Текст книги "Культурогенез и культурное наследие"

В заключение следует подчеркнуть, что фундаментальные исследования В. М. Массона о культурогенезе и культурном наследии древних народов Евразии стали яркой страницей в истории отечественной науки, а его труды будут неизменно востребованы не только в академической и вузовской среде, но также всеми, кто интересуется историей мировой культуры.

Наиболее значимые научные работы Вадима Михайловича Массона

1. Понятие культуры в археологической систематике // Каменный век Средней Азии и Казахстана: тезисы докладов. Ташкент: Фан, 1972. С. 9–11.

2. У истоков теоретической мысли советской археологии // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. 1980. Вып. 163. С. 18–26.

3. Основные направления культурно-исторического процесса // Становление производства в эпоху энеолита и бронзы: по материалам Южного Туркменистана. М.: Наука, 1981. С. 35–48.

4. Традиции и инновации в процессе культурогенеза (в свете данных археологии) // Преемственность и инновации в развитии древних культур: материалы методол. семинара Ленингр. отд-ния Ин-та археологии АН СССР. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1981. С. 38–42.

5. Диалектика традиций и инноваций и культурный процесс в древней Бактрии // Древнейшие культуры Бактрии: среда, развитие, связи: тезисы докладов симпозиума Душанбе, 1982. С. 9–13.

6. Первые цивилизации / АН СССР. Ин-т археологии. Ленингр. отделение. Л.: Наука. Ленингр. отделение, 1989. 275 с.

7. Культурогенез и этногенез в Средней Азии и Казахстане // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана. Вып. 1. М., 1990. С. 42–53.

8. Феномен культуры и культурогенез древних обществ // Археология культуры и культурная трансформация. Археологические изыскания. 1991. № 1. С. 5–10.

9. Исторический процесс и ритмы культурогенеза // Северо-Западное Причерноморье: ритмы культурогенеза. Тезисы докладов. Одесса, 1992. С. 6–9.

10. Макроэволюция и многоуровневый характер культурогенеза // Проблемы культурогенеза и культурное наследие. Материалы к конференции. Ч. II. СПб., 1993. С. 3–5.

11. Культурные взаимодействия и культурогенез в древней истории народов России // Изучение культурных взаимодействий и новые археологические открытия. СПб., 1995. С. 6–7.

12. Народы евразийских степей в эпоху палеометалла и синташтский пик культурогенеза // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Челябинск, 1995. С. 106–108.

13. Исторические реконструкции в археологии. Изд. 2-е, доп. / ИИМК РАН; СамарГПУ. Самара: СамарГПУ, 1996. 102 с.

14. Палеолитическое общество Восточной Европы: (Вопросы палеоэкономики, культурогенеза и социогенеза) / ИИМК РАН. СПб., 1996. 72 с. (Археологические изыскания; Вып. 35).

15. Некоторые вопросы культурогенеза в доскифских обществах Восточной Европы // Доно-Донецкий регион в системе древностей эпохи бронзы восточноевропейской степи и лесостепи. Тезисы докладов. Воронеж, 1996. С. 5–7.

16. Институт истории материальной культуры: (краткая история учреждения, научные достижения) / ИИМК РАН. СПб., 1997. 40 с.

17. Ритмы культурогенеза и концепция ранних комплексных обществ // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 1998. № 3. С. 41–47.

18. Вопросы культурного наследия: (матер. для методол. семинаров). Ашхабад: [Б. и.], 2002. 48 с.

19. Древний Кыргызстан: процессы культурогенеза и культурное наследие / отв. ред. А. Ч. Какеев. Бишкек: Илим, 2003. 158 с.

20. Перспективы методологических разработок в исторической науке. СПб.: АкадемПринт, 2004. 16 с.

21. Первые цивилизации и всемирная история. 2-е доп. изд. Кишенев: Высшая Антропологическая школа, 2005. (Tipogr. «Business-Elita») 159 с.

22. Культурогенез Древней Центральной Азии. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, Изд-во СПбГУ, 2006. 384 с.

Биобиблиографические сведения

1. Кокин Л. Массон, сын Массона // Огонек. 1967. № 11. С. 16–17.

2. Патриарх археологии Средней Азии // Туркменистан: выдающиеся люди XX века. Ашхабад, 2002. С. 233–241.

