Текст книги "Гретхен"

Глава четвертая,

в которой фигурируют две тележки с продуктами и седовласый господин, из-за которого папа выходит из себя, а затем случается нечто, что заставляет Гретхен пересмотреть свои представления о настоящей любви

Флориан не появлялся в школе уже целую неделю, и Гретхен размышляла, не позвонить ли ему. Все-таки было как-то тревожно. Гретхен рассказала маме о том, как Флориан напился. По мнению мамы, вся эта история могла закончиться настоящим алкогольным отравлением, а это не шутки! И будет совершенно нормально, если Гретхен справится о состоянии здоровья своего одноклассника, а как же иначе? Раз двадцать за вечер Гретхен подходила к телефону, снимала трубку и клала ее обратно. Она боялась услышать в трубке тот самый сердитый скрипучий голос, который отвечал ей в домофон, – вспоминать о том разговоре было неприятно.

До самой субботы жизнь в доме Закмайеров текла тихо-мирно, без особых происшествий. Мама даже начала немного есть: хрустящие хлебцы, сырую морковку и огурцы. В ванной комнате над весами она повесила на стене таблицу, куда каждое утро вписывала свой вес. Судя по этим цифрам, он уменьшался. За неделю она похудела на два килограмма и триста граммов. Правда, по маме это было незаметно. Ведь невооруженным глазом невозможно различить, весит ли человек девяносто и три десятых или восемьдесят восемь килограммов.

Неприятности начались в субботу утром во время похода в магазин. Каждую субботу папа с мамой ездили в гипермаркет на окраине города. В эту субботу к ним присоединилась Гретхен, потому что у них отменили сдвоенный урок черчения из-за ремонта чертежного класса и она уже в десять была свободна.

Обычно такие поездки в гипермаркет для семейства Закмайеров были праздником, но сегодня все вышло иначе. Мама без всякого энтузиазма катила тележку вдоль рядов с продуктами, мрачно приговаривая:

– Ужас! Столько еды! От одного вида тошнит!

Всякий раз, когда папа брал с полки какую-нибудь банку или коробку, мама хмурилась и спрашивала:

– Может, обойдемся без этого?

В конце концов папа страшно разозлился и заявил, что она портит ему все удовольствие: вместо того чтобы спокойно тратить деньги, он вынужден слушать ее дурацкие комментарии. А все почему? Потому что она затеяла, видите ли, худеть! И не надо говорить, что это ее личное дело! От этой глупости теперь должна страдать вся семья!

– Хорошо, – невозмутимо сказала мама, – если так, то я пойду в кофейню, почитаю газету, не буду портить вам удовольствие! Когда справитесь, зайдите за мной.

Папа открыл было рот, чтобы возразить, но мама уже шмыгнула в щель между баррикадами из сыра и рыбных консервов и скрылась из виду.

– Ну что ж, тогда пошли! За мной! – решительно скомандовал папа, сердито толкнул тележку и пошел сметать с полок всё подряд. Даже макароны прихватил, хотя он, как сотрудник макаронной фабрики, мог получать их вагонами, причем даром!

Вся эта крупномасштабная шопинг-акция прошла, надо сказать, без огонька – выглядел папа довольно мрачным. Наконец с двумя полными тележками они с Гретхен добрались до кассы. Папа расплатился, кассирша выдала километровый чек, и Гретхен покатила свою телегу к машине, стараясь не отставать от папы. Уложить такое количество покупок в миниатюрную машинку – дело тоже не простое!

– Главное – оптимально использовать пространство! – изрек папа, укладывая в багажник приобретенное добро.

Гретхен уже поняла: домой ей придется ехать с шестью пакетами на коленях.

– Сходи за мамой! – распорядился папа, закончив погрузку.

То, что папа послал за мамой Гретхен, было дурным знаком. Семейный мир под угрозой! Гретхен попыталась спасти положение:

– Пойдем вместе, пап! – сказала она. – Выпьем чего-нибудь в кофейне.

– И не подумаю! – отрезал папа. – Мама там прохлаждается с газеткой, пока я тут ишачу!

– Но ведь ты практически сам ее спровадил, потому что она тебе якобы настроение портила! – справедливости ради заметила Гретхен.

