Текст книги "Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды"

Гоголя всегда интересовали вопросы искусства и само искусство. В статье «Несколько слов о Пушкине» (написана в 1834 году, опубликована в «Арабесках» в 1835 году) он пишет: «Я всегда чувствовал в себе маленькую страсть к живописи». Гоголь вспоминает, что в детстве рисовал деревенские пейзажи. Знатоками и судьями выступали соседи; многие из них не одобряли излюбленный гоголевский пейзаж, на первом плане которого красовалось сухое дерево. Основываясь на этих детских впечатлениях, будущий писатель сделал вывод: «надо знать, что нравится толпе». Вопросам искусства Гоголь посвящает специальные работы, в основном опубликованные в «Арабесках». Такова статья «Скульптура, живопись и музыка» (написана в 1831 году), опубликована в «Арабесках». Из трех «сестер», посланных «украсить» мир, автор статьи первой называет скульптуру и перечисляет ее особенности, такие, как чувственность, мгновенность проявления, красота. Скульптура – отблеск искусства Греции, у ее истоков находится Посейдон – стихия белая и серебряная. В богоподобной нежной красоте скульптуры выражается земная, человеческая красота женщины, соединяются стихии духа и плоти, движения и пластики. В то же время, по мнению Гоголя, в скульптуре есть «оставшийся след того народа, который весь заключился в ней, со всем своим духом и жизнию». Иначе автор статьи представляет себе живопись и музыку, огромное значение которым, с его точки зрения, было придано христианством. Это можно понять, конечно, если вспомнить развитие иконописи, начиная со средних веков и ранее, а также органной музыки в храмах. Гоголь ставит живопись выше скульптуры, так как последняя не могла и не решалась выразить всю глубину христианских откровений. Но самое высокое значение писатель придает музыке, которая для него – «вся порыв», «трепет», чувства, нервы. Сравнивая между собой эти три «прекрасные царицы мира», Гоголь выделяет их отличительные черты. По его словам, «чувственная, пленительная скульптура внушает наслаждение, живопись – тихий восторг и мечтания – страсть и смятение души». Именно музыка способна «в наш юный и дряхлый век» обратить человека к Богу. «Но если и музыка нас оставит, что будет тогда с нашим миром?» – вопрошает Гоголь.

Статья Гоголя «Об архитектуре нынешнего времени» написана им в начале 1830-х годов и опубликована в сборнике «Арабески» в 1835 году.) Автор статьи отрицательно относится к архитектуре XIX века, «век архитектуры» для него в прошлом. Нынешнюю же архитектуру он считает результатом забвения пламенной христианской веры в строительстве. Гоголь обнаруживает здесь великолепные знания истории и теории строительного искусства. Он восторженно отзывается о средневековой Готике, в которой формы, стремящиеся ввысь, соединялись с «легкой паутиной» ажурных украшений, возвышенную, храмовую роскошь украшений, отличную от вычурной роскоши арабской архитектуры. Этой архитектуры больше нет. Византийцы испортили величественную архитектуру древности, неудачно попытавшись приспособить к христианству языческие и мусульманские удлиненные купола и «сладострастные» колонны. Разросшиеся вширь здания стали без всякого «смысла» украшаться множеством мелочей, в том числе различными головами. Храмы XVII начала XVIII века, считает Гоголь, утратили свою древнюю простоту и выродились в бесчисленное смешение различных стилей и форм. Исчезли купол и портик. Попытки подражания архитектуре древности в простоте и «соразмерности» века, считает Гоголь, утратили свою древнюю простоту и выродились в бесчисленное смешение различных стилей и форм привели к «вредной» подражательности. Города стали «гладки», «правильны», «монотонны». Писатель выдвигает требование высочайших церковных башен, с которых открывалась бы пригородная перспектива не менее чем на сто пятьдесят километров. Гоголь рассматривает также проблемы взаимодействия архитектуры и природы, как на уровне сочетания, так и на уровне контраста.

Он не отклоняет архитектурные стили: ни «грациозного» греческого, ни «массивного» египетского, ни «роскошного» мавританского, ни «мрачного» готического. Важно, чтобы строения соответствовали своему «назначению». И все же предпочтение автор статьи отдает готической архитектуре, образцом которой считает величественный Кельнский собор. Готика, по утверждению Гоголя, «более всего прилична нам». Готический стиль писатель советует употреблять не для строительства театров, «биржи», «комитетов», торгующих предприятий, а для строительства величественных зданий храмов, церквей. Быстрое распространение готического стиля в Европе, особенно в Англии, он связывает с творчеством В. Скотта, хотя эта готика лишена величия. Измельчавший девятнадцатый век раздробил «колоссальную» египетскую архитектуру на «небольшие мостики», готическую – на беседки. Совершенно оригинальной писатель считает восточную архитектуру, характеризующуюся однообразием и роскошью. «Ужасные свей огромностью» памятники строятся веками и всем народом. Гоголь приводит в качестве примера Триченгурский храм в Индии. Ему нравится распространенный в восточной архитектуре гигантский купол. Он отличает в восточной архитектуре по сравнению с европейской резьбовую колонну с украшениями от самого пьедестала. Автор статьи выделяет также подземную архитектуру индийских и египетских катакомб, массивную и величественную. Городская архитектура, полагает Гоголь, должна быть разнообразной, а потому «архитектор-творец» должен глубоко знать все виды архитектуры, не пренебрегать достижениями архитектуры других пародов, иметь тонкий вкус. Городская архитектура должна быть живой, оригинальной в каждой своей части. Архитектуру Гоголь называет «летописью мира». Истоки архитектуры, ее «идея» для него – в природе. Для него также вопрос – возможна ли новая архитектура, почерпнутая в самом искусстве. Более плодотворной писатель считает идею гармонии природы и искусства. Он видит грандиозные возможности современной ему архитектуры в висячих конструкциях, арках, балконах, «узорных, чугунных перилах», башнях. Гоголь мечтает о городах, в каждом из которых одна из улиц будет представлять собой историю мировой архитектуры от первобытной и египетской до греко-римской и готико-арабской.

