Текст книги "Лишение свободы как родовое понятие и виды уголовного наказания: опыт теоретико-правового конструирования. Монография"

Впервые в истории русского уголовного права отмеченный закон выделяет преступления и уголовно-правовые проступки, что имеет прямое отношение к механизму назначения мер наказания виновным.

Глава 2 Уложения 1845 года приводит законодательную классификацию видов наказания, разделяя их на уголовные (ст. 17) и исправительные (ст. 30)[51]51
  См.: Свод законов уголовных. Книга первая. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. (издание 1866 года) СПб., 1866. С. 4.


[Закрыть]. Кроме того, рассматриваемый закон выделял и так называемые особенные наказания, назначаемые за преступления по службе (ст. 65).

Категорию уголовных наказаний в отмеченном законе (ст. 17) составляли следующие наказания:

1) лишение всех прав состояния и смертная казнь;

2) лишение всех прав состояния и ссылка на каторжные работы;

3) лишение всех прав состояния и ссылка на поселение в Сибирь;

4) лишение всех прав состояния и ссылка на поселение на Кавказ.

При этом следует указать, что в тексте содержится описание количественных и качественных признаков почти всех отмеченных видов наказания. Каторжные работы, к примеру, делились на семь степеней в зависимости от характера совершаемого преступления и вины, могли назначаться как работы на рудниках без срока, или на срок от 12 до 15 лет, либо работы в крепостях от 4 до 12 лет[52]52
  См.: Свод законов уголовных. С. 5.


[Закрыть].

Лишение всех прав состояния сопровождалось правовыми последствиями, которые зависели от социального положения виновного. Например, для дворян эти последствия сводились к потере дворянства потомственного или личного и всех преимуществ, связанных с данным положением, а для людей других категорий – к потере доброго имени и личных политических, гражданских прав.

При этом Уложение 1845 года прямо указывало (ст. 24), что лишение прав состояния не распространялось на близких родственников: супругов, детей, родителей и т. д.[53]53
  См.: Свод законов уголовных С. 6.


[Закрыть]

Правовые последствия осуждения к каторжным работам сопровождались потерей прав собственности и семейных прав. В тексте рассматриваемого уголовного закона определялось (ст. 28), что, например, потеря прав семейных означала прекращение супружеских отношений, за исключением случаев, когда супруг (супруга) следовали добровольно за осужденным к месту ссылки осужденного; потеря прав собственности сводилась к тому, что имущество осужденного переходило в собственность его законных наследников.

К категории наказаний исправительных Уложение 1845 года относило (ст. 30):

1) потерю всех особенных прав и преимуществ и ссылка на житье в отдаленные места Сибири;

2) ссылку на житье в другие, кроме Сибирских, более менее отдаленные губернии;

3) временное заключение в крепость, с лишением лишь некоторых прав и преимуществ (от 2 до 4 лет);

4) временное заключение в смирительный дом, с лишением лишь некоторых прав и преимуществ (от 4 месяцев до 2 лет);

5) временное заключение в тюрьму (от 2 месяцев до 1 года и 4 месяцев);

6) кратковременный арест (от 3 дней до 3 месяцев);

7) выговор в присутствии суда;

8) денежные взыскания.

Особенные наказания, назначаемые за преступления по службе (ст. 65), включали в себя следующие виды:

1) исключение из службы;

2) отрешение от должности;

3) вычет из времени службы;

4) удаление от должности;

5) перемещение с высшей должности на низшую;

6) выговор с занесением в послужной список;

7) вычет из жалованья.

В целом же Уложение 1845 года было значительным шагом в сторону признания за личностью преступника его естественных прав, человеческого достоинства.

И в этом отношении наиболее показательным является Уголовное уложение 1903 года, которое отказалось, как известно, от телесных наказаний, ставших уже традиционными для российского уголовного права, а также в значительной степени сократило возможность применения смертной казни.

