Текст книги "Личность в координатах медиа"

С другой стороны, эпатаж может восприниматься как подтрунивание над героем. Текст об эпатажном «короле гламура» построен на антитезе (собственно, сам информационный повод вырос именно из антитезы и не имеет эстетической ценности): несколько ярких портретных деталей на контрасте показывают нам несоответствие привычного образа (король гламура, всегда с иголочки, весь в бутоньерках, на высоченных платформах и проч.) и того, который предстал перед автором (хлипкое создание в затрапезных джинсах):

Программа канала НТВ ««Ты не поверишь!» всегда отвечает своему названию. Я вот стопроцентно не поверил, услышав, что хлипкое создание в затрапезных джинсах, суетящееся с какими-то картонными коробками по двору – это король гламура Сергей Зверев.

А то мы не знаем, как выглядит наш король гламура! Всегда с иголочки, весь в бутоньерках, на высоченных платформах… И в короне, больше напоминающей хрустальную люстру. А этот тип был мало того что без макияжа и короны – вообще в строительной каске! (Рядовой Зверев. Телепузик недели – Сергей Зверев. Независимая газета. 26.06.2015).

Переход на личности представляет собой троллинг в виде намеренного ухода от предмета общения, подменяемого нападками на человека: «когда же дело доходит до личности, то предмет уходит совершенно на задний план и нападение направляется на личность противника язвительно, злобно и грубо»[219]219
  Шопенгауэр А. Наша личность – первое условие счастья: [философские трактаты: пер. с немецкого]. М., 2017.


[Закрыть].

Переход на личности имеет целью уничтожение коммуникации не сильными аргументами, а через уничтожение собеседника как личности. Этот прием используется в тех случаях, когда носитель альтернативной троллю позиции выглядит в целом убедительно, а его аргументы изначально кажутся сильнее. Так, в тексте, озаглавленном «Запредельная наглость» (Life.ru. 29.10.2016), провокационный характер выражен уже грубым заголовком, дающим оценку не только сложившейся ситуации, но и человеку, высказавшему свою точку зрения. Основной задачей автору видится создание такой атмосферы, при которой аргументы участников предшествующей коммуникации К. Райкина и поддерживающего его точку зрения О. Табакова не имеют ни единого шанса быть услышанными, а их позиция превращается в информационный шум. Уже в начале текста чужой голос (К. Райкин) звучит в авторской модальной рамке возмущения: Даже не верится, что всё это взаправду. Руководитель театра «Сатирикон» Константин Райкин на полном серьёзе говорит о цензуре и попрании свободы творчества в России. Причиной стали не репрессии власти в ответ на острую политическую сатиру или хлёсткое обличение пороков нашего общества. А простое возмущение граждан тому, что на их налоги на государственных площадках систематически демонстрируются грязные акты педофилии и оскверняются религиозные святыни.

Тезис К. Райкина подается как заведомо абсурдный: для этого использованы просторечная лексика (взаправду, на полном серьезе) в сочетании с развернутой номинацией оппонента, что способствует опрощению тезиса; антитеза (хлесткое обличение пороков – простое возмущение) в сочетании с противительным союзом а в сильной позиции добавляет высказыванию ироничности; а натуралистичные детали (грязные акты педофилии) полностью перечеркивают для читателя позицию противника. В дальнейшем натуралистичность текста в передаче происходящего на сцене только усиливается, а детали становятся все более неприглядными: Кроме того, этот христианский священник страстно целуется с мужчиной, хулит Святое причастие, занимается каннибализмом, а также молится перед «распятием», которое изображает обнажённая женщина, подвешенная над сценой. В спектакле также показываются сексуальные отношения с ребенком. Таким образом автор провоцирует волну возмущения аудитории, незаметно для нее подменяя изначальный тезис противника о необходимости цензуры обсуждением проблем освещения педофилии, что, в свою очередь, позволяет плавно перейти к обсуждению личности оппонента, окончательно оставив в стороне первоначально затронутую тему: Протест против этой мерзости и называется у Райкина покушением на свободу творчества. Боюсь, что не за такую свободу был расстрелян Гумилёв, похоронен в безымянной могиле Мандельштам и затравлена Ахматова. Объединение в одном смысловом блоке стилистически окрашенного существительного мерзость и фамилий известных русских поэтов (Гумилев, Мандельштам, Ахматова), безусловно, воспринимается саркастически и в очередной раз настраивает аудиторию против аргументов Райкина, как бы убедительны они ни были. Сами аргументы, к слову, приводятся в очень усеченном виде.

