Текст книги "На затонувшем корабле"

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«БЛАГОДАРЮ ВАС, МОЙ ФЮРЕР, ЗА ВЕЛИКУЮ ЧЕСТЬ…»

Дверь в комнату коменданта крепости плотно закрыта. И все же Отто Ляш не в силах избавиться от надоедливых шумов: наглухо закупоренные в цементных стенах подземелья, они назойливо лезут в уши. Ясно доносится тонкое однообразное пение морзянки. Басовито гудят моторы. Разноголосо отзываются телефонные аппараты. Телефонисты, добиваясь связи, неустанно повторяют одни и те же призывы. А вдобавок ко всему чьи-то ноги неприятно шаркают в коридоре.

Отто Ляш, невыспавшийся и небритый, морщится и с неудовольствием посматривает на дверь. Его вызвал к телефону генерал Мюллер. Слышимость плохая, трещит мембрана, и Ляш напрягает слух, стараясь уяснить сбивчивые указания главнокомандующего.

– Противник непрерывно атакует на южном берегу Прегеля, у деревянного моста. – Пауза. – Вы правы, господин генерал, – без всякого выражения подтверждает Ляш в телефонную трубку. – Да, мосты будут взорваны. Да, на юго-западном участке под угрозой королевский замок… Нет, сомневаюсь, господин генерал. Полагаю, к утру в наших руках останется только центральный участок севернее Прегеля…

В дверь постучали.

– Господин генерал… – услышал комендант взволнованный голос.

Отто Ляш оторвался от трубки. Мутный взгляд усталых глаз задержался на почтительной фигуре дежурного офицера.

– Простите, господин генерал, одну минуту.

Комендант прикрыл ладонью микрофон.

– Слушаю вас, Кребсбах.

– Батальоны ополченцев под Прегелем ушли с позиции, – торопливо доложил дежурный.

– Что вы говорите, лейтенант?!

– Начальник штаба выслал связных для проверки, – испуганно дрогнув бровями, продолжал офицер, – один из них вернулся. Он рассказал, как ополченцы без боя сдавались русским. Он видел своими глазами, как они размахивали белым флагом и бросали винтовки. Артиллерийский обстрел с русских позиций невозможно выдержать, население бежит за нашими войсками. Женщины, старики, дети прячутся в подвалы, подготовленные для солдат, и не хотят выходить оттуда… Может быть, вы прикажете вызвать эсэсовцев, господин генерал?

Ляш, не отвечая, махнул рукой.

– Я полагаю, все решится завтра, – с усилием сказал Отто Ляш в трубку. – Войска больше не могут держаться, генерал, они беззащитны против артиллерийского огня русских, против бомбардировок с воздуха. Связные не могут пробраться через пожар и завалы. Они часами блуждают, потеряв дорогу. Штабы не в состоянии руководить обороной.

В кабинет вошёл начальник штаба полковник фон Зюскинд. Комендант, чуть улыбнувшись, кивнул головой и продолжал в трубку:

– Мы несём невосполнимые потери в людях и в технике… Тысячи раненых без медицинской помощи. Материальные и духовные силы обороны исчерпаны. Положение женщин и детей… Моё предложение?.. Я предлагаю, – в голосе коменданта прозвучала твёрдость, – я предлагаю в эту ночь пробиться со всем гарнизоном крепости на запад. Может быть, сегодня это ещё возможно. Пятая танковая дивизия поддержит прорыв.

Отто Ляш опять покорно слушает далёкий голос в трубке, по его лицу снова разлились безразличие и усталость.

– Бегство, позор? Но и для престижа германского оружия такой исход лучше… Ну что ж… Я понял, господин генерал. Слушаюсь.

– Вот, мой дорогой полковник, – положив трубку, обернулся комендант к начальнику штаба. – Вы слышали? Мюллер требует: «Я обязываю солдатской честью вас и ваших офицеров продолжать защиту Кенигсберга», – красивые слова? А нам, к сожалению, осталось одно: капитулировать.

