Текст книги "Разлучница"

Жасмин покачала головой.

– Но от меня тоже было мало толку.

Адельтрауд засмеялась и взяла ее за локоть.

– Ты и не должна была помогать нам. Фрау Гайер, сделайте, пожалуйста, нам чай.

Она провела Жасмин в светлую комнату с видом на лужайку и озеро. Внизу, на воде, покачивалась бело-красно-голубая лодка.

Адельтрауд предложила Жасмин присесть в кресло, стоявшее на балконе возле низкого круглого столика. Огромный письменный стол у стены и ряд папок на полке за ним напоминали, что это был рабочий кабинет.

– Я не помешала? – спросила Жасмин, когда фрау Гайер принесла поднос с чайником и двумя чашками из тончайшего китайского фарфора и поставила его на столик.

– Конечно нет, дитя мое, – заверила ее Адельтрауд. – Я больше не жду никаких заказчиков сегодня. – Жасмин посмотрела на нее с беспокойством, и Адельтрауд добавила: – Такое исключительное агентство, как мое, существует благодаря тому, что я высоко ценю анонимность своих клиентов. Мои заказчики не встречаются здесь лицом к лицу. Одного заказчика в день достаточно. А теперь рассказывай ты. Как у тебя дела? Роня до сих пор тоскует по тебе. Она хочет стать чемпионкой мира по шахматам или космонавткой. После Троицы девочка подтянула математику и очень переживает по поводу ошибок в счете. Я думаю, что она очень смышленая, только не все это замечают.

– Возможно, из-за того, что она очень активна.

– Что ты говоришь? Наоборот, она до неприличия медлительна.

– Это состояние называется «синдромом рассеянного внимания». У моей подруги Лизелотты были похожие проблемы с ее старшим ребенком. От нее я кое-чему научилась. Дети успокаиваются, когда получают сладости и когда осуществляются их мечты. Если Роня бывает очень нетерпеливой, нужно дать ей возможность выговориться, чтобы идеи били из нее ключом. Тогда ребенок почувствует удовлетворение, оттого что ему уделяют внимание, прислушиваются к его мнению.

– Скорее всего, ты права. – Адельтрауд кивнула. – Может, так оно и есть.

– Причины этого лежат в области психики. Детям порой тяжело разобраться в потоке раздражителей, которые на них направлены. Сначала они отвлекаются, а потом, когда раздражителей становится слишком много, уходят в себя. В тяжелых ситуациях помогают лекарственные средства, потому что в большинстве случаев непоседливость детей связана с тем, что в глубине души они очень несчастны и подавлены и хотят, чтобы их как-то поощряли. Часто достаточно колы или кофе. По крайней мере, ребенку Лизелотты это помогало. Кофеин поднимает настроение, и, как ни странно, дети успокаиваются.

– Надо рассказать об этом Фальку. В детстве он всегда был очень непоседлив и активен. Иногда он вел себя так, будто в него бес вселился. И ему любое наказание было нипочем.

– Знаете, – заметила Жасмин, – не каждого непоседливого ребенка можно назвать сверхактивным, но раньше, к сожалению, такие дети считались просто невоспитанными. Я думаю, Роню стоит показать врачу. Тогда ошибкам в диктанте и счете найдется какое-то объяснение.

Продолжая мило болтать, Жасмин все время думала о том, как ей начать разговор о главном, о том, ради чего она, собственно говоря, и пришла. Казалось, что Адельтрауд и не подозревала, что Жасмин навестила ее не просто так. Но уже через несколько минут Жасмин убедилась, что она, как всегда, недооценивала любившую поговорить Адельтрауд. Взяв чайник и налив Жасмин еще чаю, та вдруг сказала:

– Хорошо, а теперь рассказывай. Какие у тебя проблемы?

Вопрос был настолько неожиданным, что Жасмин растерялась.

– Вообще-то, дело в том… я хотела… Я думала… – начала она, запинаясь.

– Все по порядку, – улыбаясь, успокоила ее Адельтрауд.

– Это тяжело объяснить.

– Я никуда не спешу.

Жасмин вздохнула и поерзала в кресле. Августовский день свинцом давил на озеро. Казалось, что днища лодок и доски для серфинга приросли к воде. У Жасмин свело желудок. Все, что она собиралась сказать, можно сравнить с ударом в лицо, а фрау Розеншток была такой милой и приветливой женщиной. Жасмин не так боялась, что ее выгонят, как той боли, которую она могла причинить своими словами Адельтрауд.