Свобода личности человека, ограничение или лишение которой оказывает довольно сильное превентивное воздействие в отмеченном выше законе являлась одним из главных объектов наказания.

Анализ основных положений ст. 2 Уголовного уложения 1903 года позволяет заключить, что свобода личности человека являлась объектом наказания применительно к следующим его видам: каторга, ссылка на поселение, заключение в исправительный дом, заключение в крепость, заключение в тюрьму, арест[54]54
  См.: Российское законодательство Х – ХХ веков. Т. 9. М., С. 275.


[Закрыть].

Уголовное наказание в указанном законе выполняло не только репрессивно-предупредительную функцию, но и служило важнейшим критерием оценки тяжести совершаемых преступных деяний. Так, в соответствии со ст. 3 Уголовного уложения, преступные деяния, за которые санкция статьи определяет такие наказания, как смертная казнь, каторга или ссылка на поселение, именуются тяжкими преступлениями.

Преступные деяния, за которые закон определяет наказание в виде заключения в исправительный дом, крепость или тюрьму, именуются преступлениями.

И, наконец, преступные деяния, за которые в данном законе определены наказания в виде ареста или денежной пени, именуются проступками[55]55
  См.: Российское законодательство Х – ХХ веков. Т. 9. С. 273–275.


[Закрыть].

Приведенная классификация преступлений, основанная на законе, позволяет, на наш взгляд, провести и классификацию уголовных наказаний:

а) тяжкие наказания (смертная казнь, каторга, ссылка на поселение);

б) наказания средней тяжести (заключение в исправительный дом, заключение в крепость, заключение в тюрьму);

в) легкие наказания (денежная пени, арест).

Назначение судом наказания в виде смертной казни, каторги или ссылки на поселение сопровождается по закону лишением прав состояния, то есть дополнительным наказанием.

В соответствии со ст. 25 Уголовного уложения, лишение прав состояния состоит: для дворян – в потере дворянства, потомственного или личного, и всех преимуществ, с ним соединенных; для священнослужителей – в потере духовного сана и звания и всех преимуществ, с ним соединенных; для почетных граждан, потомственных и личных, для купцов и людей прочих состояний – в потере прав иимуществ, каждому из сих состояний в особенности присвоенных[56]56
  См.: Российское законодательство Х – ХХ веков. Т. 9. С. 283.


[Закрыть].

Представляется, что система Уголовного уложения 1903 года явилась «чистовым» воплощением концепции «справедливого воздаяния» классической школы уголовного права. Впервые за всю историю русского права стало возможным при законодательном конструировании системы наказаний учитывать выводы юридической науки.

Основная идея данной законодательной концепции наказания, как известно, заключается в том, что, чем важнее социальное значение объекта уголовно-правовой охраны, тем тяжелее может быть назначено наказание, где последнее преследует главную цель – частное предупреждение.

Угроза наказанием в механизме общего предупреждения должна создавать достойный противовес преступной мотивации социального поведения.

К сожалению, идее «справедливого воздаяния» не суждено было стать господствующей идеей законодательной концепции наказания, выдвинутой Уголовным уложением 1903 года. Известные политические события 1917 года развивались в русле принципиального отказа от буржуазной системы права, заменив в последующем ее на меры социальной защиты – детище, по существу, социологической школы уголовного права.

Таким образом, уголовное наказание в рассмотренный нами исторический период имело две наиболее характерные законодательные тенденции, отражающие уровень общественного правового сознания и культурных традиций.

В рассмотренный период отчетливо заявили о себе тенденция общего предупреждения преступлений или устрашающего воздействия на население посредством применения жестоких, необычных и позорящих наказаний. Отмеченная тенденция в истории российского уголовного права указывает, что даже самые жестокие и необычные наказания, которые по своей природе не уступают в жестокости преступлениям, не способны удержать людей от совершения преступлений.

