Текст книги "Великие люди джаза. Том 1"

The Bad Plus: «Зачем мы играем эту непонятную музыку?»

Кирилл Мошков, Григорий Дурново

5 декабря 2008 года в Москве в рамках фестиваля City Jazz, проведённого неутомимым агентством «АртМания» (организаторами крупнейшего джазового open-air фестиваля в России – «Усадьба. Джаз», который проходит в июне в подмосковной усадьбе Архангельское), выступил один из самых необычных джазовых коллективов последних лет – американское трио The Bad Plus, усиленное вокалисткой Венди Льюис.

Подробный репортаж с фестиваля, написанный Дианой Кондрашиной, был опубликован 16 декабря 2008 года в 416-м выпуске «Полного джаза» – сетевой версии «Джаз. Ру»; мы процитируем оттуда только один фрагмент, касающийся выступления The Bad Plus.

«Участники трио The Bad Plus, выступавшего во второй фестивальный день, играют прямо-таки экстатически – настолько увлечённо, что их увлечённость невероятно заражает. Это и вправду увлекательно: наблюдать за экспрессивной мимикой барабанщика Дэвида Кинга, следить за закрытыми глазами и опущенной головой контрабасиста Рида Андерсона или вытягивать шею всякий раз, когда после очередного акцента пианист Итэн Айверсон вскакивает с места. Увы, в тот вечер очень немногим удалось ощутить таинство этого процесса – только тем, кто стоял близко к сцене, оборонительно удерживая своё место.

Итэн Айверсон

Клуб же при этом не просто трещал по швам, но напоминал по меньшей мере какую-нибудь кольцевую станцию московского метро в час пик. Откровенно говоря, это создало основную сложность концерта: вторая половина зала, находящаяся ближе к бару, едва могла видеть и (что хуже) слышать всё, что происходит на сцене. А происходило там нечто весьма захватывающее! The Bad Plus начали с нескольких замысловатых композиций с авангардным уклоном (источники – сочинения в самом широком диапазоне, от Игоря Стравинского до Сесила Тэйлора). Подобную музыку действительно лучше «наблюдать» и «ощущать» – тогда она становится доступнее, понятнее, интереснее. Во второй части программы трио свернуло в несколько иной жанр, некогда их прославивший, и сыграло несколько каверов на известные рок-песни, а присоединившаяся к ним вокалистка Венди Льюис – спела. Началось всё, как нетрудно догадаться, с группы Nirvana, только не с прославившей The Bad Plus инструментальной версии «Smells Like Teen Spirit», a c «Lithium» (так сказать, co словами).

За этим последовали и U2, и очень медленный кавер на Bee Gees («How Deep Is Your Love»), и «Comfortably Numb» группы Pink Floyd, тоже довольно спокойная, но действительно удачная. Вообще прозвучало довольно много тихих, лиричных композиций, которые, несомненно, выглядели бы лучше в концертном зале с рассаженной по местам публикой, не издающей ни одного постороннего звука…»

После московского выступления The Bad Plus московские музыкальные журналисты благодаря усилиям «АртМании» получили возможность побеседовать с участниками коллектива. С «Джаз. Ру» общались контрабасист The Bad Plus Рид Андерсон (его интервью см. далее) и пианист Итэн Айверсон. Начнём с беседы, которая состоялась с Айверсоном.

Некоторые джазовые музыканты с удовольствием влились в движение блоггинга – открытых сетевых дневников, которые за последние годы стали серьёзной альтернативой «традиционной» журналистике. Среди активных блоггеров – трубач Дейв Даглас, саксофонист Донни Макказлин, новоджазовый трубач Тэйлор Хо Байнам или, скажем, Эндрю Дьюркин из сан-францисской Industrial Jazz Group, который ведёт дневник с характерным названием «Джаз – музыка безработных». Но, пожалуй, один из самых влиятельных джазовых сетевых дневников – блог «Do The Math», который ведёт Итэн Айверсон, пианист ансамбля The Bad Plus. Первый вопрос Итэну как раз и касался этого блога, который читает довольно значительное количество джазовых людей в России (как и по всему миру). Что это значит для музыканта – быть влиятельным, читаемым блоггером?

