Текст книги "Букет кактусов"

– Ты врешь! Врешь... У меня все есть! Друзья... Евгений Евгеньевич...

– Кондрашов? Не смеши меня. Он принял тебя в свою стаю только потому, что считал образцовым хищником. Но как только поймет, что на самом деле ты овца в волчьей шкуре – первый отдаст команду пустить тебя в расход, «зятек»! Я думаю... да я почти уверена, он уже дал тебе понять, что может случиться, если ты плюнешь на закон стаи и поступишь по-своему. У тебя были настоящие друзья, Жемчужников. Но теперь их нет. Данька от тебя отвернулся, а Чипа и Филю ты уничтожил сам.

– Я?..

– А разве нет? Вспомни июльский вечер в ресторане «Брно»! Что сказал вам тогда Толик Чипков, что?

– Да ничего он такого не сказал! Нес обычную пьяную ересь про какие-то финансовые аферы, грозился разоблачениями – абсолютно все бездоказательно. Я уверен, что никаких документов у него на самом деле не было. Тебе Филя проболтался, да?

Александра не ответила, внезапное прозрение поразило ее.

– И ты поставил обо всем в известность своего шефа Кондрашова, да?

– Ну и что? При чем здесь...

Он замолчал так неожиданно, словно напоролся на что-то невидимое, и рванул узел галстука.

Девушка посмотрела на Бориса Феликсовича долгим жалостливым взглядом и медленно покачала головой. Потом повернулась и пошла к выходу.

– Шурик, не оставляй меня! – услышала она за спиной.

Саша взглянула на него – в последний раз.

– Подумать только, когда-то я просила тебя о том же самом. Ты помнишь, что ответил мне тогда?

«Вот и все. Извини, Борька!»

31

Рэй схватил ее в охапку, едва она распахнула дверь подъезда.

– О Иисус, Саша! Что ты со мной делаешь?! Обещала на сорок минут, а сама... Я уже хотел ломать эту дверь!

– Прости, Рэйчик, так получилось. Замерз?

– Какое там замерз! Я задыхался от страха и злости, что отпустил тебя одну. Какой дурак! Ведь он мог тебя... даже убить, Саша!

– Ну что ты, что ты...

Она прикрыла теплыми ладонями ледяные уши своего черного принца, прижалась лбом к его лбу.

– Нет, милый. Он уже никого не сможет убить. Никому больше не причинит зла. Он получил жестокий нокаут. Двойной... нет, даже тройной удар.

– Почему?

– Во-первых, его мечта о любви с Любой рассыпалась в прах. Ты увел у Борьки обоих, и брюнетку, и блондинку! – Саша улыбнулась и поцеловала счастливого соперника. – Во-вторых, понял, что настоящее лицо преуспевающего мужчины Бориса Феликсовича Жемчужникова больше не является тайной за семью печатями. Знаешь... может, это наивно – ведь он столько всего натворил, – но мне стало чуть легче, когда я узнала, что Борька непричастен к похищению Толика Чипкова.

– Непричастен? А кто же тогда?

– Его шеф, Кондрашов. Пожалуй, мы зря недооценили этого «серого кардинала», вынесли его за скобки нашей истории. Надо было мне более серьезно отнестись к тому, что говорили о нем Вано и Данька!

– Ты уверена, Саша?

Девушка кивнула, увлекая друга к стоящей неподалеку машине.

– Теперь – да. Я поняла это из разговора с Борисом. Разумеется, после того «дружеского» объяснения в ресторане Жемчужников, как образцовый подчиненный, проинформировал своего начальника об инциденте. Наверняка упомянул и о том, что Чип грозил какими-то разоблачительными документами. Ну, а Кондрашов уже сам сделал выводы и принял меры. Кстати, до Борьки только сейчас дошло, что на самом деле трагедия с его бывшим другом не случайность – это и был третий удар. Хотя мог бы, конечно, и раньше догадаться, если б хотел! Впрочем, я тоже...

– Подожди, но как же... Невероятно! Кондрашов – такой большой человек, и вдруг... Связь с мафией?!

Саша резко преградила Рэю дорогу, схватила его за плечи.

