Текст книги "Свобода или смерть: трагикомическая фантазия (сборник)"

Толик стоял на стуле с закрытыми глазами и с петлей на шее, не будучи в силах даже возмутиться. Он стоял, величественный и оскорбленный, как приготовившийся к молитве пустынник, на голову которому нагадил случайный орел… Затем сбросил с себя петлю и принялся отвязывать веревку…

* * *

Здесь, в коридоре, кумбия гремела еще громче. Толик постучал – сначала тихонько, потом настойчивее. Ему не ответили. Тогда он толкнул дверь и шагнул в комнату. Шагнул и обмер. В комнате, сплошь заклеенной портретами Маркса и Че Гевары, прямо под кумачовым транспарантом с пламенной формулой «Patria а muerte!» на утлом скрипучем диване революционная супружеская пара истово и простодушно занималась любовью…

Женщина увидела Толика, округлила глаза и сказала мужчине что-то по-испански. Пара вскочила с дивана, прикрывая причинные места. Толик смутился, но ненадолго: эти бесстыжие дети Кордильер сорвали ему мероприятие посерьезнее…

– Мьюзик!.. – выразительно сказал Толик и заткнул себе уши пальцами. – Слишком громко!.. Вы тут не одни!.. Так нельзя!..

Рикардо и Долорес стояли перед Толиком голые, как Адам и Ева накануне изгнания из Эдема, и старались понять, чего хочет от них этот незваный и сердитый визитер.

– Нон мьюзик! – Толик попытался быть максимально доходчивым. – Выключите эту хреновину!.. Вас слышно на весь квартал!..

Рикардо и Долорес переглянулись и снова уставились на Толика. Тогда Толик размашисто прошагал через всю комнату, протянул руку к магнитофону и резко нажал нужную кнопку. Кумбия смолкла.

– Вот так!.. – наставительно сказал Толик. – И давайте договоримся, впредь без музыки!.. Все то же самое, но без музыки!..

Рикардо наконец сообразил, что происходит, и с яростным рыком ринулся на Толика. Какое-то время Толик трепыхался в его мощных лапах, как перепелка в силке, потом мир для него перевернулся, и он почувствовал, что летит… Приземлился он на той же лестничной площадке, что и злосчастный Хорхе Гонсалес, в точности повторив его траекторию…

Захлопали двери. Дом, охочий до зрелищ, привычно заполнял «галерку». Шумно гомонили лилипуты. Опасливо шуршали кришнаиты. Снизу, из рецепции, квохча, прискакала мадам Лоран. Последней появилась Сильви…

Рикардо, застигнутый публикой неглиже, неожиданно застеснялся и нырнул к себе в комнату. Оттуда – больше для порядка – выкрикнул еще несколько раскатистых испанских ругательств и только после этого захлопнул дверь…

– Толя! – Сильви коснулась волосами Толикова лица. – Как ты себя чувствуешь?.. Он тебя не ранил?..

– Ничего!.. – Толик ощупал голову и поморщился. – Только башкой треснулся… Ты видела, как я летел?..

– Да, – сказала Сильви. – Это было эффектно. Ты летел, как Хорхе Гонсалес. Вверх тормашками.

– Я летел, как буревестник, – поправил Толик. – А вот приземлился неэлегантно. Но я потренируюсь!..

Он поднял глаза. «Галерка» смотрела на него с доброжелательным ожиданием: любой спектакль требует внятной точки. Что ж, традиция есть традиция.

– Спасибо за внимание, господа!.. – поблагодарил Толик. – Простите, что мало!.. Надеюсь, в ближайшее время побаловать вас чем-нибудь еще!..

* * *

…Мрачный Толик, раздетый по пояс, сидел на диване. Сильви хлопотала вокруг него, как трепетный реставратор вокруг античной статуи, щедро заклеивая пластырем свежие ссадины…

– Что за манера трахаться под музыку?.. – вслух размышлял Толик. – Да еще под портретами вождей!.. Это что, как-то бодрит?.. Или это просто марксистский принцип?..