3. Дергачев В. А. Патриарху Евразийской археологии В. М. Массону – 70 лет. Взгляд из Молдовы // Stratum Plus. № 2. 1999.

4. Берёзкин Ю. Е. В. М. Массон и социальная антропология второй половины XX века // Взаимодействие культур и цивилизаций. СПб., 2000. С. 32–45.

5. Вадим Михайлович Массон. Библиографический указатель / сост. Л. М. Всевиов. Бишкек: КРСУ, Изд-во ИИМК РАН, 2002. 47 с.

6. Кирчо Л. Б. В. М. Массон: первооткрыватель, исследователь, организатор науки (опыт периодизации научной деятельности) // Записки Восточного отделения Российского археологического общества. Новая серия. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2006. Т. 2 (27). С. 35–40.

7. Воропаева В. А. «…Тот, кто раскопал Джейтун»: Вадим Михайлович Массон // Российские подвижники в истории культуры Кыргызстана. Бишкек, 2005. С. 160–171.

8. Бондарев А. В., Мосолова Л. М. Светлой памяти Вадима Михайловича Массона (1929–2010 гг.) // Альманах Научно-образовательного культурологического общества России «Мир культуры и культурология». Вып. I. СПб: Изд-во РХГА, 2011. С. 363–367.

Генетика культуры: пролегомены

В. С. Стёпин (Москва). Программирующие функции культуры в человеческой жизнедеятельности

Общество как сложная саморазвивающаяся система существует благодаря двум противоположным, но взаимопредполагающим друг друга процессам: во-первых, воспроизводства основных подсистем и состояний общественной жизни и, во-вторых, их изменений, в том числе и качественного характера. Чтобы осуществлялись эти процессы, необходима человеческая активность. Человек – это не просто клеточка внутри социального организма. Он активное деятельное существо. И только благодаря человеческой активности воспроизводится и развивается неорганическое тело цивилизации, связи и отношения людей в больших и малых социальных группах.

Человеческая активность реализуется в трех основных формах: деятельности, поведения и общения. Это три кита, на которых зиждется социальная жизнь. Главную роль играет в этой жизни деятельность. Она определяет бытие человека. Напомним, что в отличие от животных человек не просто адаптируется к уже сложившимся условиям существования, а активно преобразует их. В деятельности он целенаправленно изменяет объекты окружающего мира, создавая новые объекты, удовлетворяющие его потребности.

Деятельность есть только у человека. Что же касается поведения, то оно присуще как человеку, так и животным. Оно характеризуется стремлением адаптироваться к окружающей среде, включиться в нее и не ставит целью изменение среды. Правда, у человека и здесь есть свои особенности. Деятельность человека оказывает влияние на его поведенческие реакции. Они могут быть осознанными и целенаправленными, предполагать контроль над поступками, включать сознательные изменения стратегии и тактики поведения в тех или иных обстоятельствах.

Особой формой поведения является общение. Оно характеризуется как адаптация одного человека к другому, предполагает их коммуникацию, в ходе которой устанавливается взаимопонимание, необходимое для совместного поведения и деятельности.

Еще раз подчеркнем, что в триаде форм человеческой активности деятельность играет особую роль. Благодаря ей не только воспроизводятся главные структуры социальной жизни (предметный мир человека, социальные отношения и институты), но и происходит преобразование этих структур в новые. В первом аспекте мы имеем дело с репродуктивной деятельностью, во втором – с продуктивной, обеспечивающей изменение и развитие различных подсистем общественной жизни и общества в целом.

Деятельность универсальна, в ней могут преобразовываться любые объекты – фрагменты природы, социальные институты, индивиды и состояния их сознания, знаковые объекты, фиксирующие те или иные феномены духовной жизни общества. Различая виды деятельности по их предметам и результатам (продуктам), выделяют материальную (практика) и духовную деятельность. Каждая из них реализуется в системе своих видов и подвидов. Многообразие проявлений общественной жизни предполагает многообразие видов деятельности.

