Текст книги "Таинственный язык мёда"

– Еще кто-нибудь есть?

Анжелика покопалась в воспоминаниях, пытаясь воскресить в памяти лица людей, имена. Но так и не нашла никого из маминых знакомых, к кому можно было обратиться с просьбой помочь найти ее.

Время тянулось медленно. Анжелика встала с кресла, которое уже начало приобретать форму ее тела, пришла на кухню и достала кастрюли и свои покупки. Час потратила на то, чтобы приготовить пасту, и еще один, чтобы сделать соус. Не прерываясь ни на миг.

Она взглянула на накрытый стол. С одной стороны тарелка для нее, с другой для матери. Она положила лучшие приборы и выставила бокалы, которые так нравились Марии. Анжелика приготовила для мамы ужин из ее любимых блюд.

Неправда, что дочь ничего не знала о матери.

Анжелика знала, например, насколько мама любила все красивое, изысканную посуду, букетики цветов на столе, тончайшее стекло, вышивку и чеканное серебро. Блюда, чашечки, приборы и даже статуэтки. Она держала это все в серванте и оберегала с особым благоговением. Называла эти вещицы «мое богатство». Всю жизнь она мечтала о них и смогла позволить себе только после второго замужества. Все это подарил Дженнаро, ее сокровище.

С раннего детства Анжелика неусыпно наблюдала за матерью. Она ловила каждый миг и бережно хранила его в глубине своего сердца. Поэтому Анжелика и приготовила все так, чтобы понравилось маме. Это был ее способ сблизиться с ней.

Все было готово. Но вокруг была одна лишь тишина, Лоренцо и Пепита уютно устроились на балконе. Анжелика склонила голову над блюдом, уставилась на еду. В горле комок. Ощущение абсолютного одиночества.

Она положила себе еду в тарелку и начала медленно есть.

Металлический скрежет ложки по тарелке зазвучал в унисон с другим, более тихим.

Анжелика вытаращила глаза, вскочила и бросилась в прихожую.

Когда Мария открыла дверь, они внимательно посмотрели друг на друга. Спустя миг Анжелика кинулась маме в объятия.

– Мама!

Мария схватила дочь за руки и удивленно взглянула на нее.

– Что ты здесь делаешь? Когда ты приехала?

Она бегло оглядела обстановку, затем снова посмотрела на дочь.

Анжелика была так поражена, что не могла выдавить из себя ни одной осмысленной фразы. Она не отрывала взгляд от матери, и сбитая с толку, отказывалась верить.

– Что с тобой?

Мария была бледной, с синяками под глазами. По обеим сторонам рта пролегли глубокие морщины. Она нахмурила брови и покачала головой.

– Глупенькая, глупенькая девочка, – вдруг произнесла она. – Ты же должна быть где-то в разъездах по миру. Мы договорились на воскресенье, ты что, забыла?

Мария подошла к шкафу в прихожей, с трудом волоча ноги. Затем сняла плащ и аккуратно его повесила.

– Ты злишься. Почему? Ты настолько не рада меня видеть?

Мария вытаращила глаза и слегка отшатнулась.

– Не говори глупости. – Она расправила складки на юбке, взгляд все еще блуждал по прихожей. – Я совсем не злюсь. Совсем нет… Просто удивлена. Не ожидала увидеть тебя дома. Я очень удивлена, вот и все.

Анжелика опустила глаза. Мысли переплетались с эмоциями, и все внутри клокотало. Хотя причина этой острой и глубокой боли была в другом. Далекой боли, давней. Как будто она снова стала девочкой, когда самым большим страхом было никогда больше не увидеть маму. Этот страх возвращался к ней и позже, когда она уже попыталась добраться до корня проблемы и отправилась на поиски себя. Своего места в жизни.

Но она так и не нашла его.

Анжелика отошла на несколько шагов, ее руки были безвольно опущены. Затем она подняла голову в поисках матери.

– Ты уезжала всегда на закате, укладывала меня спать и уезжала. Никаких молитв на ночь, потому что тогда ты ненавидела все, в том числе и ангелов со святыми.

