Текст книги "Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней"

Так примерно могла бы выглядеть работа филолога-следователя в ходе выяснения обстоятельств и причины смерти Гаяны Кузьминой-Караваевой. Несомненно, что со временем будут появляться другие важные вопросы, решение которых обогатит все еще скромную документацию о м. Марии, о жизни ее близких и об ее творчестве, в котором нашла отражение трагическая судьба старшей ее дочери. Ниже я помещаю фотографии, которые впервые показывают записи в похоронной книге Преображенского кладбища. Они являются доказательством в рассматриваемом деле и по некоторым вопросам ставят окончательную точку над «i».

^{Фото 1. Книга захоронений Преображенского кладбища в Москве от 31. VII и 1. VIII 1936 г. Под номером 2750 данные о захоронении Гаяны Кузьминой-Караваевой. На этой странице только раз находится информация о брюшном тифе как причине смерти, в большинстве случаев причиной смерти была дизентерия}

^{Фото 2. Под номером 2750 записано первично: Кузьмина-Кораваева Галина. Потом имя Галина исправлено на очень редкое Гаяна. Видим возраст покойной (23 г.) и причину смерти в последней рубрике на этой странице: брюшной тиф.}

^а)

^b)

^{Фото 3 а и 3 b. В последней рубрике на левой странице хорошо видна причина смерти Гаяны Кузьминой-Караваевой: брюшной тиф. В первой рубрике на правой странице видим дату ее смерти – 30. VII, после даты – номер выписки из ЗАГСа: 2937}

^{Фото 4. Название ЗАГСа, в котором выдали выписку о смерти Гаяны Кузьминой-Караваевой, после него – локализация могилы: 10–20 и подпись заявителя: Мелия Фото: Гжегож Ойцевич}

^{Фото 5. Выписка из архивных документов ГУП «Ритуал» г. Москвы. Видны ошибки в правильном написании фамилии: Короваева. Источник: http://www.mere-marie.com/110.htm}

Текст находится на сайте «Мать Мария» http://mere-marie.com/

(© Ксения Кривошеина).

Гжегож Ойцевич
Георгий Мелия – загадочный зять м. Марии (Скобцовой)

Работая над юбилейным томом, посвященным м. Марии, в сентябре 2012 года я опубликовал статью о тайне смерти ее старшей дочери, Гаяны Кузьминой-Караваевой (1913–1936)[258]258
  Ойцевич Г. О следственной филологии, или Тайна смерти Гаяны Кузьминой-Караваевой – дочери св. Матери Марии: http://mere-marie.comAife/o-sledstvennoy-filologii-optsevich/.


[Закрыть]. В этом тексте я подробно привожу целый ряд гипотез, которые требуют тщательных проверок. Слишком много остается белых пятен, которые связаны с этими событиями. Они еще требуют проверок, которые невозможно совершить без доступа к архивам и к новым печатным источникам о жизни и творчестве м. Марии и членов ее семьи[259]259
  Новый свет на представленные мной в указанной выше статье вопросы пролила книга Доминик Десанти, изданная в 2011 г. С этой книгой я смог ознакомиться только совершенно недавно. Но благодаря ей несколько существенных вопросов нашли новое объяснение. См.: Десанти Д. Встречи с матерью Марией: неверующая о святой / пер. и перераб. Т. Викторовой. СПб., 2011.


[Закрыть]. С точки зрения исследователя – биографа или литературоведа – жизни близких членов этой семьи образуют взаимосвязь, чрезвычайно важную для творчества м. Марии, ибо ее поэтический цикл «О смерти» неразрывно связан со смертью ее дочери Гаяны[260]260
  Мать Мария. Цикл «О смерти»; http://mere-marie.com/creation/matka-maria-jelizawieta-skobcowa/  См. также: Matka Maria (Jelizawieta Skobcowa). Cykl «О smierci» /tlum. G. Ojcewicz. «Borussia», 2010. № 47. S. 189–200.


[Закрыть].

Продолжая заниматься загадками прошлого этой семьи, и выбирая очередное дело из своего рода «Филологического архива X», я сосредоточил свое внимание на Георгии Мелия, муже Гаяны и единственном зяте православной святой м. Марии.

Скажу откровенно, что в начале изучения биографии Георгия Мелия я располагал минимальными знаниями о нем, которые меня как исследователя не могли удовлетворить. Более того, они не позволяли написать даже самую скромную – не говоря уже о классической, опирающейся на богатые печатные источники, – биографию этого человека. Я не знал многих исходных данных: имен родителей Мелия, особенно имени отца, которое имеет идентификационную ценность. Я не знал ни места, ни дня его рождения и смерти. Я не знал, кем он был по образованию и чем занимался за всю свою длинную или относительно короткую жизнь. Я не знал ничего о его внешности, не располагал данными о его характере, его привычках, увлечениях и того, как проходила его профессиональная карьера. Мне было неизвестно, каким образом сложилась его жизнь после того, как он неожиданно стал вдовцом, и т. д.

