Текст книги "Гретхен"

Теперь у Гретхен на спине зияла прореха, сверху донизу. Мамина блузка была безнадежно испорчена. Гретхен расстроилась. А Флориан, не подозревавший о ее терзаниях – ведь он не знал, что блузка мамина и к тому же дорогая, – решил закрепить успех и поцеловал Гретхен еще раз. При этом его руки настырно пытались нащупать ее грудь. Это Гретхен совершенно не понравилось. Она вяло дала себя поцеловать второй раз, никак особо не участвуя в этой процедуре, и, как только Флориан оторвался от нее, поспешила напомнить:

– У нас еще целых два треугольника не сделаны!

– Плевать на треугольники! – пробормотал Флориан и нацелился на третий поцелуй.

Гретхен удивилась тому, что и после этой третьей атаки в ее душе ничто не шевельнулось – никакого глубокого чувства, которое должно было бы захватить ее целиком и полностью, не обнаруживалось. Флориан же, судя по всему, был страшно доволен. Широкая улыбка от уха до уха расплылась по его раскрасневшейся физиономии. Он потянулся к Гретхен, явно намереваясь расстегнуть пуговицы на маминой блузке. Гретхен решительно воспротивилась.

– Ты же теперь моя подруга, а раз так, я имею право видеть тебя голой!

Гретхен обеими руками закрыла доступ к пуговицам. Никто не имеет права видеть ее жир, нависший над поясом джинсов!

– Прекрати, иначе я закричу! – пригрозила она.

Угроза подействовала. Флориан оставил мамину блузку в покое. Он принес из кухни два стула и приготовился дальше чертить треугольники под руководством Гретхен.

– Но только давай в школе никому о наших отношениях рассказывать не будем, – сказал он, проводя биссектрису.

– Почему? – спросила Гретхен.

– Чтобы про нас не болтали. Я этого не люблю, – объяснил Флориан.

Такой довод показался Гретхен убедительным.

Часам к восьми они управились с треугольниками. На прощание Флориан еще раз поцеловал Гретхен. К счастью, на этот раз к пуговицам он не тянулся.

На обратном пути Гретхен все думала о том, как встретят ее домашние после таких событий. Она была уверена: по ее лицу яснее ясного, что произошло. Но оказалось, что до ее лица тем вечером совершенно никому нет дела. Дома ее встречал только Гансик. Он обосновался в кухне и поедал маринованные огурцы.

– Мама уже спит. Магда тоже. А папа отправился в ресторан, чтобы порадовать себя гуляшом.

Гретхен подумала, что, пожалуй, и ей пора на боковую, но Гансик уговорил ее сыграть в карты. Решили резаться в очко, на кукурузу. Чтобы не мешать Магде, они расположились в кухне и погрузились в игру. За этим занятием время пролетело незаметно. Около полуночи открылась входная дверь – вернулся папа.

– А что это мои зайчики еще не в сарайчике? – проговорил он, заходя в кухню.

Взгляд у него был какой-то мутный, и язык шевелился с трудом.

– Ты что, пьяный? – удивился Гансик.

– Только самую малость выпил! – сообщил папа.

– Может, тебе нужно что-нибудь? – спросила Гретхен.

– Нет, зайчик мой, ничего бедному папе уже не нужно! – проговорил он и направился в темную гостиную.

Там он растянулся на диване и затих.

Гретхен с Гансиком отложили карты и пошли за папой.

– Пап, шел бы ты в кровать! Лег бы как следует… – сказала Гретхен.

– Папа будет спать тут, – раздалось с дивана. – Папа отказывается спать в чужой постели! Хорошо бы только одеяльце… Зайчики мои, принесите папе его одеяло…

– Чего он хочет? – переспросил Гансик.

– Просит принести его одеяло! – ответила Гретхен.

Только вот своего одеяла у папы не было. Обычно они с мамой накрывались одним, двуспальным.

– А мама что, без одеяла останется? – озадачился Гансик.

– Разрезать пополам! Ровно посередине, – пробормотал папа, слегка приподнявшись. – Левая половина моя! – заявил он и снова вытянулся на диване.

Гретхен взяла клетчатый плед, которым мама укутывала ноги, когда смотрела телевизор, и собралась уже накрывать папу им.