Адельтрауд старалась выдержать паузу и молча ждала, но потом все же спросила:

– Это касается Фалька?

– А что с ним? – забыв о своем страхе, с тревогой воскликнула Жасмин.

– Ничего особенного: работает в поте лица. В конце концов, он никогда не собирался вести дела семейного бизнеса.

Фальк мечтал работать частным промышленным инженером, открыть свой офис в Берлине, поэтому он и хотел продать яхту. Конечно, он рад, что теперь может не продавать свою любимую «Santa Lucia», но ему было тяжело менять свои планы.

Фальк очень ценит независимость. Сейчас ему приходится управлять целым концерном, а это не очень-то легко.

Жасмин вздохнула с пониманием.

– Кроме того, он усиленно занимается Роней. Кажется, они нашли общий язык. Лаура, кстати, перестала настраивать Роню против Фалька, а он в свою очередь оплачивает ремонт этой безнадежной гостиницы «Хус Ахтерн Бум». Какой ловкий шахматный ход! Никто бы в округе не понял, почему Фальк не может помочь своей дочери и Лауре с ремонтом гостиницы, которая находится на грани закрытия.

Жасмин кивнула.

– И… – Она откашлялась. – Что-нибудь слышно о Николь?

Адельтрауд улыбнулась.

– Она пару раз звонила. Естественно, ей нужны были деньги. Она угрожала, что даст интервью для «желтой прессы» и расскажет о каких-то тайнах нашей семьи, если мы ее не поддержим. Последний раз я слышала, что она сейчас в Бенидорме на Коста Бланка, где собирается открыть собственную маклерскую фирму. Я не знаю, заплатил ли ей Фальк или нет. Стараясь быть деликатным, он не посвящает меня в подобные дела.

Жасмин стало плохо, и она не знала, как это объяснить: то ли от облегчения, то ли от беспокойства и горя. Очевидным было то, что Фальк все еще поддерживал связь с Николь.

– У меня она тоже денег просила.

– У тебя?

– У нее просто весьма туманные представления о жизни. Мне пришлось сказать, что у меня нет такой суммы, на которую она рассчитывала, и Николь, обидевшись, повесила трубку.

Адельтрауд от души рассмеялась.

– Значит, ей срочно нужны были деньги. Я не перестаю удивляться, сколько раз она нас обманывала. Надо было попросить Фалька проверить ее кредитоспособность. Иногда он делает такое для меня. У него просто нюх на всяческую ложь и липовые документы.

Сердце Жасмин, казалось, вот-вот выскочит из груди.

– Перед самой свадьбой Фальку удалось выяснить, что Тиллер – самый настоящий аферист. Не то чтобы мы отказались от Николь из-за банкротства ее отца, а просто нас возмутило, что она все это время знала о нем правду и молчала. Она даже расплачивалась чеками отца, подделывая его подпись! Понятно, что благодаря своему замужеству Николь хотела обеспечить себе материальную стабильность, прежде чем рухнет империя Тиллера. Мы были слишком доверчивы к Николь. Мне-то она никогда особо не нравилась, но нам очень хотелось, чтобы Северин наконец женился.

– Но почему? – вырвалось у Жасмин, которая так давно хотела об этом знать.

– Понимаешь, дитя мое… Возможно, мы с мужем были эгоистичны, думая о себе и своих годах. Нужно смотреть правде в глаза, Северин был…

Тут зазвонил телефон, и Адельтрауд, извинившись, поднялась с кресла, чтобы подойти к письменному столу. Она взяла трубку и стала внимательно слушать. Ее лицо застыло от напряжения. Потом, повернувшись к гостье, Адельтрауд задержала на ней свой обеспокоенный взгляд и с тревогой в голосе произнесла:

– Она как раз сейчас у меня. Хорошо, я перезвоню, как только мы… Не волнуйся. Она ведь уже не маленький ребенок.

Адельтрауд медленно повесила трубку.

– Звонил Фальк. Роня исчезла.

Жасмин вцепилась в подлокотники кресла.

– Что? Это точно?

– Она взяла с собой рюкзак, одежду и электронные шахматы. Кроме того, Роня разбила свою копилку. Лаура понятия не имеет, сколько денег там было, но Фальк говорит, что предположительно сто евро.

