Текст книги "Человек. Образ и сущность 2014. Гуманитарные аспекты. Человек и гуманитарное знание"

Итак, методология книги, имея свою систему понятий, свой объект и предмет, свою структуру и состав, свое место в ряду книговедческих дисциплин и устойчивые границы с ними, не накладывается ни на одну из них. Это означает, констатирует М.П. Ельников, что «в науке о книге формируется новая дисциплина, призванная сыграть решающую роль в достижении новых научных знаний о книге, в формировании теории книги, в развитии общего книговедения» (12, с. 17).

Цель исследования М.П. Ельникова – попытаться представить книгу как теоретико-гносеологический феномен, контурно обозначив основные ее качественные узлы, а задача – выделить узловые моменты системы книги и определить их методологические факторы. «Во все времена книга осознавалась не только как хранитель и транслятор знаний, но и как средство познания окружающего мира» (13, с. 53). Однако с древнейших времен книга была и предметом познания – для библиотекаря, книжника, писателя. Постепенно складывался ее теоретический феномен. Здесь достойны внимания ученого не только ее гносеологическая природа, но и пути методологического анализа в контексте генетической связи ее с объектами истории и функционирования как средства отражения и познания современного мира. Как предмет методологического анализа книга представляет собой системное образование, состоящее из материальных, мыслительных, психических и духовных слоев. Для книговеда не может быть каких-либо ограничений в познании книги, которую составляют четыре основные книговедческие категории: состав, структура, содержание, функции (13, с. 54).

Вновь, уже в 2010-е годы, исследователи констатируют необходимость создания общей теории документа. К этому подталкивает, во-первых, сама логика становления и развития научных дисциплин, объектом изучения которых является документ, – управленческого документоведения, архивоведения, источниковедения, книговедения, библиографоведения и др. Вновь «важным фактором, стимулировавшим общетеоретические разработки, стал очередной революционный рывок в развитии информационных технологий, появление компьютерных, сетевых технологий, электронных ресурсов» (17, с. 21–22).

«Своеобразной лакмусовой бумажкой в понимании документа стал вопрос о том, включать ли в это понятие книгу, рассматривать ли ее как один из видов документа. И, как следствие, может ли быть построена общая теория документа без учета книги, а значит, и без использования тех существенных теоретических наработок, которые накоплены книговедением – одной из достаточно солидных информационно-коммуникационных научных дисциплин. Нерешенный вопрос о месте книги в общей теории документа является на протяжении последних десятилетий существенным тормозом в развитии отечественного теоретического документоведения» (17, с. 23). Значительная масса специалистов в области управленческого документоведения и архивоведения отказывают книге в ее праве быть документом. В частности, В.П. Козлов однозначно предлагает строить общую теорию документа без учета книги, поскольку документ, по его мнению, принципиально отличается от книги.

В результате «традиционные» документоведы, помещая документ в прокрустово ложе сферы управления, так и не ушли до сих пор дальше постановки проблемы создания общей теории документа, а в среде книговедов кипят нешуточные страсти, хотя именно те из них, что демонстрируют широкий социокультурный подход, сумели добиться наибольших успехов в разработке общего документоведения (документологии). Между тем «исключение книги из огромного мира документов не оправданно ни исторически, ни логически» (17, с. 23).

Причем появление электронных книг во многом стирает формальные отличия книги от других электронных документов, как в догутенберговский период были слабо различимы по внешним признакам рукописные книги в общем массиве документов. Вполне закономерно, что в последнее время признание книги в качестве документа получило закрепление в Федеральном законе «Об обязательном экземпляре документов» (17, с. 24).

В отношении к электронной книге книговеды разделились на две «партии». Сторонники первой, консервативной, не соглашаются на признание «электронной книги» в качестве объекта книжного дела. «Партия» сторонников «электронной книги» численно растет. Наиболее последовательно ее позиции отстаивает Р.С. Гиляревский. Однако в уяснении природы электронной книги выявились существенные разногласия, наметились две тенденции: 1) приписывание электронной книге всех свойств, присущих электронным документам; 2) выделение существенных признаков, общих для электронной и традиционной книги. «Вторая тенденция заключена в принципиальном признании стабильности содержания и знаковой формы реальной книги в традиционном и электронном варианте» (26, с. 156).

