Текст книги "О себе"

– Мать сознание потеряла, – сказал он. Он хотел отвезти ее в больницу, поэтому Филип бросил пленку и столик, и они побежали наверх. У самой двери Филипу пришло в голову, что нехорошо везти маму в больницу на катафалке. Пётрек согласился, и Филип кинулся за врачом. Когда он привел его, у Пётрека уже была Ирена. Она не разрешила Филипу входить в комнату, где лежала мать.

– Не может пошевелиться, – сказала она.

– Вообще?

– Только глазами.

Врач вышел от матери и велел бежать за скорой, тогда Пётрек снова предложил свой автомобиль, в котором имелись носилки для переноски покойников. Доктор нахмурился, но дорога была каждая минута, и они погрузили мать в черную “нису”. Ирена смотрела вслед уезжающему фургону, уже темнело, на повороте “ниса” скользнула по ним фарами.

– Плохо, что она вот так уехала, – сказал Филип.

– Уже не вернется, – сказала Ирена.

Проектор перестал стрекотать, Филип подбежал к стене и зажег свет. Они с директором, Осухом и еще несколькими людьми сидели в большой пустой столовой. Был вечер.

– Ну, хорошо. Вы отлично справились. Это наш новый проектор?

– Да, – сказал Филип.

– Хорошо, – повторил директор. – Может, добавим какой-нибудь комментарий?

– Какой? – спросил Филип.

– Не буду ничего навязывать. Какой-нибудь комментарий – чему было посвящено заседание, кто выступал в художественной части, кто к нам приезжал.

– Может, что-нибудь о продукции… – вставил Осух.

– О продукции обязательно, – подтвердил директор. – Не буду подсказывать, вы и сами, я вижу, прекрасно справляетесь.

Все встали и поздравили Филипа с фильмом.

– Зайдите ко мне на минутку, – сказал директор, когда прощались.

В кабинете было темно, только горела настольная лампа, директор стоял уже в пальто и шляпе.

– Не хотел говорить при всех, – начал он. – Там все время крутится один мужик в очках, толстый.

– Есть такой, – сказал Филип, – он там везде.

– Вот именно. – Директор собирал портфель. – Нехорошо, что везде. Потому что его уже нет. И нужно, чтобы в фильме его было поменьше.

– Как это поменьше? – не понял Филип.

– Ну, чтобы его вообще не было, – сказал директор. – Вы ведь можете убрать. И чтобы голубей не было. При чем тут голуби и коллегия?

– Я думал, природа, это украсит…

– Не украсит. Это несолидно, – перебил директор, застегивая пуговицы. – Итак, три вещи: толстяк в очках, голуби, эти двое, как они в уборную идут, и деньги за кулисами.

– Получается четыре, – заметил Филип.

– Четыре, неважно.

Директор взглянул на какой-то листок и спрятал его в портфель.

– Вы все это записывали? – спросил Филип, удивленный педантичностью директора. Директор достал большую авторучку и погасил лампу. Была уже ночь, и он показал, как может записывать даже в темноте.

– Я к этому отношусь серьезно, пан Мош, – сказал он, и его слова прозвучали угрожающе, возможно, из-за темноты.

– Здесь можете устроить себе штаб, – сказал мужик из орготдела, открывая дверь в большую душевую в подвале. Пол был красивый, бетонный. С потолка свисали давно не работающие души. Мужик из орготдела открутил кран, вода не полилась.

– Видите, – сказал он.

Филип с Витеком осмотрели душевую, открыли дверь и увидели еще одно маленькое помещение.

– И это? – спросил Витек.

– И это, – сказал мужик. – Подсобку здесь можете сделать.

Филип бродил по душевой и щупал стены.

– Сырости нет. А отопление? – Он коснулся рукой ржавых батарей.

– Не работает. Но за стеной котельная, зимой стена горячая.

Когда мужик из орготдела ушел, Филип подпрыгнул и ухватился руками за трубу на потолке. Как следует раскачался и прыгнул. Приземлился далеко. То же самое проделал Витек, а потом они по очереди прыгали кто дальше. Утомившись, сели на пол, и Витек спросил:

– Зачем тебе все это?

– Если б я знал, – ответил Филип.