В самом начале моего исследовательского пути личность Георгия Мелия представляла собой нелегкий лабиринт загадок, длинный ряд трудных, иногда, может быть, даже стеснительных вопросов, на которые нередко не было однозначных, достоверных и исчерпывающих ответов; иногда ответа вообще не было, и оставались лишь интуитивные предположения. Особую роль сыграло здесь время, которое в случаях исторических реконструкций действует решительно негативно, так как систематически уходят на тот свет свидетели тех дней, люди, располагающие самой достоверной информацией, хотя – в отдельных случаях – резко противоречивой. Также проблемы с доступом к личным и текстовым источникам не принадлежат сегодня – несмотря на существенную помощь, предлагаемую интернетом и сотовой телефонией, – к легким, а решения сложных проблем не появляются вовсе молниеносно.

И все-таки, несмотря на трудную исходную ситуацию, я был убежден, что всегда какие-то следы остаются в виде воспоминаний или дневников – собственных или написанных самыми близкими знакомыми.

Что же мы уже знаем о зяте матери Марии на основании предыдущей статьи?[261]261
  Ойцевич Г. О следственной филологии…


[Закрыть] Что можно добавить к написанному, что изменить благодаря доступу к неизвестным мне раньше источникам или обработкам? Какие выдвинуть новые гипотезы? Как направить исследовательское пространство на дальнейшие поиски? Ниже – новейшая версия истории, касающейся непосредственно прежде всего Георгия Мелия, его жены Гаяны Кузьминой-Караваевой, а также м. Марии, вписанной в контекст тогдашних событий. В данной истории присутствуют также находящиеся на чужбине, как во Франции, так и в России, живые свидетели их жизни.

1

Сначала я написал, что, по всей вероятности, Гаяна Кузьмина-Караваева вышла замуж за Георгия Мелия в январе 1936 года в Москве, что со своим будущим мужем она познакомилась в Париже в 1935 году на одной из молодежных встреч, на которых рассуждали о марксизме, дальше – что Мелия был тогда промарксистским студентом и работал в советском посольстве в качестве переводчика с французского языка.

Сегодня, благодаря прежде всего книге Доминик Десанти, работе, изобилующей многими ценными биографическими подробностями, касающимися м. Марии и ее дочери, стало возможным проанализировать сделанные ранее выводы и уточнить их на основании информации, полученной главным образом от пасынка Мелия, Важи Ивановича Кикнадзе (р. 1952), известного современного грузинского профессора истории, проживающего в Тбилиси[262]262
  Пользуясь случаем, хочу поблагодарить профессора Важу Кикнадзе за редкое терпение, выказанное мне при сборе материала для данной статьи. Без его доброжелательности и искреннего участия в выяснении белых пятен в истории Гаяны Кузьминой-Караваевой и Георгия Мелия вряд ли возможным было бы представление так многих и существенных, иногда уникальных даже, моментов их биографий, неразрывно связанных с судьбой м. Марии.


[Закрыть].

Учитывая новые данные и полученную информацию, можно, например, подтвердить, что Гаяна Кузьмина-Караваева познакомилась со своим будущим мужем в июне 1935 года в Париже в ходе подготовки к международному конгрессу писателей-антифашистов. Из слов Гаяны, переданных в книге Доминик Десанти, вытекает, что это Пьер Эрбар, французский писатель и эссеист[263]263
  Эрбар, Пьер (Herbart, Pierre Maurice, 1903–1974) сопровождал Андре Жида (Andre Gide) в его путешествиях по СССР. Самой популярной книгой Эрбара считается «La ligne deforce» (1958).


[Закрыть], представил Гаяне, совершенно случайно, одного из служащих советского посольства, точнее – торгового атташе Юрия Мелия, которого, как он добавляет, она видела мельком раза четыре. Но в другом месте Десанти указывает на то, что Мелия был переводчиком, работающим в советском посольстве в Париже[264]264
  «Мать Мария понимала другие пути, даже если они ей не нравились» (См.: Кириллина Т. Французская писательница Доминик Десанти // Вода живая. 2008. 19 августа; http://www.mitropolia-spb.ra/news/?id19350 [30. IX.2012]).


[Закрыть]. Так как появляются здесь существенные фактографические расхождения, следовало выяснить окончательно и этот вопрос. На помощь мне пришел упомянутый выше Важа Кикнадзе, который подтвердил, что, действительно, его отчим короткое время, т. е. с конца 1934-го до конца 1935 года, работал в советском посольстве, но не был торговым атташе, следовательно – не занимал государственный пост, а работал над письменными коммерческими переводами.