– Рэймонд Кофи! Я тебя умоляю – хватит о них, ладно? Пусть господином Кондрашовым интересуется кто угодно: милиция, ФСБ, пресса, хоть сам папа римский – мне теперь нет до него никакого дела! Я отомстила всем, кому собиралась отомстить. И даже с перевыполнением плана! Я тебе еще не сказала, что вчера в Воронске провожали гроб с телом Вьетнамца?

– Этот бандит умер? Вот здорово!

– Нельзя так, милый. О мертвых – или хорошо, или ничего, поэтому не будем говорить ничего! Я сегодня Даньке звонила, он рассказал. Маленького голубого волка повезли хоронить на родину предков. Земля ему там пухом! А я хочу поскорее забыть весь этот кошмар, Рэй. Всех, включая Борьку Жемчужникова. Я начинаю новую жизнь!

Он сомкнул свои сильные руки под песцовой шубкой.

– Значит, свободна?

– Совершенно свободна! Ой, Рэйчик, ну что ты, на таком морозе... Губы будут шершавые!

– Вот и хорошо, в мое отсутствие не будешь ни с кем целоваться.

Прежде чем захлопнуть дверцу машины, Рэй в последний раз оглянулся на громадный четырнадцатиэтажный жилой дом, что что остался за их спинами.

– А знаешь, Саша, мне его жалко...

Они ехали по Кутузовскому проспекту. Справа и слева, впереди и сзади текла нескончаемая река автомобилей, и элегантная «Ауди» Рэя была лишь крошечной песчинкой в этом бурном потоке. Но для Саши и ее спутника в этой «песчинке» был сейчас сосредоточен весь мир. Они тонко чувствовали душевное состояние друг друга и потому не спешили обращать золото молчания в серебро слов. Им обоим было о чем подумать перед предстоящей им последней ночью – подумать не только вместе, но и порознь.

Рэймонд первым не выдержал, нарушил хрупкую тишину.

– Саша? Ты не обижаешься, что я уезжаю теперь?

– Ну что ты, милый! Я же знаю, что для вас, католиков, значит Рождество. Его обязательно надо встретить в кругу семьи. Это святое!

– Да. Я страшно соскучился по своим: по сыну, Терезе... по всем!

Он смутился при упоминании жены, ее имя вырвалось у него так неожиданно, прямо из сердца.

– Понимаешь, Саша, это совсем другое! Они моя семья, и я их всех люблю, как своих близких, как друзей...

Девушка провела ладонью по его слегка шершавой щеке, и африканец быстро прижался к ее руке губами, не отрывая глаз от дороги.

– Оставь, Рэй. Ты не должен мне ничего объяснять. Мы с тобой уже давно это обсудили и поставили точку. Я знаю, что не имею никаких прав на тебя.

– Нет, Саша, я совсем не это имел в виду! Я...

Он в сердцах покрутил курчавой головой и безнадежно махнул рукой, то ли не сумев найти русских слов, то ли запутавшись в своих противоречивых чувствах.

– Я знаю, что не это. Просто – пусть все идет как идет. Да?

Рэй помолчал несколько секунд, потом кивнул и через силу улыбнулся девушке.

«Может, сказать ей все сейчас? – думал он. – Сказать, что это будет мое последнее Рождество с Терезой? Что я лечу в Италию только проститься, поставить точки над „i“, и что потом мы всегда будем вместе, всю жизнь?..

Нет! Если сказать сейчас, она будет меня упрекать, говорить, что я не прав, что должен думать о сыне... Веселенькое будет Рождество для всех!

Я думаю о сыне, Саша. Думаю о нем все время! Но я не могу жить без тебя точно так же, как и без него! Его я не потеряю, даже если уйду от Терезы. Но если останусь с ней – тебя я потеряю навсегда. А я не могу тебя потерять! Не могу... Но я скажу тебе об этом после, когда вернусь. Встречай Новый год спокойно, моя милая».

– Я вернусь очень скоро, Саша. Обязательно вернусь к вашему Рождеству, и мы вместе его встретим. Ты слышишь?

– Вот и отлично, милый. Значит, подарок тебе я сделаю перед нашим Рождеством, не возражаешь?

