Текст книги "Личность в координатах медиа"

Журналист делится впечатлениями о том, как возникали в его сознании вопросы и как он на них отвечал, объясняет, чем руководствовался при выборе из альтернативных гипотез, высказывает сомнения в правильности сделанного выбора, рассказывает о том, как проходила проверка прежде выдвинутых предположений, тем самым ненавязчиво достигая взаимопонимания с читателем:

Конечно, можно срежиссировать показательные поимки одного-двух злодеев (такое в нынешней России возможно), но едва ли это изменит фон нарастающего общественного недовольства. Выходит, «чеченская карта» – уже не козырь (Новая газета. 21–23.07.2003).

В приведенном фрагменте, представляющем диалогическое единство, выражена лишь одна смысловая позиция – автора. Эта часть единства является ответной на воображаемую стимулирующую реплику адресата, поскольку она начата вводным словом конечно, имеющим семантику согласия. Ответ автора состоит из двух частей. Первая часть выражает согласие со стимулирующей смысловой позицией. Помимо вводного слова, в формировании семантики согласия этой части участвуют конструкции с модальными словами в основной и дополнительной (вставной) частях высказывания. Эта часть как бы воспроизводит те моменты смысловой позиции предполагаемого оппонента (они переданы иронично-оценочными инфинитивом срежиссировать и словосочетанием показательные поимки), с которыми журналист соглашается. Вторая часть заключает в себе отрицание тех моментов, с которыми журналист согласиться не может. Несогласие передано противительным союзом но и частицами едва ли, не. Таким образом, свернутое диалогическое единство выражается с помощью средств, образующих модальную рамку согласия или возражения: а) передачи лишь одной смысловой позиции (авторской) специальными языковыми средствами; б) введения второй позиции – адресата.

Наличие указанных форм диалогичности определяет специфику публицистического общения, для которого важна не только адресованность, но и ответность.

Особую роль играет феномен интертекстуальности, который невозможен при условии несовпадения фоновых знаний адресанта и адресата. Поэтому современный автор, вводя в собственный текст элементы прецедентных текстов, рассчитывает на такого адресата, который с ними знаком, то есть автор представляет адресата как конкретную личность. В журналистских текстах последних лет цитирование выступает в качестве средства формирования языковой игры. При этом существенно возросла частота использования деформации прецедентных текстов с помощью приемов цитирования: аллюзий, реминисценций, ссылок, парафраз, пародий, которые способствуют формированию у адресата дополнительных ассоциаций. Объекты цитирования – научная литература, художественная литература, официальные документы, сакральные тексты и т. д. «Цитатное письмо» – традиция постмодернистской поэтики, активно используясь в разных формах словесности, формирует фигуры интертекста[237]237
  Сметанина С. И. Медиатекст в системе культуры. СПб., 2004.


[Закрыть]. «Игра» с прецедентными текстами стала важной чертой выражения диалогичности и в современных публицистических текстах, рассчитанных на своего адресата.

В результате использования приемов полемичности и цитатного письма журналистские выступления наполняются множеством голосов, а их речевая структура приобретает многослойность, отражающую полифонизм, смысловые позиции «третьих» лиц вступают в разные отношения с авторской позицией и учитывают особенности адресата.

Таким образом, диалог – это первичная и основная форма общения в журналистике, а диалогичность – основа всей организации информационного взаимодействия в журналистике, поскольку всякое средство массовой информации, тексты, которые его составляют, рождаются во взаимодействии творческих смысловых позиций: автора, фотографа, карикатуриста, веб-дизайнера, редактора, а также адресата.

Диалогичность письменной публицистической речи, включая журналистскую, – это выраженность в речевой структуре текстов взаимодействия смысловых позиций, а именно связи между информирующим, оценочным и побудительным стимулированием и соответствующим реагированием: пониманием сообщения, выработкой новых оценок и ответом на побуждение.