Мария оцепенела. В тишине она подошла к стулу и медленно облокотилась о спинку.

– Однажды вечером я услышала крики. Это кричала ты, мама.

В ответ тишина.

– Когда я к тебе прибежала, ты стояла на коленях на песке. Ты держала голову руками, рыдала и раскачивалась вперед-назад.

У Марии во рту пересохло.

– Я думала, ты спишь.

Анжелика покачала головой.

– Нет, мама, я не спала.

Легкая улыбка заиграла у Марии на губах.

– Уже тогда ты делала все по-своему…

– Почему, мама, почему?

Но в ответ была лишь тишина. Анжелика посмотрела на мать: то воспоминание, пусть и слегка потускневшее от времени, приводило ее в дрожь. Вот она вскакивает с кровати в ужасе от криков. Бежит босыми ножками по пыльной тропинке. Видит мать, та совсем одна раскачивается взад-вперед, словно укачивает кого-то. На следующий день Яя объясняла Анжелике, что иногда хвататься за то, что приносит тебе самую большую боль, – это единственный способ продолжать жить. Правда, она ничего не поняла. Зачем хвататься за то, что причиняет боль? И она не смогла понять еще одну вещь. Если это море унесло с собой папу, почему мама обиделась на Бога?

– Бесполезно ворошить прошлое. – Мария обернулась. Она казалась спокойной и полной решимости и даже улыбалась. – Итак, рассказывай, когда приехала? Как у тебя дела? Виделась с Софией?

– Мама, где ты была? Не прикидывайся, что ничего не произошло, хватит болтать о всякой ерунде. И почему ты плакала во время нашего разговора по телефону?

Мария не ответила, только внимательно взглянула на дочь. От Анжелики не ускользнула дрожь маминых губ и отчаяние в ее взгляде.

Мать и дочь были одного телосложения, одинаковые глаза, пусть и разного цвета. А вот волосы Анжелике достались от отца. Она не очень хорошо его помнила. Всего несколько деталей: улыбка, лодка и искрящаяся морская вода под полуденным солнцем. Отцом для нее был Дженнаро Петри. Мария вышла за него замуж, когда Анжелика была еще совсем маленькой. Этот мужчина приютил ее у себя дома и любил со всей нежностью, которую так и не смог дать ей родной отец.

– Ну?

Мария покачала головой.

– Что ты такое говоришь? – спросила она и отвела взгляд. – Я же тебе объясняла, что уеду. Я даже специально звонила, чтобы предупредить.

– Хочешь сказать, что предупреждала меня о поездке, о которой ни одна живая душа и слыхом не слыхивала, в том числе и сам священник, который был удивлен донельзя? Я была в церкви.

Анжелика произносила эти слова гневным шепотом.

Мама взглянула на нее и пожала плечами.

– Ну, это не повод так раздражаться. Я знаю, что делаю, – ответила она. – Я же тебе говорила, что сначала мне нужно кое с чем разобраться… К тому же, я уже здесь. – Она прервалась и показала в сторону гостиной. – Мне нужно присесть ненадолго.

Анжелика пошла следом.

– Зачем ты ездила на Сардинию? – шепотом спросила она у матери. – Ты ведь туда ездила, правда?

Анжелика и представить себе не могла, что подтолкнуло ее задать этот вопрос, какая-то смесь эмоций и интуиции.

Мария вытаращила глаза, затем уставилась куда-то вдаль, за спину Анжелики, а затем произнесла:

– Пойдем на кухню, сварю тебе кофе.

Анжелика последовала за матерью, потому что не знала, как поступить. Села напротив Марии и наблюдала, как та водила пальцами по краям своих любимых тарелок – тех, что украшены золотой нитью.

– А ты молодец. Выглядит очень аппетитно. Я и не знала, что ты научилась готовить равиоли.

– Ты их всегда готовила. А я наблюдала.

Мария внимательно посмотрела на дочь и задумалась. А затем принялась варить кофе. Отмеривая нужное количество кофе, покачала головой.

