Текст книги "Гретхен"

– Да ничего, только непривычно как-то, когда перед тобой за каждый чих рассыпаются в благодарностях, – ответила мама, прислонившись к дверному косяку. – У него и убирать-то там нечего. Абсолютная чистота. Ну, с собакой погуляла… Но пес у него ползает как черепаха – можно заснуть на ходу!

Мама опять уселась на корзину с грязным бельем.

– Работа не пыльная, как говорится, – продолжила она и принялась подсчитывать, сколько заработает к осени, если будет ходить к профессору пять дней в неделю. Сумма получалась солидная.

– И на что ты потратишь эти деньги? – спросила Гретхен.

Мама замялась. Как будто обдумывала, посвятить Гретхен в свою тайну или нет. Но обдумать до конца эту мысль мама не успела, потому что из детской комнаты донесся громкий крик. Кричала Магда, которая с ревом влетела в ванную комнату и протянула маме игрушечную собачью конуру c фигуркой Снупи на крыше. Конура была копилкой, снизу она затыкалась плотной резиновой пробкой. Но сейчас на месте пробки зияла дыра.

– Чисто-пусто! – сообщила Магда, обливаясь слезами. – Целых два шиллинга и сорок грошей – фьють! Грабеж!!!

Мама попыталась успокоить Магду, но та утешилась только после того, как мама пообещала в качестве компенсации подарить ей двадцать шиллингов и как следует отчитать Гансика. Потому что Магда ни минуты не сомневалась, что обчистил ее именно он. Получив полное удовлетворение, Магда утерла слезы и, для порядка продолжая всхлипывать, удалилась за дверь.

– А что это за история с Кальбом? – спросила мама. – Если верить Гансику, ты хотела вытянуть у него десятку и потому пошла с этим типом на свидание.

Гретхен в ответ только хмыкнула и потянулась за шампунем. Она деловито отвинтила пробку и выдавила себе на макушку солидную порцию.

– Я думала, ты его видеть больше не желаешь! – продолжала мама.

Гретхен изо всех сил стала вспенивать шампунь. Она так усердно работала руками, будто боролась за призовое место на конкурсе мастеров мытья головы.

– Не хочешь говорить об этом? – осторожно поинтересовалась мама.

«Сказать? Не сказать?» – лихорадочно думала Гретхен. Она стерла пену со лба, пожала плечами и нехотя буркнула:

– Сама не знаю.

Но потом она все-таки рассказала маме о том, как Гансик над ней потешался и ни за что не хотел верить, что красавчик Кальб может интересоваться его сестрой. Только поэтому она и пошла на это свидание.

Мама возмутилась безобразным поведением Гансика.

– Я уж позабочусь о том, чтобы он отдал тебе десятку! – решительно сказала она. – Буду вычитать частями из его карманных денег!

Такой план Гретхен понравился. Намывая голову, она рассказала маме, как Флориан отнекивался и не хотел признаваться в том, что не сдержал данного слова. Она старалась не пропустить ни одной подробности. Умолчала только о том, как они прятались от дождя в «палатке» из плаща. И о том, что это ей было очень приятно. И о том, что в тот момент ей было совершенно все равно, врет он или нет.

– Ну и как ты думаешь с ним общаться дальше? – спросила мама.

– Расстались мы, в общем-то, мирно, – ответила Гретхен.

– Знаешь, что я тебе скажу, милая? – проговорила мама, выжимая мокрую футболку Гретхен. – Тут к бабке ходить не надо! Этот Кальб морочит тебе голову! Чтобы обниматься-обжиматься, ты ему подходишь, а вот в качестве подруги, которую он мог бы открыто всем предъявить, явно не устраиваешь!

– Но ведь он все-таки рассказал другим о наших отношениях, – робко вставила Гретхен.

– Что он там рассказал?! – с негодованием спросила мама и сердито швырнула скрученную футболку на пол. – Что он твой друг? Что ты ему нравишься? – Она покачала головой. – Нет! Он рассказал, что целовал тебя и тискал. Типичная картина! Просто похвастался своими достижениями! Так охотники хвастаются добычей. Когда все серьезно, порядочный молодой человек ничего такого о девочке рассказывать не будет! Понимаешь разницу?

