Текст книги "Сестры"

– Садись. Сейчас приду.

Она дожидается, пока я сяду, а потом выбегает из кухни, бросив через плечо:

– Даже не думай что-нибудь спереть.

Да тут и брать-то нечего.

Замечаю гору бумаги на столе. Это неоплаченные счета, просроченные уведомления. У меня внутри все сжимается. Я знаю, каково это – нуждаться в деньгах, а их нет и не будет.

Через несколько минут Марли спускается со второго этажа с малышом на руках. У него такие же светлые волосы, как у матери, не очень аккуратно постриженные «под горшок». У него круглое-прекруглое личико, нос пуговкой и большие глаза цвета неба за окном. Пухлые ножки и ручки. Думаю, на него-то все деньги и уходят. Он весь извивается и суетится, а потом вдруг видит меня и утыкается носом в маму, застеснявшись незнакомого человека. Марли указывает мне на стоящий в углу детский стульчик:

– Разложи-ка.

Она сажает ребенка на стул, а сама идет к холодильнику. Малыш не сводит с меня глаз. Мне становится жутковато: я вспоминаю злобных детишек из «Деревни проклятых»[5]5
  «Деревня проклятых» (1960) – фантастический триллер по мотивам романа Джона Уиндема «Кукушки Мидвича». По сюжету, несколько жительниц деревни Мидвич после внезапного длительного сна рожают похожих друг на друга детей. Сходство становится еще более заметным, когда малыши подрастают: все они бледные, с платиновыми волосами, холодным взглядом и пугающими способностями.


[Закрыть]. Дети мне вообще-то не нравятся. Единственным исключением была Мэтти. В жизни не видела более очаровательного ребенка – такого кругленького, мягкого и милого. У нее долгое время не росли волосы, был только смешной светлый хохолок на макушке. Маленькие ручонки всегда были сжаты в кулачки, как будто она готовилась к драке, будто хотела поскорее вырасти и задать всем жару. Она любила крепко сжимать мои пальцы. Мэтти была самой сильной.

Самой лучшей.

– К-как его з-зовут?

– Брекин.

Марли усаживает малыша поудобнее и дает ему ложечку яблочного пюре. Он начинает что-то лепетать, и пюре падает ему на майку. Марли смеется, но не так, как прежде. В этом смехе слышится нежность и доброта. Она начинает сюсюкаться с ним.

– Где Д-Даррен?

Мэй Бет говорила, что, когда мне что-то нужно, я иногда бываю обескураживающе прямолинейна. Перехожу к делу без особых предисловий. Можете любить меня за это, можете презирать – меняться я в любом случае не собираюсь.

По Марли неясно, что она думает. Ее улыбка увядает, но она не сводит глаз с сына.

– Малая. – Когда меня уже прекратят так называть. – Я тебя вижу первый раз в жизни. Ты думаешь, я тебе сейчас выложу все, что знаю о Даррене?

– Н-ну вообще-то д-да.

Она дает Брекину еще немного пюре.

– Зачем он тебе сдался?

– Х-хочу его уб-бить.

Ложка замирает в дюйме от рта Брекина. Он удивленно хлопает ладошками по стульчику, пытаясь привлечь внимание матери. Марли сует ложку ему в рот, а потом ставит пюре на стол.

– Ш-шучу, – добавляю я.

– Ну-ну.

Я поддеваю ногтем колечко на банке колы.

– Хочу еще покурить, – говорит Марли.

– Так п-покурите.

– Тут ребенок.

Но она все-таки закуривает. Отходит к окну, зажигает сигарету и отворачивается от Брекина всякий раз, когда делает затяжку, будто это что-то меняет.

– Уже пару лет его тут не видела, – говорит Марли. – Он раньше часто здесь бывал.

– «У Р-Рэя».

– И там тоже. – Она нервно закусывает губу. – А ты сама откуда?

– Н-неважно.

Марли закатывает глаза:

– Прекращай, малая. Расскажи хоть что-нибудь.

– … – Я ставлю колу на стол. – Я… Я не… Я не малая.

Она подносит руку с сигаретой ко рту и покусывает свою ладонь. Дым лениво застилает ее лицо. Брекин, кажется, не особо расстроился из-за внезапного окончания обеда. Он что-то лепечет себе под нос, завороженный звуком собственного голоса.

– Полгорода сносят, – наконец произносит Марли. – Потом понастроят тут всякого.

Она делает еще одну затяжку, такую глубокую, будто совсем не боится рака легких.