– Я думаю, у разных блоггеров мотивация разная, но я сам занялся этим, потому что чувствовал, что у людей есть потребность слышать голос музыкантов, говорящих о джазе. Есть много отличных джазовых критиков. Но на каждого отличного джазового критика приходится два-три… э-э… критика, не имеющих собственного музыкального опыта и не представляющих, что думают сами музыканты. А я верю в музыку, верю в то, что делают The Bad Plus, и в джаз в целом, и в другие виды музыки; и знаю, что освещению музыки не хватает голосов самих музыкантов, их точек зрения. Вот что привело меня к тому, чтобы начать самому писать о музыке.

Когда я только начинал, я не планировал, что мои записи в блоге «Do The Math» постепенно обретут черты музыкальной критики – я имею в виду те довольно объёмные материалы, которые я в последнее время написал о Максе Роуче, Ленни Тристано, Оскаре Питерсоне и даже об Уинтоне Марсалисе. Я просто хотел делиться с поклонниками The Bad Plus впечатлениями о музыке, которая нам нравится. Тут дело вот в чём: в России, возможно, у нас не так много поклонников, а те, что есть – в основном ценители джаза; но в Штатах у нас довольно большое для джазового коллектива число фэнов, и многие из них вообще не слышали никакого другого джаза, кроме той музыки, что делаем мы. Вот я и думал, что им, возможно, будет интересно, послушав нас на концерте, прочитать наш блог и узнать, что мы, к примеру, слушаем Телониуса Монка или что-то ещё подобное, и имя Монка (и его музыка) станет для них более близким. Так было четыре года назад. Но с тех пор я начал писать больше аналитических материалов, подробно разбирать музыку, которая нам нравится, и знаете – я уверен, что на это есть спрос. Я уверен, что, хотя я – не профессиональный автор, кому-то интересно, что и как пишет о музыке музыкант, который видит и ощущает музыку изнутри, знает, как она устроена и делается.

Один из читателей написал мне, что на него огромное впечатление произвёл очерк о барабанщике Максе Роуче, который я написал после смерти Макса. Дело в том, что этот парень когда-то, когда ему было лет 12, прочитал в какой-то книге, что вот, мол, один джазовый барабанщик так изощрённо использовал ударную установку, так точно рассчитывал выразительные средства, что в одной своей знаменитой записи использовал в тонко организованной партии ударных, основанной на звучании барабанов и педального хай-хэта, всего один-единственный удар в большую тарелку, сделав его настоящим звуковым событием. И это буквально перевернуло у парня в голове все представления о музыке: он понял, что музыка – это не хаос, не поток случайных звуков, что музыканты планируют и продумывают то, что они играют. Прошло много лет, сейчас этому парню лет 40, и вот он читает у нас в блоге мой очерк о Максе, где я пишу именно об этой самой записи – «Bemsha Swing», где Роуч играет в трио Телониуса Монка в 1952 году. И у парня – бум! – случается озарение, он покупает диск, слушает эту тему и наконец-то слышит то, о чём он прочитал в какой-то книге почти три десятилетия назад.

Следующий вопрос – от наших читателей: они попросили узнать подробности о вашем сольном проекте Buffalo Collision.

