Текст книги "Мальчик, который переплыл океан в кресле"

Девятнадцать

Когда мы с Билли приходим домой, на коврике в прихожей лежит письмо. Я осторожно подбираю конверт. Спереди на нем витиеватыми пурпурными буквами написано папино имя, а сзади значится «Давдейл-Хаус».

Я вспоминаю, как говорил по телефону с Камий. Она сказала, что звонит из Давдейл-Хаус, и мне приходит в голову мысль, достойная детектива. Если вы звоните кому-то, с кем встречаетесь, то станете ли говорить: «Привет, это Бекет из квартиры Б над „Стрижками и ежиками“»? Нет, не станете, потому что ваш кавалер или ваша дама уже знает, где вы живете. Господи Иисусе! Надо поискать Давдейл-Хаус в Интернете.

ДАВДЕЙЛ-ХАУС

ЦЕНТР ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО КОНСУЛЬТИРОВАНИЯ 12,

шоссе Черри-Блоссом

Эдем

Мы обслуживаем Эдем и окрестные районы с 2001 года

Возможны приемы без записи, потому что ИНОГДА НУЖНО ПРОСТО ПОГОВОРИТЬ

Камий Огдон

Орла О'Брайен

Кимберли Лэйнг

ВАЖНЫЕ СВЕДЕНИЯ ДЛЯ ДЕТЕКТИВНОГО АГЕНТСТВА «ШПИОН»:

Мне кажется, что Камий Огдон – это все-таки не папина девушка. Мои подозрения подтвердились тем, что я только что прочитал.

ПАПА. Он встречался с Камий Огдон, чтобы поговорить. Может, он говорит с ней о том, как любит Перл. Мне же он это только что сказал! Он не ненавидит Перл, он ее любит. И поэтому мы увидели его у розового дома, где он рассказывал об этом Камий, или Орле, или Кимберли (наверно, дама в шарфе в горошек – это одна из них). Когда мама умерла, Бабуля Ибица много лет твердила нам то же самое: «Иногда нужно просто поговорить. Не держи все в себе, потому что потом взорвешься».

Я. Рассказал Перл про Камий Огдон и разозлил ее. Поэтому она поругалась с папой после праздника, и его арестовали. Это большое недоразумение, и я один виноват во всем, потому что все напутал.

ЗАМЕТКИ О ТОМ, КАК ВСЕ ИСПРАВИТЬ. Когда папа вернется домой, я должен позаимствовать у него телефон.

«ШПИОН» ОБНАРУЖИЛ… Папа любит Перл, а она, наверно, любит папу больше, чем Голого Мужика, иначе с чего бы ей так сердиться, что папа встречается с Камий Огдон (хотя на самом деле он не встречается с Камий Огдон).

ЕЩЕ НЕМНОГО ВАЖНОЙ ИНФОРМАЦИИ. Я все перепутал и заставил Перл подозревать папу в измене. Мне нужно сделать что-то, чтобы вернуть нам Перл навсегда. Мне нужно все исправить, и, когда Перл вернется, у нас снова будет наша почти мамочка. Нас опять будут обнимать, как раньше; мы будем рисовать картины и есть зеленые штуки (не козявки, хотя Билли их тоже любит) вместо еды навынос. Перл опять будет приходить на рождественские представления. И у нас будет 768 800 километров любви. А еще мы опять будем веселиться, потому что без Перл веселья не получалось. Билли грустит, папа грустит, и я тоже грущу, потому что остальным грустно. У меня есть план.

Час спустя папа возвращается со смены – он развозил рыбу по ресторанам. Теперь он во всю глотку вопит в душе песню о разбитом сердце. Билли учит Брайана ходить по канату в улиточьем цирке, а я прокрадываюсь в папину комнату и забираю мобильник из кармана его джинсов.

Когда я смотрю на мамино фото на тумбочке, мне становится немного стыдно.

