Текст книги "Букет кактусов"

27

Михаил Петрович Соколов тяжело вздохнул и рывком сбросил очки на стол. Яростно потер слезящиеся глаза. На несколько мгновений в голове прояснилось – или ему это только показалось?.. Должно быть, показалось, потому что когда председатель совета директоров «Омега-банка» нащупал – с третьей или четвертой попытки – бронзовую львиную голову, служившую ручкой, и открыл ящик своего антикварного стола, то позабыл, зачем он сюда полез. Вообще, ему казалось, что за последние трое суток он постарел сразу лет на десять.

На столе перед ним опять лежала газета со статьей, отчеркнутой синим фломастером. На сей раз это был «флагман» областной печати, но фамилия под статьей стояла все та же самая, «птичья», которая в последние месяцы частенько портила жизнь Старику. Однако сегодня ему было не до этого писаки. Когда нынче утром банкир по привычке просмотрел подготовленную для него прессу, то даже не возмутился. Только отметил про себя, до чего же точно этот сукин сын Кулик попал в «десятку», сам того не подозревая. И еще подумал: «Его уже печатает „Воронская правда“. Значит, дела совсем плохи».

С минуту старик сидел не шевелясь, потом достал из ящика коробочку. Вытряхнул пару капсул, аккуратно запил водой из графина. В конце концов, что изменится, если он плюнет на свой омолаживающий курс и не будет принимать лекарство вовремя? Сережу этим все равно не вернешь. Боже мой, мальчику было всего тридцать шесть, такой молодой! Кажется, только вчера поминали Юрку, отца, и вот спустя всего год – сын... Бедная мать, она совершенно убита.

«Проклятый Вьет, косоглазая сволочь! И ведь явился на кладбище как ни в чем не бывало, со скорбным видом и в глубоком трауре, и всю свою шпану увешал цветами. Подонки! За что они расправились с мальчишкой? Ведь он не давал повода... Что им было надо от него? Что им надо от меня?!»

Михаил Петрович ни на секунду не верил в «дорожно-транспортное со смертельным исходом». Это для дураков, но не для него, старого матерого лиса! Он знал, что Мыздеева-младшего убили и что стоят за этим Вьетнамец с Паневичем. Уж он-то, Соколов, уверен, что Сережа никогда бы не сел за руль даже в состоянии легкого подпития. Мальчик был осторожен, чтоб не сказать – трусоват. Да и вообще бедняга был слаб на выпивку. Зная, что после будет жестоко маяться, он «перебирал» крайне редко, а уж если такое случалось – не то что до машины, но и до горшка не всегда доходил. Сразу скисал, сердешный, царство ему небесное... А экспертиза установила, что кровь погибшего содержала лошадиную дозу алкоголя!

Нет, это почерк блатных – тут и думать нечего. Точно так же они убрали когда-то Германа Кривицкого. Да разве его одного, э-хе-хе... В тот самый вечер, в субботу, Сережа собирал всю эту шушеру в своем новом доме в Березовой роще – об этом знали многие. Что-то у них там вышло, и эти козлы вынесли Сергею приговор. А может быть, они спланировали все заранее!

Соколов осторожно навел справки и выяснил, что двое парней, служивших охранниками в коттедже Мыздеева, в самый день трагедии обращались за медицинской помощью – разумеется, неофициально. А один, некто Хохряков, вообще исчез после субботнего дежурства! Михаил Петрович почти не сомневался, что в ближайшее время простреленный труп этого бедолаги всплывет где-нибудь в волнах Воронского моря или на городской свалке.

Бывший прокурор слишком хорошо знал, чем кончится следствие по этому делу. Ничем! Оно уже сейчас зашло в тупик, и не сегодня-завтра будет поставлена точка – несчастный случай. Охранники скорее признаются в том, что это они сами по предварительному сговору укокошили собственного босса, чем назовут имена уголовных авторитетов. Все хотят жить! Никаких улик против Вьетнамца и Паневича не будет, в этом можно не сомневаться.

Соколов и не сомневался. Он отлично знал эту систему, потому что сам ее создавал. Не один, конечно, но он определенно был одним из ее авторов.