– Это не совсем мой сольный проект – это своего рода объединение двух поколений музыкантов: в «Столкновении в Баффало» участвуют два музыканта из The Bad Plus (я и барабанщик Дэвид Кинг) плюс два наших кумира – саксофонист Тим Бёрн и виолончелист Хэнк Робертс. Пластинки Тима я коллекционировал, ещё когда учился в средней школе. А Хэнк Робертс записывался с ансамблем гитариста Билла Фризелла – тем, в котором играли барабанщик Джои Бэрон и басист Кермит Дрисколл и записями которого мы заслушивались. Я считаю, что Тим Бёрн недостаточно признан как новатор и стилист, которым он на самом деле является. Очень многое в современном нью-йоркском Даунтаун-авангарде коренится в записях Тима Бёрна. Тим, в свою очередь, базировался на стиле другого саксофониста – Джулиуса Хэмпхилла, но у него есть свой собственный голос. Стиль Тима – это не та музыка, которую мы обычно играем с Дэвидом. Для меня играть с ним – это стоять рядом с одним из выдающихся мастеров своего инструмента. Но мы в рамках этого проекта играем в основном очень свободно. А в The Bad Plus, как вы знаете, у нас всё очень структурировано. И мы так к этому привыкли, что даже хотя пьесы для Buffalo Collision очень свободные, мы с Дэвидом невольно привносим в них чёткое структурирование. А Хэнк и Тим, хотя и подхватывают эти структуры, в основном занимаются тем, что они обычно делают, играя free — то есть выступают в роли проводников, пропускают через себя поток музыки, который рождается общими усилиями. В результате получается творческий контраст, на котором рождается что-то новое – два разных опыта, два разных коллектива встречаются, и эта встреча порождает новую музыку.

Вообще кажется, что вы в последнее время участвуете во множестве побочных проектов.

– Больше, чем раньше, это точно. Но я не отрезал «побочные проекты», войдя в состав The Bad Plus в 2000-м. На самом деле моя работа с Билли Хартом, например, продолжается дольше, чем вся история The Bad Plus (Итэн Айверсон часто выступает в квартете барабанщика Билли Харта с саксофонистом Марком Тёрнером и басистом Беном Стритом. – Ред.). Появились и новые работы: например, недавно я впервые работал с великим басистом Чарли Хэйденом – сначала в августе 2007-го в рамках серии его дуэтных концертов с разными пианистами в клубе Blue Note, а потом в трио с барабанщиком Полом Моушном в мае 2008-го в Village Vanguard. Хэйден – вообще один из моих самых любимых музыкантов. Он очень знаменит, но мне кажется, что он так и остаётся недооцененным. Потому что ранние записи Орнетта Коулмана, записи Кита Джарретта, записи Пэта Мэтини, великий альбом «Old and New Dreams» с Дьюи Редманом и Доном Черри – вся эта музыка могла состояться только с его контрабасом в ансамбле. Замени в этих записях контрабасиста – музыка была бы совершенно другой. В частности, я совершенно и бесповоротно уверен в том, что существует две разные музыки Орнетта Коулмана: одна – с участием Чарли Хэйдена, и совершенно другая – без него. Я не могу сказать, что без него – плохая музыка. Нет. Но я совершенно влюблён в ту музыку Орнетта, где есть Чарли.

Моя работа с Чарли в основном лежала в русле его более мэйнстримовых, straight-ahead работ – ну вроде того, что он играл с Quartet West. Но была и пара более свободных пьес, и мы ещё играли пару пьес Пола Моушна, которые практически совсем свободны по форме и ощущению. Но, доложу я вам, что бы мы ни играли – это был совершенный восторг, слышать этот контрабас рядом. У него потрясающий слух. Он слышит и может сыграть абсолютно всё, подхватить любую идею.