Для книговедения кардинальным становится вопрос о разграничении электронной книги и электронной информации в целом. Иными словами, при каких условиях и по каким признакам электронная книга выделяется из потоков и массивов электронной информации? Что прежде всего характеризует электронную книгу? Основными для признания электронного документа книгой являются два условия и соответствующих им признака. Первым является существование электронной книги в форме самостоятельного, пусть относительно, документа, произведения, обладающего индивидуальными поисковыми признаками. Вторым обязательным признаком электронной книги, так же, как и традиционной, является стабильность ее содержания и статичность знаковой формы (26, с. 157). Сущность электронной книги определена в следующей дефиниции: «Электронное издание – самостоятельный законченный продукт, содержащий информацию, представленную в электронной форме, и предназначенный для длительного хранения и многократного использования неопределенным кругом пользователей, все копии (экземпляры) которого соответствуют оригиналу» (1, с. 20).

Удивительные достижения информационной техники и технологии породили иллюзии облегченного решения коренных проблем общественного бытия путем всеобщей информированности. Видимо, существует закономерность в том, что в начальной стадии изобретения и распространения нового информационного средства его энтузиасты и тем более апологеты возлагают на него нереальные надежды, предаются технократическим иллюзиям. Технократическое направление информатизации было фактически поддержано Академией наук СССР. Именно для интенсивной разработки проблем вычислительной техники и автоматизации было образовано в Академии наук новое «Отделение информатики, вычислительной техники и автоматизации», утвердилась трактовка информатики как технической науки и соответствующей отрасли народного хозяйства. И сегодня еще многие ученые «сущностью информатизации склонны считать проблемы создания и использования информационной техники, а не проблемы оптимизации информационных процессов» (9, с. 3).

Вместе с тем очевидно, что теоретики информационного общества в качестве ведущих материальных средств функционирования информации рассматривают компьютеры, оборудование электронной связи, радио, кино, телевидение, видео, т.е. средства, которые обладают свойствами, отсутствующими у традиционной книги. Но не менее очевидно, что традиционная книга сохраняет ряд свойств, которые не «перехватили» у нее новейшие средства. «Конкретная книга как предмет стабильна, информация, зафиксированная в ней знаками вербальных, нотных, картографических, изобразительных систем, недвижна, но в таком источнике знаний нуждается и продолжает нуждаться человек» (27, с. 344). Да, переход к информационному обществу стимулируется возрастающей потребностью в динамичной, оперативно возникающей, преобразуемой и доступной информации. Этим в первую очередь объясняется ускоренное развитие новейших технических средств коммуникации. Но при этом не исчезает потребность в стабильной, «медленной» информации. Представляя собой результат коллективного творчества его создателей, отчужденный от них продукт, тиражированный, как правило, в идентичных экземплярах, книга в процессе общения с нею читателя становится средством индивидуализации личности. «На первый взгляд, это утверждение парадоксально. Книга есть средство отчуждения от автора его личных идей, наблюдений, эмоций и других составляющих духовного мира. Становясь достоянием общества, они обретают свойства надындивидуального, общего, а не особенного. Напомним, что письменность как средство утраты личностных свойств осуждал еще Сократ» (27, с. 344).

Вероятное будущее книги в информационном обществе определяется тем, что формирование информационного общества возможно только эволюционным путем. В условиях нормального мирного будущего человечества информационное общество будет создаваться постепенно, свободно, без насильственного ускорения, без «внедрения». Очевидно, что люди будут стремиться получать информацию наиболее ценную, обогащенную новейшими данными. Такую информацию могут предоставить автоматизированные системы. Но нет оснований абсолютизировать их информационные возможности. Все более очевидной становится утопичность представлений, согласно которым все накопленные человечеством знания можно поместить в некую «всемирную память», единый универсальный банк данных, находящийся в одном или нескольких (дублированных в целях страхования от случайных катастроф) центрах (27, с. 352).