Он не сомневался и в том, что убийство Сережи Мыздеева, который был ему вместо сына, – это удар по нему, Соколову! Эта сволочь Вьетнамец держит на него зуб еще со времен его прокурорства. Будь воля этого фраера – он давно и ему подстроил бы какую-нибудь «дорожно-транспортную» пакость. Да кишка тонка. Знает, какие люди стоят за Соколовым.

«Знал, – поправил сам себя Михаил Петрович. – Все время знал. А теперь, видать, зарвался. Решил, что у него уже все „схвачено“. Думает, дай-ка прощупаю Старика, может, из него уже весь дух вышел, может, пора его на свалку? Врешь, голубушка моя, рано ты Соколова хоронишь...»

Однако, вопреки своей браваде, старый мафиози не ощутил прилива бодрости. Даже напротив, он почувствовал, как по хребту ползет волна липкого страха, как она поднимает на загривке остатки шерсти, прокалывает мозг тысячью холодных иголок и, прокатившись по носоглотке, рассыпается изжогой в пищеводе...

Почему Вьет – по сути дела, «шестерка»! – осмелился бросить ему вызов? И именно теперь, когда у него под ногами зашаталась земля? Может, он узнал то, что еще неизвестно Соколову – что «большие люди» здесь и в Москве уже отказались от Старика, поставили на другую лошадку? Не может быть... Хотя, собственно, почему – не может? Ведь он уже давно чувствует, что над ним сгущаются тучи. Теперь Михаил Петрович был уверен, что это настоящие темные, грозовые тучи, а никакие не облачка, которые можно руками развести.

Вчера вечером, вконец измученный своими явными переживаниями и тайными страхами, он набрал номер старого товарища. Последнего из живых, кому он мог, не таясь, рассказать все. Друг не стал его успокаивать, что, мол, все это ерунда, из чего Михаил Петрович сделал вывод, что его положение действительно серьезно. «Позвони ему сам, – посоветовал товарищ, не называя имен, они понимали друг друга с полуслова. – Я знаю, это трудно, но это будет самое лучшее. Он редкая сволочь, но у него есть свои принципы. Если он и правда получил карт-бланш, он даст тебе это понять».

– Ты хочешь, чтобы я позвонил этому мерзавцу сам? Нет, это невозможно! Последние пять лет я общался с ним исключительно через Сережу. А теперь, после того, что случилось, не может быть и речи...

– Дело твое, Михаил. Но я считаю, это единственный выход. Больше никто тебе правду не скажет – ни здесь, ни в Москве. Переступи через себя. Хуже, чем есть, уже не будет, пойми ты! По крайней мере, будешь точно знать, чего ожидать.

Старый друг был, конечно, прав, так будет лучше. Он должен позвонить Вьетнамцу. И сегодня целый день Соколов пытался набрать номер, который его прихотливая стариковская память хранила в одном из дальних своих уголков. Но оказалось, принять решение намного легче, чем его выполнить.

Дело было вовсе не в том, что бывший прокурор не мог «переступить через себя», позвонив криминальному авторитету. Ерунда собачья! Он боялся. Боялся до дрожи в руках, до тошноты в горле этого разговора с Вьетом. Боялся того, что почувствует по тону, по намекам, по шуткам бандита, что у него уже есть этот самый проклятый «карт-бланш» – неписаное, но утвержденное организацией разрешение на его, Соколова, физическое устранение! Ему, Старику, как и многим высокопоставленным членам организации, было хорошо известно, кто именно выполняет в ней деликатные функции «санитара леса»... Соколов боялся и того, что Вьетнамец услышит в его голосе этот животный страх, и тогда уж точно его песенка спета. Хищники чуют малейшую слабинку своих жертв и обязательно ею воспользуются.

Но он должен это сделать. Должен, если не хочет загнать сам себя! И сделать это надо сегодня, сейчас – иначе он просто свихнется. Никто не помешает – среда, профилактический день. Он специально отпустил пораньше и секретаршу, и референта, начальников отделов – всех. В банке осталась одна охрана, но она не в счет.

Михаил Петрович сделал правой рукой торопливое движение, в котором с трудом можно было угадать крестное знамение, и придвинул к себе сотовый телефон. Покосился на приоткрытую дверь в приемную, но махнул рукой – все равно там никого.

