Текст книги "Букет кактусов"

Все произошло мгновенно, неуловимо для глаза. Откуда-то из разбавленной огнями черноты городской ночи, из бесконечной вереницы фар и какофонии гудков выскочила огромная черная машина. Девушке показалось – а может, так и было на самом деле, – что даже стекла зазвенели от чудовищного удара, который перебросил тело через капот и отшвырнул его далеко на полосу встречного движения, под колеса троллейбуса, в ужасе осадившего назад...

Охранник в зале вздрогнул, одновременно услышав шум уличной аварии – и душераздирающий женский крик в администраторской.

28

Все смешалось в доме Вьетнамца. Вот уж скоро сутки, как сам он метался по своим шестикомнатным апартаментам, точно раненый волк, круша все, что попадалось на пути, а его узкоглазые вассалы ежеминутно прислушивались в паническом ужасе, не слышно ли на лестнице шагов босса. Или еще хуже – не звенит ли колокольчик, призывающий наверх кого-нибудь из слуг. Когда в какой-либо части дома раздавалось его нежное треньканье, вся челядь вздрагивала и смотрела на несчастного с жалостью, достойной приговоренного к смерти.

И весь этот содом и гоморра – из-за смерти Конга, любимого боевика босса, начальника его личной охраны! Весь дом знал, что вчера вечером Конг вместе с пятью другими парнями уехал на какую-то операцию, но ни один из них не вернулся. Вместо этого уже около полуночи хозяину позвонил его адвокат и рассказал о случившейся трагедии – вот тут-то все и началось... Подробностей, разумеется, никто не знал, но ужасные слухи распространились молниеносно. Пятеро, в том числе и Конг, убиты, а шестой находится в том месте, которое в доме Вьета называли не иначе как «ментура». Еще говорили о том, что для этого шестого было бы лучше, если б он сразу составил компанию остальным пяти.

Сейчас, к исходу дня – первого дня без Конга! – маленький человечек лежал на пестрой вьетнамской циновке в своем «кабинете», посреди изодранных подушек, поверженных статуэток, разбитой посуды и пустых бутылок из-под рисовой водки. Он смотрел в потолок остановившимся взглядом и, казалось, остался бы безучастным даже к концу света, случись он в эту самую минуту.

Вьетнамец думал. Он думал о том, что никогда уже у него не будет такого отважного и верного человека, каким был Конг. Он был его глазами и ушами, его железным мускулом и разящим смертоносным кулаком, его тенью! Десять лет назад, уже будучи большим боссом, он подобрал Конга беспризорным пацаном на одном из московских рынков, и за десять лет сделал из него мужчину и воина. В этом мальчике пятидесятисемилетний Вьет видел себя – молодого и сильного.

И вот Конга больше нет! Нелепая случайность, злая шутка судьбы. А ведь он пошел вчера на это проклятое «дело», просто чтобы размяться... Конечно, парень бывал в таких переделках, что вчерашняя по сравнению с ними должна была стать приятной прогулочкой! Вполне хватило бы двух средних ребят, чтоб заставить этого журналистишку замолчать навсегда. Но Конг сам просил хозяина отпустить его: хотел сделать «как надо». Все равно, говорит, с тех пор, как с Бугром замирились, без дела сидим, скучаем... Кто же знал, что там будет засада и полным-полно ментов?!

Вьетнамец думал о том, что за смерть Конга этот город дорого заплатит ему. Но сначала должен заплатить тот, кто стал причиной этой смерти, кто подставил его, Вьета! Эта собака, кто бы он ни был, пожалеет, что родился на свет. Если бы кто-нибудь в эту минуту мог заглянуть в щелочки узких агатовых глаз, ему показалось бы, что он заглянул в могилу...

Но Вьет еще и сам не знал, чья то будет могила. Он думал и об этом тоже, об этом – больше всего.

Журналиста, конечно, предупредил его корешок, секретаришка Соколова – тот самый, которого его ребята вчера размазали по асфальту. Но перед этим он сумел-таки их перехитрить, ушел от погони и успел позвонить. Ладно, с этим базаром все ясно. А вот дальше, как ни крути, получается полная туфта! Не прошло и получаса, как Конг со своими был уже в редакции – и вместо наложившего в штаны журналиста нашел там ментовские пули. Причем, судя по всему, это был не обычный патруль, не пара пузатых участковых, а настоящая крутая засада. Профессионалы, которые даже Конгу оказались не по зубам!