– Когда она исчезла? – Жасмин посмотрела на часы: было около трех часов.

– Лаура только сейчас заметила ее исчезновение. Она даже не знает, была ли Роня утром дома. В школе тоже уже никого не нашлось, кто бы помог выяснить, посещала ли она сегодня школу. Полиция пыталась разыскать ее на вокзале в Ростоке, но безуспешно.

– А Фальк думает, что она поехала в Берлин?

Адельтрауд кивнула.

– Скорее всего, они вчера поссорились. Я так до конца и не поняла, из-за чего именно. Похоже, Роня сказала, что сделала домашнее задание, а потом выяснилось, что девочка обманула его. А Фальк просто терпеть не может, когда ему лгут. Он говорит, что был раздражен и потерял над собой контроль. Роня, наверное, тоже. Она кричала на него, говорила, что ненавидит его и что она всем безразлична, кроме тебя. Поэтому Фальк и решил, что она отправилась к тебе.

Жасмин старалась подавить свое волнение.

– Да, у нее есть мой адрес и номер телефона, но она ведь совсем не ориентируется в Берлине. Как глупо, что у нее нет мобильного.

– Да-а-а… – протянула Адельтрауд, – именно из-за этого они постоянно ссорились с Фальком. Кто мог предположить, что все так обернется? Но мы хотели показать Роне, что не всегда можно иметь то, что хочешь. В результате снова все получилось шиворот-навыворот.

– Наверное, по поводу мобильного телефона вы заблуждались. Лучше бы он был у Рони. – Жасмин стала собираться. – Мне нужно немедленно ехать домой. Возможно, она приедет ко мне без предварительного звонка.

Не успела Жасмин войти в квартиру, как зазвонил телефон. На этот раз не мобильный. Звонила Петра.

– Я соединяю, – строго сказала секретарша.

Через несколько секунд в трубке послышался раздраженный голос Глории:

– Привет, Жасмин. Где тебя, черт побери, носит?

– Роня убежала.

– Кто?

– Дочь Фалька Розенштока пропала. Возможно, она отправилась ко мне. Поэтому я поехала домой.

– Золотце, можешь там и оставаться. Я тебя сию же секунду увольняю.

Жасмин рассмеялась.

– Рольф все-таки выяснил некоторые детали и все рассказал тебе.

– Если ты имеешь в виду, что за моей спиной снова свела Ахима Хансена с его невестой… Да, нам это известно. Боже мой, Жасмин, что с тобой творится?

На этот вопрос Жасмин не знала ответа, поэтому она предпочла промолчать.

– Как бы там ни было, увольнение надо письменно оформить. И подумай о том, что я должна выплатить твой залог.

Ах да, залог. Проработав столько лет, Жасмин чуть не забыла, что Глория взимала со всех сотрудников деньги, когда они вступали в должность, или ежемесячно вычитала определенную часть из их зарплаты. Это было рассчитано на случай увольнения, как, например, это сейчас произошло с Жасмин. Если в течение трех лет она надумает обратиться в прессу и каким-то образом принесет вред агентству, то не увидит этих денег.

– Можете поделить их с Рольфом, – с подчеркнутой небрежностью произнесла Жасмин.

– Золотце, мы не сделаем этого. А ты хорошенько подумай, стоит ли тебе отказываться от восьмидесяти девяти тысяч евро.

Так много? Казалось, что Жасмин больше не в состоянии трезво мыслить. Подкупны ли люди по природе? Кроме того, она больше не в силах была терпеть это «золотце». Положив трубку, она бесцельно ходила взад-вперед по своей маленькой квартире, не в силах собраться с мыслями. Жасмин была готова к увольнению, но этот телефонный звонок окончательно вывел ее из себя. Ей следовало узнать, за сколько месяцев ей еще заплатят. Как следует поступить в случае бессрочного увольнения? Нужно ли ей немедленно отказаться от своей дорогой современной квартиры и подыскать жилье поскромнее в районе Митте? Ее сбережений как раз хватит на переезд.

Некоторое время спустя ей позвонила Лизелотта и сказала:

– Мне очень жаль.

Жасмин поблагодарила ее. Рольф не позвонил. Вообще-то, он мог бы и предупредить ее. Хотя бы только предупредить. Вот в этом весь Рольф.