– Нет, плед не годится! – воскликнул Гансик. – Он же совсем короткий!

Он сбегал в детскую и притащил свое пуховое одеяло.

– А я плед возьму, мне в самый раз! – великодушно сказал Гансик.

Папа натянул пухлое одеяло на голову. Гретхен с Гансиком еще постояли немного, прислушиваясь к жизни в недрах пуховой горы. Вскоре оттуда донеслось мерное посапывание, и они решили, что можно отправляться к себе. По дороге в детскую оба страшно зевали. Сказывалась усталость. Сегодняшний день всех изрядно вымотал. Настолько, что у Гретхен с Гансиком не было сил даже пожелать друг другу спокойной ночи.

На следующий день Гретхен пришла в школу совершенно невыспавшейся и с трудом сдерживала зевоту. На большой перемене она осталась в классе в надежде, что Флориан посмотрит на нее хотя бы украдкой или подаст еще какой-нибудь знак. Конечно, не нужно рассказывать всем об их отношениях, но устраивать из этого совсем уж несусветную тайну – тоже лишнее, считала Гретхен. Флориан в компании с Отто Хорнеком и несколькими другими мальчиками отправился во двор. Когда после звонка они вернулись в класс, вид у них был какой-то глумливый. За весь день Флориан так ни разу и не посмотрел в сторону Гретхен, а после уроков сделал вид, что страшно занят разговором с Александром Хюберлем, и тоже ее проигнорировал.

Совершенно подавленная, Гретхен отправилась домой вместе с Сабиной.

– Это правда? – вдруг спросила Сабина с противным смешком, когда они уже собрались прощаться.

– Что правда? – не поняла Гретхен.

– Урсула Коль сказала, что ей сказала Урсула Майер, что той сказал Отто Хорнек, что Флориан сказал ему, что он вчера тебя целовал. И за грудь трогал.

Гретхен побледнела. Лицо ее стало белым как полотно. На глаза навернулись слезы.

– Чего реветь-то? – попыталась сгладить ситуацию Сабина.

Гретхен больше не могла сдерживать нахлынувшие слезы.

– Оставьте меня все в покое! – выдавила она и бросилась бежать.

Слезы текли у нее рекой, Гретхен ничего не видела вокруг. У самой парадной она со всего размаха врезалась в господина Свободу.

– А кто это у нас тут плачет? – шутливо спросил он. – Не надо плакать. До свадьбы все заживет! Перемелется – мука будет!

Господин Свобода протянул Гретхен бумажный платок. Она утерла слезы и громко высморкалась.

– Что, двойку схватила? – сочувственно поинтересовался господин Свобода.

Гретхен покачала головой и вошла в дом.

Гансик и Магда уже обедали, бодро уплетая понедельничную лапшу с ветчиной.

– Гретхен, у тебя насморк? Или ты плакала? – спросила мама.

Гретхен ничего не ответила. Молча она села за стол и принялась уныло ковыряться в тарелке. Дождавшись, пока Гансик с Магдой закончат есть и уйдут в детскую, она, заливаясь слезами, все рассказала маме. Та возмутилась безобразным поведением Флориана. Из-за порванной блузки она нисколько не расстроилась.

– Я ее все равно не любила, – сказала мама. – Больно мрачная, от нее сразу настроение прямо похоронное.

Ее беспокоило совсем другое.

– И как это тебя угораздило влюбиться в такого типа, Гретхен? Не понимаю…

Гретхен пообещала как следует подумать и, может быть, пересмотреть свое отношение к Флориану.

– Вот и правильно, дорогая, – сказала мама. – А я пойду в магазин, надо на завтра продуктов купить.

Только когда мама ушла, Гретхен сообразила, что сегодня у нее был первый рабочий день. «А я даже ни о чем не спросила!» – подумала Гретхен. Но когда на душе так тошно, обо всем забываешь и ни до кого нет дела.

