Текст книги "Тайны Реннвинда. Сердце тьмы"

Глава 36

Когда Микке выходит из чума, на нем из одежды лишь странное нательное белье, похожее на трико, а в руке – охапка тряпок. Наверное, одежда.

Он, молча, проходит мимо меня и спускается к реке – очевидно, чтобы смыть краску и пот. На самом деле, Сара не права, ему не было причин завидовать Бьорну: тело Микке не такое накаченное, но не менее красивое. Он мог бы заполучить любую девушку, какую только пожелал, если бы не зациклился на мне. И дело, наверное, даже не во мне самой, а в их глупом соперничестве и обиде. Уязвленный победами Бьорна, Микаэль не остановится, пока не докажет своего превосходства.

Когда он складывает вещи на берегу и снимает трико, чтобы войти в воду, я отворачиваюсь. Мои щеки вспыхивают. Мысленно досчитав до десяти, я бросаю взгляд через плечо – Микке уже нырнул в реку.

Воспользовавшись этим, я спешу в чум. Возможно, мне удастся найти телефон и сообщить обо всем Бьорну. Вещей внутри очень мало: какие-то тряпки, обрядные средства в мешочках, небольшие запасы еды. Я перерываю все, но мобильного не обнаруживаю. «Мы, черт знает, где, и совершенно без средств связи!» Теперь окончательно ясно: Микке тронулся умом и готов на все. Он все для себя решил.

Когда Микаэль возвращается с реки, я уже стою возле матери. Намеренно игнорирую его, но искоса наблюдаю, как он разводит огонь возле чума и подвешивает котелок над костром. Наверное, собирается готовить обед. И пока он занимается этим, я внимательно сканирую взглядом ландшафт – вдруг удастся связаться с Бьорном во сне и передать ему весточку.

Через какое-то время Микаэль зовет меня обедать. Прикинувшись покорной, я подхожу и сажусь на траву возле огня. Он наливает суп в глубокую пиалу и вместе с ложкой подает мне. Все, о чем я думаю, это: может ли ложка пригодиться мне в качестве оружия? Но вслух лишь кротко благодарю Микке за еду.

– Если хочешь, ламия поможет и тебе. – После долгого молчания, говорит он.

Мы сидим друг напротив друга, и дым от углей создает мутную завесу между нами.

– Чтобы я стала кровососом? Рвала людей на части, ела их плоть и пила кровь?

– Чтобы обрела силу, ловкость и бессмертие.

– Всю жизнь мечтала. – Язвлю я, болтая ложкой в супе, пахнущем рыбой.

– И чтобы бы перестала быть марой. – Он отпивает суп прямо из пиалы. – Мой отец уже был вампиром, и для него древняя – единственный шанс вновь обрести бессмертие, другие пути закрыты.

– Значит, ему понравилось?

– Да.

– Больше, чем быть целителем?

– Больше, чем быть смертным. – Поправляет меня Микке.

– Ну, он, хотя бы, сам выбирает себе судьбу. – Замечаю я, ловя его взгляд сквозь дым. – Ты же мне хочешь навязать ту, что мне чужда.

– Ты не вполне осознаешь свою суть, Нея.

– Это моя суть лишь наполовину, другая – ей противоположна. Неужели, я сама не могу выбрать ту, что мне ближе?

Микке сжимает челюсти и отводит взгляд. Его бесят мои слова. Ну, и пусть бесят. Он не отступает от своей правды, и я не отступлю от своей.

– Где я? – Раздается слабый голос.

И я чуть не роняю пиалу из рук.

– Мама!

Карин стоит босиком на траве в одной ночной сорочке, которую раздувает ветер. Ее волосы растрепаны, а взгляд потерян.

– Мама! – Вскакиваю я и подбегаю к ней.

– Нея? – Склонив голову набок, произносит она.

Словно и сама не верит в то, что реально видит меня.

– Мама. – Я заключаю ее в объятия.

И мое сердце сжимается от боли: неужели, это правда? Неужели, это все реально происходит?

– Почему я здесь? – Оглядывается она по сторонам, когда я ее отпускаю.

– Микке забрал тебя из больницы и вылечил. Ты что-нибудь помнишь?