В ходе создания текста автор-журналист реализует свои цели и задачи: осведомление о фактах, событиях, явлениях социальной жизни; обоснование своей позиции; придания авторитетности и достоверности авторским заявлениям. Для реализации этих целей журналист вовлекает «третьи» лица, которые могут быть представлены в тексте либо конкретно – как тот или иной политик, общественный деятель, герой публикации, либо обобщенно – как та или иная точка зрения, другие средства массовой информации, политическое течение, партия, социальная группа, социальные институты. Однако важно, что взаимодействие с «третьим», более информированным лицом, осуществляется для осведомления «второго» лица – адресата. Таким образом, диалогичность, возникающая в непосредственном диалоге между двумя и более лицами, «двунаправленна», и журналистская речь «многослойна»: автор выражает в ней не только свою позицию, но и прямое или косвенное взаимодействие с чужими позициями.

4.2. Речевые способы выражения коммуникативного «противодействия» автора адресату

Стремясь к эффективному взаимодействию с читателем, публицист принимает во внимание не только когнитивные характеристики смысловой позиции адресата (типы информационных запросов, которые принято удовлетворять, неосведомленность в предмете речи, иные представления о предмете речи, иную оценку предмета речи, иные взгляды на необходимые социальные действия, степень осведомленности адресата о предмете речи, возможное затруднение при восприятии информации разных типов), но и – что особенно важно – исключительную активность эмоциональных и поведенческих проявлений. Учет последних в речевой структуре текста определяется социальным и коммуникативным статусом гипотетического адресата, степенью гипотетической готовности адресата к активности. В зависимости от концепции адресата каждое СМИ подбирает свой «стилистический» путь к сердцу читателя. В значительной степени различается стилистика деловых и массовых СМИ, поскольку у них различается концепция адресата.

Если запрос адресата представляет собой вопросы (что, где, с кем, как и почему произошло и происходит, что настораживает в данный момент, к каким переменам это ведет, о чем интересном говорят, что новое зарождается?), то адресант не только сообщает новость, но и стремится установить контакт с аудиторией, активизируя ее мысль, выделяя для нее самое важное, интересное, делясь пережитыми при своем знакомстве с новостью чувствами. Однако важно отметить, что степень выраженности эмоциональности в разных типах СМИ различна, и обусловлена она прежде всего особенностями адресата, который воспринимается автором текста как личность, способная активно участвовать в диалоге. В деловых СМИ, рассчитанных на деловой круг читателей, очень высокая информационная плотность, тогда как эмоциональность сообщений элиминируется. В массовых СМИ, рассчитанных на самый широкий круг читателей, наоборот, эмоциональность порою граничит с эпатажностью, тогда как информационная плотность остается невысокой.

Если для адресата важна и интересна оценка предмета речи (Что ценного и плохого вокруг нас? Кто виноват в несовершенстве отдельных сторон мира?), значит, журналист, подбирая не только рациональные доводы, но и эмоциональные, стремится вовлечь адресата в сопереживание. Однако соотношение рациональной и эмоциональной аргументации различны в разных типах СМИ, поскольку они так же учитывают тип потенциального адресата.

Когда адресат в коммуникации формулирует запрос на предложение действия (что делать?), ответ адресанта представляет собой обоснование необходимости выполнения этого действия, а порою принимает формы увещевания. Учитывая разнообразные коммуникативные потребности адресата, автор, принимая их во внимание, стремится «упаковать» сообщение в соответствующем виде, а следовательно, скорректировать форму «подачи» смысловой позиции, добавляет к сообщению «краски», размещая рядом с текстом фотографии, пристраивая к возможностям аудитории графическое оформление текста.

Таким образом, гипотезу адресата составляют когнитивный, эмоциональный и поведенческий аспекты.

В таблице 1 обобщенно показано, каким образом адресант «отвечает» на гипотетическое воздействие адресата.

Таблица 1

Влияние гипотезы адресата на авторский замысел и его реализацию в тексте

Понятие «смысловой позиции» (модели коммуникативных запросов) адресата в журналистике значительно многограннее, чем в других сферах общения, поскольку включает по крайней мере когнитивный, эмоциональный, поведенческий аспекты.

