющей негативного эффекта, является презумпция невозможности маловероятного или необычного объяснения событий стороной защиты. Прежде всего, суды в данном случае применяют методологический закон Оккама, отвергая избыточные и маловероятные объяснения случившегося. Кроме того, такой подход соответствует принципу распределения бремени доказывания событий, выходящих за рамки обычного жизненного опыта, применяемому в англосаксонских правовых системах. Согласно данному принципу, вина подсудимого должна быть установлена «без разумных сомнений». В случае, если сторона защиты выдвигает версии, выходящие за рамки «разумных сомнений», либо утверждающие болезненное состояние подсудимого, применение насилия или угроз в ходе получения доказательств, то на стороне защиты лежит обязанность доказать действительность данной версии[296]296
  See: Hails J. Criminal Evidence. 8th ed. – Belmont, 2014. – P. 6–7.


[Закрыть]. Например, маловероятной по делу о покушении на незаконный сбыт наркотического средства в особо крупном размере была признана «версия Л.А. об оставлении ему свертка с неизвестным содержимым малознакомой женщиной»[297]297
  Определение Ленинградского областного суда от 24.05.2012 г. № 22-1089/2012 // Справочно-правовая система «КонсультантПлюс». Дата обращения: 12.06.2017 г.


[Закрыть].

К.Б. Калиновский и А.В. Смирнов верно отметили, что «в уголовном процессе распределение бремени доказывания путем презюмирования может обеспечивать различные интересы»[298]298
  Калиновский К.Б., Смирнов А.В. Презумпции в уголовном процессе. // Российское правосудие. – 2008. № 4. – С. 72.


[Закрыть].

В рассмотренных нами случаях процессуальные презумпции обеспечивают интересы судьи, рассматривающего дело, освобождая его от необходимости полного анализа доводов стороны защиты. Применение данных презумпций, одобренных судами всех инстанций, позволяет судьям минимизировать риски отмены приговора (иного судебного решения), поскольку презумпции представляют собой легко узнаваемые логические клише, с которыми соглашаются суды вышестоящих инстанций.

Возможно, формулирование презумпций судами оправдано с позиции процессуальной экономии, ведь основная проблема заключается не сколько в существовании процессуальных презумпций, сколько в отсутствии способов их опровержения.

К.К. Панько указал на то, что в нормальной ситуации «правило, сформулированное в правовой презумпции, проверенное предшествующим опытом и потому верно отражающее подавляющее большинство ситуаций, на которые рассчитано, предоставляет в то же время возможность учесть специфику остальных ситуаций путем опровержения презумпции»[299]299
  Панько К.К. Презумпции в уголовном праве как прием законотворчества // Журнал российского права. – 2005. № 3. – С. 67.


[Закрыть], то есть любая презумпция, особенно неявная, должна предполагать механизм ее опровержения.

В рассматриваемом случае ни на уровне разъяснений высшей судебной инстанции, ни практикой не выработано однозначных способов опровержения названных судебных презумпций, что заведомо обедняет оценку доказательств, делает ее формальной.

Необходимо разработать единообразно применяемые правила опровержения приведенных нами и других судебных презумпций. Только в этом случае будут соблюдены все гарантии по полному и беспристрастному исследованию и оценке доказательств судом.

Ерыгина В. И
Историко-генетическая реконструкция культурного кода российского государства

доцент кафедры российской истории и документоведения ФГАОУВО «Белгородский государственный национальный исследовательский университет», кандидат исторических наук, доцент

Historical-genetic reconstruction of cultural code of Russia

Автор статьи пытается найти истоки самобытности российского государства в особенностях политико-правовой психологии народа, в его воззрениях на власть и ее институты, познание которых возможно на основе совокупности социокультурного и историко-генетического методов.

Ключевые слова: русский народ, российская государственность, политико-правовая психология, научные школы, политико-правовые направления.

The author tries to find the origins of the identity of the Russian State in political and legal characteristics of the psychology of the people, in its attitudes to authority and its institutions, the knowledge of which on the basis of the aggregate methods such as sociocultural and historical-genetic.

Keywords: Russian people, the Russian statehood, the politico-legal psychology, scientific schools, political-legal directions.

