Текст книги "Митя. Повесть о первой любви"

– Ну где же это письмо? Я хочу его видеть! Почему ты не принес его! – кричал Андрей, возбужденный известием о переменах в личной жизни лучшего друга.

– Андрюха, разве можно чужие письма читать! Это же очень личное! Я считаю, это не этично, – оправдывался Митя.

– Ага! Пересказывать содержание письма – этично, а дать почитать то, что ты уже и так пересказал, – это не этично? Да я тебе зуб даю, что когда она твое письмо получит, все подружки его прочитают по пять раз!

– У нее нет подружек. Она вся в учебе и в танцах!

– Так не бывает, чтобы у девчонки не было подружек. Все равно кому-нибудь покажет! Хотя… Если ты так уж из-за этого переживаешь, не показывай. Обойдусь как-нибудь. Эх, Митька, как же я рад за тебя! Наконец-то хоть у тебя получилось! Завидую я тебе, братишка!

– Да ладно завидовать! У тебя все впереди. Может, ты свою встретишь раньше, чем я до Макарова доберусь. Четыреста километров – это тебе не хрен собачий!

– Но фотку чтобы завтра же принес в школу! Я хочу ее видеть! Кстати, а ты ей свою фотку послал?

– Нет. Я что-то не подумал об этом.

– Дурак ты! Она же от тебя фотку ждет!

– Да у меня нет нормальных. Я везде как чмо какое-то получаюсь.

– Да ты просто не любишь себя! Мне тоже кажется, что я на фотках урод уродом, а мама говорит, что я красавчик. Пойдем завтра после школы в фотоателье. Заодно вместе сфотографируемся. У нас ведь с тобой нет ни одной совместной фотографии.

– Как это нет! А школьные?

– Школьные не считаются. Там же мы всем классом. Давай сходим.

– У меня денег нет совсем. Я всю свою копилку на фестиваль спустил, а у мамы и так проблемы с деньгами.

– Это ерунда. У меня есть пять тысяч. Должно хватить. Когда на кону стоит личная жизнь друга, мне ничего не жалко. Тем более, что деньги с каждым днем обесцениваются. Сейчас не потрачу – через несколько месяцев на них коробку спичек не купишь.

После школы Митя и Андрей разошлись по домам, чтобы принарядиться и договорились встретиться в фотоателье. Митя помыл голову, высушил волосы феном сестры и тщательно расчесал рыжую копну волос.

– Вылитый Гитлер, – прокомментировал Митя, глядя в зеркало. – Усиков только не хватает.

Он схватил расческу и начал зачесывать назад, но волосы не слушались. Митя вспомнил, что у сестры было множество всяких парфюмерных средств, нашел мусс для укладки и с его помощью придал прическе желаемую форму. Так он нравился себе гораздо больше. Жаль, что у сестры нет средства, позволяющего уменьшить губы. Нарядившись в модный спортивный костюм, купленный мамой еще осенью, Митя отправился в ателье.

Андрюха как всегда опаздывал. Митя занял очередь. Впереди было несколько человек. Мужчина в костюме сильно нервничал и без конца поправлял пиджак. Видно было, что костюм он надел исключительно для фотографии. Скорее всего – на документ. Митя всегда удивлялся стремлению людей выглядеть на документах лучше и приличнее, чем они выглядят в жизни. В этом году ему предстояло получать паспорт, и он твердо решил фотографироваться на паспорт в футболке Metalica.

За мужчиной в очереди были трое солдат. На них были парадные мундиры, увешанные побрякушками и аксельбантами. Дембеля. Решили запечатлеть свои последние деньки на службе. Солдаты все время хихикали и толкались, как первоклассники. Один, судя по внешности, был из Средней Азии – казах или узбек. Двое других – русоволосые. Один говорил, сильно смягчая «Г». Видимо, кубанец или украинец.