Таким образом, уточняется, что в момент, когда Гаяна Кузьмина-Караваева познакомилась в июне 1935 года с Мелия, тот работал в советском посольстве не торговым атташе, а переводчиком с французского языка и не был студентом, а уже выпускником знаменитого парижского Инженерного института Ecole Centrale. Сегодня без ознакомления с архивами советской дипломатической службы за 40-е гг. XX века кажется невозможным определение точного периода, в который Мелия трудился в посольстве. Также без доступа к архивам упомянутого инженерного института мы не получим информацию на тему хода учебы Мелия в Париже и о том, каким он был студентом. Кажется, что годы учебы Мелия приходятся на период 1924–1930 гг. и начинаются подготовительными курсами в г. Амьен. Так или иначе, Мелия пребывал во Франции уже с 1924 года, а из инженерного диплома вытекает, что он получил его в 1930 году[265]265
  Стоит заметить, что в инженерном дипломе Георгия Мелия обнаруживается серьезная формальная ошибка по отношению к месту рождения: вместо Ташкента – записали Ленинград. По версии Важи Кикнадзе, власти Эколь Сентраль сознательно допустили грубую ошибку, объясняя Мелия, что в его дипломе будет стоять самый престижный город России, т. е. Ленинград (раньше Петроград).


[Закрыть]. Если мы предположим, что Мелия был примерным студентом – а у нас нет оснований утверждать обратное – и что он учился не дольше шести лет, то возникает значительный пробел во времени между 1930 и 1934 гг., и этот пробел будущие биографы зятя м. Марии будут вынуждены заполнить[266]266
  Из инженерного диплома Георгия Мелия вытекает, что Эколь Сентраль он окончил в 1930 г.


[Закрыть]. Частично эту работу выполнил уже Важа Кикнадзе, который уточнил, что после окончания инженерного института Мелия был активным инженером-практиком и лишь в конце 1934 года занялся переводами.

^{Фото 1. Диплом инженера, полученный Георгием Теймуразовичем Мелия в 1930 г., после окончания им Ecole Centrale. Из архива Важи Кикнадзе. Публикуется впервые. Фото: Гжегож Ойцевич.}

Возвращаясь к книге Доминик Десанти, стоит заметить, что автор пишет об очень существенной, по-моему, подробности, которая приоткрывает на самом деле не только личный интерес Гаяны, но также интерес ее будущего мужа, а возможно даже – самой м. Марии.

В один из дней Мелия обратил внимание на привлекательную девушку с карими глазами и темно-каштановыми волосами[267]267
  В заявлении, связанном с выдачей паспорта и представленном Гаяной Кузьминой-Караваевой 19 декабря 1932 г. в бельгийском городе Льеже, приводятся черты ее внешнего вида, благодаря чему мы знаем, что у нее были темно-каштановые волосы, карие глаза, нос нормальный, лицо овальное, рост 164 см. Скан этого заявления я получил от Важи Кикнадзе.


[Закрыть], которая появлялась время от времени в советском посольстве в Париже. Он пригласил ее на обед, а та, не исключено, что «мимоходом», сказала ему, что не видит ни малейших шансов на «возвращение» в СССР. Тогда Мелия – продолжает Гаяна – взял ее за руку и сказал, что есть способ, чтобы ей помочь и что она в данной ситуации должна выйти замуж за советского гражданина; такой выход полностью совпадал с тогдашними общественно-политическими реалиями. Сказав это, Мелия сделал Гаяне предложение, добавляя, что он влюбился в нее с первого взгляда и что она для него воплощение истинной парижанки. Я сомневаюсь, однако, в том, чтобы Гаяна сразу согласилась на сделанное ей предложение, ибо слишком серьезным был это вопрос и требовал он – если не драматического – разговора с матерью, но – что важно – Гаяна в предложении не отказала! На спонтанный вопрос близкой подруги, «выйдет ли Гаяна замуж за Мелия и любит ли она его», та ответила на мой взгляд совершенно искренне: «Послушай, он для меня – Россия. А я хочу быть в России»[268]268
  Десанти Д. Встречи с матерью Марией… С. 29. Выделено мной. – Г. О.


[Закрыть].

Это, на мой взгляд, и есть ключевые слова, необходимые для понимания многих вопросов и событий, которые вскоре произойдут на улице Лурмель, 77. Слова Гаяны выявляют явное доминирование рассудка над сердцем, большую жажду вырваться из-под заботливых крыльев матери в пользу свободы и возможности самостоятельно решать свою судьбу. Слова Гаяны являются одновременно и сознательным нарушением морального договора, идущего вразрез с христианскими постулатами о вере, чести и любви. Неожиданно на первый план выходит осознанное рациональное решение.