Ее лоб идет морщинами.

– Я… я летала в небе. Видела облака. Сверху все такое… красивое. – Она часто моргает, словно эти воспоминания ее пугают. Словно из-за них ее опять могут принять за сумасшедшую.

– Это все Микке. – Говорю я.

Он встает и подходит к ней.

– Все казалось таким реальным. – Карин пожимает плечами, она растеряна. – Я точно не умерла?

– Мы видим вещи не такими, какими они являются, а такими, какими являемся мы сами. – Произносит он, проводя пальцами по ее лицу: от лба до подбородка. – Все хорошо, Карин, теперь вы снова здоровы, и можете начать новую жизнь.

Я прикусываю губу. Какую жизнь он для нее спланировал? Тоже обратит в упыря? И заживем одной дружной вампирской семейкой?

– Вам нужно поесть. – Микке наливает ей супа, и мы втроем рассаживаемся у костра.

– Я, правда, свободна? – Прежде, чем попробовать суп, спрашивает Карин. – Меня больше не заберут в клинику?

– Клиника в прошлом. – Уверенно говорит он.

– Спасибо. – Кажется, будто она выдыхает боль всех этих лет. – Спасибо тебе.

И с аппетитом приступает к еде.

А мы с Микке переглядываемся, и я ловлю себя на том, что не знаю, как трактовать его взгляд: в нем и нежность, и злость, и забота, и досада. Ураган чувств. Он ненавидит и любит меня одновременно.

Вот только никто не объяснил ему, что истинная любовь жертвенна. Она не принуждает и не угрожает, не заставляет и не ломает. Она исцеляет разум от тьмы. И если этого не происходит, то любовь ли это?

– Мам, я должна кое-что тебе рассказать. – Говорю я, понизив голос, когда мы сидим с ней на берегу после обеда.

В деревьях кричат птицы. Оборачиваюсь и вижу Микке, наблюдающего за нами со склона.

– Рассказывай. – Она вертит в пальцах крохотную желтую цветочную головку.

– Мой отец. Асмунд…

– Ты знаешь? – Карин поднимает на меня встревоженный взгляд.

– Да, я знаю, что тебе пришлось бежать из города. И знаю, почему он не хотел моего рождения – оно бы убило тебя.

– Ингрид сказала, что ритуал все исправит. Она обещала. – Ее губы дрожат, челюсть трясется. – Но не сказала, что ты будешь другой из-за него.

– Ингрид сделала много других ужасных вещей. – Шепчу я. – И еще. – Мне приходится обернуться снова, чтобы убедиться, что Микке далеко. – Она убила моего отца. Асмунда больше нет.

– Асмунд умер? – Судя по взгляду Карин, это известие доставляет ей почти физическую боль. Ее мир рушится на части. – Нет… нет…

– Мы с ним говорили за день до его смерти. – Я сжимаю ее ладонь. – Он предлагал забрать тебя из клиники. Он всегда любил тебя, мама. Он хотел, чтобы мы жили все вместе.

– Ингрид отняла у меня все. – Шепчет она, задыхаясь.

На ее глаза пробираются слезы.

– Мама, выслушай меня внимательно, ладно? – Я стискиваю ее руку сильнее. – Микке с ней заодно. Он хочет, чтобы Ингрид подняла из земли древнее существо, которое даст им могущество, благодаря которому они смогут захватить и Реннвинд, и весь мир.

– Микке? – Она косится через плечо на силуэт парня, застывший на холме.

– Нам нужно сбежать. – Говорю я. – Мы вернемся в город, там Асвальд – он нас защитит. Ты помнишь Асвальда?

– Красавчик Асвальд? Белокурый викинг?

На мое лицо пробирается улыбка.

– Как ты его назвала?

– Это все его шикарная шевелюра. Все девочки в Хемлиге мечтали заплести ему косички. Воинственный, слишком серьезный – не по возрасту. Поэтому Викинг. Он нравился всем, но я больше тянулась к Асмунду – он как лучик света, такой мягкий, немного наивный, добрый.

Я стискиваю челюсти и проглатываю комок в горле. Она все еще говорит о нем так, будто он жив.

– Асвальд и сейчас хорош, но постригся. Он теперь начальник полиции, мама.