Прямое низведение личности наблюдаем в следующем отрывке: И после этого всего Райкин умудряется требовать у Минкульта ещё денег, хотя в этом году театр уже получил примерно 235 млн рублей… Если вспомнить, что Табакова два раза ловили за руку на воровстве бюджетных средств, а Райкин строит 19-этажный отель для своей труппы, то зрелище вообще принимает сюрреалистические очертания. Отбор неподтвержденной информации уже стилистически окрашен, отсутствие сильного аргумента подменяется обилием цифр, усиливающих отрицательные образы ненасытного коммерсанта (К. Райкин) и вора-рецидивиста (О. Табаков).

В завершении текста автор выводит читателей на обсуждение глобальной проблемы этики в искусстве, расширяя таким образом контекст первоначального высказывания и выдавая общепризнанное мнение за одну из точек зрения: Есть мнение, что тратить средства из наших карманов и против нашей воли на творческие эксперименты – это аморально само по себе. Искусство должно стараться быть независимым и востребованным. Тогда зритель сам проголосует рублём, что ему интересно, а что нет.

Таким образом, используемый в троллинге прием перехода на личности представляет собой планомерную подмену обозначенных тезисов, имеющую целью уход от изначально сильного аргумента и его последующее высмеивание через оскорбление оппонента, для чего активизируются различные средства выражения отрицательно-оценочных значений.

В заключении сформулируем выводы. Журналистские публикации, героем которых становится человек, имеют векторный характер, поскольку показывают личность, действующую в конкретных условиях, дают ей психологическую характеристику и демонстрируют общественную значимость или ее отсутствие. Человек в медиатексте выступает, с одной стороны, как активный субъект, носитель экспертного мнения и выразитель индивидуальной или коллективной позиции, с другой – становится отражением авторской интенциональности. Среди важнейших моделей репрезентации героя медиатекста выделяются демонстрация положительного опыта личности (образцовой, значимой, экспертной и др.) и дискредитация персоны.

Речевой жанр «Портрет» представляет собой сложившийся текстотип, отличающийся определенной интенциональностью, традиционностью структуры и экстралингвистической обусловленностью использования языковых средств. Разновидностями портретных публикаций являются информационный (речевые жанры «Представление персоны» и «Напоминание о персоне») и оценочный портрет. Частный способ реализации типового авторского замысла в портретных публикациях выражен совокупностью коммуникативных действий, воссоздающих объективную логику способа профессиональной деятельности. Для информационного портрета характерны коммуникативные действия 1) актуализации сообщения о персоне, 2) передачи сведений о персоне и 3) расширения информационного поля, связанного с персоной. Оценочный портрет характеризуется сочетанием следующих коммуникативных действий: 1) осведомление о биографических данных, 2) описание внешности, 3) объяснение оценки этапов жизненного пути, 4) социальная оценка роли персоны в обществе. Соединение этих действий формирует различные коммуникативные сценарии репрезентации героя медиатекста.

Обращение к категориальной проблематике и детальное рассмотрение жанровой семантико-стилистической категории персональности призвано отразить целеориентированность композиционно-текстовой формы, объективирующей частный вид журналистской речевой деятельности. Качественную определенность речевого жанра формирует система категорий диалогичности, иллокутивности и референтности. При этом средства каждой из категории могут быть представлены в виде функционально-семантического поля, включающего микрополя, поскольку диалогический, референтный и иллокутивный смыслы предстают в речевых жанрах вариативно. Подробному изучению подвергается референтная категория персональности в медиатекстах, направленных на информирование о личности и ее оценку. Выявляется взаимосвязь коммуникативной цели медиатекста и жанровой речевой системности.