4.3. Интерпретирующая текстовая деятельность адресата

В медиалингвистическом исследовании массмедийного текста идет поиск ответов на вопросы, почему, для чего и как эти тексты создаются. Изучение текстовой деятельности, в принципе, исходит из «презумпции говорящего» как инициатора и исполнителя текста. Рассматривая адресата как личность, живущую и действующую в координатах массмедиа, мы ставим вопрос: как читаются тексты, а еще раньше – почему и для чего они читаются? Эти вопросы напрямую связаны с пониманием, которое мы покажем как интерпретирующую текстовую деятельность адресата, реализованную в интернет-комментарии (в письменном высказывании) и в комической ответности (в интернет-меме)[238]238
  Материал главы подготовлен при поддержке гранта РНФ «Комическое как коммуникативный ресурс в цифровой новостной среде» (19-18-000530).


[Закрыть].

В основе предложенного в настоящей главе подхода лежат понятия, разрабатываемые в медиалингвистике, и теоретические постулаты, принятые сегодня в гуманитаристике, с применением деривационного метода исследования на текстовом уровне (выявление механизмов текстообразования).

Постулат первый. В СМИ мы имеем дело с медиатекстом – сложным поликодовым феноменом, понимание которого обеспечивается целым комплексом когнитивных механизмов, от процессов понимания вербальной составляющей текста, базирующихся на концепции специфики индивидуального лексикона[239]239
  См., напр.: Залевская А. А. Слово в лексиконе человека: психолингвистическое исследование. Воронеж, 1990.


[Закрыть], через «совмещение понятого в языковом отношении текста со знаниями о мире»[240]240
  Кубрякова Е. С. Текст – проблемы понимания и интерпретации // Семантика целого текста / отв. ред. А. П. Василевич. М., 1987.


[Закрыть] до осмысления чувственного переживания визуальных и аудиальных знаков, презентирующих медиатекст.

Постулат второй. Интерпретация – есть текстовая деятельность по переконструированию исходного (понимаемого) текста[241]241
  Мурзин Л. Н. Текст как интерпретация текста // Отбор и организация текстового материала в системе профессионально ориентированного обучения / редкол.: Т. С. Серова (гл. ред.) и др. Пермь, 1985.


[Закрыть]; известно, что в ходе восприятия чужого текста человек создает свой текст, во многом нетождественный воспринимаемому[242]242
  Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 13, 284.


[Закрыть]. Как замечает В. З. Демьянков, перефразируя Э. Д. Хирша: «текст – только повод для пикника, на который автор приносит слова, а его читатели – значения слов»[243]243
  Демьянков В. З. Трансфер идей герменевтики в когнитивную лингвистику // Вопросы когнитивной лингвистики. 2018. № 4. С. 5–14. DOI: 10. 20916/1812-3228-2018-4-5-14.


[Закрыть]. Поскольку текст представляет собой «структурированную целостность, которая всегда может быть образована несколькими различными способами»[244]244
  Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1995. С. 8.


[Закрыть], в самом этом переконструировании и заключается, по-видимому, существование текста, его жизнь, по словам Ю. М. Лотмана, во «множестве прочтений». Динамическая природа текста проявляется и в том, что его конструкция подвижна, а не зацементирована авторской мыслью или замыслом. Текст приходит в движение, по сути, начинает жить всякий раз, когда к нему обращается человек. Но и человек приводится в движение текстом. Настоящий текст тем и отличается от поддельного, что всегда оставляет место для читателя, предоставляет человеку пространство, которое может быть заселено им самим.

Постулат третий. Понимание представляет собой интерпретирующую деятельность: «Понимание – оценка результата интерпретации или ее хода, воплощенная по-разному в зависимости от личностных характеристик интерпретатора. Так, Я понял, что вы хотите сказать можно перифразировать следующим образом: “Моя интерпретация вашей речи совпадает с вашей интерпретацией вашей собственной речи”, “Моя интерпретация совпадает с замыслом, возможно, неудачно воплощенным в вашей речи” и т. п. Естественно, что языковые аспекты интерпретации не исчерпывают понимания в целом»[245]245
  Демьянков В. З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования / под ред. М. Н. Володиной. М., 2003. С. 123.


[Закрыть]. Е. Г. Беляевская называет интерпретацию «декодированием текста» и обозначает ее как «реконструкцию содержания сообщения и сопряженную с этим реконструкцию авторского замысла», причем интерпретатор оценивает высказывание с точки зрения истинности/ложности, соглашается или не соглашается с автором, а также «может обратить внимание на некоторые важные для себя моменты, посчитав другие моменты менее значимыми»[246]246
  Беляевская Е. Г. Дискурсивная интерпретация и реинтерпретация знаний о мире в языке // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Гуманитарные науки. 2016. № 19(758). С. 21.