Гретхен, конечно, разницу понимала, но все же попыталась возразить:

– Мне кажется, я ему нравлюсь! Я чувствую это…

Мама подняла футболку с пола и принялась выкручивать ее в другую сторону, причем с такой силой, что Гретхен в ужасе зажмурилась. Это была ее любимая футболка, хотя и старенькая. Гретхен казалось, что от такого обращения все швы безнадежно разъедутся.

– Я прямо готова лопнуть от ярости, – продолжала мама, – как представлю себе этих мерзких типов: стоят во дворе, обсуждают тебя, твою грудь и гогочут! – Мама свернула бедную футболку в узел и шваркнула ее в раковину. – Вечная история! Ничего не меняется, хоть застрелись!

Мама взяла щетку для волос и принялась вычесывать свои черные кудри.

– Тошнит! – проговорила она сквозь зубы, глядя на свое отражение в зеркале. – Так бы и прибила этих поганцев!

Гретхен притихла, сидя в ванне, – мамины тирады произвели на нее тяжелое впечатление. Никогда еще она не видела маму такой разъяренной. Помолчав немного, Гретхен решилась все-таки спросить:

– И что же мне делать?

Мама принялась с силой выбивать щетку о край раковины. Удивительно еще, как раковина не треснула! Потом пошла к дверям. На пороге она обернулась и сказала:

– Главное – не давать использовать себя и не идти на поводу у чужих примитивных инстинктов! Потому что это унизительно!

Вода совсем уже остыла, а Гретхен все сидела в ванне, прокручивая в голове последние мамины слова. И даже стоя под душем, и потом, уже вытираясь, она продолжала думать о том, что сказала мама. Но через некоторое время ей все же пришлось отвлечься от этих мыслей. Она хотела расчесать волосы, но обнаружила, что нет бальзама. Гретхен по опыту знала: без бальзама придется часами торчать перед зеркалом, вычесывая прядку за прядкой, и в итоге лишиться солидного клока волос.

Гретхен выглянула в коридор.

– Магда! Сбегай в магазин за бальзамом, пожалуйста! – крикнула она.

Магда не откликнулась, а из гостиной донеслась музыкальная заставка древнего сериала «Курьер императрицы», который в очередной раз показывали по телевизору в дневное время. Магда была большой поклонницей этого телешедевра, и ничто не могло заставить ее сдвинуться с места: даже если бы сейчас завыла пожарная сирена или рядом зашипела гигантская кобра, она продолжала бы пялиться в экран. А уж докучливые просьбы сестры и вовсе не заслуживали того, чтобы на них реагировать. Зная это, Гретхен даже не стала повторять свою просьбу. Она пошла в кухню. Мама засовывала мокрые вещи в сушилку. Гретхен спросила, когда вернется Гансик. Мама только пожала плечами и сказала, что понятия не имеет – это целиком и полностью зависит от того, что мама Манфреда приготовила на ужин.

– А у меня бальзам кончился, – сообщила Гретхен и показала на свои спутанные волосы.

– Окей, – вздохнула мама и направилась в коридор. Она уже сняла домашние шлепанцы и сунула ноги в туфли, как вдруг входная дверь отворилась и на пороге появился папа. Он поприветствовал жену и дочку и стал расстегивать пальто.

– Погоди, не раздевайся! – остановила его мама. – Сходи, пожалуйста, в магазин косметики за бальзамом для Гретхен.

– Куда сходить?! – переспросил он с таким видом, как будто его просят о чем-то неприличном.

– В магазин! – ответила мама. – Мне надо одеваться, а тебе – нет!

Мама прислонилась к стене и скрестила руки на груди. Гретхен почувствовала: дело вовсе не в том, нужно ли одеваться, а в принципе!

– Да я даже не знаю, как этот бальзам выглядит! – сказал папа, расстегивая последнюю пуговицу на пальто.

– Достаточно того, что это знает продавец! – парировала мама.

Папа бросил в мамину сторону сердитый взгляд, застегнул пальто и вышел из квартиры. При этом он с такой силой хлопнул дверью, что абажур с бра чуть не слетел на пол.