– Я должен это сделать, мамочка, – шепчу я. – Я не ворую телефон, я просто ненадолго его беру.

Я присаживаюсь на папину кровать и набираю сообщение для Перл.

Я не встречаюсь с Камий Огдон, леди, похожей на шоколадное фондю. Я просто говорю с ней, потому что скучаю по тебе. Прости, что сбежал из дому. Мы хотим, чтобы ты вернулась. Давай забудем все, что случилось.

Я размышляю пару секунд.

И начнем все сначала.

Я ставлю три смайлика с поцелуями, но потом решаю, что для папы это как-то слишком, и оставляю только один. Я нажимаю «отправить». И почти сразу же телефон гудит: сообщение от Перл.

Ладно, персичек. Прости за вчера. Давай забудем. Целую.

Персичек, фууу! Я стираю оба сообщения, чтобы папа их не прочитал и не понял, что я затеял. Выходя из комнаты, я чуть не глажу себя по головке за то, какой я умный.

Вечер того четверга можно описать так.

Папа вышел из душа и сказал, что принес с работы треску. Он приготовит ее к ужину, потому что понял, как работает духовка. Билли сказал, что не любит треску, если она не плавает, как палка. Папа говорит, что не бывает такой трески. Билли говорит, что бывает, потому что мы много раз ели рыбные палочки. Папа не стал с ним спорить, но я слышу, как он пробормотал: «Треска меня побери» – и ушел на кухню. Мне было все равно, что мы будем есть: я был слишком занят тем, что улыбался про себя. У меня была тайна. Билли это надоело, и он спросил, не склеились ли у меня зубы, и я сказал «ннннн», а Билли сказал, что не понимает меня, а я сказал, это потому, что у меня зубы склеились.

Зашла Кошка. Она сказала, что надеется, нам понравился пастуший пирог, а папа сказал, что было очень вкусно, и выразительно посмотрел на меня.

Я покраснел: вспомнил, что поставил пирог в холодильник, где он, наверно, и стоит. Кошка спросила, не хочу ли я заработать денег на конфеты: она заплатит мне, если я помогу ей с воскресным обходом бабушек и дедушек. Ей нужна помощь с переносом инструментов, а потом я бы мог развлекать клиентов в очереди, пока она будет занята. Я сказал «да», хотя понятия не имел, как развлекать людей. Что скрывать, люблю деньги.

Билли весь вечер не разговаривал с папой. Когда я спросил его, что случилось, он сказал, что это благотворительное молчание. Я спросил, на какую благотворительную организацию он молчит, а Билли ответил, что он сам себе благотворит.

Брайан сбежал из цирка. Странно. Обычно все, наоборот, бегут в цирк. Я нашел его у себя в носке, после того как засунул туда ногу.

Позже папа постучал к нам в комнату и спросил, что это я складываю из бумаги, а я ответил ему, что делаю журавликов, но не сказал, что мне нужно сделать целую тысячу, чтобы мое желание исполнилось. Папа сказал, что я напоминаю ему маму: она тоже вечно что-то мастерила. Я почувствовал грусть и гордость. Мне было грустно, потому что мамы с нами не было, но я был горд, потому что папа сказал, что мы с ней похожи. Потом папа сказал мне, чтобы я заканчивал, потому что уже почти полночь, и добавил, что свет разбудит Билли. Я сказал: «Скоро тебя ждет сюрприз», и папа спросил, что за сюрприз. Мне срочно пришлось придумывать, потому что мне не хотелось рассказывать ему, что я написал Перл сообщение от его имени. Я сообщил, что оставил Брайана на кухне, где он пытался завести друзей. Папа скорчил мину и сказал, что надеется, что на нашей кухне больше нет улиток. Я сообщил, что его «другом» стал держатель для клейкой ленты.

Я встал в туалет и обнаружил там сюрприз еще более удивительный, чем тот, который сам приготовил папе.