Любая деятельность может быть представлена как состоящая из элементарных актов, которые начинаются с выбора предмета (исходного материала) для преобразования и завершаются определенным результатом (продуктом деятельности). По своему содержанию эти элементарные акты различны, поскольку в них преобразуются качественно специфические предметы. Но структура у всех них общая, одна и та же. Характеристику этой структуры можно найти в главном труде К. Маркса «Капитале» (т. 1, гл. 5). Маркс ее описал, анализируя человеческий труд в системе материального производства. Но этот анализ можно распространить на любую деятельность. Тогда можно изобразить элементарный акт любой деятельности в виде следующей схемы, которая была предложена известным отечественным философом второй половины XX в. Г. П. Щедровицким. Я воспроизведу ее с небольшими модификациями.

Схема элементарного акта деятельности

Основными структурными элементами деятельности выступают:

1) субъект, на «табло» сознания которого представлены ценности, цели, знания и навыки, необходимые для осуществления деятельности;

2) средства деятельности, которые служат проводником воздействия субъекта на изменяемый им объект;

3) предмет деятельности (исходный материал), который подлежит преобразованию;

4) операции деятельности (действия), которые осуществляет субъект, воздействуя средствами на изменяемый предмет;

5) результат (продукт) деятельности.

Преобразование предмета в продукт происходит не произвольно, а в соответствии с законами функционирования и развития объектов. И если действия субъекта соответствуют этим законам, он может реализовать поставленную цель и получить необходимый ему продукт. Тогда этот продукт предстает как опредмеченная цель.

Чтобы многократно получать необходимые продукты в качестве результата (а это требуется в любом массовом производстве), необходимо каждый раз возобновлять и повторять элементарные акты деятельности.

В современном разделении труда большинство продуктов деятельности, обеспечивающих человеческую жизнь, предполагает взаимодействие ее многих видов. Связи этих видов образуют разветвленные сети. Продукты одной деятельности становятся компонентами других видов деятельности (их исходным материалом, средствам и даже субъектами деятельности). Поэтому воспроизводство любого вида деятельности предполагает вместе с тем и воспроизводство других, связанных с ним видов. А это, в свою очередь, требует многократного повторения элементарных актов деятельности, характерных для каждого такого вида.

Поясню сказанное на примере. Допустим, мы имеем дело с крупным предприятием, выпускающим автомобили. На этом предприятии начат выпуск автомобиля новой марки. Она востребована рынком, и поэтому предприятие запланировало расширить производство, чтобы выпускать большее количество новых автомобилей. Каждый такой автомобиль, который сходит с конвейера, предполагает воспроизводство сложнейшей сети различных видов деятельности. В рамках предприятия это труд рабочих разных специальностей и квалификаций, которые создают детали будущего автомобиля, основные узлы его конструкции, сборку этих узлов на конвейере. Одновременно это труд инженеров, менеджеров и большого числа других работников, обеспечивающих необходимые условия труда на предприятии. Но это еще не все. Чтобы успешно наращивать выпуск автомобилей, завод должен иметь в достаточном количестве исходный материал для своей продукции (металл, пластмассы, приборы, которыми оснащается автомобиль, и т. д.). Он должен также иметь соответствующие средства производства (станки, машины и т. д.). Наконец, заводу необходимы специалисты, которые должны обладать соответствующими знаниями и навыками. Все это автомобильный завод приобретает как продукцию других предприятий и учреждений.

Металлы выплавляют металлургические комбинаты, пластмассы являются продуктом соответствующих заводов, станки и машины изготавливают машиностроительные предприятия и т. д.

Наконец, специалисты, которые выступают субъектами деятельности как на автозаводе, так и на его смежных предприятиях, являются «продукцией» учебных заведений. В обучение поступают люди, не имеющие необходимых знаний и навыков для определенной деятельности. Но к выпуску из университета, института или специализированного колледжа они должны получить эти знания и навыки. Чтобы «продукция» учебных заведений регулярно поступала в соответствующие сферы общественного труда, также необходимо воспроизводить соответствующую сеть деятельностей, обеспечивающих подготовку специалистов.

Итак, деятельность повторяется, воспроизводится, причем в расширяющихся масштабах на каждом новом этапе общественного разделения труда.