Но я в этом проекте практически ничего сам не решал. Я старался быть всё время как бы позади Чарли и Пола. Мы играли их пьесы, но я ничего своего не предложил. В конце концов они – настоящие старые мастера, старше меня на 35–40 лет (Итэн родился в 1973 году. – Ред.), зачем их беспокоить какими-то заковыристыми пьесками молодого сочинителя? Может быть, если мы ещё будем выступать вместе, я принесу какой-нибудь простой блюз. Но то, что я пишу для The Bad Plus, на самом деле – музыка довольно непростая, и мне не хотелось бы заставлять Пола и Чарли играть что-то подобное, да ещё и с ходу. Поэтому основные идеи принадлежали Чарли. Он сказал, что хотел бы, чтобы мы сыграли «Blue In Green». Я замялся: мол, не знаю, как мне играть «Blue In Green» вместе с Полом Моушном, который играл в записи оригинальной авторской версии этой пьесы в трио Билла Эванса в 1959 году! Чарли сказал: ну спроси у Пола. Интересно, что, хотя Чарли и Пол дружат, они не очень часто звонят друг другу, поэтому в этом проекте я выступал в роли своего рода посредника. Я набрал Пола и говорю ему: Чарли хочет, чтобы мы сыграли «Blue In Green», а я, понимаешь… ты же играл эту вещь с Биллом Эвансом… Он ответил: ну и что? Давай сыграем, по мне – так нормально. Ну раз он сам не возражал, мне тоже возражать было как-то странно, но, должен сознаться, чувствовал я себя ужасно: я ведь совершенно другой пианист, и вот я играю «Blue In Green» с тем же барабанщиком, который играл её оригинальную версию с самим автором, да ещё и в том же самом клубе! Когда мы сыграли её в первый вечер, я сыграл её просто ужасно – наверное, хуже всего в жизни; мне казалось, что рядом стоит Билл Эванс, и он сильно гневается на меня! Я, конечно, люблю его музыку, но я не преклоняюсь перед тем, как он играл, не стараюсь его воспроизводить, понимаете?

Но в следующие дни, а мы играли в Village Vanguard пять вечеров подряд, я играл эту пьесу уже получше. Я сначала предложил вообще больше её не играть, но и Чарли, и Пол сразу ответили: чего это? Играй-играй! Может, им нравилось смотреть, как я с ней мучаюсь… не знаю! (смеётся). Это прекрасная мелодия, чудесная баллада, но каждый раз, как мы до неё доходили, я стискивал зубы и думал: ну что ж… семь минут позора! (смеётся).

Кстати, о приглашённых музыкантах. Ваш коллектив ведь сейчас и сам выступает с приглашённым музыкантом: ведь вы приехали в Москву (и вообще находитесь в продолжительном туре) вместе с вокалисткой Венди Льюис, которая участвовала в записи вашего нового альбома «For All I Care». Вообще говоря, вы не первые джазмены, кто в последние годы обращается к вокалу. Это тенденция?

– Что касается нас, то у нас всё просто. The Bad Plus выпустили уже четыре альбома в составе трио. Пришла пора сделать что-то другое, с кем-то посотрудничать. А ведь мы в группе всегда опираемся именно на песенность. Будь то наша версия какой-то известной песни или наше собственное сочинение – мы всегда стараемся выявить именно песенную составляющую музыки. Мы много лет планировали сделать запись с вокалистом – я, к примеру, тоже очень люблю вокал и песни. А Дэвид Кинг, наш барабанщик, много работал с Венди в прошлом. Поэтому всё получилось как бы само собой.

Как вы отбирали материал для этого альбома?

– Каждый из нас что-то предложил. Помню, что я предложил песню Bee Gees («How Deep Is Your Love». – Ред.)… в общем, у нас первоначально был список песен так из двадцати пяти. Мы над ним спорили, обсуждали – и сократили до одиннадцати.

Кто-то может воспринять этот альбом и так, что, мол, The Bad Plus отходят от самих себя и превращаются в… поп-группу. Или рок-группу. Песни, вокал…

– Между прочим, с этой программой мы стали гораздо больше играть в рок-клубах. Ведь наш концерт в Москве – это тоже был концерт в рок-клубе в конце концов! И, честно говоря, я во время этого концерта гораздо увереннее чувствовал себя в те моменты, когда Венди была с нами на сцене, чем в той части концерта, когда мы играли инструментальную музыку в трио. Просто такова уж была энергия этого места. Мы в начале играли музыку Орнетта Коулмана, и я подумал было: а то ли мы делаем, что нужно? Вокруг толпой стоят люди, пьют пиво, хотят слушать рок. А тут мы со своим фри-джазом. Но потом вышла Венди, запела, и я почувствовал, что вот эта часть нашей программы больше подходит к месту. И, кстати, с Венди очень классно ездить, она очень хорошо работает в туре. Следующий альбом The Bad Plus наверняка опять будет инструментальным, в составе трио, и на нём будут только наши авторские вещи, никаких каверов. Программа нынешнего тура – только временный отход от этого формата.