В толчке лежало что-то белое (я ожидал увидеть там что-то совсем другого цвета). Изучив предмет, я понял: это бумажный журавлик. А я уверен на все сто процентов, что пока не начал какать сложенными листками бумаги.

– Почему ты рисуешь кресло на воде? – шипит Мими на следующий день, заглядывая в мою еженедельную контрольную по природоведению. – Нельзя рисовать на листах с заданиями. Я все расскажу учителю. – И она поднимает руку, чтобы привлечь внимание мистера Бигла.

Мистер Бигл подходит к нам с лицом чернее тучи; он спрашивает, на все ли вопросы я ответил, я говорю, что да, и он забирает у меня работу.

Учитель переводит взгляд на Мими, а она уверяет его, что просто потягивалась. Мистер Бигл говорит, что лучше бы она потягивала пальцы и наконец написала ответы.

– Бери пример с Бекета, он уже закончил. – Мистер Бигл похлопывает меня по плечу. – И теперь, пока все еще работают, он может заниматься, чем хочет.

Класс издает тихий стон.

Мистер Бигл говорит, что стоны за ответ не считаются.

Я достаю из кармана куртки свой ПРОЩАЛЬНЫЙ СПИСОК. Больше пунктов не осталось.

С тех пор как завертелась вся эта ситуация с Перл, я ничего не делал для мамы, и мне немножко стыдно. К несчастью, я правда не могу придумать новых способов попрощаться с ней. На обратной стороне списка я рисую маленькую штормовую тучу и море внизу. Потом я рисую кресло и двух мальчиков в нем. А потом мистер Бигл кричит: «Время вышло!», и я кладу список обратно в карман. Я все еще не знаю, что написать десятым пунктом.

Собрав контрольные, мистер Бигл говорит, что сейчас мы пойдем прямо к садовому участку и начнем сажать растения.

– Помните, газетчики придут посмотреть на ваш сад, и мы хотим, чтобы они подумали: «Вот это…

– ПЕРЖУ! – Кричит Донте Моффат.

– «Потрясающий проект», хотел сказать я, – возражает мистер Бигл.

Он выстраивает нас в линию, как полк солдат, и мы маршируем по игровой площадке до садового участка. Сэм Свисс уже подготовил землю; все ростки куплены. В углу в кучу свалены разные садовые инструменты. Мистер Бигл объясняет нам, что и где копать. Я смотрю на Асебен; она стоит, уставившись на стену. Она даже не оборачивается, когда мистер Бигл велит нам хватать тяпки.

Пять минут я копаю маленькие ямки. А потом вижу на земле что-то белое. И я уже заранее знаю, что это такое: прошлой ночью я увидел похожий предмет в унитазе. Как-то это все странно. Бумажные журавлики преследуют меня! Видимо, тут происходит одно из двух: либо они правда волшебные, как я и подумал сначала; либо я складываю журавликов, и они цепляются за мою одежду, а потом падают. Я уже сделал больше сотни журавликов, но идеального у меня так и не получилось. Видимо, они все-таки волшебные.

Я поднимаю журавлика. Мистер Бигл машет мне и спрашивает, откуда он у меня. Я говорю, что нашел на земле.

– Не глупи. Ничего ты не находил. Это же журавлик, которого ты принес на первый урок.

– Нет, сэр, это другой, – возражаю я. – Тот остался дома. Я не знаю, как здесь очутился этот. Еще одного я нашел вчера в туалете.

Похоже, зря я это сказал. Все вокруг начинают смеяться.

– А в сказке больше ничего не было? – раздраженно спрашиваю я у мистера Бигла. – Ну, про то, что эти журавлики появляются из ниоткуда?

Мистер Бигл с трудом подавляет смех:

– Это как бумеранг, что ли? Нет, я все тебе рассказал. Но раз уж этот журавлик так всех взволновал и помешал работе, я, пожалуй, отнесу его в класс и положу на полку. Ты сможешь забрать его после уроков.