– Подарок? Теперь я буду умирать от любопытства, Сашенька! Целых две недели... Расскажи – какой подарок?

– Ни за что! И не проси. Какой же интерес узнать о подарке за две недели вперед?

«А что если рассказать ему сию минуту? Я, пожалуй, не в силах буду ждать еще две недели. Пусть узнает, что я ношу в себе его ребенка. Какая разница – сейчас или потом?..

Нет! Сейчас нельзя, он может тогда наделать глупостей в Италии, наломать дров. Да обязательно наломает! Я скажу, когда он вернется. Пусть спокойно празднует Рождество».

В молчании больше не было необходимости, каждый из них все уже выяснил сам с собой, и внутреннее напряжение спало. Теперь влюбленные могли спокойно болтать о всяких пустяках. Так, вспоминая последние события, общих друзей, строя планы на новый год, они проехали изрядную часть проспекта и свернули на одну из боковых улиц. Потом еще и еще... Мелькали светофоры, витрины магазинов и кафе, мерцающие неоном рекламные щиты, люди на переходах. Поглощенная своим спутником, Саша нисколько не интересовалась маршрутом движения. Она и так-то плохо знала Москву, а этим путем вообще ехала впервые.

На одном из перекрестков их «тормознула» высокая девушка в дубленке, с роскошным букетом роз в целлофане. Переглянувшись с Александрой, Рэй подкатил к краю тротуара.

– Извините, до Тверской не подбросите? А то у меня цветы замерзнут... Ой!

Увидев за рулем негра, она в смущении отпрянула, но Рэй обезоруживающе улыбнулся.

– Не бойтесь, я не кусаюсь. Садитесь, нам тоже туда.

– Ой, правда? Как здорово, а то я на день рожденья опаздываю... Спасибо вам!

Пассажирка забралась на заднее сиденье, поудобнее устроив свои розы. Они тут же наполнили машину нежным ароматом. Саша заметила только, что девушка примерно одного с ней роста и что из-под ее мерлушковой шляпки спадают на плечи длинные темные волосы.

Теперь, с появлением незнакомки, они с Рэем уже не могли так свободно болтать, и Александра стала больше поглядывать по сторонам. Она обратила внимание, что, несмотря на приближение к старинному центру города, движение вокруг стало гораздо менее интенсивным. А в последние несколько минут они колесили по каким-то совсем уж глухим – как будто и не московским! – улицам. Девушка с розами начала заметно волноваться.

– Извините, – робко подала она голос, – а мы правильно едем?

– Не волнуйтесь, пассажиры. Я везу вас самой короткой дорогой, о которой даже не каждый москвич знает. Один знакомый таксист показал.

Саша ободряюще улыбнулась незнакомке:

– С таким шофером, девушка, вы можете чувствовать себя в полной безопасности.

Рэй аккуратно затормозил возле светофора, хотя у края тротуара с обеих сторон не было ни одного пешехода, и ни одна машина не собиралась пересечь узкую улочку.

– Смотри-ка на этого придурка, Рэй. Все время держался за нами следом, а тут вдруг приспичило втереться рядом. Он же залез на встречную полосу!

Африканец повернул голову туда, куда показывала Александра. Со стороны водителя, почти впритык к ним, остановилась какая-то темная иномарка. Рэймонд открыл рот, чтобы что-то сказать, но не успел...

Саша могла бы поклясться, что сначала истошно закричала девушка на заднем сиденье, а все остальное случилось потом. Они с Рэем одновременно услышали звон посыпавшегося стекла и заметили высунувшееся из машины черное дуло. Последнее, что она видела – его огромные глаза.

В следующую долю секунды африканец сгреб ее в охапку и сдернул на пол, под сиденье, а сам упал сверху. Почти одновременно раздался душераздирающий треск пальбы и снова звон разлетающихся стекол – теперь это были стекла «Ауди». Машина конвульсивно подпрыгивала, и вместе с ней дергалось тело Рэя, придавившее девушку к резиновому коврику. Она кричала, но не слышала своего крика, не слышала вообще ничего, кроме этого ада, который продолжался, кажется, целую вечность. И вдруг в один миг наступила ужасающая тишина. Александра была в полной уверенности, что умерла – так стало тихо и темно.