«Безусловно, информация, которая будет эффективнее функционировать в некнижных формах, без каких-либо ограничений станет создаваться, распространяться, преобразовываться, потребляться с помощью технических средств и в данных сферах. Но при этом гораздо чаще будет возникать потребность использования традиционной книжной формы» (27, с. 353). Данное утверждение можно обосновать несколькими доводами. Во-первых, традиционная книга останется важнейшим для формирования полноценной личности средством воспитания историзма мышления, духа наследования и преемственности культуры. Книга сохраняет образ прошлого с его поисками истины, с его заблуждениями и прозрениями. Во-вторых, профессиональная деятельность будет носить в большей степени творческий, исследовательский, поисковый характер, предполагающий неоднократное возвращение к памяти прошлого, зафиксированной в книжных богатствах. В-третьих, привязанности читателей к традиционной книге адекватно психологическое стремление авторов закрепить и сохранить результат творчества в книжной форме – наиболее привычной, долговременной, по-своему надежной.

Представляется, что сейчас мы стоим перед фактом, что форма и организация носителя информации не могут выступать основанием для их дифференциации. «Единственным признаком, сохраняющим стабильность в условиях электронного информационного пространства, может выступать информационный признак, лежащий в основе формирования трех основных социальных информационных институтов» (29, с. 6). На риторический вопрос Р.С. Гиляревского «Библиотека или медиатека? С какими видами электронных изданий должна работать библиотека, со всеми или с некоторыми?» (11 а, с. 259), мы полагаем, можно ответить, что со всеми видами, содержащими информацию, обладающую качеством бессрочности. То же самое касается и книговедения. Важным методологическим вопросом, ждущим своего решения на теоретическом уровне, является вопрос относительно не только статуса «электронной книги». «Проблема стоит гораздо шире – это теоретическое обоснование всех форм документов, содержащих информацию, идентичную той, которая была традиционно представлена книжной формой» (29, с. 6).

Анализ сложившейся в данном цикле дисциплин институциональной ситуации свидетельствует о том, что «существенный теоретический прорыв и преодоление кризиса в них следует связывать с переходом на документально-информационную концепцию, наиболее полно раскрывающую сущность документальных фактов и явлений» (29, с. 9). А это, в свою очередь, – с приходом новых лиц в управление архивно-документоведческой наукой. В противном случае накопившееся «теоретическое отставание примет необратимый характер и, как следствие, произойдет поглощение документоведения либо архивоведением, либо дисциплинами библиотечно-библиографического цикла» (29, с. 9).

Книга как основной источник информации в обществе со второй половины ХХ в. стала трансформироваться, видоизменяться, уступать свои позиции новым источникам информации, имеющим иную материальную основу, систему выразительных единиц, в конечном счете и другую форму. Этот факт поставил «исследователей-книговедов перед необходимостью расширить термин “книга” до термина, более адекватного современным реалиям, что и было решено именовать документом, а соответственно, науку, его изучающую, – документоведением» (30, с. 7). Автором «новой версии» стал известный теоретик библиотечного дела, профессор, доктор педагогических наук Ю.Н. Столяров. В качестве объекта документоведения в «новой версии» выбран документ в самом широком смысле, а дисциплина определена как обобщающая и интегрированная.