– А что, по-твоему, не портила? Еще как портила! – ответил папа.

Иногда он разговаривает как Гансик, подумала Гретхен. Никакой логики и непробиваемое упрямство! Гретхен вздохнула и побрела в кофейню.

Мама остолбенела, увидев забитый под завязку багажник и гору пакетов на заднем сидении, но ничего не сказала. Она молча взяла два пакета себе на колени и один поставила в ногах, чтобы чуть-чуть освободить Гретхен от продуктовых завалов.

Дорога домой тянулась бесконечно долго. Они ползли с черепашьей скоростью в длинной череде машин, двигавшихся от гипермаркета в город.

– Наверное, там впереди авария, – предположила мама.

Папа на это ничего не ответил.

– Хорошо бы попасть домой до того, как Магда вернется из школы, – добавила мама.

Папа продолжал молчать.

– Обычно по субботам все едут из города, а в город дорога свободна, – заметила мама.

Никакой реакции.

– Да, кстати, – продолжала мама. – Я завтра в Цветль не поеду. Перед бабушкиным маковым рулетом мне не устоять! А ведь будет еще жаркое из свинины… Сплошные соблазны! Тем более с твоей мамой не забалуешь – всех заставит есть!

– Ты и в прошлое воскресенье не ездила! – буркнул папа.

– Ну и что? – рассмеялась мама. – Скажи, что я заболела. Грипп!

– Это твое последнее слово? – спросил папа.

– По поводу поездки в Цветль – да, – ответила мама.

Дальше они всю дорогу молчали. Гретхен, задавленная грудой пакетов, совсем приуныла. Она все не могла решить, кто больше виноват в размолвке – папа или мама. А может быть, подумала она, Гансик прав, и во всем виновата Мари-Луиза?

В воскресенье мама действительно в Цветль не поехала. По этому случаю Магда тоже решила остаться дома. Папа, Гансик и Гретхен отправились без них и добрались быстрее, чем обычно, – уменьшение «полезного груза» за счет отсутствия мамы и Магды явно прибавило «мини» скорости.

Цветльская бабушка в мамин грипп не поверила.

– Что ты мне сказки рассказываешь?! – возмутилась она. – На той неделе встреча одноклассников, теперь грипп! Кому другому такими байками голову морочь! – Бабушка сморщила нос, прямо как Гретхен. – Вы что, поссорились? Семейный кризис?

Папа выложил все как на духу, и бабушка пришла в неописуемое негодование. Гретхен еще ни разу не видела ее такой сердитой. С бабушкиной точки зрения, вся эта мамина диета – чистой воды предательство по отношению к роду Закмайеров.

– Мы, Закмайеры, все фигуристые и пышные. Это у нас наследственное!

Гретхен возразила, что наследственность в данном случае ни при чем, ведь мама не из Закмайеров, а только вышла замуж за одного из представителей этого рода.

– Глупости! – отмела этот довод бабушка. – Теперь-то она Закмайер, а все Закмайеры – пухлые и упитанные! До замужества на нее без слез смотреть было нельзя! Соломина какая-то была, ветром сдуть могло!

Бабушку понесло: она все никак не могла остановиться и ругала на чем свет стоит все эти диеты, манию похудения, идиотские женские журналы, которые толкают недалеких читательниц на такие безобразия.

Папа сказал, что на сей раз виноваты не журналы, а некая Мари-Луиза – крайне неприятная особа, которую он сто лет уже не видел. Смутно помнит только, что она все время вертелась возле мамы, когда они только познакомились. Слава богу, потом она уехала в Англию, там вышла замуж и родила троих детей.

– Но теперь, – с тяжелым вздохом сказал папа, – она вернулась. Без мужа и с одним ребенком. Двое других остались с отцом в Англии. После развода она похудела на тридцать килограммов!

– Еще и разведенная! – презрительно проговорила бабушка. – И двоих детей сбагрила мужу! Ну молодец, нечего сказать! Разве ж это подходящая компания для твоей жены? Я бы на твоем месте запретила им общаться!

Папа попытался втолковать бабушке, что мама не малый ребенок, чтобы он мог ей запрещать с кем-то общаться.