Глава пятая,

которую читатель, ждущий сногсшибательных событий, может спокойно пропустить, потому что в ней ничего особенного не происходит, кроме того, что ситуация становится все более сложной и запутанной

Гретхен погрузилась в размышления. Она попыталась разобраться со своими чувствами к Флориану Кальбу и понять, можно ли эти чувства назвать «настоящей любовью» или речь идет скорее о «сердечной склонности», возникшей по недоразумению. Она уже практически пришла к выводу, что все произошедшее – роковая ошибка, как вдруг зазвонил телефон. Гансик снял трубку и через секунду сообщил:

– Гретхен, с тобой желает говорить господин Скальп.

– Кто-кто? – переспросила Гретхен.

– Какой-то Скальп, а может, Кальб, не знаю, – сказал Гансик и протянул Гретхен трубку.

Гретхен подошла к телефону с твердым намерением сказать Флориану, чтобы он оставил ее в покое и что он для нее умер, отныне и навсегда. А потом она сразу повесит трубку и не станет слушать, что он там будет мямлить в ответ. Она покажет, что почем! Сейчас получит по заслугам!

Но, к сожалению, едва Гретхен взяла трубку, Флориан затараторил как из пулемета. Гретхен уже собралась с духом, чтобы вылить на него все свое презрение, как он выпалил, что стоит в телефонной будке возле ее дома и у него больше нет мелочи, чтобы говорить дальше, так что он просто будет ждать Гретхен на улице. Раздался щелчок, и трубка загудела: «Ту-ту-ту». Либо Флориан сам прервал разговор, либо деньги кончились.

Если бы мама была дома, Гретхен могла бы с ней посоветоваться, что делать. Наверняка мама сказала бы, что лучше всего проигнорировать этого типа и с презрением отвергнуть его домогательства – пусть себе торчит в телефонной будке до посинения. Но мама ушла в магазин, а Гансик с Магдой в советчики не годились.

Гретхен подбежала к окну в родительской спальне. Оттуда была хорошо видна телефонная будка, возле которой стоял Флориан Кальб и неотрывно смотрел на парадную их дома. Гретхен отметила про себя, что Флориан выглядит весьма привлекательно. Высокий, стройный, загорелый, он казался каким-то дерзким, интересным и необыкновенным. Как молодой ковбой из рекламы, готовый проскакать сто миль за удравшей коровой!

В спальню вошел Гансик.

– Ты чего там разглядываешь? – спросил он, застав сестру за таким необычным занятием. Гретхен вообще-то не имела привычки без дела пялиться в окошко. Не говоря уже о том, чтобы прятаться за шторой и подсматривать в щелку за происходящим на улице.

– Да ничего, – буркнула Гретхен.

Но Гансик решил сам убедиться в том, что снаружи действительно ничего достойного внимания нет. Он отодвинул штору и расположился на подоконнике. Сверху были видны только крыши проезжавших мимо машин и шляпы прохожих. Еще обнаружилась одна детская коляска и какой-то старик на велосипеде. Вот и всё. Гансик уже собрался было покинуть свой наблюдательный пост, как вдруг заметил Флориана, прислонившегося к телефонной будке.

– Там тип из твоего класса… Торчит возле автомата, – сообщил Гансик.

– Знаю, – отозвалась Гретхен. – Он меня ждет!

– Этот красавчик? Тебя? Ни за что не поверю! – отрезал Гансик.

Он явно хотел сказать: «Не смеши! Кому ты нужна, такая хавронья? Уж такой супермен точно не про твою честь!»

Гретхен наморщила нос и сунула прядку волос в рот.

– Спорим, что меня? – сказала она с вызовом. – На десятку!

– По рукам! – согласился Гансик.

Гретхен побежала в прихожую, набросила плащ и поправила перед зеркалом челку.

Она уже была на пороге, когда в прихожей возник Гансик.

– Постой-постой! А чем докажешь? Так каждый может с три короба наврать! – решил обсудить условия спора он.

– Шагай к окну, сам все увидишь: сейчас я выйду и с ним заговорю, – попыталась отмахнуться от брата Гретхен.

– Это еще ничего не доказывает! – гнул свою линию Гансик, осознавший, что вполне может потерять десятку. – Подумаешь, дело – подойти к однокласснику, сказать: «Привет! Ты чего тут топчешься? Домашку сделал?», ну и так далее – большого ума не надо.