Гаяна в разговоре с Доминик Десанти расскажет о своих планах, сосредоточенных вокруг мечты о выезде в СССР, а в более широкой перспективе – и о своей просоветской ориентации, а также о матери, пример которой ее подавляет:

«Понимаешь, я русская. Там я смогла бы выбрать себе работу, повсюду не хватает кадров. Здесь же у меня даже нет права на легальную работу. Но там никогда не примут дочь монахини и священника, даже если сейчас Церковь уже не преследуется <…>Она повторяла, что для того, чтобы стать самой собой, чтобы любить и думать, необходимо порвать с Лурмелем, где оплакивали русское прошлое и горечь изгнания. Порвать с недосягаемым материнским примером»[269]269
  Десанти Д. Встречи с матерью Марией…, С. 26–27. Выделено мной. – Г. О.


[Закрыть].

^{Фото 2. Елизавета Кузьмина-Караваева (Скобцова). Автор неизвестен. Источник: http://www.russkije.lv/ru/lib/read/mother-maria.html}

^{Фото 3. Гаяна Кузьмина-Караваева. Автор неизвестен. Источник: Заявление о выдаче паспорта Гаяне Кузьминой-Караваевой. Из архива Важи Кикнадзе. Публикуется впервые}

Известно, что м. Мария никогда не скрывала своего отрицательного отношения к выезду Гаяны из Франции. Ее возражения основывались прежде всего на морально-духовных мерилах, но никак не на материальных. В то же время они могли соотноситься с другими планами, которые она связывала с будущим старшей дочери. Нельзя исключать и того, что зная о деятельности Мелия больше, чем Гаяна, она не могла допустить, что будущий зять дискредитирует ее в глазах эмиграции. (Кстати, отъезд и гибель Гаяны вызвали много нареканий со стороны диаспоры в адрес м. М.) Безусловно, она беспокоилась и о жизни и здоровье Гаяны, которая должна была влиться в нечеловеческую сталинскую действительность, вдвойне жестокую по отношению к детям русских эмигрантов.

Важа Кикнадзе обратил мое внимание на очень существенную подробность, на своего рода деталь-ключ.

Когда я спрашивал грузинского профессора о том, почему – по его мнению – м. Мария так настойчиво уговаривала Гаяну, чтобы она не выходила замуж за Мелия, его пасынок написал, что, по словам самого Мелия, она не была против него как человек, а и сам Мелия добавил, что «мать Мария дала обет постричь Гаяну». Таким образом, мысль Гаяны о выезде в СССР на постоянное проживание могла, кажется, вызвать моральный конфликт в душе матери, ибо он обозначал нарушение обещания, данного Богу. Невозможность выполнить намерение (обещание) имела определенные последствия. Напомним, что м. Мария была по образованию теологом, первой женщиной в России, которая окончила заочно богословскую академию в Петербурге, и что для нее договор с Создателем не был мелочью, не был игрой с Богом, чтобы приласкаться к Нему, а кардинальным элементом биографии и духовным обязательством.

Теперь мы прикоснемся, может быть, к одной из самых болезненных семейных тайн, ибо мы спросим про возможную мотивировку м. Марии, про то, что склонило ее дать такой обет и пожертвовать Гаяной (может быть, против воли дочери?), назначая ее на службу Богу. Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться в прошлое для формулировки определенных предположений; подчеркиваю – исключительно предположений, опирающихся на знания, которыми я располагаю на данный момент, и на исследовательскую интуицию.

Надо помнить, что доступ к архивам м. Марии остается чрезвычайно ограниченным и трудным из-за препятствий, создаваемых теми, кто заботится об этой части архива. Иногда возникает даже впечатление, что хранители архивов стерегут их из-за иррационального опасения, что углубленное изучение источников может привести к обнародованию информации, которая выставила бы уже святую мать Марию в невыгодном, по их мнению, свете. Такое «охранное» поведение (своего рода «хранить вечно») отнимает у св. Марии ее человеческие черты, указывающие на нее как на человека, усердно ищущего Бога, блуждающего и совершающего не только ошибки, но и противоречивый выбор. У м. Марии было право на собственное мировоззрение, вплоть до демонстрирования просоветской ориентации и мечтаний о возвращении в СССР, но ее мировоззрение, мечты – это только фрагмент жизненной биографии, который не в силах заглушить биографию святой и важнейшие вопросы, связанные с реализацией безграничной любви по отношению к ближнему, жертвы Богу, благодаря чему она и стала святой. Постоянной задачей исследователя является поиск истины, а не создание псевдоистории. Несомненно, многие вопросы, которые я здесь представляю в виде гипотез, могли бы превратиться в тезисы, если бы сотрудничество с хранителями архивов было взаимно доверительным, направленным на установление истинных фактов.