Потом она поняла, что рано обрадовалась, она различала запахи и звуки – значит, еще жива. Звуками было какое-то шипение и потрескиванье, и как будто бы далекий вой милицейской сирены, очень далекий. А запахом – сильная бензиновая вонь. В другой момент Саша сразу сообразила бы, что все это означает, но сейчас ее это не интересовало. Не имея сил выбраться на свободу, она копошилась в кромешной темноте и как безумная повторяла имя своего спасителя, теребила его, пытаясь уловить в его неподвижном теле признаки жизни. Наконец, нашла руку Рэя, притянула ее к губам... Рука была в чем-то мокром и липком.

Тут Саша вдруг осознала, что сирена звучит теперь совсем рядом – над самым ее ухом, штопором проникая в мозг. Кто-то подбежал, рванул дверцу машины у нее над головой и выругался. Тут же она почувствовала, как этот кто-то приподнял Рэймонда, а затем подхватил подмышки ее саму и вытащил наружу. Саше было уже все равно, кто это, патрульный, бандит, пришедший ее добить, или сам дьявол. Поэтому она никак не отреагировала, увидев могучий торс и бороду Иванова-Вано.

– Ты не ранена, детка?

Так как «детка» была не в состоянии отвечать, а лишь тихонько скулила, сыщик быстро и бесцеремонно ощупал ее и, пробормотав что-то вроде «слава Богу!», отпихнул подальше. Саша была уверена, что Стас собирается вытащить раненого Рэя, но он, к ее изумлению, вынырнул из машины с какой-то женской сумочкой. Потом зачем-то вырвал у Александры ее собственную сумку – девушка только теперь увидела, что все еще сжимает в руке ее ремешок, – и швырнул на заднее сиденье. Захлопнул дверцу...

– Рэй!!!

Она рванулась мимо сыщика к черной груде искореженного металла, которую уже лизали жадные языки пламени. Но Стас перехватил ее и поволок прочь.

– Идиотка! Сейчас рванет, мать твою!

– Пусти, гад! Он же ранен, ранен...

Вано дернул ее руку так, что хрустнули кости, развернул к себе перепачканное кровью и копотью лицо.

– Он убит, детка. Ему уже не помочь. Девушке тоже. Она примерно твоего возраста и роста. Это будет выход. Дошло?

Какое там «дошло»... «Он убит... убит... убит...» Нет, это не могло до нее дойти. Все это вообще происходит не с нею, а тот, кто остался в горящей машине, не может быть Рэем, ее Рэем! Это какая-то виртуальная реальность, дикий сон. Она проснется. Она должна проснуться!

Во сне она позволила этому странному человеку впихнуть себя в знакомую «Ниву», которая рванула с места так, что девушка сначала влипла в сиденье, а потом чуть не пробила лобовое стекло собственным лбом. Во сне услышала за спиной мощный взрыв. У Александры не было сил обернуться, но она ясно видела – конечно же, во сне, – как глухую московскую улочку озарил, отразившись в окнах какого-то фабричного корпуса, погребальный костер ее любви.

Все дальнейшие события Саша видела тоже как бы со стороны и сквозь дымку – не то сна, не то полузабытья. Они остановились в каком-то проходном дворике, Стас загнал машину в какой-то гараж. Потом втащил девушку по темной лестнице то ли на третий, то ли на четвертый этаж, открыл ключом какую-то дверь и впихнул свою жертву в какую-то квартиру. Она помнит, что сидела на кухне, где под потолком горела лампочка без абажура, по обшарпанным стенам бегали тараканы, а на плите сипел чайник. Стас стоял над ней и зачем-то насильно вливал в нее водку из граненого стакана. Саша кашляла и крутила головой, но ее мучитель был сильнее. И до этого, и после Вано что-то ей говорил, но девушка даже не пыталась вслушаться и запомнить – что же. Зачем, если все равно это сон? Она только все время силилась проснуться, но у нее не получалось.

Потом он за руку отвел ее в ванную. Там, на удивление, было довольно сносно. Ванна была уже полна чудесной голубоватой воды, от которой шел пар. Увидев в зеркале свою ужасающую физиономию, Саша инстинктивно поняла, что от нее требуется.