Представляется, что именно в этот исторический период (XVI – середина XIX вв.) развития наказания отчетливо наметились его проблемные вопросы, имеющие прямое отношение к современной парадигме наказания:

1) вопрос о юридической природе наказания;

2) вопрос о пределах вторжения наказания в сферу юридических благ осужденного;

3) вопрос о способности наказания достигать позитивных социально-нравственных и правовых целей;

4) вопрос об альтернативе наказанию.

Тенденция, имеющая цель ограничения произвола и жестокости в отправлении уголовного правосудия рамками закона, наметившаяся в русском уголовном праве, начиная с середины XIX века, была прервана известными событиями 1917 года в России. Русское уголовное право, начиная с середины XIX века, основывалось на принципах и положениях классической школы уголовного права (законности, виновности, соразмерности). Уголовное уложение 1903 года в России можно с полным основанием признать одним из лучших в Европе на тот исторический период, но этой тенденции не суждено было получить дальнейшего развития. Только с принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года и УК РСФСР 1960 года отмеченная тенденция получила продолжение.

§ 2. Особенности развития института лишения свободы в советском и постсоветском уголовном законодательстве

Уголовное наказание в первых нормативно-правовых актах советского государства в основном сводилось к значению «карающей руки» революции. Виды уголовных наказаний были достаточно многочисленны и содержались в разрозненных декретах, ведомственных постановлениях, приказах и инструкциях, а также создавались непосредственно революционными трибуналами в процессе правоприменительной деятельности.

Впервые попытка создать единый перечень видов наказания была предпринята в постановлении Наркомюста от 18 декабря 1917 года «О революционном трибунале печати, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний» от 29 декабря 1917 года. В указанном постановлении Наркомюста (ст. 8) содержались наказания, которые применялись главным образом в отношении юридических лиц: 1) денежный штраф; 2) общественное порицание; 3) помещение на видном месте или же специальное издание опровержения ложных сведений; 4) запрещение временно или навсегда издавать обращения; 5) конфискация имущества.

Инструкция Наркомюста от 19 декабря 1917 года предусматривала виды наказаний, которые применялись в отношении самых различных категорий преступников, включая так называемых врагов революции: 1) денежный штраф; 2) лишение свободы; 3) удаление из столиц, отдельных местностей или пределов Российской республики; 4) объявление общественного порицания; 5) объявление виновного врагом народа; 6) лишение виновного всех или некоторых политических прав; 7) секвестр или конфискация (частично или общая) имущества виновного; 8) присуждение к обязательным общественным работам.

Однако отмеченная инструкция, как полагает П. Г. Мишунин, искажала подлинную природу революционных трибуналов, поскольку исключила возможность применения высшей меры наказания – расстрела[57]57
  См.: Мишунин П. Г. Очерки по истории советского уголовного права. 1917–1918 гг. М., 1954. С. 190.


[Закрыть]. Видимо, именно данное обстоятельство было учтено Наркомюстом, который принял специальное постановление от 16 июня 1918 года «Об отмене всех раньше изданных циркуляров о Революционных Трибуналах», согласно которому революционным трибуналам предоставлялось право применять любое наказание, в том числе и высшую меру наказания – расстрел.

При этом, видимо, следует отметить и то обстоятельство, что постановление Наркомюста (ст. 2) от 16 июня 1918 года не ограничивало революционные трибуналы в применении мер уголовной репрессии: «Революционные трибуналы в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и прочее не связаны никакими ограничениями, за исключением тех случаев, когда в законе определена мера в выражениях: «не ниже» такого-то наказания»[58]58
  Цит. по: Мишунин П. Г. Очерки по истории советского уголовного права. 1917–1918 гг. М., 1954. С. 190.


[Закрыть].

Представляется, что уголовное наказание в первых нормативно-правовых актах советского правительства было «чистовым» воплощением идеи наказания как «государственного принуждения», которое не ограничивалось рамками закона. Более того, революционные трибуналы являлись и законодательной властью, что недопустимо в условиях правового государства.