[Закрыть]. В когнитивно-лингвистическом исследовании М. И. Киосе предпринята попытка определить успешность интерпретации письменного текста на материале решения частной проблемы, а именно – при восприятии такой внутритекстовой кореференции, как использование непрямого окказионального наименования. Успешность интерпретации проверялась с помощью триангуляционного метода параметрического анализа, при котором взаимной верификации подвергаются факторы салиентности, синхронизации и параметрического резонанса[247]247
  Киосе М. И. Факторы успешной интерпретации кореферентных непрямых номинаций: когнитивный анализ – статистика – эксперимент // Вопросы когнитивной лингвистики. 2018. № 3. С. 16–26.


[Закрыть]. Приемы объективного измерения успешности интерпретации, несомненно, способствуют продвижению в выработке способов оценки успешности интерпретации целого текста.

Текстовая деятельность в любой области может быть условно разделена на два этапа: предтекстовый – этап, формирующий мотив деятельности, и собственно текстовый – этап создания, производства текстового продукта. Предтекстовый этап интерпретации (этап формирования мотива чтения) базируется, на наш взгляд, на своеобразной триаде включения в коммуникацию: интерес, опора на известное, ожидание нового.

Интерес к чужому тексту возникает, как правило, в том случае, когда для нас очевидна его актуальность, а это значит, что обращению к тексту предшествовало его ожидание, и «к моменту интерпретации мы уже подготовлены как текстом до данного высказывания, так и опытом общения с говорящим и с его метафорами»[248]248
  Демьянков В. З. Понимание как интерпретирующая деятельность // Вопросы языкознания. 1983. № 6. С. 63.


[Закрыть]. О том, что для понимания в принципе важно, чтобы слушающий был равен говорящему по силе намерения, пишет О. Розеншток-Хюсси, выстраивая свою «грамматику слушающего»: «Молчанию, которое предшествует речи, мы можем поставить в соответствие ожидание, которое должно предшествовать факту слушания»[249]249
  Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М., 1994. С. 153.


[Закрыть]. Всякий интерес основан на том, что нам пока еще неясно в предмете, этот интерес может быть представлен в форме вопроса, который означает выход за пределы известного[250]250
  Берков В. Ф. Вопрос как форма мысли. Минск, 1972. С. 62.


[Закрыть], но с обязательной опорой на то, что известно. Второй элемент триады, опора на известное, связан с необходимой для человека верой в свои возможности, убежденностью в наличности своего знания и его (знания) ценности (без опоры на известное невозможно понимание текста уже на чисто языковом, обеспеченном лингвистической компетенцией уровне). Вычитывая в тексте то, что нас интересует, мы, по сути дела, «вычитываем себя», поскольку ищем в тексте в первую очередь то, что «уже и-так-знали» (сформулированное М. К. Мамардашвили[251]251
  Мамардашвили М. К. Эстетика мышления. М., 2001. С. 222 и др.


[Закрыть] по отношению к мышлению человека вообще, такое «уже-знание» особенно ярко проявляет себя в медийно опосредованной сфере), ищем то, что подтверждает наши предположения о предмете. В герменевтике как искусстве интерпретации одной из процедур понимания смысла текста является установление связей этого текста с обыденной коммуникацией, и «понимание как процедура «узнавания», противопоставляемая объяснению, предстает тогда как корректировка предпонимания»[252]252
  Демьянков В. З. Трансфер идей герменевтики в когнитивную лингвистику // Вопросы когнитивной лингвистики. 2018. № 4. С. 5–14. DOI: 10.20916/1812-3228-2018-4-5-14.


[Закрыть], причем предпонимание определяет перспективу и стратегию интерпретации.

Третьим элементом триады выступает ожидание нового, готовность к новому, потребность в этом новом, которое приведет к изменениям внутри нас. Возможность постижения этого нового через опору на уже известное, убежденность в необходимости всего этого для нас здесь и сейчас – это необходимые условия для создания «своего», пусть и мысленного, текста в процессе понимания текста «чужого». Без этого пред-текстового этапа возможна, на наш взгляд, лишь имитация понимания.