Гретхен стало не по себе. Мало того, что папа с мамой в последнее время часто ссорятся и обижаются друг на друга, так теперь еще и она сама оказалась втянутой в их конфликт. Из-за дурацкого бальзама выходило, что она вместе с мамой выступает против папы. Такой поворот событий ее не устраивал.

– Ничего, не развалится, – процедила сквозь зубы мама. – Тоже мне, цирк устроил! А если я начну вот так тоже от каждого дела нос воротить!

– Просто он не ожидал и к тому же не привык! – попыталась защитить Гретхен папу.

– И что из этого следует? – мама смотрела на Гретхен, как строгая пожилая преподавательница, принимающая экзамен у очень слабой ученицы. – Из этого следует, что нужно привыкать! – изрекла мама, не дожидаясь, пока Гретхен ответит, после чего развернулась и прошествовала в кухню. Гретхен осталась ждать папу в коридоре. Она уселась на табуретку возле телефона и, сморщив нос, принялась жевать прядку волос. Гретхен сидела, сопела, жевала и думала. А размышляла она вот о чем: причина последних семейных неурядиц, похоже, вовсе не в том, что мама взялась худеть. Причина в другом. Совершенно в другом!

Тяжелые шаги на лестнице заставили Гретхен отвлечься от этих мыслей. Дверь отворилась, и запыхавшийся папа ввалился в квартиру.

– Держи, дорогая! – сказал он, протягивая ей большой белый флакон c надписью «Lancôme de Paris». Таких дорогущих бальзамов у Закмайеров еще никогда не водилось!

– Спасибо, папа! – сказала Гретхен и исчезла в ванной комнате.

Смачивая волосы бальзамом, Гретхен продолжала размышлять о маме. Может быть, она разлюбила папу? Ведь так бывает, что люди живут-живут вместе сто лет, а потом перестают любить друг друга. А может, она никогда его особенно и не любила? Ведь поженились они потому, что должна была родиться я, рассуждала Гретхен. И вполне возможно, мама выбрала бы в мужья кого-нибудь другого, если бы не я!

Гретхен взяла фен и принялась сушить волосы, стараясь разгладить свои кудри. Ей осталось обработать последнюю прядку, как вдруг из кухни донесся истошный вопль. Гретхен выключила фен. Кричал папа. Гретхен потихоньку прокралась поближе к кухне. Там она увидела папу возле корзины с грязным бельем. В руках он держал две пары белых кальсон. Мама сидела за столом.

– Ах, вот как! – кричал папа. – Профессорские подштанники! – Папа бросил кальсоны на пол и выудил из корзины еще две пары. – А тут что у нас?! Опять подштанники! Уже четыре штуки!

– Не трудись считать, – дрожащим голосом проговорила мама. – Всего одиннадцать пар. Я должна была отнести белье в прачечную, но если выстирать все самой, то я заработаю целую сотню!

Папа пнул кальсонную кучу и выбежал из кухни.

– Совсем рехнулась! В башке теперь одни деньги да диета! – бросил он на ходу, заметив Гретхен.

– Не смей ребенка впутывать! Ее это не касается! – крикнула ему мама вслед.

Папа резко затормозил и развернулся.

– Это всех касается! – крикнул он маме. – Раз ты у нас теперь сама зарабатываешь, то я требую, чтобы и ты вносила свою часть на хозяйство! Почему я должен один за все платить, а ты будешь тратить заработанное только на себя?

– А я тогда требую, чтобы мы разделили обязанности по дому поровну! Иначе ни гроша не получишь! – ответила на это мама.

Дрожащими руками она достала из кармана упаковку жвачки, развернула пять штук и засунула все разом в рот.

– Мне нужны эти деньги! – проговорила мама, чуть не плача. – Я не жадная! Мне просто нужны эти деньги! Правда!

– И на что они тебе понадобились? – спросил папа уже нормальным голосом. Видно, ему стало любопытно.

– Хочу к осени накопить, потому что мне понадобится домработница, – объяснила мама.

Папа выпучил глаза от удивления.

– Ты… устроилась… работать… домработницей, чтобы потом нанять себе домработницу? – папа говорил медленно и с расстановкой. Он не верил своим ушам.

Мама кивнула.

– Потому что с осени я буду меньше бывать дома и работать не смогу, – сказала она. – Я собираюсь пойти учиться. На социального работника!