Впервые в истории советского уголовного права более или менее развернутый перечень наказаний был дан лишь в «Руководящих началах по уголовному праву РСФСР» 1919 года: 1) внушение; 2) выражение общественного порицания; 3) принуждение к действию, не предусматривающему физического лишения (например, пройти известный курс обучения); 4) объявление под байкотом; 5) исключение из объединения на время или навсегда; 6) восстановление, а при невозможности его – возмещение причиненного ущерба; 7) отрешение от должности; 8) воспрещение занимать ту или иную должность или исполнять ту или другую работу; 9) конфискация всего или части имущества; 10) лишение политических прав;

11) объявление врагом революции или народа; 12) принудительные работы без помещения в места лишения свободы; 13) лишение свободы на определенный срок или на неопределенный срок до наступления известного события; 14) объявление вне закона; 15) расстрел; 15) сочетание вышеуказанных видов наказания[59]59
  См.: Сборник материалов по истории социалистического уголовного законодательства (1917–1937 гг.) М., 1938. С. 57.


[Закрыть].

Упомянутый выше нормативно-правовой акт определял даже понятие наказания, хотя и в несколько произвольной форме: «Наказание – это меры принудительного воздействия, посредством которых власть обеспечивает данный порядок общественных отношений от нарушителей последнего (преступников)»[60]60
  Там же. С. 58.


[Закрыть].

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что принудительное воздействие, как главный признак понятия наказания, связывался не с законом, а с деятельностью органов государственной власти, обеспечивающих порядок общественных отношений.

Несомненно, что такого рода определение, а скорее всего, практическое наставление для работников правоохранительных органов ориентировало их на такие действия, которые диктуются революционной целесообразностью. Статья 25 Руководящих начал по уголовному праву РСФСР 1919 года не случайно, по-видимому, содержит всего лишь примерный перечень наказаний, а стало быть, допускает применение и других мер воздействия. Особо обращают на себя внимание виды наказаний, которые с полным основанием можно отнести к разряду позорящих и даже унижающих человеческое достоинство: объявление врагом революции или народа, объявление вне закона[61]61
  См.: Сборник материалов по истории социалистического уголовного законодательства (1917–1937 гг.). М., 1938. С. 60.


[Закрыть]. Характерной в этом отношении является статья 9 Руководящих начал по уголовному праву РСФСР, которая гласила, что обезопасить общественный порядок от будущих преступных действий лица, уже совершившего преступление, можно приспособлением его к данному общественному порядку или, если оно не поддается приспособлению, изоляцией его, в исключительных случаях физическим уничтожением его.

Уголовный кодекс РСФСР 1922 года наряду с наказанием упоминает и меры социальной защиты, которые в ряде случаев могли заменять меры наказания. В этой связи возникает, естественно, вопрос о соотношении мер социальной защиты с наказанием. Тем более, что УК РСФСР 1926 года полностью отказался, как известно, от понятия наказания, заменив его на меры социальной защиты.

В советской юридической литературе неоднозначно подходили к проведению различия между мерами социальной защиты и наказанием. К числу отличительных признаков чаще всего относят цели, где меры социальной защиты применяются якобы только в превентивных, а не репрессивных целях. Но и наказание, как показывает опыт, может преследовать тождественную цель. Или же отличие приводится по признаку порицания, которое не свойственно якобы мерам социальной защиты[62]62
  См.: Немировский Э. Я. Советское уголовное право: Часть общая и особенная. Одесса, 1924. С. 45.


[Закрыть]. Но и этот признак с методологической точки зрения неточный, и не может служить разграничительным критерием между этими, пусть даже имеющими некоторое сходство, но все же принципиально разными правовыми явлениями.

Страдание как явление психической деятельности человека может вызываться и в большей степени вызывается в результате применения отмеченных выше мер, поскольку это объективный процесс, связанный, так же как и наказание, с лишениями и ограничениями привычных благ личности.