Банкир шумно выдохнул и трясущимся указательным пальцем набрал заветную комбинацию цифр. «Господи! Хоть бы его не было дома...»

Резиденция Вьетнамца ответила почти мгновенно – безликим голосом с азиатским акцентом.

– Это Соколов. Мне нужен босс, и поскорее.

– Соколов?..

По некоторому замешательству в голосе «шестерки» Михаил Петрович понял, что тот не прочь переспросить, а кто, собственно, такой Соколов? Но пораскинув мозгами и, видимо, сообразив, что дворник или учитель словесности запросто звонить Вьетнамцу не станут, парень решил на всякий случай воздержаться от уточнений. Вместо этого он спросил коротко:

– По какому делу?

– Это я объясню ему самому, любезный. Не советую тебе тянуть резину.

«Молодец, хорошо начал. Без наездов, но с достоинством».

Воодушевленный собственным мужеством, он слушал таинственное пиликанье эфира. Должно быть, хозяин все-таки дома – иначе трубку давно бы взял секретарь. Банкир уже и сам не знал, радоваться ему или бояться, и что означает столь долгое промедление – если оно вообще что-то означает. Ему уже стало казаться, что этот перезвон и потрескиванье никогда не кончатся, когда он наконец услышал знакомый голос, похожий на сухое карканье.

– Здравствуй, Михаила. Это ты, правда?

Ага, назвал по имени – хороший знак. Было бы хуже, если б он сказал: «Здравствуй, прокурора».

– Да, это я. Здравствуй, Вьет. Однако, ты не очень-то спешил поздороваться со старым приятелем.

– Извиняй, Михаила. Я принимаю ванна, и секретарь стеснялась ко мне заходить, понимаешь? Я рад, что ты вспомнила свой старый друг Вьет. Только плохо, что... – Он помычал, подыскивая в русском языке подходящие для выражения мысли слова. – Плохо, что причина для твой звонок очень нехороший, грустный причина. Ты звонила из-за Сережа. Вьет прав?

– Ты угадал. Да, я действительно хотел... – Михаил Петрович против воли запнулся, – поблагодарить тебя за помощь в организации похорон. Ты же знаешь, я относился к Сергею как к своему сыну. И сейчас, после его нелепой смерти, мне очень важно все...

– Не надо меня благодарить, – перебил Вьетнамец. – Я только исполнял мой долг. Долг друга! Сережа была мой друг, Михаила. Ты это знала?

– Д-да... Знаю, конечно.

– Вот! Разве можно благодарить друг за то, что он пришел провожать свой друг в последний путь и помогал его мать и сестра? Ты сделала бы то же самое для свой друг, так?

«Господи! И это я вынужден терпеть, да еще и поддакивать!»

– Конечно, Вьет. Да-да, конечно. Ты прав.

– Ты хотела сказать мне что-то еще, Михаила?

– Н-нет... То есть, да. Мне кажется, после того, что случилось с Сережей, мы должны стать ближе друг к другу. Забыть старые счеты. Ведь мы оба его друзья, и, по-моему, ему это было бы приятно. Что скажешь?

– Что я сказал? Что ты хитрый человек, Михаила. – Банкир услышал в трубке каркающее хихиканье. – Ты сказала – «забыть старые счеты». Но у Вьет нет никакой старый счет к Михаила Соколов, правда! Если ты его имела – ты и забывай.

– Ну, ладно, ладно... Кто старое помянет – тому глаз вон. Какие счеты между своими, Вьет!

– Ты читала моя мысль, Михаила. Вьет давно говорил Сережа наш вьетнамский поговорка: нельзя пить из один источник волк и собака. Надо – или все волк, или все собака! Если нет, кто-то обязательно будет умирать, и тогда вода становится грязный от кровь, пить больше нельзя. Ты меня понимала?

– Кажется, да. Значит, из нашего источника должны пить только волки, так?

Бандит радостно рассмеялся.

– Ну конечно, не собака! Вьет рад, что мы понимали друг друга. У нас с тобой одна кровь, Михаила, кровь волка. А волк не убивает волк – они вместе охотятся.