Он и правда не знал. И фильм, и специально закупленная техника – все это было отчасти помимо него. Его тянуло к камере, но и это влечение тоже от него не зависело. Он не понимал, что делать с киноклубом, который возник сам собой и теперь требовал каких-то действий самим фактом своего существования.

Душевую привели в порядок, повытаскивали торчащие трубы, повесили полки, разместили оборудование, с виду совсем неплохое. Имелся проектор, монтажный стол, рулонный экран и несколько прожекторов, доставшихся по наследству от театрального кружка. Оказалось, самая важная вещь для клуба – печать, Филипу пришлось раздобыть и ее. Теперь печать лежала на полке рядом с книгами по кино. Филип попытался привлечь в клуб других членов, но кроме Яськи и парня с инструментального склада, которому деться было некуда, потому что раньше он руководил театральным кружком и не сумел отчитаться по оборудованию, никого уговорить не смог.

Ирену увлечение мужа не радовало. Филип уверял, что киноклуб – просто следующая ступенька в его карьере, но когда она спросила: “Кем же тогда ты хочешь стать, раз тебе нужно все это?”, а Филип не нашелся с ответом, стало ясно, что его объяснение особого смысла не имеет. Кроме того, было еще кое-что новое: Филип стал чаще ходить в кино. Пробовал брать с собой Ирену, но она не хотела оставлять ребенка на чужих. Возвращаясь, Филип пересказывал каждый фильм жене. Поначалу только содержание, но через некоторое время она заметила, что он описывает отдельные сцены, все меньше внимания уделяя сюжету. Как-то ночью проснулась болевшая дочка, они с трудом снова уложили ее, за окном светало, и Филип рассказал Ирене, какой можно было бы снять фильм. Говорил, как будто собирался снимать его сам. Фильм очень простой: десятки крупных планов взрослых мужчин, на которых смотрит молодой парень. Ирена не поняла замысла, и Филип объяснил, что это был бы фильм об отце, которого юноша никогда не знал. Ирена велела ему отправляться спать, а Филип странно посмотрел на нее и еще долго сидел на стуле.

Возможно – если задаться вопросом, с чего все началось, – это был тот момент, когда человек вдруг по-новому смотрит на себя и на свое будущее? Возможно, сидя на утреннем холодке, Филип почувствовал, что все должно перемениться? Может быть, надеялся, что жена поймет его? Но Ирена заснула, и когда Филип, долго вглядывавшийся в самого себя, посмотрел на нее, его, как всегда, растрогал вид ее приоткрытых губ и пряди волос, оживленной ее дыханием.

На службе ничего не изменилось, но его стали реже отправлять в командировки, а если из-за болезни малышки он опаздывал, никто даже не обращал внимания. Поскольку уже была печать, а значит, было и название, директор вызвал его и спросил, как в точности называется клуб. “Любительский киноклуб при предприятии Велице”, – ответил Филип. Ему пришлось повторить, чтобы директор, загадочно улыбаясь, вписал название в какие-то документы. Филипу показалось, что директор ему подмигнул, как будто оба понимают, в чем дело, но Филип не понимал и подмигнуть в ответ не решился.

У них с Осухом произошел странный разговор. Когда душевую привели в порядок, Осух пришел посмотреть. Филип, включив прожектора, демонстрировал аппаратуру и афиши на стенах, а Осух вдруг задумался и поставил на какой-то листочек ту самую печать.

– Ты очень разогнался, – сказал он.

Филип воспринял это как похвалу, но что-то в лице Осуха его смутило. Словно оправдываясь, Филип добавил, что без печати никак нельзя, и вдруг шлепнул ее себе на лоб.

– Я не об этом, – сказал Осух. – Вообще разогнался.

– Ты даешь деньги – я работаю, – попытался было пошутить Филип, но Осух не был настроен.

– Знаешь, муж моей сестры… – начал он и замялся, не зная, как объяснить Филипу свою мысль. – В общем, мой шурин на тридцатом году жизни уверовал в бога и…

– И что? Мне тоже тридцать.

– И плохо кончил.

– Что с ним случилось? – спросил Филип, на лбу которого отчетливо читалось название клуба.

– Стал священником.

Кажется, Филип начал понимать, к чему клонит Осух, потому что попытался стереть тушь, но только размазал, и по лбу расплылось фиолетовое пятно.

– Но ведь… – он вспомнил, что Осух собирает марки, – ведь у каждого есть что-то. У тебя твои марки.