А вот если этот парень действительно поджидает Гретхен, продолжал развивать свою мысль Гансик, то он, Гансик, как человек, поставивший на кон последнюю десятку, вправе рассчитывать на то, что они вместе пойдут по улице, за ручку или под ручку, а еще лучше – в обнимочку.

– Он ведь только что звонил! Ты же сам подходил к телефону! Какие тебе еще нужны доказательства?! – возмутилась Гретхен.

– Почем мне знать, кто тебе звонил? Уж точно не этот типчик внизу! – Гансик явно не собирался отступать. – Ну сама подумай: это каким придурком нужно быть, чтобы звонить из будки возле самого нашего дома? Телефоны – для того, чтобы поговорить с кем-нибудь, кто от тебя далеко. А тут – поднялся по лестнице, нажал на кнопку: дзинь-дзинь, дверь открылась – и разговаривай сколько влезет. Дешево и сердито!

– Сам ты придурок! – буркнула Гретхен и выскочила из квартиры.

Сейчас она покажет Гансику! Совсем обнаглел! Считает ее последней замухрышкой, на которую ни один нормальный парень и не взглянет, не говоря уже о том, чтобы назначить свидание! А с Флорианом она тоже сейчас разберется! Скажет ему прямо в лицо то, что собиралась сказать по телефону. Так даже лучше будет! Кроме ледяного тона она пустит в ход испепеляющий взгляд и сразит его наповал!

Гретхен сбежала по лестнице. Прежде чем выйти на улицу, она слегка притормозила, перевела дух и прикинула, с чего начать обличительную речь. Первая фраза получилась такая: «Я пришла, чтобы сказать, что не желаю больше с тобой общаться, потому что ты – подлая свинья!»

Но пустить в ход эту заготовку Гретхен не успела. Флориан опять ее опередил. Едва завидев Гретхен, он закричал:

– Ну наконец-то! Где ты застряла? А то я торчу тут как пень. Думал, ты уж совсем не придешь. Даже решил, вот досчитаю до ста – и пойду.

Гретхен подошла вплотную к Флориану. Она была почти на голову ниже его, что делало ее положение крайне невыгодным – приходилось смотреть на него снизу вверх. Гретхен это совершенно не нравилось: ведь если бы она могла смотреть на него сверху вниз, то презрение во взгляде получилось бы гораздо более убедительным.

– Ты чего? – спросил Флориан и положил ей руки на плечи.

Гретхен подумала: «Ну что, братец, проиграл свою десятку?!», а вслух сказала:

– Лапы убери!

Флориан отпрянул от неожиданности и сунул руки в карманы.

– Предков боишься, что ли? Они нас могут увидеть? – спросил Флориан.

Гретхен не стала объяснять, что ее родители, ни папа, ни мама, никогда не будут, как некоторые, скрипеть и не начнут читать нотации, если какой-нибудь «ковбой» положит их дочери руки на плечи. Гретхен хотелось поскорее избавиться от заготовленной фразы, но она вдруг куда-то пропала, и остался только жалкий огрызок, который Гретхен решила все-таки бросить Флориану в лицо, пока не поздно.

– Ты – подлая свинья! – изрекла она и тут вспомнила все остальное, но от волнения перепутала последовательность, и получилась совершенная несуразица: – Не желаю больше с тобой общаться, поэтому я пришла к тебе!

Флориан совершенно оторопел от такого заявления.

– Почему? – только и сумел выдавить он.

Гретхен собралась развернуться и пойти домой. Самое главное она, в конце концов, сказала! С презрением, конечно, вышла промашка, потому что на глаза у нее навернулись слезы и задуманный холодный взгляд не сложился. Еще не хватало сейчас разреветься! Вот почему Гретхен решила поскорее убежать. Но Флориан не дал ей уйти. Он схватил ее за руку и потребовал объяснения:

– Почему это я подлая свинья? Ничего себе заявленьице! Сначала скажи, что ты имеешь в виду, а потом можешь идти!

Гретхен попыталась вывернуться, но Флориан вцепился в нее мертвой хваткой. В какой-то момент у Гретхен все же получилось вырваться, но свобода далась ей дорогой ценой: ее плащ остался в руках у Флориана.

– Отдай сейчас же! – крикнула Гретхен.

– Не отдам! – твердо и решительно сказал Флориан, прижимая плащ к себе. – Почему я подлая свинья?

