Текст книги "Экономические теории в пространстве и времени"

Conclusive Reflections upon present developments and Menger’s works in French

Was the revival of Austrian economic thought in Europe and in France, after the collapse of the Soviet bloc, favorable to a rediscovery of Menger’s economics? Since the so-called “socialist calculation debate” in the 1920s, later generations of Austrians supporting free-trade and decentralized markets claimed their allegiance to the Viennese founder. They had fought central planning and all kinds of socialism for a century. In the 1990s, it seemed Austrian revival and victory over planning were one and the same. A political pendulum had tipped the scales against planning at world-scale. Historical events seemed to weigh in more for the arguments of the Austrians.

What about scholarship? Works by Menger were reprinted. They were translated into Spanish and Portuguese, but not anew into English. A new agenda was adopted in Eastern European countries, pushed by and large by American-support. US academics had recipes flavored Midwest (or Deep South, if one thinks of Alabama, where the Mises Institute settled) and not Mitteleuropa. It developed there, as revolutions wiped Communist regimes away.

In France, however, the same obstacles remained as to the reception of Austrian ideas. The French academic milieu was reluctant, no course being taught in the Austrian perspective, except for a few universities in Paris and in the Southern parts (Aix-en-Provence). However, the intellectual Parisian circles, who traditionally lead the way in France, remained impavid and impervious to such ideas with French “libéraux” re-enacting traditions traceable to Say and nineteenth century authors like Bastiat, or lesser known characters like Charles Coquelin.

French mainstream economics was either Keynesian or Friedmanian, at times Chicagoan. This status-quo would be contested. Once again, like in the 1880s, there emerged in the 2000s a new school of younger French economists, once again from the École Normale Supérieure: among others, Thomas Piketty, Esther Duflo, Emmanuel Saez came from the 1990–1992 classes at the École, together with the author of this article. After they migrated to the US (although Piketty returned to France), they advocated pro-taxation policies in public economics and randomization schemes quite new over the Atlantic6565
  Albeit that was not necessarily the case in France, a country with a tradition of policies of heavy taxation.


[Закрыть]. In France, on the contrary, it was the introduction of Austrian ideas that seemed almost new. This implied the need to get back to roots dating more than a century back to set ideas on track into the French Academia. This required the immense effort to undertake at last the translations of Menger’s works, an endeavor awaited for since (at least) Rist’s clear call in 1909.

This is now done, from the Investigations in 1920 to the Principles in 2020. While France appears reluctant as usual to ideas of free economics, it is also the place where (like at the time of the 1938 Lippman Conference in Paris) one may discuss philosophical and economic issues6666
  Let the Review of Economic Philosophy be mentioned. It is published through the reference publishing company for philosophy “Librairie Philosophique Vrin”, located on Sorbonne square for ages.


[Закрыть]. It is also a place with a chance to acknowledge anew Austrian theories of economics science, upon the basis of the founding texts at last made available in French.

REFERENCES

Archival resources

– Duke University Perkins Library in the Rare Books and Archives: Menger Papers section.

– Hitotsubashi University, Center for the Western Literature in the Social Sciences: the full personal collection of Menger’s books

Audier, S. (2008). Le Colloque Lippmann: aux origines du néo-libéralisme. Lormont: Les Bords de l’Eau.

Campagnolo, G. (2006). “Only extremists make Sense”: Rothbard et l’école austro-américaine dans la dispute sur l’herméneutique. Lyons: ENS-Editions.

Campagnolo, G. (2008a). Carl Menger, Entre Aristote et Hayek: aux sources de l’économie moderne, Paris, CNRS Éditions.

Campagnolo, G. (2008b). Carl Menger. Discussed on the Basis of New Findings. Francfort/Main & Vienna, Peter Lang Verlag.

Campagnolo, G. (2008c). Carl Menger, lecteur des économistes libéraux français. Revue française d’économie, XXII/4, pp. 139–198.

Campagnolo, G. (2009). Origins of Menger’s Thought in French Liberal Economists. Review of Austrian Economics, 22 (1), 53–79.

Campagnolo, G. (2011). Recherches sur la méthode dans les sciences sociales et en économie politique en particulier, a full translation of the Untersuchungen über die Methode der Socialwissenschaften und der politischen Ökonomie insbesondere by Carl Menger introduced, annotated and commented. Paris: EHESS Editions.