Тексты портретных публикаций организуют микрополя языковых и композиционных средств номинации, дескрипции персоны, актантности. Средства этих микрополей взаимодействуют в конкретном тексте со средствами иллокутивной категории – оценки. Наполнение и функциональная нагрузка выделенных микрополей зависят от привлекаемого коммуникативного сценария развертывания текста.

Информирование о человеке предполагает осведомление о его действиях и деятельности, мнениях и статусе, намерениях, жизненных установках, в связи с чем предстает в разновидностях текстов представляющих (знакомство, рекомендация, представление авторитетного мнения, провокативное представление, наиболее жесткой формой которого становится глумление) и напоминающих (об опыте деятелей прошлого или современников).

В информирующих речевых жанрах представления персоны и напоминания о ней используются средства жанровых категорий диалогичности, персональности, иллокутивности представления или напоминания. Дифференцирует жанры неодинаковое функционирование в них средств выражения иллокутивности и персональности. В речевом жанре представления более значимы средства микрополя номинации персоны, необходимые для того, чтобы впервые познакомить с персоной. В речевом жанре напоминания акцентируются не средства номинации (ведь имя персоны, о которой идет речь, широко известно), а средства микрополя актантности, которое в разных жанрах выражается по-разному: в первом жанре его представляют экзистенциональные глаголы в форме настоящего времени, во втором – глаголы физических действий в прошедшем времени. В первом жанре в микрополе актантности почти не употребляются маркеры календарного времени, поскольку они не востребованы при демонстрации персоны в момент речи. Во втором речевом жанре, напротив, эти маркеры очень значимы: часто построенные в цепочку, они структурируют композицию жанра.

Речевой жанр оценочного портрета представлен в нескольких композиционных разновидностях – коммуникативных сценариях: некролог, юбилейное посвящение и посвящение «герою события». Несмотря на профессиональные и личностные различия между героями публикаций, структуру текстов, относящихся к каждому коммуникативному сценарию, составляют определенная последовательность и специфическое наполнение речевых шагов, которые формируют особую текстовую тональность.

Некрологу свойственна тональность скорби и сожаления, переходящая в концовке текстов в утверждение вечной жизни. Лейтмотивом проходит отказ верить в реальность случившегося. В связи с этим на первый план выдвигается оценка человека и его творческого пути, портретные и биографические данные подаются штрихами: при описании биографии отбираются только те факты, которые показывают становление сильной личности, портрет формируется несколькими наиболее яркими деталями, сделавшими образ человека узнаваемым. Особое значение приобретают глагольные формы, чередование которых на протяжении всего текста помогает читателю и автору смириться со свершившимся фактом, а самого творца изобразить как классика, «ушедшего в вечность».

Разновидности текстов коммуникативного сценария «юбилейное посвящение» во многом схожи композиционно, но различаются характером эмотивности: «юбилейному посвящению деятелю прошлого» характерна светлая грусть, «посвящение юбиляру-современнику» пронизано уважением и гордостью. Отмеченное различие проявляется на этапе оценки личности и ее вклада в мировую культуру. Биографические и портретные данные при этом становятся фоном, позволяющим передать становление личности, и часто строятся на антитезе.

Развертывание коммуникативного сценария «посвящение “герою события”» часто отличается отсутствием однозначной оценки, либо гиперболизированной положительной (при возвышении человека) или отрицательной (при дискредитирующем посвящении) оценкой, что связано с актуальностью и временной близостью освещаемого события. Это объясняет особый интерес к фактам реальной действительности (биографии и особенностям внешности), формирующим портрет человека. Важное место здесь занимает оценка человека и его деятельности, которая, с одной стороны позволяет сформировать в сознании аудитории образ «значимой личности» и ярко высветить вклад личности в национальную и мировую культуру, с другой – служит для передачи отрицательно-оценочных значений путем заострения внимания адресата на отрицательных качествах человека.

Глава 4
Личность адресата в массовой коммуникации
В. В. Васильева, Л. Р. Дускаева, Л. Ю. Иванова

4.1. Адресат как субъект медиакоммуникации

Адресат массовой коммуникации традиционно изучается в русле исследований аудитории СМИ. С позиций психологии, социологии, теории журналистики и массмедиа понятия адресат и аудитория находятся в отношении «часть – целое». Медиалингвистике понятие аудитория необходимо для анализа речевой концепции издания, понятие адресат – для анализа текстопорождения и для выявления формируемых медиатекстом смыслов.