– Но у меня только марки. Больше ничего, – печально сказал Осух.

Однажды Филип вернулся из города и с порога заметил, что коллеги чем-то взволнованы.

– Приехала какая-то дама из Федерации, – выпалил Витек, едва Филип подошел к столу.

– Красивая, – сказал Осух. – Ждет в секретариате. Не хотела у нас тут курить.

В отделе висели таблички: “Не кури среди некурящих”, потому что из их отдела действительно никто не курил. Филип пошел в секретариат. Там никого не было.

– Кажется, меня кто-то искал… – обратился он к секретарше, которая была школьной подругой Ирены и на их свадьбе напилась так, что во время танцев упала, и ее пришлось выносить. Она поманила его пальцем и показала на директорскую дверь:

– Из Федерации кино, – сказала она. – Директор к себе позвал. Полчаса там сидит.

Филип постучал и вошел. В кабинете сидела красивая женщина лет тридцати с черными волосами. Волос было очень много.

– Коллега Мош, – представил его директор, вставая, – наш режиссер.

Филип подал женщине руку.

– Анна Влодарчик, – отчетливо произнесла женщина, – я из Федерации.

Филип сел, и с минуту сидели молча.

– Уговариваю пани Анну взять ваш фильм на фестиваль, – сказал директор. – Есть такой фестиваль фильмов о предприятиях.

– Фестиваль любительских документальных фильмов о предприятиях, – уточнила Анна Влодарчик. – В июне, во Вроцлаве.

Филип был потрясен.

– Но мы не состоим в Федерации… – сказал он.

– Состоите. Вы же прислали заявку.

– Прислали, – подтвердил директор и подмигнул Филипу, как в тот раз, когда уточнял полное название клуба.

– Значит, состоите. Я привезла вам устав. – Анна Влодарчик достала из сумки толстую брошюру. Такая же уже лежала на столе директора.

– Очень толковый устав, – сказал директор.

– И что теперь? – спросил Филип.

– Пани Анна хочет посмотреть фильм, – сказал директор, и Влодарчик кивнула. – Только я не знаю, готов ли он.

– Ну, комментарий есть, как договаривались… – начал Филип.

– А то, о чем мы недавно с вами говорили? – спросил директор.

– Еще нет… – ответил Филип, и директор велел ему немедленно пойти и доделать фильм.

– Мы пригласим пани Анну пообедать в нашей столовой, покажем ей производство, а вы тем временем все закончите, – распорядился директор.

Влодарчик хотела посмотреть фильм как есть, но директор не согласился, и Филип побежал к Витеку. Они засели в душевой, Витек читал вслух устав Федерации, в котором было больше ста пунктов, а Филип кропотливо и совершенно бессмысленно вырезал из большой бобины пленки толстого очкарика и голубей.

Чуть позже директор привел Влодарчик в душевую, Витек занавесил окно одеялом, а Филип включил фильм и параллельно магнитофон, который голосом Яськи с пафосом комментировал происходящее на экране.

– Какое-то все рваное, – сказала Влодарчик, когда фильм закончился.

– Может, так сейчас модно? – сказал директор. – Мне тоже глаз режет.

– Это не модно, а неряшливо, – поправила Влодарчик и внезапно подмигнула Филипу. Что-то в последнее время ему часто подмигивали, но Влодарчик добавила: – Вам пленки не хватило?

Директор теперь тоже смотрел на Филипа.

– Да, – сказал Филип.

– Нужно было сказать, что это он велел все порезать, – сказал Витек, когда директор с Влодарчик вышли. Он кипел от ярости.

– Зачем? Она знает, – спокойно ответил Филип. – Она мне подмигнула. А для фестиваля вставим все обратно.

Они заполнили заявку и вклеили обратно все, что вырезали.

– Но задница будь здоров, – повторял Витек. – Небось только прикидывается такой серьезной, а?

– Может, и так, – кивнул Филип.

После обеда Филип отправился в сквер. Они договорились с Иреной там встретиться, но он вдруг увидел ее на лавочке с незнакомым мужчиной. Ирена качала коляску и беседовала с ним. Филип обошел их и посмотрел с другой стороны. Разговор был серьезный. Филип сел и подождал, потом вернулся по соседней аллее и помахал. Ирена попрощалась с мужчиной, и Филип подошел к ней.