– Я не ждал от генерала Мюллера другого, – мрачно отозвался фон Зюскинд. – Главнокомандующий, как попугай, повторяет слова гаулейтера. Что ж, угодничество тоже способ существования. – Полковник помолчал, собираясь с мыслями. – А самое главное, господин генерал, – нам некого защищать. Германия побеждена, и теперь каждый день войны – безумие. Я думаю, как и прежде: когда здравый смысл подсказывает, что сопротивление бесполезно, надо складывать оружие. И чем скорее, тем лучше.

– Благодарю, мой друг. Я был уверен в вашей поддержке. – Отто Ляш расстегнул воротник френча и потёр шею ладонью. – Не забудьте послать связного на Прегель. А пока, – генерал говорил все медленнее и тише, – я прилягу на час… У нас сегодня, кажется, восьмое апреля? – Он повалился на железную койку, покрытую серым шершавым одеялом, и сразу заснул.

Начальник штаба тихо закрыл за собой дверь.

Вскоре в комнату осторожно, на цыпочках, вошёл дежурный молодой офицер.

– Господин генерал, – рискнул он тронуть за рукав спящего. – Господин генерал.

– Что случилось? – Ляш мгновенно сел на кровати. – Русские? – Он непослушной рукой приглаживал растопырившиеся перьями волосы. – Докладывайте.

Но дежурный не успел сказать ни слова.

Дверь с шумом растворилась. В комнате появилась вельможная фигура Фердинанда Гроссхера, заместителя гаулейтера. За ним – другие, ни одного без золотой свастики на отвороте френча. Все в военной форме, с пистолетами. На рукавах – повязки с чёрной эмблемой. С ними пришёл и Хельмут Вилль, обер-бургомистр Кенигсберга, высокий, с презрительной усмешкой на породистом лице.

– Хайль, – поднял руку Гроссхер. – Безобразие, генерал, начальник штаба не пропускал к вам, прорвались чуть не силой. – Он с размаху бросился на стул.

Ляш медленно поднялся с койки, застегнул пуговицы френча, поправил на шее Железный крест.

– Это моё приказание, – сказал он, – я решил поспать – неизвестно, как пойдут дела дальше… У вас что-нибудь серьёзное, господа? – Генерал искоса глянул на развязного нациста. Он терпеть не мог, когда кто-нибудь сидел вот так, как Гроссхер, расставив ноги, но сдержался.

– Я получил приказ гаулейтера Коха вывезти из города женщин и детей, прорваться мне приказано этой ночью… – И он обернулся к своим партейгеноссе.

– Покажите приказ. – Ляш протянул руку, стараясь не смотреть на большой нахальный нос Гроссхера с противными волосатыми ноздрями.

– Я получил приказ по телефону, но это несущественно. Мы просим вас расчистить дорогу от русских силами гарнизона крепости.

– Без приказания главнокомандующего я ничего не могу предпринять, – невозмутимо возразил генерал. – Лейтенант, – бросил он дежурному офицеру, – соедините меня с генералом Мюллером. Придётся подождать, господа.

Денщик принёс раскладные стулья.

Нацисты молча расселись. Видно было, что они здорово напуганы.

– Детей и женщин необходимо срочно вывезти, – не совсем уверенно произнёс Гроссхер, – только тогда солдаты смогут успешно защищать город.

– Неорганизованная публика вносит в ряды защитников беспорядок, – вмешался широкоплечий, немного сутулый Вагнер, – получается вот что, дорогой генерал: солдаты видят страдания мирного населения и приходят в замешательство. Я бы сказал: это оказывает вредное влияние на солдатские головы.

– Женщины и дети… Да, и дети парализуют боевой дух нашей доблестной армии, – добавил Гроссхер, – они создают ненужное брожение в умах.

Его коллеги согласно закивали.

– И вы хотите взять на себя почётную задачу быть спасителем женщин? – несколько иронически спросил комендант. Ляш был уверен, что его собеседники готовы дать тягу под любым предлогом.