В психологии исследуются информационные интересы аудитории СМИ, особенности восприятия, понимания и использования информации. «Психология воспринимается создателями продукции средств массовых коммуникаций чаще всего как инструмент повышения эффективности воздействия на аудиторию»[220]220
  Сыздыкова Ж. С. Психологический и социально-психологический аспект функционирования средств массовой коммуникации // Коммуникология. 2015. 4(3). С. 80.


[Закрыть].

Социологический анализ показывает адресата как социологическую единицу массовой аудитории, решая разнообразные задачи как самой социологии, так и маркетинга СМИ. И. Н. Блохин выделяет объективные, собственно социологические характеристики аудитории СМИ и субъективные, т. е. психологические[221]221
  Блохин И. Н. Социологическое исследование рынка и ауд. СМИ // Социология журналистики / Под ред. С. Г. Корконосенко. М., 2017.


[Закрыть]. К социологическим характеристикам относятся демографические: пол, возраст, язык и др.; профессиональные: род занятий, профессия, тип предприятия и др.; социокультурные: образование, вероисповедание, субкультурные особенности, формы проведения досуга; потребительские: уровень дохода, потребление товаров и услуг; политикоидеологические.

Теоретики массмедиа, исследуя массовую аудиторию, отмечают взаимовлияние технологической стороны СМИ и количественно-качественных изменений аудитории. Историческая ретроспектива трансформации массовой аудитории СМИ показывает, что в новых условиях развитых информационно-коммуникационных технологий потребитель информации становится, по утверждению Г. Рейнгольда, участником «умной толпы», или Smartmob. Использование современных технических средств коммуникации позволяет людям координировать действия и при необходимости делает толпу самоорганизующейся – массой личностей, каждая из которых имеет несколько социальных связей[222]222
  Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. М., 2006. С. 241.


[Закрыть]. Таким образом, личность, включенная во взаимодействие с другими представителями социума посредством технических средств, сегодня интересует социологов и исследователей медиа как активный участник социального и политического процесса.

Личностная медиаактивность, ставшая возможной в современных коммуникационных условиях, повлекла возникновение нового взгляда на аудиторию. Кратко остановимся на этих концепциях.

Модель аудитории как агента была предложена американским исследователем Дж. Уэбстером еще в 1998 году[223]223
  Webster J. G. The Audience. Journal of Broadcasting and Electronic media, 1998, 42, p. 192.


[Закрыть] и противопоставлена аудитории как массе и аудитории как объекту. Принципиальное отличие агентной модели от двух других – в способности аудитории к обдуманному выбору при взаимодействии с медиапродуктом. Продолжая аудиторные исследования, этот же автор (теперь с соавторами) обнаружил, что аудитория почти поровну делится на две группы – «искателей новостей» (News-seekers – тех, кто выбирает качественные источники, ищет информацию сам) и «избегающих новостей» (Avoiders – потребляют относительно немного новостей, почти не смотрят новостные каналы кабельного телевидения и полностью избегают новостных журналов и новостных веб-сайтов). Эти модели потребления – поиск и избегание – отражают уровень гражданской активности: «в то время как «искатели» имеют относительно высокий уровень участия в жизни общества, который незначительно возрастает с увеличением общего потребления новостей, участие в жизни общества «избегающих» ниже, но существенно возрастает даже при незначительном воздействии новостей» (здесь и далее перевод англоязычных источников наш – авторы)[224]224
  Ksiazek, Thomas B. & Malthouse, Edward C. B. & Webster, James G. News-seekers and Avoiders: Exploring Patterns of Total News Consumption Across Media and the Relationship to Civic Participation, Journal of Broadcasting & Electronic Media, 2010, 54:4, 551–568. P. 552. DOI: 10.1080/08838151.2010.519808.


[Закрыть].