Campagnolo, G. & Tosi, G. (2011). “L’origine de la monnaie: une relecture à partir de la traduction française de On the Origin of Money (1892). In G. Campagnolo (Ed.) Existe-t-il une doctrine Menger ? (pp. 203–237). Aix-en-Provence: Publications Universitaires de Provence.

Campagnolo, G. (2011c). Introduction in Campagnolo (ed.), Existe-t-il une doctrine Menger? Aux origines de la pensée économique autrichienne, Aix-en-Provence, Presses Universitaires de Provence (in French), pp. 5–34.

Campagnolo, G. (2020). Principes d’économie politique. a full translation of the Grundsätze der Volkswirtschaftslehre, Wien, 1871, Wilhelm Braumüller, by Carl Menger introduced, annotated, presented (pp. 25–258) and commented with the original manuscript annotations translated. Paris, Le Seuil, «Économie humaine ». Prefaced by Bertram Schefold.

Campagnolo, G. & Vivel, C. (2012). Before Schumpeter: forerunners of the theory of the entrepreneur in 1900s German political economy – Werner Sombart, Friedrich von Wieser. The European Journal of the History of Economic Thought, 19 (6), 909–944.

Fillieule, R. (2010). L’école autrichienne de pensée économique. Lille: Presses du Septentrion.

Gide, Ch. & Rist, Ch. (1909). Histoire des doctrines économiques. Paris: Dalloz.

Gloria-Palermo, S. (2014). L’école autrichienne d’économie. Paris: La Découverte.

Hagemann H., Nishizawa T. & Ikeda Y. (Eds.) (2010). Austrian Economics in Transition. From Carl Menger to Friedrich Hayek. London: Palgrave Macmillan.

Hayek, F. von. (1944). Road to Serfdom. London (1st ed.). Chicago: Chicago University Press (2nd ed.)

Magnan de Bornier, J. “Comparing Menger and Böhm-Bawerk on Capital Theory” in (Campagnolo 2008b). Рp. 217–232.

Menger, C. (1871). Grundsätze der Volkswirthschaftslehre. Vienna: Wilhelm Braumüler.

Menger, C. (1871/1951/1981). Principles of Economics (translated by J. Dingwall & B. Hoselitz). NY: New York University Press.

Menger, C. (1871/2020). Principes d’économie politique (translated by Gilles Campagnolo introduced, annotated, presented and commented with the original manuscript annotations translated). Paris, Le Seuil, «Économie humaine ». Prefaced by Bertram Schefold.

Menger, C. (1883). Untersuchungen über die Methode der Socialwissenschaften und der politischen Ökonomie insbesondere. Leipzig: Duncker & Hum-blot.

Menger, C. (1883/1963/1985). Investigations into the Method of the social sciences with special reference to economics (translated by J. Nock, edited by L. White). NY: New York University Press.

Menger, C. (1883/2011). Recherches sur la méthode dans les sciences sociales et en économie politique en particulier (a full translation of the Untersuchungen introduced, annotated and commented by Gilles Campagnolo). Paris: EHESS Editions.

Menger, C. (1892a). La monnaie mesure de valeur. Revue d’économie politique, 6, 159–175.

Menger, C. (1892a/2005). Money as Measure of Value (a full translation of Menger’s essay La monnaie mesure de valeur introduced, annotated and commented by Gilles Campagnolo). History of Political Economy, 37 (2), 233–261.

Menger, C. (1892b). On the Origin of Money, The Economic Journal, 2(6), 239–255.

Menger, C. (1892b/2011b). Sur l’origine de la monnaie (a full translation of Menger’s essay On the Origin of Money by G. Campagnolo). In G. Campagnolo (Ed.) Existe-t-il une doctrine Menger? (pp. 239–275). Aix-en-Provence: Publications Universitaires de Provence.

Rist, Ch. (1903). Un nouveau livre d’Anton Menger. Revue d’économie politique, 17, 888–912.

Rist, Ch. (1904). Économie optimiste et économie scientifique I. Revue de métaphysique et de morale, 12, 643–663.

Rist, Ch. (1907). Économie optimiste et économie scientifique II. Revue de métaphysique et de morale, 15, 596–619.