Митя занял очередь за парочкой. Парень и девушка лет 20 на вид о чем-то тихо разговаривали, держась за руки. Девушка постоянно поглаживала парня, то и дело поправляла его рубашку, галстук, прическу. Украдкой поглядывала в зеркало и трогала своё платье. Митя представил, что он тоже будет вот так же запросто сидеть с Машей, держась за руки, и она точно так же заботливо будет приводить в порядок его одежду и прическу. Сердце сжалось от тоски по ней. Скорее бы все это уже случилось! Мужчина в пиджаке отстрелялся и, рассчитавшись, ушел. В студию отправились дембеля, а в холл ателье вошли два матроса. Они заняли очередь за Митей. Моряки вели себя сдержаннее, чем солдаты.

Андрюхи все не было, и Митя начал уже волноваться. Солдаты заняли мастера надолго. Сделали групповое фото и помимо этого каждый сфотографировался персонально.

Девушка достала помаду, зеркальце и стала подкрашивать губы. Видимо, здешнему зеркалу она не могла довериться на сто процентов.

Андрей нарисовался на пороге, когда из студии вышли солдаты и вошла молодая пара. Он был аккуратно пострижен и надушен одеколоном. У Мити от резкого запаха парфюма перехватило дыхание.

– Ты думаешь, фотография запечатлеет этот аромат? – съязвил он.

Андрей пропустил шутку мимо ушей и, сияя, как пасхальное яйцо, стал крутиться перед зеркалом. Влюбленные вышли. Вошли Андрей и Митя. Сфотографировались вместе и по отдельности. Андрей заплатил в кассу. Фотографии обещали напечатать к субботе.

Дни летели незаметно. Митя решил всерьез взяться за учебу. К удивлению учителей, он стал поднимать руку и рассказывать домашнее задание. Всего за три дня в его дневнике и в журнале появилось пять пятерок – две по истории, одна по литературе, одна по русскому языку, одна по биологии и четверка по английскому. Митя выучил наизусть заданный на дом текст USA. Текст рассказал без запинки, но Татьяна Афанасьевна снизила оценку за «ужасный рязанский выговор».

Митя пытался взяться и за точные науки, но как ни силился, так и не смог понять ничего из того, что говорили учителя на алгебре, физике и геометрии. «Это ничего, – утешал себя Митя. – Пушкин тоже был не очень силен в математике. Как-нибудь проживу».

В субботу, забрав из ателье фотографии, Митя написал Маше второе письмо.

Здравствуй, милая Маша!

Я был так взбудоражен твоим письмом, что не подумал о том, что тебе, наверное, тоже хотелось иметь мою фотографию. Вот специально сходил и сфотографировался.

А еще я хотел сказать тебе, что твое письмо перевернуло всю мою жизнь. Мне вдруг тоже захотелось учиться и думать о будущем. На этой неделе я получил больше пятерок, чем за весь учебный год. И это только начало.

С горячим приветом, твой Митя. 26.04.1994

Мама

Наступили долгожданные майские выходные. Утром 1 мая Митя проснулся от запаха блинов. «Вот это настоящий праздник!» – подумал он, потягиваясь в кровати. Через пару минут он уже умытый и одетый в домашнюю футболку и трико сидел за столом, уплетая за обе щеки блины и запивая их горячим чаем. Мамины блины были самым любимым лакомством. В былые времена мама к блинам всегда подавала сгущенку или сметану, но с тех пор, как распался Советский Союз и началась стремительная инфляция, усугубляемая задержками зарплаты, про сладости пришлось забыть. Из всех гастрономических радостей остались только блины. Но и их Митя отведывал лишь по большим праздникам. Мама все время пропадала на работе, а если выпадали выходные, то с утра стирала белье и наводила порядки. В обычные дни рацион был не очень разнообразен. Чаще всего вареная сечка, перловка или пшенная каша на воде. Иногда суп, в котором помимо воды были только картошка, лук и какая-нибудь крупа – чаще гречневая или перловая. Иногда рыбные консервы. Мама работала на консервном заводе и часто выносила за пазухой банку-другую, оправдываясь, что это не воровство, а компенсация за то, что подолгу не дают зарплату.