Что касается мотивировки, которая привела м. Марию к даче обета о постриге Гаяны, то здесь можно принимать во внимание разнообразные поводы, среди которых два кажутся основными. Первый повод – это ее собственная биография, любовные перипетии и семейные проблемы супружеской жизни в обоих браках. Второй повод – как мы знаем, Гаяна была внебрачным ребенком, и своеобразным искуплением греха за супружескую измену могло быть предназначение дочери для монастыря.

Начинавшиеся трудности с непокорной Гаяной могли серьезно насторожить мать, ее обещание увести девушку от соблазнов через монашеский постриг вселяло надежду на исправление собственных ошибок юности и сохранения чистоты Гаяны. Можно допустить, что Гаяна уже вступила на тропу ошибок: жестокое право талиона, принцип «жизнь за жизнь» и самопожертвование, связанное с уходом в монастырь, – под влиянием уговоров матери – могли отождествляться со своего рода смыванием некоего уже совершенного девушкой тяжелого греха. Гаяна обязана была стать монахиней, а ее саму мамин «биографический проект» вовсе не устраивал, и поэтому, как я считаю, девушка максимально медлила с решением о постриге, ожидая спасительного случая, жизненного «чуда», которое изменило бы все, а главным образом – монастырские планы. И такое «чудо», которому, может быть, помогла даже сама Гаяна, имело место именно в июне 1935 года, когда произошла не обязательно случайная, как предполагаю, встреча с Георгием Мелия.

2

Нам уже известны личные интересы Гаяны. А в чем же был заинтересован жених? Когда в июне 1935 г. на ее горизонте возник Георгий Мелия – хорошо обеспеченный, образованный, красивый и холостой мужчина, – Гаяна могла не только увлечься, но и вполне осознать, что нужно не упустить момент. То, что это был именно «союз» двух молодых людей, не по взаимной любви, проявилось сразу по выезде Гаяны в СССР и жестко продолжилось, когда молодожены «нашлись» в Москве[270]270
  Важа Кикнадзе сообщил, что у молодых супругов вскоре после приезда в Москву и поселения в гостинице была огромная неприятность из-за того, что их обокрали и отняли привезенное из Франции. Это столкновение Гаяны с советской действительностью было, наверное, достаточно сильным, чтобы она постепенно стала лишаться иллюзий о безупречной морали жителей коммунистического государства.


[Закрыть].

Вскоре после выезда «замужней женщины» из Парижа ее парижский поверенный, архим. Лев (Жилле; 1892–1980) рассказал будущей госпоже Десанти, что дочь матери Марии венчалась в лурмельской церкви и все произошло слишком быстро, чтобы нашлось время собрать друзей. Причем это не было традиционное венчание, сопровождаемое пением хора, венцами над головами молодоженов, а только свелось к благословению на брак[271]271
  См.: Десанти Д. Встречи с матерью Марией… С. 36.


[Закрыть]. Иначе, впрочем, и быть не могло, если учесть фанатичное – подлинное или напоказ – преклонение Мелия перед коммунизмом, который чаще всего шел в ногу с богоборчеством или с агрессивным атеизмом. Это болезненное сочетание марксистской идеологии с христианством не могло оставлять м. Марию равнодушной. Но трагическим образом она была ввергнута в театр гротеска, где она сама стала невольной участницей, так как главную роль в этой «пьесе» играла ее дочь Гаяна! Мать Мария не могла оставаться безучастной к этому театру абсурда; вместе с тем она понимала, что Гаяна – зрелая и строптивая женщина, способна самостоятельно решать свою судьбу и сделает все возможное для достижения поставленной цели. Ее упрямство и решительность напоминали м. Марии ее собственные поступки и ошибки молодости. Поэтому она вполне предчувствовала, что далеко не все будет проходить по задуманному плану[272]272
  Определенные ассоциации появляются при сравнении двух портретов, помещенных немного выше. На одном из них мы видим Елизавету Кузьмину-Караваеву, на другом – ее дочь Гаяну. Распространенное мнение о том, что дочь каким-то образом повторяет жизненный путь матери – в широком смысле слова – находит по отношению к обеим биографиям полное подтверждение.


[Закрыть].

Кем в июне 1935 г. был Георгий Мелия?

Напомним, что из информации, переданной мне Важей Кикнадзе, вытекает, что Мелия пребывал во Франции с 1924 по 1935 гг., одиннадцать лет, т. е. достаточно долго, чтобы окончить парижский инженерный институт, изведать столичную жизнь и, может быть, парижскую богему, эмигрантскую среду, а также получить диплом, найти работу по специальности и вести беззаботную жизнь. Эта материальная сторона была обеспечена не только его зарплатой, но и благодаря финансовой поддержке его богатой тетки Марии-Луизы Папильон (урожд. Гунон), проживающей недалеко от столицы, во владении Лямот-Беврон.