– На собак?

– И на собака тоже! Ты умный человек, Михаила. Мы с тобой будем дружить, да? У тебя проблема, Михаила?

– Проблема?..

Вопрос застал банкира врасплох. В самом деле, не скажешь же, что все проблемы исчерпаны, потому что он, Вьетнамец, обещал Соколову свою дружбу!

– Только не говори мне, что ты позвонила только чтобы благодарить за похороны. Если кому-то нужен Вьет – значит, у этот человек проблема. Может, есть собака, который надо охотиться, а?

Михаил Петрович лихорадочно соображал, ему не хотелось разочаровывать «нового старого друга». Тут его взгляд уперся в броский газетный заголовок, заскользил вниз, к фамилии автора... Вот же он, его неоплаченный «должок»! Мелочь, но вернуть требуется. И как раз по профилю Вьетнамца.

– Как тебе сказать... Не то чтоб проблема – так, пустяшное дельце.

– Скажи как есть. Или ты не верила, что Вьет может помогать?

– Ну что ты! Дело вот в чем. Ты, конечно, знаешь, что в последнее время случилось много неприятностей, которые... м-м... неблагоприятно отражаются на деятельности нашего банка. Сначала арест судьи Колчина, с которым я когда-то имел несчастье работать вместе, теперь вот ужасная смерть Сережи Мыздеева. И на того, и на другого в свое время газеты вылили ушаты грязи, да и мне, признаться, досталось вместе с ними.

– Вьет не читать газета, Михаила. Как у вас говорят? Собака лает, а ветер... несет, да?

– Завидую тебе! А я вот никак не могу отделаться от партийной привычки. Но если даже я вовсе перестану заглядывать в газеты, проблема от этого не исчезнет, Вьет! К сожалению, многие люди имеют привычку их читать, а некоторые даже им верят. Журналисты создают дурную репутацию банку, и это очень опасно. Писаки порочат деловых людей, собирают компромат, сочиняют всякие небылицы. Даже мертвых не щадят! Читал, что нацарапал в сегодняшней «Воронской правде» один борзописец по фамилии Кулик? Ах да, ты не читал...

– Что он писала?

Голос Вьетнамца был как натянутая тетива.

– Он дает понять, что Сережу убрали свои. То есть представители криминальных кругов, с которыми он был тесно связан. Можешь себе представить? Другие тоже хороши, но этот парень совсем оборзел! По его статейкам уже копает специальная комиссия при губернаторе, материалы пошли в прокуратуру. А ты говоришь – «ветер носит»...

Несколько секунд в трубке слышалось напряженное дыхание. Вьет принимал решение.

– Твой правда, друг, газета надо читать. Иногда! Этот парень и есть твой проблема, Михаила?

На секунду бывший прокурор испугался, но слово уже вылетело. А Вьетнамец не тот человек, у которого можно забирать назад слова! Да и зачем, собственно?

– Значит, не собака – птица, ха-ха! Птица – это слишком легкий охота для Вьет, но чего не сделаешь ради друг, Михаила! Не беспокойся, это был последний статья твой Кулик. Больше он не будет делать тебе неприятность. И мне тоже.

– О Господи, Вьет, ты меня не так понял! Я не имел в виду, хм... радикальные меры. Его надо просто поучить, объяснить, что к чему...

– Вьет правильно понимал тебя, прокурора. Я же сказал, не беспокойся. Теперь это мой проблема, а как решать свой проблема, Вьет знает. Сегодня вечером этот парень будет иметь сюрприза.

– Сегодня вечером... – машинально повторил собеседник.

– Если ты больше ничего не хотела сказать мне, Михаила...

– Нет-нет, это все. Еще раз спасибо тебе... за помощь.

– Хватит свистеть, – добродушно отмахнулся бандит. – Ты сама сказала, какой счет между свои люди? Нужно помогать – звони Вьет в любой минута день и ночь.

Эфир опустел, оборвав хихиканье Вьетнамца. Старик уронил на стол дрожащие руки.

– Слава Богу! – чуть слышно шептал он, не отдавая себе отчета. – Слава Богу...