Она улыбается.

– Да, он говорил, что мечтает об этом. И смеялся, когда Асмунд рассказывал, что мечтает открыть ресторан.

– Так бы и было. – Печально говорю я. – Но отец горевал без тебя и потому посвятил жизнь служению Богу.

– Священник? – выдыхает Карин, смахивая слезу. – Не могу поверить. Мы могли танцевать с ним в клубе до утра! Священник… Сколько же еще я пропустила? – Она смотрит на меня. – И ты, ты стала такой взрослой, Нея. Мне так жаль, что меня не было рядом с тобой.

– Ты не виновата. Это все Ингрид. – Я поворачиваюсь и замечаю, что Микаэль спускается к нам. – Мы должны ее остановить. Слышишь?

Глава 37

В чуме темно. Я лежу, слушая дыхание Карин. Она легко заснула, ей нужно восстанавливать силы. А мне нельзя спать совсем. Я разбужу ее, как только пойму, что путь свободен, и нам можно бежать. Стараясь не шуметь, встаю и крадусь к выходу. Микке где-то снаружи – надеюсь, тоже уже спит.

Когда мы отправлялись спать, он сидел у костра, поэтому первым делом я смотрю туда. Никого. Догорают последние угольки. Прислушиваюсь и оглядываюсь по сторонам – темно, как в гробу, почти ничего не видно, лишь сосны на ветру колышутся, создавая черную рябь.

Обхожу чум, но никого не обнаруживаю. Может, это тот самый момент? Нужно скорее разбудить Карин и бежать. В любом направлении – куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда.

Я замираю, услышав уханье птицы, затем медленно поворачиваюсь к входу в чум, и… прямо передо мной вырастает фигура Микаэля.

– Куда-то собралась? – Он хватает меня за грудки, точно куклу.

От его кожи идет жар, а еще сильный мужской запах. У меня дыхание перехватывает от страха, и собственный беспомощный вздох кажется мне чужим и пугающим.

– Никуда…

В следующий миг Микке обнимает меня за талию и так крепко прижимает к себе, что мне становится трудно дышать. Я ощущаю, как его тело ходит ходуном от напряжения, и вот нас обоих уже трясет, словно мы полдня провели без одежды на морозе.

– Не пущу. – Выдыхает мне в лицо Микаэль.

И небо разрывает гром.

Он не шутит.

Прижимает меня к себе с такой силой, что у меня трещат кости, и я чувствую, как яростно и быстро колотится его сердце.

– Микке, пожалуйста.

Он наклоняется и буквально впечатывает свое лицо в мое, но это не поцелуй, это словно мольба о помощи. Он трется о мое лицо своим лицом, как кот об руку хозяйки, тяжело дышит и едва не стонет от боли, а его губы касаются моих губ, и я чувствую, как жар распространяется огнем по коже.

Но это все еще не поцелуй – это что-то другое, больное, одержимое.

Микаэль словно не может взять желаемое, хотя, жестоко заявлял, глядя мне в глаза днем, что силой меня обратит.

Как он намеревается сломить мою волю, если даже поцелуй не хочет брать силой? Его губы судорожно касаются моих, словно вымаливая ответной ласки и позволения, а я лишь задерживаю дыхание и прикрываю глаза, чтобы мои слезы не выбрались наружу.

Он не может вот так обнимать меня. У него нет на это прав. И я приказываю себе не дышать, когда его дыхание обжигает мою шею, когда его нос щекочет мою щеку, когда его губы прокладывают влажную дорожку от моего подбородка к ключицам. Я остаюсь холодна к его прикосновениям, словно меня высекли из камня – даже тогда, когда слышу новые раскаты грома, свидетельствующие о том, что я разбиваю ему сердце.

Доведя себя до крайней степени возбуждения и не получив ответа, Микаэль и сам обращается в камень: застывает, глядя в мои глаза с сожалением, а затем – с досады отшвыривает меня в сторону. И я спешу заползти в чум, пока ливень, обрушившийся с разверзшихся небес, не приколотил меня к земле.