Так значит, вы уже знаете, каким будет следующий альбом? В каком направлении вы будете двигаться?

– Пока что наше главное направление – это усложнение. В новых пьесах всё так же будет много разнофактурных частей, этому направлению мы не изменяем.

Вы продолжаете линию, заданную первыми вашими альбомами (мэйджор-лейбл, рок-продюсер), или теперь будете делать что-то другое?

– Вы знаете, мы просто делаем то, что делаем. Если послушать наш самый первый альбом («The Bad Plus», Fresh Sound, 2001. – Ред.), то там мы играем несколько пьес, которые потом перезаписали и для первого альбома на мэйджор-лейбле («These Are the Vistas», Columbia, 2003. – Ред.). На первом альбоме для «Коламбии» мы сыграли их примерно таким же образом, как и на дебютном, только лучше, потому что мы к тому моменту дольше играли вместе, да и записан альбом намного удачнее. То есть вовсе не от лейбла и даже не от продюсера зависит то, что и как мы играем. Рид, Дэвид и я – мы обычно сами выбираем материал, и мы сами очень строго следим за тем, чтобы мы звучали… как мы. Мы сами контролировали свою музыку и до работы с Columbia, и даже во время работы с Columbia. Всё-таки мы – джазовый коллектив, мы не приносили лейблу столько денег, чтобы они как-то специально задумывались о контроле над нашей музыкой. Было продано что-то порядка 200 000 экземпляров «These Are the Vistas». И что, стали бы все эти люди в костюмах суетиться вокруг нас, чтобы продажи достигли… не знаю… 300 000 экземпляров? Нет, конечно. Нас с самого начала практически предоставили самим себе.

Я вообще не очень понимаю, почему «These Are the Vistas» имел такой большой резонанс. Возможно, просто потому, что мы удачно попали в какой-то исторический момент, нам повезло. Был момент, когда слово «джаз» в очередной раз было в моде, и тут мэйджор-лейбл, с его связями в масс-медиа и рекламными бюджетами, выпускает наш альбом, и все эти попсовые журналы вроде Esquire решают сделать про нас материал и поместить нас на обложку. Ну, то есть я надеюсь, что и музыка на альбоме была хороша, но кроме собственно музыкального качества, это было ещё и чистое везение.

Ну раз уж это случилось, будете ли вы продолжать политику привлечения больших аудиторий – из числа тех людей, что обычно не слушают джаз – путём включения в альбомы своих версий известных поп– и рок-песен?

– На самом деле, как только началась вся эта шумиха вокруг нашего первого альбома на мэйджор-лейбле, мы приняли одно важное решение. Мы могли бы добиться куда большего коммерческого успеха, играя всё больше кавер-версий рок-хитов. Но мы совершенно сознательно решили, что именно этого мы делать не будем. Мы приняли решение, в частности, всегда включать в программу всех наших выступлений фри-джаз и другие пьесы с диссонантной фактурой. Для того чтобы группа продолжала существовать и плодотворно работать, было жизненно важно не пойти на поводу у публики и не стремиться к бесконечному расширению аудитории. Поэтому нас до сих пор спрашивают – зачем вы это делаете, зачем играете эту непонятную музыку? Играли бы себе кавер-версии и приятные баллады… Кстати, именно это и было одной из основных причин, почему мы открыли блог «Do The Math». Это – одно из средств объяснить людям, что для нас большая аудитория и, следовательно, большие деньги – не самое главное, что мы заняты не только и не столько зарабатыванием денег, сколько музыкой. Мы все трое очень серьёзно относимся к музыке.

Именно поэтому нынешний проект, песенный альбом с Венди, не мог появиться четыре года назад. Мы бы просто не стали этого делать – это выглядело бы как самопродажа! А теперь… прошло пять лет со времени нашего первого большого успеха, мы много гастролировали, наше творческое лицо уже хорошо известно публике. Мы можем теперь сделать такой проект и не чувствовать, что мы «продаёмся»: мы просто делаем это потому, что нам нравится то, что получается. Вот возьмите «Comfortably Numb» с этого альбома (песня из репертуара рок-группы Pink Floyd. – Ред.). Для меня она звучит так, как будто я никогда не слышал её оригинальной версии. Другой ритм, другой ракурс, другая перспектива. Даже в той версии с вокалом, в которой мы записали её с Венди Льюис, есть серьёзные элементы авангарда. И, между прочим, на альбоме вслед за ней идёт Этюд № 8 Дьёрдя Лигети.