– Глупо это, – продолжает она. – Не пойму, зачем оно нужно. У нас тут не так, как в других городах. Как-то обходимся без чертовых диетических продуктов и йоги… Я с трудом свожу концы с концами и без всяких модных мест. Даже не знаю, куда мне потом податься.

– К-Колд… Крик.

– Что?

– Я от… оттуда.

– Никогда не слышала. – Марли щурится. – Ты знаешь, что он за человек?

– Д-да.

Даже лучше, чем ты.

Я делаю еще один глоток колы. Она чересчур сладкая. Воздуха бы сюда. Марли опять затягивается, а Брекин машет ручками, и мне кажется, будто я вижу это уже в сотый раз. Будто больше в их жизни ничего особенного и не происходит. Я оглядываю красные пятна на своем теле и внезапно хочу уйти. Неважно куда.

– А знаешь, что на самом деле он не Даррен? – спрашивает Марли. Я киваю. – Он так всем представлялся, когда жил здесь, но я так и не привыкла к этому имени.

– А к-как его з-зовут?

– Давай пока что называть его Дарреном.

– Д-для нас он б-был К-Китом.

– Ха. – Она опять закусывает губу. – Это тоже не настоящее имя.

– От… Откуда в-вы знаете?

– Мой брат с ним в школе учился. Я на семь лет младше, так что, когда окончила учебу, они уже давно выпустились. Я переехала сюда, вышла замуж, потом развелась, а брат… Он добился побольше моего.

– И к-как же?

Не часто я слышала истории успеха.

– У родителей хватало денег только на одного ребенка, но они завели двоих. – Марли пожимает плечами. – Он мальчик. На него возлагали кучу надежд, вот с ним и носились. Оплатили ему колледж.

– К-каким он был? – вылетает у меня. Она знает, что я о Ките.

Марли отводит взгляд.

– Таким же нищим, как и все остальные. Тихим. Не очень-то чистоплотным. Странноватым… Творил фигню. Иногда его за это били, издевались над ним. Родители у него тоже были так себе. Отец много пил и часто его поколачивал.

– В-вот как.

Она прочищает горло.

– В старших классах мой брат… Он, чтоб ты понимала, был золотым мальчиком во всех смыслах этого слова…

В общем, он, так сказать, взял Даррена под крыло. Подчеркнуто хорошо к нему относился. Когда я спросила, зачем он это делает, он сказал, что нужно подать всем пример, потому что «мы ничем не лучше и не хуже окружающих». – Марли замолкает. – Если ты вдруг не догадалась, мой брат был тем еще засранцем. Ну, словом, от Даррена все отвязались, и они с братом стали неразлейвода. Прямо как… Ты, наверное, не помнишь тот мультик, где мелкий пес постоянно носится за большой собакой?[6]6
  Имеются в виду английский бульдог Спайк и терьер Честер, персонажи анимационного сериала «Веселые мелодии» компании «Уорнер бразерс». Впервые появились на экранах в 50-х гг.


[Закрыть] Хотя он и для меня слишком старый. Короче, у брата с Дарреном было так же. Даррен просто не отлипал от брата. Постоянно приходил к нам ужинать… – Она мешкает. – Я с ним в первый раз поцеловалась. Мне было десять, а ему семнадцать. Вот что он был за человек.

– К-как он очутился в В-Вагнере? Д-давно это б-было?

Марли пожимает плечами:

– Несколько лет назад. Он просто проезжал мимо. От брата узнал, что я здесь живу, и решил заехать. Тогда он показался мне другим человеком, более собранным, что ли… – Марли опускает глаза в пол. – Он просто заехал поужинать, а в итоге остался.

– Мама, – жалобно зовет Брекин.

Марли идет к сыну и гладит его по голове, а потом опять поворачивается ко мне.

– Когда он решил остаться, то сказал, что теперь его имя – Даррен Маршалл. Попросил не выдавать его.

– Он объяснил, з-зачем это?

Брекин смеется. Марли качает головой.

– Н-но вы все равно п-позволили ему остаться?

Кажется, у меня не получается скрыть отвращение, потому что Марли напрягается и убирает руку со лба сына.

Она молчит, будто ожидая, что я продолжу наседать, но я уже переросла такое поведение. Когда-то я верила, что у меня хватит сил убедить маму не совершать глупостей, не пить, не употреблять наркотики, не приводить домой мужчин, например Кита. Иногда я вспоминаю ту Сэди, которая умоляла собственную мать спасти ее… от собственной матери.