– Да, но ты муж! А муж имеет право запретить своей жене делать то, что ему не нравится! – заявила бабушка.

– Я же не тиран! – возразил папа.

– А жаль, – тут же отреагировала бабушка. – Женщина, бросившая своих детей, – совсем не подходящее общество для приличных людей! Таких подруг надо гнать поганой метлой! – совсем уж разошлась бабушка.

– Правильно! Гнать поганой метлой! – поддакнул Гансик, уплетая за обе щеки маковый рулет.

В этот раз папа стал собираться домой раньше обычного. Бабушкины тирады ему явно действовали на нервы. Бабушка, со своей стороны, не стала их удерживать, потому что была недовольна папой. Она даже не поцеловала его на прощание, а только пробурчала:

– Нельзя быть таким мямлей! И в кого ты такой уродился?

Молча катили папа с Гансиком и Гретхен по разбитой дороге.

– А все-таки бабушка странная, – сказала вдруг Гретхен.

Папа ничего на это не ответил, зато Гансик тут же подал голос:

– Никакая не странная! Она права! Нечего маме водиться с этой Мари-Луизой!

– Да при чем здесь Мари-Луиза? Я о другом! Что такого плохого в том, если дети остаются у отца? Она так говорит, будто отцы – какие-то звери несусветные!

– Ничего такого она не говорила! – возразил Гансик. – Она говорила, что хорошая мать никогда не отдаст своих детей.

– Ага, а хороший отец, получается, отдаст… Интересно, почему? – ехидно спросила Гретхен.

– Потому что в природе существует материнский инстинкт, а отцовского инстинкта, кажется, не бывает, – вмешался в разговор папа.

– Значит, у тебя нет отцовского инстинкта? – решил уточнить Гансик.

– Не знаю, – честно признался папа.

– А вот если ты разведешься с мамой…

– Я не собираюсь разводиться с мамой, – не дал ему договорить папа.

– Ну хорошо, а вот если мама с тобой разведется, то…

– Мама не собирается со мной разводиться! – опять перебил его папа.

– Это понятно, но ведь можно представить себе такое, – продолжал гнуть свою линию настырный Гансик.

– Можно, – согласился папа, – теоретически.

– Я и говорю, теоретически, – не отставал Гансик. – А что будет тогда с нами?

Папа бибикнул и пошел на обгон молоковоза. Гретхен замерла. Обгонять здоровенную машину с цистерной на извилистой дороге – дело небезопасное, особенно если у тебя самого автомобиль, который выжимает максимум девяносто пять километров в час.

– Так кому мы достанемся? – спросил Гансик, когда папа опять вырулил на свою полосу.

Папа ответил, что не знает, потому что никогда на эту тему не думал.

– А ты бы взял нас к себе? – не отставал от него Гансик.

– Всех троих? – в папином голосе явно прозвучало легкое смятение.

– Да, всех троих! – ответил Гансик.

– Мама вас никогда не отдаст! – уклонился от прямого ответа папа.

– А если все-таки отдаст? – упрямо стоял на своем Гансик.

Папа всерьез задумался над неожиданной проблемой и попросил Гретхен дать ему сигарету. В трудных ситуациях ему всегда надо было закурить. Такая у него была вредная привычка. Гретхен выудила пачку из кармана папиной куртки и передала ему. Гансик, который в подобных случаях всегда рвался выступить в роли ассистента, был настолько поглощен проблемой разделения детей, что даже пропустил этот момент. Он неотрывно смотрел папе в затылок и напряженно ждал ответа.

– Значит, вы бы хотели жить со мной? – спросил папа.

– Ну допустим, – ответила Гретхен.

– Тогда я попытался бы как-то устроить нашу жизнь, – твердо сказал папа и, похоже, почувствовал себя настоящим героем. – Вот только как с Магдой быть – не знаю, – добавил он гораздо менее героическим тоном. – Мне будет с ней довольно трудно справиться. Ведь она еще такая маленькая!

Продолжая рулить одной рукой, папа принялся другой теребить усы и скоро уже навертел множество вопросительных знаков вперемешку с восклицательными.