Кстати, нам, наверное, повезло ещё и в том, когда именно пришёл коммерческий успех. Нам всем троим было уже за 30. Если бы это случилось, когда нам было бы 20 с небольшим… Не думаю, что мы так легко бы отделались. Когда приходит большой успех, а потом он куда-то уходит… Не всем это легко перенести. Мы видели такое среди своих коллег. Далеко не всем удавалось понять, что в таком случае надо делать только одно: играть музыку.

Нам помогает то, что мы – импровизирующие музыканты. Будь мы академическим трио, работать вместе столько лет было бы труднее. Но мы каждый вечер играем что-то, чего ещё никогда не слышали. Это, наверное, ключ к плодотворной совместной работе. Не могу представить себя в оркестровой яме на Бродвее, где музыканты играют одну и ту же музыку – восемь представлений в неделю, 52 недели в году, годы подряд. Всё-таки играть джаз, играть каждый вечер что-то, что становится сюрпризом для тебя самого – это очень здорово. Вот и на концерте в Москве была пара таких моментов – чёрт, что это я сейчас такое сыграл? Неплохо получилось!

Кирилл Мошков

The Bad Plus не только соединяют в своей музыке, казалось бы, несоединимые стили. Участники трио будто представляют различные начала, характеры, темпераменты. Если пианист Итэн Айверсон производит впечатление самого серьёзного из всех троих, а барабанщик Дэйв Кинг – самого буйного, то контрабасист Рид Андерсон, пожалуй, самый романтичный. Что-то сохранилось в нём от рок-вокалиста, каковым он был ещё недавно – но сохранилось ровно в той дозе, в какой нужно, чтобы составлять удачный баланс с партнерами по ансамблю. И Андерсон, и Кинг – музыканты, во многом воспитанные на роке, но только Кинг взял от рока в первую очередь драйв, а Андерсон – подкупающую прямолинейность и честность. Проявляется это отчасти и в композициях, им написанных, и в его партиях, и даже отчасти в его сценическом облике, пусть даже Рид выступал в пиджаке.

Автору этих строк повезло побеседовать с Андерсоном дважды: по телефону месяца за полтора до московского концерта и живьём через день после оного. Ниже – результат сведения этих двух бесед воедино.

[До концерта] Если я не ошибаюсь, идея пригласить Венди Льюис в группу принадлежит Дэйву Кингу.

– Вообще-то я сам об этом думал, но они с Дэйвом старые друзья. Мы давно обсуждали возможность сделать запись с вокалистом, решали, кто сможет с нами работать, кому удастся вписаться в нашу музыку, кто способен брать на себя самые разные задачи. И я вспомнил запись её группы, которую слышал 10–15 лет назад, вспомнил, как меня поразило её пение, и подумал, почему бы не пригласить её. Всё оказалось даже лучше, чем мы могли ожидать.

Собираетесь ли вы работать с ней в дальнейшем?

– [До концерта] Мы, конечно, продолжим турне в 2009 году, а что будет дальше – кто знает. Сейчас наша работа с Венди – побочный проект. The Bad Plus — это по-прежнему мы с Итэном и Дэйвом, здесь ничего не меняется, мы не собираемся больше никого включать в состав ансамбля. Альбом «For All I Care», конечно, стал для нас очень важным опытом, и концерты с Венди замечательно проходят. Большую часть следующего года мы будем выступать с ней. [После концерта] Думаю, мы выпустим новый альбом как трио, и, наверное, он будет состоять исключительно из наших собственных произведений. Это логично после альбома, на котором записан только чужой материал. У нас уже накопилось много своего.