Сильви понимала, что эксцентричные супруги Фуэнтес меньше всего занимают сейчас Толиковы мысли. Сегодня произошло нечто посерьезнее и пострашнее, чем скандал на лестнице, сегодня разом рухнули все Толиковы иллюзии и погребли под своими обломками не только его гордыню и честолюбие, но и самое желание жить…

– Толя!.. – осторожно сказала Сильви. – А может, нам попробовать издать твою книгу за собственный счет?.. Я не знаю, сколько это может стоить, но у меня есть кое-какие сбережения…

– Еще чего!.. – вспыхнул Толик. – За собственный счет пусть издаются графоманы!.. А настоящая литература не нуждается в милостыне!.. Она сама эту милостыню подает!..

– Извини! – тихо сказала Сильви. – Просто ты мне нравишься… И мне хотелось тебе помочь… По-моему, это вполне естественное желание…

– Ты мне тоже нравишься… – Толик попытался улыбкой снять напряжение. – Но у тебя есть только один способ мне помочь… Надо каждый день говорить мне, что я гений!..

– Это нетрудно!.. – Сильви все еще продолжала дуться. – Можно я начну прямо сейчас?.. Ты гений, ты гений, ты гений!..

В дверь вежливо поскреблись, и на пороге возникла мадам Лоран. Из-за ее не очень внушительных бедер выглядывали встревоженные мордашки лилипутов. Пришедшие заговорили громко, одновременно и без пауз, пытаясь перекричать друг друга, – все это вместе создавало впечатление сплошного неумолчного цикадного звона, из которого трудно было выловить какой-нибудь один магистральный звук…

– Мадам Лоран говорит, – наконец сориентировалась Сильви, – что кто-то вызвал сюда полицию… Полицейские уже прибыли и хотят побеседовать с пострадавшим… То есть с тобой…

Похоже, между хозяйкой дома и ее маленькими квартирантами назревал нешуточный конфликт – лилипуты гневно дергали мадам Лоран за юбку, та шипела на них, как гусыня на непослушных гусят. Не найдя согласия в своих рядах, вся компания снова развернулась к Толику и Сильви…

– Мадам Лоран просит тебя замять недоразумение! – под возмущенный ропот лилипутов перевела Сильви. – Она говорит, что до сих пор ее дом пользовался приличной репутацией и ей не хотелось бы иметь неприятности с полицией…

– О чем речь!.. – Толик великодушно развел руками. – Скажи ей, что месье Фуэнтес мне даже симпатичен!.. Если бы все коммунисты занимались только тем, что с утра до вечера трахали своих жен, – мир полюбил бы их, как родных!..

По добродетельному лицу мадам Лоран пробежала тень смятения. Она была явно шокирована демократичностью Толиковых формулировок, но, поскольку главный очаг ее беспокойства был ликвидирован, она рассыпалась в благодарностях и устремилась вниз по лестнице, увлекая за собой ворчащих лилипутов, недовольных столь грубым и очевидным попранием истины…

– А все-таки хорошо, – сказал себе Толик, – что этот опереточный идиот съездил мне по морде!.. Иногда это бывает полезно!.. Мужчина не должен кукситься, он должен бороться!..

* * *

…В холле собрались все обитатели дома. Лилипуты и кришнаиты облепили троих полицейских и хором давали показания. Рикардо и Долорес кричали громче всех, но их никто не слушал. С появлением мадам Лоран, Сильви и Толика все взгляды обратились в их сторону. Один из полицейских – видимо старший – безошибочно угадал в Толике пострадавшего.

– Может ли месье Парамонов, – обратился полицейский к Толику, – подробнее изложить суть конфликта, происшедшего между ним и месье Фуэнтесом?..

Сильви перевела вопрос на русский.

– Никакого конфликта не было! – беспечно пожал плечами Толик. – Я спускался по лестнице и оступился. Со мной это бывает.

– Но свидетели утверждают, – с нажимом продолжал полицейский, – что месье Фуэнтес периодически устраивает в доме дебоши на почве ревности. Так ли это?..

– Кто это утверждает?! – почти искренне возмутился Толик. – Супруги Фуэнтес – образец семьи!.. Я в жизни не видел более корректных и воспитанных людей!..

Сильви чуть не прыснула, но честно перевела сказанное на французский.

– Следует ли понимать ваши слова таким образом, – подытожил полицейский, – что у вас нет никаких претензий к месье Фуэнтесу?..

– Абсолютно! – твердо отчеканил Толик. – Надеюсь, что и месье Фуэнтес не испытывает ко мне никаких иных чувств, кроме уважения и симпатии!..