Я падаю на матрас лицом вниз и закрываю уши руками. Стихия, бушующая снаружи, шатает хлипкую конструкцию чума, а шум дождя отдается вибрациями, проникающими в тело, как иголками. Не знаю, сколько проходит времени прежде, чем это заканчивается, но, как только ливень прекращается, я достаю из-под футболки пробирку с кровью и опустошаю ее залпом.

В ожидании сна я думаю о Бьорне.

Может, получится связаться с ним во сне?

Но, заснув, обнаруживаю себя в темном лесу. Верхушки высоких сосен смыкаются над головой, образуя купол, не пропускающий лунный свет, и мне приходится продираться сквозь кусты и деревья почти на ощупь. В воздухе пахнет хвоей, прелой травой и еще чем-то… Что это? Мята?

Ответ приходит быстрее, чем ожидалось.

– Можешь идти?

– Нужно немного передохнуть.

Эти голоса совсем рядом. Я замираю, прислушиваюсь к хрусту веток, и через мгновение из-за дерева выходят две темные тени: повыше – явно мужская, пониже – женская.

– Останься. – Просит мужчина, помогая ей присесть. – Это здесь, недалеко, я принесу, что нужно.

Его силуэт растворяется во тьме, а женщина, тяжело дыша, приваливается к дереву. Не успеваю я подумать о том, видит ли она меня, как слышу ее голос в тишине:

– Нея, детка, ну, же – подойди ближе. Я ведь знаю, что ты здесь.

Мне хочется вырвать себе уши, чтобы не слышать ее противный голос.

– Я соскучилась. – Насмешливо говорит она.

Я делаю шаг, и меня засасывает в землю.

Секунда, и вот я уже лечу над землей. Это падение кажется бесконечным, но что-то вдруг заставляет меня замереть в воздухе – будто кто-то поймал меня рукой и крепко держит. В первое мгновение мне кажется, что это может быть только Микке, и удивление сменяется злостью, но уже в следующий миг я слышу голос Сары:

– Нея!

Я оглядываюсь вокруг, затем смотрю вниз. Далеко внизу – горный хребет, река и бесконечный лесной ковер. Картинка кажется мне знакомой, словно я уже видела ее где-то.

– Нея, отзовись! – Настойчиво требует Сара.

И внезапно все мое тело сводит болью – дикой, пульсирующей, тягучей. Она проплывает от головы к груди, а затем спускается в ногу. И вдруг я понимаю, что это не моя боль, а ее. Сара проводит ритуал, чтобы связаться со мной. Она делает себе больно.

– Сара! – Кричу я во все горло. – Сара!

Но вокруг лишь небо и тишина.

– Покажи мне. – Просит она.

Как я должна ей показать? Как?!

– Покажи. – Повторяет Сара.

И тут я снова начинаю камнем падать вниз. Так быстро, что ветер выдирает мне волосы, сдирает одежду.

– Покажи.

Я смотрю вниз: земля все ближе. Закрываю глаза и представляю шаманский сейд, чум, реку, горные пики. Чувствую чье-то прикосновение, открываю глаза и… вижу перед собой маму.

– Все хорошо? – Спрашивает она, вытирая пот с моего лба. – Ты кричала.

Но не успеваю я ответить, как в чум заглядывает Микке.

– Одевайтесь, нам пора в дорогу. – Недоверчиво сощуривается он.

Наверное, слышал крики.

– Куда? – Удивляюсь я.

Ведь мне, возможно, только что удалось показать наше местонахождение Саре.

– Если поторопишься, успеешь выпить кофе на дорожку. – Бросает он, удаляясь.

Через полчаса мы выдвигаемся в путь. Не знаю, можно ли считать заботой то, что Микке приготовил для нас удобную одежду и обувь и даже угадал с размером? Но так оно и есть.

– Куда мы направляемся? – Спрашиваю я Микке, который идет позади, лишь указывая нам направление.

– Ты знаешь.

– Туда, где захоронена ламия? – Продолжаю доставать его я. – Как вы собираетесь узнать, где это место?

– Ты нам скажешь.

– По-твоему, я знаю?

– Знаешь.

– Если бы я знала, то, черта с два, вам сказала! Понятно?

– Не нужно было пускать меня в свои сны, Нея. – Прищурившись, отвечает Микке. – Я видел многое из того, что видела ты.