Самостоятельность аудитории в потреблении медиапродукта наблюдается и при получении новостей через социальные медиа. Исследователи обращают внимание на повсеместное использование Facebook и Twitter в качестве источников новостей. Несмотря на первоначальную цель соединить людей с общими интересами, социальные медиасервисы, такие как Facebook и Twitter, теперь взяли на себя некоторые функции, ранее выполняемые только средствами массовой информации. Пользователи все чаще узнают новости о социальных и политических проблемах через обновления статусов и ссылки, которыми делятся их интернет-друзья[225]225
  Mitchell, A., & Kiley, J., & Gottfried, J., & Guskin, E. The role of news on Facebook: Common yet incidental. 2013. Web-page. Retrieved from http://www.journalism. org/2013/10/24/the-role-of-news-on-facebook.


[Закрыть] (Mitchell A. et al.). При этом важнейшим фактором, определяющим знакомство с новостью, является не алгоритм, выработанный соцсетью на основе предпочтений пользователя, а сознательный выбор тех, с кем пользователь «создает общую реальность» и чьи публикации читает в первую очередь: «члены социальной сети становятся “микро-сеттерами повестки дня” в том смысле, что люди ощущают, что информация, которую производит их социальная сеть, отражает реальность, но это социально сконструированное чувство реальности может сильно отличаться в зависимости от характеристик их сети»[226]226
  Wohn, D. Y. & Bowe, B. J. Micro Agenda Setters: The Effect of Social Media on Young Adults’ Exposure to and Attitude Toward News. Social Media and Society. Volume 2, Issue 1, 11 January 2016. P. 11. DOI: 10. 1177/2056305115626750.


[Закрыть].

Беспрецедентная активность современной аудитории позволяет исследователям говорить о том, что ее представители строят собственную идентичность посредством массмедиа: «пользователи средств массовой информации в значительной степени определяют себя через свой выбор медиаканалов и контента», при этом «взаимодействие со СМИ стало частью “массовой культуры участия”», когда пользователь вовлекается в медиапроцесс[227]227
  Zemmels, D. Youth and New Media. Сommunication Research. 2012.31. Pp. 4-22. P. 18.


[Закрыть].

В то же время в теории журналистики произошел поворот к исследованию медиа как формы живого социального взаимодействия, что означает, по мысли С. Г. Корконосенко, «внимание к разовому и единичному читателю»[228]228
  Корконосенко С. Г. Массовая аудитория // Медиалингвистика в терминах и понятиях: словарь-справочник / под ред. Л. Р. Дускаевой; редколл.: В. В. Васильева, Ю. М. Коняева, А. А. Малышев, Т. Ю. Редькина. М., 2018. С. 49–51. С. 50.


[Закрыть], т. е. не столько к аудитории, сколько к адресату и диалогу с ним.

Интерес к исследованию выражения диалогичности медиасферы поддерживается разными причинами: с одной стороны, диалогичность выступает не только как конструктивное свойство текста или способ организации материалов, например, на газетной полосе, но и как свойство смысловой организации всей медийной коммуникации. С другой стороны – в связи с усиливающимся влиянием диалогической в своей основе разговорной речи на смысловую и формальную организацию медиатекстов. Лишь при условии признания диалогичности их онтологическим признаком можно определить специфику речевого поведения в журналистике, лишь такой подход позволяет обнаружить принципиально диалогическую природу продуцирования медиатекстов, наконец, лишь при таком подходе вскрывается природа межтекстовых связей в этой сфере.

Чтобы понять сущность диалогичности в медиа, надо проанализировать экстралингвистические факторы ее формирования: роль массмедиа в формировании общественного диалога и векторы коммуникативного взаимодействия, коммуникативные роли автора и характер отношений с адресатом, диалогичность авторского замысла в данном типе творческой деятельности и структуру «гипотезы адресата» (М. М. Бахтин).

Авторский замысел в журналистике, как и всякая гуманитарная мысль, направлен «на чужие мысли, смыслы, значения, и т. п., реализованные только в виде текста», поскольку в медиа, как ни в какой, пожалуй, другой сфере, всякий «предмет речи говорящего… не впервые становится предметом речи в данном высказывании, и данный говорящий не первый говорит о нем. Предмет, так сказать, уже оговорен, оспорен, освещен и оценен по-разному, на нем скрещиваются, сходятся и расходятся разные точки зрения, мировоззрения, направления». Формы того, как «скрещиваются, сходятся и расходятся разные точки зрения, мировоззрения, направления»[229]229
  Бахтин М. М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук.
  М., Азбука, 2000. С. 300.