Еще одним любимым лакомством для Мити были пельмени. Вкус мясных он давно забыл, но ему очень нравились рыбные из тех же рыбных консервов. Когда у мамы выдавалось свободное время, она замешивала постное тесто, состоящее из муки и воды, а Митя чистил головку репчатого лука, мелко нарезал и размешивал с парой банок горбуши или сайры. Как только затевалась лепка пельменей, Ленка обязательно придумывала какое-то очень важное дело и уходила из дома. Возвращалась она всегда точно в тот момент, когда ставили варить свежеслепленные пельмени. Митю это всегда очень раздражало. В этих случаях он цитировал любимую бабушкину поговорку:

« – Тит, иди молотить.

– Брюхо болит!

– Тит, иди кашу есть!

– Где моя большая ложка!?»

Мама всегда защищала сестру и пыталась устыдить Митю за то, что он к ней придирается.

– Мам, а может, нам сегодня пельменей налепить? – предложил Митя. – Раз уж такой праздник, гулять так гулять.

– Митенька, сынок, нам сегодня нужно идти картошку сажать. Нам Вера Петровна свой огород отдает. У нее здоровья не хватает, а нам картошечка очень нужна. Все так стремительно дорожает…

– А что сажать будем?

– Мне Анна Павловна дала полведра проросшей картошки. Мы ее на кусочки порежем, чтобы по одному глазочку, и посадим. Должно хватить.

– А Ленка пойдет с нами?

– Митя, имей совесть! Она же девочка!

– А ты не девочка?

– А я как была всю жизнь ломовой лошадью, так лошадью и помру. Мне не привыкать. Пусть хоть дочь моя поживет, как настоящая женщина.

На самом деле Митя не очень-то и хотел, чтобы сестра шла с ними на огород. Он любил проводить время вдвоем с мамой.

В сарае Митя нашел две лопаты. На штыковой сгнил черенок. Он переставил более крепкий черенок с совковой. Взял старый отцовский рюкзак, с которым ходили когда-то по грибы. На всякий случай сунул в рюкзак несколько больших полиэтиленовых мешков. После огорода, если останутся силы, можно будет дойти до моря, набрать морской капусты и морского винограда. Мама собрала остатки блинов в котомку, чтобы пообедать и, одевшись в рабочую одежду вышли из дома.

Огород располагался в районе маяка, примерно в 15 минутах ходьбы от дома. Мама завела свой любимый разговор о том, какие все мужики паразиты и иждивенцы.

– Вот мы с девочками вчера решили праздник отметить, сообразили на бутылку, кто чего принес, консервов из цеха притащили, накрыли стол, а Кузьмин приперся и сел с нами. Нажрался, выпил половину бутылки и как ни в чем ни бывало ушел. Вот как таких подлецов земля носит!

– Мам, а вы ему предложили поучаствовать? Может быть, он не отказался бы свой вклад сделать?

– Ага! Поучаствовать… Да где это видано, чтобы мужик баб угощать стал…

Митя слушал молча. Он очень хотел сменить тему. Ему было стыдно в такие минуты за всех мужчин этого мира. Но он не мог никак исправить положение дел. Разве что пообещать очередной раз самому себе, что он сам никогда не будет нахлебником у женщин.

– Мам, а у вас на путину рабочих еще не набирают? – прервал он монолог о несчастной бабьей доле. – Я хочу летом деньжат подзаработать.

– Пока не набирают. К середине июня начнут. А деньги получишь где-нибудь в конце октября.

– Нет. Это мне не подходит. Мне сразу деньги нужны.

– Такого сейчас не бывает, чтобы сразу. Это при советах сразу платили. А сейчас сразу никто не платит. Все ждут, пока деньги обесценятся, потом только и выплачивают. А если сразу обещают, значит обманут обязательно. Так что хочешь работать, иди работай к нам на завод. Тут хоть гарантированно осенью получишь.

Огородик Веры Петровны оказался в прекрасном состоянии. Она тщательно следила за ним. Сорняков почти не было. Земля была мягкая, как пух. Вокруг огорода была вырыта дренажная канава. Это постарался еще покойный дядя Стёпа – муж Веры Петровны. Митя взялся перекапывать, а мама поднимать упавшую кое-где колючую проволоку, защищавшую огород от пасущихся коров. Закончив с проволокой, она стала помогать Мите выбирать из комьев земли проволочника. Этих мерзких желтых паразитов оказалось много.