– Кто это? – спросил он.

– Знакомый, – ответила она.

– Какой?

– Ты не знаешь, знакомый.

– Из банка?

– Нет, из больницы.

Филип опешил и нервно сглотнул.

– Говорят, к тебе девушка приходила.

– Из Федерации, – ответил Филип. – Кто тебе сказал?

– Сказали.

Она качала коляску.

– Фильм едет на фестиваль, – сказал Филип.

– Ты тоже?

– Наверное.

– Осторожнее, Филип.

– С чем? – спросил он.

– Не знаю, с чем, – сказала Ирена. – Но будь осторожен.

Приближались экзамены, и Филип много занимался. Отложил в сторону все дела и целыми днями корпел над книгами. С Иреной у них все стало как-то иначе, чем прежде. Филип выбегал с работы проверить, не встречается ли она с типом из больницы, но ничего не обнаружил. На ее вопрос “Что делаешь?” неизменно отвечал “Учусь”. Она приносила ему из магазина вкусный фруктовый йогурт, новый напиток ему нравился. Если Филип пытался включить телевизор или слишком долго смотрел с балкона вниз, Ирена загоняла его обратно за учебники. “Учись, учись, – говорила она. – Ученье – свет”. А когда Филип возмущался ее ироническим тоном, молчала в ответ. После одного из таких трудных дней она проснулась посреди ночи с криком. Филип успокаивал ее, нежно гладил по голове, и она рассказала свой сон. Ей приснилось, что ястреб убивает цыпленка, она отчетливо видела, как он долбит клювом маленькую головку.

– Уже второй раз, – сказала Ирена. – Точно такой же сон мне приснился накануне родов.

– Просто сон, – сказал Филип и сходил на кухню за куском хлеба. Ирена положила голову ему на колени.

– Зачем тебе это? – спросила она.

– Что?

– Клуб, фильмы, фестивали…

– Не знаю, – честно ответил он. – Хотел поснимать Иренку…

– Но тебя затягивает, – сказала Ирена, засыпая. Он подумал, что действительно затягивает, что все в его жизни происходит быстро, может даже слишком быстро.

Филип уехал на сессию, экзамены сдавал хорошо. Жил в общежитии. Питался в институтской столовой и как-то раз в ожидании экзамена прочитал на доске объявлений: состоится показ фильма “Защитные цвета” и встреча с режиссером. Выяснилось, что заочники не могут просто так участвовать в мероприятиях, но имеют право купить билет. Он пошел на показ, посмотрел фильм, который произвел на него большое впечатление, и остался на встречу с Занусси. Больше всего его заинтересовало то, что Занусси говорил о себе и о том, почему снимает кино. Филип слушал и впервые подумал, что в жизни существуют иные ценности, кроме тех, к которым он всегда стремился, и другие цели, чем те, которых уже почти достиг. После встречи вокруг Занусси толпились люди, наперебой задавали ему вопросы и делились собственными мыслями. Филип ждал, пока толпа рассосется, и внезапно оказался прямо перед режиссером, не очень-то понимая, чего хотел.

– Это правда, что вы говорили? – спросил он.

– Смотря о чем вы спрашиваете, – ответил Занусси и ободряюще улыбнулся.

– О том, почему снимаете кино, – уточнил Филип.

– Да, понял. Все немножко сложнее, но в целом правда, – сказал Занусси и вежливо ждал, будут ли еще вопросы.

– Вы не хотели бы приехать к нам на встречу? – спросил Филип неожиданно для себя самого.

– А куда?

– В Велице.

– Это где-то неподалеку?

– Ближе к Кракову, – сказал Филип. – Все равно когда.

– Думаете, там найдутся желающие побеседовать на такие темы?

– Наверняка, – сказал Филип. – У нас даже любительский киноклуб есть.

– Позвоните мне, – сказал Занусси и извинился перед Филипом, потому что его отозвала в сторону немолодая блондинка с широкой улыбкой.

Когда Филип вернулся, ему открыла Ирена, очень красивая и заспанная. Она прижалась к нему, и было так хорошо, что они даже не стали включать свет и сразу оказались в постели.

– Да, Филип, да, – повторяла она.

– Я познакомился с Занусси, – сказал Филип чуть позже, положив голову Ирены себе на грудь. Она не ответила.