Вообще-то с процессами воспроизводства деятельности мы постоянно сталкиваемся в нашей повседневной жизни. И мы не задумываемся, почему это возможно. Но если задуматься, то выясняется, что не все обстоит просто и очевидно. В самом деле, многие виды деятельности существуют десятилетиями, и даже столетиями. Люди приходят и уходят из этой деятельности, но деятельность остается. Например, в таких видах производства, как известные народные промыслы (Палех, Павловские платки, Гжель), сменилось уже несколько поколений мастеров, рабочих, организаторов производства, а эти виды деятельности по-прежнему устойчиво сохраняются.

Как и почему это происходит?

Ответ на эти вопросы может быть таким: существуют программы, в соответствии с которыми воспроизводится деятельность. И программа каждого вида деятельности имеет свои специфические особенности. Эти программы становятся достоянием людей, осуществляющих деятельность. И только так люди становятся субъектами деятельности.

Основными компонентами программы деятельности выступают ценности, цели, знания и навыки (см. схему).

Цель – это идеальный образ будущего результата деятельности. Цель отвечает на вопрос «что?» (что должно быть получено в качестве продукта деятельности?). Ценность же отвечает на вопрос «для чего?». Для чего мы затеяли ту ли иную акцию, какие потребности она призвана удовлетворить, что ее оправдывает? Ценности и цели всегда взаимосвязаны, но ценность определяет «дерево целей».

В программу деятельности в качестве ее необходимых компонентов включены также знания об исходном материале (предмете деятельности), об особенностях применяемых средств и необходимых операциях, а также навыки применения средств и осуществления действий (операций).

Если у человека нет такой программы, он не может стать субъектом деятельности. Он не знает для чего и что должно быть результатом его действий, не знает, как действовать.

В воспроизводстве структур социальной жизни важную роль играет не только исторически сложившаяся в обществе сеть видов деятельности, но и другие формы человеческой активности – поведение и общение. Их роль особенно важна в воспроизводстве малых социальных групп, которые составляют живую ткань повседневной жизни людей. Конкретные особенности и специфические черты малых групп определяются сложившимися видами поведения и общения. А эти виды сохраняются благодаря усвоению людьми особых программ поведения и общения. Компонентами таких программ выступают принятые в обществе ценности, нормы, обычаи, ритуалы, социальные роли и т. п.

Здесь мы сталкиваемся с новой проблемой. Программы социального поведения, общения и деятельности не являются врожденными. Они биологически не наследуются. Если бы они передавались через механизмы биологической наследственности, то тогда люди от рождения имели бы профессиональные умения и знания, а также навыки социального поведения. Но этого нет. Есть биологические предпосылки для занятий той или иной деятельностью, но не врожденные программы деятельности.

Известно, например, что существуют задатки, предрасположенности к музыке, искусству, математическим занятиям. Но это не более чем почва, на которую нужно посеять зерна знания, чтобы ожидать необходимого урожая. Профессиональные знания и умения люди получают прижизненно в процессе обучения. То же можно сказать о нормах и способах социального поведения и общения.

Лишь частично они обусловлены генетическими предрасположенностями, биологическими инстинктами. Основное их содержание определено социальным воспитанием и обучением. Нас, например, с детства приучают к правилам потребления пищи: как оперировать во время еды ложкой, вилкой (или их аналогом – китайскими палочками), как вести себя за столом и т. д. Все это программы социального поведения, опосредующие проявления инстинкта питания, управляющие им, определяющие формат его реализации. И так обстоит дело с любыми биологическими инстинктами.

Программы деятельности, поведения и общения вырабатываются людьми в процессе исторического развития общества. Они транслируются, т. е. передаются от человека к человеку, от поколения к поколению.

Огромное многообразие программ деятельности, поведения и общения в своей совокупности и динамике образует накапливаемый социально-исторический опыт. Он включает в себя знания, предписания, идеалы, нормы, навыки, ритуалы, образцы поведения и деятельности, идеи, верования, цели, ценности и т. п.

Ни один индивид не в состоянии вместить в свое сознание весь этот опыт. Он надындивидуален, интерсубъективен, создан многими поколениями людей. Из этого резервуара каждый человек в процессе обучения и воспитания черпает необходимые программы деятельности, поведения и общения.

В свою очередь, некоторые фрагменты индивидуального опыта могут оказаться новыми и востребованными обществом. Тогда они включаются в массив надындивидуального коллективного опыта поколений и обогащают его.