Из гостиной донеслись звуки заставки «Курьера императрицы», и вскоре появилась Магда с довольной улыбкой на лице.

– Сегодня его чуть не застрелили! – сообщила она.

На эту сногсшибательную новость никто не отреагировал, что возмутило Магду – она такого терпеть не могла.

– В чем дело?! – с негодованием спросила она. – Что такое? Почему все молчат?

– Прости, Магда, – поспешил извиниться папа. – Просто мама нам только что рассказала, что она с осени собирается пойти учиться в школу!

– И что такого? – безмятежно спросила Магда, подходя к буфету, чтобы достать соленую соломку. – Подумаешь! Учиться-то всего два года, – проговорила она с набитым ртом. – Зато получит специальность, как Мари-Луиза. А мы с Зеппи и Пепи будем в это время под присмотром Ветти.

Папа побагровел.

– Очень мило, что о планах своей жены я узнаю от шестилетней дочери! Со мной уже говорить не обязательно! – прорычал он.

– Я разговариваю со всеми, кто меня слушает! – ответила мама.

– Да пошла ты к черту! – рявкнул папа и устремился в гостиную.

Магда вся просияла.

– Что он сказал? – спросила она со счастливой улыбкой на физиономии. – Он правда это сказал?

– Сказал, – кивнула мама и разразилась слезами.

Магда от радости запрыгала на одной ножке вокруг стола.

– Если ему можно, то и мне можно! – провозгласила она, весело смеясь. – У нас равноправие!

– По мне, так говори что хочешь! – сказала мама, громко всхлипывая. И Магда, все так же прыгая на одной ножке, заголосила на всю квартиру, распевая на разные лады запретное ругательство, пока Гретхен не зажала ей рот ладонью.

Глава шестая,

в которой Гретхен видит дурные сны, а потом так плохо себя чувствует, что весь день идет кувырком

Ночью Гретхен спала ужасно. Ее мучили какие-то совершенно несуразные сны. Сначала ей приснилось, будто она в очень странной школе. Мама там была ее соседкой по парте, учительницу звали Мари-Луиза, а папа, вроде как директор, сидел на задней парте и следил за ходом урока. Мама-ученица выстрелила из рогатки в папу-директора и попала ему пулькой прямо в нос, а папа-директор решил, что виновата Гретхен, и наорал на нее. Учительница Мари-Луиза хохотала от этого до упаду. А Флориан Кальб, который учился в том же классе, не отставал и долго заливался с ней хором дурацким смехом.

Потом Гретхен приснилось, будто она холодной зимой стоит посреди пустынной заснеженной долины. Справа, у самого горизонта, виднелось голое дерево, слева – еще одно, точно такое же. И почему-то – Гретхен потом никак не могла вспомнить почему – в стволе одного из этих деревьев была спрятана вся ее одежда. Вот только в каком – она не знала. Дрожа всем телом и стуча от холода зубами, она в отчаянии смотрела на бескрайнюю снежную пустыню. И тут невесть откуда появилась всадница – юная дама на коне, явно из благородных: все ее платье и попона лошади были усеяны вышитыми княжескими коронами. Проезжая мимо Гретхен, дама бросила в ее сторону взгляд, исполненный презрения, и, слегка наклонившись к ней, с отвращением сказала:

– Прикройся, бесстыдница! Жертва чужих инстинктов!

Потом был еще один странный сон. Дело происходило у них в гостиной. Из люстры вытекала белая пена. Мама стояла под люстрой с кальсонами профессора в руках, ловила хлопья пены, чтобы оттереть грязные пятна на кальсонах, и при этом пела какую-то грустную, но очень красивую песню. Сама Гретхен лежала в ванне под обеденным столом. В ванне было довольно тесно, потому что там сидел еще и папа. Он выпростал из-под пенного одеяла руку с пистолетом и прицелился в люстру. Гретхен хотела крикнуть маме, чтобы та отошла в сторону, но не получилось. Кричать она не могла, потому что рот у нее был заклеен жевательной резинкой.