Этот пятиминутный разговор забрал все моральные и физические силы Старика. Пальцы, все еще судорожно сжимавшие телефонную трубку, превратились в сосульки, и спина под теплым пиджаком заледенела. А ведь еще полчаса назад в кабинете было душно, он даже распахнул обе двери в приемную...

Что это?.. Михаил Петрович готов был поклясться, что кто-то легонько прикрыл дверь, ведущую из приемной в коридор. Он ясно слышал звук! И по ногам потянуло мгновенным сквознячком, и тяжелый тюль на окне еле заметно качнулся...

Кто-то был здесь! Кто-то стоял в приемной, пока он разговаривал с Вьетнамцем. Кто?! Долго ли он стоял? Что он слышал?! О Господи...

С проворством шестнадцатилетнего мальчика пожилой банкир сорвался с места, выскочил в приемную, распахнул дверь в коридор... Он был пуст.

Соколов закрыл дверь и потянул ноздрями воздух, словно гончая. В нем висел довольно плотный дух дорогого мужского одеколона – какой-то очень знакомый запах... Смятенный взгляд Михаила Петровича упал на большие электронные часы в приемной, они показывали 18.11.

Боже! Ведь он вызвал на шесть часов Славку Филимонова. Пресс-секретарь должен был подготовить тезисы его спича на завтрашнем банкете по случаю четырехлетней годовщины банка. Совсем из головы вон!

Босс метнулся к пульту селекторной связи.

– Вахта?.. Это Соколов. Филимонов ко мне проходил?

– Только что вышел, босс. Сказал, что забыл дома какие-то бумаги. Вернуть?.. Ой, он уже отъехал!

– Черт! Давно он вошел?!

– Секунду... В семнадцать пятьдесят семь. А что...

Но Старик уже нажимал кнопочки на сотовом телефоне. В конце концов, ему милостиво разрешили обращаться за помощью в любое время дня и ночи. А сейчас помощь ему требовалась самая скорая, безотлагательная.

Славик гнал свою «девятку», в голос матеря красные сигналы светофоров. Твою мать, до Данькиной редакции нормальной езды – каких-нибудь десять минут! Так нет, понаставили везде этих самых трехглазых...

В его бедной рыжей голове все смешалось: страх, ошеломление, возмущение, запоздалое прозрение и какая-то отчаянная, мальчишеская отвага. Она-то, вопреки страху, и гнала его вперед. Предупредить Даньку Кулика! Он должен это сделать во что бы то ни стало, а потом...

«А что потом, дуралей? – пробивалось сквозь его решимость что-то противное, предательское. – Гляди, выйдут тебе боком не погасшие дружеские чувства к опальному редактору...» Но он щелкал по носу свою слабую, зависимую натуру – и она, поскуливая, уползала в темноту. А Филя только крепче сжимал руль.

Вячеслав Арнольдович подмигнул зеркальцу, подбадривая «супермена». Тут его мысленному взору явился другой супермен – настоящий, тот, за которым он тянулся с тех самых пор, как они познакомились в универе. Тянулся яростно и оголтело, тащил себя за уши, вставал на цыпочки, наделал в подражание ему массу глупостей – но так и не смог даже приблизиться к своему идеалу. Идеал звали Борькой Жемчужниковым.

– Интересно, а он смог бы так? – спросил водитель «девятки», не замечая, что говорит сам с собою вслух.

Он имел в виду все, что пережил в последние несколько минут: свое смятение в пустой приемной, за приоткрытой дверью босса, свое мгновенно пришедшее решение спасти друга, который тебя презирает, считает совсем пропащим, и эту одинокую гонку по вечерней улице, и эти незнакомые, прекрасные глаза в автомобильном зеркале... Спросил – и удивился, потому что впервые не смог ответить на этот, казалось бы, риторический вопрос.

Что он, Борька Жемчужников, сказал ему тогда, в девяносто первом, когда уговаривал заняться вместе «автомобильным бизнесом»? «Подумаешь, делов куча, разбирать ворованные тачки! Не мы же их угоняли – это во-первых. А во-вторых, пусть не будут лохами, не оставляют где попало без присмотра. Это же не навсегда, старик, вот подзаработаем бабки – и привет. Пойми ты, все равно кто-то будет этим заниматься – так почему не мы с тобой? Не бери в голову!»