Вьет чувствовал, что-то не вытанцовывается. Почему мусора были там? Кто такой этот Кулик, чтобы по его звонку как из-под земли выросла группа захвата?! Так – тьфу! Обычный рядовой писака, редактор мелкой, но вредной газетенки, от которого те же менты – как и многие другие! – были бы рады избавиться... Нет – шалишь! Сам журналюга тут ни при чем.

В изощренном мозгу бандита не укладывалось, что некие могущественные силы – способные потягаться с самим Вьетнамцем! – могли вот так запросто взять и прийти на помощь такой мелкой рыбешке, как Данька Кулик. Чутье подсказывало ему, что засада появилась совсем не по указке опального журналиста. Он – только приманка. Пешка в чужой игре! А этот придурок из банка просто затесался на чужое поле, сам того не подозревая. За что и поплатился.

Вьетнамец снова и снова прокручивал в голове свой вчерашний разговор с «Михаилой». Еще десять лет назад, будучи прокурором города, Соколов спал и видел, как упрячет его, Вьета, в железную клетку, а теперь... Сам позвонил, когда приспичило, другом назвался. Давай, говорит, забудем счеты... Старая сука! «Забывал бы я тебе, прокурора, если б ты не стала наша банкира...»

Зачем он звонил? Чтоб «заказать» журналиста? Да тьфу на него: мало ли, что они там царапают, если б всех за это мочить – пришлось бы все газеты позакрывать... Может, Старик в натуре оскорбился за светлую память Шмона? Тоска заела по этому говнюку, царство ему небесное? Собака его знает. А может быть...

Чем больше Вьет думал обо всем, что может быть и чего не может, тем тяжелее и муторнее становилось в его темной душе.

– ...Босс, телефона! – услышал он сквозь дурман рисового хмеля и своих тягостных раздумий.

Должно быть, этот Ван совсем рехнулся, если лезет к нему сейчас с телефонными разговорами. Патрон лениво поискал глазами, чем бы запустить в секретаря, показавшегося из-за портьеры с трубкой в руках. Но не нашел ничего достаточно тяжелого и потому решил подманить «собаку» поближе.

– Телефона, ты сказала? – переспросил он с ласковым оскалом, и сел на циновке.

Со своими секретарями Вьет всегда говорил по-русски, как-никак, обоим нужна языковая практика.

– И кто же нам звонила, дорогой Ван?

– Женщина, босс. Она себя не называла. Но она сказала, – зачастил секретарь, осторожно приближаясь к ложу, – сказала, что знает, кто убивал Конга.

– Конга?!! Дай!

Одним прыжком Вьетнамец достиг цели, умудрившись одновременно выхватить у Вана телефон и пинком выставить беднягу за дверь.

– Кто говорила?

– Неважно, – услышал он молодой женский голос, и успел подумать, что этот грудной голос был бы еще красивее, если б принадлежал молодому мужчине. – Но я знаю то, что хочешь узнать ты, Вьет.

– Откуда ты узнавала, что хочет знать Вьет?

– Догадалась! – фыркнула незнакомка. – Мне казалось, что это совсем не трудно. Но если я ошиблась, и тебе не интересно, почему твои парни засыпались вчера на улице Девятого Января, – тогда извини за беспокойство, Вьет! Поверь, мне совсем не хочется отнимать время у такого важного босса разными пустяками.

– Стой! Девушка, не вешай трубка! Мне интересно. Говори.

– Ну так слушай. На тебя стукнул Соколов. Я сама слышала, как он звонил полковнику Незовибатько, заместителю начальника УВД – и как раз по делам организованной преступности. Небось, знаешь такого?

Вьетнамец издал какой-то неопределенный звук.

– А потом, узнав, что здесь был Филимонов, решил все свалить на него – мертвый уже не скажет правду. Ты слушаешь?

– Вьет тебя слушает, девушка. Но он тебе не верит! Как ты мог слушать, как Соколов разговаривала с этот мент?