И таких дурных снов было в эту ночь еще не меньше десятка. В промежутках Гретхен просыпалась, лежала с открытыми глазами, вся в поту, и боялась заснуть. Ей было страшно опять очутиться в плену дурацких сновидений. Но Гансик с Магдой так сладко сопели в своих кроватях, что Гретхен, убаюканная этим мерным сопением, начинала подремывать, потом проваливалась в сон и оказывалась во власти очередного кошмара.

Утром она встала с опухшими веками и черными кругами под глазами. Покачиваясь, вышла из детской и тут же врезалась в папу, который направлялся в туалет. Папа успел ее подхватить, иначе бы Гретхен наверняка шлепнулась на пол. Внимательно посмотрев на дочь, папа воскликнул:

– С ребенком что-то не то! Ребенок болен! Едва на ногах стоит!

Из кухни выскочила встревоженная мама. Почти одновременно из ванной комнаты выбежали Гансик и Магда, которых разбирало любопытство.

– Гретхен, ложись-ка ты обратно в постель! – сказала мама. – Похоже, ты все-таки простудилась. Горячая ванна, видно, не помогла!

– Я тоже простудилась! Мне тоже нужно в кровать! – заверещала Магда и побежала в детскую, но мама поймала ее на полдороге и отправила назад умываться. Папа, поддерживая Гретхен, осторожно повел ее по коридору. Как будто она была смертельно больна! Гретхен, совершенно невыспавшаяся и несколько ошарашенная неожиданным всплеском отеческой заботы, покорно дала уложить себя в постель.

– Давай, золотко, – тихонько ворковал папа. – Ложись, я тебя сейчас укрою как следует, и скоро все пройдет!

Папа укутал Гретхен одеялом до самого носа и нежно погладил по голове. Потом повернулся к маме, которая с удивлением наблюдала за происходящим с порога:

– Видишь, Гретхен заболела! Что молчишь? Или тебе уже все равно?

Мама на это ничего не сказала.

– Ребенок нуждается в уходе! Надеюсь, хотя бы это ты понимаешь?

Мама опять промолчала.

– Но если твой поганый профессор тебе важнее, то иди к нему! Пусть дочь тут одна валяется!

– Ах, вот в чем дело! – Мама скрестила руки на груди. – А я-то все понять не могла, с чего это ты вдруг такой заботливый стал! – Она смотрела на папу с нескрываемым презрением. – Обычно ты даже не замечаешь, когда дети болеют, тебе хоть корь, хоть ветрянка – всё до лампочки!

Папа старательно подоткнул Гретхен одеяло со всех сторон.

– У нее наверняка температура! – сообщил он. – Вон глаза какие мутные!

– Может, скорую вызвать прикажешь?! – саркастически спросила мама.

– Ей нужны компрессы! И чай. Порядочная мать знает, что в таких случаях положено делать! – проговорил сухо папа, еще раз поправил одеяло и вышел из детской.

Мама села к Гретхен на край кровати.

– Ты что, действительно так плохо себя чувствуешь? – мягким голосом спросила мама.

Гретхен закрыла глаза и призналась, что сама не понимает, как себя чувствует. Знает только, что ужасно спала и что всю ночь ее мучили кошмары.

– Но температуры у меня точно нет! – сказала Гретхен. – Ни озноба, ни жара, ничего! Все нормально. Только спать страшно хочется!

– Ну тогда поспи, дорогая! – С этими словами мама встала и на цыпочках вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Гретхен повернулась к стене. Как будто издалека до нее доносились знакомые голоса: ворчание Магды, папины уговоры, шутки Гансика. Она чувствовала себя совершенно разбитой, но толком заснуть все равно не могла. Скоро дверь в детскую отворилась, и вошли Гансик с Магдой. Судя по звукам, они собирали вещи в школу.

– Похоже, она и впрямь разболелась, – тихонько проговорил Гансик.

Гретхен дремала. По осторожным шагам она поняла, что брат с сестрой наконец ушли. Снаружи донесся папин голос:

– Вот они где, чертовы ключи от машины!

Потом все стихло. Теперь никто не помешает. «Сейчас засну крепко-крепко, – подумала Гретхен. – И буду видеть прекрасные сны! О цветах, о пушистых котятах и щенках, о солнце и теплом ветре! Никаких снегов, никаких долин, никаких дам в платьях с вышитыми коронами, никаких профессорских кальсон!» При мысли о профессорских кальсонах Гретхен резко очнулась. Сна ни в одном глазу. «А где мама? – встревожилась она. – Ушла к профессору? Или осталась дома?»