Я вспоминаю ту Сэди с ненавистью.

– Я не обязана тебе ничего объяснять. Но да, я позволила. – Марли качает головой, нахмурив брови. – Знаешь, Даррен никогда не говорил, что у него есть ребенок. И брат мой тоже об этом не упоминал. А он бы знал.

– Я в-вам не л-лгу, – лгу я.

Марли внимательно смотрит на меня и ничего не говорит. Мне кажется, если она продолжит так смотреть, то каким-то образом узнает правду.

– Т-так что с-случилось?

– Мы были вместе несколько месяцев. Он каждое утро сидел на том самом месте, где сейчас сидишь ты. Пил кофе и смотрел в окно.

Я слежу за ее взглядом. На детскую площадку пришли несколько женщин и катают своих детей (или подопечных?) на качелях. Я представляю, как школьный двор выглядит в течение учебного года, как много там бывает детей, как все они бегают, играют, смеются… под пристальным взглядом мужчины, который сидит за кухонным столом.

– Однажды я затеяла стирку, – продолжает Марли. – Решила проверить, нет ли чего в кармане его джинсов… И нашла старую, мятую фотографию, полароидный снимок. А там… – Она ненадолго закрывает глаза и хмурит лоб, будто снова увидела эту фотографию и хочет немедленно об этом забыть. – Не хочу ее описывать, но объяснить и оправдать такое просто невозможно. – Она судорожно выдыхает и открывает глаза. – Люди не меняются. Они просто учатся лучше скрывать свои грязные секреты. В тот же день я выставила его за дверь. Не хотела больше иметь с ним ничего общего. Как и сейчас.

Марли достает Брекина из детского стульчика и утыкается носом ему в шею. Я чешу грудь и тут же жалею о том, что не была чуть нежнее. Все тело горит.

– А п-потом он с в-вами связывался? Г-говорил, где он?

– Нет.

– А с в-вашим б-братом?

– Мы с братом больше не общаемся, – жестко отвечает она. – Он посчитал, что я плохо обошлась с Дарреном. С тех пор мы не разговаривали.

– П-пожалуйста…

– Слушай, мне жаль, что тебе пришлось ехать в такую даль, какой бы ни была причина. Я тебе сочувствую, поэтому-то и решила все это рассказать. Но у меня ребенок, так что я не хочу ни во что ввязываться.

Марли наблюдает за тем, как я пытаюсь преодолеть блок.

– П-пожалуйста, – наконец справляюсь я.

Она закрывает глаза. Брекин беспечно сидит между нами.

– Джек Херш. Вот как на самом деле его зовут. Надеюсь, тебе это поможет.

– Но он в-ведь не и-использует это имя! Т-так я его не н-найду!

– Может, это и к лучшему, – резко отвечает Марли. – Ни к чему гоняться за ненормальными, пусть они тысячу раз твои родственники. – Она широко распахивает глаза. – Он тебя обидел?

– Да, – четко отвечаю я. – И м-мою сестру тоже.

– Что ж, сочувствую. – Она умолкает. – Но ничем не могу помочь.

Хотелось бы, чтобы боль приносила пользу, но нет. Никого грустными историями не подкупить, все, наоборот, хотят поскорее отвернуться.

Я беру со стола просроченное уведомление и медленно кручу в руках.

– Эй, положи-ка на место, – говорит Марли. – Я же сказала: я не знаю, где он.

Я достаю чек из конверта, проверяю сумму. Марли меня не остановить, у нее руки заняты ребенком. Нет, такое я не потяну. Беру еще одно уведомление, вытаскиваю из конверта, смотрю на цифры. Вот это в самый раз.

Если людей нельзя подкупить грустными историями, это не значит, что их вообще нельзя подкупить.

Я машу чеком.

– А г-где сейчас в-ваш брат?

«Девочки»
Сезон 1, Эпизод 2

Уэст Маккрей. На бирке, прикрепленной к зеленому рюкзаку Сэди, в графе «контактное лицо» были указаны данные Мэй Бет Фостер. В июле Мэй Бет забрала рюкзак и остальные личные вещи Сэди из отделения полиции Фарфилда.

Мэй Бет Фостер. И знаете, что я вам скажу насчет полиции Фарфилда? Им на все наплевать.

Уэст Маккрей. Детектив Шейла Гутьеррес – миниатюрная пятидесятилетняя женщина, мать троих детей. Она уже пятнадцать лет работает в полиции Фарфилда. Несмотря на симпатию к Мэй Бет, она бы с ней поспорила.