Рикардо заулыбался, закивал, зажестикулировал и кинулся сжимать Толика в объятиях с такой страстью, как будто внезапно встретил фронтового друга, которого уже не чаял застать в живых.

Толпа заметно поскучнела, потеряла интерес к происходящему и стала потихоньку разбредаться по этажам. Полицейские оттерли в сторону мадам Лоран и вполголоса уточняли с ней какие-то формальности. В холле остались только две пары – Рикардо и Долорес, Толик и Сильви.

Рикардо отвесил Толику картинный поклон и, сделав серьезное и важное лицо, произнес несколько фраз на своем ломаном французском.

– Рикардо говорит, что он приносит тебе свою благодарность!.. – бесстрастно перевела Сильви. – Сегодня ты помог не Рикардо Фуэнтесу!.. Сегодня ты помог революции!..

– Пошел он в жопу со своей революцией!.. – приветливо улыбаясь, ответил Толик. – У меня от своей изжога!.. Робеспьеров до хера, а работать некому!..

– Так и перевести? – без улыбки спросила Сильви. – Нет уж, я сделаю свой перевод!.. Во избежание неприятностей!..

Видимо, Сильви сделала перевод, весьма далекий от оригинала, ибо Рикардо расплылся в довольной улыбке и разразился еще более пространной тирадой.

– Рикардо очень рад, что вы единомышленники! – перевела Сильви. – Сегодня годовщина свадьбы Рикардо и Долорес!.. Приглашены только самые близкие друзья!.. Семья Фуэнтес считает нас таковыми!..

* * *

…И снова затрещали маракасы и застонали гитары. Гостей набралось человек пятнадцать, мужчины и женщины, в основном молодежь. Гортанные, смуглые, белозубые – все они, видимо, были детьми одной и той же страны.

Улыбающийся Рикардо галантно наполнял бокалы и делал пряные комплименты женщинам. Танцующая Долорес раскручивала юбку вокруг бедер, время от времени демонстрируя присутствующим трусики цвета кумача. Томный Хорхе Гонсалес смотрел на нее глазами, похожими на две лопающиеся от сока вишни.

Толик и Сильви толкались среди танцующих пар, как два пэтэушника на выпускном балу. Толику было хорошо и спокойно. Даже портрет Маркса на стене не вызывал у него никаких эмоций: дед как дед, а если прищуриться, то даже смахивает на Дарвина.

Неожиданно музыка оборвалась – Рикардо пожелал сказать спич. Говорил он долго, хрипло и энергично, рубя воздух обеими руками, как, в общем, и полагается уважающему себя лидеру. Глаза присутствующих горели нездешним огнем, некоторые сморкались в носовые платки…

– Ты бы хоть перевела! – шепотом попросил Толик. – А то сижу, как тумбочка!..

– Он говорит по-испански! – так же шепотом ответила Сильви. – Я поняла только два слова – «любовь» и «революция»!

Рикардо закончил речь и тут же запел «Интернационал», все слаженно поддержали, видимо, это было традицией. Толик пел вместе со всеми, пел по-русски, с трудом вспоминая слова.

Сильви толкнула его в бок, он поднял глаза и поперхнулся на середине фразы. В проеме открытой двери стоял Андрей. Лицо его было насмешливо и спокойно. Толик судорожно по-озирался – никто не обращал на него внимания. Тогда он потихоньку выбрался из-за стола и почему-то чуть не на цыпочках вышел из комнаты, не забыв аккуратно притворить за собой дверь.

* * *

– Славные у тебя приятели!.. – похвалил Андрей. – И очень музыкальные!.. Почему бы тебе не разучить с ними пару песен Серафима Туликова?..

– Понадобится – разучу!.. – окрысился Толик. – Это не твое дело!.. И вообще мне надоело, что ты учишь меня жить!..

– Да что ты?.. – Андрей округлил глаза. – А тебе не надоело, что я оплачиваю твое существование?.. Или это тоже не мое дело?..

– Пойми меня правильно!.. – Толик сбавил тон. – Я очень благодарен тебе за поддержку… Но нельзя же обращаться со мной, как с семилетним пацаном!..