Раздался мягкий стрекот телефона. Генерал Ляш взял трубку.

– У телефона комендант крепости, – сказал он. – Мне приходится беспокоить вас ещё раз, господин генерал, – и Ляш точно изложил соображения нацистов. – Господин Гроссхер ссылается на указание гаулейтера, переданное ему по телефону. Как прикажете поступить, генерал?

Отто Ляш плотно прижал трубку к уху, стараясь не пропустить ни слова. Раза два он брал карандаш и записывал что-то на уголке карты.

– Ну вот, господа, – не спеша положив трубку на рычаг, объявил он, – я получил ответ главнокомандующего.

Нацисты насторожённо подались к коменданту.

– Для поддержки вашего прорыва, господа, мне разрешено выделить незначительные силы. Гарнизон должен продолжать оборону крепости.

Наступило тягостное молчание.

– Я требую, генерал, – снова заговорил Гроссхер, – бросить на прорыв все силы гарнизона и прошу вас лично руководить этой операцией.

Лицо и шея Гроссхера побагровели.

– К сожалению, у меня приказ главнокомандующего, – развёл руками Ляш. – Давайте обсудим, господа, как вы предполагаете провести операцию?

Гроссхер вскочил и истерично выкрикнул:

– Я не согласен! – Грозный заместитель гаулейтера принялся шарить по карманам. – Курить! – бросил он, ни к кому не обращаясь.

Несколько рук угодливо подали ему сигареты, кто-то поднёс спичку.

– Защищая крепость, я выполняю личное приказание фюрера, – отпарировал Ляш. – Фюрер приказал сражаться до последнего солдата. Благодарю вас, мой фюрер, за великую честь… – патетически закончил он, обернувшись к висевшему на стене портрету.

Отто Ляш с явным удовольствием оглядел присутствующих. Это был ход козырным тузом.

– Я не все сказал, господин Гроссхер, – добавил он. – Гаулейтер Кох приказал вам закончить операцию с янтарём… – Ляш брезгливо поморщился. – Все, кто прятал сокровища и остался в Кенигсберге, подлежат немедленному уничтожению.

Партейгеноссе переглянулись. Наступило молчание.

– Где этот мерзавец Эйхнер? – опомнился Гроссхер, поворачивая во все стороны голову, словно желая увидеть штурмбанфюрера. – Вчера он целый день мозолил мне глаза. Приказ Коха касается его в первую очередь… Поручаю вам, Фидлер.

Генерал Ляш на мгновение вспомнил эсэсовца в чёрной ворсистой шинели с фонариком, пристёгнутым к пуговице. Штурмбанфюрер должен был эвакуировать важную персону… несколько миллионов золотых марок. Профессор Хемпель…

На этом столе генерал Мюллер подписал пропуска. Где сейчас Хемпель? Теперь-то он, наверное, в безопасности.

Судьба драгоценностей ненадолго отвлекла внимание партейгеноссе. Страх перед завтрашним днём тревожил их не на шутку.

– Нам нельзя оставаться в городе! – крикнул один из высоких гостей. – Мы… мы, – он запнулся.

– Почему это вам нельзя оставаться в городе? – возразил Ляш. – Непонятно, прошу вас, объяснитесь. Наоборот, вам было бы естественней остаться. – Он выговорил эту фразу медленно, выделив слово «вам».

– Мы не можем спокойно сидеть в крепости, генерал, если на наших глазах гибнут женщины и дети, – сказал Вагнер.

– Вы думаете, женщины будут себя чувствовать лучше, если на их головы обрушится огонь русской артиллерии? Прорваться сквозь армейские части трудно. – Отто Ляш снова насмешливо оглядел нацистов. – Ещё хуже, если они попадут под гусеницы танков.

Все нацисты дружно изобразили на лицах благородное негодование.