Детектив Шейла Гутьеррес. Мы сделали все возможное, чтобы найти мисс Хантер. Мы отправили сотрудников на поиски, пообщались с местными, развесили объявления, уведомили прессу и правоохранительные органы соседних городов. Там, где был обнаружен автомобиль, нет никаких признаков преступления. Машина цела и невредима. Учитывая, что мисс Хантер уехала из Колд-Крика по собственной воле из-за личной трагедии, мы полагаем, что она сама оставила автомобиль на обочине. Так или иначе, у нас пока никаких зацепок. Но это не значит, что мы прекратили расследовать исчезновение мисс Хантер. Если у кого-то есть информация о ее местонахождении, пожалуйста, позвоните нам по номеру 555-3592.

Уэст Маккрей. Мэй Бет припарковала машину рядом со своим трейлером. «Шевроле» старый, но ездить на нем еще можно. В багажнике Мэй Бет нашла договор купли-продажи – не между Сэди и бывшим владельцем, а между бывшим и предыдущим владельцами. Я нахожу женщину, которая продала Сэди автомобиль, и та соглашается встретиться со мной за чашечкой кофе в Милхевене, в тридцати милях от Колд-Крика.

Беки Лэнгдон. Знаете, она вела себя очень странно. (Детский плач.) Тш-ш-ш, милый, маме нужно кое с кем поговорить.

Уэст Маккрей. Беки Лэнгдон – «Беки с одной „к“», как она упорно напоминала в каждом электронном письме, будто я не видел подпись, – жизнерадостная белая брюнетка, счастливая молодая мать. Она недолго общалась с Сэди, но хорошо ее запомнила.

Беки Лэнгдон. Мы с бывшим мужем очень хотели продать машину. Это была моя машина, я на ней ездила… ой, еще со школы, наверное. Но у мужа была своя, и мы думали, что нам не помешают деньги на ребенка, поэтому выставили «шевроле» на продажу.

Сейчас очень об этом жалею, потому что говнюк бросил меня сразу после рождения Джейми, и меня теперь везде возит мама.

Уэст Маккрей. Не расскажете, как прошла встреча с Сэди? Она рассказывала, зачем ей понадобилась машина?

Беки Лэнгдон. Ну вообще это была самая обыкновенная встреча. Она просто покупала машину. Не было особых причин откровенничать. Правда, она представилась Лерой. И еще: по письмам она казалась старше.

Уэст Маккрей. У вас остались эти письма? Я бы с радостью взглянул.

Беки Лэнгдон. Нет, простите. Копы тоже спрашивали, но я все удалила. В общем, мы встретились, она была какая-то дерганая, разговаривала с трудом. Я волновалась, потому что не понимала, все ли у нее в порядке с головой. Наверное, по мне это было видно, потому что она ни с того ни с сего повела себя резко.

Уэст Маккрей. Что вы имеете в виду?

Беки Лэнгдон. Ну, она показала, что готова дать отпор. Так что я показала ей машину, она отдала мне деньги, и мы разъехались. Думаете, я последняя, кто ее видел?

Уэст Маккрей. Надеюсь, нет.

Беки Лэнгдон (смеется). О боже! Я не про это. Что я несу. Простите. (Пауза.) Слушайте, а что с той машиной? Кто-нибудь на ней ездит? Ну, в смысле… Как думаете, мне ее обратно продадут?

Дэнни Гилкрист (по телефону). Какие новости?

Уэст Маккрей (по телефону). Узнал обширную предысторию. Девочка, скорее всего, просто сбежала из дома после убийства сестры. Честно говоря, я думаю, она не хочет, чтобы ее нашли. И теперь мне нужно придумать, как потактичнее сказать об этом ее приемной бабушке.

Дэнни Гилкрист (по телефону). А потом что?

Уэст Маккрей (по телефону). В смысле?

Дэнни Гилкрист (по телефону). Что будешь делать?

Уэст Маккрей (по телефону). Я думаю, Сэди просто сбежала из дома, и это не тянет на интересный сюжет.

Дэнни Гилкрист (по телефону). Знаешь, вышла бы очень трогательная история, если бы получилось вернуть девочку той, кто ее очень любит и ждет. Ты ведь много работал со мной над «Гущей событий» и должен уже это понимать. Так почему же ты не хочешь ее найти?

Уэст Маккрей (по телефону). Я не говорю, что не хочу ее искать.