– Надо будет на море сходить, капусты принести, обложить картошку, – сказала мама, – а то проволочник всю сожрет.

– Я только за, – поддержал Митя. – Заодно домой капусты наберем и винограда. Будем сегодня пировать.

За пару часов картошка была посажена. Мама полезла в рюкзак за блинами и термосом с чаем.

– Мам, пойдем до маяка дойдем, там и поедим, – предложил Митя.

– Это зачем еще? – Удивилась мама.

– Там красиво очень!

– И что теперь, ради какой-то красоты в гору карабкаться? Ты прям как твой папаша. Тот тоже, бывало, тащит куда-то, тащит, ничего не объясняя, а потом: «На, любуйся». А у тебя от этих скачек по горам язык через плечо.

Митя грустно вздохнул. Он не понимал, почему люди не восхищаются красотой природы. Сам он иногда приходил в ясную погоду на маяк и часами сидел, созерцая открывающиеся оттуда дали – многочисленные сопки вдоль берега, бирюзовую, местами зеленую гладь залива, сопки на противоположном берегу, сливающиеся в один хребет, прибрежные скалы, над которыми кружат в вышине чайки. У него от восторга перехватывало дыхание. Он мог сколько угодно времени смотреть на все это великолепие и никак не мог насытиться этим видом. Ему хотелось все это взять и унести с собой. В такие минуты Митя сожалел о том, что не умеет рисовать. Хотя даже картина не способна была бы запечатлеть все великолепие и величие природы. Иногда он пытался представить себя живописцем. Вот где была бы граница его полотна? Он мысленно очерчивал прямоугольник предполагаемой картины. «Ну а как же вот эта сопка, которая не вошла. Разве она не прекрасна?» – мысленно возражал он сам себе. «А это бездонное небо, которое настолько близко и настолько живое, что хочется схватить его руками! Неужели его можно было бы оставить за рамкой? А маяк, а лес? А озера, которые внизу под горой! А аэродром, раскинувшийся в паре километров от маяка! Нет, даже если бы я был живописцем, я не смог бы унести с собой всю эту красоту».

Съев все блины и выпив чай, Митя и мама пошли вниз к морю. Отлив был в самом своем пике. Залив в этом месте был очень мелководным, и вода ушла метров на двести от берега. Митя вместе с мамой кинулись собирать рапанов. Митя то и дело раскалывал рапана об камень, выковыривал и съедал. Сырыми они были особенно вкусны, но мама каждый раз смотрела на него с укором и брезгливостью. Митю это только подзадоривало. Он поймал четырех крабов-волосатиков и одного краба-стригуна, чему несказанно обрадовался. В нем мяса было побольше, чем в волосатике, хотя до камчатского и ему было далеко. Несмотря на то, что с собой у Мити не было ни сачка, ни вилки, он ухитрился наловить с десяток креветок, метавшихся в небольших лужах, и отыскал несколько раковин гребешка. Мама набрала большой пакет морского винограда и нарезала немного морской капусты на салат. В больших количествах ее брать не имело смысла, потому что капусту ели плохо и через некоторое время выкидывали. Другое дело – морской виноград. Один только Митя мог за раз навернуть целую сковороду.

Вернувшись на берег, уложили аккуратно в рюкзак улов, набили два мешка, предусмотрительно взятые Митей в сарае, подгнившей морской капустой, огромными кучами намытой приливом на берег и отправились назад в сторону огорода. Тропинка шла в гору. Изрядно уже уставшие, мать и сын не торопились.

– Мам, а я за одну неделю шесть пятерок получил, – прервал молчание Митя.

Мама никогда не интересовалась тем, как учится сын, а сам Митя тоже никогда не рассказывал, потому что похвастать ему было нечем. На этот раз он решил доложить матери об успехах.

– А чой-то ты? – удивилась мама.

– Решил вот за ум взяться, – загадочно улыбнулся Митя. – Пойду после школы в институт.

– Фантазер ты, Митька, – отмахнулась мама. – Какой тебе институт! Кто тебя туда возьмет. Никогда мы ни в каких институтах не учились. Твой папаня уж на что умный был в юности! Стихи даже сочинял, и то вон до слесаря только дослужился.