– Одного не могу понять, почему ты мне не поверила, – бормотала она. – Мне нужно было уладить кое-какие личные дела. Я не хотела, чтобы ты беспокоилась.

– Не принимай меня за идиотку, мама. Я звонила тебе. Ты могла хотя бы подойти, ты должна была ответить!

Мама показала пальцем, что кофе готов.

– Успокойся. А как, по-твоему, себя чувствую я, когда ты исчезаешь в неизвестном направлении. Где связи даже нет.

Анжелика сжала зубы.

– Это моя работа.

– Неужели? Какая разница, работа или не работа. Теперь ты почувствовала себя с другой стороны баррикад.

Мария продолжала смотреть на дочь, но затем смягчилась и прикоснулась к ее руке.

– Не злись, это ни к чему. Ты и в детстве поступала так же – обнимала меня, когда я возвращалась домой, а потом верещала и рыдала, пока не выпрашивала обещание, что я больше никуда от тебя не денусь. Но я не могла остаться, не могла…

Анжелика резко вздернула головой и вперилась взглядом в Марию.

– Вранье. Сплошное вранье. Ничего другого я от тебя и не слышала.

Слова слетали с ее губ, и она не могла остановить их полет. Когда Анжелика увидела, как побледнела мама и каким напряженным стало ее лицо, захотела заглотить эти слова обратно. Но почему-то продолжила немигающим взглядом смотреть на маму, словно бросая вызов.

– Мне нужно было работать. Твой отец умер, а его родственники отобрали даже дом. У нас не было ничего. А ты была молодчина, очень рассудительная девочка. Ты умела сама позаботиться о себе.

Анжелика все это прекрасно знала, как знала наизусть все ответы Марии, что та говорила в свое оправдание. Только ничто не могло ослабить боль, что годами грызла ее изнутри и оставляла дыры в ее душе.

– Однажды я упала с обрыва. Когда очнулась, я была вся в крови, а солнце полностью сожгло мне лицо. Я звала тебя, звала и звала, пока не отекло горло. Если бы не Гомер…

Но она замолчала, продолжать не было необходимости.

Тяжелое молчание повисло в этой маленькой комнате, где царствовала Мария, в квартире, купленной Дженнаро для своей молодой жены. Впервые в жизни Анжелика напрямую обвиняла Марию в том, что та была отвратительной матерью.

– Я знаю. И мне очень жаль.

Анжелика заставила себя сидеть без движения, но пальцы были сжаты в кулаки. И тени не осталось от ее прежней ранимости и нежности. Она была холодна. Глаза – две льдинки.

– Мама, где ты была?

Мария, не отрываясь, смотрела на скатерть и кончиком пальца водила по ткани. Она снова побледнела.

– Знаешь, я собиралась тебе все рассказать. Я не знала, как лучше это сделать. Мне просто нужно было еще немножко времени, – произнесла Мария, приподняв голову. – Не знаю, как ты догадалась. Но я действительно была на Сардинии. Я ездила на похороны.

Анжелика прикрыла глаза.

– Ничего не понимаю. На какие похороны?

Секунды превращались в минуты, а время словно растягивалось в бесконечность. В конце концов у Анжелики лопнуло терпение:

– Ну? Мама, отвечай же! Кто умер?

Мария пристально разглядывала свои руки, затем подняла голову.

– Маргарита Сенес.

На мгновение Анжелике показалось, что ей послышалось. Она нахмурила лоб и внимательно посмотрела на мать, пытаясь в выражении ее лица уловить хоть малейший намек на то, что бы это значило.

– Ты имеешь в виду те церемонии, что проводят в памятные даты?

Мария отвела взгляд.

– Ничего не понимаю. Яя умерла… уже сколько лет назад?

Она пыталась прикинуть, сколько лет прошло со дня ее смерти. Десять, двенадцать? Анжелика была еще девочкой, это она точно помнила. Она посмотрела на мать и покачала головой, все никак не понимая смысла ее слов.

Мария продолжала сидеть, уткнувшись взглядом к какую-то точку на стене. Затем словно очнулась ото сна. Облизала пересохшие губы и посмотрела на дочь.