Внезапно «Интернационал», уже набравший было грозовые обертона, оборвался на полуфразе. Дверь комнаты Фуэнтесов с треском распахнулась, и оттуда панической ласточкой выпорхнул Хорхе Гонсалес. Изящно приземлившись на своей обычной посадочной площадке, он быстро вскочил на ноги, одернул задравшийся пиджак и, заметив случайных зрителей, философически развел руками: мол, чего же иного ждать от этого дикаря Рикардо, такой уж у него поганый характер!..

– Как мило!.. – восхитился Андрей. – Простенько и доступно!.. И часто вы так развлекаетесь?..

– Рядовой аттракцион!.. – прокомментировал Толик. – Орлята учатся летать!.. У нас еще и лилипуты есть!..

– А теперь о деле!.. – посерьезнел Андрей. – Некая дама прочла пяток твоих рассказов и, кажется, готова их напечатать!..

– Правда?.. – вскинулся Толик. – Так что же ты молчал?.. Пять рассказов – это, конечно, чепуха, но лиха беда начало… А что за дама?..

– Сурьезная дама! – успокоил его Андрей. – Пра-пра-пра… правнучка художника Кипренского. Или его однофамилица. Очень авторитетна в русских издательских кругах!..

– Спасибо тебе, Андрей! – Толик растрогался до слез. – Ты настоящий товарищ!.. А то я уж было перестал надеяться!..

– А ты не торопись надеяться! – остудил Толика Андрей. – Сначала вам надо познакомиться!.. Так что живо собирайся и спускайся вниз!..

* * *

…Ресторанчик был заполнен наполовину. Публика здесь собралась в основном пожилая и спокойная. Только в темной нише, как кроты в норе, возились невидимые до поры оркестранты, – видимо, готовились к выступлению.

– Здесь бывают только русские, – пояснил Андрей. – Русская кухня, русский оркестр… Хотя все это, конечно, клюква для старичков… Повспоминать, поплакать… Молодежь сюда практически не ходит…

– Мадам заставляет себя ждать! – Толик глянул на часы. – Ты уверен, что она вообще придет?..

– Не нервничай! – Андрей критически оглядел своего подопечного. – Что ты насупился, как милиционер в засаде?.. Ослабь галстук, взбей челку и вообще веди себя попроще…

– Шармерствовать я не буду! – гордо заявил Толик. – Я не Ален Делон!..

– Иди ты! – удивился Андрей. – А я вас все время путаю!.. Ну, раз ты не Делон, у тебя только одно оружие – пламенный глагол!..

Толик не успел ответить. Андрей вдруг сорвался с места и, лавируя между столиками, кинулся навстречу немолодой даме в каштановом парике. Толик надеялся увидеть некую парижскую диву с лебединой шеей и фиолетовыми глазами, нечто вроде тех, что показывают по телевизору с международных выставок женских мод, а увидел довольно нескладную пожилую тетку в скромном сером костюмчике, напоминавшую скорее школьную директрису или секретаря райкома. Толик захандрил и потянулся к водке.

– Она, видишь ли, желает познакомиться! – мрачно сказал себе Толик и наполнил стакан до краев. – Тоже мне, принцесса монакская!.. А с Чеховым она не желает познакомиться?..

Он выдохнул воздух, поморщился и разом опрокинул водку в рот. Оркестр заиграл «На сопках Маньчжурии». За столиками оживились, зазвякали посудой, загомонили…

– Придется немного подождать! – Андрей наконец вернулся к столику. – У нее сегодня несколько деловых встреч. Она даст знать, когда освободится.

– Ах к ней еще и очередь!.. – развеселился Толик. – Ну тогда я пошел танцевать!.. Не могу же я сидеть весь вечер, как дурак с вымытой шеей!..

– Не бузи!.. – предупредил Андрей. – И перестань изображать расшалившегося гения!.. В конце концов, сегодняшнее мероприятие нужно только тебе!..

– Но ты же сказал: «будь попроще»! – кротко изумился Толик. – Вот я и пытаюсь быть попроще!.. Почему я не могу потанцевать?.. Или в этой кунсткамере не танцуют?..

– Сядь! – жестко приказал Андрей. – Я сказал тебе, сядь!.. Если ты сию же минуту не сядешь на место, я плюну на все и уйду!..

– Ой как страшно! – Толик глумливо зажмурил глаза. – Думаешь, кинул мне башлей, так я у тебя в кулаке?.. Да положил я на твои башли!.. Я свободен, понял?.. Сво-бо-ден!..