– Замечательный человек, – добавил Филип и вновь ничего не услышал.

– Как малышка? – тогда спросил он.

– Здорова, – тихо ответила Ирена, повернулась к нему и погладила по лицу.

– Тип из больницы не заходил? – Филип хотел сменить настроение, и Ирена улыбнулась.

– Не заходил, – ответила она, покачав головой, тронутая его ревностью, но, как и все женщины, отвечая на прямой вопрос, оставила в самом тоне ответа лазейку для сомнений.

Еще до сессии директор, ссылаясь на необходимость амортизировать издержки и слегка шантажируя Филипа фестивалем, посоветовал ему снять научно-производственный фильм об устройстве, опытный образец которого создали на их предприятии. Филип часами торчал на ходовых испытаниях, а когда ему наконец удалось снять успешную обработку металла, на съемочной площадке появился директор. Как обычно, спросил про экзамены, потом взял Филипа под руку. “Почему вы не обращаете внимания на людей?” – Он указал на инженеров и рабочих возле станка. “Что у них за вид?” – сказал директор, подозвал кого-то из рабочих и потянул его за рваный фартук, сколотый булавкой.

– Почему не бреетесь перед съемками?

– Бреюсь, пан директор, – ответил рабочий в рваном фартуке. – Но зарастаю быстро.

Директор отослал его обратно к станку и сказал, что завтра выдаст новые комбинезоны, каски и съемку придется повторить.

– На комбинезонах можно написать название предприятия. Будет видно в кадре, – сказал Филип, впустую потративший неделю и три катушки пленки, но директор шутки не понял.

– Можно. – Он посмотрел на Филипа с одобрением.

– Пан директор, – сказал Филип, – я пригласил к нам Занусси.

– Зачем?

– На встречу. Очень умный человек, – сказал Филип.

– В какой области? – спросил директор.

– Снимает кино, – сказал Филип.

– Тогда пусть приезжает, – решил директор.

Приближался фестиваль. Филип упаковал пленку в коробку и занялся оформлением командировки. Обычно это делалось просто, командировку подписывал Осух, и Филип мог отправляться. Теперь же, когда он ехал за счет дирекции, все оказалось гораздо сложнее. Сразу несколько человек ломали голову, что вписать в графу “цель поездки”, а бухгалтерия размышляла, какое средство передвижения соответствует статусу режиссера, едущего на фестиваль. Изучали документы и официальные издания, в которых публикуются законы, а когда выяснилось, что нужна еще и подпись административного директора, Филип разозлился и в сердцах сказал:

– Пока вы тут с бумажками возитесь, фильм можно снять.

Удивленные сотрудницы бухгалтерии нехорошо посмотрели на него.

– По-вашему, это бюрократическая волокита? – спросила начальница отдела финансов.

– Именно, – ответил Филип. Когда он вернулся в отдел, оказалось, из финотдела уже звонили директору и Осуху.

– Сказали, что мы шпиона растим, что ты опасный тип… – шептал ему Осух в углу коридора. – Не говори таких вещей, Филип, ну зачем тебе это.

– Да ведь все так и есть, черт побери, – прошептал Филип и рассказал Осуху о съемках научно-технического фильма. Осух кивнул, но повторил:

– Не говори такого, Филип.

На вокзал его провожала Ирена с коляской, чего раньше никогда не случалось. Стоять вот так с семьей в ожидании опаздывающего поезда было неловко. Они не разговаривали, чувствуя, что нужно либо заводить серьезный разговор, либо молчать. Филип попытался отправить жену домой, но она, не глядя на него, сказала в пространство: “Да нет, подожду”. Перед зданием вокзала остановилась скорая, двое мужчин выглянули из окна.

– Знакомые? – спросил Филип. Ирена пожала плечами. Мужчины вытащили носилки и исчезли в жилом доме рядом с вокзалом. Прибыл поезд, Филип зашел в вагон, все время оглядываясь на дверь жилого дома. Ирена торопливо поцеловала его на прощание и тоже поглядела в сторону дома. Когда поезд тронулся, Филип увидел, что парни несут на носилках какую-то старушку, и послал Ирене поцелуй. Он стоял в коридоре и смотрел, как она становится все меньше и меньше. Вспомнил, как смотрел на нее из окна предприятия. Ирена вдруг оставила коляску, побежала за поездом и что-то крикнула. Филип открыл окно, высунулся, Ирена крикнула еще раз. Она была уже далеко. Он не мог разобрать, что она кричала: “Не выигрывай!”