После обеда мистер Бигл возвращает нам контрольные. Я слышу, как Мими ахнула и шепнула: «Не может быть!» Через секунду она поднимает руку и спрашивает мистера Бигла, не произошло ли тут какой-то ошибки.

– С твоей контрольной по природоведению? Нет, ты хорошо справилась. Можешь наслаждаться выходными с сознанием того, что как следует поработала.

– Но я не на все вопросы ответила правильно, – потрясенно отвечает Мими. – А ведь я занималась с репетитором после школы.

– Ты хорошо справилась, – повторяет мистер Бигл.

– Этого недостаточно! – Мими обессиленно падает на стул. – «Хорошо» моих родителей не обрадует. Я столько всего делаю после школы: французский, балет, кунг-фу… И я хочу попасть на шоу топ-моделей, но…

– Но по природоведению пятерки пока не получается, но это даже хорошо. Значит, тебе еще есть над чем работать. Я не жду, что ты – или кто-нибудь еще – будешь неизменно выдавать отличные результаты, – говорит мистер Бигл и кладет передо мной мой листок. – Отличная работа, Бекет. Ни одного неправильного ответа. Есть ли хоть что-нибудь, чего ты не знаешь про человеческий организм?

– Да нет, я все знаю, сэр.

Мими резко откидывается на стуле, выпятив нижнюю губу. Она вздыхает, наклоняется вперед, подтягивает носок, забрасывает косу за плечо и вскидывает руку.

– Да? – спрашивает мистер Бигл.

Мими говорит, что ей нужно в туалет.

– Ты уверена, что не сможешь потерпеть? Или это результаты теста тебя так огорчили?

– Это все Донте Моффат виноват, сэр. У меня живот болит. А он посоветовал мне купить еду в какой-то забегаловке.

– Это не я, – встревает Донте Моффат. – Это Бекет.

Мими окидывает меня злобным взглядом и встает. Мистер Бигл говорит, что лучше ей и правда пойти в туалет; он как-нибудь обойдется без происшествий в классе. А затем продолжает раздавать контрольные.

Я смотрю на свою, поражаясь собственной гениальности. Кастет тычет в свой листок и говорит, что неплохо справился с вопросами про кости в руках; Асебен же рисует бабочек на ладонях, словно оценки ее вовсе не интересуют. Краем глаза я вижу, что кто-то стоит, прижавшись лицом и ладонями к стеклу окна, и корчит рожи. Я перевожу взгляд: это Мими. Она одаривает меня улыбкой, достойной злодея из книги комиксов. Что-то подсказывает мне, что она вовсе не спешит в туалет. Точно, она все наврала.

Когда звенит последний звонок и мистер Бигл желает нам хороших выходных, я не спешу выйти из класса. Когда все ребята расходятся, я спрашиваю у него, можно ли взять назад моего журавлика. Мистер Бигл подходит к полке; взгляд его мечется взад-вперед. Все книги переставлены; они лежат кое-как, страницы помяты.

– Прости, Бекет. – Мистер Бигл чешет затылок. – Похоже, твой журавлик пропал.

Двадцать

Наступает вечер воскресенья. Я беру большой черный вещмешок из рук Кошки, которая запирает входную дверь «Стрижек и ежиков». Тихо напевая, она достает ключи от машины, нажимает на кнопку и предлагает мне забраться внутрь.

– Что-то мне немножко стыдно за то, что ты мне платишь, ведь я просто держу сумку, – признаю я.

– Вот уж не стоит, – отрывисто сообщает Кошка и заводит машину. – Это далеко не все. Ты отработаешь каждый пенни из моих пяти английских фунтов.

Мы мчимся по шумному Эдему, пока наконец не паркуем машину у дома престарелых на Грин-Эйк. Кошка выпрыгивает из машины и, петляя, бежит по дорожке, по обе стороны которой растут, переплетаясь, сорняки. Старый викторианский дом из серого камня весь порос мхом. Кошка салютует мне и нажимает на кнопку звонка. Раздается жужжание: мы можем входить.