– Ну, прекрасно… – Я останавливаюсь, чтобы смерить его разочарованным взглядом. – Так и знала, что не стоило тебе верить. Все, что ты делал, ты делал исключительно ради себя!

– Это не так. – Он кивком показывает мне, чтобы продолжала путь. – Шевелись, нам нужно быть на месте вовремя.

– Микке. – Устало вздыхаю я. – Ты что, собираешься принести меня в жертву, чтобы оживить эту тварь?

– Это не понадобится. – Подталкивает он меня. – Нужна только твоя кровь.

– Я ненавижу тебя. – С досады бросаю я, разворачиваюсь и припускаю в гору.

– Я не против, можешь ненавидеть, сколько хочешь.

– Ненавижу! – Ору я.

– Я бы расстроился, если бы ты была ко мне равнодушна, а ненависть – это хорошее чувство. В любой момент она может перерасти в то чувство, которое ему противоположно.

– Козел. Гад. – Бормочу я, взбираясь вверх по камням. – Чтобы ты…

Мой ботинок соскальзывает, но Микаэлю вовремя удается подхватить меня на руки.

– Чтоб тебя! – Рычу я, вырываясь.

Он ставит меня на землю.

Карин со вздохом оглядывает нас по очереди: она вообще перестала понимать, что происходит. И мы продолжаем путь, пока не выходим к долине. Едва я перевожу дух, насладившись красотой здешних мест, как вдруг вижу то, от чего у меня кровь стынет в жилах – дерево, сверху донизу, точно новогодняя елка, увешанное украшениями – сушеными человеческими органами.

Глава 38

– Боже мой, что это? – Бледнеет Карин, разглядывая почерневшее ухо, болтающееся на нитке, привязанной к ветке.

– Полагаю, это то, что позволяет Ингрид сохранять человеческий облик. – Пораженно оглядываю каждое украшение на каждой ветви. Тут и пальцы, и почки, и, если я правильно узнаю, щитовидная железа, и язык, и… чего только нет: при желании можно мумию собрать. – Специальное диетическое питание для хульдры.

– Идем дальше. – Командует Микке, указывая нам направление.

– Тебя не смущает, что подружка твоего отца разобрала живого человека на запчасти, чтобы сожрать? – Упираюсь я, отказываясь сойти с места.

– Если бы она могла свободно появляться, где пожелает, в своем обличье, то этого бы не потребовалось. – Спокойно отвечает Микке.

– И тебя ничто не коробит?!

– Идем уже. – Разворачивает он меня за плечи и направляет вниз по горной тропе.

– Ну, конечно, не коробит, чего это я! – Размахивая руками, продолжаю я. – Ты ведь и сам собрался стать упырем и жрать людей! Чего тут жалеть!

– Это что, настоящие человеческие органы? – Семенит за нами Карин.

– Да, мама. Ингрид ест их, чтобы время от времени отбрасывать хвост.

– Хвост?.. – Она теряет дар речи.

– А сердечка-то нет, – бросаю я через плечо гневный взгляд на Микаэля. – Видать, уже поправила силы! – И после его молчания добавляю. – А, может, это твой отец завалил для нее какого-нибудь фермера? Охотника? Может, совсем мальчишку или девчонку? Школьника. Не думал о таком? Нужно же как-то поддерживать ее силы!

– Помолчи, пожалуйста. – Устало просит Микаэль.

– С чего бы мне это делать? – Язвлю я. – Она оплела вас обоих своими ведьминскими чарами, а вы и слушаетесь теперь ее, точно две тупых марионетки!

Но Микке не отвечает, вместо ответа небо пронзает мощный раскат грома, от которого дрожью идет земля, и с кустарников облетает листва. Я бросаю через плечо испуганный взгляд.

– Думаешь, так ты заткнешь мне рот?

Но Микаэль молчит.

Останавливается и смотрит куда-то сквозь меня. Проследив за его взглядом, я застываю на месте – прямо у нас на пути, метрах в тридцати впереди, на тропинке двое в черных плащах – это Арвид и Ингрид.