В итоге получается, что программы деятельности, поведения и общения обретают некую самостоятельную жизнь. С одной стороны, они являются состоянием духовного мира личностей, а с другой – существуют независимо от каждой отдельно взятой личности и даже от всех сегодня живущих людей. Совокупный социальный исторический опыт включает в себя опыт не только нашего, но и прошлых, уже ушедших из жизни поколений. И этот опыт также может программировать нас в нашей сегодняшней жизни. Но тогда возникают вопросы: как может существовать этот сложный, многообразный социально-исторический опыт? Как он может транслироваться, передаваться от человека к человеку, от поколения к поколению?

Ответ на эти вопросы таков: социально-исторический опыт как развивающаяся система программ деятельности, поведения и общения людей существует и транслируется благодаря его знаковому закреплению. Он представляет собой сложную совокупность семиотических систем, где содержание (программы человеческой социальной жизни) не существует в отрыве от знаковой формы. Программы деятельности, поведения и общения – это социально значимая информация, которая закреплена в форме социокода. У человека есть две системы кодов, определяющих его жизнь: биокод (ДНК, РНК и другие генетические структуры, репрезентирующие его биологическое существование) и социокод, репрезентирующий программы его социального бытия.

Эти программы надстраиваются над биологическими, генетическими программами человека и регулируют формы их проявления.

Здесь мы вплотную подошли к ключевому понятию современных представлений об обществе и человеке – понятию «культура». Можно выделить три основных этапа исторического развития этого понятия. Первым было понимание культуры как всего созданного человеком. С ним была связана формулировка оппозиции: культура – натура. Второй – постановка проблемы соотношения культуры и деятельности, поскольку созданное человеком есть результаты его деятельности. В этом подходе постепенно возникло рассмотрение культуры как способа регуляции деятельности.

Дальнейшее развитие и уточнение этого подхода приводит к новому, третьему этапу понимания культуры. На этом этапе неопределенный термин «способ деятельности» получает свое уточнение. Он истолковывается как наличие особых надбиологических программ деятельности, поведения и общения, которые регулируют человеческие действия и поступки. Эти программы возникают в процессе исторического развития общества и существуют в форме семиотических систем.

Культура может быть определена как система исторически развивающихся надбиологических программ человеческой жизнедеятельности (деятельности, поведения и общения), обеспечивающих воспроизводство и изменение социальной жизни во всех ее основных проявлениях.

Культура хранит эти программы, транслирует их, передавая от поколения к поколению. В этой функции она выступает как традиция, как социальная память. Но культура способна также генерировать новые программы деятельности, поведения и общения людей, и часто задолго до того, как они внедряются в ткань социальной жизни, порождая социальные изменения. В этой функции культура предстает как творчество. И в аспекте традиции, сохраняющей накопленный социально-исторический опыт, и в аспекте творчества, обогащающего этот опыт, культура функционирует как исторически развивающийся социокод.

Многообразие социального опыта предполагает многообразие знаковых форм, способов кодирования различных элементов этого опыта. В качестве кодовых систем могут выступать любые компоненты человеческой деятельности (орудия труда, образцы операций, продукты деятельности, опредмечивающие ее цели, сами индивиды, выступающие как носители некоторых социальных норм и образцов поведения и деятельности), естественный язык, языки искусства, науки, конвенциональные знаки и символы, регулирующие социальную жизнь.

Рассмотрим более детально основные характеристики этих кодов.

Наверно, наиболее необычным является рассмотрение в качестве знака (элемента социокода) самого человека. Но в своей деятельности, поведении и общении люди действительно могут выполнять функции кодовых систем культуры. Приведу простой пример. На завод пришел ученик, который еще незнаком с профессией, у него пока нет программы деятельности, которую он должен будет осуществлять на этом заводе. Задача мастера обучить ученика. Мастер работает на станке и изготавливает определенное изделие, необходимое для производства основной продукции завода. Он функционирует как производительная сила. Он говорит новичку: «Я сейчас не могу прервать работу, но ты не уходи. Встань рядом и следи за тем, что я делаю. Я потом тебе все объясню и помогу тебе это осваивать».

Как только рядом с мастером встал ученик и начал наблюдать за его действиями, чтобы запомнить и повторить их, мастер обрел новую функцию. Он начал функционировать как образец профессиональных действий, как носитель социального опыта, который передает этот опыт другому человеку. Он предстал уже не только производительной силой, но и обучающей семиотической системой, которая транслирует определенную программу деятельности.