Vaughn, K. (1994). Austrian economics in America. The Migration of a Tradition. Cambridge, UK: Cambridge University Press.

Глава 5
Дебаты о протекционизме, академическая конкуренция и институционализация британской экономической науки

В.В. Арсланов

К числу устаревших направлений экономической мысли принято относить историческую школу, методология которой, по мнению ее критиков-неоклассиков, не отвечала критериям строгого научного анализа. Усомниться в этом дает основания малоизвестный эпизод британской политической жизни начала XX в. Рассматриваемая в главе дискуссия 1903 г. о связи науки и политики, вызванная расхождениями британских экономистов в вопросе научной обоснованности доктрины свободной торговли, демонстрирует влияние политических факторов на победу определенной концепции научности и помогает понять процесс маргинализации экономических теорий.

***

В субботний полдень 30 мая 1908 г. в Кембриджском университете началось заседание рабочей комиссии по выбору нового профессора кафедры политической экономии. Предстояло решить, кто станет преемником уходящего в отставку Альфреда Маршалла – одного из самых известных экономистов своего времени. В состав комиссии входили: министр иностранных дел, а в прошлом премьер-министр А. Бальфур (на заседании он не присутствовал по причине конфликта интересов, связанного с полемикой о тарифах), лорд Леонард Кортни, секретарь Министерства финансов в правительстве У. Гладстона и профессор политической экономии лондонского Университетского колледжа, экономисты Ф. Эджуорт, Дж. Н. Кейнс, Дж. Николсон, Р. Инглис Пэлгрейв, Э. Робертс, вице-канцлер Кембриджского университета (глава комиссии), У. Сорли, профессор моральной философии Кембриджского университета, В. Стентон, профессор богословия Кембриджского университета (Aslanbeigui, Oakes, 2015a). Согласно одному из претендентов на место Герберту Фоксвеллу, за его кандидатуру проголосовали трое из восьми выборщиков: Кейнс, Николсон и Пэлгрейв (Deane, 2001. Р. 251). Заседание было закрытым, и подробности не должны были предаваться огласке, поэтому соотношение голосов долгое время было известно историкам из единственного источника – письма Фоксвелла к его коллеге Кларе Коллет (Groenewegen, 1998. Р. 625). Результат заседания комиссии оказался неожиданным для многих членов экономического сообщества, особенно для Фоксвелла. Большинством голосов комиссия выбрала самого молодого соискателя – экономиста Артура Пигу, который также подписал манифест 1903 г.

По воспоминаниям одного из современников, Маршалл не скрывал своей радости по поводу избрания поддержанного им кандидата (ibid.). Объясняя в письме Фоксвеллу, написанном на следующий день после выборов, верность решения комиссии, Маршалл подчеркивал, что Пигу обладает всеми необходимыми качествами для укрепления престижа новой экономической специальности, еще не утвердившейся на равных правах с более традиционными дисциплинами, преподававшимися в Кембридже (ibid. Р. 626). Маршалл видел в молодом коллеге и воспитаннике подлинного продолжателя своего дела по институционализации и профессионализации экономической науки и, что было, возможно, важнее, понимающего толкователя и транслятора его идей, самого представления о предмете и методе экономики, которое Маршалл пропагандировал с начала 1880–х гг. и отражением которого стал курс подготовки экономистов в Кембриджском университете, основанный в 1903 г. И Маршалл во многом не ошибся: по мнению историков экономической мысли, благодаря назначению Пигу на кафедру политической экономии преподавание теоретической экономики в Англии в первой половине XX в. свелось главным образом к интерпретации маршалловых «Принципов» (Coats, 1968. Р. 228).