– Мне… мне пришлось так сказать тебе тогда. Для твоего блага, – добавила она. – Мы подумали, что так для тебя будет лучше.

– Кто? – все никак не могла понять Анжелика. – Кто? – повторила она.

– Мы с Маргаритой.

Анжелика вытаращила глаза и вскочила на ноги. Эта ужасная мысль стала оживать в ее голове.

– Ты мне лгала? – прошептала она.

– Маргарита умерла три дня назад. Я поехала на Сардинию, чтобы побыть с ней последние минуты жизни и проводить ее в мир иной.

Она протянула руку и взяла сумку. Поискала в ней что-то и достала письмо.

– Это тебе. Она просила передать его тебе. Маргарита написала завещание. Я уже все сделала, не хватает только твоей подписи, нужно сходить к нотариусу. Ты ее наследница. Она все завещала тебе.

7

Каштановый мед (Castanea sativa)

Слегка терпкий и с горчинкой.

Это мед постоянства, он придает смелости что-либо менять.

Насыщенный мед древесного происхождения.

Во вкусе есть нотки свежей древесины и ромашки.

Почти черного цвета. Долго не кристаллизуется.

Уютно расположившись на южном побережье Сардинии, среди лазурных каменных дубов и белых скал, обдуваемых мистралями и сирокко[4]4
  Сирокко – сухой, знойный ветер в Южной Европе и Северной Африке.


[Закрыть], раскинулась деревушка Святого Антиоха. Говорят, что первыми ее жителями были те самые нурагийцы[5]5
  Загадочная нурагическая цивилизация существовала на Сардинии в течение, примерно, пяти тысячелетий и, по мнению ученых, пришла в упадок в конце VI века до нашей эры. Главными памятниками этой цивилизации являются сохранившиеся до наших дней нураги – мегалитические башни. Комплекс нурагов Су-Нуракси-ди-Барумини внесен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.


[Закрыть], что построили гигантские каменные башни по всему острову. Город основали финикийцы – известные мореплаватели и путешественники. Очарованные дикой красотой этех земель, они решили поделиться с местными частью своих секретов. Мужчины предпочли узнать, как по небу и звездам понимать погоду на море и как выдувать стекло. Принцессы подарили собравшимся вокруг них девушкам с черными глазами и глубоким взглядом волшебство оттенков виссона и пурпурного цвета. С тех самых пор эти секреты передаются по женской линии, от матери к дочери. От женщины к женщине.

В той деревушке у самого залива Палмас родился отец Анжелики. И то самое море, которое вырастило его, одним сентябрьским вечером вдруг забрало его и оставило Марию Флоринас, безутешную молодую жену, одну с маленькой дочкой на руках.

От пронзительного крика чайки Анжелика вздрогнула. Принялась наблюдать за полетом птицы над бухтой, а затем снова стала рассматривать неровные очертания деревушки, вырисовывающейся вдоль линии горизонта. Чувства были такими яркими, но она не могла понять, что ее так тяготит. Одновременно и тревога, и любопытство, но сильнее всего был страх. Эмоции переполняли ее, терпение вот-вот грозилось лопнуть, и нервы были на исходе. Но вскоре все мысли рассеялись, и на их место пришло желание изучить это место вдоль и поперек.

Дорога была широкой, и с обеих ее сторон было видно море. На какой-то миг все очертания поблекли, и одна картинка заняла место другой. Все предстало таким, как она помнила, и одновременно иным. Дома были выше и окрашены были в более яркие цвета. В цвета моря – синий и лиловый.

Как только Анжелика высадилась в Кальяри, ей показалось, будто она снова проживает те самые потаенные моменты детства. Быстро разделавшись с формальностями у нотариуса, она почувствовала, что ее накрывает волна воспоминаний, о которых она даже не подозревала. Воспоминания заполоняли ее душу, бурные, наглые и не самые радостные. Они рождали подозрения, усиливали чувство неопределенности, а вместе с ним и гнев, хотя раньше она ничего подобного не испытывала.