На данный момент я не располагаю ни документами, ни информацией от исследователей жизни и творчества м. Марии или членов семьи Мелия, которые можно было бы сверить и которые позволяли бы достоверно и точно восстановить образ жизни Мелия в Париже, – в каких кругах он вращался в годы учебы, с кем он дружил, круг знакомых, его пристрастия и привычки, что было его хобби, почему он оставался холостяком до тридцати лет и т. д. Холостяком он мог оставаться так долго потому, что не нашел, как это обычно говорится, своей половины, женщины своей жизни. Но находка учитывает поиск, и не исключено, что Мелия никого не искал, ожидая случая, который бы позволил ему решить жизненные дела.

Но кое-что все-таки благодаря терпению и исследовательской интуиции удалось установить. Лица, к которым я многократно обращался за нужной информацией, которой они, по всей вероятности, могли располагать, как, например, Елена Дмитриевна Клепинина-Аржаковская, Татьяна Владимировна Викторова, Георгий Лещенко и Важа Кикнадзе, не сумели сказать, кто может скрываться под именем Люрса, три раза упоминаемом в письме Мелия от 29 сентября 1936 года, адресованном Софье Пиленко, бабушке Гаяны. Мелия пишет, между прочим, имея в виду свою недавно скончавшуюся жену Гаяну:

«В Архитектурную мастерскую она попала благодаря знакомству Делоне с редакторшей местного архитект. журнала. Эта женщина, узнав, что Гаяна владеет франц. языком направила ее к Люрса. (кажется сейчас Люрса в Париже). Помню, как она через два дня вернулась торжествующей с связкой планов, оказывается ей поручили сделать самостоятельно чертеж установки центр, отопления в 3-х этажном здании. Она быстро справилась с этим делом. Тогда ей стали поручать расчеты установок, радиаторов, диаметров труб, и т. д. Как-то раз вернулась она очень обрадованная. Мне говорит, поручили сделать срочно проект парового отопления, придется вместе работать, так мы и просидели в ту ночь до 5 утра, на другой день вернулась она уставшей, но довольной – получила поздравления. В последующие недели она научилась устанавливать вентиляторы, электромоторы… Ей хотелось подучить еще электричество и железобетон. Взялась она также за архитектуру. Был объявлен конкурс на лучший проект родильного дома, Она решила взяться за это; возилась месяц все переделывая планы, Люрса считал, что ее проект стоит на 4 м месте из 20, сделанных архитекторами, так она этой работы и не довела до конца»[273]273
  Письмо Георгия Мелия Софье Пиленко от 29 сентября 1936 г. Собственная расшифровка на основе ксерокопии, полученной от Татьяны Викторовой. Сохраняю правописание (в т. ч. ошибочное) в соответствии с подлинником.


[Закрыть].

Кем был тот Люрса, которого три раза упоминает Мелия?

Сегодня я могу ответственно утверждать, что речь в письме идет об Андре Люрса (André Lurçat, 1894–1970) – фонетически «люрсА», с ударением на последнем гласном – т. е. о знаменитом французском архитекторе модернизма, который в 1934–1937 гг. по приглашению советского правительства пребывал в СССР и занимался тогда проектированием больших архитектурных комплексов, прежде всего больниц, для Москвы, Смоленска и Горького (кстати, эти проекты никогда не осуществились). На основании письма можно предположить, что не только Мелия знал старшего его на одиннадцать лет выдающегося французского градостроителя – возможно, еще со студенческих времен в Париже – но была с ним знакома и Гаяна и что именно из-за мнения Люрса она не довела до конца проект родильного дома. Другим лицом, о котором относительно часто упоминает Мелия в корреспонденции с м. Марией и Софьей Пиленко, является женщина по имени Жанна. К сожалению, ни я, ни другие исследователи не знают еще о какой Жанне писал муж Гаяны. Не исключено, что окончательному решению этого вопроса поспособствует счастливое стечение обстоятельств. Одно из них уже произошло благодаря предположению Никиты Игоревича Кривошеина, который указывает на Жанну-Марию Иосифовну Гофман (1919), альпинистку и врача, которая в начале 30-х гг. XX века возвратилась вместе со своей сестрой в СССР из французской эмиграции и прославилась пионерскими исследованиями гоминоидов и «снежного человека»[274]274
  В книге Игоря Царева мы читаем между прочим: «В Пенсильвании большое количество людей наблюдало, как гуманоиды высаживали из НЛО живых существ, по описанию напоминающих “снежного человека”. Фотографии этих существ показаны исследовательской группе Жанны Гофман. Эта группа занимается в СССР проблемой снежного человека. Руководитель группы заявила, что примерно таким она видит снежного человека по многочисленным описаниям очевидцев». Царев И. Эзотерические знания, откуда они?: http://lib.web-malina.com/getbook.php?bid5190&;page37 [2. XI.2012]. Автор приводит неправильное написание фамилии: должно быть Кофман. См. также: «Кофман Жанна-Мария Иосифовна, 1919 г. р, альпинистка, ветеран поисков и изучения гоминоидов, участница Памирской экспедиции 1958 г. – врач, многие десятилетия руководила северокавказской экспедицией, широко известна своими научными и популярными статьями по проблеме, действительный член Российского географического общества, почетный Председатель Российского общества криптозоологии»; http://www.alamas.ru/rus/about/Kofman_r.htm [2 XI 2012].