В повседневной жизни мы постоянно сталкиваемся с такого рода функционированием людей как знаковых систем, закрепляющих и транслирующих программы деятельности, поведения и общения.

Взрослые, их действия и поступки для детей, как правило, являются образцами, которым они подражают. Дети «считывают» со взрослых социально значимую информацию о формах, способах и правилах поведения и действия. И если взрослые произносят правильные воспитательные речи, но при этом демонстрируют не совпадающие с этими речами поступки, дети будут ориентироваться не на речи, а на поступки. В повседневном поведении образцы более значимы, чем их описания.

Это касается не только отношений взрослых и детей, но и взаимоотношения между взрослыми. Мы часто сами того не замечаем, что, оценивая тот или иной поступок или деятельность другого человека, воспринимаем его как некоторый образец (положительный, которому мы подражаем, или отрицательный, которому подражать не следует).

Люди в таких случаях функционируют для других людей как знаковые системы, обеспечивающие трансляцию социального опыта. Люди не просто действуют, но и одновременно могут выполнять роль семиотических систем, демонстрируя образцы поведения и деятельности, которые программируют других людей. В этой функции люди могут стать символическими фигурами общественной жизни (великие полководцы, ученые, писатели, знаменитые спортсмены и т. п.). Функционирование индивидов в качестве семиотических систем является самой древней формой передачи социального опыта («делай как я»).

Функционирование людей в качестве знаковых систем породило многочисленные осознанные и неосознанные символические жесты и поступки, набор которых специфичен для различных культур. Вытянутая прямо рука с растопыренными пальцами во многих ритуалах древних мифологических культур означала отпугивание нечистой силы. У арабов Передней Азии этот же жест означает проклятие[136]136
  Бабурин А. К., Топорков А. Л. У истоков этикета. Л.: Наука, 1990. С. 27.


[Закрыть].

Рукопожатие у большинства народов имеет символику дружеского расположения, но существуют культуры, где этот жест приобрел иной смысл. В традиционной Японии, например, считалось, что касание собеседника означает потерю самоконтроля и является выражением агрессии и недружелюбия. Поэтому в Японии рукопожатие используется редко, и чаще всего в общении с европейцами[137]137
  Бабурин А. К., Топорков А. Л. У истоков этикета. С. 32–33.


[Закрыть].

Распространенный у североамериканцев и заимствуемый некоторыми молодыми людьми в современной России жест – кольцо из большого и указательного пальца, напоминающий об аббревиатуре О. К., означает «все хорошо». Но у французов он означает «ноль», «ничего», в Японии – «деньги», а у итальянцев может быть истолкован как приглашение к гомосексуализму[138]138
  Олескин А. В. Биополитика. М.: Научный мир, 2007. С. 210.


[Закрыть].

У человека в системе его мимических жестов как кодов поведения и общения немало таких, которые продиктованы биологическими предпосылками. К ним относятся состояния мимики, сходные с мимикой стадных животных. Они достались нам в наследство от наших биологических предков. Например, у многих народов (бушменов, папуасов, народов Европы и Северной Америки) «взлет бровей», сопровождаемый улыбкой, является знаком приветствия. Но этот же мимический жест есть у шимпанзе и мартышек. Вместе с тем в некоторых культурах он не оценивается как выражение приветливости, а имеет негативный смысл. В японской традиции он воспринимается как выражение несдержанности, считается неприличным и подавляется воспитанием[139]139
  Олескин А. В. Биополитика. С. 105.


[Закрыть].

Многие поведенческие реакции играют роль социокультурных кодов, применяемых бессознательно. Например, мексиканцы и колумбийцы обычно во время разговора невольно приближаются друг к другу. Расстояние между лицами собеседников часто не превышает полуметра[140]140
  См.: Hall E. T. The language of space // Journal of the American Institute of Architects. 1961. Februare.


[Закрыть]. При такой манере общения психологические состояния и эмоциональные реакции легко передаются от одного собеседника к другому. Рапидная съемка обнаруживает, что чаще всего люди в таких ситуациях как бы воспроизводят в состояниях своего лица мимику собеседника. Однако для североамериканцев и англичан наиболее удобная дистанция в полтора-два раза больше.