А потом, когда погибла его мачеха, и так по-глупому обвинили в убийстве Борькину девчонку, Шурочку, – что он сказал? «Пойми, старик, она влипла, ее все равно посадят! Менты уже доказали, что она вломилась к нам в квартиру как раз в тот момент, когда у Ольги случился сердечный приступ. Если у меня не будет бесспорного алиби, нас обвинят в сговоре – и тогда обоим кранты! Черт, да если б я знал, что так все обернется, – разве б я побежал за этим чертовым пивом, будь оно неладно?! Я же тебя не уговариваю лжесвидетельствовать – так, сущий пустячок... Не бери в голову, старик! Ты же не думаешь, в самом деле, что это я укокошил Ольгу?!»

Разумеется, он так не думал. И потому согласился подтвердить «сущий пустячок» – что ни за каким пивом Борька не бегал и вообще не покидал его, Филину, квартиру до самого вечера, когда неожиданно подхватился и потащил всех к себе – «смотреть потрясную кассету». Чип тогда, помнится, малость перебрал и закемарил, и они легко внушили ему, что Жемчужников все время неотлучно находился на глазах честной компании.

А этим летом, в ресторане «Брно»? Сто лет не встречались втроем, и вот, наконец, «совпали». Борька приехал, а тут и Чип позвонил. Договорились посидеть как люди. Толик предлагал пригласить еще Даньку, но Жемчужников и слышать не захотел. Вы что, говорит, этот борец за правду просто плюнет вам в рожи. А вышло, что в рожи им обоим – Борису и ему, Филе, – плюнул Толька Чипков. Напился, слово за слово... В общем, вышла отвратная история. Толик орал на весь кабак, что Борькин шеф Кондрашов через «Омега-банк» занимается финансовыми аферами и разными темными делишками, «и вы, дружки хреновы, во всем этом паскудстве по уши увязли». Что он, мол, раздобыл убойной силы документы, и как только вернется из командировки – «все ваше осиное гнездо разворотит на хрен».

Естественно, у него, у Славки, тогда возникли вопросы к «другу и учителю по жизни». И что тот ответил? «Не бери в голову, старик. Ты что, не видишь, наш Чип просто с цепи сорвался! Два года был „в завязке“, а тут даже нажрался от зависти, что у нас с тобой все о'кей. Обычный пьяный бред! На девять десятых».

«Значит, хоть на одну десятую, но все-таки правда?» – не отставал Филя. Борька сузил свои стальные глаза. «А ты думал, из каких шишей тебе платят десять штук в месяц, плюс премиальные? Из бюджетных ассигнований? Или из щедрых спонсорских пожертвований? То-то! Достали вы меня сегодня, правдоискатели долбаные! Хотите одновременно сладко жрать и крепко спать? Тогда, Филечка, один выход – не бери в голову! Я тебе уже сказал. А то ведь можно ее и лишиться, старик...»

Славик часто вспоминал потом эти его слова. Особенно после того, как Толька не вернулся из командировки. Филимонов не мог отделаться от ощущения, что пьяные откровения его друга-корреспондента в ресторане и его исчезновение как-то связаны между собой. Но в паузах между этими грешными мыслями, между собственными наблюдениями, сопоставлениями и выводами старался все-таки, по Борькиному совету, «не брать в голову». И это у него с грехом пополам, но получалось. Вплоть до сегодняшнего вечера, когда, явившись к шефу с тезисами его будущей речи, услышал, как Михаил Петрович жалуется человеку по имени Вьет на свою «проблему». Это имя было слишком известно в городе, чтобы пресс-секретарь вежливо заткнул уши. Он и понятия не имел, что его босс, бывший прокурор и уважаемый человек, знается с таким отпетым бандитом! А «проблемой» был не кто иной, как Данька Кулик, его однокурсник и в давнем прошлом друг, далеко не супермен, но честный и порядочный парень.

Вот впереди, на расстоянии двух кварталов, заблестели желтые фонари Плехановской. Пересечь ее – а там рукой подать. Только бы Данька был еще в редакции! Во всяком случае, в прежние времена, когда они еще знались, его «железно» можно было застать вечерами в редакционном кабинете. Дождется, когда все разойдутся, и сидит часов до девяти-десяти, строчит свои шедевры свободной журналистики... Зато по утрам его раньше полудня на месте не ищи.