Жасмин включила компьютер, посмотрела время прибытия поездов из Ростока на станцию Лертер Банхоф и начала играть в шахматы. Вскоре ее беспокойство стало просто невыносимым. Она не могла сидеть дома и ждать, хотя понимала, что ринуться искать ребенка на улицы Берлина было просто неразумно. Жасмин взяла себя в руки.

В половине пятого раздался звонок в дверь. Она бросилась в прихожую и подняла трубку домофона, чувствуя, как у нее отлегло от сердца. Никто не отвечал. Нарушив правило предосторожности, она открыла дверь.

Это была не Роня. За дверью стоял Фальк.

– Ее здесь нет, – сказала Жасмин и отошла в сторону, чтобы пропустить его. Как ни странно, ей удавалось вести себя сдержанно.

Фальк был одет по-деловому: на нем была белая рубашка с закатанными рукавами, антрацитово-серые брюки и черные кожаные туфли. Пиджак он держал в руках, а галстук, вероятно, уже давно где-то потерялся. Он бросил пиджак на стул.

– Прости, что я без предупреждения нагрянул к тебе, – поспешно произнес он и провел рукой по непослушным волосам, – но я места себе не нахожу. Я сел в машину и… Да ты и сама все видишь. – Он машинально окинул взглядом комнату, но Жасмин догадалась, что он ничего не замечает вокруг.

– Выпьешь что-нибудь?

– Да, воды, пожалуйста. Хорошая мысль. К сожалению, в моей старенькой «Пагоде» нет кондиционера, но я все равно не могу расстаться с ней.

Жасмин отправилась в кухню, Фальк последовал за ней.

– Налей обычной воды из-под крана, – попросил он.

Рассеянно наблюдая, как она подставила стакан под струю воды, Фальк ждал, когда он наполнится, а потом на одном дыхании опустошил его. После этого его взгляд слегка оживился.

– Кухня «Розеншток», – заметил он. – Модель «Барселона», если мне не изменяет память. Эти старые модели я как раз сейчас, словно глаголы в школе, заучиваю на память. Торговцы и управляющие фабрик ждут, что я должен их отличать. Хотя… это и правильно. Прости, я не хотел тебя обидеть. Это всего лишь вопрос цены.

– Это не моя кухня, а хозяина квартиры. У меня-то и выбора не было. Себе я купила бы какую-нибудь модель из твоей линии «Кларисса».

На лице Фалька появилась улыбка. Жасмин пригласила его в гостиную, где стоял письменный стол с компьютером.

Балконная дверь была открыта. Над крышей кружились ласточки.

– Я не помешал? – спросил Фальк.

– Перестань!

Он упал на диван и закрыл лицо руками. Жасмин тактично вышла и через несколько минут принесла апельсиновый сок и несколько бутербродов с политыми оливковым маслом анчоусами и помидорами. Тем временем Фальк снова пришел в себя и проглотил четыре бутерброда.

– О Боже! – простонал он еще громче, чем прежде. – Никогда не думал, что можно просто с ума сойти, беспокоясь о ребенке. Как же, должно быть, настрадались мои родители. Я чувствовал себя таким взрослым и опытным, что все их переживания и заботу воспринимал чуть ли не как оскорбление.

– Роня – умная девочка. И она умеет пользоваться телефоном-автоматом.

– Да я и сам это знаю.

– Она ведь всего-навсего дочь своего отца, – улыбнувшись, сказала Жасмин. – Упрямая авантюристка, дерзкая и умная. Она придет сюда.

Внезапно лицо Фалька помрачнело. Он встал и вышел на крошечный балкон. Жасмин была озадачена. Неужели она опять сказала что-то не то? Спустя пару минут Фальк повернулся к ней лицом и посмотрел на часы.

– Если она отправилась в Росток сразу после школы, то она должна вот-вот подъезжать к Берлину, разве не так?

– Это может быть в семнадцать двадцать одну, в семнадцать тридцать шесть или в восемнадцать семнадцать на Лертер Банхофе, – четко и быстро ответила Жасмин, будто выстрелила из пистолета.

Фальк еще раз посмотрел на свои часы.

– В первом случае она уже должна была приехать в Берлин, а в двух других мы все равно уже не успеем доехать до Лертер Банхофа, потому что сейчас как раз час пик.