– Вот видишь! – воскликнула Гретхен, поворачиваясь к Гансику. – Может быть, у Мари-Луизы была такая же ситуация! Старшие дети захотели остаться с папой в Англии, а малыша он не смог взять к себе!

– Что ты все время защищаешь эту тетку! – возмутился Гансик и бросил в сторону Гретхен сердитый взгляд. – Если бы она была хорошей матерью, дети не захотели бы жить с отцом!

– А если он – хороший отец? – с хитрой улыбкой спросила Гретхен.

– Чушь cобачья! – заорал Гансик.

Гансик всегда так орал, когда у него не хватало аргументов. Гретхен знала эту его особенность и не обижалась. Она просто отвернулась от него, помня мамин совет: никогда не демонстрировать глупцу свое умственное превосходство. Папа же продолжал вслух развивать неожиданно возникшую тему, прикидывая так и этак, как будет выглядеть их жизнь втроем. В результате он пришел к выводу, что главное – правильно распределить обязанности и перестроиться, тогда все будет работать как часы. Без проблем! Гретхен вслушивалась в папины рассуждения и не переставала удивляться, как ловко он все придумал: в основе гипотетической жизни втроем лежало справедливое распределение обязанностей между Гансиком и Гретхен, которым предстояло заниматься совсем не детскими делами – стиркой, уборкой, готовкой и прочими домашними заботами. Папе же самому особо перестраиваться не придется. На его долю выпадало только зарабатывание денег да приготовление яичницы со шкварками. Так что в целом жизнь втроем представлялась папе вполне приемлемой и даже приятной.

Гретхен не успела высказать критические замечания по поводу такого плана, потому что они как раз подъехали к дому.

– А ты все еще сердишься на маму? – спросил Гансик.

Перед их отъездом в Цветль папа с мамой не обмолвились между собой ни словом и смотрели друг на друга не слишком ласково.

– Нет, больше не сержусь, – ответил папа. – Я все обдумал. Чего сердиться? Нет никакого смысла. Рано или поздно она плюнет на это свое голодание. Надо просто набраться терпения.

Гретхен не любила вмешиваться в чужие дела, но сегодня, решила она, придется поступиться правилами.

– А знаешь, – сказала она, когда они с папой и Гансиком подходили к дверям квартиры, – может быть, тебе действительно не стоит все время называть ее мамой. Она не любит этого. Звучит как-то не очень, правда!

– Да? Ты считаешь? – переспросил папа, доставая ключи от квартиры.

Он открыл дверь и, заговорщицки кивнув Гретхен, прокричал с порога:

– Элизабет! Это мы! Элизабет, ты где?

Папа направился в гостиную, Гретхен и Гансик – за ним. На пороге гостиной он резко затормозил и уставился на мягкий уголок. Там, в кресле, сидела мама, а напротив нее, на черном кожаном диване, устроился пожилой седовласый господин с трубкой, который держал Магду на коленях!

– А, это вы! – воскликнула мама, явно в замешательстве. – Что-то вы рано вернулись!

– Может, нам уйти? – спросил папа ледяным тоном.

Магда сползла с коленей незнакомца и подбежала к папе.

– Позвольте представить вам моего мужа и старших детей, – сказала мама, обращаясь к старику.

Тот поднялся и подал руку всем по очереди – папе, Гретхен и Гансику. При этом он что-то бормотал себе под нос, вероятно, свое имя.

– Ну что же, – проговорил старик, обращаясь к маме, – не смею более занимать ваше время. Мы обо всем договорились. До завтра, сударыня!

Отвесив легкий поклон папе, он, прихрамывая, направился в прихожую; мама поспешила следом.

– Ваша шляпа, господин профессор, ваша трость, господин профессор, – послышался мамин голос.

– Благодарю вас, сударыня, – раздалось в ответ.

Магда потянула папу к обеденному столу. Там стояла ваза с огромным букетом желтых роз.

– Понюхай, как пахнут! – сказала Магда. – Это профессор принес!

Папа нюхать розы отказался.

В прихожей хлопнула дверь.

– Что это еще за профессор? – спросил Гансик у Магды.

– Ну, у которого мама домработницей будет, – объяснила Магда.