[Закрыть], различны: уточнение, дополнение сообщения, ответ на вопрос, угроза в ответ на провокацию, согласие, возражение, спор, комплимент, обличение и т. п. Обратившись к ежедневной журналистской речевой практике, обнаруживаем огромное число типовых форм и видов «скрещения текстов».

Благодаря развитию новых средств массовой коммуникации возможности с их помощью включаться в процесс создания текстов для огромного числа пользователей: блогеров, политиков, публичных и непубличных персон – значительно расширились. Их отдельные высказывания и иллюстрации становятся поводом для появления ответных реагирующих сообщений на новостных лентах. Трансформация современной медийной коммуникации привела к тому, что в современной журналистике значительное место стали занимать не новости-события, а новости-высказывания, что неизбежно в речевой практике СМИ «усилило позиции» диалогичности и роль адресата, который может быстро сменить позицию в коммуникации, став адресантом.

В условиях всеобщего доступа к средствам коммуникации острую реакцию большого числа пользователей, которая проявляется в большом числе ответных, эмоционально реагирующих комментариях того или иного сообщения, чьего-то коммуникативного поступка, называют коммуникативным взрывом. Именно в таких условиях появился в русском языке метафорический фразеологизм «сеть взорвалась», выражающий ответную реакцию пользователей на провокационный коммуникативный посыл. В этих условиях функционирует сегодня журналистика, отвечая, остро реагируя на особенно провокационные, «взрывные» сообщения, появляющиеся на новостных лентах или в сети, учитывая новую активность адресата.

Появляясь в ответ на предыдущее высказывание, медиатекст далее строится как диалог с другим, так что журналистская речь немыслима без активной позиции адресата в творческом процессе. Редактор журнала «Итоги» С. Б. Пархоменко говорит об этом так: «На вопрос, для кого я работаю, могу ответить: “Для двадцати человек, имена которых сейчас могу написать в столбик. Я знаю этих людей, представляю их реакцию на все вокруг и примерно соотношу то, что мы делаем, с тем, как они на это отреагируют. Я пытаюсь понять: им такое вот понравится или нет? Они руку мне подадут при встрече после такой публикации или нет? Что они противопоставят написанному нами на сей счет?”»[230]230
  Пресса в обществе (1959–2000). Оценки журналистов и социологов. Документы. М., 2000. С. 393.


[Закрыть]. В высказывании подчеркнем важную идею: журналист в творческом процессе моделирует возможные реакции читателей на текст, учитывает их при создании текста и принимает во внимание то, что адресат может противопоставить написанному им. Создатель текста массовой коммуникации не только и не столько учитывает адекватные реакции, сколько предупреждает возникновение противоположных тем, которые автор предполагает вызвать.

Медиалингвистика разрабатывает понятие адресата, во-первых, в рамках общей концепции диалогичности медиатекста как его онтологического свойства[231]231
  Дускаева Л. Р. Газетные речевые жанры в аспекте диалогичности. Пермь, 2003.


[Закрыть]. Во-вторых, изучается речевое воплощение в медиатексте авторских представлений о гипотетическом реципиенте (читателе, слушателе, зрителе) медиапроизведения, исследуется влияние на текстопроизводство в медиа этого авторского представления (гипотезы адресата по М. М. Бахтину). «Гипотеза адресата – это моделируемая смысловая позиция будущего реципиента сообщения, на которую ориентируется автор при написании текста и которой определяются многие речевые свойства медиатекстов. Гипотеза адресата строится, исходя из совокупности гипотетических свойств: когнитивных (тематические и др. запросы, уровень образования, степень осведомленности в предмете речи и т. п.), волитивных (степень соц. активности, соц. статус и т. п.), эмотивных (возраст, пол, уровень образованности аудитории)»[232]232
  Дускаева Л. Р. Диалогичность // Медиалингвистика в терминах и понятиях: словарь-справочник / под ред. Л. Р. Дускаевой; редколл.: В. В. Васильева, Ю. М. Коняева, А. А. Малышев, Т. Ю. Редькина. М., 2018. С. 33.