Толик лихо крутнулся на каблуках, показывая Андрею, до какой именно степени он свободен, и, слегка покачиваясь и натыкаясь на столики, целеустремленно двинулся в сторону оркестра. Андрей дернулся было за ним, но так и остался на месте.

– Господа! – зычным голосом профессионального массовика сказал Толик, и одуванчики голов, как по команде, развернулись в его сторону. Оркестр стушевался и смолк.

– Господа!.. Насколько я понимаю, мы все пришли сюда, чтобы оплакать горькую судьбу России!.. Так давайте же кручиниться организованно!.. Предлагаю сеанс коллективной ностальгии!.. Итак, подо что сегодня плачем, господа?.. Что наиболее эффективно вышибает у нас слезу?.. «Очи черные»?.. «Амурские волны»? Или «Подмосковные вечера»?..

Публика озадаченно молчала, но Толик и не нуждался в диалоге. Он достал из кармана несколько скомканных купюр и размашистым жестом швырнул их аккордеонисту. Оркестр заиграл что-то элегическое. Толик легко, как редиску, выдернул из-за столика какую-то старушку и повел ее в медленном танце, чуть придерживая за талию…

– Господа, не отлынивать! – Толик яростно продолжал активизировать массы. – Плачут все без исключения!.. Второй столик слева, не вижу слез!.. Третий столик справа, не слышу рыданий!.. Господа Шереметевы, Юсуповы, Голицыны, па-а-ачему такая пассивность?!.

Он наконец отпустил свою невесомую партнершу, и та опала у него в руках, как проколотый воздушный шарик. Толик элегантно донес ее до первого попавшегося стула и тут же принялся составлять другие танцевальные пары. Он беспардонно срывал с мест старичков и старушек и выталкивал их в центр зала. Белоголовые старички колыхались под музыку, как одуванчиковое поле под слабым ветром…

– А ну вынуть платки!.. – надрывался Толик. – Изойдем слезой во славу отечества!.. Столик у окна, не откалывайтесь от коллектива!.. Вам что, нечего оплакивать?.. А Бестужевские курсы?.. А Государственная дума?.. А уха с расстегаями?..

Он продолжал выкрикивать нечто пламенное, даже когда Андрей сгреб его в охапку и понес к выходу. В последний момент в Толиковых глазах сфокусировалось лицо дамы в каштановом парике. Она смотрела на Толика без улыбки, но с явной заинтересованностью. И Толик решил, что она, в общем, ничего. Не красавица, конечно, но ничего, ничего…

* * *

Андрей тащил упирающегося Толика к машине и попутно старался успокоить метрдотеля. Следом за ними на улицу выскочили еще несколько служащих ресторана – видимо, гости со столь ярко выраженной индивидуальностью, как у Толика, были в этом заведении большой редкостью…

– Без рук!.. – буянил Толик. – Я сказал, без рук!.. В няньках я не нуждаюсь!.. Я вполне взрослый человек и могу сам отвечать за свои поступки!..

– Взрослый, взрослый!.. – миролюбиво согласился Андрей, запихивая Толика в машину. – Ты у нас очень взрослый!.. Вот только бы отучить тебя писаться в постельку!..

* * *

…В холле был пригашен свет. Видимо, все жильцы, включая мадам Лоран, уже спали. Толик ступил на лестницу, как на заминированный мост. Он тщательно проверял подошвами каждую ступеньку, будто она, того и гляди, уплывет из-под ног…

И все же перед самым финишем случился конфуз. В какой-то момент Толик вдруг не ощутил под рукой перил, потерял равновесие и, хватая воздух руками, грохнулся на все четыре конечности…

От него шарахнулись две тени, и он понял, что спугнул любовную парочку. Лилипут и лилипутка замерли в коридорной нише и смотрели на Толика с таким ужасом, как если бы он был внезапно вернувшийся из командировки муж. Лицо лилипута цвело алыми пятнами губной помады…

– Ай-яй-яй!.. – ласково пожурил влюбленных Толик. – Такие маленькие, а занимаются такими делами!.. Вот я скажу вашей пионервожатой – она оставит вас без компота!..