Профессор Э. Я. Немировский в своей ранней работе «Меры социальной защиты и наказания в связи с сущностью вины», изданной в 1916 году, указывает на то, что меры социальной защиты обращены к будущему преступника, а наказание – к прошлому. Поэтому деяние – не единственное основание для применения указанных мер, они возможны и в отношении непреступных лиц[63]63
  См.: Немировский Э. Я. Меры социальной защиты и наказание в связи с сущностью вины. Пг., 1916. С. 14.


[Закрыть].

Далее Э. Я. Немировский делает вывод о том, что меры социальной защиты: 1) не зависят от преступного деяния и от ценности объекта уголовно-правовой защиты; 2) иной масштаб их применения – степень опасности преступника; 3) иная организация их, основанная на приспособлении к особенностям личности[64]64
  См. Немировский Э. Л. Меры социальной зашиты и наказания в связи с сущностью вины. Пг., 1916. С. 14.


[Закрыть].

Представляется, что основной идеей мер социальной защиты является идея опасного состояния личности, выдвинутая, как известно, Э. Ферри. Известный советский правовед профессор А. А. Пионтковский еще в 1924 году указывал на наметившуюся в уголовном законодательстве тенденцию сближения наказания с мерами социальной защиты, с одной стороны, и все более широкое применение мер социальной защиты – с другой. Пределом этой тенденции развития является, по мнению А. А. Пионтковского, полная замена «вины» как основания уголовно-правового принуждения «опасным состоянием» и полное отмирание наказания и замена его мерами социальной защиты как единственной формы уголовно-правового принуждения[65]65
  См.: Пионтковский. А. А. Указ. соч. С. 21.


[Закрыть].

Профессор Е. Б. Пашуканис высказывался по этому вопросу в еще более откровенной форме: «… превратить наказание из возмездия и воздаяния в целесообразную меру защиты общества и исправления данной социально-опасной личности – это значит разрешить громадную организационную задачу, которая не только лежит вне чисто судебной деятельности, но, по существу, при ее успешном выполнении делает излишним судебные процессы и судебные приговоры…»[66]66
  См.: Пашуканис Е. Б. Избранные произведения по общей теории права и государства. М., 1980. С. 165.


[Закрыть].

Юридический (догматический) анализ УК РСФСР 1926 года позволяет сделать вывод о том, что меры социальной защиты конструировались, исходя из опасного состояния личности преступника, а не из его виновности. При этом отмеченный закон делает различие между опасностью человека патологического (болезненного) свойства и опасностью, вызванной преступной его волей.

Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 года разделяли родовое понятие «меры социальной защиты» на три вида: 1) меры судебно-исправительного характера; 2) меры медицинского характера; 3) меры медико-педагогического характера[67]67
  См.: Сборник материалов по истории социалистического уголовного законодательства (1917–1937 гг.). М., 1938. С. 178.


[Закрыть].

Меры судебно-исправительного характера по своей юридической сущности ничем принципиально не отличались от наказания. Все они без исключения известны истории уголовного наказания, включая и такие его виды, как объявление врагом трудящихся с лишением гражданства и изгнанием из пределов Союза ССР навсегда[68]68
  См.: Сборник материалов по истории социалистического уголовного законодательства (1917–1937 гг.). С. 180.


[Закрыть].

Отличительная особенность рассматриваемых мер состоит прежде всего в масштабе их возможного применения. Так, например, ст. 22 Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 года допускала возможным удаление из пределов союзной республики или из пределов отдельной местности с поселением в тех или иных местностях в отношении лиц, признанных по своей преступной деятельности или по связи с преступной средой в данной местности социально опасными[69]69
  См.: Там же. С. 181.


[Закрыть].

Что касается мер медико-педагогического характера в рассматриваемый период (30-е гг.), то к ним относились: а) отдача несовершеннолетних на попечение родителям, родственникам или другим лицам, учреждениям и организациям; б) помещение в специальные заведения[70]70
  См.: Тамже. С. 180.