Во время просмотра Филип сильно нервничал. В фестивальном зале сидело человек сто пятьдесят со всей Польши, и он впервые в жизни почувствовал, что сделанное им будут оценивать люди. Филип вжался в кресло, руки у него вдруг вспотели, он не воспринимал происходящего на экране и чувствовал, что не в состоянии понять того, что сам сделал. Фильм встретили хорошо. Зрители смеялись над чиновниками, идущими в туалет, и над узнаваемым моментом, когда артистам выдают деньги за концерт, а когда голуби взлетали с подоконника, в зале чувствовалась сосредоточенность. Только теперь Филип заметил, что получилось, будто голуби не хотят участвовать в торжественном мероприятии, и почувствовал, что все именно так это и поняли.

Перед показами зрителям представили жюри, в состав которого помимо людей из Федерации и профсоюзов вошел Анджей Юрга, занимающийся любительскими фильмами на телевидении, актриса Тереса Шмигелювна и критик еженедельника “Кино” Тадеуш Соболевский. Люди известные, и их вовсю обсуждали в кулуарах. Члены жюри сидели в первом ряду, перед ними на столиках стояла кока-кола и стаканы, и после каждого фильма они что-то записывали на своих листочках. Никто не знал что, но во время перерывов ходили слухи о каких-то рейтингах, плюсах и минусах, которые участники фестиваля углядели в заметках жюри. Разумеется, в жюри была и Влодарчик, она заговорщицки подмигнула Филипу, сидящему в конце зала. После фильма Филипа объявили перерыв. Влодарчик разыскала его в оживленной толпе кинолюбителей. Взяла под руку, ничего эротического, просто чтобы отвести в сторонку, и там в сторонке сказала, что фильм в том виде, в котором он его показал, стал лучше, много лучше. Немного поговорили об уровне фестиваля, и Влодарчик вернулась в жюри.

К Филипу подошли несколько завсегдатаев, они присматривались к нему и разговаривали с ним с подозрением.

– Эта баба многое может, – сказал седой старичок, имея в виду Влодарчик, – знаете, кто ее трахал?

– Нет, – ответил Филип. Старичок тоже взял его под руку, как недавно брала Влодарчик, и отвел в уголок. Наклонился к Филипу и прошептал фамилию. Филип фамилии не знал, но сделал вид, что знает. Он покивал, старичок тоже покивал и продолжил разговор, употребляя в речи модные молодежные словечки. Спросил Филипа, откуда в его фильме голуби. Филип ответил, что когда ждал членов коллегии, голуби сидели на окне, вот он их и снял.

– Интересная концепция. Значит, вы снимаете то, что есть?

– Да, – ответил Филип, – что есть.

– Слушай, а ведь это идея, – задумался старичок, принес два коньяка и выпил с Филипом на брудершафт.

Когда показы закончились, члены жюри сели лицом к зрителям, и начались открытые прения. Обсуждали достоинства и недостатки фильмов. Влодарчик выдвинула на премию фильм Филипа. Члены жюри с одобрением отнеслись к ее предложению, и только мужчина в очках и кожаном пиджаке возражал: мол, это дебют, и есть опасность перехвалить подающего надежды юношу. Влодарчик сказала, что Филип не такой уж и юноша, и попросила его встать. Филип встал, он чувствовал себя глупо и, может быть, именно благодаря выражению лица сорвал аплодисменты. Кожаный пиджак больше не возражал.

– Он врач, – сказал Филипу сосед, когда Филип сел.

– Какой?

– Гинеколог, – пояснил сосед, – снимает фильмы для серьезных фестивалей.

Юрга с телевидения по большей части помалкивал, но когда подошла его очередь, взял слово и произнес речь, которую все оценили как историческую.

– Ребята, – сказал он. – Все фильмы, представленные к награде, ужасны. Остальные тоже. Снимаете вы из рук вон плохо, ориентируетесь на худшие образцы кинохроники и телевидения…

– Но вы же сами с телевидения, – вставил кожаный пиджак.