– Ночью противник не разберёт, где женщины и дети, а где солдаты! – Ляш встал. – Перед вами, господа, мне скрывать нечего. Недавно я предлагал главнокомандующему свой план: ночью прорваться на запад всеми силами гарнизона. По-моему, это превосходный выход из весьма щепетильного положения. Как военные, мы не уроним славы немецкого оружия, а как немецкие патриоты – сохраним город и жизни многих и многих людей.

– Если таково ваше мнение, генерал, – прервал Фердинанд Гроссхер, – то почему…

– Наш обожаемый фюрер думает иначе…

– Черт возьми, фюрер не знает нашего положения! – выкрикнул Фидлер и тут же осёкся.

Вагнер бросил на него тяжёлый взгляд своих блеклых глаз.

Воцарилось молчание.

Да, многие боялись взгляда грозного кенигсбергского крейслейтера Эрнста Вагнера. Всех нацистов, возвращенцев из Пиллау, он считал дезертирами и обращался с ними надменно и пренебрежительно.

Сбежавшие из Кенигсберга в ту памятную ночь наци и сам Гроссхер не верили в героизм своего коллеги Вагнера. Они были убеждены, что остался он в городе случайно: «Опоздал на последний транспорт».

– И долго вы, генерал, собираетесь защищать Кенигсберг? – нарушил молчание Гроссхер. – Сколько солдат сейчас под вашим командованием?

– Могу сказать одно: исход предрешён, – ответил Ляш, – время, в течение которого мы сможем защищать крепость, измеряется часами. А солдаты, сколько их? Не знаю. Может быть, шестьдесят тысяч, а может быть, двадцать…

– Ну, а дальше, когда ваши часы истекут? – нахмурясь, спросил Вагнер.

Комендант промолчал.

– Если бы мы находились на западе и нашими противниками были бы американцы или англичане, – продолжал Вагнер, – я, пожалуй, поддержал бы капитуляцию, генерал. Больше того, я сказал бы англосаксам: добро пожаловать на германскую землю. Но мы окружены русскими. Как приказал фюрер, пусть русские получат только прах. – Последние слова Вагнер словно выплюнул.

– Капитуляция – предательство! – исступлённо закричал Фидлер. – Национал-социалистская партия не может согласиться на сдачу Кенигсберга. Мы до конца выполним свой долг перед фюрером и народом! Вы пораженец! Мы знаем, что вы болтали с генералом Мюллером, достаточно и одной десятой того, что мы слышали. Я требую назначения нового коменданта. Благодарите русских, генерал, если бы не штурм, то… – Рука его выразительно сжалась, как будто на горле Ляша.

На поясе Фидлера, совсем как у имперского комиссара Коха, болтались два пистолета.

– Господа, у меня нет больше времени. – И Ляш, надменно сжав губы, посмотрел на Фидлера, которого презрительно называл «пожарным генералом». Фидлер, по профессии инженер-строитель, несколько лет после прихода Гитлера к власти работал участковым пожарным инспектором и вдобавок имел магазин пожарного оборудования.

Ляш снял с вешалки потёртое кожаное пальто с серебряными витыми погончиками, надел его, подпоясался ремнём. Все это он делал медленно, преодолевая усталость. Сейчас ему как-то особенно отчётливо представилось, что выспаться он сможет, вероятно, только в плену.

– Обсудите план прорыва с полковником Зюскиндом! – засунув руки глубоко в карманы пальто, приказал Ляш. – План должен быть у меня через два часа.

В подземелье настроение становилось все тревожнее. Гул сражения теперь проникал и сюда сквозь толстые железобетонные стены. При взрывах снарядов и авиабомб головы нацистов втягивались в плечи. У грузного Гроссхера всякий раз подгибались колени.

– Господин генерал, господин генерал! – прозвучал голос дежурного офицера. – Господа, пропустите связного к генералу.

Нацисты молча расступились. В комнату вошёл пожилой офицер в обгоревшей пропылённой шинели.

– От майора Шмоцке, – козырнув, он передал коменданту жёлтый глянцевый пакет.

– Как там, наверху, лейтенант? – разрывая пакет, спросил Ляш. – Туман, дождь, солнце?