– Кем будет мама? – папа схватил Магду за руку, да с такой силой, что та от неожиданности взвизгнула. – Повтори, кем она будет?

– Я уже говорила! – пропищала Магда. – Домработницей у профессора! Пусти! Мне больно!

Папа отцепился от Магды. Тем временем мама вернулась в гостиную и села в кожаное кресло. Магда подбежала к ней, чтобы пожаловаться на папу.

– Папа мне больно сделал! – сказала она, показывая руку.

Мама погладила больное место и посмотрела на мужа.

– Что все это означает? – строго спросил он. – Что этот трухлявый пень делал у нас в доме?

Папа подошел почти вплотную к маминому креслу и принялся отчаянно теребить свои усы, как будто они были накладные и ему хотелось поскорее от них избавиться.

– Это не трухлявый пень, а господин Майзенгайер, профессор. Он живет один, и ему нужен человек, который будет следить за порядком в доме. Вот этим я и займусь. С завтрашнего дня.

– Ты что, рехнулась?! – завопил папа.

Гретхен никогда еще не слышала, чтобы папа так орал. Магда от испуга уткнулась маме в колени.

– Да успокойся ты! – сказала мама. – Работа только по утрам. К приходу детей из школы я уже сто лет как буду дома!

Но это нисколько не успокоило папу. Он, правда, перестал кричать, но зато теперь метался по гостиной, как зверь в клетке, и говорил, говорил, говорил. Во-первых, он достаточно зарабатывает, чтобы избавить свою жену от необходимости работать. Во-вторых, если ей нечем заняться, то он готов ей помочь и показать, сколько всего полезного еще можно и нужно сделать в доме. И в-третьих, если ее обуревает такая жажда деятельности, то вовсе не обязательно идти в домработницы, а лучше выбрать работу поприличнее. Ответственный работник макаронной фабрики не может быть женат на прислуге!

От этой пламенной речи папа изрядно устал и в изнеможении плюхнулся на диван. Мама вытянула изо рта длиннющую нить жвачки, намотала ее на палец и сказала:

– Во-первых, ты не можешь мне ничего запретить, мы же не в Средневековье живем. Во-вторых, дело не в том, сколько ты зарабатываешь, а в том, что я хочу зарабатывать сама! И в-третьих, я вовсе не в домработницы нанялась, домработница у профессора уже есть. Магде просто это слово нравится. В действительности же профессор пригласил меня в помощницы, и о таком месте можно только мечтать!

Дальше мама объяснила, что место это ей устроила Мари-Луиза, причем на очень выгодных условиях: работать она будет без договора, то есть не нужно будет платить никаких отчислений, при этом профессор назначил ей щедрое жалованье и к тому же живет совсем рядом. И приходить минута в минуту тоже не обязательно. А если один день она и вовсе не сможет прийти – тоже не беда.

– Очень даже подходящая для меня работа, – сказала мама. – Моя задача – готовить и гулять с собакой. Так что я буду много бывать на свежем воздухе!

– С каких это пор ты вдруг заскучала по свежему воздуху? – удивился папа.

– С тех пор как решила изменить себя! – ответила мама. – Потому что, если хочешь похудеть, нужно в первую очередь изменить свою жизнь! Тут все взаимосвязано, понимаешь?! Быть женой, матерью, домохозяйкой – это, конечно, прекрасно, но для меня недостаточно, у меня есть и другие жизненные цели!

Папа всплеснул руками и воскликнул:

– Ну, это уже ни в какие ворота! Что это за жизненная цель такая – обихаживать дряхлого старика?! Может, нам завести четвертого ребенка? Хоть посмотреть будет приятно!

Мама выпрямилась в кресле и сидела теперь с прямой спиной, как будто аршин проглотила.

– Выбирай, пожалуйста, выражения! И думай, что говоришь! Четвертый ребенок, между прочим, мне за работу не заплатит!