– Да, – сказал Юрга, – но телевидение – как официальная газета. А вы свободны, вы можете снимать, что хотите, что чувствуете, о ваших коллегах, женах и мамах, о том, что вам в этом мире не нравится. А вы снимаете заказуху самого низкого пошиба.

Он долго говорил о бездарности и халтуре, а под конец и вовсе предложил премию не присуждать.

Наступила гробовая тишина, но ее быстро нарушил председатель жюри. Он сказал, что так нельзя, что коллеги снимают фильмы о своих предприятиях из лучших побуждений, отдавая этому силы и время. Он употреблял выражение “политическая сознательность” и решительно отказывался считать участников фестиваля нерадивыми учениками.

– А я вам скажу, почему они так снимают, – прервал его Юрга. – Потому что за такие фильмы на таких, как этот, фестивалях они получают награды!

– Неправда! – крикнул председатель. – Они так снимают, потому что так чувствуют! Список фильмов-претендентов на премию уже огласили, и я предлагаю проголосовать.

Провели голосование, и конечно же Юрга со своим ребяческим протестом остался в одиночестве.

Объявили перерыв, чтобы посовещаться, после чего огласили решение жюри. Филип получил третью премию. Диплом и три тысячи злотых. Награжденных поздравили все, даже Юрга подал им руку. Рядом с Филипом он задержался и сказал: “У вас что-то такое было”. Что порадовало Филипа даже больше, чем диплом.

Когда все закончилось, Влодарчик спросила Филипа, не пригласит ли он ее выпить кофе. Было уже поздно, они жили в одной гостинице, поэтому отправились в гостиничный бар. Филип заказал два кофе и спросил, не выпьет ли она с ним за его премию. За соседними столиками сидели кинолюбители и члены жюри и громко спорили. Отовсюду слышалось: камера, кадр, освещение, премия, фестиваль. Влодарчик не возражала выпить за его награду. Филип хотел быть галантным и заказал бутылку коньяку.

– Нам нужен такой, как вы, – говорила Влодарчик. – Молодой, из маленького городка, начинающий. Тебя как зовут? – неожиданно спросила она.

– Филип, – ответил Филип. – А зачем? – спросил он, имея в виду сказанное Влодарчик.

– Аня, – сказала Влодарчик, имея в виду свое имя. – Хочешь знать, кто сегодня был прав?

Филип задумался, потому что не любил отвечать поспешно.

– Юрга? – спросил он.

Аня взглянула на него внимательно:

– Конечно, Юрга.

– Тогда почему ты не голосовала вместе с ним?

– Потому что если бы я его поддержала, премию не получил бы никто, и ты тоже. А я считаю, ты должен ее получить и снимать дальше. – И Аня поинтересовалась, какие у него планы.

Филип описал свой замысел, это оказалось непросто, но он рассказал идею о лицах мужчин и мальчике, который смотрит на эти лица. Аня подняла бокал.

– У тебя есть отец? – спросила она.

– Нет, – сказал Филип.

Аня придвинулась ближе.

– Идея прекрасная, – сказала она, – но будь осторожен. Это сложный фильм. У тебя глаз документалиста. Все эти голуби и люди, идущие в туалет… У тебя глаз документалиста. Что ты сейчас снимаешь?

– Технический фильм.

– Это хорошо. Но старайся смотреть по сторонам. Я была инструктором в морском клубе и учила моряков снимать фильмы. Они ездили по всему миру и знаешь что мне привозили? Цветные открытки. Ездили по миру и привозили красивые виды портов. И все!

Они допили коньяк, Аня была уже совсем близко от Филипа, но ничего не произошло. Она просто наклонилась еще ближе и тихо сказала: “Спать я с тобой не буду, Филип. Во всяком случае, не сегодня. Попрощайся со мной и останься с ними”. Она встала и попрощалась, а Филип еще долго сидел с коллегами и делал вид, что с интересом обсуждает творческие проблемы.

Перед отъездом он купил Ирене маленький кухонный комбайн. Потом ехал на поезде, вглядываясь, как всегда, в мелькающие за окном пейзажи. Неожиданно для себя самого поднял руку, сложил из пальцев прямоугольник и увидел мир в рамке, как будто через видоискатель камеры.