Пока она подъезжала на своем фургоне к деревушке, дома приобретали все более четкие очертания и становились выше. Анжелика не могла понять, что больше всего ее поразило. Она внимательно вглядывалась во все, что попадалось на пути, словно боялась упустить каждую деталь. Рядом со старыми зданиями из черного базальта выросли современные постройки. На крышах, выстланных черепицей, виднелись слуховые окна и высились коньки. Дома всегда разделялись каменными стенами – так было во всех деревушках, мимо которых она проезжала, – только здесь стены были намного выше. Это был самый удивительный способ приблизить современность к древним временам, который она когда-либо встречала. В других местах цвета былых времен, материалы и формы были совершенно иными. Здесь же абсолютно все было сделано из камня. Все очень сдержанно, без излишеств. Никаких заброшенных домов, как раз наоборот, повсюду царил порядок, свидетельством которому были сами здания, которые стояли веками и не рушились. Просто все выглядело так, словно тот, кто их строил, не желал тратить время и предпочел внешнему виду прочность. Все время, что Анжелика осматривалась, сердце не переставало стучать у нее в самом горле в такт дыханию.

Дом Маргариты, основной пункт назначения Анжелики, находился не в самой деревушке Святого Антиоха, а на маленьком острове неподалеку. Добраться туда можно было на пароме, но ходил он всего дважды в день. Деревушка, в которой жила Маргарита, имела говорящее название Аббадульке, что в переводе с местного диалекта означало «сладкая вода». С одной стороны деревушка выходила к морю, с другой стороны высилась гора, которая словно защищала поля и жилища от мистралей.

Анжелика недовольно поерзала на сиденье и открыла окошечко. Свежий соленый воздух ворвался и унес с собой утреннюю духоту. Она снова взглянула на карту.

Маргарита Сенес. Для нее просто Яя.

Глухая боль в самой глубине сердца запульсировала как открытая рана. Анжелика думала, что Яя умерла уже давно. Та самая женщина, показавшая ей, что мир полон красок и радости. Ниточка отчаяния поднялась над спутанным клубком чувств, что бурлили у нее в душе.

«Я обещала писать ей, обещала, что буду звонить каждый день…»

Но ни разу этого не сделала.

А что было рассказывать Яе о первых месяцах в Риме? Ничего хорошего. Ничего, что можно было бы облечь в слова.

Только лишь глубокое чувство утраты и отчужденности. Новая школа, где все очень смешно коверкали слова. Даже Мария говорила с ней по-другому. Она проживала каждый миг в ожидании, что вот-вот наступит следующий, затем еще и еще, она никак не могла насытиться этими мгновениями, которые в итоге оказывались совершенно бессмысленными. Нельзя сказать, что причиной беспокойства был холодный прием, который ей оказали в новом городе. Ничего такого. За редким исключением, считая Николу, мало кто и в Аббадульке хотел общаться с Анжеликой. Поэтому ее совсем не удивило, что в той школе, куда ее определила мама, дела шли примерно так же.

Но не это ее беспокоило.

Вечно спешащие люди. Совсем другой запах в воздухе, и свет, и солнце. И еще – там не было пчел.

В Аббадульке она была вольна делать все, что заблагорассудится. Если ей хотелось спуститься со скалы и поплавать – пожалуйста. Хотелось побыть с Гомером и пойти с ним на пастбище – ради Бога, сколько угодно. Еще Анжелика могла в любой момент взять лодку и отправиться к своим рифам. На самом деле все это становилось возможным, только когда уезжала Мария, потому что мать падала в обморок, стоило дочери приблизиться к морю.

Рим стал для Анжелики началом конца ее собственного мира. Да и нить, связывающая ее с единственным другом, оборвалась. Никола не ответил ни на один ее звонок и ни разу не писал ей.

Тогда то, что сначала было шоком, ужасом, вскоре соединилось со всем прочим и превратилось в единую глубокую скорбь, которая охватила ее и отделила от всего вокруг.