– Ну не заплатит, и что? – папа вскочил с дивана и снова принялся мерить шагами гостиную. – При чем здесь вообще деньги?! У нас денег в банке – больше, чем у некоторых долгов! Чего тебе не хватает? Хочешь большую машину – пожалуйста! Новую мебель? Пожалуйста! Шубу норковую? Пожалуйста! – Папа даже остановился, пораженный собственной щедростью. – Ты ведь сама сколько раз говорила, что новую мебель покупать не будем, потому что и старая еще послужит, что шубы тебе не надо, что «мини» – единственный разумный выбор в эпоху экономии энергии! – Папа опять зашагал по комнате. – Это ведь была твоя идея – откладывать деньги, чтобы купить дом где-нибудь в деревне! Возьми все отложенные деньги и делай с ними что хочешь!

– Ты что, меня совсем не слышишь? – возмутилась мама. – Я хочу сама зарабатывать! Понимаешь, сама! Чтобы у меня были свои деньги!

– А чем тебя мои деньги не устраивают? Я же тебе не мешаю их тратить!

– Это как посмотреть, – сухо ответила мама. – В любом случае, мне нужны собственные деньги, которыми я могла бы свободно распоряжаться.

– И на что ты собираешься пустить эти свои собственные деньги? – поинтересовался папа.

– Есть у меня кое-какие планы, но пока их рано еще обсуждать… – уклонилась мама от прямого ответа.

Гретхен надоело слушать, как ссорятся родители, и она потихоньку ушла из гостиной. Все это страшно глупо. И то, что маме вдруг понадобилось непременно самой зарабатывать деньги, глупо, и то, что папа против, тоже. Гретхен отправилась в кухню в надежде найти что-нибудь съестное. Но никакой еды не обнаружилось. Ничего удивительного, потому что обычно по воскресеньям они ужинали у бабушки в Цветле. Откуда маме было знать, что вопреки обыкновению бабушкин ужин в этот нескладный день вдруг выпадет из программы.

В прихожей зазвонил телефон. Гретхен побежала к аппарату и сняла трубку. Флориан Кальб. Гретхен еще ни разу не разговаривала с ним по телефону, и ее от неожиданности пробила дрожь.

– Извини за беспокойство, – сказал Флориан, – но я ни до кого не могу дозвониться, никого нет дома. А мне нужно узнать задания по математике за всю неделю, потому что я завтра собираюсь прийти. – Тут Флориан перешел на шепот: – Предки требуют, чтобы я сделал домашку за все пропущенные дни! – Потом он снова заговорил нормальным голосом: – Продиктуешь, что задано? И спасибо, что довела меня до дома! – прошептал он в трубку. – Похоже, я тогда изрядно надрался…

– Да нет, ничего особенного, – тактично сказала Гретхен. – А с математикой… – она замялась. – На последнем уроке мы проходили новые уравнения… Довольно противные… – Гретхен набралась духу и выпалила: – Если хочешь, могу дать списать. Хоть сейчас… Принести тебе тетрадь?

– Это было бы круто! – тихо ответил Флориан и добавил совсем уже еле слышно, так что Гретхен с трудом смогла разобрать слова: – Только приходи не раньше половины седьмого, когда мои двинут в кино. А то еще начнут выступать, что я списываю, а не сам делаю…

Флориан умолк. Гретхен услышала знакомый скрипучий голос. Судя по всему, скрипун подошел к Флориану.

– Что ты так долго разговариваешь по телефону? – строго спросил он.

– Давай проверим, – снова раздался в трубке голос Флориана. – Значит, номер 1246, примеры а, б, в, г, д, е. И на странице 92 последние пять примеров. Спасибо, Отто! До завтра! – попрощался Флориан и отключился.

Гретхен пошла в ванную комнату. До встречи оставался еще час, и она хотела потратить его на то, чтобы «навести красоту». Но как наводить эту самую красоту, Гретхен толком не знала. До сих пор она обходилась без всяких ухищрений. Кожа у нее была нежная и чистая, как у многих полных людей, ресницы – длинные и густые, щеки – розовые, губы – яркие. Гретхен наложила легкие голубые тени на веки. Больше ей ничего в голову не пришло. Можно было, конечно, еще подвести глаза черной тушью. Один раз мама ей так делала, когда в школе был карнавал. Папа тогда заявил, что с такой подводкой Гретхен похожа на племенную корову на выставке сельхоздостижений. Надо же было такое придумать! Но как знать, вдруг и Флориан придерживается похожих взглядов, подумала Гретхен и решила не рисковать.