Гретхен была в отчаянии. Она понимала, что с таким сильным парнем, как Флориан, ей не справиться, а уйти без плаща тоже не могла. Другого-то у нее не было. К тому же на Гретхен была только тонкая футболка, которая совсем не грела. Не говоря о том, что совершенно не скрывала ее «колбас» и живота – всё на виду. Выхода не было, пришлось уступить.

– Отдай плащ, тогда скажу! – потребовала Гретхен.

– Честное слово? – Флориан не торопился расставаться с добычей.

– Честное слово! – ответила Гретхен.

Флориан протянул ей плащ, Гретхен быстро надела его, запахнула поплотнее и скрестила руки на груди.

– Ну говори! – Флориан явно начал терять терпение.

«С такими подлецами можно особо не церемониться и совершенно не обязательно выполнять обещания! – подумала сначала Гретхен. Но потом рассудила иначе: – Нет, если он ведет себя подло, то это не значит, что и я должна вести себя так же. Раз дала слово, надо держать!»

Гретхен вздохнула и выпалила:

– Ты подлая свинья, потому что разболтал всему классу о том, что было вчера!

– Ничего подобного! Никому я не разбалтывал! – воскликнул Флориан. Лицо у него порозовело, а уши и вовсе запылали огнем.

– Нет, разболтал! Отто Хорнеку, Александру Хюберлю и другим, с кем выходил во двор на большой перемене!

– Не говорил я им ничего! Правда!

Гретхен почувствовала, что на глаза у нее снова наворачиваются слезы. Но отступать было поздно.

– Говорил! – продолжала твердить свое Гретхен. – Мне Сабина все рассказала!

– Да врет она! Она всегда врет! – заявил Флориан.

– Если и врет, то очень правдоподобно! – всхлипнув, отозвалась Гретхен. – Откуда ей знать, что я вчера была у тебя? За кого ты меня держишь? Я в состоянии различить, кто врет, а кто правду говорит!

– Я просто сказал, что ты ко мне заходила! Потому что меня спрашивали, откуда у меня задания по математике! Честно!

– Не ври! – закричала Гретхен. – Она обо всем знала!

– О чем «обо всем»? – изобразил удивление Флориан.

Гретхен не имела ни малейшего желания объяснять Флориану, что значит «всё». Он это и сам прекрасно знал!

Тут из парадной вышел соседский сынок Конни. Гретхен непроизвольно отвернулась и встала поближе к Флориану.

– Я тебе объясню! Все было совсем по-другому! – сказал Флориан, беря Гретхен за руку. – Клянусь! Честное слово! Пойдем отсюда, здесь толком не поговоришь.

Флориан потянул Гретхен за собой в сторону ближайшего сквера. Гретхен не стала упираться, решив посмотреть, как будет выкручиваться этот подлец, которого она приперла к стенке. В глубине души она надеялась, что, может, действительно «все было совсем по-другому». Ведь известно, что любовные истории полны неожиданностей! Романы из придворной жизни тому яркое доказательство: сколько счастливых браков там оказывалось на грани краха из-за коварных интриг какого-нибудь негодяя или вредной сплетницы! Опыт показывал, что спастись от злобных наветов можно только одним-единственным способом: спокойно поговорить друг с другом и выяснить отношения. Гретхен решила, что нужно все-таки дать Флориану шанс, чтобы потом себя не корить.

В сквере никого не было. Погода не особенно располагала к прогулкам: серое небо, холодный ветер и первые капли дождя ничего хорошего не предвещали.

– Сядем? – предложил Флориан, подойдя к скамейке.

Гретхен кивнула. Флориан достал носовой платок, смахнул со скамейки опавшие листья и мелкий песок.

Теперь можно было и сесть. Флориан приобнял Гретхен.

Она сложила руки на коленях и в ожидании объяснения погрузилась в созерцание своих коротких и не очень-то чистых ногтей. Но Флориан не торопился с объяснением, а только крепко сжал ей плечо.

– Ну! – проговорила Гретхен, постаравшись придать своему голосу как можно больше требовательности.

– Я только намекнул о наших отношениях Александру Хюберлю в общих чертах! И всё… – сказал Флориан. – Может, нас кто-то подслушал, не знаю! Другого объяснения я не нахожу!