Гретхен откинула одеяло и выбралась из постели.

– Мама! – прокричала она в недра квартиры.

– Да! Тебе что-нибудь нужно? – мамин голос шел из гостиной.

Туда и направилась Гретхен.

– Нет, ничего, – сказала она. – Просто хотела узнать, дома ты или нет. Я думала, ты к профессору пошла.

Мама сидела в кресле и листала журнал.

– Ты же больна, куда я пойду? – мягким голосом проговорила она.

– Ну что за глупости! – возмутилась Гретхен. – Я совершенно здорова! Просто плохо спала. Я и в школу могла бы пойти, но только в таком сонном состоянии смысла нет. Поэтому я и осталась дома. Зачем тебе здесь сидеть? Поспать я могу и одна!

– А вот твой драгоценный папочка другого мнения! – Мама продолжала листать журнал. – Твой отец считает, что я пренебрегу своим материнским долгом, если выйду из дома.

– Чушь какая! – ничего другого Гретхен на ум не пришло.

Мама сделала вид, будто необычайно увлечена чтением. Прямо не оторваться! Гретхен села напротив.

– Может, мне в школу пойти? – спросила она. – В доказательство того, что я абсолютно здорова. А ты займешься своими делами.

– Не выйдет, – ответила мама. – Твой драгоценный папочка скажет, что во мне вообще ничего человеческого не осталось: отправила смертельно больного ребенка в школу, чтобы наслаждаться свободой!

Гретхен сунула прядку волос в рот и принялась жевать ее. Она сидела в задумчивости и вздыхала. Вздыхала она потому, что понимала: пора действовать! Смотреть на это, оставаясь в стороне, больше невозможно! И самое печальное то, что надо сделать выбор между папой и мамой. И тут явно придется встать на сторону мамы.

Гретхен сплела из челки две косички, наморщила нос и засопела.

– Знаешь что? Отправляйся ты на работу, а я останусь дома, – решительно заявила она. – А если папа спросит, я скажу, что ты все время была со мной!

Сначала мама не хотела соглашаться, сочтя, что это ниже ее достоинства. Она, в конце концов, не малый ребенок, который от беспомощности обманывает старших! На такое она не пойдет! А то получится типичная ситуация, в которой испокон века оказываются бесправные неэмансипированные домохозяйки: им приходится жульничать и изворачиваться, чтобы за спиной у мужа делать то, что он запретил!

– Но зато так было бы проще, – заметила Гретхен и неожиданно разразилась длинной речью, которая ее саму удивила – настолько получилась умной и стройной. Мама решила изменить себя, рассуждала Гретхен, у нее грандиозные планы: она хочет сама зарабатывать деньги, она хочет похудеть, она хочет пойти учиться и получить профессию. Чтобы все это воплотить в жизнь, ей требуются хладнокровие и выдержка. Вот почему, считала Гретхен, совершенно неразумно и неуместно пускать их в ход там, где это совершенно лишнее. Даже, можно сказать, совсем не нужно! Как, например, сегодня! Сегодня, чтобы решить проблему, вполне можно обойтись маленькой хитростью.

– Папа, может, еще и не спросит ни о чем! Он наверняка совершенно уверен, что ты осталась со мной дома. А если не спросит, то и врать не придется!

– Но дело не в этом, а в принципе! – возразила мама.

Гретхен вспомнила свой старый альбом, сделанный на уроке рукоделия в начальных классах. В нем красивыми буквами было написано одно изречение, которое продиктовала им учительница: «Кто хочет чего-то добиться в жизни, должен уметь иногда поступаться принципами». Гретхен ловко ввернула эту цитату, и на маму она, кажется, произвела впечатление.

– А тебе не кажется, что идти на такие мелкие хитрости как-то глупо? – спросила мама, замявшись.

– Нет! Нисколько не глупо! – с жаром ответила Гретхен. – Никто не обязан осложнять себе жизнь!

Тут Гретхен зевнула и подумала, что последнее, пожалуй, можно отнести и к ней самой. Она поднялась и сказала:

– Ну все, я пошла спать.