Когда мы проходим внутрь, Кошка записывает нас в список посетителей и машет кому-то из персонала. Она знаком приглашает меня пройти в просторный зал с розовыми обоями в цветочек и длиннющими ниспадающими шторами, похожими на кулисы в театре. В глубине помещения находится большое эркерное окно; по всей комнате в креслах восседают старики.

– Стрижки за сто! – кричит Кошка. – И это я не про цену, а про средний возраст присутствующих.

Раздается хихиканье, старики кивают.

– И пожалуйста, не бегите доставать кошельки. Как обычно, все за счет заведения.

Я, честно говоря, не думаю, что кто-то тут побежал бы за кошельком, потому что им и правда всем около ста лет, даже если Кошка и шутила.

Кошка подталкивает к окну красное бархатное кресло, устанавливает на столик с колесами маленькое зеркало и спрашивает, кто готов первым принести себя в жертву. Потом она показывает на пожилую леди и говорит, что вообще-то заводить любимчиков не в ее стиле, но никто же не возражает, если она начнет вот с этой красотки.

Как и просила меня Кошка, я пытаюсь развлекать тех, кто ждет своей очереди, но я умею только разговаривать, да и то плохо. Старик в углу делится со мной своими воспоминаниями о войне, а одна старушка жалуется на распухший живот. Вот это мне нравится! В смысле, не то, что у нее распух живот, а то, что я могу подсказать ей, как облегчить свое состояние. Я рассказываю про воздействие лекарственной мяты, а потом про то, как выиграл конкурс на лучший дизайнерский проект сада. Я говорю про волшебство бумажных журавликов и показываю всем браслет с бабочкой. Очередь к Кошке становится все короче, а Эверест из седых волос на газете, расстеленной на полу, все выше. Через полтора часа я понимаю, что все это время говорил без остановки.

– До следующей встречи, Нана, – говорит Кошка, целуя на прощание старушку, которую подстригла первой. – Никому не говори, но ты – мой любимый клиент. – И Кошка подмигивает ей.

Когда мы возвращаемся в машину, я сообщаю, что мне все здесь понравилось.

– И твоя бабуля очень милая. Я не знал, что она живет здесь.

Кошка поворачивает руль:

– Я рада, что тебе так понравилось. Мне тоже нравится тут бывать, особенно потому, что я навещаю бабушку. Старики такие веселые! И у них всегда в запасе множество потрясающих историй, если найти время поговорить с ними.

– Я не очень хорошо умею вести беседу, – вздыхаю я.

– Как по мне, ты отлично справился. – Кошка сворачивает налево.

Я замечаю на ее запястье татуировку лилии. Под ней стоят маленькие цифры.

– Я бы даже сказала, что у тебя отлично получается и говорить, и слушать. Это прекрасное сочетание.

– Кошка, ты говорила, что лилии – любимые цветы твоей мамы. А она тоже живет в Эдеме?

Внутренняя поверхность оконного стекла запотела; я рисую пальцем маленькое сердечко. Вода стекает с него, как слезинка по щеке.

– Надеюсь, что да. Сейчас я рада поболтать о маме, но так было не всегда. – Кошка останавливается у светофора. Мы ждем, пока загорится зеленый, и она поворачивается ко мне: – Понимаешь, бабуля, ну, которую ты только что видел… Она вырастила меня, потому что я потеряла маму, когда мне было тринадцать.

Я сглатываю:

– Ты тоже потеряла маму?

– Да, к несчастью. Я тогда была чуть старше, чем ты сейчас. На деньги, оставшиеся от мамы, я смогла открыть салон. Чего это у тебя такой удивленный вид? – Светофор переключается, и мы едем дальше. – Ты ведь не первый человек в мире, с которым это случилось, даже если тебе так кажется. Таких, как мы, очень много. Просто на вид нас от остальных не отличить, мы ведь нормальные. Может, если бы были особые значки…

– Но… – Я не знаю, что сказать. А потом слова просто рвутся из меня. – Я чувствую, что я не такой, как все.