На собственно текстовом этапе интерпретации обнаруживаются специфические механизмы интерпретирующей текстовой деятельности, которые объясняют, как нам представляется, некоторые факты в понимании медиатекстов (на материале интерпретации художественных текстов они нами описаны[253]253
  Васильева В. В. Интерпретация как взаимодействие человека и текста // Текст: стереотип и творчество / ред. М. П. Котюрова. Пермь, 1998.


[Закрыть]). Важно подчеркнуть, что выявить и продемонстрировать эти механизмы возможно только в случае эксплицированной интерпретации, то есть при возможности сопоставления интерпретированного текста и текста, созданного на основе его понимания, как ответа на чужой текст, как объяснения чужого текста, как аргумента к чужому высказыванию и т. п.

К таким механизмам мы относим идентификацию, драматизацию и синхронизацию – процедуры, лежащие в основе переструктурирования чужого текста. Применительно к медийному дискурсу речевые сигналы этих механизмов мы находим в многочисленных читательских комментариях к медиатекстам. Опубликованные в сетевых версиях средств массовой информации, тексты-комментарии выступают, по сути дела, «озвученными интерпретациями», в которых проявляются следы самого процесса понимания.

Проиллюстрируем выделенные нами механизмы интерпретации комментариями подписчиков (в примерах – Ком.) блога Бориса Акунина «Любовь к истории». Размышления писателя на самые разные темы, публикуемые им на своем сайте, появляются и на страницах газет, получают «перепосты» на интернет-порталах. Мы обратились к просветительской статье Б. Акунина «Вот раньше были писатели», посвященной судьбе Александра Козачинского.

Акунин начинает рассказ о писателе так: «Вы, наверное, читали в детстве или не в детстве повесть “Зеленый фургон”, а если не читали, то наверняка смотрели какую-нибудь из экранизаций (их было две). Кто знаком с удивительной судьбой автора повести Александра Козачинского – можете дальше этот текст пропустить, ничего нового я вам не сообщу. А я вот только сейчас, роясь в фактуре 20-х годов, штудируя газетные отчеты “Из зала суда”, узнал, что это был за человек» (http:// borisakunin. livejournal.com/146456.html. 25 апр.).

Фрагменты текста Б. Акунина, к которым отсылает комментарий (важно: комментирующий не дает таких отсылок, обнаружить эти фрагменты – задача исследователя), и комментарии, вызывающие ответную текстовую реакцию подписчиков, назовем условно «базовым текстом» (в примерах – БТ).

Идентификация (в психологическом и социологическом смысле термина) – как процесс и потребность в самоотождествлении – является обязательным условием понимания, «ибо, только вообразив себя на месте другого, человек может догадаться о его внутреннем состоянии»[254]254
  Шибутани Т. Социальная психология. Пер. с анг. В. Б. Ольшанского. Ростов н/Д., 1989. С. 126.


[Закрыть]. Идентификация может принимать форму либо солидаризации читателя с участником события («я такой же»), либо антагонистического противостоянии («я не такой»).

БТ. Борис Акунин: Ничего нет легче, чем убедить человека заняться сочинительством. Как некогда в каждом кроманьонце жил художник, так в каждом современном человеке дремлет писатель. Когда человек начинает скучать, достаточно легкого толчка, чтобы писатель вырвался наружу.

Ком. Oadam. 2015-04-25: Вот мой бложик в ЖЖ служит неким сдерживающим фактором, позволяющим мне не превратится в очередного никудышного писателя. Этакое наркозамещение графомании.

Постановка себя в ситуацию, описанную в медиатексте, наполняется атрибутами реального существования, что вызывает к жизни еще один интерпретативный механизм, который мы условно называем драматизацией (термином, почерпнутым из дошкольной дидактики). М. М. Бахтин назвал слово «сценарием» события: «Живое понимание целостного смысла слова должно репродуцировать это событие взаимного отношения говорящих, как бы “разыграть” его»[255]255
  Бахтин под маской. Вып. 5 / под общ. ред. И. В. Пешкова. М., 1996. С. 75.