Неожиданно в ее жизни появилось все, о чем может мечтать девочка в таком возрасте, но она потеряла то, что значило для нее намного больше. Сколько бы Мария и Дженаро ни старались сделать ее счастливой, она так и не смогла привыкнуть.

И тогда она начала разрабатывать план.

Ее матери было хорошо в Риме. Никогда раньше она столько не улыбалась и не была так красива. Муж был хорошим человеком. Это было видно по его глазам, по манере говорить, по его деликатности. Он был очень учтив, и с девочкой тоже. По плану все должно было остаться, как раньше. Анжелика вернулась бы к Яе, а Мария приезжала бы ее навещать. Она сможет увидеть Николу, и все начнется с того момента, где оборвалось.

Нужно было только найти подходящий момент, чтобы рассказать об этом маме. Какое-то время Анжелика вынашивала эту идею. Она продумала все до мельчайших деталей, а затем решила, что единственный способ реализовать план – поговорить с Марией.

– Ты почему ничего не ешь? Посмотри на себя, кожа да кости, – сказала Мария, обращаясь к дочери. Они ужинали, у мамы в тот вечер было очень много дел.

Каждый день она готовила одно из своих любимых блюд. На столе стояли цветы. Красные розы. Но не такие, как у Яи, которые разливали повсюду аромат. С того момента, как Анжелика приехала в Рим, Мария относилась к ней как к принцессе. Каждый вечер они ходили куда-нибудь вместе, и если мама почему-то не могла, вместо нее ходил Дженнаро. Часто Мария хотела причесать дочь и заплести ей косички, хотя Анжелика уже очень давно сама прекрасно справлялась. Мария обнимала дочь каждый раз, как только могла, и покупала ей новые наряды: платья, кофточки, брючки, даже духи. «Ты же уже настоящая девушка», – сказала Мария, протягивая Анжелике флакон.

Даже тетрадки и книжки были самыми красивыми на свете. Но ничто не могло развязать тот узел, что сдавливал ей шею.

– Я вернусь домой, к Яе, – сказала Анжелика, уставившись на равиоли с рикоттой, к которым даже не притронулась. Затем взглянула на мать. На Дженнаро она не смотрела – сколь милым и чудесным он ни был, его это не касалось.

Мария побледнела, ее губы вытянулись в тонкую линию, а пальцы пытались ухватиться за скатерть.

– Это невозможно.

– Возможно. Я вернусь к Яе. А ты, когда захочешь, будешь приезжать ко мне.

Мария покачала головой.

– Она умерла. Маргарита умерла. В Аббадульке у тебя больше никого нет, – сказала Мария.

Анжелика вернулась в настоящее, заморгала, глубоко вдохнула и сконцентрировалась на дороге. Она ей врала. Смотря в глаза, врала.

– Как ты могла так поступить? Как у тебя язык повернулся произнести такую ужасную вещь? Тебе всегда было наплевать на меня. Годами ты бросала меня одну. И если бы не Яя… если бы не она, я бы уже сто раз умерла! – в порыве ярости, обуреваемая безутешной болью, кричала Анжелика. Почему Мария обманула ее? Почему она поверила и не убедилась в этом сама? У Яи никогда не было телефона, но адрес у нее был. Если бы она просто написала письмо, как и обещала, если бы она просто доверилась своему инстинкту!

Эмоции накатывали волнами: боль, разочарование, гнев. А затем глубокая растерянность и отвращение. Больше всех Анжелика корила не маму, а себя, ведь это она не сдержала обещание. Она была ничем не лучше Марии.

– Это решение мы приняли вместе – я и Маргарита. Ты никак не могла привыкнуть. А твоя жизнь и твое будущее уже были здесь.

– Это ложь! Ложь!

Мария схватила дочь за плечи и сильно встряхнула.

– Прекрати строить из себя глупую девчонку. Ты прекрасно знаешь, что так и есть. Ты закончила школу. Потом университет. Ты живешь так, как тебе хочется. Ты вольна была выбирать, – кричала ей в ответ Мария. – На Сардинии, в той захолустной деревне для меня бы все и закончилось.