[Закрыть]. Предположение Никиты Игоревича кажется мне достойным внимания и дальнейших поисков.

3

Вполне могу допустить, что такой человек, как Георгий Мелия, свободно и долго пребывающий во Франции, хорошо владеющий иностранными языками, связанный со средой русских эмигрантов, должен был бы стать объектом заинтересованности сначала ОГПУ, а затем – НКВД. Это учреждение массово вербовало агентов не только в большевистской России, но и вне ее, организуя агентурную сеть полицейского государства в среде русских эмигрантов во всем мире. Кажется, что Мелия получил работу в советском посольстве не благодаря выигранным им кадровым конкурсам. Вполне возможно, что это место он получил в результате покровительства или взамен за что-то другое, например за обещание сотрудничества с органами (ОГПУ, НКВД). Не секрет, что спецслужбы прибегали даже к наиболее подлым способам, чтобы заставить граждан сотрудничать; очень эффективным методом был (и остается) шантаж и запугивание.

^{Фото 5. Георгий Теймуразович Мелия (Melia) в период пребывания во Франции (1924?). Из архива Важи Кикнадзе. Публикуется впервые}

Я не располагаю еще ни нужными знаниями, ни документами, из которых бы отчетливо вытекало, что Георгий Мелия был явным или секретным агентом ОГПУ или НКВД. Без доступа к тайным архивам КГБ (ФСБ) нет возможности решить этот вопрос, и поэтому согласно принципу презумпции невиновности у меня нет пока оснований утверждать о формальном сотрудничестве Мелия со спецслужбами. Но это вовсе не исключает того, что у Мелия был с ними непосредственный контакт в связи с его переводческой работой (в советском посольстве), постоянным общением с эмигрантской студенческой средой, а также русской диаспорой. Право «взаимности» уже тогда было всеобщим, и сегодня оно не потеряло своей актуальности. Иначе говоря, Мелия мог добровольно согласиться на поддержку контакта с представителями ОГПУ/ НКВД, не имея статуса секретного сотрудника, и на передачу информации тем же службам об интересующих их делах. Можно допустить, что Мелия был принужден к информированию, если его шантажировали. Не исключено, что секретной задачей Мелия была и его инфильтрация в окружение м. Марии, а Гаяна и стала удачным живым ключом для того, чтобы вкрасться в доверие к жителям лурмельского общежития.

Женитьба на Гаяне могла быть своего рода полезной сделкой: она позволяла дочери м. Марии выехать за границу, а из Мелия делала женатого мужчину, наделяя его соответствующим общественным статусом в СССР, который закрывал любые вопросы о том, почему так долго он жил по-холостяцки.

Впрочем, на возвращении Мелия на родину сильно настаивали его родители: шестидесятичетырехлетний тогда отец, Теймураз Спиридонович Мелия, и моложе его на десять лет мать Мелия, Блянш Мелия (урожд. Гунон). Многоэтапность и коварство советской мистификации могли также учитывать возможность приезда м. Марии в СССР по приглашению Гаяны; без всякого сомнения, она не осталась бы глухой к приглашению и ответила бы немедленно, даже с риском преследования со стороны советских властей, а впоследствии – и ссылкой в Сибирь.

Но мог быть и другой «сценарий» – без мистификации и без коварства НКВД. Достаточно допустить гипотезу, согласно которой м. Мария, будучи доброжелательно расположенной к советскому правительству, допускала добровольное возвращение в СССР вслед за Гаяной. Гаяна должна была бы тогда совершить своеобразную рекогносцировку обстановки, присмотреться к коммунистической действительности, проверить шансы на благополучное возвращение родительницы и степень безопасности такого решения для матери. Мелия, как ярый коммунист, мог сыграть в дальнейших планах определенную роль, но преждевременная смерть Гаяны изменила планы.

Теперь, так же как это было с психологическим портретом Гаяны Кузьминой-Караваевой, я, исходя из исследовательской интуиции, коснусь трудных мест в биографии Георгия Мелия.