Мама отложила журнал.

– А ты права! – воскликнула она и посмотрела на часы. – Тогда я побегу, пока не опоздала!

Гретхен отправилась к себе в комнату, задернула шторы и улеглась в постель. С довольной улыбкой она вытянулась, вздохнула, закрыла глаза и скоро сладко заснула.

Когда она проснулась, на часах было десять. Гретхен чувствовала себя совершенно здоровой и абсолютно выспавшейся. У нее даже мелькнула мысль – не пойти ли в школу, – но она быстро отогнала ее и решила остаться дома, чтобы без помех почитать о нелегкой судьбе очередного благородного семейства. Гретхен взяла припасенную книжицу в мягкой обложке, на которой была нарисована затейливая рамочка из роз, и нырнула обратно в постель. Она с головой ушла в чтение душещипательной повести, на шестидесяти четырех страницах которой рассказывалось о великой любви княгини Верстенберг. Но что такое шестьдесят четыре страницы для такой опытной читательницы, как Гретхен? Еще не пробило одиннадцать, а княгиня Верстенберг уже очутилась в нежных объятиях благородного князя. Гретхен с грустью смотрела на набранное курсивом слово «конец». Как жаль, что дома больше нет ни одной нечитаной такой книжечки! А почитать еще очень хотелось, ведь так увлекательно – немного пожить чужими, далекими от реальности проблемами! Гретхен решила сбегать в киоск за свежим выпуском «великосветского чтива».

Одевшись и собравшись выходить, она вдруг сообразила, что в кошельке-то у нее пусто. Вчера был день выдачи карманных денег. Но папа был так занят семейными проблемами – маминым похуданием и профессорскими кальсонами, – что совершенно забыл об этом. А Гретхен побоялась подливать масла в огонь напоминаниями о родительском долге.

Она решила пошарить по углам – если хорошо поискать, какая-нибудь мелочь всегда найдется. Может, еще удастся наскрести на книжицу.

В ванной комнате, рядом с шикарным бальзамом для волос, Гретхен нашла два шиллинга и сорок грошей, которые мама передала ей от Гансика. В нижнем ящике тумбочки для обуви, между баночками с обувным кремом и щетками, обнаружились еще две монеты по одному шиллингу. Один шиллинг Гретхен выудила из сувенирной кружки с надписью «Йозеф». Потом заглянула под родительскую кровать: там, под папиной половиной, сиротливо лежала монетка в пятьдесят грошей. Зато на туалетном столике, рядом с флаконом маминых духов, красовалась целая стопочка монеток по десять грошей. Гретхен подвела итог: семь шиллингов и девяносто грошей. А книжка в киоске стоила восемь шиллингов. Можно было бы, конечно, еще поискать, но ей надоело, и она решила сходить в «Старую книгу», где всего за семь шиллингов и пятьдесят грошей можно разжиться аж тремя изрядно потрепанными и пожелтевшими выпусками возвышенных страстей.

«Старая книга» находилась на Рыночной площади. Рыночную площадь Гретхен любила, особенно весной. Бродя среди прилавков и наблюдая за разгрузкой товаров, она даже чуть не забыла о своих романах. Гретхен прогуливалась по рядам и долго смотрела, как какой-то торговец демонстрирует новую модель овощечистки, расхваливая на все лады ее неземные достоинства. От этого занятия ее отвлек другой продавец, здоровенный дядька с копной кудрявых волос. Он торговал средством для чистки утюгов. Гретхен страшно смутилась, когда он обратился к ней со словами:

– Подходите, хозяюшка! Не пожалеете! Такой очиститель утюгов для вас – просто находка! Будете гладить мужу рубашки в два раза быстрее!

Наконец Гретхен добралась до «Старой книги», но там на дверях висела табличка «Закрыто по техническим причинам».