В «Comfortably Numb» вы подпеваете Венди. А не планируете ли вы спеть основной голос в The Bad Plus?

– Думаю, нет. Я пел в других группах.

У вас была группа The Sun, где вы пели…

– (смеётся) Вы, смотрю, изучили вопрос. Да, несколько лет назад. К сожалению, она распалась. Но мне по-прежнему интересно писать песни.

Сейчас у вас нет таких проектов?

– В настоящее время нет.

Понимаю, что это прозвучит глупо, но все-таки: что за музыку вы играли в The Sun?

– Ну, не знаю, рок, но с современным звучанием, в духе Radiohead или Sigur Rys.

[После концерта] Ну вот, вы говорили, что петь основной голос не будете, а между тем спели! Как же вы к этому пришли в результате?

– (смеётся) Да просто так вышло, и всё. Нам с Венди очень нравится петь вдвоём. Ещё до работы с Венди мы придумали версию песни Нила Янга «Heart of Gold»: играли её в инструментальном варианте, а ближе к финалу бросали играть и пели а капелла. И вот мы решили в нынешнем турне добавить какую-нибудь вещь в программу и подумали, почему бы не исполнить «Heart of Gold». А Венди сказала: «Но основной голос будешь петь ты, Рид». Мне понравилось! Это хороший бис… Петь я люблю, но для меня The Bad Plus — это инструментальное трио. А вместе с Венди мы ещё, наверное, что-нибудь сделаем: может быть, я буду солировать, или мы споём с ней дуэтом. Но я не буду на этом настаивать и на это ориентироваться.

[До концерта] У вас были и собственные джазовые проекты – квинтет, квартет. Что-нибудь в таком духе вы планируете делать в дальнейшем как лидер?

– Каждый из нас время от времени играет где-то на стороне. Но работа в The Bad Plus требует очень много времени. С теми ансамблями я не играл уже долгие годы.

Меня сейчас интересует электронная музыка, мне интересно писать что-то для себя, с тем чтобы потом исполнить это с какой-нибудь группой. Дэйв и Итэн играют в разных коллективах. Но это случается, когда у нас выдаётся свободная пара недель.

А в The Bad Plus вы не планируете использовать электронику?

– Да нет, в общем. Я опять-таки ничего не исключаю, но одна из особенностей The Bad Plus заключается в том, что мы играем только на акустических инструментах. Исходя из этого, мы и решаем разные задачи, которые легче было бы решить, если бы мы использовали электронное звучание. Нам нравится, когда надо добавить энергии с помощью акустических инструментов, а не просто подкручивая громкость.

Я знаю, вас уже миллион раз спрашивали, почему вы используете рок-репертуар, так что не буду спрашивать об этом. А вот что я хотел бы спросить, так это кто из вас чаще выбирает песни?

– Да примерно поровну. В The Bad Plus всё основано в первую очередь на сотрудничестве, и мы верим и гордимся тем, что мы – настоящая группа, а не лидер с сайдменами. Поэтому всё, что происходит в The Bad Plus, происходит со всеми, мне сложно сказать, кто именно принимает решения.

Но правда ли, что Итэн Айверсон не настолько ориентирован на рок, как вы и Дэвид Кинг?

– Да, это так. Уже всем, наверно, известно, что до работы в The Bad Plus Итэн никогда не слышал «Smells Like Teen Spirit». Мы об этом часто рассказывали. И многие песни, которые мы обрабатывали, он до этого не слышал. Но поскольку мы часто работаем над популярными хитами, он тоже предлагает какие-то идеи.

Но бывает ведь и так, что вы делаете обработки песен, которые не были большими хитами?

– Конечно. Мы, например, создали версию песни Pixies «Velouria» — это потрясающая песня, но она никогда не была хитом. Или «Film» группы Aphex Twin — судя по тому, что люди часто просят нас исполнить её на концертах, это самая известная вещь в нашем репертуара, но сама песня хитом не была. На диске с Венди есть и большие хиты, но есть и далеко не самые известные песни: например, «Lock, Stock and Teardrops» Роджера Миллера или «Radio Cure» Wilco, тоже потрясающая песня, но не хит.