Филимонов глянул в зеркало заднего вида и обомлел, на «хвосте» у него висела черная бронированная громадина – «Галлопер». Он держался на расстоянии не более пяти метров, и Славик прекрасно видел сверкающий передний бампер, высокие, как будто изготовившиеся к прыжку колеса, «вытаращенные» фары и черное, слепое лобовое стекло, в котором отражался зеленый акулий глаз светофора...

Он мог бы поклясться, что несколько раз видел эту самую машину у подъезда «Омега-банка». Но как-то не удосужился узнать, кому она принадлежит. Зато теперь пресс-секретарь мог сделать на сей счет предположение с большой долей вероятности!

Одно было совершенно ясно, этот монстр неспроста оказался позади него на вечерней улице.

Славик почувствовал, как шевелятся волосы у него на затылке. Однако мысль, против ожидания, заработала быстро и четко. Он понял, что до редакции ему не добраться. А если даже доберется, то это уже ничего не изменит. Поздно... Единственный выход – разыскать телефон и позвонить. Это еще, наверное, не поздно. Вряд ли Вьетнамец уже отправил туда вторую «бригаду». К тому ж ему потребуется какое-то время, чтоб навести о Даньке справки. Соколов же не назвал ничего, кроме фамилии.

Надо добраться до телефона!

Филимонов даже усмехнулся, до чего же спокойно он обо всем этом рассуждает. И о чем?! Пристрелят его или не пристрелят. С ума сойти!

Он заставил себя сбросить скорость у светофора, который уже дал предупредительный желтый сигнал. Убедился, что и преследователи сделали то же самое, намереваясь остановиться... И вдруг – в самый последний миг! – резко нажал на газ и дал левый поворот.

Этот трюк дал ему фору в полквартала. Почти не разбирая дороги, он нырнул под арку какого-то проходного – то бишь проездного – двора и помчался по пересеченной газонами, детскими площадками и мусорными бачками местности. Эти старые дворики в центре родного Воронска он знал как свои пять пальцев.

Наконец он заглушил мотор где-то на задворках кукольного театра, который выходил своим симпатичным фасадом прямо на проспект, – и только тут перевел дух. Осмотревшись, запер машину, высоко поднял воротник своего длинного стильного пальто, а шляпу, наоборот, надвинул пониже на лоб – и смешался с толпой.

В зале игровых автоматов с оптимистическим названием «Веселый Роджер» в этот ранний вечерний час было оживленно. Но Вячеслав Арнольдович не заинтересовался «однорукими бандитами», а направился прямо к дверце с надписью «Администратор». Охранник проводил его взглядом, но не более того. Этот парень был как две капли воды похож на всех тех, которые являются к администратору каждый день, вечер и даже ночь.

Филимонов закрыл дверь с обратной стороны и навалился на нее спиной.

– Привет, Ларик. Не ждала?

Молодая женщина за столом застыла над дымящейся чашкой кофе, глядя на гостя во все глаза. Глаза у нее, кстати, были большие и выразительные.

– Господи, Славка! Черт... Откуда ты свалился? Три месяца ни слуху ни духу...

– Погоди, Ларик, это потом. Я потом тебе все объясню. А сейчас гони телефон. Это очень важно!

Не дожидаясь разрешения администраторши, он подскочил к стоящему перед ней оранжевому аппарату и сорвал трубку.

– Да скажи хоть, что стряслось? На тебе лица нет...

– В самом деле? А мне казалось, я сегодня эффектен как никогда... Погоди, не сбивай меня.

Пресс-секретарь лихорадочно накрутил на диске номер «Воронского колокола» и с возрастающим отчаянием слушал длинные гудки. Он уже подумал было, что все напрасно, когда в редакции сняли трубку, и послышалось знакомое дейловское «алло».

– Данька!!! Слава Богу, ты там! Скорее...

У Славика пресекся голос.

– Кто это?

– Да Филя, Филя! Славка Филимонов это, понимаешь? Там у тебя... все спокойно?