– Нет, к шести часам ты еще можешь успеть, – заметила Жасмин. – Но твоя дочь испугается на всю жизнь, если ты с таким устрашающим видом встретишь ее на перроне.

Глаза Фалька сердито сверкнули.

– Вообще-то, у нее нет причин меня бояться, – проворчал он. – А у тебя нет причин обвинять меня в том, что я способен оторвать ей голову. Черт, да ведь самое главное – чтобы с ней ничего не случилось.

– Я не хотела обвинять тебя в чрезмерной строгости, – сказала Жасмин и тактично добавила: – Но дети просто так не убегают. Роня сидит в поезде и не знает, что будет дальше, когда она найдет меня. Девочка понятия не имеет, как ее примут и как она снова найдет дорогу домой. Она тоскует по дому, чувствует себя покинутой и, естественно, боится.

Фальк оперся о дверную раму балкона.

– Боится… – Он вздохнул. – Северин тоже всегда боялся, а я никогда не понимал этого и думал: «Что с ним может случиться?» Что может случиться с Роней? Я просто недоволен, не более того. И у меня есть на то уважительная причина. Почему этого нужно бояться?

Жасмин невольно рассмеялась.

– Разве ты никогда не боялся потерять уважение к себе?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Что?

– Есть люди, – продолжала Жасмин, – которые считают, что, оступившись однажды, они раз и навсегда потеряют доверие в глазах другого человека. А если этот другой после всего происшедшего еще и ругается, то они замыкаются в себе, уверенные, что с ними даже знаться не хотят.

– Чепуха!

– Если я правильно поняла намеки твоей матери, то в детстве и юношестве ты все делал для того, чтобы отец не проникся к тебе доверием. И поэтому ты не боишься допускать ошибок.

Фальк нахмурил брови.

– Ты имеешь в виду, что тот, кто ничего не имеет, не может ничего потерять?

– Конечно, ведь в этом случае можно не бояться, что потеряешь то, чего нет. Поэтому ты можешь спать спокойно.

Вообще-то, это, наверное, хорошо, если бы не было так печально.

Жасмин слышала, как он глубоко вздохнул, и уже в следующее мгновение пожалела, что задела его за живое. Фальк медленно отошел от балконной двери и сел на диван. Когда он заговорил, его голос звучал как-то неуверенно:

– Я, очевидно, плохой отец. Роня… она ведь не моя дочь.

– Что?!

– Она дочь Северина. Я никогда не спал с Лаурой.

– Но…

Фальк посмотрел на нее покрасневшими от усталости глазами.

– Я знаю, что Лаура утверждает, будто бы я соблазнил ее, потому что она была подружкой моего брата, а мне всегда хотелось иметь все, что было у него. Но это не так. Я действительно влюбился в нее – мне тогда было семнадцать, – но я был слишком… наивен, чтобы мне по-настоящему можно было доверять. Она забеременела от Северина. Но он, как обычно, боялся отца, поскольку был уверен, что из-за этого его лишат наследства. Я знаю, что отец просто заставил бы Северина взять на себя ответственность за ребенка. Однако Северин ни при каких обстоятельствах не хотел жениться на Лауре. Одной подлостью больше, одной меньше – мне было все равно. Поэтому роль соблазнителя я взял на себя. Мы поклялись с братом на всю жизнь и скрепили эту клятву кровью. Никто никогда не должен узнать, что Роня не моя, а его дочь.

Жасмин застыла в изумлении, мысленно вставляя в общую картину недостающие детали, о существовании которых она даже не предполагала. У Рони были такие же темные глаза, как у Северина, но их она могла унаследовать и от матери. И цвет волос у нее был такой же, как у него. Жасмин никогда не задумывалась над тем, что девочка не похожа на Фалька. В лучшем случае, у нее было что-то общее с дедом, Понтером Розенштоком.