Наверху скрипнула дверь. Толик поднял глаза. Сильви стояла на пороге своей комнаты и молча смотрела на Толика. Толик скорбно вздохнул и попытался подняться. Лестница снова попробовала встать на дыбы, но он уже крепко держался за перила…

* * *

…Вот уже минуту Толик тщился содрать с себя брюки. Незамысловатый этот трюк сегодня давался ему с превеликим трудом. Брюки никак не хотели расставаться с Толиком, пока он не сообразил, наконец, что не худо бы сначала снять туфли.

– …Глупый город!.. – сказал Толик тоном, исключающим всякую полемику. – Город канареек!.. Все чего-то клюют, все чего-то щебечут, и никому ни до кого нет дела!..

– Толя!.. – мягко возразила Сильви. – А может, это и есть свобода?.. Когда никому ни до кого нет дела?.. Ты же сам говорил, что в Москве к тебе испытывали слишком пристальный интерес…

– Что ты знаешь о Москве?.. – сентиментально оскорбился Толик. – Это – потрясающий город!..

Для того чтобы понять, что такое Москва, надо там жить!..

– Я допускаю, – коварно согласилась Сильви, – что Москва – лучший город в мире, а Россия – лучшая в мире страна… Но я не могу понять, почему вы оттуда бежите?..

– Не можешь понять?.. – глаза у Толика заволоклись туманом, в голосе появились инфернальные интонации. – И правильно, что не можешь!.. Запад никогда не сможет нас понять!.. Потому что мы для вас – величайшая загадка!..

С этими словами Толик гордо отчалил в туалет. Через секунду оттуда донеслись мучительные звуки рвоты…

* * *

…Среди ночи в доме опять поднялся переполох. Зажглись окна, захлопали двери. Толик открыл глаза, пошарил рукой по одеялу – Сильви рядом не было. В световом прямоугольнике полуоткрытой двери всполошенно метались неясные тени. Толик натянул майку и джинсы и осторожно выглянул в коридор.

Пестрая толпа полуодетых жильцов нервно топталась возле комнаты Фуэнтесов. Дверь была распахнута настежь, но зрителей собралось так много, что они не могли поместиться в дверном проеме. Лилипуты залезали друг другу на плечи, желая получше разглядеть, что происходит внутри.

Толик несколько раз обошел толпу с тыла, пытаясь втиснуть голову в какой-нибудь зазор, но вовремя понял, что это не более здравая затея, чем поместить ее в слесарные тиски. Из-под чьей-то подмышки вынырнула встревоженная Сильви.

– Полиция арестовала Рикардо! – сообщила Сильви. – Оказывается, он был организатором какой-то террористической группы!.. Что-то вроде «Красных бригад»!..

Толпа любопытствующих всколыхнулась, образуя живой коридор, и двое полицейских вывели из комнаты Рикардо. Лицо его было известковобелым, на руках посверкивали никелированные наручники. Рикардо приветственно вскинул руки и выкрикнул что-то по-испански…

Мадам Лоран одышливо металась по лестнице, шарахаясь от стен и задевая за перила, как пожилая летучая мышь. Она хватала полицейских за руки, пытаясь что-то им объяснить. Те вежливо отстранялись.

– Мадам Лоран говорит, – переводила Сильви, – что семья Фуэнтес всегда была ей несимпатична. Но она не подозревала, что пригрела в своем доме бандитов и убийц!..

Между тем полицейские выносили из комнаты Фуэнтесов ящики с опасной начинкой – гранаты, автоматы, пластиковые бомбы… Тускло отсвечивали черные автоматные стволы… Толпа завороженно молчала…

* * *

Где-то в глубине комнаты забилась в истерике Долорес. Сильви и Толик, расталкивая толпу, кинулись на крик. Всклокоченная и полураздетая Долорес, бурно жестикулируя и обливаясь слезами, произносила трагический монолог, обращенный ко всем сразу и ни к кому в отдельности.

– Долорес боится, – переводила Сильви, – что теперь мадам Лоран выставит ее на улицу. Но Долорес ни в чем не виновата. Рикардо не посвящал ее в свои дела…

В толпе зашмыгали носами. Если еще минуту назад симпатии жильцов были на стороне романтического бунтаря Рикардо, то теперь единственным объектом их сочувствия была бедная покинутая Долорес…

– Долорес говорит, – продолжала переводить Сильви, – что она никогда не любила Рикардо. Ей всегда нравился Хорхе Гонсалес. Но Хорхе был женат, и она не хотела разбивать семью…

Долорес рванулась к платяному шкафу, рывком распахнула дверцы и вытащила из вороха шмотья неведомо как и откуда попавшую сюда буденовку.