Таким образом, «основным объектом теории документальной информации выступают информационные процессы, имеющие системный характер и определяемые как документирование информации» (31, с. 23). В рамках теории документальной информации Е.А. Плешкевичем были предложены два научных принципа и раскрыт их методологический потенциал в исследованиях по библиотековедению и книговедению. В основе первого принципа лежит тезис о том, что «документальная деятельность является составной частью информационной деятельности». Этот принцип вытекает из более широкого и универсального принципа, который формулируется как «принцип “информатизации”, связывающий эволюционные процессы в природе и обществе с эволюцией информационной деятельности по производству, хранению, передаче и обработке информации» (31, с. 24). Следуя этому принципу, можно отметить, что сущность документальных явлений может быть раскрыта на основе анализа информационной природы всех ее составляющих. Это касается не только технических, но и социокультурных аспектов, поскольку документ связан, в первую очередь, с информационной культурой как составным элементом культуры вообще. Из данного принципа вытекает также понимание документальной деятельности как определенного этапа в истории информатизации.

«Документ появляется тогда, когда возникает информационно-документальная система, в основе которой лежали те или иные социальные институты, в рамках которых происходит взаимодействие авторов информации и ее потребителей» (31, с. 24). В основе оперативной информационно-документальной системы находились и находятся органы власти и управления, в основе ретроспективной (архивной) – архив, в основе диахронной – библиотека. Первой библиотекой, на основе которой возникла диахронная система, конечно условно, следует признать Александрийскую библиотеку. Именно включение рукописи в состав фонда библиотеки, ее трансформация в книгу-документ позволили ей сохраниться как таковой и дойти до нашего времени. «Не бумага и чернила, которыми может воспользоваться любой из нас, а библиотека как система сделала возможным передачу информации во времени и пространстве, нейтрализовав социальные факторы искажения» (31, с. 25). Что касается библиографии, то в рамках системного принципа ее возникновение можно связать с возникновением информационно-документальной системы. Предложенные принципы позволяют сформулировать базовые понятия теории документальной информации. «Под документальной информацией мы предлагаем понимать информацию, аккумулированную информационно-документальной системой, сочетающей в себе как информацию, содержащуюся в документах, так и в регистрационных и справочных формах» (31, с. 25). Иными словами, документальная информация содержит в себе и семантическую, находящуюся во всей совокупности информационных сообщений, и структурную информацию самой информационно-документальной системы.

Между тем различие между книгой и кинофотофонодокументами как формами документализации знаний и чувствований далеко не только внешнее и не только количественное (под этим имеется в виду набор тех или иных формальных характеристик). Главный вопрос: заменят ли эти новые средства книгу? Закон общественного прогресса неумолим. И надо твердо и определенно заявить: «Если во всех существенных отношениях они будут лучше произведений печати, то – да, непременно заменят». Однако несмотря на все технологические новинки, мы будем держать в руках книгу – «потому, что способ фиксирования нужных данных остался прежним: мысли, слова и чувства автора перекодированы в условные значки и символы, понятные читателям. Суть произведений печати именно в этой условности, дающей полную свободу нашему собственному творчеству. А радость творчества ни с чем не сравнима, ничем не восполнима и ничем не заменима». Зачем же от этого отказываться, да еще добровольно? Именно самый способ фиксирования информации – путем предельно условных знаков – неизбежно возбуждает наше воображение, т.е. внутреннее видение читаемого, которое в лучших своих проявлениях принимает почти осязаемый, реальный характер. «Почему читать труднее, чем смотреть телевизор? Потому что при чтении книги работает воображение. При просмотре фильма оно спит» (36, с. 90).

Читая книгу, человек осуществляет умственную работу: расшифровывает абстрактные черные значки на бумаге, переводит их в понятную для себя речь, проговаривая ее про себя. Язык книги переводится на внутренний язык человека, становится частью его мышления. Из всех современных искусств только литература «изохронна» человеку – вызывает его на диалог. Об изобразительных искусствах я не говорю: они статичны, в них нет движения мысли. «Только литература обладает уникальным свойством – она порождает движение мысли и ничем не ограничивает его». Фильм – это не просто книга плюс зрительный ряд, звук, цвет и прочее, а еще и книга минус домысливание. «Фильм обязан все показать: интерьеры, костюмы, интонации. С книгой читатель все это проделает сам, и притом незаметно для себя» (36, с. 91).