– И пожалуйста, Жасмин, об этом никто больше не должен знать. Прежде всего Роня. Я не уверен, что она правильно все поймет, если вдруг выяснится, что ее отец отрекся от нее. Это невозможно понять; понимание не может прийти даже с возрастом, если на счету у человека уже не одно такое разочарование. А Северин не просто отрекся от нее – он даже не мог с ней нормально обращаться. Она, видите ли, ему не нравилась. Иногда мне кажется, что он и сам начал верить в то, что Роня моя дочь, а не его. В нашем тайном соглашении было предусмотрено, что он будет выплачивать алименты, а я буду переводить эти деньги на счет Лауры. И когда у меня были проблемы с деньгами, он выручал меня. Лаура же всегда требовала от меня денег на ее гостиницу. Она без конца угрожала, что все расскажет, если ее материальные потребности не будут удовлетворены. К сожалению, у меня никогда не было много денег, и я не мог попросить их у отца. Сначала я думал, что у Северина столько денег, потому что ему, как студенту, давали приличную сумму на карманные расходы, и к тому же он еще зарабатывал на фирме во время каникул. А потом выяснилось, что он ворует чеки заказчиков. У него были карточные долги и…

– Северин?

– Да, именно Северин увлекался игрой, надеясь наудачу в картах.

Еще одна деталь картины заняла свое место. Северин так наглядно объяснял ей тонкости карточной зависимости – даже если и рассказывал о Фальке, – что только теперь она поняла: подобное мог рассказать только тот, кто на себе испытал все перипетии игры.

– Да, он привычно переводил стрелки на меня, – объяснил Фальк. – Он был серьезно болен. Пока он кормил отца историями о моих карточных долгах, на него не упала даже тень подозрения. Если где-то пропадали деньги, то думали, что вор я.

– Точно, – сказала Жасмин. – Он обвинил тебя в том, что ему пришлось присвоить себе чеки, чтобы погасить твои карточные долги.

Фальк задумчиво посмотрел на нее.

– И ты ему сразу же поверила?

– Знаешь, а ведь твоя мать рассказывала то же самое.

Он горько улыбнулся.

– Моя мать поделилась с тобой семейными тайнами? Вот так мама! Должно быть, обо мне ходят целые легенды. Но Адельтрауд не такая доверчивая, как может показаться. Она уже давно подозревала, что не Северин подставлялся ради брата, а я брал на себя его грехи. Одно только ясно как день: если бы отец узнал, что Северин играет по-крупному, то не сделал бы его своим наследником. Северин рассчитывал сорвать джек-пот, чтобы стать от него независимым. Под независимостью он понимал только материальную свободу. Одна лишь мысль о том, что он будет работать по восемь часов в сутки и получать зарплату, пугала его. Северин, например, не мог представить себе жизнь в двухкомнатной квартире, которую, не дай Бог, ему пришлось бы снимать. Он жаждал денег вплоть до самоуничтожения. Шесть лет назад, получив в наследство от бабушки несколько домов в Берлине, Северин в какой-то степени обуздал свою страсть к картам. Он начал чувствовать свою независимость. Но еще больше его сдерживала Николь. Она постоянно угрожала ему, что все расскажет нашему отцу. Ее бесило, когда Северин мог запросто проиграть больше ста тысяч в месяц. И я уверен, что Николь ни перед чем не остановилась бы, чтобы выйти за него замуж и спасти дома в Берлине, даже если бы Северина признали недееспособным. Ее присутствие оказывало на брата сильное влияние.

– О Боже! – вырвалось у Жасмин. Наконец-то ей стало понятно, почему семья Северина так хотела этой свадьбы с Николь. Даже Адельтрауд, которая, очевидно, знала больше, чем Фальк мог себе представить.

– После того как я взвалил вину на себя, – продолжал он, – мне ничего больше не оставалось, как покинуть Пеерхаген. Я и без того не был там особенно счастлив. Но правда в том, что я оставил Роню. Тогда мне было абсолютно все равно. Я хотел покончить с ложью и лицемерием, в которых погрязла моя семья. Я мечтал найти себя в чем-то другом и уехать куда-нибудь подальше от них. Если бы я тогда не нашел «Santa Lucia» и не начал восстанавливать ее, то и года не продержался бы на острове Кос. Я там научился не бояться бедности, и это пошло мне на пользу. Единственное, что заставляло меня страдать, – это невозможность вернуться домой. Нищета держала меня целых шесть лет вдали от родных. Когда я вернулся, Роне было уже семь лет. Мы стали друг другу чужими.

Она сердилась на меня, а я наивно полагал, что будет достаточно пары нежных жестов, чтобы исправить ситуацию.

Возможно, тут постаралась Лаура, убедив ребенка в том, что я никудышный отец, который забыл о своем долге и бросил ее. Я думаю, что причина неприятностей, возникающих у меня с Роней, в том, что меня долго не было рядом. Она мне не доверяет и имеет на это полное право. Я так и не смог ей доказать, что на меня можно положиться. Вот так.