– Не верю! – отрезала Гретхен. – Ты врешь!

– Честное слово, клянусь! – стоял на своем Флориан. – Застрелиться и не жить! – торжественно проговорил он, подняв кверху два пальца.

В школе у них эта клятва считалась самой надежной, и пользовались ею только в крайних случаях.

Гретхен тихонько вздохнула. Ей было тяжело оттого, что вся эта говорильня ни к чему не вела: не могла же она выложить Флориану все начистоту. По-честному она должна была бы сказать: «Я злюсь на тебя за то, что ты меня совсем не любишь, и поэтому тоже постараюсь тебя разлюбить!» Но как сказать такое, если тебе всего четырнадцать и ты влюбилась первый раз в жизни, да еще к тому же из-за лишнего веса не слишком нравишься самой себе? Уличить Флориана в откровенной лжи тоже было нельзя. Тогда пришлось бы сказать: «Ты врешь! Потому что если ты только намекнул Хюберлю о наших отношениях, то каким образом всплыли подробности про грудь?» Но заводить с Флорианом разговор про грудь Гретхен не могла. Не потому что была ханжой или какой-то чересчур зажатой, нет, а просто потому, что сама свою грудь терпеть не могла! Применительно к другим особам женского пола эта тема не представляла для Гретхен никаких трудностей: чужую грудь она могла обсуждать, нисколько не стесняясь.

Поскольку говорить о своих истинных чувствах и приводить конкретные доказательства того, что Флориан врет, не получалось, Гретхен ничего не оставалось, как просто настаивать на общем обвинении:

– Ты сказал, что надо держать наши отношения в тайне, а сам все разболтал!

Чтобы не утомлять читателя этой скучной беседой, опустим некоторые детали и скажем только, что продолжалась она добрых полчаса и не принесла никаких ощутимых результатов. Флориан все твердил, что ни одна душа не знает об их отношениях, кроме Александра Хюберля, которому он рассказал об этом только в самых общих чертах, без подробностей. А Гретхен продолжала настаивать на том, что она не верит ни единому слову Флориана и чувствует себя преданной и проданной и потому вынуждена положить конец их дружбе. Неизвестно, сколько продолжалось бы это нудное пререкание, если бы вдруг не полил дождь. Гретхен быстро сняла плащ и укрылась им с головой, как в палатке.

– Пусти меня тоже! – попросил Флориан.

Гретхен решила, что все-таки нехорошо оставлять его мокнуть под дождем, и растянула плащ, чтобы и Флориан поместился. Он прижался к ней вплотную, что было даже приятно. В голове у нее мелькнула шальная мысль: «Плевать на все, врет – не врет, главное, что он рядом!»

Плащ был надежный, не пропускал ни капли, но зато снизу Гретхен с Флорианом вмиг промокли насквозь. Джинсы сразу потемнели, брючины задубели, а в кроссовки натекла вода. Гретхен чувствовала себя в «палатке» прекрасно: здесь было тепло и темно, да к тому же Флориан крепко прижимал ее к себе. Правда, оставалось неясным, что за этим стоит – искреннее чувство или простое желание спастись от проливного дождя? Гретхен склонялась к тому, чтобы отнести прижимание на счет чувств.

– Может, спрячемся у тебя в парадной? Или будем тут пережидать? – спросил Флориан.

– Тут пережидать, – сказала Гретхен, уткнувшись носом Флориану в шею.

– Ты не замерзла? – заботливо поинтересовался Флориан и попытался покрепче обнять Гретхен обеими руками. От этого движения плащ соскользнул у него с головы и струи дождя полились за шиворот. Гретхен была надежно укрыта, только несколько кудряшек выглядывало из-под ворота плаща.

– Забирайся обратно! – позвала Гретхен. – А то промокнешь!

– Нет, тут так классно! – отозвался Флориан, но Гретхен с трудом расслышала его слова. Шум ливня все заглушал.

– Что такого классного? – спросила Гретхен, высовывая голову из укрытия.

– Как дождь барабанит по макушке! – ответил Флориан.