Офицер удивился. Стараясь припомнить, какая была погода, он машинально провёл ладонью по лбу. Пот, пыль и копоть смешались, образуя грязный след.

– Простите, господин генерал, – виновато ответил он, – не приметил, не помню.

– Как сражаются наши доблестные солдаты, дорогой лейтенант? – спросил связного Вагнер.

– Разве можно сражаться с ураганом, – офицер пожал плечами, – или с наводнением? Люди сходят с ума. Женщины поднимают белые флаги, вырывают оружие из рук солдат.

– Вы лжёте! – крикнул Фидлер, хватаясь сразу за оба пистолета.

Офицер даже не посмотрел на него.

Фердинанд Гроссхер отстегнул от пояса алюминиевую фляжку и пил, не обращая внимания на косые взгляды

– На западном и северном участках противник достиг центральной части города, – стараясь не выдать волнения, произнёс генерал Ляш. Он склонился над планом, лежавшим на столе. Красным карандашом очертил небольшой участок вокруг королевского замка. – Вы представляете, господа, что это значит? – устремив кончик карандаша во двор средневековой крепости, генерал испытующе посмотрел на нацистов. – Здесь все, что у нас осталось.

…Миновала ещё одна трудная ночь. От горящих где-то поблизости танков на Парадной площади все время было светло. Настало утро девятого апреля. В центре города бои продолжались без передышек.

Около полудня в подземелье генерала Ляша погас свет. Растерявшиеся штабные офицеры долго не могли найти свечей. Предполагали, что провода повреждены взрывом авиабомбы. Батарея большой ёмкости находилась в подвалах центрального телеграфа против замка. Током от этих аккумуляторов можно было из штаба генерала Ляша взорвать любой замаскированный объект.

Вскоре в штабе стало известно о взятии советской пехотой телеграфа. На очереди стоял королевский замок.

Новое совещание опять кончилось ничем. Гроссхера на совещании уже не было: его убили в ночной схватке. Крейслейтеры, оставшиеся в живых после неудачной попытки прорваться на запад, отвергли капитуляцию.

От фюрера поступали указания: во что бы то ни стало держать Кенигсберг. Однако дело сейчас было не в приказе фюрера – просто не было другого выхода. Охваченные звериным страхом, нацисты хотели ценой многих и многих жизней продлить хотя бы ненадолго свою жизнь.

Обозлённые крейслейтеры с бранью покидали бункер коменданта.

– Вас русские повесят на первом фонаре! – с вызовом крикнул кто-то генералу Ляшу. – Вы не лучше нас.

– Я не замешан в ваших делах, – сдержанно возразил генерал. – Я только солдат.

– Только солдат – как бы не так. У вас короткая память. Ваше рыльце основательно в пушку, генерал, вы немало насолили русским на севере. Как никто другой, вы всегда точно выполняли приказы фюрера.

Крейслейтер Вагнер задержался у порога комендантской комнаты.

– Вы полагаете, генерал, я не понимаю, что война проиграна?

Ляш взглянул вопросительно.

– Признаюсь. Ваша категорическая позиция…

– Я против капитуляции только потому, что каждая минута нашего сопротивления помогает спастись многим настоящим немцам, – прервал Ляша Вагнер. – Они должны надёжно спрятаться в Германии или отдать себя в руки западных держав… Я вижу по вашему лицу… для вас это безразлично. Стоит ли беспокоиться о наци. Но, генерал, – Вагнер повысил голос, – кто без нас организует народ? Кто подымет немцев на новую войну? Кто уничтожит всех евреев во всем мире? Вы думаете, с этим справятся дохлые социал-демократы?.. Нет, так просто мы не уступим своего места, как бы не так! – он перевёл дыхание. – Я верю, что немцы расправятся с большевиками прежде, чем мир станет красным. У неполноценных народов мы можем кастрировать волю. Мы… мы… – На губах крейслейтера выступила пена. – Вспомните, генерал, величайший из немцев поставил на карту свою драгоценную жизнь во имя национал-социализма.