– Вы может и не учились, а я пойду и буду учиться.

– Да ты хоть знаешь, какие там деньги нужно платить? Где их взять-то?

– Я на бюджет поступлю.

– Мечтатель! Да на бюджет чтобы поступить, знаешь какие взятки нужно давать профессорам? Вон у Таньки Ворошиловой дочка – на одни пятерки школу закончила, а в институте экзамены провалила.

– Да она просто глупая. Пятерки свои зубрежкой брала. Зубрила свои учебники с утра до ночи, а ты задай ей любой вопрос, про который в учебнике не написано, она тебе только промычит в ответ. Профессоры любят мыслящих. Таких, как я.

– Да ну тебя со своими фантазиями! – махнула рукой мама.

Митя всегда очень раздражался, когда мама называла фантазиями его планы. И вообще, из-за этой маминой привычки он ненавидел само слово «фантазия» и все производные от него. С самого детства мама внушала ему, что ничего хорошего никогда из него не получится и любая его идея – никудышная. В прошлом году он поделился идеей заработать на японский магнитофон, собирая грибы и сдавая их в пункт приема. Мама обозвала его фантазером, сказала, что в лучшем случае он не найдет грибов или его обманут приемщики, а в худшем – заблудится в лесу и погибнет. В результате Митя не только купил магнитофон, но и отдал маме три тысячи рублей, которые в то время были еще довольно приличной суммой и оказались весомым вкладом в семейную казну. Митя надулся и решил больше никогда не делиться с мамой своими планами.

Вернувшись на огород, мать и сын аккуратно выстелили всю делянку морской капустой, равномерно распределив ее по всей площади. Капуста была отличным удобрением. Кроме того, ее резкий запах и большая концентрация йода отпугивала вредителей – колорадского жука и проволочника.

Вернувшись домой, они нажарили морского винограда, почистили и отварили рапанов, сделали салат из морской капусты. Ленка, как того и следовало ожидать, влилась в семейную идиллию в тот момент, когда начали накрывать праздничный стол.

На следующий день Митя решил повторить поход на море. Уж очень порадовали его морские деликатесы после бесконечной сечки и пшенки. Позавтракав остатками вчерашнего пиршества, он отправился к Андрею. Ему нужна была компания. Друг встретил его радостно, но выслушав предложение, опечалился.

– Мы сегодня картошку сажаем, – грустно констатировал он. – Вчера весь день копали, сегодня сажать до самого вечера.

– А ты спроси у родителей, можно мне вам помочь? Быстренько посадим половину, потом, когда отлив начнется, на море рванем, а вечером остальное досадим. Ну или завтра. Завтра ведь тоже выходной.

Митя окинул огород взглядом. Он был раз в десять больше, чем та делянка, которая досталась им с мамой от Веры Петровны. Родители Андрея любили Митю как родного и доверяли ему, видя в нем ответственного и толкового парня. Тетя Рита вышла в огород и строгим голосом провозгласила:

– Вы тут как хотите свое время организовывайте, можете вообще все на завтра отложить, но если завтра к вечеру вся картошка не будет посажена, Митя как хочет, а вы, – она обратила свой взор на Андрея и его младшего брата Максима, – будете всю неделю после школы сажать.

Андрюха просиял. Мальчишки быстро взялись за работу. К часу дня половина дела была уже сделана.

– Ну что, давайте на море уже рванем, пока отлив, а завтра я опять приду и все доделаем.

Побросав инвентарь, пацаны вприпрыжку отправились на море. Андрей с Максом взяли с собой сачок и стальную вилку, зажатую в лыжную палку, чтобы ловить креветок. Отлив опять был в самом разгаре. Парни разбрелись по отмели, которая еще несколько часов назад была морским дном. У каждого в руках было по целлофановому пакету, в который складывали все, что попадалось съестного – мидии, гребешок, рапанов, крабов. Макс с Андреем то и дело ловили креветок. Макс орудовал сачком, а Андрюха ловким отработанным движением насаживал плывущих креветок на вилку. То и дело кто-то из парней созывал всех криком: «Смотрите, что я нашел!». Это могла быть большая медуза, затейливая морская звезда, осьминог, редкий обитатель в здешних краях, или трепанг, который в мальчишеской среде называли «морская манда» за внешнее сходство с женским половым органом.