Тогда Гретхен купила себе большое зеленое яблоко и пошла в скверик у дальнего конца площади. Там она уселась на скамейку, закрыла глаза, подставив лицо ласковому весеннему солнцу, и надкусила яблоко. Ей было хорошо. «Вот бы так каждый день», – подумала она. Ради этого можно даже смириться с ночными кошмарами, если потом в награду получаешь столько удовольствий! Она вытянула ноги и откинулась на спинку скамейки. «Что может быть лучше теплого солнышка!» – от одной этой мысли на лице Гретхен разлилось блаженство. Вдруг скамейка слегка скрипнула, и Гретхен почувствовала, как доски под ней чуть приподнялись. Похоже, кто-то присоседился. Она чуть приоткрыла глаза. И точно: рядом с ней теперь сидел парень в одежде из черной кожи. Гретхен осторожно скользнула взглядом по ногам, потом перешла к туловищу и наконец добралась до головы. Только тут она разглядела на щеке соседа татуировку – бабочку-капустницу – и поняла, кто набился к ней в компанию. Если бы не бабочка, она бы еще гадала, знакомы они или нет, потому что на дне рождения Габриэлы у этого парня была совсем другая прическа: длинные светлые волосы до плеч. Теперь же он был коротко пострижен и выкрашен в черный цвет. Правда, на макушке красовался хохолок. Вроде помазка для бритья, только с красными кончиками.

– Привет, Гретхен-конфеткин! – сказал парень, и Гретхен принялась лихорадочно соображать, как же его зовут. Наверное, Олаф, решила она, – так, кажется, обращались к нему «типажи» на дне рождения у Габриэлы.

– Привет, Олаф! – ответила она.

– Не, Олаф – это бритый, – рассмеялся хохлатый. – А я Хинцель.

Он протянул руку к яблоку. Гретхен не стала жадничать, и Хинцель с хрустом откусил кусок.

– Ой, черт! – застонал он, хватаясь за щеку с бабочкой. – Зубы, чтоб их! – пробормотал он и вернул яблоко. Гретхен с некоторой тревогой посмотрела на место укуса. Там виднелись бурые следы крови.

– Пародонтоз! – поставила диагноз Гретхен. – Нужно срочно лечить, иначе все зубы выпадут!

Хинцель осторожно жевал кусок яблока.

– Не, к стоматологу меня не затащишь! – изрек он.

Гретхен уставилась Хинцелю в рот: зубы у него были желто-коричневые, а один даже почернел и был весь в зазубринах.

– Ты что, так боишься стоматологов? – спросила Гретхен.

– Уже перед кабинетом трясти начинает! – сказал Хинцель и выплюнул зеленую кожуру. – Вот такая песня, – закруглил он тему, пожал плечами, достал из кармана куртки губную гармошку и довольно чисто сыграл колыбельную «Спи, моя радость, усни». Звучало красиво.

– Хочешь поиграть? – парень протянул Гретхен гармошку.

Гретхен вспомнила следы крови на яблоке. Ей было противно прикасаться губами к инструменту, в который только что дул человек с такими гнилыми зубами. Но Гретхен боялась, что, если отказаться, Хинцель догадается почему и обидится, а обижать его вовсе не хотелось. Она осторожно поднесла гармошку ко рту и с облегчением обнаружила, что от нее ничем не пахнет и никакого дурного привкуса тоже нет.

Раньше Гретхен частенько играла на гармошке, и получалось у нее прекрасно, ведь она от природы была очень музыкальной. Хинцель ей в подметки не годился. Гретхен попробовала воспроизвести мелодию, которую любила играть в детстве, – «When the Saints Go Marching in»[3]3
  «Когда ступают святые» (англ.). Американская народная песня.


[Закрыть], а потом «Yellow Rose of Texas»[4]4
  «Желтая роза Техаса» (англ.). Американская народная песня.


[Закрыть]. Дальше она пошла играть всё подряд – все любимые песни, даже те, которые прежде никогда не играла и которые нужно было еще сначала подбирать. Но с этой задачей она справлялась без особого труда: попробует так-сяк – и готово дело! «Like a Bird on the Wire»[5]5
  «Как птица на проводе» (англ.). Песня Леонарда Коэна (1934–2016), записанная в 1979 году.


[Закрыть] вообще подобрала за секунду.

– Ну ты даешь! Наяриваешь как по писаному! – восхитился Хинцель и потянулся к кармашку сбоку на брючине. Он расстегнул молнию и извлек оттуда небольшую флейту. – Вот эту штуку я люблю больше, чем гармошку. Хочешь, сыграю что-нибудь настоящее индийское?