– Ты что – пьян? – прозвучало суровое.

– Нет, Данька, как стеклышко. Хотя лучше бы, если б я был пьян и мне померещилось все это спьяну...

– Да что – «это»? Ты можешь говорить нормально?

– Да, да! Я и говорю, только ты слушай, не перебивай... С минуты на минуту у тебя будут ребята Вьетнамца. Надеюсь, это имечко тебе что-то говорит?

– Дальше!

– Полчаса назад мой босс Соколов «заказал» тебя Вьету. Я сам слышал разговор, никаких сомнений. Вьетнамец обещал сделать все сегодня же. Так что вешай замок на свой «Колокол» и дуй куда угодно, только подальше! Да, и жене позвони, пусть берет дочку в охапку и едет сейчас же к какой-нибудь подруге. Дома вам оставаться нельзя. Я мог бы предложить свою хату, да боюсь, сегодня это ненадежное укрытие...

– Погоди, Славка! Ты сам-то где?

– Неважно. Я ехал к тебе, но не доехал. Добрался только до телефона. В общем, меня они тоже пасут, Данька. Босс знает, что я все слышал.

– Дьявол! Говори немедленно, где ты находишься! Я сейчас за тобой приеду.

– Хватит трепаться! Уходи оттуда, слышишь?! – Бывший пресс-секретарь заорал так, что охранник в игровом зале повернул голову и прислушался. – Все, Данька, все. Не теряй время, пожалуйста! Уходи! Мне многое надо тебе сказать, но это потом, потом. Это все, что я мог... Прости!

– Постой, Сла...

Даня Кулик ошеломленно переводил глаза с телефонной трубки, в которой пищали гудки, на тормошившую его Александру.

– Надо уходить. Он сказал – надо уходить!

– Кто, кто? Кто это был, Данька?

– Славка Филимонов. По-моему, он больше не пресс-секретарь Соколова.

– Что это значит? – Саша захлопала ресницами.

Главный редактор наконец-то «врубился» и подскочил со стула как ужаленный.

– Это значит, что сейчас здесь будут хлопчики Вьетнамца! Ты оказалась права, ни к чему мне было раньше времени высовываться с этой статьей, да еще в «Воронской правде». Чаша терпения Михал Петровича Соколова переполнилась.

– Что теперь, после драки-то, кулаками махать! Я тебя предупреждала.

– Да нет, Шура, драка как раз впереди. Давай-ка быстренько выметайся, тебя еще здесь не хватало!

– А ты? Можно подумать, от тебя в драке большой прок!

– Ну... Прок не прок, а нужен-то им я. Я серьезно, Шура! Что ты стоишь? А ну-ка марш отсюда! Нет, погоди, вылезешь через окно. Может, они уже следят за входом.

Данька метнулся к окну, видимо, всерьез собираясь выпроводить Сашу таким путем. С усмешкой наблюдая за ним, девушка покачала головой.

– Данька, Данька... Никуда я не уйду. И ты, кстати, тоже. Потому что, куда бы ты ни ушел, они тебя все равно найдут. По-моему, это как раз тот случай, когда мы с тобой должны прибегнуть к «пожарному варианту».

Кулик замер возле телефона.

– «Вано кланяется Ивану»?

– Вот-вот. И будем с тобой молиться Богу и черту, чтобы Иван ответил на поклон без промедления!

«А Филя, рыжий черт, так и не сказал, где он», – подумал Данька, набирая номер «службы спасения».

Филя медленно опустил на рычаг оранжевую трубку вместе с тревожным голосом друга. Подмигнул Ларисе, которая испуганно смотрела на него, сложив руки замком под подбородком.

– Господи, да что случилось-то?!

– Не бери в голову, Ларик. У меня были неприятности, но теперь все о'кей.

– Но я же все слышала! Какой ужас, Славка...

У самой двери он обернулся, еще разок подмигнул и приветственно поднял сжатый кулак: «Прорвемся».

«Какой мужик!» – думала Лариса, глядя украдкой из-за занавески, как супермен в шикарном пальто и элегантной шляпе вышел из «Веселого Роджера» и твердым шагом направился к «зебре» наземного перехода.