– Я с удовольствием рассказала бы тебе все подробности, но как-нибудь в другой раз. А если вкратце, то я оказалась в приемной банкира по своим делам. Эти дела имеют отношение к Соколову, но к тебе, Вьет, – никакого. Когда я вошла в приемную, Михаил Петрович уже разговаривал с тобой. Я сначала даже не поняла, что он говорит по телефону. Думала, что разговаривает с человеком, который находится у него в кабинете, с тем человеком, который мне нужен. И включила магнитофон...

– Ты включал магнитофон?!

– Да. Но тут услышала шаги в коридоре, и спряталась в кабинете пресс-секретаря. Ты, может быть, знаешь, что его дверь тоже выходит в приемную босса и тоже не запирается – запирается только одна приемная.

– К черту приемная! Рассказывай дальше! Что ты слышал?

– Сначала я услышала только, как вошел пресс-секретарь, Славик Филимонов. Я подумала, что погибла, но он, на мое счастье, не стал заходить в свой кабинет. Я видела его в замочную скважину. Он услышал, что шеф говорит по телефону, и не стал заходить к нему. Остановился у стола секретарши и стал ждать. Он стоял так совсем недолго, а потом вдруг быстро вышел из приемной – как будто что-то вспомнил. А тут, следом за Славиком, из своего кабинета выскочил шеф. Наверное, он услышал, как хлопнула дверь. Позвонил на вахту и узнал, что Филимонов только что вышел из банка. И сразу стал звонить по сотовому. Должно быть, ты догадываешься, Вьет, кому он звонил и по какому поводу?

– Дальше! – проскрипел Вьетнамец.

– А дальше Соколов сразу стал звонить Незовибатько. Сначала я не поняла, кому он звонит, он называл его просто Сережей, я после узнала, что Незовибатько его ученик. Но я видела, как он нажимал кнопки на телефоне, и запомнила номер, а после проверила по справочнику.

– Значит, ты записал все, что слышал? – спросил Вьет елейным голосом.

– Ну конечно. Об этом я тебе и толкую.

– Все три разговор?

– Все три. Только два из них я потом стерла. Они мне не нужны, Вьет, – твердо отчеканила собеседница. – На пленке остался только один – разговор с полковником Незовибатько. Вернее, только то, что говорил Соколов, ты же понимаешь.

– Сколько ты хочешь за этот пленка, девушка? Без пленка все, что ты рассказал, – только красивый сказка.

На самом деле Вьетнамец так не думал. То, что он только что услышал от незнакомки, слишком уж сильно перекликалось с его собственными мрачными думами!

– Мне не надо денег, Вьет. И ничего другого тоже. У меня в этом деле свой интерес – вот и все. Ты можешь получить эту пленку хоть сейчас. Для этого пошли кого-нибудь на угол, где газетный киоск. Это в двадцати метрах от твоего дома. Рядом с киоском есть железная урна. Вот в этой урне твой человек найдет маленький пакет из желтой бумаги. Только поспеши, а то как бы тебя не опередили сборщики бутылок!

– Не беспокойся, девушка, я забираю пленка очень быстро! Ты еще позвонишь Вьет, правда? – спросил бандит с надеждой в голосе. – Может, тебе интересно знать мой впечатления от этот кассета? Может, расскажешь про свой интерес в этот дело, а?

Трубка засмеялась.

– Нет уж, Вьет, извини! Я сделала то, что хотела сделать, а дальнейшее меня не интересует. Кассета твоя. Если она тебе сгодится – Бог в помощь. А если нет, то мне она и подавно не нужна. Ну, а твои «впечатления»... Я вполне могу потерпеть до завтра, чтобы узнать о них из газет!

В ответ азиат тоже рассмеялся. От его недавней «депрессии» не осталось и следа.

– Вьет уже сказал, ты очень умный девушка!

– Надеюсь, мое творчество тебя не разочарует, козел! – пробормотала себе под нос Александра, убирая телефон в сумочку.

И как раз вовремя, кто-то начал настойчиво дергать ручку дамской уборной.

Сидя за столиком в кафе, у окошка, она наблюдала, как от резиденции Вьетнамца в направлении киоска трусцой проследовал некто мелкий и, предположительно, узкоглазый, а через минуту пробежал обратно с ее желтым свертком в руке. Потом заказала еще чашечку кофе и пирожное.