– Что бы для тебя закончилось, мама? – прошипела Анжелика, когда почувствовала, что силы покидают ее, а вместо них наваливается бесконечная усталость. Она смолчала, не произнесла слово «инсульт», которое всегда звучало в Аббадульке при упоминании имени ее матери. Анжелика никогда бы так не поступила.

Мама никогда ей ничего не рассказывала, не пыталась рассеять сомнения. Не отвечала на вопросы, а они только росли, множились и превращались в неприступные стены.

Анжелика еще немного подождала: решится ли Мария ответить, но поняла, что этому случиться не суждено. Тогда она просто отстранилась еще больше. Ей было очень плохо, и узел все крепче сдавливал ей горло.

– Университет, работа, которая мне нравится. Это, по-твоему, действительно самое важное? Да, у меня есть все это. Посмотри на меня, мама, я счастливый человек?

Мария сжала губы, от негодования они сузились, а от гнева покраснело лицо.

– Ты должна быть благодарна Богу за все, что имеешь. Ты не знаешь… даже представления не имеешь…

– О чем? Что я не знаю?

Но Мария не ответила и который раз только взглянула на дочь, словно та нахамила ей, – ледяной взгляд и настолько жесткое выражение, что казалось, будто черты высечены из камня.

– Мне нужно было сделать несколько вещей, у меня не было выбора. Мне до сих пор стыдно. А ты, доченька, могла выбирать, не забывай. Ты сделала выбор. И меня все устраивает.

Анжелика покачала головой.

– Нет, мама, ты не оставила мне выбора.

Она схватила чемодан, побросала в него то немногое, что возила с собой, и выбежала из дома вместе с собакой и кошкой – со своей семьей.

С того дня Анжелика перестала отвечать на звонки матери.

Анжелика свернула, вот она почти и на месте. Она взглянула на дорогу, которая то и дело сужалась до одной полосы, и вынуждена была остановиться. Стадо овец перегородило проезжую часть и не спеша двигалось ей навстречу. Как белая река, как поток ее мыслей.

Она засунула руку в карман, взяла письмо Маргариты и крепко-крепко его сжала.

«Я уже почти приехала, Яя».

Вдруг очертания предметов поблекли, мир перед глазами поплыл. Она яростно потерла глаза и снова отправилась в путь.

– Посмотри, рассмотри цвет. Каждый мед особенный, у каждого свой неповторимый вкус.

Анжелика кивает и присаживается на колени у медогонки. Мед течет в чан, словно золотая лента. Соблазн велик, и она обмакивает палец в вязкую жидкость. Она пробует мед и чувствует целую гамму вкусов. Мед и правда может многое рассказать.

– Как его достают из сот?

Маргарита показывает стальной цилиндр, в который вставлены кассеты с рамки.

– Когда запускают центрифугу, мед выжимается из ячеек. Помнишь, что это такое?

Анжелика прикрывает глаза.

– Конечно, ячейки – это маленькие соты.

– Молодец. Итак, мед выходит из маленьких сот и оседает на стенках медогонки. Затем его собирают в бак, и он расслаивается. Ты помнишь, что значит это слово?

– Конечно. Это когда воск поднимается наверх, а мед остается внизу.

Маргарита улыбается.

– Именно так. Потом ты разливаешь его по баночкам, и жители Аббадульке приходят его купить. Но поскольку у них почти никогда нет денег, они дают тебе взамен разные вещицы, которые ты хранишь в шалаше. Это называется обмен.

Анжелика знала эти места, точнее, узнавала. Низкие парапеты из пористого камня, похожего на губку. Запахи, ручейки памяти, которые она гнала вперед, чтобы соединить в единый поток воспоминаний. Чем ближе она подъезжала, тем тяжелее становилось на душе от осознания.

Было принято считать, что Сардиния – это сухая равнина, но Анжелика через ветровое стекло устремляла взгляд дальше. К обрывистым скалам с белыми утесами, которые искрились на солнце, к деревьям, что росли на вершинах гор, – темным пятнам, наклоненным набок, потому что по велению природы такими их выковал мистраль. Там были и кустарники: красные, изумрудные и цвета желтой охры. Неожиданно открывалось море, а с ним и длинный мост, что соединял остров Святого Антиоха с материком. Зеленый переходил в синий.