Работа над книгой – это работа и над собой, постоянная сверка позиций и поступков героев со своими собственными. Вот почему настоящая книга действительно может глубоко «перепахать» настоящего читателя. Да, у средств массовой информации нет этого запаса – условности. Там и знания, и эмоции передаются непосредственно, слышимо и зримо. Да, условность формы – самый главный недостаток книги, создающий препятствия при ее усвоении: сиди, механически усваивай, что каждая закорючка значит, а в каждом языке она своя. Но «этот главный недостаток – одновременно и самое главное ее достоинство, пока ничем не превзойденное и, что самое важное, не нуждающееся в этом» (36, с. 93). Итак, вечна не форма, а самая суть книги, и адекватная ей замена человечеству просто не требуется.

Ю.Н. Столяров констатирует, что в настоящее время документоведение и книговедение развиваются параллельно, ощущают себя самодостаточными, не нуждающимися ни в какой наднауке, которая изучает некие общие вопросы, равно относящиеся к книговедению и документоведению (37, с. 67). На сегодняшний день в разных сферах документативной информации слово книга получило распространение в зависимости от степени обобщения или специфики фиксируемой информации. В документоведении книга есть континуальный документ, фиксирующий текущую фактографическую информацию. В книговедении книга – по преимуществу дискретный документ, фиксирующий законченную идеографическую (концептографическую) информацию. В библиографоведении книга и того и другого рода – объект аналитико-синтетической обработки. Результат этой обработки тоже может выступать в виде книги как итога документографического описания.

В середине 1990-х годов библиотечная практика, в частности практика формирования фондов крупных библиотек, принудила библиотекарей вслед за информатиками «ратовать за собирательное понятие “документ”, вынуждая понемногу и книговедов признать это понятие» (38, с. 25). Многие виды документов не рассматриваются книговедением на том основании, что они якобы еще слишком молодые, неустоявшиеся; что они нетрадиционные, т.е. как бы не заслуживают внимания; что они не имеют книжной природы и потому не входят в предмет рассмотрения книговедения. Эти и подобные доводы при ближайшем рассмотрении не выдерживают критики. «Большинство из “новейших” видов документов существуют уже второй век, некоторые даже начали отмирать» (38, с. 27). А книговеды тем временем все еще только примеряются к этим «новейшим» видам документов, придумывая доводы главным образом в пользу того, как бы отказаться от вовлечения этих документов в поле своего зрения.

Вопрос о подъеме научной и технической информации в тесной связи с дальнейшим развитием и совершенствованием работы библиотек и библиографических учреждений поставил в 1964 г. заместитель директора Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина Оган Степанович Чубарьян. По его мнению, «действенные и выдержавшие испытание временем библиотечные и библиографические методы существенно обогащают и расширяют методы информационной работы», развитие которой «может быть осуществлено в государственном масштабе лишь при помощи хорошо организованных библиотек и при наличии системы различных библиографических материалов» (41, с. 3). Импульс к развитию в этом направлении дает специальное постановление Совета министров СССР от мая 1962 г. «О мерах по улучшению организации научно-технической информации в стране».

В это же время Э.С. Бернштейн, как оппонент О.С. Чубарьяна, утверждал, что библиотечно-библиографические методы перестали удовлетворять потребителя информации и что в конечном счете библиотеки вольются в органы информации и образуются единые информационные центры, в составе которых на базе библиотечных фондов будут созданы справочно-информационные фонды. Следовательно, библиотека превращается в отдел фонда органа информации, и ни о каких собственно библиотечных методах работы (кроме поиска) речь уже не идет. Э.С. Бернштейн прямо пишет: «Создание и использование справочно-информационного фонда является делом всего центра, а на долю отдела фонда (в составе которого находится и бывший библиотечный фонд) остаются лишь операции непосредственной обработки и обслуживания фонда». Рассматривая подобную перспективу, О.С. Чубарьян опасался, что в качестве практического вывода из подобных теоретических измышлений возникает предложение о слиянии библиотек и органов информации, об образовании единых информационных центров. При этом библиотеки теряют свою самостоятельность и становятся составной частью справочно-информационного фонда: «Составными частями информационно-справочного фонда являются библиотечный фонд и справочный аппарат». При этом в понятие «справочно-информационный фонд» в один ряд, на равном положении включается как «то, что раньше называлось библиотекой», так и различные вспомогательные картотеки, при этом «проявляется полное непонимание функций библиотеки как очага пропаганды книги, ей отводится роль аморфного фонда – придатка органа информации» (41, с. 4).