Он прикрыл глаза, откинул голову назад, подставив струям лицо, и улыбался. Выглядел он при этом совершенно не по-дурацки, а как-то даже торжественно и возвышенно. Гретхен не захотелось больше прятаться в «палатке», и она опустила плащ. Так и просидели они, щека к щеке, на скамейке, пока тучу не отнесло ветром и дождь не прекратился. К этому моменту они вымокли насквозь, как будто оба свалились в Дунай и спаслись только благодаря речному патрулю.

– Хорошо как! – сказала Гретхен.

Флориан кивнул. Он пригладил мокрые волосы – теперь они выглядели как приклеенные. Гретхен помотала головой, и мелкие капли полетели в разные стороны, как у собаки, отряхивающейся от воды.

– У тебя красивые волосы, – сказал Флориан. – Похоже на британскую актрису Ванессу Редгрейв.

Гретхен от этого комплимента смутилась и вскочила на ноги, рассудив, что смущаться лучше стоя, чем сидя. О последствиях такой поспешности она не подумала.

Дело в том, что мокрые футболки имеют обыкновение прилипать к телу и обнаруживают все твои складки, отвислости и даже грудь. Получается, что стоишь как голый.

– Дай плащ сюда! – потребовала Гретхен.

Флориан сказал, что мокрый плащ на мокрую футболку лучше не надевать, потому что влага начнет испаряться и можно легко простудиться. Гретхен возразила, что плащ нужен как раз, чтобы не простудиться, а то ей страшно холодно.

– Да совсем же не холодно! – удивился Флориан и высказал подозрение, что у Гретхен, наверное, завелся какой-нибудь простудный вирус, если она мерзнет при таких температурах – ведь на дворе весна! Говоря все это, Флориан разглядывал Гретхен с таким выражением лица, какое в романах из придворной жизни встречается в ситуациях, когда герой «жадно пожирает глазами» какую-нибудь даму и «мысленно раздевает ее». Гретхен решительно протянула руку, чтобы забрать свой плащ. Флориан нехотя уступил.

– Вот увидишь! – сказал он. – Простуда тебе гарантирована! И чего ты такая упрямая?!

Гретхен влезла в плащ и почувствовала себя значительно увереннее. По существу Флориан был, конечно, прав. Мокрая ткань противно липла к телу и к тому же стала очень тяжелой, напитавшись водой. Но что этот груз в сравнении с душевными терзаниями? А простуд Гретхен, с ее крепким здоровьем, не боялась. Она не из тех, кто чихает и кашляет от каждого ветерка!

– Ой, Гретхен, мне пора! – смущенно сказал Флориан. – У меня в четыре репетитор по английскому. – Флориан озабоченно посмотрел на часы. – Уже без десяти! Прости! Надо бежать, иначе опоздаю. А каждая минута, как говорит мой папаша, обходится в три шиллинга!

Гретхен согласно кивнула.

– Ну беги! – сказала она.

– А побежали вместе! – вдруг предложил Флориан. – Заодно на ветерке и высохнешь!

Гретхен покачала головой. Бегать! Еще чего не хватало! Такое предложение показалось ей совершенно неуместным.

– Ну давай! Побежали! Чего ты! – Флориан схватил Гретхен за руку и потянул за собой, но та с силой выдернула свою ладонь из его цепких пальцев и буркнула:

– Пусти! Не хочу я бегать!

– Тогда пока! – и Флориан умчался.

Гретхен смотрела ему вслед. Она стояла со скрещенными на груди руками и вздыхала. Яснее ничего не стало! Она так и не разобралась: врет он или нет? Любит он ее или нет? И что они будут делать со своими отношениями – скрывать или не скрывать?

Медленно Гретхен побрела из сквера. «В целом мы всё же относимся друг к другу хорошо!» – подумала она. И тем не менее, размышляя об этой беседе на скамейке, Гретхен решила, что результат ее совершенно не устраивает. Единственный положительный итог – честно заработанная десятка. Гансик проиграл. Хоть какое-то утешение.