Я узнаю их плащи сразу потому, что уже видела во сне. А когда Арвид снимает капюшон, убеждаюсь – это точно он. И только ведьма не спешит открывать лицо, и очень быстро я понимаю, почему: едва они приближаются, в глаза бросаются глубокие шрамы, которыми испещрена ее кожа.

На щеке, у линии подбородка, глубокая борозда, затянутая розоватым мясом с белесой корочкой, ниже – еще одна глубокая уродливая впадина, перечеркивающая ее тело от плеча к противоположной ключице. Об остальном судить сложно: оно укрыто тканью плаща, но кое-что можно сказать точно – без шаманской магии Арвида Ингрид, вряд ли, выжила бы, и уж точно не встала бы на ноги так скоро.

– Ты слишком добр к своим пленникам. – Скрипит ее голос, когда она приближается. И взгляд с укором бьет Микаэля наотмашь. – Отчего же ты не связал их?!

Ее вид и ее появление действует на меня парализующе. Я едва могу дышать, не то, что вымолвить хоть слово. Но Микке быстро берет себя в руки.

– Они не сбегут.

– А с этой чего возишься? – Мертвенно-бледное лицо Ингрид искажается при виде смятенной Карин. – Я велела привести жертву для ламии, а не лечить ее!

Я вижу, как кадык Микаэля нервно дергается, и как он негодующе поджимает губы.

– Девчонка раздала тебе авансы? – Усмехается она, презрительно оглядывая меня, затем его. – И ты купился?

Микке воинственно расправляет плечи, переступает с ноги на ногу, но ответить ей не решается. И довольная этим Ингрид, наконец, поворачивается ко мне. Делает шаг, и мне в ноздри бьет запах гнили и лечебных мазей, насквозь пропитавший ее одеяние.

– Вы обе всегда выбирали не тех мужчин. – Качает она головой. – Глупые Остлунд.

– Да как ты..! – Вдруг бросается на нее моя мать.

Но Арвид оказывается быстрее – перехватывает ее так ловко, что Ингрид не успевает и поморщиться, он заламывает Карин руки и упирает в ее бок свое колено, заставляя кричать от боли.

– Прекратите! Не надо! – Бросаюсь к ним я.

И он ослабляет хватку.

– Все хорошо? – Глажу Карин по лицу.

– Представляешь, скольких проблем удалось бы избежать, будь ты хоть чуточку сообразительнее и сговорчивее, Нея? – Обращается ко мне Ингрид.

– Обожаю доставлять тебе проблемы. – Тяжело дыша, отвечаю я.

Микке делает шаг, чтобы, в случае чего, защитить одну из нас от нападения другой. Ингрид от меня, разумеется.

– Зубастенькая моя. – Улыбается она.

И шрам на ее лице противно изгибается, кривой линией перечеркивая мимику – очевидно, повреждены лицевые мышцы.

– Самое время сбить с тебя спесь. – Говорит Ингрид и переводит взгляд на Арвида. – Где свиток?

Тот отпускает Карин, и та падает на колени. Арвид достает из кармана свиток и передает Ингрид.

– Будь моя воля, – говорит мне Ингрид сладким голосом, – тебя ждала бы незавидная участь. – Она разворачивает свиток, он чист. – Но юный шаман считает, ты еще способна к исправлению.

Я мечу взгляд в Микке.

– Пока ты жива благодаря нему. – Продолжает Ингрид. – И если хочешь, чтобы так и оставалось, веди себя хорошо, и будь послушной девочкой.

– Только что собиралась плюнуть тебе в лицо. – Усмехаюсь я. – Но если все так, как ты говоришь, то это подождет!

– Мое ты золото. – Ласково, но хищно улыбается она. – И почему я всегда считала тебя излишне кроткой?

– Потому, что не шибко умна? – Прищуриваюсь я.

Секунда, и Ингрид разражается смехом. Еще мгновение, и улыбка слетает с ее лица, будто ее там и не было.

– Арвид. – Командует она, сведя брови.

И не успеваю я пикнуть, как он хватает меня за руку, разжимает мне ладонь и ловко взрезает ее ножом.

– Ах! – Я вскрикиваю, когда мою ладонь пронзает жаром.