– Кто будет спасителем Германии, мне все равно. Я буду его поддерживать, – хладнокровно отрезал Ляш, – но я удивляюсь вам, крейслейтер. Вы, именно вы, наци, намерены спасать Германию. Вам не кажется, что этого не допустят не только наши враги, но и наши друзья?

– Вы вычеркнули нас из жизни, генерал, – с бешенством продолжал Вагнер, – рано вычеркнули! Мы ещё придём и, поверьте, будем беспощадны.

– Выпейте воды, – с едва ощутимой снисходительностью предложил комендант, – нервы надо беречь…

– Свои берегите, – огрызнулся Вагнер и, резко повернувшись, вышел из комнаты.

Генерал Ляш, передёрнув, словно в ознобе, плечами, тяжело опустился в кресло.

Дежурный офицер доложил о потере связи со штабом кенигсбергских ополченцев. Штаб находился в королевском замке.

Из подвала университета позвонил командир 69-й пехотной дивизии полковник Фелькер.

– Господин генерал, – услышал комендант, – боеприпасы кончились. Прошу указаний.

– Хорошо, – ответил Ляш, – указания вы скоро получите. На боеприпасы не надейтесь.

Надо принять решение. Азы военного искусства, крепко вбитые в генеральскую голову, приказывали ему капитулировать.

«Напрасно разрушается город, напрасно гибнут люди», – думал он.

В то же время его душила злоба: генерал Отто Ляш не смирился, о нет. Он хоть сегодня был бы рад начать подготовку к новой войне с русскими коммунистами. И чем скорее кончит войну Германия, тем скорее она сможет снова воевать.

Ляш вызвал к себе начальника штаба фон Зюскинда.

– Дорогой полковник! – торжественно начал генерал. – Надеяться на чудо могут только враги Германии. Озарения фюрера больше меня не устраивают. Я принял решение – сложить оружие. Время работает не на нас, оно пожирает нас.

Как только офицеры узнали о решении коменданта, в штабе поднялся переполох, все встало вверх дном. В штабе суетились, рвали и жгли документы. Непрерывно работали спускные клапаны ватерклозетов – штабные чины прятали концы в воду.

Никто не думал об обороне. Офицеры лихорадочно упаковывали свои пожитки. Каждый думал только о себе. Бои на улицах города ещё продолжались, но штаб ими уже не руководил.

Наступили последние часы обороны Кенигсберга. После каждого удара советской артиллерии по укреплённым домам немецкие солдаты и офицеры бросали оружие, сдавались в плен.

Около девяти часов в подземелье коменданта крепости появились советские парламентёры во главе с начальником штаба одной из дивизий полковником Яновским.

Не успели закрыться за ними двери, как длинная фигура «пожарного генерала» с кобурами у пояса неожиданно возникла перед часовым, охранявшим дверь комендантского пункта. Часовой преградил ему вход и вызвал дежурного офицера.

Фидлера к генералу Ляшу не допустили.

– Генерал Ляш – предатель! – истошно вопил Фидлер, размахивая пистолетами. – Я уполномочен расстрелять всех изменников вместе с комендантом крепости. Я уничтожу всех, я запрещаю капитулировать!..

Покричав, Фидлер ушёл.

По требованию полковника Яновского Отто Ляш в своей подземной комнате подписал документы. В двадцать один час тридцать минут приказ разослали командирам частей.

Офицерам и солдатам кенигсбергского гарнизона гарантировалась жизнь, сохранение личного имущества, питание, медицинская помощь раненым, достойное солдат обращение. Ночью десятого апреля пленные офицеры штаба во главе с Отто Ляшем шли по горящим улицам города в штаб советского командования под охраной советских автоматчиков.

В брошенном подземелье ветер гонял по коридору обрывки бумаг, раскачивал на стене в комнате генерала Ляша портрет человека с выпученными глазами и чёрным пятном усиков. А на столе из-под цветной попонки сиротливо выглядывал забытый фарфоровый кофейник.