Время летело незаметно. Митя, равно как и любой другой мальчишка, мог до бесконечности разглядывать морское дно. Как будто океан приоткрывал людям часть своих тайн, обнажая жизнь своих обитателей. Когда начался прилив, сумки всех троих ребят ломились от добытой снеди. Они расположились у костровища, которое, судя по всему, использовалось уже не один раз. Рядом лежало толстое обточенное морской водой бревно, на котором можно было сидеть. От прежних постояльцев осталось немного дров. Пацаны быстренько натаскали еще палок и веток и разожгли костер. Макс нашел неподалеку огромный плоский камень. Вместе с Андреем они приволокли его и затолкали в костер. Всю добычу ссыпали в одну кучу на куске клеенки, толи забытой, толи специально оставленной кем-то под бревном. Куча получилась внушительная.

– Макс, ты зачем ежей набрал? Ты их есть что ли собрался? – возмутился Андрей, ковыряясь в добыче брата.

– Мне папа рассказывал, что морские ежи – настоящий деликатес. В Японии одна порция стоит чуть ли не как магнитофон! – заявил Макс.

– Я тоже что-то такое слышал, – поддержал Митя. – Хотя сам никогда не пробовал.

Андрей расколол ножом панцирь ежа и брезгливо разглядывая внутренности спросил:

– Ну и чего тут есть?

Внутри все выглядело не аппетитно. Еж был практически пустой. Примерно пятую часть занимала бурая кашица с песком и какой-то черной слизью. Ярким пятном на всем этом безобразии лежала ярко-желтая, почти оранжевая икра. Примерно пол чайной ложки.

– Наверное, икру есть надо. Больше меня тут ничего не привлекает, – сказал Митя. Он взял у Андрея нож, подцепил икру и аккуратно положил ее на язык. Макс вместе с братом, брезгливо сморщившись, наблюдали за процессом в ожидании вердикта.

– Ну! – нетерпеливо сказал Андрей. – Чего ты молчишь-то?

– А что я тебе скажу! Хорошо бы их какому-нибудь японцу на магнитофон выменять. Вкус так себе.

– Я бы согласился и на кассету к магнитофону, – поддержал Максимка, на лице которого сохранялась все та же брезгливая гримаса.

– Но поскольку ни одного японца поблизости нет, я предлагаю жрать это самим. Мы же не миллионеры, чтобы магнитофонами разбрасываться, – с этими словами Митя потянулся за вторым ежом. Братья Тараны переглянувшись, нехотя взяли по ежу и тоже отведали деликатеса.

– Магнитофона я бы, конечно, за это не дал, но с голодухи жрать можно, – резюмировал Андрей.

Когда доели последнего ежа, костер был в самом разгаре. Андрей достал из кучи с уловом трепыхающуюся еще живую креветку и бросил ее на камень, лежащий посредине костровища. Креветка с характерным шипением мгновенно покраснела и свернулась калачиком. Через пару секунд Андрей ловким движением снял ее с камня при помощи ветки с разветвлением на конце. Подул и, обжигаясь, стал чистить. Вокруг разнесся аромат жареной креветки, вскруживший голову всем троим. Макс и Митя схватили по креветке и повторили проделанный Андреем номер.

– Вот это деликатес! – закатил глаза Андрей, впиваясь в упругое, сочное мясо моллюска. – Вот за такое счастье никакого магнитофона не жаль! А ежи ваши – говно. Ешьте их сами.

Покончив с креветками, пацаны по очереди громко рыгнули, как будто соревнуясь в том, кто сделает это более долго и звучно. Митя высыпал в костер рапанов, аккуратно закрыв их сверху слоем углей.

– Эх, надо было из дома картошечки взять, – спохватился Андрей. – Она бы с этими рапанами очень подружилась.