Ингрид не ведет и бровью. Подносит свиток под мою ладонь и позволяет крови стечь на бумагу. Все это время Арвид грубо сжимает мое запястье, а Микке старается не смотреть, как я корчусь от боли. И как только на свиток попадает достаточно крови, чтобы заполнить всю середину, Арвид отпускает мою руку и сосредотачивает все свое внимание на листе.

Воспользовавшись тем, что перестала быть им интересна, я отступаю назад, держа руку вытянутой, чтобы не испачкаться. Карин прячет меня себе за спину, а Микаэль делает шаг и быстро сует мне в ладонь платок, чтобы я могла перетянуть рану. Платок я беру, но его самого не удостаиваю даже взглядом: он посмел втянуть меня в дерьмо, в котором сам ничего не решает и выступает лишь пешкой. Если Ингрид захочет меня убить, она убьет, а он от страха даже не пошевелит пальцем.

– Черная Гора. – На выдохе произносит Ингрид.

– Где эта точка относительно нас? – Хмурится Арвид, разглядывая свиток.

Я рискую подойти ближе, чтобы бросить взгляд на лист, и с ужасом понимаю, что моя кровь растеклась по нему, образовав линии. Это карта. Та самая, что я видела в книге!

Шварцер Берг. Черная Гора!

Южнее – Хребет Большой Череп, севернее – Реннвинд. И вдруг до меня доходит, что означала точка на карте… Ламия!

– Туда. – Указывает Ингрид.

– Ты точно сможешь идти? – Обеспокоенно шепчет Арвид.

– Смогу. – Шипит она.

– Если вы решили все свои вопросы, я могу быть свободна? – Интересуюсь я.

«Ну, а вдруг?»

– Ты еще понадобишься нам! – Арвид грубо хватает меня за кофту, будто щенка за загривок, и толкает вперед.

Я слышу, как Карин пытается возмущаться, и как Микаэль тихо упрашивает ее слушаться и не провоцировать Ингрид.

– Вы не думали, что подчиненное положение в этом дуэте унизительно для вас? – Спрашиваю я, оборачиваясь к Арвиду. – Если эта дамочка сейчас всем указывает, то представляете, как ее понесет, когда она получит власть?

– Закрой рот. – Грубо отвечает он.

Я успеваю поймать на себе предупреждающий взгляд Микке.

– Кстати, как вам спится после убийства Асмунда? – Через другое плечо оборачиваюсь я. – Говорят, вы держали его руки, когда хульдра отрывала его голову.

Он решает оставить мой вопрос без ответа и лишь бросает мрачный взгляд из-под бровей.

– А что насчет Ульрика? Совесть не мучила? Хорошо спали? – Не унимаюсь я.

И вдруг чуть не врезаюсь в Ингрид, решившую остановиться.

– Хочешь, чтобы я заклеила тебе рот? – Угрожающе скалится она.

Я делаю глубокий вдох. Ну, и страшна же она. О былой красоте напоминают разве что буйно вьющиеся, непокорные светлые волосы. А вот лицо – брр, сплошная гадкая гримаса. Фу.

– Я вот одного никак не понимаю. – С вызовом говорю я. – От ламии сейчас, наверное, одни черепушки остались, а то и просто песок. И ты, вся такая крутая и властная, оживишь эту рухлядь и… будешь ей прислуживать?

Ингрид терпеливо дослушивает, затем качает головой.

– Ох, боже мой, ты что, надеешься призвать ее дух и сделать свое тело сосудом для него? – Продолжаю я. – Да? Серьезно? Ты пустишь ее в себя и сама станешь отмороженной древней вампиршей? Реально?

Они переглядываются с Арвидом.

– А если она не захочет в твое мерзкое тело?

Эта фраза становится последней каплей. Ингрид проводит двумя пальцами по своим губам и шепчет:

– Silentium.

И тут же мои губы и язык немеют, и я больше не могу произнести ни слова.

– Нужно было с детства воспитывать тебя, как следует, сейчас бы не было таких проблем. – Негромко говорит она.

– Могла не тратить на это последние силы. – Вздыхает Арвид.

– У меня голова разболелась от ее болтовни. – Отмахивается Ингрид. – Свяжи их!

Арвид выполняет ее поручение – связывает нам за спинами руки. Затем подталкивает, угрожая ножом, и мы продолжаем путь.