В то самое время, как ей принесли заказанное, неподалеку отсюда – через улицу – на втором этаже старинного серокаменного особнячка Вьетнамец встал в стойку над стереосистемой «Самсунг». Он вставил кассету в магнитофон и с замиранием сердца нажал кнопку пуска. После недолгого ожидания бандит услышал приглушенный звук шагов, шелест каких-то бумаг, старческое кряхтенье и характерное попискиванье сотового телефона при наборе номера. Затем зазвучал четкий голос «банкиры-прокуроры».

– Сережа?.. Привет, это Соколов. Я по поводу нашего вчерашнего разговора. У меня хорошая новость. Кажется, клиент созрел... «Какой-какой»! Тот, кого мы с тобой давно хотим взять за жабры, хе-хе... Наш вьетнамский друг согласился. Да, клюнул! Сегодня вечером он будет в том самом месте, ну, ты знаешь. Так что будь готов. Во сколько? Ну, я же не мог еще и время ему назначить, подождешь. В конце концов, это тебе надо, а не мне. Постарайся не упустить золотой шанс! Ну все, Сережа, пока. Я твою просьбу выполнил. Желаю удачи, страж закона!

Когда раздался щелчок отбоя, на лице Вьета застыла волчья улыбка. Сомнений нет, пленка подлинная! Картинка сложилась. Теперь он точно знал, кого первым загонит в могилу за Конга.

Откуда же было знать Вьетнамцу, что «вчерашний» разговор Соколова «с полковником Незовибатько» на самом деле был разговором... с покойным Сережей Мыздеевым! И записал его около месяца назад не кто иной, как Рэймонд Кофи – «большой друг Ри». Речь шла о невиннейшей сделке – покупке чудной дачи в сосновом бору на берегу водохранилища, которую очень дешево продавал однокашник Михаила Петровича и которую мечтал приобрести Сергей Юрьевич. Вот он и домогался от дяди Миши, чтоб тот организовал ему встречу с «клиентом» в одном уютном ресторанчике. Оба они бывали «в том самом месте» частенько, а потому не было смысла упоминать название.

Единственным чужеродным элементом в этой практически готовой беседе с полковником милиции была фраза «наш вьетнамский друг согласился». Вот тут Александре и Даниилу Викторовичу пришлось попотеть, прежде чем в богатейшем «шпионском» материале, собранном африкано-итальянским бизнесменом, они откопали этот крошечный звуковой фрагментик, имеющий отношение непосредственно к Вьетнамцу. Кажется, он был заимствован из разговора Соколова с самим Рэем не то по поводу финансирования какого-то проекта, не то по поводу посещения иностранцем клуба «Голубая роза»...

Когда Александра допила свой кофе, по улице мимо кафе с ревом пронесся огромный черный «Галлопер». Несколько завсегдатаев забегаловки проводили его глазами и зашушукались. Пожалуй, лишь одинокая женщина в черном, которую здесь никто не знал, нисколько не заинтересовалась этой необычной «похоронной процессией». Она расплатилась и вышла из кафе.

Дело сделано, волки пустились по следу. Теперь можно домой – и спать, спать... Только сейчас Саша поняла, что она смертельно устала.

29

На следующий день, сидя в самой большой из трех «меблированных комнат» в старом районе города, куда позавчера прямо из аграрного института отвезли Александру с Данькой ребята Ивана Худякова, маленькая компания горячо обсуждала последнюю воронскую новость. В сегодняшние газеты она не поспела. Но в утреннем выпуске местных теленовостей дикторша сообщила траурным голосом:

– ...Печальное событие омрачило вчера вечером празднование четырехлетней годовщины создания «Омега-банка» – одного из крупнейших финансово-кредитных учреждений региона. Прямо во время торжества от сердечного приступа скончался председатель совета директоров акционерного банка Михаил Петрович Соколов. Многим воронцам знакомо это имя. В прежние годы Михаил Петрович много лет отдал работе в органах прокуратуры, защищая законность и правопорядок. Но и выйдя на пенсию, не ушел на покой, был избран председателем совета директоров «Омега-банка» и уже в новом качестве продолжил служение обновленной России и родному Черноземному краю. Через несколько месяцев Михаил Петрович Соколов должен был отметить свое семидесятипятилетие. Гражданская панихида состоится...

Данькина жена Нина, решительная миниатюрная женщина двадцати девяти лет, не выдержала и ткнула в экран пультом дистанционного управления. Экран погас.

– Ну вот! Не дала послушать про гражданскую панихиду, – разочарованно протянул главный редактор.