– Я, конечно, мог бы искупать тебя сам, – услышала она, – но не хочу, чтобы ты считала меня слишком навязчивым.

– Я сама.

– Вот и отлично. Советую тебе не запираться, мало ли что... Вдруг ты надумаешь утопиться?

Не запираться? Как бы не так! Разве можно не запираться, принимая ванну, если за дверью бродит такой медведь?! Ни в коем случае. Даже во сне...

Саша помнила, как разделась и шагнула в прозрачную купель. Это было так замечательно, что ей сразу расхотелось просыпаться. Вода ласкала, убаюкивала, она нашептывала, что ничего не может быть лучше сна. Вечного сна...

Он убит. Когда она проснется, то не найдет его рядом. Не найдет его глаз, его улыбки, его рук, его любви. Когда проснется, она будет знать только одно – он убит. Она не будет просыпаться!

Александра знала, как сделать, чтобы никогда не проснуться. Она поискала глазами, но не нашла бритвенных принадлежностей. Ну конечно, ведь медведь не бреется, обрастает своей бородищей... Аптечка! Вот здесь может быть то, что нужно. Девушка открыла ее – и сразу увидела что нужно – большие ножницы. Они были очень тупые, но это все же лучше, чем ничего... В дверь постучали.

– Ты как там, детка? Все-таки закрылась, да? Наивная, ты думаешь, меня остановит эта картонка, если я захочу к тебе войти?

Надо ответить ему как ни в чем не бывало.

– У меня все в порядке, отвали!

Она ничего не почувствовала. Только зажмурилась, чтобы не видеть, как голубая вода в ванне становится алой. Было бы страшновато уснуть в ванне, полной крови.

Последнее, что она слышала – как кто-то колотит в дверь ванной, сначала громко, потом тише и тише...

«Господи! Что им всем от меня надо? Почему меня не оставят в покое? Я же так хочу спать...»

Утром следующего дня, в семь часов, Борис Феликсович Жемчужников машинально включил телевизор. Перед отъездом на службу он всегда смотрел программу новостей на НТВ. Вот и сегодня сила привычки заставила его нажать кнопку на пульте, хотя на работу он нынче не собирался.

У него больше не было работы. Впрочем, у него больше не было ничего. Это Борис отлично понимал, несмотря на шум в голове и «песок» в глазах, которые он не сомкнул всю ночь.

Сейчас он сидел в кресле, склонив набок свою голливудскую голову, и смотрел на экран. Но ничего не видел и ничего не слышал. В прихожей молчал телефон, его так никто и не включил со вчерашнего вечера. Стол, накрытый вчера, оставался в неприкосновенности – только красные розы поникли своими головками, превратившись в «эмблему печали». Да еще на ковре у ног Жемчужникова валялась пустая бутылка из-под виски «Блэк Джек».

Однако Борис Феликсович не был пьян. Он был потерян. Он потерял ответ на вопрос: что ему делать дальше? С того самого времени, как он начал ставить перед собой философские вопросы, такое случилось с ним впервые.

Внезапно его глаза широко открылись. Борису показалось, что он услышал знакомое имя... Неужели это все его наваждение? Нет...

– ...Список заказных убийств в столице пополнился очередным громким делом. Вчера вечером в самом центре Москвы неизвестные преступники в упор расстреляли из автоматов машину итальянского бизнесмена африканского происхождения Рэймонда Кофи. Кроме самого Кофи, жертвой кровавого преступления стала неизвестная женщина, которая находилась в машине в момент трагедии. Трупы сильно пострадали в результате возникшего пожара и взрыва автомобиля, что, безусловно, затруднит опознание. Однако на месте преступления были найдены фрагменты паспорта, выданного на имя Александровой Александры Александровны, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, русской. Милиция пока затрудняется выдвинуть четкую версию случившегося...

Обгоревший остов «Ауди» сменили другие сюжеты. Но Борис все еще видел дымящиеся останки машины, снующих вокруг фотографов и экспертов, носилки, накрытые простыней...

Неизвестно зачем он дождался конца выпуска и выключил телевизор. Теперь Борис был спокоен и деловит, он нашел ответ. Все предельно просто.