Гретхен выбрала себе джинсы из запасов Гансика и попыталась втиснуться в них, что оказалось делом непростым. Чтобы застегнуть молнию, пришлось лечь на пол – в таком положении живот втягивается. Но лишний жир – штука коварная! В одном месте прижмешь – в другом вылезает! Застегнуть-то джинсы она застегнула, но теперь над поясом по всей окружности нависала порядочная колбаса. Гретхен достала из шкафа мамину черную шелковую блузку и надела ее. Получилось очень даже модно: свободный фасон и ничего лишнего не торчит. Спасительный пятидесятый размер надежно все скрывал.

Оставалось разобраться с прической. Гретхен собрала волосы в пучок на макушке, потому что где-то читала, что это визуально удлиняет лицо.

Гретхен набросила плащ, взяла свою тетрадку по математике и, заглянув в гостиную, сообщила:

– Я пошла к Флориану Кальбу отнести задание по математике!

Папа с мамой все еще громко ссорились. Гансик с Магдой чинно сидели за столом и внимательно слушали то одного, то другого, как будто перед ними разыгрывалась какая-то увлекательная пьеса, а сами они – зрители в кукольном театре.

Никто из них на слова Гретхен не отреагировал, поэтому она на всякий случай повторила:

– Я пошла к Флориану, отнесу ему математику!

Опять никакой реакции. Гретхен затворила дверь в гостиную и отправилась по своим делам.

В двадцать пять минут седьмого она уже стояла перед домом Флориана, но звонить в дверь пока боялась. Она ведь не знала, к какой породе людей относятся скрипун и его жена – к тем, кто вечно опаздывает, или к тем, кто всегда выходит из дома заблаговременно. О своих родителях, к примеру, Гретхен знала: если они назначали выход из дома на половину седьмого, то раньше семи это счастливое событие точно не произойдет.

Гретхен решила не торопиться и заняла позицию возле единственной освещенной витрины в доме, где жили Кальбы. От нечего делать она принялась разглядывать выложенные в витрине покрасочные пистолеты самых разных типов и размеров. Ровно в половине седьмого родители Флориана вышли на улицу. Гретхен подождала, пока они дойдут до перекрестка. Только тогда она подбежала к домофону и нажала на кнопку возле таблички с фамилией Кальб и номером квартиры – 21, запомнила Гретхен. Дверь загудела и открылась. Гретхен пришлось одолеть 144 ступеньки. Когда она, запыхавшись, добралась до пятого этажа, Флориан уже поджидал ее на пороге.

– Давай скорей! – сказал он, махнув рукой. – Чтоб соседи не увидели!

Он буквально втащил Гретхен в квартиру, что несколько удивило ее. Она ж не ведьма какая, чтобы прятать ее от соседей. Им-то наверняка до лампочки, сам делает Флориан домашние задания или списывает! Но еще больше Гретхен удивила прихожая в квартире Кальбов.

Мама назвала бы подобный интерьер «мечтой тетушки Эммы». Так мама называла все, что ей казалось пошлым, некрасивым и никчемным, потому что это напоминало ей папину сестру, тетю Эмму, вся квартира которой была забита кучей несуразных предметов. Прихожая у Кальбов сверкала розовыми обоями с золотым узором, которые по-своему сочетались с телефоном в красном бархатном чехле на столике с изогнутыми ножками. Рядом красовалась подставка для зонтиков в виде слоновьей ноги. Рога, служившие крючками для верхней одежды, торчали из стены, обитой мягкой стеганой панелью с «Подсолнухами» Ван Гога. Все это освещалось множеством бра, развешанных по стенам тут и там. Не менее впечатляюще выглядела и домашняя обувь Флориана: на ногах у него были какие-то фетровые ботики в желто-коричневую клетку с металлическими пряжками. Даже цветльская бабушка сочла бы такие боты старомодными.

– Вот тебе математика, – сказала Гретхен, протягивая Флориану тетрадь.

– Да ты проходи, – предложил Флориан и повел Гретхен к себе в комнату по устланному навощенным линолеумом коридору.