– А ты хотел сходить? – съехидничала супруга. – Валяй, милый. Только если этот твой бандюга – Вьетнамец или как его там – подрежет тебя прямо у одра покойничка, можешь домой не возвращаться!

– Побойся Бога, Нина. Я и так-то почти перестал бывать дома!

– Вот-вот, золотые слова! А теперь из-за ваших игр и мы с Дашкой дома лишились. Вынуждены сидеть в этой дыре под охраной, точно преступники! Да меня теперь из-за вас с работы уволят!

– Тише ты, дочку разбудишь.

– Ребята, давайте жить дружно! – вмешалась Саша. – Ты, Ниночка, кругом права, я жутко перед тобой виновата. Но ты, должна тебе сказать, выдающаяся женщина! Если б мой муж пропадал днями и ночами с другой, я бы, наверное, придумала для обоих что-нибудь пострашнее «сердечного приступа». Точно тебе говорю!

– А ты знаешь, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом!

– Ну, спасибо тебе, Шура, подсказала моей благоверной! – возмутился Данька. – Как всегда, кто бы ни был виноват, а жертвой женского заговора падают мужья.

– Ладно уж, сиди, «жертва заговора»! – жена ласково потрепала его по будущей лысине. – Так вы закончили, что ли, свою священную войну, неуловимые мстители? Или продолжение следует? Скажите хоть, чего мне ждать-то...

– Что касается Даниила Викторовича, то он твой окончательно и бесповоротно, – торжественно объявила Александра. – Надеюсь, мы с вами еще обмоем завершение воронского этапа операции, и на банкете, в присутствии всех, я скажу вам обоим, что я о вас думаю. А думаю я, кстати, что ваша помощь была просто бесценна!

– Особенно моя, – усмехнулась Нина. – Мне, правда, досталась лишь эпизодическая роль «девушки по телефону», но где уж угнаться за такими звездами, как вы все...

– Не скромничай. Иногда именно эпизодическая роль держит весь спектакль. Без той самой телефонной Сюзанны, которую ты так блестяще исполнила, мы не подловили бы судью Колчина. Господи, как давно это было – с ума сойти... В общем, ребята, я с вас слезаю. Покаталась – и хватит, пора честь знать!

– Знаешь, Шура, я чувствую себя такой свиньей! – сказал Кулик. – Я про Славку Филимонова. Ведь я просто вычеркнул его из своей жизни, понимаешь? Меня распирало от гордости: вот, мол, какой я принципиальный, не подаю гаду руки... А может, я был ему нужен? Может, если б я вовремя ему эту самую руку подал, ничего бы не случилось, а?

– Брось ты это самоедство, Данька. Зачем теперь?.. Ты ни в чем не виноват.

– Да виноват я, виноват! Но дело не в этом. Я знаешь что подумал? Может быть, и Борька еще не такой конченный, как мы о нем порешили? Может, не надо его так однозначно размазывать по стенке? А вдруг нам еще удастся вытащить его?

Саша ответила не сразу.

– Нет, Даня. Борька обречен. Я тоже много об этом думала после нашей с ним встречи. Я действительно хотела размазать его по стенке, как ты сказал. Но потом увидела – это не нужно. Он сам себя размазал, сам себя кончил, сам себя обрек. Та боль, та разруха, которые он нес и несет людям, уже обернулись против него самого. Только он пока еще не знает этого, не понял. Но поймет, Данька, очень скоро поймет!

Данька печально качал головой.

– Послушай, мы с тобой еще не говорили о том эпизоде с Толькой Чипковым – помнишь? Все как-то недосуг было. Ты думаешь... Неужели Борька имеет какое-то отношение к похищению Чипа?

«Значит, и у Даньки возникло это же самое чувство!»

– Ты знаешь, Филя явно хотел мне что-то рассказать тогда... Я имею в виду – в тот последний раз, по телефону. И мне почему-то показалось, что это было связано с той их летней встречей втроем, когда они разругались. Почему Чип тогда обозвал их последними словами, почему напился? О чем он хотел мне рассказать по возвращении?

– Боюсь, теперь нам остается лишь строить догадки. Из них троих один Жемчужников остался в состоянии говорить, но я не думаю, чтобы когда-нибудь у него развязался язык.