Когда мексиканец или колумбиец подходит, чтобы вступить в разговор с американцем, тот отодвигается, что часто воспринимается как знак недружелюбия. Дистанция между собеседниками является специфической семиотической системой, которая неявно закрепляет и передает определенную программу общения. Сама же эта программа выражает особенности соответствующей культуры: распространенные в ней системы обычаев, способы воспитания, ту или иную ценность автономии личности и т. п. Культура включает не только социально осознанное, но и социально бессознательное.

Важнейшим средством трансляции программ поведения, общения и деятельности является обыденный язык. Он позволяет описывать ситуации реальной жизни, фрагменты мира, образцы деятельности и таким способом фиксировать и транслировать накопленный социальный опыт. Но дескриптивная (описательная) функция языка не исчерпывает его применения в качестве социокода, закрепляющего и передающего программы поведения, общения и деятельности. Язык своей структурой задает определенный образ мира, способ фрагментации и синтеза его объектов. Это обстоятельство было подмечено и описано в концепции лингвистической относительности Э. Сепира и Б. Уорфа. Проведя сравнительный анализ современных и архаических языков, они выявили связь между структурой языков и «мирами» человеческой жизнедеятельности, которые характерны для определенного типа социальности. «Факты свидетельствуют о том, – писал Э. Сепир, – что “реальный мир” в значительной мере бессознательно строится на языковых нормах данного общества»[141]141
  Cenup Э. Положение лингвистики как науки // История языкознания XIX и XX вв. в очерках и извлечениях. Ч. 2. М.: Просвещение, 1960. С. 177.


[Закрыть].

Конечно, можно возражать против абсолютизации лингвистической относительности, подчеркивая наличие инвариантных структур, обеспечивающих возможность перевода с одного языка на другой. Но это не отменяет самой идеи о программирующей роли языка в человеческой жизнедеятельности.

Например, в аналитическом, новоанглийском языке порядок слов скоррелирован со смыслом достаточно однозначно[142]142
  См.: Хомский Н. Синтаксические структуры // Новое в лингвистике. Вып. 2. М., 1962. С. 432.


[Закрыть], чего нет во флексивных языках, к которым относится и русский. Флексивные языки обладают большей многозначностью отдельно взятых понятий и значительно большим влиянием порядка слов (допустимого правилами языка) на выражение смысла. Говорящий или пишущий всегда стоит здесь перед проблемой выбора, причем вариантов выбора у него значительно больше, чем в аналитических языках[143]143
  См.: Петров М. К. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991. С. 194.


[Закрыть].

В русском языке вследствие нежесткости смысла, закрепленного в понятиях, очень велик процент эмоционально окрашенных терминов. В английском языке оценочная окрашенность его словарного запаса значительно меньшая. Поэтому объективная и безоценочная фиксация событий в русском языке вызывает больше трудностей, чем в английском. Но именно эти особенности русского языка послужили предпосылкой великой русской литературы[144]144
  См.: Кульчинский Г. Безъязыковая гласность // Век двадцатый и мир. 1990. № 9. С. 432.


[Закрыть].

В историческом развитии всех языков можно обнаружить наличие сленгов, языковых форм, выражающих специфику общения различных социальных групп. Ситуация Элизы Дулитл, персонажа из «Пигмалиона» Бернарда Шоу, хорошо иллюстрирует связь «сленговых» форм с образцами общения и поведения, свойственными определенным социальным группам. Стремление той или иной социальной группы выделить принятые в ней социальные роли, способы поведения и общения в качестве особых, отличных от других, часто выражается в способах речевой коммуникации. При дворе Людовика XIV дамам и кавалерам не разрешалось использовать слова простонародного язык: нельзя было сказать, например, «тарелка грязная», нужно было говорить «тарелка плохо себя ведет», слово «ноздри» заменялось словосочетанием «врата в мозг» и т. д.

К подобным по своим функциям особенностям речевой деятельности можно отнести бюрократический язык, уголовную «феню», «новояз» послереволюционной российской речи и т. д. Искажение общепринятого обыденного языка во всех этих ситуациях формирует особые программы общения и поведения, которые призваны отделить «своих» от «чужих» и обеспечить вхождение индивидов в корпоративную связь.