Комната Флориана напоминала казарму. Во всяком случае, Гретхен именно так представляла себе солдатское жилье: кровать, шкафчик, стол, стул. Что еще нужно молодому человеку?

Гретхен присела на краешек железной кровати.

– Тебе подиктовать? – спросила она.

Флориан кивнул. Он сел за стол и открыл свою тетрадь по математике. Гретхен надиктовала ему целых три страницы разных уравнений со всякими a, b, c и x, y, z, а потом попыталась объяснить построение углов и треугольников со всеми средними линиями, медианами и биссектрисами. Но Флориан никогда особо не блистал в математике, так что Гретхен пришлось подойти к столу и показать наглядно.

– Смотри: ставишь циркуль сюда, делаешь засечку! – объясняла она. – Потом второй раз. Через эту точку и вершину проводишь линию – получается биссектриса…

Увлеченная объяснениями, Гретхен даже не почувствовала, что слишком близко наклонилась над Флорианом и теперь ее грудь касается его плеча. Это вышло не специально, она совершенно не собиралась прижиматься к нему. Гретхен вообще старалась держаться от Флориана подальше, чтобы ненароком не обнаружились ее «колбасные прелести», и потому изо всех сил втягивала живот. Но если втягивать живот, то грудь автоматически выставляется вперед – это знает всякий ребенок, даже не занимающийся гимнастикой.

Зато Флориан прикосновение сразу почувствовал. Он покраснел до ушей и с трудом понимал, что говорит Гретхен. В голове у него шумело, и все ее команды вроде «циркуль сюда» и «откладываем здесь» тонули в этом гуле. Флориан стал потихоньку отодвигаться и скоро наполовину съехал со стула.

– Садись! Чего стоять! – сказал он сдавленным голосом, показывая на освободившееся место.

Гретхен села, и стул накренился. У него подломились ножки, причем именно с той стороны, где попыталась угнездиться Гретхен. Медленно, но верно они начали заваливаться. Этому дряхлому стулу давно уже пора было на свалку! Гретхен невольно уцепилась за Флориана, который честно попытался спасти ее от падения, но все кончилось тем, что оба они очутились на полу – в обнимку, придавленные сверху колченогим стулом.

– Ты не ушиблась? – испуганно спросил Флориан.

– Да нет, – ответила Гретхен, хотя рухнула она прямо на отвалившиеся ножки, которые теперь больно врезались ей в бок.

– От тебя вкусно пахнет, – сказал Флориан.

Вкусно пахла мамина блузка. Мама душилась «Miss Dior».

– Так пахнет в августе на виноградниках, – добавил Флориан и уткнулся носом в шею Гретхен.

Гретхен засмеялась: шея у нее была самым «щекотливым» местом.

– Ты когда-нибудь целовалась? – спросил Флориан.

Гретхен на это ничего не ответила. До сих пор она целовалась только с родственниками, но это ведь не настоящие поцелуи. В ее любимых романах отсутствие опыта в «поцелуйном деле» считалось скорее добродетелью, зато в школе, судя по разговорам с Сабиной, – наоборот, признаком непроходимой отсталости. Если тебя еще никто не целовал или ты сам никого не целовал, то, с точки зрения большинства, такая «второсортная личность» не заслуживает внимания и место ей – в детском саду. Гретхен решила, что самое время высвободиться из объятий Флориана. К тому же ей надоели противные ножки от стула – лежать на них все-таки было не слишком удобно. Гретхен попыталась откатиться в сторону, но Флориан и не подумал отцепляться.

– Пусти! – пропыхтела Гретхен.

Флориан еще крепче стиснул ее и поцеловал. Гретхен часто представляла себе первый поцелуй. Но обдумать, насколько поцелуй Флориана соответствует ее представлениям, она не успела, потому что в этот самый момент раздался крайне неприятный звук, изрядно ее напугавший. В ту секунду, когда губы Флориана коснулись губ Гретхен и та от неожиданности отпрянула, мамина блузка, зацепившаяся за ножку стула, сделала «хрясь» и разъехалась на спине. Натуральный шелк, похоже, плохо сочетается с натуральным деревом!