Он прошел в кабинет, сел к столу и что-то долго писал своим размашистым почерком. Потом отправился в ванную и тщательно побрился. Надел чистую рубашку. Глядя на него, можно было подумать, что он просто собирается на службу – как всегда.

Затем он открыл окно в кухне – оно открывалось проще других, – и, взобравшись на подоконник, шагнул на Кутузовский проспект со своего восьмого этажа.

32

Саша открыла глаза. В первые секунды ей казалось, что она все еще спит – только теперь ее затяжные кошмары, разноликие и разноголосые, сменились видом вполне безобидной комнаты. Саша была уверена, что никогда раньше не видела эту комнату, потому и решила, что это продолжение ее сна. Однако в следующие мгновения до ее ноздрей долетел божественный запах жареной ветчины, лука и чего-то еще, столь же восхитительного. Она жадно сглотнула слюну и поняла, что зверски голодна.

Где-то за приоткрытой дверью – предположительно в кухне – гремели посудой и насвистывали очень знакомую мелодию. Рэй?.. Нет, он вообще никогда не свистел, только мурлыкал свои негритянские песенки...

А почему, собственно, она говорит про Рэя в прошедшем времени? И что она вообще делает в этой незнакомой комнате с убогой мебелью и розовыми обоями в мелкий цветочек?! И кто это там на кухне жарит яичницу с ветчиной?..

Саша сделала попытку встать, но смогла приподнять только голову. Пододеяльник и подушка на ее ложе, которым оказался видавший виды диван, были под стать обоям. А в непосредственной близости от дивана она увидела раскладушку, застеленную серым солдатским одеялом. Значит, этот человек спал здесь, в этой же комнате. «Чем дальше – тем интереснее!» Следующим этапом девушка обнаружила на себе чужую ночную рубашку, а на запястьях – плотные повязки.

Большой квадратный будильник, который трещал на столе под окном, показывал без двадцати пяти одиннадцать. Так как за окошком весело посвистывали синицы, а сквозь занавеску пробивались яркие солнечные лучи, вопрос о том, утро сейчас или вечер, отпал сам собой.

Она лежала, глядя в облупившийся потолок, и вспоминала свой нескончаемый жуткий сон. Перед Сашей кружились в водовороте лица, фразы, события, и постепенно болезненные видения в ее мозгу отсеивались, выпадали в осадок, а реальность растворялась в ее крови едкой щелочью, проникала во все поры души и тела, заполняла все ее существо нестерпимой болью. Горло свело судорогой, и рыдания не могли прорваться сквозь него наружу. Но слезы находили дырочку, и розовая наволочка по обе стороны от Сашиной головы очень быстро намокла.

Она вспомнила все: отсветы пламени в пыльных окнах, голубоватую воду в ванне, которая потом стала красной, тупые ножницы. Громовые удары и треск выворачиваемой с корнем двери... Она знала теперь, почему Рэй не может быть здесь, и кто там возится у плиты.

Внезапно Александра представила, как он вытаскивал ее из ванны – голую, окровавленную и бездыханную, – и сжалась в комок от ужаса. Она подумала о том, как Стас перевязывал ее, приводил в порядок, напяливал на нее эту голубую рубашку, ухаживал за ней... Ведь все это, наверное, случилось не вчера – может быть, дня два назад или даже три.

«Господи, ну почему именно он, именно этот?! Пусть бы кто-нибудь другой, хоть совсем посторонний мужик, все было бы не так ужасно. Почему, вместо того чтобы погибнуть вместе с Рэем, я оказалась в полной власти этого типа? Почему он все время попадается на моем пути?! Да я же теперь просто умру, когда увижу его нахальные голубые глазищи!»

Она еще не видела сыщика, однако уже умирала от стыда – заранее. Но еще больше Саше было стыдно от того, что она может думать об этом, когда Рэя больше нет в живых. Однако она думала и о своих злоключениях с Вано, и о том, что хочет есть... Тут уж ничего не поделаешь!