Фоксвелл получил информацию о ходе голосования, вероятно, от Николсона, и долгое время исследователи были склонны доверять его свидетельству (Deane, 2001. Р. 251). Однако из обнаруженного недавно биографами Пигу в архиве Кембриджского университета отчета следует, что решение комиссии было единогласным (Aslanbeigui, Oakes, 2015a. Р. 25). Тем не менее из другого источника – дневниковых записей Дж.Н. Кейнса – ясно, что на Николсона и Пэлгрейва оказывалось сильное давление, причем «агентом» Маршалла выступал его близкий друг, редактор «Economic Journal» Френсис Эджуорт, включенный в состав комиссии по его рекомендации лишь за пару месяцев до майского заседания (в отличие от других членов комиссии, которые которые состояли в ней многие годы. См.: (Groenewegen, 1995. Р. 624)). Эджуорт накануне голосования встречался с Кейнсом и гостившими у него Николсоном и Пэлгрейвом. Кроме того. С. Уэбб в недатированном письме к Эшли утверждал, что Маршалл был готов «свернуть небо и землю», только бы добиться избрания Пигу, а не Фоксвелла или Эшли, которые были более именитые и авторитетные ученые (Coats, 1968). Ряд современных историков склоняются к тому, что конфликт между Маршаллом и Фоксвеллом был прежде всего методологическим спором. Сам Фоксвелл был убежден в обратном. Он связывал вмешательство Маршалла в выборы прежде всего со скандалом вокруг «манифеста», публикации пятилетней давности: «Такова довольно дикая месть Маршалла за мое письмо в «Таймс» относительно нелепого манифеста профессоров» (ibid.). В 1903 г. 15 преподавателей экономики, включая Маршалла, а также членов комиссии Кортни, Николсона и Эджуорта, опубликовали в газете «Таймс» антипротекционистский манифест, направленный против кампании за введение тарифов на импортную продукцию и вызвавший критику ряда коллег, в том числе и Фоксвелла. В числе подписавших манифест экономистов был и Пигу.

Избрание Пигу стало поворотным моментом в длительной конкуренции двух основных направлений британской экономической науки рубежа XIX–XX столетий – «теоретического» и «эмпирического». Предыстория этого события связана не только с сугубо академическим «спором о методах», но и с общественной дискуссией по острому политическому вопросу, которая выявила серьезные разногласия внутри формировавшегося, по сути, сообщества ученых-экономистов. Чтобы лучше понять это, надо рассмотреть политический и интеллектуальный контексты британских дебатов о протекционизме.

Политический контекст дебатов о протекционизме

Дискуссия о защитных пошлинах и преференциях для британских колоний, обострившаяся весной 1903 г., связана с противостоянием министра по делам колоний Джозефа Чемберлена и канцлера казначейства (министра финансов) Чарльза Ритчи в кабинете Бальфура. Их спор, начавшийся как рабочие разногласия, быстро перерос в конфликт внутри правящей Консервативной партии, а затем и в общенациональные дебаты. Неожиданно резкие заявления Чемберлена в адрес его коллеги по кабинету, убежденного сторонника свободной торговли Ритчи, сделанные на встрече с избирателями в Бирмингеме, вызвали оживленную полемику в прессе, отразившую многообразие аргументов как за, так и против протекционистских мер. Сугубо частный вопрос экономической политики смог на несколько месяцев занять первые полосы ведущих периодических изданий. С одной стороны, широкой публике вопрос о том, стоит ли Великобритании вернуться к протекционизму, мог показаться далеким от повседневных проблем и искусственно выдвинутым амбициозным политиком Чемберленом, чтобы перехватить инициативу в Консервативной партии. С другой – резонанс, который вызвала критика со стороны Чемберлена фритредерского курса министра финансов Ритчи, свидетельствовал, что первый затронул болезненную тему. Она непосредственно касалась интересов многих английских предпринимателей и рабочих, занятых в тяжелой промышленности. На родине промышленной революции с беспокойством следили за бурным индустриальным ростом в Америке и Германии. При этом доля Великобритании в мировой промышленности снизилась с 46% в 1870 г. до 29% в 1905 г., а доля иностранной промышленности в британском импорте, напротив, выросла с 12,5% в 1860 г. до 25,4% в 1905 г. (Irwin, 1994. Р. 78). Имея за плечами опыт мэра Бирмингема, одного из крупнейших центров английской промышленности, Чемберлен знал, что между такими социальными проблемами, как бедность и рост преступности, и давлением зарубежной конкуренции на английскую промышленность существует прямая связь (Reisman, 1990. Р. 244). Помимо прочего на экономические и социальные мотивы кампании Чемберлена существенное влияние оказала англо-бурская война, закончившаяся в 1902 г. и обнажившая военно-организационные трудности Британской империи.