[Закрыть]. Драматизация – это некоторое внутреннее видение интерпретируемого текста как разворачивающегося действия. Как известно, в языке имеются вариантные средства для передачи одного содержания, при этом доказано, что содержание конструкций, оцениваемых как синонимичные, «не вполне одно и то же». Е. С. Кубрякова, в частности, отмечала, что намерения и оценки говорящих при восприятии, казалось бы, одинакового опыта (объекта и события, ситуации и процесса, явления и его признака) сильно расходятся: «Учитывая это, надо утверждать, что не только язык располагает вариантными возможностями представления одного содержания, но скорее, что существование альтернативных средств указанного типа помогает человеку сконцентрировать свое внимание (как и внимание слушающего) на разных деталях или обстоятельствах описываемого и обозначаемого»[256]256
  Кубрякова Е. С. Когнитивные аспекты процессов деривации // Фатическое поле языка / ред. В. А. Мишланов и др. Пермь, 1998. С. 47.


[Закрыть]. В тексте-интерпретации происходит своего рода дробление ситуации первичного текста и «наполнение» общих, порой абстрактных рассуждений базового текста теми действиями, которые, по мнению интерпретатора, могут или должны сопровождать описываемое событие. В данном случае мы не просто имеем дело с выбором иного по сравнению с базовым текстом средства для выражения сходного содержания, но можем обнаружить те аспекты этого содержания, которые особенно актуальны для интерпретатора и которые он, в силу особого к ним интереса, как бы наполняет реальной жизнью – «драматизирует» (инсценирует, разыгрывает) в создаваемом им тексте. Драматизация как принцип мыслительной инсценировки текста – это физическая схема события (ср. со схемой «физических действий роли» К. С. Станиславского[257]257
  Кристи Г., Прокофьев Вл. К. С. Станиславский о работе актера над ролью // Станиславский К. С. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. М., 1957. С. 48.


[Закрыть]).

БТ. Natali. 2015-04-25: Дом писателей в Харькове. Интересно, что квартиры распределяли по жребию, каждый тянул свою… судьбу <…> На 62 квартиры – 33 расстрелянных писателя, 2 покончили с собой, 13 – сослали в лагеря.

Ком. duneinparis. 2015-04-26: Да, посмотришь на список людей, проживавших в этом сравнительно небольшом доме, и как-то нехорошо делается, т. к. получается, что одних ночью увозили, другие потом заселялись. И так много лет. Как там теперь толстосумы живут, просто ума не приложу. Там же даже стены должны быть пропитаны до сих пор страхом.

В приведенном выше комментарии есть сигнал еще одного интерпретационного механизма, который мы назвали синхронизацией. В комментарии подписчика duneinparis читаем: «Как там теперь толстосумы живут, просто ума не приложу». Наполнение чужого текста своими, пусть и гипотетическими, предполагаемыми в данных обстоятельствах действиями происходит для читателя не только в пространстве описанного в тексте события, но и во времени, отстоящем от момента встречи читателя с текстом. Совместить свой и чужой текст во времени – это значит синхронизировать тексты. Синхронизация требует от интерпретатора смещения либо себя относительно событий текста, либо событий текста относительно себя.

БТ. Борис Акунин: Александр Козачинский, разумеется, вырос в Одессе – этот город-энерджайзер тогда выплеснул в литературу и искусство целый гейзер талантливых людей.

Ком. Mirosalv. 2015-04-25: Да, Одесса… Славный был город…

До 2 мая прошлого года, когда людей заживо там сожгли…

При восприятии и интерпретации исторических событий синхронизация проявляется в многочисленных аналогиях, концептуализирующих важные для человека моменты события.

ИТ. electro_magneto. 2015-04-25: Спасибо. Вторую экранизацию фильма я так ни разу и не посмотрел. Про первую и про книгу даже и не слышал прежде. Очень интересно. Вообще случайно натыкаясь на этот фильм по ТВ, я всегда его оставляю. Какие-то сладкие воспоминания из тех добрых лет, когда все было правильно, просто и понятно. Когда красные были нашими, а белые не нашими. А потом все сломалось. Оказалось, что и страна у нас плохая и живем мы не так. Тот же Харатьян, точно также играл уже в «Операции Кооперации». Коммунистов всех без разбору стали называть – дьяволами… Все их деяния стали называть злом. Очень долго мечтал, чтобы какой-нибудь уважаемый мной автор написал что-нибудь общепримиряющее, про не до конца омерзительных красных и не совсем идеальных белых.