[Закрыть].

Эти же положения Основных начал уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 года, определяющие содержание и сущность мер социальной защиты, в точности были воспроизведены в УК республик, входящих в состав Советского Союза.

В этом отношении является весьма показательным Постановление ЦИК СССР от 21 ноября 1929 года «Об объявлении вне закона должностных лиц – граждан СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в Союз ССР», которое определяло, что объявление вне закона влечет за собой: а) конфискацию всего имущества осужденного; б) расстрел осужденного через 24 часа после удостоверения его личности[71]71
  См.: СЗ СССР. 1929. № 76. Ст. 732.


[Закрыть].

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что приведенные положения данного Постановления не связывают назначение мер социальной защиты в виде расстрела осужденного с мотивами совершенного деяния и виновностью.

Стало быть, основная концепция советского законодательства на протяжении нескольких десятков лет, вплоть до принятия Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года, сводилась к идее общественной опасности личности, которая существенно ограничила принцип вины и справедливого воздаяния за совершенное преступление.

Советское уголовное законодательство в отмеченный период, прервав, по существу, отчетливо наметившуюся тенденцию реализации идей классической школы уголовного права в российском дореволюционном уголовном законодательстве, встало на позиции позитивистских концепций наказания, где главными являлись идеи «личности преступника» и «общественная опасность личности».

В рамках отмеченной концептуальной позиции советского уголовного законодательства вполне объяснимо существование органов внесудебной расправы (суды «тройки») и концентрационных лагерей для врагов революции и народа, представляющих общественную опасность.

Думается, что толкование ст. 7 УК РСФСР 1926 года, которое приводится в комментарии под общей редакцией Председателя Верховного Суда ССР И. Т. Голякова, изданного в 1944 году, наиболее точно отражает существовавшее положение дел в отправлении уголовного правосудия: «Ст. 7 указывает круг лиц, в отношении которых применяется наказание. Сюда относятся: 1) совершившие преступления; 2) представляющие опасность по своей связи с преступной средой или 3) представляющие опасность по своей прошлой деятельности. Для судебной практики имеет значение только первая категория. Наказания судом применяются лишь в отношении лиц, совершивших преступления»[72]72
  См.: Трайнин А, Меньшагин В, Вышинская 3. Уголовный кодекс РСФСР. Комментарий / под ред. и предисл. Председателя Верховного Суда СССР И. Т. Голякова. М., 1944. С. 9.


[Закрыть]. Стало быть, УК РСФСР 1926 года допускал возможность применения мер социальной защиты в отношении двух других категорий лиц не судом, а иными органами государственной власти.

В этой связи представляет интерес Постановление ЦИК и СНК СССР «Об особом совещании при народном комиссаре внутренних дел СССР», принятое в 1934 году, которое предусматривало возможность применения мер социальной защиты в отношении лиц, признанных социально опасными, включая даже такую меру, как заключение в исправительно-трудовые лагеря на срок до пяти лет[73]73
  См.: Цит. по: Наумов А. В. Российское уголовное право: Общая часть: курс лекций. М., 1997. С. 360.


[Закрыть].

Только лишь с принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года, которые, как известно, отказались от мер социальной защиты, возвратившись к понятию уголовного наказания как кары за совершенное преступление, стало возможным создать условия реализации идей классической школы уголовного права в советском законодательстве. Хотя некоторые и весьма существенные позитивистские позиции в советском законодательстве все же еще сохранялись, например, институт особо опасного рецидивиста, общественная опасность деяния и личности и др.

В целом же история советского уголовного законодательства распадается на три основных этапа.

Первый этап связан с периодом полного отсутствия кодифицированного уголовного законодательства, которое в самой малой мере восполнялось отдельными уголовно-правовыми актами, например, Руководящими началами по уголовному праву РСФСР 1919 года.