«Как жаль, что с нами сейчас нет Маши, – подумал про себя Митя. – Ей бы очень понравились креветки и Андрюха с Максом, и это море, и костер, и гранитная глыба, нависшая над куцым кустом шиповника. Она ведь тоже живет у моря. Неужели она не видит всей этой красоты? А может быть, она просто не бывает у моря? Может быть, она никогда не пробовала запеченных в костре креветок и рапанов? В этом случае ей предстоит жизнь, полная открытий и чудес. Она будет со мной очень счастлива».

– О чем задумался? – Митины размышления прервал Андрей.

– Вот я думаю: почему люди не ценят такое богатство, которое у них есть? Живут рядом с морем и совершенно им не интересуются.

– Ты кого конкретно имеешь в виду?

– Я вообще. В целом. Вот у нас в городе тыщ сорок или пятьдесят людей живет. Скольких ты видишь здесь на берегу?

Андрей огляделся по сторонам. Метрах в двухстах от них копошилась большая корейская семья. Дети собирали рапанов, а взрослые вытаскивали на берег листы морской капусты и раскладывали их на солнце. Их было тринадцать человек – пожилая пара, трое мужчин и трое женщин и пятеро детей. Еще дальше тем же самым занималась корейская семья чуть поменьше. В другую сторону по берегу бродили трое одиноких путников. Итого получалось около 20 человек, не считая Мити, Макса и Андрея.

– Так ведь побережье большое, – возразил Андрей.

– Ну и что! Иди хоть до самой Нечаевки. Еще человек двадцать насчитаешь. Проедь в другую сторону от Корсакова километров пять. Ну максимум, сколько ты увидишь людей – это сто-двести человек. Из пятидесяти тысяч!

– Да чего ты пристал! Люди сейчас картошку сажают, им некогда по морю шляться.

– К тем, кто картошку сажает, у меня нет вопросов. Их побольше, конечно, чем нас, но все равно не так много. Если сосчитать, сколько людей в Корсакове сейчас сидят перед телевизором, ты ужаснешься. Их будет больше всего. В холодильнике мышь повесилась, на плите вареное пшено, а им лень задницу поднять и пойти креветок себе нажарить.

– Да угомонись ты уже! – сказал Андрей, выкатывая из костра рапана. – Пусть сидят перед телевизорами. Нам больше вкусноты достанется!

Андрей вынул из раковины моллюска и стал внимательно его разглядывать.

– Я что-то забыл, что тут едят, а что выкидывают, – медленно промяукал он.

Митя показал, что нужно есть.

– А вот эту желтенькую штучку, что, не едят? – удивился Андрей. – Она вроде тоже аппетитно выглядит.

Он лизнул «штучку» языком, многозначительно помолчал, потом откусил маленький кусочек, тщательно его прожевал и наконец целиком засунул в рот.

– А если это его писюн, – тревожно высказался Максим.

– Да хоть задница. Мне-то что. Главное, съедобно.

Мальчишки принялись за обе щеки уплетать рапанов вместе с желтенькими «писюнами». Наевшись, они разлеглись прямо на гальке, жмурясь на солнце.

– Что-то у меня какие-то странные ощущения, – прервал молчание Митя. Голова кружится.

– Такая же фигня, – подтвердил Андрей.

Максим попытался встать, но руки и ноги его не слушались. Митя с Андреем, глядя на него начали истерично хохотать. Максим тоже заразился смехом, распластавшись на гальке. Смеялись долго, до слез и до боли в животе. Потом Митя попытался встать, но у него тоже не получилось. Руки и ноги не слушались.

– Пацаны, что с нами? – плача от смеха, провыл Максим.

– Это твои ежики морские в нас вселились. Лучше бы мы их на магнитофон поменяли, – отвечал, хохоча, его брат.

– На видеомагнитофон – вставил Митя, и все трое захохотали.

– Мы отравились, – плакал Андрей, все еще пытаясь подняться. – Надо срочно «скорую» вызывать.

– Ну так сбегай до автомата, вызови, – сказал Митя и все трое опять попадали.

– Надо у тех корейцев помощи попросить, – простонал Максим.

– Ползи скорее к ним, а то уедут сейчас, – выдавил из себя Андрей и они снова принялись смеяться.