[Закрыть].

В гипотезе адресата выделяются когнитивный, эмоциональный и волевой аспекты – так многопланово журналист воспринимает этот образ своей аудитории, образ адресата. Воздействие при информировании, оценке и побуждении осуществляется как предвосхищение ответа адресата на когнитивное, эмоционально-оценочное, поведенческое воздействие. При сообщении фактологической информации учитывается возможность ее непонимания (например, из-за ее неполноты), сомнения в ее достоверности, отсутствия интереса к ней, затруднения в восприятии. Журналист старается управлять ходом восприятия текста читателем, акцентируя важные стороны сообщения, контролируя плотность информирования в тексте, при необходимости вовлекая игровые элементы для установления устойчивого коммуникативного контакта с читателем, используя с этой целью визуальные средства, активизирующие воображение и снижающие информационную плотность изложения.

При передаче своего мнения журналист принимает во внимание возможное несогласие другого с высказанными оценками, отторжение от них, их неприятие. Стремясь выработать общее с адресатом мнение о предмете речи, автор солидаризуется со всем своим и противопоставляет свои идеи чужим. Подтверждение своей идеи осуществляет в напряженно эмоциональной, порою запальчивой манере, что только и может стимулировать нужный для персуазивного общения эмоциональный отклик. Этому способствует выражение уверенности в правоте своей позиции. Необходимая для аргументирующего воздействия активизация познавательной деятельности адресата вызывается организацией автором сопереживания, привлечением образных средств. Свойство речевого воздействия, при котором каждая идея рассматривается как контридея в споре с гипотетическим оппонентом, подмечено в теоретико-журналистских работах, а также дискурсологических и риторических исследованиях.

Излагая прескриптивную информацию, журналист учитывает, какому именно адресату ее направляет: в какой степени выполнение действий, к которым побуждает автор, зависит от адресата: степень императивности посыла волеизъявления тем выше, чем шире возможности выполнить его у адресата. Сегодня созданы все технологические условия для публичного вступления адресата в диалог с адресантом (автором), поэтому последнему необходимо предупреждать возможное несогласие с предлагаемой читателю моделью действий, отвержение, невыполнение этих действий. Автор обосновывает свою позицию, убеждает адресата в ее правильности иногда в жесткой, логизированной форме, иногда в остро полемической, эмоциональной, страстной манере. Нередко эта «манера», заданная автором стилистика подхватывается адресатом, таким образом авторский текст разворачивается в комментариях, «дописывается» адресатами.

В журналистском тексте отражается взаимодействие социальных сил, для этого сопоставляются, дополняются и уточняются их смысловые позиции, а авторская позиция отстаивается в полемике с оппонентами, среди которых активную позицию, как уже отмечалось, может занимать адресат. Позиция адресата-оппонента в медиатексте может выражаться риторическим вопросом-возражением:

Кто-то в России наверняка отреагирует на это так: ну что плохого в таких действиях американцев? Они лишь констатировали очевидное. Государственные институты действительно работают в России не просто плохо, а очень плохо. Тому, что за них работу выполняют другие, надо только радоваться! Ответ, однако, дается развернуто: Мне подобный подход кажется изначально сомнительным, если не сказать ущербным… Внутри США неукоснительно соблюдается принцип разделения властей. Ни президенту, ни конгрессу и в голову не придет пытаться подменить собою судебную власть. Но в случае с принятием «закона Магнитского» конгресс почему-то выступил и в роли прокурора, и в роли судьи, и в своей собственной ипостаси…. (МК. 29.05.2013).

Возражение оппоненту звучит даже запальчиво, благодаря использованию полисиндетона, фразеологизма, в целом разговорной окраске изложения и активному использованию всех средств противопоставления и сопоставления (ни… ни, не придет пытаться), оценка позиции (сомнительна, ущербна).