– Нет, Шура, ты как хочешь, а я не могу думать, что Толяна тоже нет в живых! Это слишком! Неужели судьбе мало одного Филимонова? Ведь никто не видел Чипа мертвым.

Но оба они понимали, замешан в том Борька Жемчужников или не замешан, а Толик Чипков вряд ли уже когда-нибудь вернется из своей затянувшейся командировки.

Ниночка принесла кофе, и постепенно разговор снова закрутился вокруг самого последнего, «горячего» события.

– А вы знаете, ребята, я, пожалуй, все-таки схожу на похороны Соколова, – сказала Александра. – Так сказать, для полноты впечатлений. А ты как, Данька?

– Нет уж, спасибо. Я не самоубийца! Боюсь, мне и Славку Филимонова придется завтра хоронить, изменив внешность. Меня каждая собака знает в лицо, и Вьетнамец...

– Кстати! Насчет Вьетнамца.

Саша отставила чашку, и Данька увидел в зеленых глазах товарища по борьбе хорошо ему знакомых чертиков. Он сразу понял, у нее уже созрела очередная бредовая идея. И за что ему такое наказанье?! Определенно кончится тем, что жена прогонит из дому...

– А что с ним такое?

– Да пока ничего. Я просто подумала, он ведь все равно не даст тебе покоя, Данька. Как-никак, а прокололся Вьет именно на тебе! Такое не прощается. Не могут же ребята из худяковской группы быстрого реагирования ходить за тобой всю оставшуюся жизнь.

– И что ты предлагаешь, Шура? Нанять для него киллера?

– Ну что ты... Это несерьезно. Да и не нужно, этот парень все равно плохо кончит и без нашей помощи. Вопрос времени! Но мы можем поспособствовать, чтобы это произошло поскорее. А для начала надо просто переключить Вьетнамца на другую цель. Надеюсь, братья-журналисты нам помогут. Как ты думаешь, Данька?

Нина в изнеможении откинулась на спинку стула.

– Нет, – простонала она, – я точно убью вас обоих!

В течение следующей недели в воронских газетах самого разного толка прошла серия сенсационных и скандальных публикаций, резко поднявших тиражи этих изданий. В маленьких заметках, в «колонках редактора» и в огромных «подвалах» усиленно муссировались и комментировались пикантные факты из жизни криминального мира. Приводились такие детали, которые могли быть известны только очевидцу, – и в то же время преподносилось все это так, чтобы написанное можно было при необходимости выдать за богатую фантазию автора. Направо и налево упоминались имена Вьетнамца и Паневича, а одна «желтая» газетенка даже назвала в одном ряду с ними фамилии трех высокопоставленных чиновников, двух крупных предпринимателей и одного заслуженного артиста. Разумеется, вытащили на свет Божий призрак Сергея Юрьевича Мыздеева, не дожившего самую малость до кресла прокурора области. Намекнули, что и его «дорожно-транспортное», и даже скоропостижная кончина его бывшего патрона и друга Соколова – все это, мол, неспроста и все имеет глубокие корни, уходящие в «половые разногласия членов тайного ордена „Голубой розы“...

Все материалы, естественно, были подписаны разными фамилиями, среди которых были и очень известные, маститые. И все без исключения авторы ссылались на такие близкие к мафии источники информации, что... «Ближе не бывает», как выразился один паренек из «Слухов».

И только «Воронский колокол» – вопреки ожиданиям многих – ограничился вполне пристойным обозрением «Конец эпохи Старика». На фоне разнузданных откровений собратьев по перу оно казалось просто скучным.

Что касается Вьетнамца и Лени Паневича, то эти, еще не оправившись от первого шока, в один день получили анонимные письма почти идентичного содержания. Различались они, естественно, именами «виновников базара».

Расчет Александры оказался верен. Несмотря на общую сексуальную ориентацию, оба волка люто ненавидели один другого и ждали только повода, чтоб насмерть вцепиться друг другу в глотки. А после мощной «артподготовки» в прессе нервы у обоих были на пределе. Словом, еще через неделю те же газеты уже пестрели сообщениями о кровавых разборках, и Даня Кулик мог смело «выходить из подполья». Вьетнамцу теперь было не до него.