Шантаж, к которому обычно прибегали спецслужбы, опирался главным образом на настоящую или ложную информацию. Особую ценность в арсенале средств шантажа имели (и имеют по сегодняшний день) всякие доносы об истинных или выдуманных фактах личной жизни того, за кем следили, о его конфликтах с законом, о нетрадиционных наклонностях в сексуальной сфере или дурных привычках и слабостях.

Знакомство Мелия с дочерью м. Марии в июне 1935 года могло быть случайным, но могло быть и хорошо инсценированным НКВД. Так как Гаяна не скрывала своего намерения выехать в СССР, какой-то «доброжелательный» информатор мог эту ценную весточку передать заинтересованным органам, а те впоследствии «уговорили» Мелия, чтобы тот поинтересовался дочерью монахини и организовал встречу с целью предложения брака и выезда в большевистскую Россию. На мой взгляд, Мелия по разным поводам не был в состоянии противиться, и он согласился участвовать в сложной мистификации, одной из многих, к каким прибегала советская власть. Дело, однако, осложнилось, ибо Мелия действительно влюбился в Гаяну, но это была любовь без взаимности, и поэтому она могла быть источником его самолюбивых терзаний при жизни Гаяны, а после ее смерти перерасти в психическое расстройство или депрессию.

Добавим еще, что, по словам Важи Кикнадзе, в Париже Мелия сохранял необыкновенную осторожность в контактах с другими людьми, всегда был очень сдержан, зная, что даже в среде русских эмигрантов находятся провокаторы, платные и добровольные доносчики, секретные сотрудники НКВД, готовые продать человека за один франк[275]275
  В годы немецкой оккупации процветал коллаборационизм с гестапо. Мать Мария и ее сын Юрий, а также ближайшие их сотрудники стали жертвами доноса. В историю коллаборационизма попал некий Войтеховский, называемый «фюрером» русской эмиграции в Брюсселе. См.: Варшавский В. Незамеченное поколение // Русский Париж / сост…, предисл. и комм. Т. Буслаковой. М, 1998. С. 372.


[Закрыть]. Мелия в эмиграции и позднее, в СССР, был очень скрытным человеком, типом классического интроверта, как бы сказали о нем психологи, индивидуальностью, для которой внутренний мир компенсировал, пожалуй, все. Важа Кикнадзе не смог назвать имени и фамилии ни одного конкретного человека из ближайшего окружения Мелия в то время, когда он пребывал в Париже. Разве не было у Мелия ни друзей, ни знакомых? Вряд ли.

Пасынок Мелия упоминает о каком-то профессоре Раппопорте (Рапапорте?), с которым Мелия будто бы дружил, но ничего больше на тему, ни самого профессора, ни их дружбы он не знает[276]276
  Определенная подсказка скрывается в книге Доминик Десанти, которая упоминает о двух лицах, вовлеченных в борьбу с немецкими оккупантами в 40-х гг. в Париже. Автор называет имя Жака Рабиновича, по профессии адвоката, и расстрелянного в 1942 г. Давида Раппопорта, руководителя организации, помогающей евреям. Так как Рабинович знал Раппопорта и Гаяну, а Мелия – Гаяну, не исключено, что их общим знакомым оказался Давид Раппопорт. Неизвестно, однако, был ли именно Давид Раппопорт тем другом Мелия, о котором пишет Важа Кикнадзе, или кто-то из его родственников. Этот вопрос нуждается в дополнительных исследованиях. См.: Десанти Д. Встречи с матерью Марией… С. 147.


[Закрыть]. Стоит заметить, что после скоропостижной смерти Гаяны Мелия повторно не женился и оставался вдовцом сорок два года, т. е. до момента, когда в 1978 г, в возрасте 73 лет, он женился на Ирине Михайловне Сакварелидзе, матери Важи Кикнадзе, с которой Мелия познакомился за десять лет до их брака. То, что Мелия оставался вдовцом, могло иметь разные причины. Интересным с точки зрения всей истории знакомства и совместной супружеской жизни Гаяны и Мелия является то, что в предсмертной воле он попросил вложить в свой гроб портрет Гаяны (формата A3) и ее прижизненные фотографии; это волеизъявление, как пишет Важа Кикнадзе, семья выполнила, а Ирина Сакварелидзе на надгробной плите поместила нежную эпитафию, в которой она подчеркнула характерные черты индивидуальности Мелия: его одиночество и страдание.

^{Фото 6. Инженер Георгий Теймуразович Мелия. Ок. 1976 г. Из архива Важи Кикнадзе. Публикуется впервые}

Мы не будем также исследовать причины одиночества и душевных страданий нашего героя, но стоит обратить внимание на одну вещь, которая имеет, быть может, непосредственную связь с обязательством, которое – не исключено – взял на себя Мелия еще в Париже.