Дома он демонстрировал комбайн Ирене. Устанавливал разные насадки, а она смотрела. “Это для теста”, – говорил он и включал вторую скорость. “Это взбивать гоголь-моголь или крем. Этим можно сделать протертый суп для маленькой. – Он сунул насадку в кастрюлю и превратил остатки супа в однородную массу. – Во!” – сказал он. “Пригодится”, – сказала Ирена, но что-то было не так.

В клубе Филипа обнимали и целовали. Разглядывали диплом, а потом отдали директору, который пригласил всех к себе домой. Директор сказал, что не обманулся в ожиданиях и успех Филипа – успех всего предприятия и последовательно проводимой им, директором, культурной политики, а диплом он поставит в застекленный шкаф, где уже стоят различные трофеи предприятия. Там были пресс-папье, статуэтки шахтеров и висел флаг предприятия. Потом директор взял Филипа под руку и прошелся с ним по саду. Показал деревья, которые посадил по случаю рождения своих детей. Под взрослой яблоней спросил: “Что же дальше?” Филип ответил, что они уже сняли два фильма для предприятия и, разумеется, продолжат снимать и впредь, но он хотел бы еще снимать фильмы для себя. “Как это для себя? Какие фильмы?” – Директор хотел знать точно. “О жизни”, – сказал Филип. “Ооо”, – сказал директор.

“Ты где был?” – спросила Ирена, когда он вернулся домой позже обычного. “Нас директор пригласил…” – начал было Филип, но она не дала закончить и распахнула дверь в детскую. “Смотри!” – крикнула она. Малышка лежала раскрасневшаяся, у нее был жар. На полу и на столике валялись грязные пеленки. “Что случилось? – сказал Филип и положил руку на голову дочке. Взглянул на пеленки. – Нужно вызвать врача, может, она съела что-нибудь…” Он склонился над кроватью, малышка скулила и пыталась перевернуться на другой бок. “Уйди! – Ирена стояла за ним, вцепившись в его плечо. – Уйди отсюда!” Девочка проснулась, Ирена с ненавистью смотрела на Филипа. “Убирайся!” – крикнула она. Взяла девочку на руки и начала трясти, пытаясь укачать. Филип хотел забрать дочку и успокоить, но Ирена замахнулась ребенком, чтобы ему помешать. Филип вышел и хлопнул дверью. Ирена сразу же распахнула ее и выглянула в коридор: “Сильней, сильней хлопай!” И сама хлопнула так, что вылетел ключ. Ребенок плакал. “Зачем тут ключ? – Филип старался сохранять спокойствие. – Здесь никогда не было ключа”. Ирена вырвала у него ключ, вставила в замок изнутри, одновременно удерживая на весу ребенка, и попыталась захлопнуть дверь снова. “Чтобы от тебя закрываться”, – бросила она ему в лицо, потому что Филип поставил ногу в щель и не давал закрыть. Ребенок надрывался. Когда они замолчали и остановились, малышка перестала плакать.

– Нужно вызвать врача, что с ней? – Филип держал дверь.

– Он уже приходил, – сказала Ирена.

– Дай мне ее, – примиряюще сказал Филип.

– Отстань от нее, – крикнула Ирена, и ребенок заплакал.

– Не кричи, – сказал Филип, – она просыпается.

Ирена надавила, и ей удалось выпихнуть ногу Филипа. Она снова грохнула дверью и повернула ключ. В бессильной ярости Филип прислонился головой к стеклу. Постоял так с минуту, потом пошел на кухню, налил в кружку йогурта и отхлебнул. Йогурт был омерзительный. Размахнулся и со всей силы швырнул кружку об пол. Стало тихо. Щелкнул замок, и в дверях появилась бледная Ирена. В руках она держала грязные пеленки. “Ты что сделал?” – тихо произнесла она. Филип стоял с глупым и взбешенным лицом. Она швырнула в него пеленки. Он увернулся, она швырнула еще, он уворачивался, в бешенстве улыбаясь, она заметила это и с оставшимися пеленками в руках подбежала к нему. Влепила их ему в лицо. “На, стирай! – в истерике кричала она. – Стирай! А если не умеешь, пусть тебе твои бабы стирают!” Филип вытер лицо. “Кто? – спросил он. – С ума сошла?” У Ирены задрожал подбородок, после скандала силы покинули ее, она упала на стул и зарыдала. Из-под халата торчала ее нога. Филип приблизился, но боялся прикоснуться к всхлипывающей жене.