– Долорес говорит, – Сильви едва поспевала за темпераментной речью южанки. – Долорес говорит, что Рикардо был политический извращенец. Когда он занимался с ней любовью, он заставлял ее надевать вот это!..

Долорес нахлобучила на себя буденовку и выразительно развела руками, точно призывая всех стать свидетелями ее поруганной чести.

Так и стояла она перед разноцветной и разноязыкой толпой – экзотическое дитя экватора в вылинявшей русской буденовке – не умеющая постичь все запутанные экзистенциальные связи этого безумного мира…

* * *

Утром уезжали лилипуты. Они высыпали на улицу стайкой цветных колибри. Цирковая дирекция прислала за ними специальный автобус, два огромных негра забрасывали в багажное отделение саквояжи и чемоданы.

Часть жильцов спустилась вниз проводить отъезжающих.

– Пустеет дом, – печально сказала Сильви. – Как все-таки люди привыкают друг к другу… Вот уедут эти маленькие – и жизнь станет немножко другой…

Автобус наконец тронулся, открывая противоположную сторону улицы, и Толик вздрогнул от неожиданности: перед ним, облокотившись на капот своего автомобиля, стоял улыбающийся Андрей.

– Добрый день, мадемуазель! – Андрей поклонился Сильви. – Вы не возражаете, если я украду вашего друга?.. Нам предстоит срочный деловой визит!..

* * *

– Вот это сюрприз! – Толик торопливо вытряхивал из платяного шкафа все его небогатое содержимое. – Я-то думал, что после моего выступления в ресторане она и слышать обо мне не захочет!..

– Я тоже так думал!.. – Андрей долго и дотошно перебирал Толиковы галстуки, пока наконец не выбрал более или менее подходящий. – Но женская душа – потемки!.. Я считаю, что ты обычная свинья, а она считает, что ты неординарная личность!..

* * *

…За стеклом автомобиля проплывал универмаг «Тати». Толик, прежде не видевший «Тати» ни в кино, ни по телевизору, ни воочию, сумел бы узнать его и без вывески – это был знаменитый дешевый рай для советских туристов, не менее знаменитый в Москве, чем, скажем, Лувр или Эйфелева башня.

За универмагом потянулись крохотные лавчонки без названия, торговавшие одеждой и обувью, – турецкие, алжирские, марокканские…

– А куда мы, собственно, едем? – вдруг обеспокоенно заерзал Толик. – Надеюсь, не в тот же самый ресторан?

– Мы едем к ней домой! – бесстрастно ответил Андрей. – У вас сегодня конфиденциальная встреча. То есть без меня.

– Как это без тебя?.. – совсем разнервничался Толик. – Это что еще за игры?.. Я что, похож на альфонса?..

– Нет, Толик, до альфонса тебе далеко. Альфонсы меньше комплексуют. И гораздо лучше одеваются…

* * *

…В маленьком турецком магазинчике Толику выбирали костюм. Владельцы магазинчика – шумная турецкая семья – старики, взрослые, дети – хором давали советы, восхищенно цокали языком, вытаскивали на свет Божий все новые костюмы. Андрей придирчиво щупал материю, морщился, отрицательно качал головой и тыкал пальцем в очередную модель на витрине.

– Ну на кой мне костюм?.. – вяло сопротивлялся Толик. – Я же не свататься еду. А для деловой встречи сойдет и мой собственный. Он вполне приличный. Болгарский.

– У тебя жирное пятно на лацкане!.. – Андрей придирчиво щупал очередную модель. – А ты его даже не заметил!.. И вообще, такое впечатление, что ты носишь этот костюм с детства!..

Наконец Андрей утвердительно кивнул головой – долгожданный выбор обновки состоялся. Толик нехотя отправился в примерочную кабинку. Он уже почти разделся, когда занавеска чуть отодвинулась и в кабинку всунулась лукавая мордочка турчонка. Пацаненок пробормотал какие-то извинения и положил на стул рядом с Толиком нарядный целлофановый пакет.