Второй этап берет свое начало со вступления в законную силу УК РСФСР 1922 года, принятия Основных начал уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 года и принятия на их базе уголовных кодексов союзных республик, например, УК РСФСР 1926 года.

Этот этап в истории советского уголовного права практически совпадает с периодом культа личности Сталина. Концепция наказания в рассматриваемый период, как отмечалось выше, полностью сводилась к мерам социальной защиты, которые основанием их применения, как известно, признавали «опасное состояние личности», а не вину.

Третий этап развития советского уголовного права связан с принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 года, на основе которых были приняты уголовные кодексы союзных республик, например, УК РСФСР 1960 года, УК Украины 1960 г. и др.

Характерной особенностью развития советского уголовного законодательства на данном этапе является то, что в его содержание были включены многие устоявшиеся и базирующиеся на положениях классической и социологической школ нормы, институты и понятия; тем не менее, по утверждению профессора Н. А. Стручкова, это было совершенно новым уголовным правом[74]74
  См.: Стручков Н. А. О становлении советского уголовного права и уголовно-правовой науки // Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 11. Право. 1989. № 1. С. 46.


[Закрыть]. Отражая классовый подход к борьбе с преступностью и исходя из требований советской уголовной политики, уголовное право советских республик закрепляло принципиально новое материальное понятие преступления как посягательства не на правовую норму, а на общественные отношения, установленные советским государством, где наказание преследовало цели обеспечения порядка, в котором заинтересовано общество и государство[75]75
  См.: Стручков Н. А. Указ. Соч. С. 46.


[Закрыть].

Вместе с тем несомненным достижением УК РСФСР 1960 года является то обстоятельство, что ст. 3 впервые в истории советского права прямо указывает: «Уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, то есть умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно-опасное деяние». Не менее важное значение в этом смысле имеет и положение ч. 2 ст. 3, где определяется, что никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с Законом[76]76
  См.: Уголовный кодекс РСФСР. С изм. и доп. На 1 декабря 1987 г. и пост. материалом. М., 1987. С. 23.


[Закрыть].

Это принципиально важное законодательное положение, основанное на идеях классической школы уголовного права, недвусмысленно указывало на разрыв УК РСФСР 1960 года, как впрочем и всего советского уголовного законодательства, с концепциями «социальной зашиты» и «опасного состояния личности», несмотря на существование института особо опасного рецидивиста (ст. 24.1).

Хотя положения ст. 20 УК РСФСР 1960 года провозглашали, что наказание имеет целью исправление и перевоспитание осужденных в духе честного отношения к труду, точного исполнения законов, уважения к правилам социалистического общежития, отражая таким образом идеи позитивистских тенденций права, включая и отдельные идеи даже антропологического направления, тем не менее доминирующим в отправлении правосудия является принцип «nullum crimen, nulla poena sine lege».

Традиция определения в уголовном законе цели наказания восходит к первым советским уголовно-правовым актам и вполне может быть отнесена к разряду советских тенденций в праве.

Н. В. Крыленко, оценивая значение категории «цели наказания» в советском уголовном праве, писал: «Основным принципом, который должен определять собою применение любых из этих мер репрессий, является ее целевой характер, всякая репрессия должна иметь цель»[77]77
  См.: Крыленко Н. В. Ленин о суде и уголовной политике: к десятилетию со дня смерти. 1924–1934 гг. М., 1934. С. 266.


[Закрыть].

Уголовное законодательство стран Запада традиционно не знает категории «цели наказания» в своем содержании, возможно, из-за высокого уровня их дискуссионности. Примерами могут служить как те кодексы европейских государств, что действуют уже давно, так и новые, например, УК Франции 1992 года и УК Испании 1995 года[78]78
  См.: Решетников Ф. М. Уголовный кодекс РФ в сопоставлении с уголовным законодательством стран Запада // Журнал российского права. 1998 г. № 2. С. 81.