– Господи, Фальк! – Жасмин села рядом с ним на диван. – Ты не должен ни в чем себя винить. Пойди и все расскажи отцу.

– Он расценит это как очередную попытку оклеветать Северина. Память о Северине священна.

– Но ведь если ты ему не расскажешь, то он никогда не изменит своего отношения к тебе.

– Я это переживу.

– А твой отец? – спросила Жасмин.

Фальк насупился и замолчал. Жасмин схватила его за руку, но он, вздрогнув, убрал ее и потянулся за стаканом с апельсиновым соком. Чувствуя, как он напряжен, Жасмин хотела показать, что ее не смутили его откровения. Фальк только что открыл ей свою душу. Наконец-то!

Сделав глоток, он несколько отчужденно произнес:

– Не знаю, почему я тебе все это рассказываю. Пообещай, что больше никому, ни одному человеку, не расскажешь о том, что узнала от меня. Я, конечно, не вправе заставить тебя, как, например, Лауру, которая теперь хорошо понимает, что больше не получит денег, потому что отец ее дочери мертв. Но я полагаюсь на твою… А впрочем, на что я могу положиться?

На твое честное слово или порядочность? На твои обещания? Ах да, я и забыл… К сожалению, я сейчас не располагаю значительной суммой, чтобы заплатить за твое молчание.

Жасмин вскочила с дивана и гневно воскликнула:

– Фальк, это… Это уж слишком!

Он с грустью посмотрел на нее. В его глазах было столько боли и горя, что Жасмин в ту же секунду простила ему все обиды.

– Я обещаю, что никому ничего не расскажу, – сдержанно сказала она. – А теперь мне хочется, чтобы ты…

В этот момент зазвонил телефон, стоявший в двух шагах от Жасмин.

Она поспешно сняла трубку.

– Да?

В трубке слышался шум железной дороги, и Жасмин сразу успокоилась. Через секунду раздался тоненький голосок Рони:

– Жасмин, это ты? Я в Берлине. Я сбежала. Можно… приехать к тебе?

– Конечно. Ты где? Мне забрать тебя?

– Нет, я возьму такси.

Жасмин было жаль сбережений Рони, но она уважала ее самостоятельность.

– Карл-Маркс-штрассе, ты ведь знаешь? Хорошо, тогда я тебя жду. И если будут проблемы, сразу же звони.

– Ладно, договорились. – Роня повесила трубку.

На лице Фалька, поднявшегося с дивана, появилась неуверенная улыбка, смешанная с тоской и облегчением.

Жасмин сделала успокаивающий жест рукой.

– Роня в Берлине.

– Слава Богу! – Он сжал пальцы в кулак и вышел на балкон, так и не выразив ей свою признательность.

– Она будет здесь приблизительно через четверть часа, продолжала Жасмин. – И поэтому будет лучше, если ты сейчас уйдешь.

Фальк повернулся к ней.

– Но…

– Да, – твердо сказала она. – И не только потому, что ты беспричинно обидел меня, а потому, и прежде всего потому, что так будет лучше для Рони.

– Но ты ведь не думаешь, что я действительно собирался задать ей головомойку?

– Нет. Но Роня убежала из дому. Конечно, с ее стороны это ужасный поступок, хотя и мужественный. Думаешь, ей приятно будет рассказывать своим детям и внукам, пожимая плечами, что отец сразу догадался, где искать беглянку, и уже поджидал ее? Не стоит оскорблять уязвленное детское самолюбие, даже если ты далек от понимания, как могут переживать другие люди.

Наступила пауза. Казалось, Фальк растерялся и не находил нужных слов в свое оправдание. Потом он коротко произнес:

– Понятно. – Схватив свой пиджак, он направился к выходу и возле двери еще раз обернулся. – Я думаю, ты не станешь возражать, если я подожду свою дочь у входа в подъезд?

– Тогда постарайся, чтобы она не заметила тебя. Если Роня не захочет остаться у меня, то нам будет тяжело найти ее в этом огромном городе.

Фальк нахмурился.

– У тебя что, на все есть готовый ответ? – Он рывком открыл дверь и бросил на прощание: – Я буду у своей матери в доме на Ваннзе. У тебя есть номер телефона?

С этими словами он покинул ее квартиру.