Так прошло минут 15. Корейцы погрузили свою добычу в прицеп и багажник Нивы, расселись по машинам и уехали. Последняя надежда на помощь пропала. Смеяться уже не было сил, но время от времени возникали приступы смеха. Парни сами были им не рады. Еще минут через пять Митя и Андрей сумели подняться сначала на четвереньки, а потом встали на ноги, держась друг за друга. Стали поднимать Максима. Он был младше их на два года и, видимо, отравился сильнее. Шатаясь и держась друг за друга, они пошли в сторону дома, периодически переходя на четвереньки и похихикивая. Смеяться организмы больше не могли. Постепенно координация движений возвращалась. С каждой сотней метров парни держались на ногах все крепче. Пройдя половину пути, они уже совсем перестали шататься. Жутко болели мышцы живота от смеха и кружились головы.

– Что это было? – спросил Митя.

– Может быть, нам какой-то наркотик подмешали?

– В ежиков? – засмеялся Митя. – Японцы отомстили, суки, за то, что мы их магнитофон сожрали…

Все трое упали в траву и стали кататься и биться в истерике.

– Я тебя ненавижу, Зыков, – выл сквозь смех Андрюха. – Какой же ты подлец!

После того, как истерика кончилась, парни опять поднялись и поплелись по домам. Несмотря на слабость в ногах и боль в надорванном смехом животе, Митя решил заглянуть в гости к Сереге Охотину, который жил в соседнем подъезде. Серега был на 10 лет старше Мити. Как-то раз, встретившись случайно на улице, они разговорились о музыке. Проболтали больше часа. На следующий день Митя пришел к Сереге с записями, которые заинтересовали Серегу, а домой унес много интересного, открытого ему новым другом. Серега оказался очень интересным собеседником. Он работал электромонтером на фабрике гофрированной тары. Закончил электромеханический техникум, но свой кругозор профессиональной сферой не ограничивал. Обладал без преувеличения энциклопедическими знаниями в самых неожиданных областях. Митя с восторгом слушал его. В такие минуты он сожалел, что в школе, где он учится, нет таких учителей, как Серега. У такого педагога он был бы круглым отличником.

Митя во всех подробностях рассказал старшему товарищу о недавнем происшествии. Он был прирожденным актером и вопреки боли в животе, все изображал в красках и лицах. Серега слушал с интересом и от души смеялся.

– Как думаешь, это мы ежами так отравились? – Спросил Митя, закончив рассказ.

– Нет, вряд ли, – сделался серьезным старший товарищ. – Он нахмурил лоб, подвинул очки ближе к переносице, как будто готовясь к важной умственной работе. – А вы только ежей ели?

– Нет. Мы много чего еще ели: креветок, рапанов, мидий, гребешка, пару крабов-волосатиков.

– А рапанов вы целиком ели? Вместе с жалом?

– С каким еще жалом?

– Ну как с каким. Желтенькая такая пипетка. Рапан же хищный «зверь». Он присасывается к мидии, просверливает в ней маленькую дырочку, просовывает свое жало и впрыскивает яд. У мидии от него парализует мышцы, она раскрывается и после этого рапан ее выжирает. Видел, может быть, пустые раковины с маленькой дырочкой?

– Да. Мы с этой пипеткой их и ели, – вымолвил потрясенный рассказом Митя. – Я обычно ее выкидываю, а тут Андрюха всех взбаламутил. И что теперь с нами будет?

– Да теперь уже ничего не будет. Все позади. Хотя я читал, что можно и насмерть отравиться. А вот то, что этот яд на хи-хи пробивает, этого я не знал. В книгах об этом не пишут. Наверное, чтобы любители острых ощущений не истребили рапанов. А в остальном вся симптоматика сходится – паралич мышц, головокружение. Поаккуратнее с этими рапанами.

На следующий день ребята закончили с огородом и остаток дня провели в лесу, недалеко от Андрюхиного дома. Они напекли картошки в углях и до самой темноты болтали и пели под гитару.

Следующая рабочая неделя была короткой, но за эти три дня Митя успел получить еще четыре пятерки и две четверки. Его успехи удивляли и педагогов и одноклассников. Только Андрюха таинственно улыбался и заговорческим тоном шутил на переменах: «Вот что делает с человеком Любовь!»