Более того, выдвигается положение о том, что в современных условиях основная масса специалистов для решения производственных задач не в состоянии пользоваться литературой, не нуждается в чтении и вполне может довольствоваться частичной фактической справкой, полученной при помощи машин. «Отсюда и попытки представить библиотеку будущего как библиотеку без книг, без читателей, без библиотекарей» (41, с. 5). Для О.С. Чуба-рьяна несомненно, что идеи «реформы библиотек», якобы вытекающие из интересов и потребностей научной и технической информации, не отличаются оригинальностью; они без всякой попытки критического анализа заимствованы из высказываний зарубежных библиотековедов и представителей информационной теории. М. Гриффин (США), придерживаясь в вопросе о судьбах библиотек крайних взглядов, еще в 1962 г. писала: «Потенциальная библиотека завтрашнего дня – это библиотека, наполненная людьми, а не книгами, так как книга не сохранится в ее традиционной форме». И доводя эту мысль до логического конца, она утверждала, что библиотекари будущего «будут высокообразованные специалисты, основная квалификация которых будет заключаться в знании машин, т.е. специалисты, совершенно отличные от сегодняшнего библиотекаря, главная забота которого – знать книги, изучать читателей и обслуживать их» (46, p. 5). Именно такая формально-техническая трактовка деятельности библиотек привела к распространенному на западе отождествлению библиотековедения и документации. Так, Д. Шира (декан Библиотечной школы при Кливлендском университете) пишет, что документацию «можно расценивать как теорию библиотечного дела, призванную рассмотреть возможности повышения коэффициента полезного действия зарегистрированных знаний путем изучения и введения новых средств анализа, отбора и поисков графических документов» (цит. по: 41, с. 6).

По мнению крупного руководителя ведущей советской библиотеки, практическое осуществление всех этих идей «реформы библиотеки» привело бы к крайнему сужению библиотечно-библиографического обслуживания широчайших слоев, специалистов и работников науки и к резкому ограничению использования книжных богатств, собранных в библиотеках. «Лишение библиотек их основных функций – активной пропаганды книги и руководства чтением, информационной и справочно-библиографической работы в помощь использованию книжных богатств, превращение библиотек в мертвые хранилища (“отдел фондов органа информации”) означало бы фактическую ликвидацию библиотечно-библиографических методов информации и в конечном счете нанесло бы серьезный ущерб развитию научной и технической информации в целом» (41, с. 6). (Похоже, что жизнь реализовала именно этот проблемный сценарий библиотечного развития, который в России существенно осложнили социокультурные последствия перехода от социализма к капитализму. – А.В.)

Для того чтобы успешно реагировать на вызовы времени, О.С. Чубарьян предлагает в своей публикации 1964 г. четко выделить, развести «во-первых, специально организованные материалы, отражающие достижения науки и производственный опыт, еще не освещенные в литературе, и, во-вторых, мировой литературный фонд (поскольку печатное слово во всех его видах продолжает оставаться важнейшим источником информации). Изучение мирового литературного фонда в целях информации распадается как бы на два этапа: 1) библиографический (выявление, систематизация и библиографическая обработка) и 2) аналитический (отбор наиболее ценного, создание на этой базе новых источников информации – рефератов, обзоров и др.)» (41, с. 8).