– Обновляться так обновляться! – донесся из-за занавески голос Андрея. – В пакете носки и плавки!..

– А это еще зачем? – встревоженно поинтересовался Толик. – Зачем мне носки и плавки?..

– Лучше быть во всеоружии! – философски ответил Андрей. – Мало ли как сложится беседа!..

* * *

…За окном тянулись парижские пригороды. Нахохлившийся Толик – в новом костюме и с букетом роз – напряженно молчал всю дорогу. Наконец не выдержал.

– Послушай!.. Насколько я понимаю, речь должна идти о публикации моих рассказов, так?.. Тогда для чего весь этот маскарад?.. И при чем тут носки и плавки?..

– Дикий человек!.. – покачал головой Андрей. – Ну, если у дамы возник интерес к тебе не только как к писателю, но и как к мужчине, то что же в этом плохого?.. Я бы гордился!..

Автомобиль остановился у опрятного двухэтажного дома с черепичной крышей.

– Вытряхивайся! – приказал Андрей. – У меня есть еще кое-какие дела… Я смотаюсь на часик в одно место, а потом вернусь за тобой, о’кей?..

Толик безропотно выбрался из машины и, еле волоча ноги, побрел к дому. Некоторое время он топтался перед дверью, не решаясь нажать кнопку звонка. А затем неожиданно сорвался с места и что было духу кинулся обратно.

– Пойми!.. – Толик колотился об автомобильное стекло, как гигантский махаон, попавший в керосиновую лампу. – Я не могу туда идти!.. Это пошло и гнусно!.. В конце концов, у меня есть принципы!.. И у меня есть любимая женщина!..

Андрей, не глядя на Толика, нажал на газ. Автомобиль тронулся. Перед поворотом он насмешливо помигал Толику подфарниками и через несколько минут скрылся из виду.

– Какая же ты сволочь! – сказал Толик вслед автомобилю. – Я думал, ты товарищ, а ты сволочь!.. Сволочь и сутенер!..

* * *

…В огромной гостиной мадемуазель Кипренски, в окружении бронзы и хрусталя, зеркал и картин, Толик произносил пылкий монолог. Видимо, монолог изрядно затянулся. Хозяйка откровенно скучала и поглядывала на себя в зеркало. Толик это видел, но продолжал говорить, попутно обдумывая варианты вежливого бегства.

– Я ехал сюда с надеждой, – витийствовал Толик, – что местная русская диаспора отнесется ко мне ну если не с интересом, то хотя бы со вниманием!.. Где же еще искать пристанище вольному русскому слову, почти задушенному советской цензурой, как не здесь?.. И что же я вижу?..

– Сварить еще кофе? – участливо спросила хозяйка, не проявляя ни малейшего интереса к тому, что же все-таки увидел Толик.

– Нет, спасибо! – Толик боялся пауз. – И что же я вижу?.. Я вижу на Западе ту же самую цензуру!.. Только не идеологическую, а финансовую!.. Русское зарубежье поражено цинизмом, прагматизмом и нравственной глухотой!.. А между тем именно русское зарубежье – это последняя надежда советского андеграунда!..

– Хотите что-нибудь выпить? – снова поинтересовалась хозяйка.

– Нет, спасибо! – Толик понимал, что перед ним ставят шлагбаум, но продолжал отчаянно жать на газ. – Да, конечно, парижские издательства сделали для русской словесности чрезвычайно много… Но ведь русская словесность не ограничивается одним Солженицыным!.. Есть и другие талантливые писатели!..

– Может, перенесем нашу беседу в спальню? – ровным голосом предложила хозяйка. У Толика пересохло в горле. Втайне он все-таки надеялся, что эта дурацкая пьеса обойдется без постельного эпилога.

– Да, конечно! – сипло выдохнул Толик. Хозяйка, раскачивая необъятными бедрами, двинулась в направлении спальни, гость некоторое время потоптался на месте, а затем обреченно поплелся за ней…

* * *

…Он вошел в спальню и замер на пороге. Мадемуазель Кипренски уже успела облачиться в розовый пеньюар и теперь лежала в белом мареве алькова, похожая на гигантский сливочный торт…

– Ну что же вы?.. – протяжно сказала мадемуазель Кипренски. – Или вы боитесь?.. Впрочем, правильно делаете, что боитесь!.. В постели я радикал!..