Дэнни Гилкрист (по телефону). Ну хорошо. Значит, она сбежала. От чего?

Уэст Маккрей (по телефону). От психологической травмы. От воспоминаний о сестре. Это довольно очевидно.

Дэнни Гилкрист (по телефону). А куда она направлялась?

Уэст Маккрей (по телефону). Есть мысли?

Дэнни Гилкрист (по телефону). След обрывается в Фарфилде, так? Попробуй выяснить, где она была до Фарфилда. (Пауза.) Может, узнаешь что-нибудь, может, нет. Может, материала на подкаст не наберется.

Уэст Маккрей (по телефону). Понял.

Дэнни Гилкрист (по телефону). В общем, постарайся что-нибудь найти.

Уэст Маккрей (в студии). Я обращаю внимание на то, что Сэди представилась Беки Лерой. Я спрашиваю об этом Мэй Бет, и она говорит, что Лера – второе имя Сэди.

Уэст Маккрей (по телефону). Значит, она купила машину и назвалась другим именем… Мэй Бет, мне кажется, она не хочет, чтобы ее нашли.

Мэй Бет Фостер (по телефону). Даже если так и было поначалу, то потом все изменилось. Понимаете? Что-то не так. Мне интуиция подсказывает.

Уэст Маккрей (по телефону). Знаете, одной интуиции мне мало.

Сэди

Хотела бы я жить в интернете. Там все просто идеально.

Я заезжаю в какой-то незапоминающийся городок, захожу в библиотеку и с помощью местного компьютера нахожу профиль Кендалл Бейкер. Она очень красивая. Харизматичная. Ей всего восемнадцать, но о таких восемнадцатилетних девушках пишут книги. Она из тех девушек, которые ничего не знают о боли.

У которых нет поводов думать, что они не будут жить вечно.

Я изучаю ее профиль в Инстаграме и с удивлением понимаю, что тщательно отобранные снимки прекрасно выглядели бы и без фильтров. У Кендалл насыщенная жизнь. По будням она идеальная дочь и подруга, а по выходным пускается во все тяжкие. По комментариям в ее профиле я узнаю, что почти все выходные она со своим братом Ноа и узким кругом друзей проводит в баре «У Купера», недалеко от их родного города Монтгомери.

И теперь я у того самого бара, в сотнях миль от Вагнера. Я приезжаю в четверг, паркуюсь напротив бара и жду.

Они появляются лишь в субботу.

Кендалл Бейкер – ниточка, ведущая к Сайласу Бейкеру, брату Марли. Та не лукавила, когда сказала, что он многого добился. После колледжа он сделал несколько удачных инвестиций, а потом вложился деньгами в жизнь родного города. У него сразу несколько бизнесов. Шесть лет назад его сделали почетным гражданином города за «неоценимый вклад в развитие Монтгомери, города, который мы с гордостью называем родным!». Рядом с заметкой, из которой я это узнала, разместили фотографию сияющего Сайласа, красивого блондина, и его семьи. Несмотря на то что мне нужен сам Сайлас – потому что он приведет меня к Киту, – я сперва пообщаюсь с его детьми.

Так что теперь жизнь Кендалл Бейкер в моих руках.

Я просмотрела ее профиль, потом изучила аккаунты ее друзей и в итоге получила неплохое представление о ее жизни. Один приятель Кендалл, Хавьер Крус – или просто Хави, – так ее фотографирует, что создается впечатление, будто он к ней неравнодушен. Она, в свою очередь, общается с ним исключительно как с другом. Я нашла одно видео – кажется, из «Купера», – которое снял Хави. Похоже на сцену из фильма: Кендалл упоенно танцует, подняв руки над головой. Как он ею, должно быть, очарован. Я, словно завороженная, пересмотрела ролик десятки раз. Меня никогда не целовали и не трогали так, как бы мне этого хотелось. Я нечасто позволяю себе об этом думать, но с тех пор, как увидела этот ролик, ни о чем другом и не могу.

«У Купера» – непримечательная деревянная двухэтажная постройка. На втором этаже сдают комнаты. Я вылезаю из машины, прохожу мимо припаркованных мотоциклов и оказываюсь внутри под грязный гитарный рифф. Темно-бордовые стены залиты красным светом, играет живая музыка, у сцены танцуют люди.

Всем тут в основном за сорок, однако за столиком в углу сидит группка идеальных подростков. Ребята смеются и пьют пиво. Они явно не вписываются в обстановку, но им на это наплевать.