Дискуссионный тонус в диалоге адресант – адресат усиливается и в результате использования такого построения публицистических текстов, которое традиционно для журналистики. Адресат в таком тексте представлен обобщенно, вторым «Я» журналиста, когда демонстрируемый читателям внутренний диалог отражает его размышления над проблемами социального бытия (образуется диалогичность формы, которую условно можно обозначить так: «Я[233]233
  СтюфляеваМ. И. Образные ресурсы публицистики. М., 1982. С. 86.


[Закрыть] – Я[234]234
  Она же. Поэтика публицистики. Воронеж, 1975. С. 84.


[Закрыть] = ВЫ», где оба участника коммуникации представлены как личности):

Давно не могу понять: откуда у многих моих соотечественников, особенно у тех, кто мелькает на телеэкранах, такая патологическая любовь к чужим диктаторам (будто собственного трагического опыта нам мало)?Почему они выступают от имени других народов с требованием защитить чужой народ в облике чужого вождя? Не забуду ту истерику, которая поднялась в России… Во время войны приезжаю в Югославию, встречаюсь с десятками людей и понимаю: люди, живущие там, не особенно хотят, чтобы мы защитили их Милошевича. Саддам Хусейн – это второй урок для нас за последние несколько лет (Новая газета. 14–16.04.03).

Как справедливо замечает М. И. Стюфляева, «воображаемый читатель – в то же время alter ego самого автора»[233]233
  СтюфляеваМ. И. Образные ресурсы публицистики. М., 1982. С. 86.


[Закрыть], а «внутренний мир автора правомерен как предмет изображения, если он является вместилищем социального опыта, средоточием острых проблем современности»[234]234
  Она же. Поэтика публицистики. Воронеж, 1975. С. 84.


[Закрыть]. Автор, создавая текст, не просто следует логике описываемых событий, но стремится строить свой материал так, чтобы каждая последующая мысль являлась бы ответом на прогнозируемое отношение «Я[234]234
  Она же. Поэтика публицистики. Воронеж, 1975. С. 84.


[Закрыть]» (предполагаемый адресат) к тому, что высказало «Я[233]233
  СтюфляеваМ. И. Образные ресурсы публицистики. М., 1982. С. 86.


[Закрыть]», к предыдущей мысли. В условиях интерактивных медиа потенциальный адресат превращается в реального собеседника, поэтому многие современные медиатексты строятся как внутренний диалог, в котором рассуждающий как бы раздваивается на «высказывающего» и «оценивающего», ищет аргументы «за» и «против»:

Возможно, я ошибаюсь. Но мне кажется, что у меня есть ответ на этот вопрос (МК. 29.05–05.06.2013).

Не случайно в журналистских текстах воспроизводится не столько логика доказательства, сколько «история доказательства», то есть последовательность возникающих в процессе мыслительной деятельности предположений, сомнений, переплетений чувств, возможных ошибок в оценках, заключениях. Известный публицист Е. Богат по этому поводу писал: «Саморазвитие мысли, сам процесс поиска истины – с сомнениями, ошибками, наивными гипотезами, озарениями, которые через минуту кажутся смешными, ложными шагами и начальными очными догадками… становится одним из первых планов повествования. Читатель видит ту руду, из которой при нем же добывают “граммы радия”» (курсив наш – авт.)[235]235
  Богат Е. Хорошо роет старый крот // Журналист. 1967. № 3.


[Закрыть]. Публицист пишет о том, как он, обнажая ход своей мысли, оценивает то, что им же прежде высказывалось, с чем-то соглашается, что-то отвергает. Говорит о результатах использования такого приема: «Тонкий и сложный механизм исследования закрыт не непроницаемым металлом, а стеклом. Для чего это нужно? А для того, чтобы читатель тоже ощущал себя исследователем и истина, добытая с трудом, была бы общественным выводом из его личного духовного и нравственного опыта. Бесконечно важно для публицистики, с ее откровенной тенденциозностью, чтобы читателю не казалось, что ему навязывают что-то насильно, а, напротив, сам он чувствовал себя в конце повествования умнее автора и “навязывал” автору то, чего “лукавый”публицист и добивался» (курсив наш – авт.)[236]236
  Там же.


[Закрыть].