Есть ли у вас любимые группы, песни которых вы точно не будете играть?

– (смеётся) Не могу так сказать. Я не люблю решительно закрывать двери.

А есть такие, у которых вы что-то пробовали взять, но не вышло?

– Здесь скорее дело в песне, а не в группе. Конечно, не всё, что мы делаем, получается удачно. Иногда мы немного поиграем песню, а потом бросаем. Мы стараемся оставлять лучшее, что есть. Если что-то не получается, мы идём дальше.

[После концерта] У вас ведь сейчас есть новые, ещё не записанные каверы?

– М-м-м… Разве?

Я видел съёмку вашей репетиции, где вы играете «When the Levee Breaks» (песня Led Zeppelin. – Ped.).

– Нет, это не то! (смеётся) Это была шутка, много лет назад мы просто валяли дурака и совершенно не думали, что это когда-нибудь появится на YouTube.

Помню, когда вы в прошлый раз приезжали в Москву, вы играли «Live and Let Die» Пола Маккартни, но ни на одном альбоме её нет.

– А мы просто перестали её играть. Так бывает – не чувствуем её больше. «Song X» мы пробовали записывать, и результат нам не понравился. Но музыка Орнетта Коулмана – это очень важная часть того, что мы делаем, и мы будем продолжать. А одну его вещь мы, кстати, делаем с Венди – «All My Life» с альбома «Science Fiction». И вообще постоянно обсуждаем, что бы ещё добавить в программу.

[До концерта] Что вы можете сказать о музыкальной сцене Миннесоты?

– В Миннеаполисе и Сент-Поле много любопытных инди-групп, интересная андеграундная сцена. Оттуда вышли Hbsker Db, The Replacements. Но и в целом там очень примечательное культурное сообщество. И хотя мы там были, так сказать, географически изолированы от мира, мы всегда могли слушать интересную музыку, посещать разные прекрасные концерты. Конечно, эту сцену не сравнишь с нью-йоркской, но там было много необычных рок-музыкантов. Мне кажется важным, что мы были в каком-то смысле предоставлены сами себе, шли своим путём и играли музыку, не укладывающуюся в привычные рамки. Мы могли быть собой.

А есть ли интересные джазовые музыканты родом из Миннесоты?

– Барабанщик Эрик Граватт, на концерты с его участием мы всё время ходили. Пианист Крэйг Тэйборн тоже оттуда. Бывает, что трое молодых музыкантов живут рядом, растут и со временем друг от друга устают, тогда кто-то из них переезжает в Нью-Йорк, где столько интересного. Но вот мы все из одной среды, дружим уже двадцать лет и по-прежнему играем вместе.

Вы впервые сыграли втроём в 1989 году, но группа образовалась только в 2000-м. На что ушли эти 11 лет?

– В 1989-м мы все были молоды и неопытны, думали, куда идти дальше после школы, Дэйв отправился в Лос-Анджелес, Итэн – в Нью-Йорк, я – в Филадельфию. Ну и потом мы не так уж хорошо играли тогда, мы были просто амбициозными детьми, которые ещё не умели работать друг с другом.

Кто более всего повлиял на вас из тех, с кем вы сотрудничали?

– Я принадлежу к поколению людей, которые в середине 1990-х оказались в Нью-Йорке – это Марк Тёрнер, Джефф Баллард, Хорхе Росси, Итэн, Курт Розенвинкель, Бен Мондер, Билл Макхенри, Эндрю Д’Анджело, Марлон Брауден и многие другие.

С вами играли барабанщики, которые работали с пианистом Брэдом Мелдау. Он ведь тоже использует рок-песни. У вас общий подход?

– Не думаю. Когда мы берём музыку из мира рока, скажем так, мы не пытаемся сделать из неё джазовое произведение. Думаю, этим мы несколько отличаемся от большей части тех ансамблей, которые я слышал. Когда они играют Radiohead или ещё что-нибудь роковое, это всегда звучит как джазовая версия. А мы сознательно уходим от этого.