Ей казалось, что в слезах и горьких раздумьях прошло довольно много времени. Однако, взглянув на часы во второй раз, девушка увидела, что большая стрелка переместилась всего-навсего на пятнадцать минут вперед. Рядом с часами Саша заметила маленькое круглое зеркальце в пластмассовой оправе и решила, что ей непременно нужно до него добраться. Сделав над собой усилие, она приподнялась на правом локте и левой рукой потянулась к зеркалу – через какие-то пузырьки и склянки, стоящие на краю стола. Когда до цели оставалось совсем немного, правая подвела, и Александра шлепнулась лицом в подушку, а будильник – на пол. Грохнувшись на цемент, прикрытый линолеумом, он издал короткий возмущенный рык и затих.

Свист в кухне прекратился, и через мгновение Вано возник в дверях. Саша лежала ни жива ни мертва, натянув одеяло до самых глаз.

Борода его нисколько не поредела, однако широкую улыбку под ней девушка все-таки заметила. На ее памяти такое случилось со Стасом Ивановым впервые.

– Привет, детка! Рад снова видеть твои зеленые глазки. А то дяде Вано уже надоело с тобой нянчиться. Сиделка из меня, признаться, не ахти.

– Привет, – выдавила Саша, пряча «зеленые глазки». – А тебя никто и не заставлял.

– Ну, вижу, ты совсем поправляешься! Уже не только глазки, но и зубки показываешь. Чуешь, какие ароматы? – детектив кивнул через плечо. – Небось, лопать охота?

– Умираю! – призналась Александра.

– Вот и класс. Сейчас я тебе кое-чего принесу. Только на многое не рассчитывай, тебе теперь к еде надо постепенно привыкать.

Он повернулся, собираясь выйти.

– Не надо мне ничего приносить, что я – инвалид?! Вполне могу выйти на кухню. Вот только...

Саша поискала глазами свою одежду, ни ничего похожего в поле зрения не обнаружила. Вано понял ее без слов.

– Увы, детка. Придется пока остаться в кроватке, об одежке для тебя я еще не побеспокоился. Не до того было. Да и вообще вставать тебе рановато. Ты хоть знаешь, сколько провалялась?

– Какое сегодня число?

– Восьмое января одна тысяча девятьсот девяносто девятого от рождества Христова. С Новым годом, детка!

– Ты не шутишь?

Бородач усмехнулся.

– Хороший вопрос. Боюсь, после всего, чем я занимался последние три недели, мне еще долго будет не до шуток. Дала ты дяде Вано прикурить! Только об одном молился, чтобы мне не пришлось пристраивать куда-нибудь твой симпатичный трупик. Согласись, вот это была бы шутка так шутка!

– А что со мной было? Неужели только это? – Саша робко показала на свои перебинтованные руки.

– «Только»! Этого, по-твоему, мало? Ты учти, детка, я все-таки не хирург. А тут еще посттравматический шок... Я же не мог ни свезти тебя в больницу, ни вызвать врача – соображаешь?

– Но почему?!

– Да потому, что Александры Александровны Александровой больше нет, дорогая моя! Ты погибла восемнадцатого декабря прошлого года, при взрыве автомобиля марки «Ауди», обстрелянного неизвестными преступниками. Разве ты еще не поняла?

Саша потрясенно молчала, во все глаза глядя на этого странного человека, который говорил ей странные, невероятные слова. Она погибла? Тут ей припомнились манипуляции Стаса с женскими сумочками в горящей машине... Наконец до нее дошло.

Вано подошел в дивану, опустился на корточки перед девушкой. Его глаза были совсем близко, и в них – опять-таки впервые – Саша заметила настоящую тревогу.

– Ты помнишь, что случилось?

Она кивнула, глядя прямо перед собой.

– Все помню. Амнезия гораздо чаще случается с героями телесериалов, чем на самом деле. Просто я не думала, что...

Голос изменил Александре, и она быстро отвернулась к стенке.

– Пойми, это был единственный выход. Они вычислили вас. Вернее, тебя. Эта бедная девчонка, которая подсела к вам в машину... Она тебя спасла, понимаешь? Она была немного на тебя похожа, в машине нашли твои документы... Теперь все считают тебя погибшей. Если б не это, они тебя все равно нашли бы.

– Да кто – «они»?! Ты меня с ума сведешь!

Саша давилась слезами.