Противников Чемберлена, в свою очередь, беспокоило, что введение тарифов на иностранную продукцию в целях борьбы с демпингом приведет к росту цен и в целом отрицательно скажется на потребительском спросе, а также на конкурентоспособности британской промышленности. Особое неприятие у чиновников из Министерства финансов вызывала идея ввести налоги на продукты питания для стимулирования импорта из британских доминионов (в частности, Канады). Оппоненты протекционистов из финансового ведомства указывали в своих служебных записках, что для значительной части малообеспеченных граждан такая мера грозит обернуться серьезным ухудшением их материального положения (Coats, 1968. Р. 193). Премьер-министр Бальфур между тем занял выжидательную позицию и пытался найти компромисс между сторонами конфликта, чтобы не допустить открытого раскола правительства.

Помимо двух министров-оппонентов и премьер-министра в конфликте неявно участвовала еще одна сторона – чиновники казначейства, твердо придерживавшиеся тогда экономического либерализма. Речь идет, в частности, о постоянных секретарях казначейства Френсисе Моуэтте и Эдварде Гамильтоне и о секретаре Ритчи Теодоре Льюине Дэвисе (о нем см.: (Roseveare, 1969. Р. 179)). Эти люди не только готовили материалы для обоснования позиции Ритчи в споре о тарифах, но и вопреки правилам политического нейтралитета британских госслужащих побуждали своего начальника не уступать протекционистам и не подавать в отставку (Lipchitz, 1972. Р. 226). Моуэтт и Гамильтон были кадровыми бюрократами гладстонской эры и не сомневались в преимуществах свободной торговли, и в пылу полемики критически настроенные к Ритчи публицисты не упускали возможности упрекнуть администрацию ведомства в недопустимой для госслужащих тенденциозности (Coats, 1968. Р. 187). Следует отметить, что ряд сотрудников казначейства были выпускниками Кембриджского университета и, в принципе, могли выступить в роли посредников при установлении контакта Ритчи с Маршаллом (Lubenow, 1998. Р. 163).

Интеллектуальный контекст дебатов: споры о методе и научном статусе экономики

Спор о тарифах и преференциях для колоний, взбудораживший общественное мнение, совпал по времени с учреждением экономической специализации в Кембриджском университете – со сдачей экзамена Economics Tripos (Kadish, 1989). Создание новой специальности было давней мечтой Маршалла, которую он лелеял с начала своей деятельности в должности профессора политической экономии в 1885 г. Несмотря на растущее значение экономики в социально-политических дискуссиях и потребность в квалифицированных профессионалах, ни Кембридж (выпускником которого был Маршалл), ни Оксфорд (альма-матер Эджуорта и Эшли) не имели программ подготовки дипломированных экономистов. Курсы по экономике и по экономической истории читались в Кембридже в рамках специализаций по истории и «моральным наукам» (учрежденной в 1848 г. по инициативе логика и философа У. Хьюэлла), и выпускники, посещавшие их и писавшие по ним студенческие эссе, в целом имели представление о социально-экономических проблемах. К началу XX в., однако, в английском академическом сообществе укреплялось мнение, что в дебатах на подобные темы все решали идеологические пристрастия сторон, либо – при равенстве сил – участники полемики упирались в тупик. Все больше английских интеллектуалов считали, что для анализа сложных, многоаспектных экономических проблем недостаточно общего гуманитарного образования и логического мышления, а требуется специальная подготовка. Ее не могут заменить эрудиция и богатый опыт в бизнесе и государственном управлении. И только люди с такой подготовкой – профессиональные экономисты, а не дилетанты-памфлетисты и экономические обозреватели – способны предложить научно обоснованный ответ на ключевые для развития страны вопросы. Таким образом, в Великобритании, как и в других западных странах, появляется общественный запрос на планомерно подготовленных носителей экономического знания ((Coats, 1964); о противопоставлении экспертов и дилетантов как способе регулирования социально-политических дискуссий см.: (Raphael, 1996. S. 167)).