Интересно, что выражение «Я бы на его (ее, вашем, их) месте…» эксплицирует все три механизма интерпретации – идентификацию, разыгрывание и синхронизацию, объединяя их в одном речевом действии. Корпус газетных текстов портала «Национальный корпус русского языка» (http://ruscorpora.ru/) на запрос «Я бы на * месте *» выдает 90 вхождений этого речевого оборота в тексты СМИ: почти в каждом третьем газетном тексте, обработанном системой, пишущий или его персонаж представляет себя на месте другого и предполагает определенные действия в определенных обстоятельствах.

Обратимся теперь к специфическому варианту интерпретирующей текстовой деятельности в условиях юмористически (комически) окрашенной коммуникации с использованием новых медийных форм – каналов мессенджеров.

Публикации в каналах мессенджера Telegram признаются «ответными образованиями» в силу реагирующего характера сообщений в них[258]258
  Медиалингвистика в терминах и понятиях: словарь-справочник / Под ред. Л. Р. Дускаевой. М., 2018. С. 396


[Закрыть]. Ответность в бахтинском понимании (как наличие следов предыдущих текстов в публикуемом посте) можно обнаружить, во-первых, по формальным признакам: автор публикации делает репост (копирует публикацию) стимулирующего текста и сопровождает ее ответом с семантикой согласия/несогласия. Во-вторых, ответность «вычисляется» по метатекстовым элементам – сигналам взаимодействия с другой смысловой позицией[259]259
  Дускаева Л. Р. Медиастилистика. Часть 2. 2019 (В печати).


[Закрыть]. Такими элементами могут выступать цитаты из речи оппонента, высказывания известных персон или мемы (текстовые, аудиальные и вербально-визуальные).

Будучи «оригинальным комическим интернет-жанром», «разновидностью прецедентных феноменов»[260]260
  Медиалингвистика в терминах и понятиях: словарь-справочник. с. 384–392.


[Закрыть], интернет-мем формирует особый тип реагирования на чужие высказывания, который можно назвать комической ответностью. Такая ответность, или оценочная рефлексия, демонстрирует креативность адресата, который в комическом ключе интерпретирует явления действительности или предшествовавшие тексты и создает свой текст, порой выходя за вербально-визуальные рамки, поскольку «мем – это не только текст, но и практика»[261]261
  Колозариди П. Мем о бесславии // Философско-литературный журнал «Логос». 2016. Том 26. № 6. С. 219–234.


[Закрыть].

Исследователи уже рассматривали особенности использования мема в политической коммуникации и предложили классификацию этих явлений[262]262
  Шомова С. А. Политический интернет-мем: сущность, специфика, разновидности // Бизнес. Общество. Власть. 2015. № 22. С. 28–41; Канашина С. В. Интернет-мем и политика // Политическая лингвистика. 2017. № 1(61). С. 69–73.


[Закрыть] и даже оценили роль мемов в процессе национальной идентификации[263]263
  Ding Z. The Internet Meme as a Rhetoric Discourse: Investigating Asian/Asian Americans’ Identity Negotiation. MA thesis. Bowling Green State University, 2015.


[Закрыть]. В контексте же изучения личности адресата в медиа важно понять, как предложенные нами процедуры идентификации, синхронизации и драматизации реализуются при использовании мемов.

Для анализа мы выбрали текстовые мемы (о типах мемов см. у Ю. В. Щуриной[264]264
  Щурина Ю. В. Интернет-мемы как феномен интернет-коммуникации // Научный диалог. 2012. № 3. С. 160–171.


[Закрыть]), используемые в международном медиадискурсе. Применяя политические мемы в своих официальных Telegram-каналах, российские СМИ эксплицируют интерпретацию – предлагают готовые интерпретационные рецепты, которые подписчик канала как следующий адресат в цепочке информирования волен принимать или не принимать.