Очень странно видеть их вживую. Я так пристально следила за их социальными сетями, что теперь они для меня все равно что знаменитости.

У Кендалл и Ноа светлые волосы, прямо как у их тети Марли, но телосложение у них отнюдь не такое болезненное, потому что они не познали голода, бессонницы и стресса. У обоих блестящая золотистая кожа. Кендалл собрала волосы в два небрежных хвостика. Она сидит, надув губки, и выглядит нарочито скучающей, хотя очевидно, что на самом деле она наслаждается вечером. Ноа – широкоплечий парень с пижонской короткой стрижкой. Он больше, чем Кендалл, похож на отца. У Хави стройное тело, светло-коричневая кожа, длинные взъерошенные каштановые волосы и острый нос. Рядом с ними сидит девушка, которую я видела в социальных сетях, но имени не знаю. Она смеется над какой-то шуткой Ноа, запрокинув голову назад. На ее золотисто-коричневые плечи спадают роскошные темные кудри. В носу у нее аккуратная бриллиантовая сережка, которая то и дело поблескивает на свету. Она красивее Кендалл, но что-то мне подсказывает, что она об этом не знает. Грустно. Очень грустно, когда люди не знают себе цену.

Я подхожу к барной стойке и прошу стопку виски. За стойкой – крепкий белый мужик с длинными, грязноватыми черными волосами, которые стоило бы постричь. Он вытирает руки полотенцем, висящим на поясе, и меряет меня недоверчивым взглядом.

– А не рановато? – Голос у него хриплый, под стать музыке.

Я киваю в сторону ребят за столиком в углу.

– Им т-тоже.

Он наливает мне виски и предупреждает, что если я вляпаюсь в неприятности, то мне потом самой это и расхлебывать. Впрочем, думаю, он немного лукавит. Я залпом выпиваю стопку, морщусь и жду, когда алкоголь начнет действовать. Когда я достаточно выпиваю, мне легче разговаривать. Я запускаю ладонь в волосы, прошу еще одну стопку и так же быстро опрокидываю ее, наслаждаясь горьким привкусом виски. Потом решаю, что оставила бармену достаточно денег, чтобы задать пару вопросов.

Но не успеваю я открыть рот, как отвлекаюсь на парочку в центре бара. Лица парня не видно, но мне удается рассмотреть девушку, ее бледные, изящно очерченные скулы и заколотые назад тоньше светлые волосы. Она пьяна, еле стоит на ногах. Напоминает мою мать. Та познакомилась с Китом именно в баре «У Джоэла». Она напилась, и Кит привез ее домой. Я иногда представляю, как они встретились, как она заплетающимся языком рассказала ему о тяготах жизни матери-одиночки. Внезапно заинтересовавшись, Кит спросил, как зовут ее дочек. Мне кажется, она не сразу вспомнила и какое-то время глупо моргала, уставившись в никуда.

А потом все-таки выдала нас.

Бармен забирает у меня пустые рюмки и идет было к другим посетителям.

– Эй! – окликаю его я. – Вы з-знаете тех р-ребят в углу?

Он кивает:

– Конечно.

– Р-расскажите, что з-знаете.

– Ну, двое из них – дети Сая Бейкера. А еще двое – их друзья.

– А вы с-сами знаете С-Сайласа Бейкера?

Он смеется:

– О нем я, конечно, знаю. Он все-таки владеет этим баром. Но он не из тех людей, которые сами будут сюда ходить. Напрямую я с ним не работаю. Я бы, наверное, даже не знал, кем ему приходятся эти ребята, если бы они сами не кричали об этом на каждом углу.

Я неопределенно киваю и снова оборачиваюсь. И вдруг Хави, видимо почувствовав чей-то взгляд, начинает внимательно осматривать комнату. Я сбегаю в туалет, потому что пока еще не хочу попадаться им на глаза. Рассматриваю свое отражение в зеркале. Путь из Вагнера был неблизким, так что ожоги уже успели скрыться под более-менее ровным слоем загара. Нашариваю в кармане резинку для волос и делаю небрежный пучок. Подворачиваю шорты, потом подвязываю майку на талии. Вытягиваю руки и смотрю на выглядывающий из-под одежды гладкий животик. Внезапно там начинает урчать, потому что я давным-давно ничего не ела. Я щипаю себя за щеки и покусываю губы, пока к ним не приливает кровь.