Кошка сворачивает на первом перекрестке.

– Ничего страшного, – улыбается она. – Все мы иногда так себя чувствуем. Но всегда есть кто-то, кто испытал подобное.

Кошка поворачивает направо, потом налево и вскоре тормозит около кладбища.

– Сейчас там закрыто, – заявляю я. – Они закрываются на ночь.

– Ты прав, – признает Кошка. – Я остановилась, чтобы сказать, что мою маму похоронили именно тут. Но я не для того привезла тебя сюда, чтобы расстроить. Не грусти. На самом деле моя мама совсем не здесь.

– А где же она тогда? – В горле у меня першит, а желудок скручивает спазм.

Кошка перегибается через сиденье и показывает на рисунок на стекле:

– Ты сам знаешь, где она. Она в моем сердце. Так же как и твоя мама – в твоем.

Я смотрю на наспех накаляканное сердце. Я понимаю, о чем говорит Кошка. Она замолкает, чтобы я обдумал ее слова, а потом добавляет:

– Я знаю, как тяжело расти без мамы.

– Я не хочу расти без нее, – всхлипываю я.

Кошка дотрагивается до моего плеча; рука у нее теплая, и это меня успокаивает.

– Даже если ты не хочешь, вырасти все равно придется.

Кошка снова заводит двигатель, а я спрашиваю ее, не можем ли мы на минутку остановиться у океана. Даже если там совсем темно и я ничего не увижу. Наплевать! Мне просто хочется туда съездить. Кошка соглашается и через десять минут останавливает машину на участке дороги с видом на океан.

– Я скучаю по маме, – шепчу я, глядя вдаль. – Папа сказал, что развеял ее прах над морем. Я не поехал, потому что был еще слишком маленьким. Папа сказал, что ему грустно было маму отпускать, но потом налетел порыв ветра и унес ее в море. Но не всю. Папа сказал, что крохотный кусочек мамы сдуло обратно, на него.

– Ох!

– Но это ничего. Папа подумал, что так мама дала ему понять, что крошечная частичка ее всегда будет с ним. Грустно, что я тогда не поехал.

И вот я сижу тут и говорю про маму. Еще более странно, что я говорю про маму с Кошкой, и почему-то это правильно, и Кошка понимает, что я имею в виду. Я бы в жизни не стал вспоминать маму с Перл, хотя всегда думал, что с ней легко разговаривать.

– Да, я знаю. Оставшимся приходится очень сложно, – тихо отвечает Кошка.

Она нажимает на кнопку, и оконное стекло ползет вниз. Машину заполняет порыв морского ветра; я облизываю губы и чувствую привкус соли. Когда я спрашиваю Кошку, смогла ли она попрощаться с мамой, Кошка отвечает:

– А тебе станет легче, если да? А если нет? Не думаю. И поэтому тебе придется самому найти свой собственный способ, Бекет. Моя история такая же, как у тебя, но другая.

– Но у тебя хотя бы бабуля живет рядом.

– Иногда она меня не узнает. И сейчас я словно опять теряю маму, но на этот раз более медленно. Но одно я знаю наверняка: мне очень повезло, и неважно, что случится в будущем. Люди, которых я потеряла, всегда будут со мной.

Глядя на море, я говорю:

– Однажды я попрощаюсь с мамой по-настоящему. Я уже пытался… Я написал ПРОЩАЛЬНЫЙ СПИСОК, где перечислил разные способы, как попрощаться с ней. Но беда в том, что ни один из них не работает.

Кошка кивает и говорит, что записывать всё – это хорошо, особенно если мне это помогает. Она снова заводит машину, и мы едем домой.

– Но я не знаю, как это сделать, – с грустью признаю я.

– Пока что, – замечает Кошка. – Ты пока что не знаешь, как попрощаться с мамой.