При создании ответности в международном информировании идентифицирование коррелирует с выбором «своего» или «чужого» – онтологической оппозицией, неизбежно возникающей при взаимодействии двух государств как политических акторов. Иными словами, в Telegram-каналах мемы, как прецедентные феномены, актуализируют фоновые знания читателей, обеспечивают введение дополнительных смыслов, а в ситуации обсуждения международной повестки – помогают автору канала отразить в высказываниях смысловую позицию «своего» обобщенного политического субъекта и противопоставить ее «чужому». Текстовый мем в ситуации взаимодействия смысловых позиций применяется как фраза-концентрат, в которой замешены референциальная, диалогическая и иллокутивная составляющая «чужой» позиции[265]265
  Иванова Л. Ю. Речевая репрезентация межтекстовой диалогичности в медиадискурсе международных отношений. Дисс… канд. филол. наук. СПб, 2018. С. 26.


[Закрыть], окрашенные пародийностью, игрой. Краткое сообщение в ячейке Telegram-канала за счет прецедентного характера мема оказывается способным передать «одной строкой» обширный смысловой фон и выступить приглашением к прочтению полного варианта новости на основном сайте СМИ, что можно квалифицировать как средство построения вертикальных дискурсивных связей в цифровом новостном потоке и как идентифицирующую процедуру для читателя, который хочет утвердиться в поддержке «своей» смысловой позиции.

Обратимся к примерам. Текстовые мемы, возникшие в международном медиадискурсе (например, русский след, рашагейт, хайли лайкли, российское вмешательство) применяются в сообщениях Telegram-каналов русскоязычных СМИ. Они используются для лаконичного и меткого выражения реакции на новость, главным героем которой является политический оппонент или представитель противоположной смысловой позиции в дискурсе. Так, сообщение Telegram-канала BBC Россотрудничество объявило, что собирается спасать от «русофобии» студентов в Британии завершается фразой Хайли лайкли, это просто пиар ведомства (telegram. me/ bbcrussian 18. 04. 2018). Мем «хайли лайкли», отсылающий к высказыванию бывшего британского премьер-министра о высокой вероятности причастности России к отравлению перебежчика, выступает элементом формирования ироничной оценки, объект которой – российская официальная структура. Особенность возникшего здесь комизма состоит в использовании такого мема, который в русскоязычном дискурсе обычно направлен против обобщенного субъекта этого высказывания (Великобритании). Смена вектора порождает алогизм, который показывает идентификацию «от обратного», поскольку ирония, направленная против оппонента, базируется на самоиронии.

Расположение мема на временной оси позволяет в сообщении Telegram-канала осуществить процедуру синхронизации. Для адресата эта синхронизация в условиях международной повестки не только темпоральная, но и идеологическая. Например, мем «русский след» часто применяется в Telegram-канале RT и обычно нацелен на осмеяние предсказуемых действий или слов иностранных политиков и СМИ: Уж слишком долго во всей этой истории со сливом данных Facebook для кампании Трампа не было русского следа (telegram. me/ rt_russian. 21.03.2018); А то мы уже начали волноваться, что русский след не найдут (telegram. me/rt_russian. 08.04.2019); Мейнстрим уже нашел «русский след» в самоубийстве миллиардера Эпштейна (telegram. me/rt_russian.

11.08.2019). В данном случае алогизм как причина появления комической ответности порожден расхождением между тем, что сказано, и тем, что на самом деле имеется в виду. Читатель, уловивший смысл расхождения, заметит столкновение смысловых позиций. Примечательно, что на примере «русского следа» можно увидеть, как мем становится социальной практикой: из абстрактного дискурсивного образования он стал явлением маскарадно-материальным, когда канал RT организовал продажу кислотно-зеленых тапочек с надписью на подошве «Russian Trail». Адресат может синхронизироваться с RT через мем «русский след» в офлайне, восприняв предложенный ему вид комической ответности.

Драматизация с помощью мемов в Telegram-канале используется в высказываниях, направленных на высмеивание выступлений оппонента. Мем помогает эффективно и доступно «разыграть» ситуацию, поскольку в нем уже заложено распределение ролей. Так, становясь адресатом обвинений (как представитель обобщенной смысловой позиции), RT применением мема «российское вмешательство» выстраивает гипотетическое обвинения, окрашивая его иронией: