Текст книги "Лишение свободы как родовое понятие и виды уголовного наказания: опыт теоретико-правового конструирования. Монография"

Профессор С. П. Мокринский в этом отношении идет еще дальше в своих рассуждениях применительно к категории «страдание»: «Слуга, страдающий похмельем от выпитого тайно барского вина, грабитель, ушедший с помятыми боками; убийца, в раскаянии самовольно нанесший себе тяжелую рану, – юридически не могут считаться наказанными, и само зло, постигшее их, не подлежит зачету в наказание: ему недостает существенного признака – государственного принуждения к страданию»[137]137
  См.: Мокринский С. П. Указ. соч. С. 4–5.


[Закрыть].

Явное противоречие наблюдается и в позиции М. Д. Шаргородского. Справедливо утверждая, что уголовное наказание обладает свойством причинять преступнику страдание, он, вопреки логике своих рассуждений, неожиданно включает само страдание в содержание уголовного наказания. При этом не обращает внимание на то совершенно неоспоримое обстоятельство, что страдание как психическое состояние человека может проявляться только в результате взаимодействия наказания и личности в процессе применения и исполнения уголовного наказания. Больше того, уголовно-исполнительной практике известны многочисленные случаи, когда даже осужденные, отбывающие наказание в виде лишения свободы, не испытывают по различным причинам, требующим специального анализа[138]138
  См.: Елеонский В. А. Отношение осужденных к наказанию и вопросы повышения эффективности их исправления и перевоспитания в местах лишения свободы. Рязань, 1976.


[Закрыть], страданий.

Если придерживаться позиции указанных авторов, то следует сделать вывод, что в отношении этих лиц уголовное наказание нельзя считать примененным и исполненным, поскольку осталось нереализованным его основное содержание – страдание.

Видимо, нет смысла даже гипотетически предположить, к каким отрицательным последствиям может привести ориентация судебной и уголовно-исполнительной практики на такое понимание уголовного наказания.

Отмеченное противоречие, на наш взгляд, явилось результатом того, что авторы указанных концепций, сами того не замечая, смешивают два самостоятельных аспекта исследования уголовного наказания. Если следовать параметрическому (нормативно-доктринальному) описанию и рассматривать уголовное наказание как правовое явление, то включение в его содержание страдания как психического состояния человека не представляется возможным. Нормативно-доктринальное определение уголовного наказания должно содержать лишь указание на объективное его свойство причинять преступнику страдания. Результат реализации этого свойства уголовного наказания находится за пределами нормативно-доктринального его определения. Но если сменить аспект исследования и рассматривать уголовное наказание во взаимодействии с личностью человека, в отношении которого оно применяется, то причиняемое им страдание уже нельзя отнести к квази-наказанию. Авторы рассматриваемых концепций в пределах сугубо нормативно-доктринального определения уголовного наказания, когда оно находится в так называемом «статическом» состоянии, пытались показать его взаимодействие с личностью человека и потому впали в неразрешимое противоречие.

Следует подчеркнуть, что отмеченное противоречие характерно для всех нормативно-доктринальных определений уголовного наказания, авторы которых пытаются определить в них те или иные моменты, характеризующие взаимодействие наказания с личностью преступника.

В этой связи нельзя согласиться с позицией М. Д. Шаргородского, включающего в содержание уголовного наказания, наряду со страданием, и воспитание. «Содержанием наказания являются… как кара, так и воспитание, – писал М. Д. Шаргородский, – только при наличии обоих этих элементов имеет место наказание»[139]139
  См.: Шаргородский М. Д. Наказание, его цели и эффективность. Л., 1973. С. 40.


[Закрыть].

В педагогической литературе под воспитанием понимается либо процесс определенной деятельности, либо ее результат[140]140
  См.: Левшин Л. А. О природе явлений воспитания // Вопросы философии. 1968. № 6. С. 65; Астемиров З. А. О понятии и сущности исправления и перевоспитания осужденных к лишению свободы // Труды Рязанской высшей школы МВД СССР. 1973. Вып. 2. С. 68.


[Закрыть]. Ни в одном из этих качеств воспитание не может быть включено в содержание уголовного наказания. Конечно, перед уголовным наказанием могут ставиться конкретные воспитательные цели; но ведь цель как предполагаемый результат деятельности не может включаться в содержание того средства, с помощью которого она достигается. На уровне нормативно-доктринального определения уголовного наказания воспитание как результат должно найти отражение в целях его применения, которые предстоит еще достичь. Воспитание как процесс происходит в результате деятельности тех общественных институтов и отдельных личностей, которые располагают всеми необходимыми педагогическими методиками.

В данном случае в позиции М. Д. Шаргородского наблюдается стремление охватить нормативно-доктринальным определением уголовного наказания и процесс взаимодействия с личностью осужденного. Но вполне очевидно, что этого на уровне законодательного и связанного с ним нормативно-доктринального определения уголовного наказания достичь невозможно.

Не менее противоречивыми являются обстоятельства, связанные с проблемой исследования наказания в его нормативно-доктринальном значении, где оно представлено как криминологическая категория. В частности, М. Д. Шаргородский, исследуя наказание как категорию права, опираясь на судебное толкование целей наказания, делает вывод, согласно которому наказание преследует цель предупреждения новых преступлений со стороны не только лица, совершившего преступление, но и других неустойчивых членов общества[141]141
  См.: Курс советского уголовного права. Часть общая. Т. 2. 1970. С. 225.


[Закрыть].

Это определение цели наказания было внесено в Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, в результате проведенного в 1969 году изменения и дополнения действующего в то время уголовного законодательства.

Такого рода тенденция сохраняется и в УК РФ 1996 года (ч. 2 ст. 43): «Наказание применяется в целях восстановления социальной справедливости, а также в целях исправления осужденного и предупреждение совершения новых преступлений». Несомненно, уголовное наказание является важнейшим правовым средством борьбы с преступностью, где оно наряду с другими социальными факторами выполняет функции общей и частной превенции. И в этом смысле является криминологической категорией.

Однако криминологический аспект в исследовании проблемы наказания не может, на наш взгляд, быть предметом его изучения в рамках нормативно-доктринального исследования. Криминологический аспект уголовного наказания включает в себя вопросы предупреждения преступлений и борьбы с преступностью, вопросы, связанные с идеологией преступного мира и другими криминальными явлениями. Это те вопросы, которые выходят за рамки догматического (нормативно-доктринального) и социологического подхода исследования проблемы наказания и составляют предмет исследования криминологической науки.

Таким образом, проблема уголовного наказания представляет собой широкий социально-правовой спектр вопросов, которые являются предметом исследования различных отраслей юридической науки. Вместе с тем в рамках уголовно-правовых аспектов исследования наказания можно выделить два уровня его исследования:

1) нормативно-доктринальный;

2) социологический.

Методологическая проблема многих исследований рассматриваемого института уголовного права состоит в том, на наш взгляд, что авторы, изучающие наказание, совмещают или четко не обозначают уровни исследования. Это приводит к непродуктивным выводам и даже ошибочной постановке проблемы.

§ 2. Основные направления исследования института лишения свободы

Попытки включить в нормативно-доктринальное определение уголовного наказания его свойства, проявляющиеся, главным образом, во взаимодействии с личностью преступника в процессе уголовно-исполнительной деятельности, не являются случайными. Они отражают стремление выйти за пределы узко нормативно-доктринального определения уголовного наказания, охватить механизм взаимодействия с личностью преступника, отразить связанные с его применением и исполнением сложные правовые и социально-психологические явления. Но решение этой важной научно-практической задачи возможно при условии действительного выхода за пределы нормативно-доктринального определения уголовного наказания, а не путем расширения его предмета за счет охвата явлений, лежащих за пределами такого понятия наказания.

В целом, уголовное наказание представляет собой динамическое явление – процесс, развивающийся во времени. В начале нынешнего столетия в Германии получила довольно широкое распространение так называемая «динамическая» теория уголовного наказания[142]142
  См.: Коробеев А. И, Усс А. В, Голик Ю. В. Уголовно-правовая политика. Красноярск, 1991. С. 231.


[Закрыть].

В советской юридической литературе на это свойство уголовного наказания одним из первых обратил внимание М. И. Ковалев, предлагающий различать наказание как понятие и как процесс наказывания[143]143
  См.: Ковалев М. И. Советское уголовное право. Свердловск, 1971. С. 124.


[Закрыть].

Несколько позже к такому же выводу пришел А. И. Марцев[144]144
  См.: Марцев А. И. Диалектика и вопросы теории уголовного права. Красноярск, 1990. С. 59.


[Закрыть]. Несмотря на то, что указанные авторы не раскрыли более широко своего понимания процесса наказывания, несомненным является то обстоятельство, что они пытались выйти за пределы нормативно-доктринального определения уголовного наказания.

Процесс наказывания, видимо, нельзя сводить только к применению и исполнению уголовного наказания. Его необходимо рассматривать как развитие уголовного наказания на стадии его законодательного определения и до окончания исполнения. В последнее время, когда идея системного исследования социально-правовых явлений заявила о себе как настоятельная необходимость, авторы отдельных публикаций именно так стали подходить к характеристике уголовного наказания как динамического явления. А. И. Коробеев, А. В. Усс и Ю. В. Голик, исходя из динамической концепции уголовного наказания, делают вывод, что оно вначале «работает» как безличная угроза, затем назначается конкретному человеку и, наконец, исполняется. На каждом из этих этапов механизм его воздействия на социальную материю имеет свои оттенки, что, в свою очередь, требует обозначения тех специфических акцентов в отношении ближайших целей (задач), которые на том или ином отрезке данного процесса могут ставиться и к достижению которых соответствующие субъекты уголовно-правового контроля должны стремиться[145]145
  См.: Коробеев А. И., Усс А. В, Голик Ю. В. Указ. соч. С. 157.


[Закрыть].

С предложенным пониманием уголовного наказания как динамического процесса можно было бы полностью согласиться, если бы из сферы внимания этих авторов не выпала статическая его стадия, на которой оно существует как понятие.

Ведь существованию наказания как безликой угрозе должно предшествовать провозглашение уголовным законом право на применение наказания, определение его понятия, содержания, субъекта, объекта наказания.

Действующий УК России 1996 года (ч. 1 ст. 43) провозглашает, что наказание есть мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда. Наказание применяется к лицу, признанному виновным в совершении преступления, и заключается в предусмотренных законом лишении или ограничении прав и свобод этого лица.

Отвлекаясь пока от достоинств и недостатков приведенного определения понятия уголовного наказания, подчеркнем, что именно с такого рода нормативных дефиниций и начинается процесс наказывания. Затем законодатель определяет виды уголовного наказания, выделяя их в зависимости от объема и глубины лишаемых или ограничиваемых прав и свобод осужденного, и лишь после этого он конструирует составы преступления с учетом охраняемого уголовным законом юридического блага, устанавливая уголовно-правовые санкции за общественно опасные посягательства на них. Более того, содержание конкретных видов наказания (главным образом, лишения свободы) выступает в качестве оценочного критерия тяжести совершенного преступления (критерий законодательной классификации тяжести преступлений).

Представляется поэтому более обоснованным вывод о том, что наказание как динамический процесс наказывания проходит в своем развитии не три, а четыре стадии развития:

1. Нормативное определение понятия уголовного наказания, установления содержания его видов. Именно на этой стадии своего динамического развития, а не на второй, как полагают А. И. Коробеев, А. В. Усс и Ю. В. Голик, уголовное наказание оказывает влияние на поведение людей посредством ориентирующего информирования о том, что государство берет на себя своего рода гарантию-обязательство перед всеми членами общества выполнить функцию по защите соответствующих социальных благ. Это обстоятельство ликвидирует неопределенность в отношениях между людьми, делает более зримой и конкретной нормативную структуру общества, нейтрализует предрасположенность отдельных индивидов к обеспечению безопасности только своими силами, в той или иной мере снимает чувство беззащитности или, наоборот, ощущение вседозволенности, упорядочивает и стабилизирует структуру социального взаимодействия[146]146
  См.: Коробеев А. И, Усс А. В, Голик Ю. В. Указ. соч. С. 157.


[Закрыть].

2. Криминализация и пенализация конкретного деяния, то есть провозглашение того, что определенные социальные блага взяты под особую охрану государства, и поэтому посягательство на них повлечет отрицательные последствия уголовно-правового характера. Именно с этого момента уголовное наказание начинает «работать» как безликая угроза, обращенная к неопределенному кругу правосубъектных лиц. Особенности механизма действия уголовно-правового запрета более подробно будут раскрыты ниже. Здесь же только заметим, что влияние уголовно-правового запрета на данной стадии процесса наказывания становится более жестким и определенным, сопряжено с возникновением своеобразных правовых отношений, в рамках которых реализуется ответственное поведение правосубъектных лиц без применения предусмотренных законом санкций.

3. Назначение наказания лицу, признанному виновным в совершении преступления. На этой, как и на последующей стадии процесса наказывания уголовное наказание вступает в непосредственное взаимодействие с личностью человека, лишая или ограничивая его в обладании принадлежащих ему прав и свобод. На этой стадии, как будет показано далее, меняется субъект наказания, появляются новые правовые отношения, конкретизируется объект воздействия уголовного наказания, возникает ответная реакция человека на применение к нему принуждения за совершенное преступление.

4. Исполнение уголовного наказания. Заключительная стадия процесса наказывания в самом общем виде характеризуется опять-таки сменой субъекта наказания и правовых отношений, принудительным лишением или ограничением принадлежащих ему прав и свобод, появлением у него устойчивого отношения к уголовному наказанию. Именно на данной стадии процесса наказывания наиболее полно появляются такие последствия применения уголовного наказания, как страдание лица, вызываемое принудительным лишением или ограничением принадлежащих ему прав и свобод. Применительно к другим стадиям процесса наказывания о страдании можно говорить лишь только как о потенциальной возможности его применения посредством принудительного воздействия. Как реальное психическое состояние человека, страдание появляется, главным образом, на стадии исполнения уголовного наказания.

Таким в целом представляется процесс наказывания, понимаемый в широком социально-правовом смысле. Как видим, нормативно-доктринальное определение уголовного наказания является лишь первоначальной стадией процесса наказывания и оно не может охватить всех его сторон. Динамический процесс наказывания

не укладывается в рамки нормативно-доктринального определения уголовного наказания, которое рассматривается как понятие, находящееся в статическом состоянии. Не обратив внимания на это весьма существенное обстоятельство, авторы рассмотренных выше определений уголовного наказания впали в серьезное противоречие, неразрешимое в рамках нормативно-доктринального подхода к исследованию этого социально-правового института.

Нормативно-доктринальное (догматическое) определение уголовного наказания рассматривает последнее, как отмечалось, в качестве категории права, правового явления. Процесс же наказывания как динамически развивающееся во времени и пространстве явление свойствами категории права не обладает. Он представляет собой качественно новое образование, а именно – юридическое явление.

На первый взгляд может показаться, что в данном случае происходит простая смена терминологии. Ведь до сих пор наука уголовного права не проводила четкой грани между правовыми и юридическими явлениями, рассматривая их как нечто тождественное, но обозначенное разными терминами. Сказанное, по-видимому, относится и к другим отраслям правоведения. Однако один из основателей современной юридической социологии – французский ученый Ж. Карбонье – справедливо, на наш взгляд, связывает с понятием «юридическое явление» переход на качественно новую стадию исследования правовых проблем. По его мнению, юридическое явление уже не входит в предмет догматической юриспруденции. Оно составляет предмет юридической социологии[147]147
  В советской юридической литературе впервые проблемы социальной обусловленности уголовного права, механизм действия его норм были отнесены к предмету науки уголовного права Л. М. Спиридоновым. См.: Спиридонов Л. М. Социология уголовного права. М., 1986. С. 19–20.


[Закрыть], и именно это обстоятельство предопределяет необходимость перехода к другому аспекту исследования проблемы. «Социология права, – подчеркивает Ж. Карбонье, – должна пользоваться лишь понятием «юридическое явление», ибо понятие «юридический факт» получило в юриспруденции совсем иное, причем достаточно четкое значение»[148]148
  См.: Карбонье Ж. Юридическая социология. М., 1986. С. 141.


[Закрыть]. В общем виде юридическим фактом в правоведении принято считать те жизненные обстоятельства объективного или субъективного свойства, с которыми законодатель связывает возникновение, изменение или прекращение правовых отношений. По своей природе эти «жизненные обстоятельства» не являются правовой категорией, поскольку лежат за пределами права и составляют социальный фактор правовых отношений.

Иными словами, «жизненные обстоятельства», которые составляют элемент содержания понятия «юридический факт», являются категорией, находящейся в ряду социальных факторов.

В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук по этому поводу пишут: «социальные факторы, взаимодействующие с правовыми явлениями, а также механизм и закономерности такого взаимодействия и составляют, на наш взгляд, предмет социологии права»[149]149
  См.: Кудрявцев В. Н, Казимирчук В. П. Современная социология права. М., 1995. С. 13–14.
  В советской юридической литературе проблема социальной обусловленности уголовного права, а также механизм социального действия его норм относились к предмету социологии уголовного права, которая рассматривалась как частная социологическая теория в рамках уголовного права См.: Злобин Г. А., Шлыков С. А. Социология права как аспект правоведения // Советское государство и право. 1974. № 9. С. 105–109; Блувштейн Ю. Д. О предмете социологии уголовного права // в кн.: Проблемы социологии уголовного права. М., 1982. С. 17–30; Блувштейн Ю. Д, Яковлев А. М. Введение в курс криминологии. Минск, 1983. С. 9–10; Спиридонов Л. И. Социология уголовного права. М., 1986. С. 10–19.


[Закрыть].

Следовательно, юридический факт – это та реальная действительность социальной жизни, которая признается правом в качестве фактического материала.

Следует согласиться в этой связи с еще одним тезисом Ж. Карбонье, имеющим непосредственное и очень важное методологическое значение для темы настоящего исследования: «…в изолированном виде юридическое явление еще не есть подлинная реальность. Таковой является только юридическое явление, находящееся в определенной пространственной и временной среде. В этой среде данное юридическое явление встречается с другими, между ними возникают связи, и образуется то, что мы предлагаем называть юридической системой»[150]150
  См.: Карбонье Ж. Указ. соч. С. 141–142.


[Закрыть].

Таким образом, и догматическая юриспруденция, и юридическая социология имеют своим предметом право, но рассматривают они его под разными углами зрения. Юридическая социология обращает первостепенное внимание на взаимодействие правовых категорий между собой и другими явлениями действительности, что и имеет своим следствием появление юридических систем.

Различие между догмой и социологией права, по-видимому, следует искать не в исследуемом объекте, а в методологическом подходе.

«Тот самый объект, – отмечает Ж. Карбонье, – который догматическая юриспруденция изучает изнутри, социология права рассматривает с внешней стороны. И именно потому, что она рассматривает объект с внешней стороны, она видит его как явление, не пытаясь проникнуть в его сущность, в его онтологическую глубину»[151]151
  См.: Карбонье Ж. Указ. соч. С. 36.


[Закрыть].

С приведенным тезисом Ж. Карбонье можно было бы согласиться, если бы не его утверждение, что социологический аспект в исследовании проблемы права не пытается проникнуть в сущность последнего. Представляется, что, напротив, отмеченный аспект исследования, в первую очередь, направлен на выяснение социальной сущности права, его социальных возможностей и пределов.

Догматическая юриспруденция занимается выяснением, уточнением, описанием юридической природы, например, наказания, его внутренних связей, совершенствованием законодательной техники, юридического закрепления и другими важными сторонами рассматриваемой категории.

В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук совершенно справедливо утверждают в оригинальном учебнике по современной социологии права: «Предмет социологии и предмет правоведения не только соприкасаются, но и часто совпадают. Вместе с тем каждый имеет свою специфику. В результате и те общественные отношения, которые входят в предмет социологии, одновременно (поскольку они урегулированы правом) входят и в предмет юридических дисциплин». И далее: «Правовую науку в первую очередь интересует правовая форма соответствующего общественного отношения, содержание прав и обязанностей его субъектов»[152]152
  См.: Кудрявцев В. Н, Казимирчук В. П. Современная социология права: учеб. для юрид. фак. и ин-тов. М., 1995. С. 9.


[Закрыть].

Юридическая социология рассматривает правовые категории во взаимодействии с другими явлениями социального, психофизического, политического и другого характера.

В философском понимании такое взаимодействие представляет собой процесс воздействия различных объектов друг на друга, их взаимную обусловленность, изменение состояния, взаимопереход, а также порождение одним явлением другого, непосредственные или опосредованные, внутренние или внешние их отношения и связи. Свойства того или иного явления могут проявляться и быть познанными только во взаимодействии с другими явлениями[153]153
  См.: Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 81.


[Закрыть]. Взаимодействие, таким образом, характеризует движение, развитие категорий права, их влияние на общественные отношения, сознание, психологию и поведение людей.

Вопрос о наличии в уголовном праве юридических систем в изложенном их понимании в российской литературе еще не ставился, хотя для этого уже имеются веские теоретические предпосылки. Классической, на наш взгляд, юридической системой является уголовное правоотношение. Уголовному законодательству понятие «правоотношение» неизвестно, стало быть, оно не может быть отнесено к категории права. Видимо, поэтому правоотношение в течение длительного времени находилось вне сферы внимания уголовно-правовой науки. Однако проведенные в последнее время фундаментальные исследования этой проблемы показали, что и в уголовном праве правоотношение является движущей силой юридической жизни, как определил роль любых правоотношений Ж. Карбонье[154]154
  См.: Карбонье Ж. Указ. соч. С. 151.


[Закрыть]. Согласно концепции Н. А. Огурцова, правоотношение в уголовном праве представляет собой отношение между государством в лице органов правосудия и преступником по поводу совершения последним общественно опасного деяния – преступления и уголовной ответственности виновного за содеянное[155]155
  См.: Огурцов Н. А. Правоотношение и ответственность в советском уголовном праве. Рязань, 1976. С. 31.


[Закрыть]. При таком взгляде на правоотношение становится совершенно очевидно, что оно представляет собой не статическую (догматическую), а динамическую (социологическую) категорию, то есть юридическую систему, которая, помимо правовых аспектов, включает в свое содержание и другие аспекты, например, политический (государство), что является движущей силой жизни уголовного закона. Поскольку уголовное правоотношение представляет собой разновидность правовых отношений, оно может рассматриваться именно как юридическая система, исследование которой должно осуществляться на основе методологии анализа такого рода явлений[156]156
  См.: Протасов В. А Правоотношение как система. М., 1991. С. 81–82.


[Закрыть].

Всеми свойствами важнейшей юридической системы в уголовном праве обладает и состав преступления. Учение о составе преступления занимает одно из центральных мест в науке уголовного права, несмотря на то, что до недавнего времени в законе это понятие упоминалось лишь косвенно (ст. 16 УК РСФСР 1960 г.). Впервые в истории нашего уголовного законодательства о составе преступления говорится в Основах уголовного законодательства Союза ССР и республик, принятых в июле 1991 года.

Ныне действующее российское уголовное законодательство (УК РФ 1996 г.) использует термин «состав преступления» в своем содержании, например, при описании оснований уголовной ответственности (ст. 8) или применительно к основаниям освобождения от уголовной ответственности в силу примечания к ст. 275 «Государственная измена».

Уголовный закон не приводит понятия «состав преступления» и не выделяет его элементов (объект, субъект, объективную и субъективную стороны), которые в результате этого также не обладают свойствами категории права. Их понятие выработано наукой в целях создания теоретической основы для квалификации преступления, то есть деятельности по установлению соответствия (тождества) конкретного деяния человека признакам состава преступления, описанного в норме Особенной части Уголовного кодекса[157]157
  См.: Куриное Б. А. Научные основы квалификации преступлений. М., 1984. С. 7.


[Закрыть].

Иными словами, состав преступления, как и правоотношение характеризуют взаимодействие категорий уголовного права с явлениями действительности, их движение, развитие, применение и исполнение. Следовательно, и правоотношение, и состав преступления являются юридическими системами, и в этом качестве они входят в сферу юридической социологии, являются социологическими категориями.

Несомненно, что свойствами юридической системы обладает и описанный выше процесс наказывания, который можно рассматривать как уголовное наказание в социологическом его понимании, как категорию социологии уголовного права. Касаясь данной проблемы, Ж. Карбонье высказал следующее очень важное соображение: «Деяние квалифицируется как преступление потому, что это следует из закона, оно правовое явление. Уголовный закон и наказание также правовые явления, а наука, которая предполагает изучать их в непосредственной связи с социальными условиями и следствиями, также может претендовать на ранг социологии права. Вот почему ныне на стадии конструирования находится автономная дисциплина – социология уголовного права (которую также называют уголовной социологией). В центре внимания ее исследования лежит проблема наказания»[158]158
  См.: Карбонье Ж. Указ. соч. С. 49.


[Закрыть].

Ж. Карбонье различает, таким образом, уголовное наказание как правовое и как юридическое явление. Последнее, развиваясь во времени и пространственной среде, неизбежно приобретает признаки юридической системы. Рассматриваемое именно в таком аспекте уголовное наказание является предметом системного исследования.

Поскольку уголовное наказание как юридическая система является социологической категорией, оно не может входить в предмет уголовно-правовой догматики и связанной с ним нормативной доктрины. Оно входит в предмет уголовной социологии, где, как отмечалось, ему отводится центральное место. Если догматическое направление изучает нормы права как таковые, то юридическая социология, в том числе и уголовно-правовая, стремится открыть как социальные причины, порождающие эти нормы, так и социальный эффект этих норм[159]159
  См.: Карбонье Ж. Указ. соч. С. 35.


[Закрыть].

Социология права, как справедливо отмечают В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук, представляет собой определенным образом структурированную систему социальных знаний о праве как особом социально-юридическом феномене в его генезисе, а также в действии, то есть как социально детерминированном и социально действующем (социально направленном) явлении, процессе[160]160
  См.: Кудрявцев В. Н, Казимирчук В. П. Указ. соч. С. 31.


[Закрыть].

Таким образом, объект исследования, как видим, остается одним и тем же, однако существенно меняется его аспект, центр тяжести которого в уголовно-правовой социологии переносится на взаимодействие элементов наказания между собой и другими явлениями действительности.

Поскольку уголовное наказание может рассматриваться в нормативно-доктринальном и социологическом аспектах, теория уголовного права должна допускать возможность двух самостоятельных его определений. Этот вывод с методологической точки зрения представляется очень важным прежде всего потому, что он ведет к расширению предмета уголовного права за счет включения в него научного анализа новой уголовно-правовой юридической системы. Такое расширение предмета уголовного права может изменить представление о нем как о догматической науке, но это неизбежно до тех пор, пока от нее не отпочковалась и не оформилась в качестве автономной дисциплины уголовно-правовая социология. В сфере уголовно-правовых дисциплин, отмечает Ж. Карбонье, в связи с наличием криминологии (а точнее, социологии преступности) создание социологии уголовного права может показаться излишним. Однако это мнение ошибочно, поскольку социология уголовного права, изучающая репрессию и реакцию общества на преступление, существенно отлична от социологии преступности, которая изучает саму преступность, процесс, завершающий совершение преступного деяния[161]161
  См.: Карбонье Ж. Указ. соч. С. 49.


[Закрыть].

Приведенный тезис профессора Ж. Карбонье, по-видимому, нуждается в уточнении. Все дело в том, что использованный им термин «социология преступности» может выдавать неверное представление в целом о социологии уголовного права. Скорее всего, на наш взгляд, автор хотел таким образом провести грань различия между социологией уголовного права и криминологией. При всей их схожести в плане методологических подходов они все же имеют весьма существенные различия.

В советской криминологической литературе при определении криминологии утверждалось, что основным элементом ее предмета является преступность как массовое явление, а предметом уголовного права выступает отдельное преступление и установленная законом уголовная ответственность[162]162
  См.: Курс советской криминологии. М., 1985. С. 55.


[Закрыть].

Представляется, что приведенное определение предмета криминологии носит наиболее общий характер и не дает достаточных признаков, позволяющих разграничить одно явление от другого, для этого и существует в науке такое понятие, как ее предмет.

Криминология и уголовное право хотя и изучают одну область явления (преступную деятельность людей), отмечают В. Н. Кудрявцев и В. П. Казимирчук, но на разных этапах ее осуществления; криминологические исследования направлены на раскрытие причин преступности и разработку системы предупредительных мер. Задача уголовного права более специфична: как правовая система оно имеет целью установление и реализацию уголовной ответственности в отношении тех, кто совершает преступления[163]163
  См.: Кудрявцев В. Н, Казимирчук В. П. Указ. соч. С. 32.


[Закрыть].

Известный немецкий криминолог профессор Г. Й. Шнайдер по этому поводу пишет: «… криминология – это самостоятельная междисциплинарная наука со своей историей, характеризующаяся оригинальными методами исследования и своеобразными институтами и организациями, имеющимися во всех странах мира»[164]164
  См.: Шнайдер Г. Й. Криминология. М., 1994. С. 9.


[Закрыть].

В этой связи следует согласиться с позицией профессора А. И. Долговой, которая совершенно резонно ставит под сомнение справедливость приведенного утверждения относительно «криминологии как междисциплинарной науки». А. И. Долгова, в частности, отмечает: «И что такое междисциплинарная наука? Между какими дисциплинами? Но важно еще понимать, что междисциплинарное исследование – это одно, а междисциплинарная наука – это нечто иное»[165]165
  См.: Криминология: учеб. для юрид. вузов / под общ. ред. А. И. Долговой. М., 1997. С. 28.


[Закрыть].

Думается, что справедливость позиции А. И. Долговой вытекает из общенаучных положений: междисциплинарных наук, по всей видимости, не бывает, потому что самостоятельность науки определяется ее предметом и, в известной мере, методом. Если встать на позицию профессора Г. Й. Шнайдера, то неминуемо пришлось бы признать, что значительное число самостоятельных отраслей юридической науки являются междисциплинарными (юридическая социология, юридическая психология, судебная медицина и др.), где они функционируют, например, с одной стороны, в юриспруденции, а с другой стороны, в социологии. Такое совершенно абсурдное положение неминуемо привело бы к раздвоению предмета науки, и в этом смысле трудно было бы ожидать получение положительных результатов от такой научной деятельности. Другое дело, что при исследовании «своего» объекта, например, юридическая психология опирается на потенциал общей психологии как фундаментальной науки. В литературе высказывались суждения, что юридическая психология является частной теорией по отношению к фундаментальным ее отраслям[166]166
  См.: Ситковская О. Д. Психология уголовной ответственности. М., 1998. С. 16.


[Закрыть].