Философия книговедения

Приравнивание понятия «книга» к понятию «документ» и создание новой науки – документоведения связаны с именами П. Отле и А. Лафонтена. При всех заслугах П. Отле, «и он, и последующие “документалисты” были непоследовательны. Они то отождествляли понятия “книга” и “документ”, то разграничивали их. При этом одни исследователи рассматривали понятие “книга” как более широкое, включающее в себя и документ, другие, наоборот, считали книгу разновидностью документа» (2, с. 6). В русской традиции теоретики, начиная с Н.М. Лисовского, рассматривали книговедение как комплексную науку, занимающуюся изучением книгоиздания, книгораспространения и книгоописания. Учитывая, что конечным адресатом книги является читатель, исследователи и его стали рассматривать как объект книговедения, что привело к появлению формулы триединого объекта книговедения: книга – книжное дело – читатель. Не все книговеды принимают ее, некоторые предлагают иную формулу: автор – книга – читатель.

Итак, книга рассматривается с этих позиций как произведение печатного станка (наличие рукописной книги положения не меняет), как печатное издание в форме кодекса, предназначенное для чтения. Традиционное представление о книге покоится на четырех «китах»: наличие текста, передаваемого условными знаками, закрепленного на материальном носителе и предназначенного для зрительного восприятия (чтения). В настоящее время все более дает о себе знать следующая тенденция: исследователи пытаются отказаться от термина «книговедение» для обозначения науки о книге (в широком смысле слова), заменяя его «документоведением» или «документалистикой». Можно ли игнорировать процессы, которые происходят в сфере книжного дела? Можно ли не считаться с тем, что традиционную книгу теснят новые технологические устройства и средства коммуникации, хранения и передачи информации? Разумеется, это невозможно, несерьезно, бесперспективно. Однако, заменяя понятие «книговедение» понятием «документоведение», а понятие «книга» – понятием «документ», равно как понятие «читатель» – понятием «потребитель», «мы не решаем всех проблем, которые встают перед теоретиками и практиками книжного дела» (2, с. 8).

А.В. Соколов в работах «Эволюция социальных коммуникаций» (СПб., 1995) и «Введение в теорию социальных коммуникаций» (СПб., 1996) как крупнейший специалист в области информатики разработал концепцию социальных коммуникаций с учетом важнейших положений философии и иных гуманитарных наук, особенно семиотики и культурологии. Несомненно, что в концепции А.В. Соколова «осмысление и систематизация факторов эволюции социальных коммуникаций осуществлены на таком уровне, которого не достигали другие исследователи» (2, с. 8). Для нашей темы интерес представляет построенное А.В. Соколовым «Древо социальных коммуникаций западной цивилизации». Исследователь подразделяет все средства коммуникации на традиционные и нетрадиционные. К традиционным он относит письменность и книгопечатание, к нетрадиционным – телефон, радио, ЭВМ. В «Древе» выделены также исходные каналы – устная коммуникация и символьная документация как традиционные каналы, с которыми связаны также национальные и искусственные языки. В зависимости от материально-технического оснащения, т.е. от применяемых каналов, А.В. Соколов различает три рода социальных коммуникаций: устная, документальная (прежде всего письменность) и электронная, а в зависимости от методов и средств – четыре уровня коммуникационной культуры: словесность, письменность, книжность, экранность.

Таким образом, один из трех составных объектов книговедения – книга – может трактоваться как традиционный и нетрадиционный объект. В зависимости от подхода, угла зрения будет меняться и понимание термина «книговедение». При этом все традиционные письменные средства коммуникации имеют следующие «знаковые» показатели: условные знаки – символы, передающие человеческую речь, текст, состоящий из этих знаков-символов, материальный носитель. Сравнительный анализ понятий «книга» и «документ» свидетельствует о том, что они могут употребляться и как идентичные и как специфические, что зависит от того, какой смысл вкладывается в каждый из них. Вместе с тем только исходя из этих понятий, мы не можем решить вопросы об объекте и предмете книговедения, о его отличии от документоведения или тождественности ему.