Юбилейные даты заставляют задуматься всегда о событиях в нашей истории, об ее уроках, ставят нас перед необходимостью дать моральную оценку прошедшему с целью нахождения в нем того ценного, что идентифицирует нас как народ. Сделать это чрезвычайно трудно, так как предстоит найти то, что не материально, а духовно, потаенно, сакрально, нащупать ту тонкую нить, которая связывает поколения, объединяет людей в единое целое. Однако для науки нет непреодолимых границ, благодаря усилиям интеллектуальной элиты нашего общества мы все глубже проникаем в тайны мироздания, однако до сих пор не можем понять секрет или код российского государства.

Сегодня в эпоху перемен, перестройки всех сфер жизни нам необходимо познать себя, свою самобытность, объединяющую нас силу. Одним из таких объединяющих начал является государство, которое превращает неорганизованную массу, толпу в народ, как высшую форму общественного образования. Революции, радикальные реформы имели кратковременный успех, но затем заканчивались контрреформами и, как правило, вели нашу страну к краху, заводили в тупик, трагическому излому общественного сознания. Многие ученые утверждают, что для России характерна инверсия, т. е. возврат в прошлое для того, чтобы найти ответ для настоящего и будущего. Мы постоянно находимся в поиске своего пути, пытаясь заимствовать готовые образцы развития на Западе и Востоке, отбрасывая прежние сложившиеся традиции и насаждая новые идеи, идем в потёмках социальных экспериментов, не видя четких перспектив. Некоторые мыслители уже пришли к осознанию того, что не надо придумывать какой-то новый путь развития, он уже есть, его надо только нащупать, понять и познать.

В российской науке не исследованы целые пласты российской государственно-правовой жизни, требующие скрупулезной реконструкции, в частности, переосмысление ряда характеристик русского народа, культурного кода российской государственности и их взаимных отношений. Не исследована проблема отношения русского народ к государству, его воззрения на власть и ее институты. Поэтому перед общественной наукой и перед каждым из нас стоит задача – познать самих себя.

Новым объектом исследования современной юридической, историко-правовой науки должна стать политико-правовая психология народа. На данном гносеологическом пути уже многое было сделано предшествующими поколениями: созданы научные школы, сформированы идейно-политические направления. Некоторые историки вообще не замечали народ в истории, например, С.М. Соловьев и Н.М. Карамзин видели смысл государства в самом себе. А.Д. Градовский же в отличие от них писал, что «смысл всякого государства как внешнего учреждения в тех живых народных силах и стремлениях, которые ограждаются силой государства и определяют его призвание»[300]300
  См.: Любашиц В.Я. Теория государства и права: практикум / В.Я. Любашиц., А.Ю. Мордовцев., А.Ю. Мамычев. – Изд. 2-е, доп. и перераб. – Ростов н/Д: Феникс, 2010. – С.259.


[Закрыть]. В.Я. Любашиц, А.Ю. Мордовцев, А.Ю. Мамычев верно отмечали, что для того чтобы понять смысл российского государства, нашу государственность, следует обратиться к изучению национальных нравов, политическому, юридическому, экономическому мировоззрению субъектов власти и подвластных, выявить особенности их коммуникации, реконструировать базовые социально-властные практики, стратегии и конституирующие их разнообразные опоры, проследить сложный процесс артикуляции аксиом национального правосознания, ценностных образцов, архетипов правовой культуры, юридического мышления»[301]301
  Там же.


[Закрыть].

Значительный вклад в исследование сущности российского государства внесли славянофилы и западники; историко-культурная школа, основанная на методе ментального исследования; многофакторная школа, занимающаяся цивилизационными исследованиями; зарубежные ученые, пытавшиеся понять загадочность русской души; евразийство, являющееся по сути неославянофильством.

Поскольку в советский период преобладал материалистический метод в правовой и общественной науке, поэтому сейчас явно чувствуется потребность восполнить пробел, найти те исследовательские подходы, которые раскроют тайну духовной составляющей народного представительства, роли народа в управлении делами государства.

Методом передачи культурного опыта, выражения связи поколений является традиция, которая является составной частью социокультурной методологии. Данный метод позволяет понять, что традиции российского народа также переменчивы, как и жизнь отдельного человека. Этот вывод подтверждается и цивилизационным подходом, рассматривающим особенности развития отдельных народов. Например, западная традиция развивается вперед, восточная по кругу, а российская движется подобно маятнику, то вперед, то назад. Как справедливо отмечает М.А. Супатаев, «слабость интегрирующего духовного начала, обусловленная инверсией, в свою очередь, приводит к постоянной внутренней противоречивости самой культуры, устойчивому разрыву между двумя субкультурами общества: элитарной и массовой …, между сущим и должным, разумом и верой, высоким и обыденным и др.»[302]302
  Супатаев М.А. К проблематике цивилизационного подхода к праву: очерки общей теории и практики. – М., 2012. – С. 92.


[Закрыть]. Исходя из данного подхода, история России представляет собой не единый дисперсный процесс, с последовательной сменой периодов и преемственностью, а совокупность самостоятельных отрезков истории, отличающихся уровнем политико-правового сознания, понимания права, государства, свободы и справедливости. Подчеркивая разность культур одного народа на отдельных этапах его развития, Н. Бердяев выделил «пять разных Россий»: «киевскую, татарского периода, московскую, петровскую и Россию советскую»[303]303
  Бердяев Н. А. Самопознание. – М., 1999. – С. 15.


[Закрыть]. К этому списку можно отнести современную Россию, которая распрощалась с советским прошлым, его традициями после распада СССР в 1991 г. Переход к каждому новому этапу по сути являлся революцией, в результате чего происходила коренная ломка общественного, экономического и политического строя. Что подтверждает Супатаев: «Эти России, сменяя друг друга, накладываясь друг на друга, вместе с тем не образовывали органического единства и преемственности». Но тем не менее многие ученые находят в каждом из этих периодов в истории России устойчивые формы, неизменно воспроизводившиеся на каждом новом этапе ее истории[304]304
  Супатаев М.А. К проблематике цивилзационного подхода к праву: очерки общей теории и пракики. – М., 2012. – С. 92.


[Закрыть].

Например, после социалистической революции 1917 года были отвергнуты многие традиционные ценности российского народа: религия, патриархальные семейные устои (замененные равноправием полов, свободой любви, отказом от родственников «врагов народа» и т. п.), вера в «царя-батюшку» и т. д. Но они возродились вновь хоть в ином искаженном виде уже в советском обществе. Место религии заняла коммунистическая идеология, а в годы Великой отечественной войны народу вернули церковь, патриаршество. Символично звучат слова митрополита Московского Сергия, в сентябре 1943 г. ставшего патриархом, адресованные И.В. Сталину 9 ноября 1942 г.: «Я приветствую в Вашем лице богоизбранного вождя… который ведет нас к победе, к процветанию в мире и к светлому будущему народов…». Сталин стал для советского народа тем вождем, национальным лидером, предводителем, который объединял его, вдохновлял, внушал надежду и веру в лучшее, недаром он был назван «отцом народов». В трудный для государства момент одним из доводов Сталина в пользу преемственности его режима традициям и ценностям старого Российского государства становится минувшая слава России. В идеологическом контексте «священной войны» прочное место заняли славные страницы национальной истории, русские национальные ценности, ссылки на великий русский народ, образы выдающихся русских поэтов, писателей, композиторов, художников, ученых, полководцев: А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, М.А. Горького, А.П. Чехова, В.Г. Белинского, Н.Г. Чернышевского, М.И. Глинки, П.И. Чайковского, И.Е. Репина, В.И. Сурикова, И.М. Сеченова, И.П. Павлова, Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, А.В. Суворова, М.И. Кутузова и др[305]305
  Балашов, А.И., Рудаков Г.П. История Великой Отечественной Войны (1941–1945). – СПб., 2006. – С. 376.


[Закрыть].

В тексте Государственного гимна СССР, принятого 1 января 1944 г., были такие слова: «Союз нерушимый республик свободных навеки сплотила Великая Русь… Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил». В нем содержится упоминание Великой Руси и единство государства и его лидера, т. е. России и Сталина, почти как в императорской России «единение царя и народа». И в современном Государственном гимне Российской Федерации есть прямое указание на преемственность традициям: «Могучая воля, великая слава – Твоё достоянье на все времена! … Предками данная мудрость народная! … Нам силу даёт наша верность Отчизне. Так было, так есть и так будет всегда!».

Великая Отечественная война испытала советский народ на прочность, показала всему миру, что силой этот народ побороть нельзя. Учитывая данный урок истории, наши идеологические противники решили изменить свою тактику, решив взломать наш исторический код, подорвав духовные основы российского народа. И когда были расшатаны традиционные устои, размыта централизация государственной власти, посеяно недоверие к ней, пало некогда единое государство под названием «Советский Союз».

На протяжении многих десятилетий поиска и обсуждения «русской идеи» сложилось понимание важнейших ее компонентов, противоречий, свойственных «идеологизированному сознанию», расколов, «которые постоянно возникают в духовной жизни России»[306]306
  Ерасов Б.С. О специфике и динамике цивилизационного устроения России // Обновление России: трудный поиск решений. Вып. 7. Годичные научные чтения «Российская цивилизация: этнокультурные и духовные аспекты». – М., 1999. – С. 35.