Цвета в тех местах были столь насыщенными, что захватывало дух. Анжелика всегда была неравнодушна к цветам, а там они казались более яркими, порой даже буйными, дикими, лишенными всякой нежности. Постепенно в ней росло любопытство, она все чаще задумывалась, что ждет ее в конце этого путешествия. Изменилось ли что-нибудь в доме Яи, сохранилась ли комната, которая считалась ее? И что с пчелами?

Было очень жарко, поднялся влажный, пропитанный солью, ветер, отчего становилось трудно дышать.

Там было все, о чем можно только мечтать. Рядом с Яей. И с Николой. В Риме она жила сама по себе, она не принимала тот мир и так и не свыклась с ним.

В один прекрасный день в дверях дома Яи появилась Мария и увезла Анжелику с собой.

Так все и подумали. Но на самом деле все было совсем иначе. На одно мгновение, на одно ужасное мгновение она невероятно обрадовалась этой мысли – уехать с мамой.

И за эту слабость ей пришлось заплатить высокую цену. Ценой был тот зачарованный мир и единственный друг в ее жизни.

Друзьями для нее стали книги и пчелы. Когда она только начала учиться в сельскохозяйственном колледже, нашла четыре покосившихся пчелиных домика и с того момента каждую свободную минуту проводила там, на самом краю кампуса, пока преподаватель зоотехники однажды не обнаружил ее поющей в окружении пчел.

– Какого черта ты делаешь, Сенес? С ума сошла? Они же тебя укусят.

Она обернулась к преподавателю и опустила руки.

– Они меня не укусят. Я им пою, и так они меня узнают.

Преподаватель покачал головой.

– Ты совсем бестолковая? Это всего лишь насекомые, у них нет интеллекта. Они узнают только пчеломатку и членов своей семьи.

Анжелика пожала плечами. Пчелы стали очень осторожно садиться на нее, на ее волосы, на плечи. Через какое-то время они облепили ее всю. Преподаватель не знал, что делать. Бледный, в тишине, он не мог набраться смелости, не мог пошевелиться. Затем Анжелика подняла вверх руку, сделала какой-то жест, пропела очередную строчку песни, пчелы поднялись в воздух и вернулись к своим обязанностям.

– О господи! Как у тебя это получилось?

Анжелика собиралась уже сказать, что она покровительница пчел, но передумала. Он бы не понял. Люди понимают только то, с чем лично знакомы. Рациональность уничтожила остальное. В мире, созданном из сложения и вычитания, не осталось места ничему иному. И если даже в Аббадульке ее принимали за сумасшедшую, хотя там знают сардские традиции, что говорить о космополитном Риме? Нет. Как в свое время советовала Яя, некоторыми вещами можно делиться лишь с тем, кто способен их понять. Поэтому Анжелика решила дать самый простой ответ.

– Это такой трюк, меня научила Я… одна пожилая дама. Она пчеловод. Немного феромонов, вот и вся уловка.

– Потрясающе, – восхитился преподаватель. – Послушай, раз ты так хорошо знаешь пчел, почему бы тебе не заняться ульями? У меня нет времени, а из ребят, похоже, никто особо не горит желанием. Если у тебя получится, естественно, это будет учтено при аттестации.

Анжелика широко распахнула глаза. Ее переполняли радость, веселье, она готова была порхать.

– Конечно. Я займусь этим.

Так и вышло. Анжелика Сенес взяла на себя заботу об ульях в колледже. Затем университет, специализация и магистратура. А потом уже Испания и Франция – страны, в которых пчеловодство – это особая культура. Австралия появилась после, одновременно с Новой Зеландией. Диплом, работа, выбор образа жизни. Она училась и делала все, что хотела.

Но была ли она счастлива?

Единственное, в чем она была уверена, – в том, что она всегда была одна.

Словно одинокая пчела.