[Закрыть].

Исключение из общей западной традиции права в этом смысле составляет лишь федеральное уголовное законодательство США, определяющее, что выносимый судом приговор должен «соответствовать серьезности» совершенного преступления и предусматривать «справедливое наказание» за него; содействовать укреплению «уважения к закону» и служить «соответствующим устрашением», предостерегающим от преступного поведения; обеспечить «защиту общества от дальнейших преступлений подсудимого», предусмотреть общее и профессиональное обучение осужденного, его лечение или иное исправительное воздействие на него «самым эффективным образом»[79]79
  См.: Никифоров Б. С., Решетников Ф. М. Современное американское уголовное право. М., 1990. С. 80–81.


[Закрыть].

Представляется, что категория «цель наказания» в случае получения последней законодательного закрепления может выступать в двух значениях: 1) в качестве декларативного провозглашения, имеющего, скорее, политическое, чем юридическое предназначение; или 2) в качестве практического наставления для правоохранительных (судебных) органов по применению мер репрессивного воздействия.

Во втором случае категория «цели наказания» выполняет функцию корреляции применения репрессивного воздействия, нередко игнорирующую требования основных уголовно-правовых принципов. Цели наказания, на наш взгляд, не могут быть признаны категориями права хотя бы потому, что являются наиболее дискуссионными в юридической литературе. Кроме того, признание целей наказания категориями права неминуемо ведет к обоснованию принципа «целесообразности» в уголовном праве[80]80
  Попытка теоретического обоснования принципа «целесообразности наказания» в советской литературе предпринималась – см.: Дагель П. С. О принципе целесообразности наказания // Правоведение. 1962. № 1. С. 145.


[Закрыть].

В этой связи представляет интерес позиция одного из ведущих историков советского права А. Эстрина, высказанная им еще в 1927 году: «Мыслимы два и только два принципиальных критерия для применения к осужденному меры уголовной репрессии: либо критерий целесообразности, либо критерий справедливости. Для марксиста, борющегося с юридическим фетишизмом, единственно приемлем первый, совершенно неприемлем второй». И далее: «Справедливость – антитеза целесообразности»[81]81
  См.: Эстрин А. К вопросу о принципах построения уголовной репрессии в пролетарском государстве // Революция права. 1927. № 1. С. 77.


[Закрыть].

Следование принципу «целесообразности» может привести к совершенно абсурдным выводам, не имеющим ничего общего с основополагающими принципами уголовного права. К примеру, профессор Н. А. Беляев, основываясь на принципе «целесообразности наказания», предлагал: «Если поведение заключенного, отбывшего полностью срок наказания, свидетельствует о том, что он не исправился, и имеется уверенность, что после освобождения он не встанет на путь честной трудовой жизни, то в этом случае соответствующим органам государства этому заключенному срок наказания должен быть продлен»[82]82
  См.: Беляев Н. А. Некоторые вопросы теории исправительно-трудового права. Теоретическая концепция, посвященная вопросам советской исправительно-трудовой политике. Л., 1958. С. 4.


[Закрыть].

Новое российское уголовное законодательство (УК РФ 1996 г.), следуя в русле такого рода тенденций, также закрепляет цели уголовного наказания (ст. 43): наказание применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждения совершения новых преступлений.

Однако не вызывает сомнения то обстоятельство, что категория «цели наказания» в УК России 1996 года представляет собой всего лишь декларативное провозглашение и принципиально не влияет на характер, размер, срок назначаемого наказания. Другое дело, что при назначении наказания суд в той или иной мере учитывает те обстоятельства, которые могут иметь положительное значение для осужденного в деле его реабилитации.

Но это вовсе не означает, что категория «цели наказания» служит в этом случае руководящим началом применения репрессивного воздействия, игнорирующим требования принципов законности, виновности, справедливости, соответствия наказания характеру совершенного преступления и др.