Когда Гретхен пришла домой, мама уже вернулась из магазина. Увидев мокрую как мышь дочь, она тут же отправила ее принимать ванну. Набирая горяченную воду, мама внушала Гретхен, что это единственное надежное средство предотвращения простуды. Гретхен сидеть в ванне не очень-то любила и делала это только под маминым давлением, изводя несметное количество пены, чтобы хоть как-то прикрыть голое тело. Каждый раз у нее уходил чуть не целый флакон, и только когда пухлое пенное одеяло, толщиной сантиметров в десять, уже начинало вылезать через край, она чувствовала себя более или менее в безопасности.

Вот и сейчас Гретхен бухнула в клубящуюся паром воду изрядную порцию голубоватой жидкости. Мама покачала головой: такой расточительности она не одобряла.

– А где Гансик? – спросила Гретхен, раздеваясь.

– К Манфреду пошел, – ответила мама. – Велел передать тебе два шиллинга и сорок грошей и сказать, что больше у него нет.

– Вот жулик! – возмутилась Гретхен. – Мы на десятку спорили!

– Ну, это уж вы сами разбирайтесь со своими долгами, – сказала мама, присаживаясь на корзину для грязного белья. – Давай-ка залезай, хватит канителиться.

Гретхен осторожно попробовала воду ногой.

– Ой! Кипяток! – взвизгнула она.

– Не выдумывай! – отозвалась мама.

Отступать было некуда, и Гретхен покорно забралась в ванну. Вода была такая горячая, что у Гретхен перехватило дыхание. Как будто тысячи иголок впились в кожу. Гретхен открыла кран с холодной водой и стала обеими руками разгонять спасительные прохладные струи по всей ванне.

– Все, хватит! – скомандовала мама, и Гретхен послушно завернула кран.

Она растянулась во весь рост. Тут взгляд ее упал на мамину весовую таблицу на стене.

– Здорово! – сказала Гретхен. – Уже на семь килограммов похудела! Такого еще не бывало!

Гретхен выглянула из-под пенной перины и оценивающе посмотрела на маму:

– Да, результат налицо!

Причем сказано это было не в порядке утешения, а совершенно искренне. Еще недавно, когда мама сидела на корзине, крышка была совсем не видна, а теперь справа и слева выглядывали края – сантиметра три-четыре с каждой стороны.

– Да, клетчатую юбку я уже на четыре клетки ушила! – гордо сообщила мама.

– Это же почти шесть сантиметров! – ахнула Гретхен.

– Семь, – поправила мама. – В груди уже минус девять, в талии – минус четыре. С талией бороться труднее всего.

Мама поднялась, чтобы посмотреться в большое зеркало. Но зеркало все запотело, и пришлось его обтирать.

– До замужества я весила пятьдесят килограммов! Но разве с этими обжорами Закмайерами можно остаться в форме?! Ну ничего, вот увидишь, я еще верну свое! Голову даю на отсеченье!

Гретхен в этот момент погрузилась под воду, изображая подводную лодку.

– Ты и сама у нас мастер поесть! – сказала Гретхен, высунув нос из пены.

– Что ты говоришь? – переспросила мама, продолжая вытирать зеркало.

– Что ты сама любишь поесть! – повторила Гретхен, резко вынырнув из-под белого одеяла и отплевываясь – пена попала ей в рот.

– Но при такой жизни это единственная радость, – отозвалась мама, глядя на свое отражение в сверкающем зеркале. – К тому же мне казалось, что раз уж я вышла замуж за Закмайера, то нужно жить по правилам, заведенным в этой семье.

Слушать такие речи Гретхен было неприятно. Ей казалось, что у мам таких проблем быть не должно. Мамам вообще по возможности надо обходиться без проблем. Ну, в крайнем случае можно волноваться о том, чтобы денег на все хватало, дети хорошо учились и в доме был порядок. На худой конец пусть беспокоятся о своей фигуре, но только причина должна быть простой и ясной: например, мало прошлогоднее платье, в которое непременно хочется снова влезть. А тут какое-то глобальное неудовольствие!

Размышления о допустимых границах материнских тревог, вероятно, отразились на лице Гретхен. Мама это заметила и поспешила замять семейную тему.

– Прости, болтаю невесть что, – сказала она со вздохом, собрала с пола мокрую одежду дочери и собралась уже выходить из ванной комнаты.

– А кстати, как было у профессора? – поинтересовалась Гретхен, вспомнив, что давно уже хотела задать маме этот вопрос.