Банкет по случаю успешного завершения «воронского этапа» прошел на высоком идейном и дружеском уровне. Чтобы «не светиться», решили собраться на бывшей квартире Лены Журавлевой – той самой, которую последние два месяца снимала Александра. Присутствовали все, кто имел хотя бы самое скромное отношение к операции, для которой ее автор и разработчик предложила кодовое название «Букет кактусов». И даже Маринка, успевшая за прошедшее со дня их расставания время превратиться из Ребрицкой обратно в Воронкову.

Не было лишь Иванова-Вано. Разумеется, он должен был быть, просто обязан, но... Кулик оборвал все телефоны общих знакомых, истер все покрышки своего драндулета, разыскивая детектива в городе и окрестностях, но все без толку. С той самой ночи, когда он высадил Александру возле ее дома, и она сказала ему, что больше не нуждается в его услугах, Вано будто сквозь землю провалился. По одним слухам, он махнул на Канары с какой-то «крошкой», по другим – наступил на хвост некому «крупному зверю» и лег на дно...

В Отмашке, в Пятом железнодорожном тупике, полным ходом шел капитальный ремонт. Обе комнаты сыщика были заставлены козлами штукатуров-маляров, кишмя кишели мастеровым людом. Исчез куда-то не только компьютер, но и вся мебель и всякое, казалось, напоминание о хозяине. Могучий комендант тетя Клава, лично надзирающая за ходом работ, на все Данькины домогательства сурово отвечала: «Ничего не знаю, не видела. Не велено говорить».

Наконец Кулик вышел из себя.

– Знаешь что, Шура? Забирай-ка ты свои десять штук обратно и разбирайся с ним сама, а мне это надоело. Что я тебе, инкассатор – таскать с собой такие бабки? Ты еще не поняла, что Вано специально от тебя прячется? Не хочет брать деньги – значит, и не возьмет. Я тебя предупреждал, он такой.

Конечно же, Саша это понимала – потому и бесилась. Разумеется, она не горела желанием видеть этого угрюмого бородатого медведя. Особенно на своем прощальном банкете. Вообще никогда! Но теперь получается, что не она его отшила, а он – ее! Она все время козыряла тем, что наняла его за большие деньги, а в итоге осталась ему должна. Он опять сделал по-своему, чтобы побольней задеть свою клиентку. Видите ли, позволил себе роскошь работать на нее бесплатно! Несносный, невыносимый тип...

И все же в эти дни – в окружении всех, кого она любит, на вершине своей славы «режиссера и сценариста», «стратега и тактика», в лавровом венце победительницы, – Александра чувствовала себя почти счастливой. И сама, наверное, не могла бы сказать, в чем оно заключается, это маленькое «почти». Да нет, конечно, могла бы, если б захотела. Но она не хотела. И потому убеждала себя, что все идет отлично, что ей больше нечего желать.

Смерть Славика Филимонова внесла, конечно, грустную нотку в их торжество. Вспоминали его, вспоминали Толю Чипкова, судьба которого по-прежнему была окутана какой-то криминальной тайной. И, будто сговорившись, ни единым словом не обмолвились о Жемчужникове, который в один и тот же день со скорбным видом шел сначала за гробом Фили, а затем – погубившего его Соколова. Разумеется, это было на разных кладбищах.

Разбившись на мелкие группы, вся компания побывала на первом. На девять дней свежую могилу Вячеслава Арнольдовича завалили цветами. Посовещавшись, ребята решили сброситься и поставить здесь надгробие, достойное скромного подвига усопшего раба Божия. А на нем начертать девиз мушкетеров, которому он остался верен в буквальном смысле до гроба: «Один – за всех, все – за одного!». Данька и Нина взяли на себя все организационные хлопоты.

А еще через два дня – уже одной большой компанией – все отправились на железнодорожный вокзал. Рэй, привыкший ценить время выше, чем деньги, хотел взять для себя с Александрой и для Марины билеты на самолет, но его подруга настояла на «СВ»: «Такой романтической ночи у нас с тобой еще не было, милый».

Когда проезжали Отмашку, Сашу неприятно кольнули воспоминания, но она прогнала их. Пройденный этап!

Сейчас ее гораздо больше занимало будущее, за которым она ехала в Москву. Она не знала, что ее ждет, но была уверена: ничего, что было бы хуже уже пережитого ею. Четыре пятых из задуманного она уже сделала. Так неужели же одна пятая может доставить серьезные хлопоты?..