Университетские программы должны были стать механизмом сертификации экспертов-экономистов – людей, обладавших научным авторитетом в определенной области знания, подтвержденным, в свою очередь, признанными специалистами в этой сфере (экзаменаторами). Но как быть, когда сами экзаменаторы не получили специального экономического образования? Научный статус профессоров тех или иных дисциплин определялся репутацией в профессиональном сообществе; при этом статус самих научных сообществ зависел от их общественного имиджа и признания государством. Ключевым элементом формирования экономического сообщества было создание признанной на государственном уровне профессиональной ассоциации, в задачи которой входили именно артикуляция и применение критериев научности. Этот подход реализовывался посредством формулирования стандартов и выработки нормативов исследовательской, экспертной и педагогической работы, а практическое применение критериев предполагало, прежде всего, обсуждение недобросовестной или сомнительной работы коллег и санкционирование нарушений принятых принципов. Британская экономическая ассоциация как такой институт регулирования национального научного сообщества экономистов была создана в 1890 г., но признание государства (королевскую хартию) получила лишь в 1902 г., как раз незадолго до дебатов о тарифах.

Нелегко поверить, что в период расцвета Британской империи в этой стране не существовало соответствующего сообщества ученых, которые давали бы правительству компетентные рекомендации по хозяйственной политике6767
  В Германии, например, такая организация – Союз социальной политики – была основана в 1872 г. и стала моделью для подражания, в том числе для Американской экономической ассоциации, учрежденной в 1885 г. Показательно, что внимание членов Союза практически с самого начала сосредоточилось на взаимосвязи экономического развития и социального расслоения, а также на значении импортных пошлин для совершенствования промышленности и критике принципа невмешательства государства в экономику, которого в XIX в. придерживались многие непрофессиональные экономисты.


[Закрыть]. Маршалл стремился преодолеть это отставание, создав базу для формирования кадров профессиональных экономистов. Под профессионализмом он понимал опору исключительно на научные методы и на применение того, что сам называл «экономическим органоном», при анализе экономических процессов и явлений, а также ценностно-нейтральный подход к изучению реальности, т. е. беспристрастность, независимость от идеологических предпочтений и общественных симпатий. На смену эрудированным, но поверхностным знатокам, считал он, должны прийти истинные эксперты. Результатом усилий Маршалла и его сторонников и стало появление в Великобритании экономической науки, автономной в образовательном (создание университетского направления подготовки экономистов), организационном (учреждение Британской экономической ассоциации, независимой от Британской ассоциации содействия развитию науки) и медийном (основание периодического издания «Economic Journal» как печатного органа новой ассоциации) аспектах дисциплины (Tribe, 2005. Р. 137). «Economic Journal» последовательно пропагандировал идею деполитизации экономической теории, выдвинутую Маршаллом в его речи 1885 г. по случаю вступления в должность профессора политической экономии в Кембриджском университете. Издание четко отделяло экономическую науку от политико-экономической эссеистики, и к публикации принимались только статьи, содействовавшие развитию науки и приросту того, что редакторы считали объективным экономическим знанием. «Economic Journal» трансформировал структуру экономической публицистики, выводя статистические и историко-экономические исследования за пределы собственно экономической теории.

Между тем видение экономической науки как особой академической дисциплины со своим предметом исследования и своим набором аналитических инструментов («органоном»), изложенное Маршаллом в программной лекции и развитое им в «Принципах экономической теории» (1890 г.), разделялось в начале институционализации и формализации экономической науки в Великобритании далеко не всеми экономистами. Организационные инициативы Маршалла встретили критику и были расценены некоторыми представителями научного сообщества как попытка навязать исследователям и педагогам дедуктивно-математический метод анализа в качестве универсального средства решения экономических задач. Лейтмотивом оспаривания предлагаемой Маршаллом методологии было сомнение в правомерности применения подходов, выработанных на основе анализа ограниченного круга современных экономических сюжетов, для изучения всего многообразия общественных проблем, связанных так или иначе с производством и распределением. В наиболее резком виде контрдоводы, адресованные Маршаллу, сформулировал кембриджский экономист Уильям Каннингем. Он значительно упростил положения оппонента, и неудивительно, что последний был весьма задет и не оставил выпад без ответа. Маршалл вступил в полемику с Каннингемом и другими сторонниками «исторического метода». Дискуссия в итоге выявила отсутствие единства среди авторитетных ученых по таким фундаментальным понятиям, как цели и методы экономической науки, и поставила под вопрос саму идею учреждения новой академической дисциплины. И хотя английский «Methodenstreit», сочетавший элементы теоретической дискуссии с индивидуальным соперничеством главных протагонистов за примат в экономическом дискурсе, утих к концу 1890-х гг., его участники так и не пришли к согласию ни по одному из ключевых вопросов (Maloney, 1976. Р. 448). Как показали события 1903 г., достаточно было случайного повода, чтобы конфликт возобновился с новой силой.