[Закрыть]. Главным идеологическим расколом XX в. являлось наличие двух мировых систем: капиталистической и социалистической. После исчезновения данного противостояния двух систем, появляется новое: с одной стороны, образуется так называемая «мировая цивилизация», отождествлённая с современным Западом, а, с другой, Россия, которая должна была переделать свой «генетический код», преодолеть себя и войти в эту цивилизацию. Считалось, что сделать это намного проще, чем изменить генетический код «простых организмов животного мира»[307]307
  Там же.


[Закрыть].

Важнейшим элементом кода российского государства является идеология. В 1990-е гг. новая либерально-демократическая идеология сменила марксистскую, так как вместо построения коммунизма перед россиянами поставлена была задача формирование правового государства и гражданского общества. Во многом ее перспективы зависят от баланса общественных и государственных интересов. Когда государство будет относиться с уважением к народу, в том числе его общественному мнению, традициям, тогда и народ по-другому будет воспринимать идеологию. Смена идеологии инициируется прежде всего государством, высшим классов, правящей элитой, политической партией. Народ, как правило, живет своей жизнью, «чуждой западным влияниям и питающийся единственно силами русской национальной души»[308]308
  Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. – М., 1998. – С. 68.


[Закрыть]. Русский государствовед, философ права, родоначальник «Теории евразийского права» Н.Н. Алексеев сумел еще в 1927 г. выявить это своеобразие России, заключающееся в наличии противоречия между духовной жизнью высших классов и духовной жизнью широких народных масс. У каждой из этих групп было свое понимание государства и права, свои нравственные представления.

Согласно учению славянофилов, «едва ли не самым характерным свойством русской истории является совсем особое положение в ней государства», которое искони было «государством добровольным, основанным на «взаимной доверенности народа и власти»[309]309
  Там же. – С. 69–70.


[Закрыть]. «Мир и нравственное единство – таковы были самобытные начала русского государства. Свободное согласие пронизало отношения между властвующими и подвластными, которые соединялись единым нравственным убеждением, а не формальной юридической нормой, не правовыми гарантиями»[310]310
  Там же.


[Закрыть]. Итак, славянофилы утверждали, что российское государство долгое время сохранялось благодаря «взаимной доверенности власти и народа», а также на твердости быта, проникнутого началами православной религии. Согласно славянофильской концепции русского исторического процесса, это был путь согласия и мира, как будто в русской истории не было разномыслия, что русский народ не изменял правительству, монархии. Созвучно славянофильской идее утверждения современных ученых о том, что сильное государство является определяющим фактором общественного прогресса. Как утверждают А.Д. Керимов, И.Н. Куксин, «на современном этапе исторического развития сила государства выступает в качестве важнейшей детерминанты, основополагающего начала продвижения человечества по пути прогресса», сильное государство является универсальным, мультифункциональным, многоцелевым и эффективным инструментом управления все усложняющимися общественными системами и ускоряющимися социальными процессами»[311]311
  Керимов А.Д., Куксин И.Н. Сильное государство как определяющий фактор общественного прогресса. – М., 2017. – С. 5.


[Закрыть]. Об этом пишут не только юристы, но и культурологи. Так, Б.С. Ерасов утверждает, что «одним из наиболее существенных характеристик системы устроения России как в социополитическом, так и в социокультурном отношениях на протяжении многих веков была огромная роль государства, основанного на принципе державности, которое в значительной степени замещало собственно цивилизационные основы регуляции, не получившие в России системного формирования»[312]312
  Ерасов Б.С. О специфике и динамике цивилизационного устроения России // Обновление России: трудный поиск решений. Вып. 7. Годичные научные чтения «Российская цивилизация: этнокультурные и духовные аспекты». – М., 1999. – С. 43.


[Закрыть]. Итак, по мнению указанных авторов цель прогресса в России – это создание сильного государства, под которым часто понимают тотальный контроль за обществом.

В отличие от России западные государства развивались в условиях постоянных переворотов, поэтому революция, как писал Н.Н. Алексеев, была условием их прогресса. Но на протяжении всей истории России были достаточно серьезные потрясения, которые тоже можно назвать революциями. Так, опричную политику Ивана IV Н.Н. Алексеев называет грозной «революцией сверху», не уступающей по своим ужасам революциям, произведенным «снизу». Реформы Петра I – революция «сверху», которая еще подкреплялась народными бунтами и смутами. После смерти императора Петра I в Петербурге, считает Н.Н. Алексеев, была «перманентная революция, которая, однако, ограничивалась дворцовыми сферами и не затрагивала широкие народные массы»[313]313
  Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. – М., 1998. – С. 71.


[Закрыть]. Однако в 1773–1775 гг. народ поднимается на массовую крестьянскую войну под предводительством Е. Пугачева, потрясшую здание империи до основания и едва его не разрушившую. Однако наши выдающиеся дореволюционные историки С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов во всех народных волнениях XVI–XVIII вв. не видели реальной опасности, изображая «русскую смуту» как вопрос династический, результат боярских интриг, тем самым подчеркивая отсутствие в сознании русского народа духа революционности. Марксистские же историки, порвав со славянской традицией, пытались объяснить «русскую смуту» как продукт социально-экономических условий, как выражение классовой борьбы. Н.Н. Алексеев высоко оценивает последние воззрения, как более научные, благодаря которым можно понять истинные объективные причины «русской смуты», коренящиеся в социальном быте народных масс и соответствующей им народной психологии. Таким образом, «русская смута» была вызвана не пропагандой и манипулированием сознанием «крамольников», а глубокими кризисами государства. Мыслитель приходит к выводу о том, что «не мирное согласие, а глухая, подземная рознь, глубокие вулканические течения, клокотавшие внутри русского общества, – вот что порождало русскую смуту»[314]314
  Там же. – С. 72.


[Закрыть].

Неоднозначными были и отношения между самодержавной властью и народом. В царствование Ивана Грозного народные массы в большинстве поддерживали его политику, лояльно относились к монархической идеологии, иосифлянской теории, разработанной Иосифом Саниным (Волоцким) и его школой. «Для построения государственного порядка недостаточно, чтобы ему сочувствовала кучка образованных людей; необходимо, чтобы в построении его участвовали широкие народные массы, которые уверовали в правду данного государственного строя и почувствовали себя его искренними сторонниками и защитниками»[315]315
  Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. – М., 1998. – С. 76.


[Закрыть]. По мнению Н.Н. Алексеева, русский народ держался за государство и царскую власть до царствования Петра I, «вплоть до учреждения империи, когда, по мнению довольно широких народных кругов, государство бесповоротно впало в грех. Учреждение империи резко обозначает тот водораздел, перейдя который известные части русского народа уже прямо начинают отвращаться от государства, переставшего хранить заветы старины правой веры. И прежде всего раскольники отходят от теории божественного происхождения власти, от постулатов христианской лояльности по отношению к государству, впадая в настроения ветхозаветные и апокалипсические»[316]316
  Там же. – С. 79–80.


[Закрыть].

Одной из особенностей культурного кода российского государства является «олицетворение» государственной власти. Данное явление имеет древневосточное происхождение, поскольку еще в Древнем Египте 5000 лет назад фараоны объявлялись наместниками Бога на земле, поэтому все должны были ему поклоняться как святыне. «Истинный по природе царь» (глава государства) на уровне отражения государственного механизма страны в общественном сознании, фиксации национальной модели управления в архитектонике политико-правого менталитета оказывался как бы «вынесенным за скобки» реалий государственной жизни, по большому счету являлся сакральным символом»[317]317
  Любашиц В.Я. Теория государства и права: практикум / В.Я. Любашиц., А.Ю. Мордовцев., А.Ю. Мамычев. – Изд. 2-е, доп. и перераб. – Ростов н/Д: Феникс, 2010. – С.268.


[Закрыть]. «Российский «самодержец» (глава государства) всегда был (видимо, остается и сейчас) персонифицированным символом государственной власти, общественного долга, национальной чести». Русский правитель, получивший свой трон по наследству, т. е. по праву природы, воспринимался народом истинным самодержцем, в отличие от выборных. И соответственно было пренебрежительное отношение к западноевропейским монархам из-за их выборности по воле народа. В сознании людей Московского царства царь выборный – «царь с маленькой буквы», не «природный», не настоящий…»[318]318
  Любашиц В.Я. Теория государства и права: практикум / В.Я. Любашиц., А.Ю. Мордовцев., А.Ю. Мамычев. – Изд. 2-е, доп. и перераб. – Ростов н/Д: Феникс, 2010. – С. 270–271.


[Закрыть]. Первым таким царем был Борис Годунов, избранный на царство Земским Собором.