– Неужели ты еще не поняла? «Они» – это те, с кем ты воевала в Воронске. Там тебе удалось их провести. И ты решила, что это все – победа! Ваша ошибка – твоя, Даньки, Рэя – заключалась в том, что вы отсекли несколько щупалец, позабыв о самом спруте. Потеряв Соколова – своего надежного человека в провинции, своего главного кредитора, – господин Кондрашов забеспокоился. А когда ты вплотную подобралась к Жемчужникову – его хозяин встал в стойку. Уж не знаю, как он пронюхал, что в деле надо искать твой след... Впрочем, дураком он никогда не был, и в умении сопоставлять факты и делать выводы ему не откажешь. Кондрашов навел справки и выяснил, что ты вышла на свободу еще в сентябре. Разумеется, заинтересовался он и обворожительной блондинкой Любочкой Вилниньш...

– Ты и это знаешь!..

– К сожалению, я узнал обо всем слишком поздно, детка. Впрочем, опоздай я еще хотя бы на минуту – в этой печальной истории было бы одним трупом больше.

– Вот и хорошо, если бы было! – Александра яростно вырвала у него руки, которые Стас, оказывается, давно держал в своих. – Кто тебя просил меня спасать?! Почему ты не дал мне умереть, почему? Я же хотела! Зачем мне жить без него? Я не хочу! И не буду! Все равно не буду жить, ты!..

Она выкрикивала это ему в лицо уже почти в беспамятстве. Весь ужас, вся боль последних дней, месяцев, лет наконец-то вылились наружу в бурной истерике. Даже видавший виды детектив опешил.

– Я лежала в той проклятой машине и чувствовала, как из него уходит жизнь, понимаешь?! Разве после такого можно жить? Ах, да разве ты поймешь, медведь...

– Почему же нет? Ты только успокойся...

– Не смей больше называть меня деткой! Что ты вообще понимаешь, кроме своей работы, будь она неладна?! Тебе наплевать на Рэя... Убирайся от меня! Не хочу тебя видеть, никогда! Дай ты мне спокойно умереть, слышишь?

Саша что было сил толкнула Вано обеими перебинтованными руками в грудь – и, не удержавшись, вскрикнула от боли. Но твердыня осталась непоколебима, то ли сил было маловато, то ли «броня» слишком крепка. А дальше произошло невероятное, не говоря ни слова, Стас схватил девушку за голову и прижался к ее губам своими. От такого медвежьего вероломства ее заплаканные глаза вылезли из орбит. Александра мычала, дергалась и молотила его кулаками по чему попало. Но с таким же успехом она могла бы молотить по скале...

Наконец бедняжка затихла. Тогда Вано оторвался от ее лица и перевел дух.

– Успокоилась? Прости, детка, надо было вывести тебя из истерики. Считается, что в таких случаях нужно дать хорошую затрещину. Но я женщин не бью – предпочитаю более радикальное средство. Как видишь, действует.

– Ты... отвратительный тип!

– Возможно, спорить не буду. Но ты все-таки меня послушай. Все, что ты тут мне наговорила, – все это на твоем месте сказала бы любая. И не только девчонка, иной мужик свихнулся бы, пережив такое! Сейчас тебе кажется, что жизнь кончена, что больше ничего никогда не будет хорошего, и лучше бы прямо теперь покончить с ней счеты. Но пройдет время... может быть, много времени – не день и не два, – и ты поймешь, что это не так. Ты же знаешь, жизнь – она как матрас, и за темной полоской обязательно следует светлая. Еще все у тебя будет: и плохое, но и хорошее тоже! Сейчас тебе стыдно перед ним, что ты осталась жива, что хочешь жить вопреки всему...

– Врешь! Я не хочу жить, я же сказала!

– Нет, хочешь! В тебе не умерли нормальные человеческие желания и чувства. Десять минут назад ты просила у меня есть. А чуть раньше потянулась за зеркалом, потому что хотела взглянуть на свой портрет лица – скажешь, нет? А еще раньше лежала и думала о том, что этот тип, которого ты называешь отвратительным, имел возможность наблюдать тебя, гм... в не совсем одетом, мягко говоря, виде. Ведь думала же, а?