Характерно, что одновременно с «Economic Journal» (редактором его стал ближайший союзник Маршалла в споре о методах Эджуорт) был учрежден ежеквартальный журнал «Economic Review», орган Христианского социального союза. Первый его номер вышел в январе 1891 г. Этот журнал, издававшийся до 1914 г., остался практически незамеченным для историков британской экономической мысли, хотя в нем публиковались видные экономисты, выражавшие точку зрения на методы и общественную роль экономики, альтернативную позиции Маршалла и его сторонников.

Было бы некорректно ассоциировать «Economic Review» только с экономистами Оксфордского университета, где работали его редакторы (Garnett, 2017. Р. 472; Kadish, Tribe, 1993. Р. 64), поскольку в издании печатались и ученые из других научных центров. Однако представление об экономике и ее общественной роли в Оксфорде действительно существенно отличалось от взглядов Маршалла, нацеленных на сциентизацию этой дисциплины. Для представителей Оксфорда были характерны обостренное внимание к этическому аспекту экономических исследований и больший интерес к практике, чем к теории.

Немаловажно также, что у студентов того времени экономические курсы не пользовалось популярностью. В период своей институционализации эта область знания выглядела робкой и стеснительной младшей сестрой таких солидных дисциплин, как философия, история, классическая филология и юриспруденция.

Статус экономической науки в Великобритании долгое время был неочевиден. В 1890-е гг. английская политическая экономия находилась в трудном положении. Несмотря на то что, как уже отмечалось, индустрия и государственное управление нуждались в квалифицированных кадрах и общественный запрос на экономическое образование возрастал, университетские преподаватели политической экономики сетовали на невостребованность предмета среди учащихся. Так, У. Хьюинс отмечал в статье 1896 г., что политическая экономия снискала дурную репутацию бесполезного знания, науки, состоящей из абстрактных теоретических конструкций, оторванных от реальности, и не способной помочь в решении практических задач производства и управления. «Широко распространено мнение, – писал Хьюинс, – что под экономической наукой мы (ученые-экономисты) понимаем аккуратно сложенный набор общих положений, которые вмещаются в школьный учебник и которые можно выучить как таблицу умножения. Постольку-поскольку это мнение соответствует действительности, неудивительно, что претензии к тому, как преподают экономику, возникают и у собственников крупных предприятий, и у обычных ремесленников» (Kadish, Tribe, 1993. Р. 244). Чтобы убедить общественность в необходимости финансирования новой научной дисциплины, заключал Хьюинс, экономисты должны меньше заниматься философской эквилибристикой и сосредоточиться на конкретных проблемах, имеющих практическое значение для английского общества. Этим суждениям была созвучна статья в газете Оксфордского университета «Oxford Magazine», опубликованная в феврале 1891 г. по случаю получения Эджуортом, видным представителем «дедуктивного» направления, поста профессора политической экономии имени Генри Драммонда при Колледже Всех святых. Выражая недовольство чрезмерным вниманием Эджуорта к математическому анализу в курсе политэкономии в ущерб классическим гуманитарным дисциплинам (этике и истории) и освещению практических аспектов социальной и экономической политики, автор статьи с сарказмом замечал: причина того, что профессор, вопреки оксфордским обычаям, избегает политических дебатов и «не делится со студентами своим мнением по жгучим темам, может состоять в том, что у него нет своего мнения» (ibid. Р. 76). Об опасности окукливания экономистов, посвящающих время созданию теоретических моделей, писал в том же 1891 г. единомышленник и коллега Хьюинса Джон Гобсон, утверждая, что «непопулярность политической экономии, несомненно, объясняется тем, что ее обычно рассматривают с абстрактной, метафизической точки зрения вместо изучения конкретных, живых фактов и сил сегодняшнего дня, которые могли бы привлечь внимание не только тех студентов, которые преимущественно интересуются наукой, но и тех, кто считают себя в первую очередь гражданами» (ibid. Р. 101).