Выйдя из туалета, я понимаю, что рок-группа ушла на перекур и из колонок играет медленная нежная песня. Кажется, народу она не особо нравится: все тянутся с танцпола к барной стойке. Я бросаю быстрый взгляд на столик в углу. Кендалл косится на танцпол, а остальные подначивают ее идти туда. Может, то видео было не случайностью? Может, она все время так делает?

А что будет, если я украду у нее минуту славы?

Кендалл встает и огибает Ноа, но я уже в центре танцпола. Увидев меня, она замирает. Думаю, она не привыкла к тому, чтобы ей мешали. Я все стою и стою, а она все смотрит и смотрит. Потом на меня обращают внимание и остальные.

Я прямо чувствую всю силу их любопытства.

Идеальный ротик Кендалл беззвучно произносит: «Какого хрена?»

Что задумала эта девчонка?

Я прижимаю руки к бокам и начинаю покачиваться из стороны в сторону. Закрываю глаза и отдаюсь во власть музыки, превращаюсь в некий собирательный образ взбалмошной и загадочной девушки, в которую обычно не влюбляются надолго, но и отпускать не хотят.

Я открываю глаза. Кендалл выглядит так, будто собирается меня убить. Ноа и брюнетка кажутся растерянными. Хави делает большой глоток пива, наклоняется к Кендалл и шепчет что-то ей на ухо. Та пожимает плечами, и он выходит из-за столика и приближается ко мне. Сердце начинает биться чаще. «Я знаю, как тебя зовут, – думаю я. – А ты и понятия не имеешь, кто я». Он выше, чем я представляла. Кажется взволнованным. Я протягиваю ему руку, и он нервно сглатывает, прежде чем ее взять. Ладонь у него влажная. Я веду Хави в глубь танцпола, кладу его руки себе на бедра и неожиданно для себя начинаю таять в его объятиях. Даже не подозревала, что такое возможно. Я провожу рукой по его затылку, мягко касаюсь его волос и удивляюсь этому ощущению. Я прежде никого так не трогала. Наши глаза встречаются. Он смотрит на меня так, будто не верит в то, что происходящее реально; будто ему чудится, что это сцена из фильма, в котором он и не чаял сыграть главную роль, – хотя вообще-то чаял: кто не хочет быть парнем прекрасной загадочной девушки?

Кто не мечтает о красивой истории любви?

Хотелось бы, чтобы это и вправду была история любви. История о влюбленных, чьи губы созданы для того, чтобы целовать друг друга. О щемящем чувстве, с которым они произносят любимые имена. О том, как они всю ночь любуются звездами, пока в них самих не взрываются сверхновые. В таких историях идеальны даже плохо прописанные персонажи. Каждая сцена из выдуманной жизни почему-то кажется куда более реальной, чем любая из настоящей. Благодаря историям любви люди уверяются в том, что они и сами будут жить долго и счастливо, а кто бы этого не хотел?

Мне хотелось бы, чтобы это и вправду была история любви, потому что я знаю, что произойдет на самом деле. Ни к чему хорошему это не приведет. Но чтобы успокоиться, я говорю себе: «Худшее уже позади».

Песня заканчивается.

– Привет, – говорит Хави. У него мягкий, приятный голос.

По телу пробегает дрожь.

Я знаю, как тебя зовут.

– П-привет.

– Угостить тебя чем-нибудь?

– Д-давай, – отвечаю я, а потом добавляю: – Я з-заикаюсь.

Он тепло улыбается:

– Круто. Я Хави.

– Значит, ты недавно здесь, – говорит Кендалл после того, как мы все представились.

Голос у нее неожиданно взрослый, будто она годами пила виски и курила сигареты без фильтра. Бывает такое у некоторых девочек. Она разговаривает со мной с определенной долей скепсиса, но я привыкла к тому, что люди не воспринимают меня всерьез – из-за заикания. Мне это не нравится, но я в силах дать отпор. Кендалл явно к такому не привыкла, так что это теперь мое преимущество.

Я сказала им, что меня зовут Лера.

– Д-да, – отвечаю я.

Я приткнулась между Хави и девушкой по имени Кэрри Сэндовал. Бедро Хави касается моего. Бедро Кэрри – нет. Думаю, и то и другое не случайно.

– Т-только что п-переехали.

Я делаю большой глоток пива, которое мне купил Хави, хоть оно и дерьмовое. Интересно, почему моя мать всегда напивалась вдрызг, а не останавливалась на моменте, когда тебе уже хорошо, но ты еще владеешь собой? Я впервые выпила просто потому, что могла. Мэй Бет пыталась меня запугать, рассказывала, что мамина «болезнь» заразна, что она передается по наследству и что не стоит будить лихо. Но я его разбудила. И знаете что? Пьяницей я не стала. Вот, наверное, почему Мэй Бет так не хотела, чтобы я пила: у меня появился еще один повод презирать маму.

– И ты… э-э… ни с того ни с сего… завалилась сюда? – спрашивает Кендалл.

– Н-ну. – Я отковыриваю этикетку от своей бутылки. – П-по твоему Инстаграму к-казалось, что место п-потрясное.

Ноа хмыкает. Хави удивленно открывает рот и прячет взгляд. Кендалл и Кэрри обе полны подозрения.

– Это ты сейчас призналась, что исподтишка следишь за мной в Инстаграме?

– Х-хотела увидеть, к-как ты справляешься с б-бременем славы.

Хави издает короткий смешок, но, опомнившись, прикрывает рот кулаком. Я смотрю на Кендалл. Ей, должно быть, никто никогда не перечит, раз мой нелепый ответ показался всем дерзким. Глаза Кендалл вспыхивают. Наверное, стоит попридержать лошадей, если я хочу выйти через нее на Сайласа Бейкера.

Я же ради этого здесь.

– Ну и как же я справляюсь? – холодно спрашивает она.

– П-пока рано с-судить.

– Нравишься ты мне, Лера, – заявляет Ноа и чокается со мной бутылкой. У него голос как у телеведущего, разве что слегка нетрезвого. – Оставайся с нами.

– А где ты теперь живешь? – спрашивает Хави и тут же краснеет, будто это слишком личный вопрос. Будто пятнадцать минут назад не обнимал меня за талию. Кендалл закатывает глаза, но потом расслабленно откидывается на спинку дивана.

Кэрри щелкает пальцами и говорит:

– Погоди-ка… А ты не в дом Корнеллов въехала? Вы… Холдены, да?

Главный плюс жизни в крупном городе – постоянные перемены. Не помню, чтобы кто-то приезжал в Колд-Крик с надеждами на лучшее будущее. Уезжали оттуда тоже редко. Все перемены в Колд-Крике – рождение да смерть. А здесь…

Дом Корнеллов. Холдены. Слишком удачно.

– Ага, – отвечаю я.

– Всего в паре улиц от меня, – говорит Хави.

– Этот дом продавала жена моего брата, – объясняет Кэрри. – Там шикарно. И сауна есть, и что-то типа домика на дереве, да?

Я киваю. Почему нет.

Ноа смотрит на меня:

– Родители неплохо зарабатывают, да?

– Н-не хуже твоих.

– А ты откуда знаешь? – спрашивает Кендалл.

– В-ваш отец – б-болыпая шишка.

Я встречаюсь с ней взглядом. Ноа бьет кулаком по столу в знак согласия, а потом делает глоток пива.

– А в-вы, ребята, – я указываю на всех четверых, – с д-детства дружите?

– Может, сама нам расскажешь? – ворчит Кендалл. – Раз ты и так все знаешь.

– Мы с семьей переехали в Монтгомери, когда я училась в третьем классе, – говорит Кэрри. Она кивает в сторону Хави, Ноа и Кендалл. – А ребята тут всю жизнь живут.

– Их папа был моим тренером по бейсболу. – Хави указывает на Ноа, который тут же одним большим глотком опустошает свою бутылку. Он наклоняется к Хави и хватает его за руку.

– Пойдем, чувак. Еще по одной. Я угощаю. – Ноа одаривает меня сияющей улыбкой. – Выпьем за нашу новую подругу.

– М-мне пока не н-надо, спасибо.

Я стучу ногтем по почти полной бутылке. Думаю, не стоит мне больше пить.

Мальчики уходят. Я поворачиваюсь к Кендалл:

– Ты з-знаешь человека п-по имени Д-Джек Херш?

Она поднимает бровь:

– Кого-кого?

– Н-никого. – Я умолкаю. – А Д-Даррена М-Маршалла?

– Что ты несешь вообще?

Мы сидим в неловком молчании. Я не знаю, как общаться с девочками. Тем более с красивыми. Я хочу им нравиться. Это странная нужда, почти жизненная необходимость. Из-за нее я кажусь себе глупой и слабой, потому что причина ее появления – ужасные отношения с матерью. А хуже всего то, что я не могу удовлетворить эту нужду. Догадайтесь, сколько у меня было подруг, даже до убийства Мэтти.