К 1833 году относится статья Гоголя «О малороссийских песнях» (опубликована в «Арабесках» в 1835 году). Писатель объясняет свое обращение к этой тематике усилением интереса к вопросам народной культуры. Для него в песне заключена история народа. В песне отражены особенности национальной природы, быта, военной истории. Кроме того, в песне отражаются характер и положение женщины, вопросы любви. До тысячи песен, относящихся к истории Украины, отмечает Гоголь. «Все они благозвучны, разнообразны, душисты», – пишет он. Автор статьи анализирует песенное творчество не только со стороны его национальной, но и со стороны его филологической специфики. В песнях, с точки зрения писателя, нет описательности, чувства передаются резкой разовой чертой. «Поэзия в песнях неуловима, очаровательна, грациозна, как музыка», – свидетельствует Гоголь. Песня, по идее Гоголя, не столько поэзия мысли, сколько поэзия звука. Им устанавливается «выгодное» соответствие украинского стиха песенному творчеству. В украинском стихосложении, утверждает писатель, «соединяются вместе и размер, и тоника, и рифма», «строка никогда почти не бывает слишком длинна; если же это и случается, то цезура посередине, с звонкою рифмою, перерезывает ее. Чистые, протяжные ямбы редко попадаются; большею частию быстрые хореи, дактили, амфибрахии летят шибко один за другим, прихотливо и вольно мешаются между собою, производят новые размеры и разнообразят их до чрезвычайности». Отмечается и разнообразная музыкальность украинской песни: мужественная или легкая, сильная или грациозная. Подчас она близка к национальному танцу – гопаку. Если русская музыка характеризуется «забвением жизни», то в малороссийской песне музыка есть сама жизнь, душа человека, «крик сердца». Гоголь очень романтично, возвышенно, тонко передает характер этой музыки: «По ним, по этим звукам, можно догадываться о ее минувших страданиях, так точно, как о бывшей буре с градом и проливным дождем можно узнать по бриллиантовым слезам, унизывающим с низу до вершины освеженные деревья, когда солнце мечет вечерний луч, разреженный воздух чист, вдали звонко дребезжит мычание стад, голубоватый дым – вестник деревенского ужина и довольства – несется светлым кольцом к небу, и вечер, тихий, ясный вечер обнимает успокоенную землю».

В 1834 году Гоголь пишет статью «Последний день Помпеи (Картина Брюллова)», опубликованную в 1835 году в «Арабесках». Писатель отрицательно оценивает русскую живопись конца XVIII – начала XIX столетий. Она «раздробилась на низшие ограниченные ступени», – говорит он, имея в виду гравировку, литографию и т. д. Картину Брюллова автор статьи рассматривает как «свежее воскресение живописи». Здесь он видит не обрывки пейзажей, а полное, целостное воспроизведение явления. Рассматривая XIX век как век эффектов, «начиная от поэта до кондитера», особенность брюлловского полотна он видит в подверженности «духовному оку». Именно в этом духовном искусстве сохраняется истина, польза, возможность проявления гения, способного изобразить «всемирное созданье». В картине выражена зримая мысль об охватившем жителей Помпеи ужасе перед надвигающейся катастрофой. Критик группирует персонажи картины по их возрасту, полу, положению, отмечая специфичность, яркость и оригинальность выраженных на полотне чувств. «Брюллов первый из живописцев, у которого пластика достигла верховного совершенства», – пишет он. Это великий ужас картин Микель-Анджело и небесно-тонкий Рафаэль. Фигуры в картине Брюллова при всем ужасе их положения сохраняют красоту и изящество человека. Своеобразие манеры художника Гоголю видится в том, что «в его картинах целое море блеска», «тени его резки, сильны». Отмечается также «нежность», «фосфоричность» света и «прозрачность» теней. Основной же «признак» брюлловского творчества – «многосторонность, обширность» таланта. Художник с одинаковой тщательностью описывает главные и второстепенные фигуры, у него все живо и ярко, «до последнего камня на мостовой». Гоголь называет картину «чистым зеркалом природы», в которой соединены достоинства «живописи, поэзии и музыки».

В сборнике «Арабески» Гоголь поместил не только научные статьи, но и художественные произведения. Кроме указанных выше двух отрывков из незавершенного романа «Гетьман», в нем помещены три реалистических повести: «Портрет», «Записки сумасшедшего» (первоначально «Записки сумасшедшего музыканта». Предварение: «Клочки из записок сумасшедшего музыканта»), «Невский проспект». Ранее всего Гоголь начал работу над повестью «Портрет», вошедшую в первую часть сборника «Арабески». В «Портрете» главный герой, художник Чартков, показан в своей профессиональной сфере, в сфере искусства. Гоголь не изолирует Чарткова от действительности: он изображает его в связи с различными слоями общества. Но в конечном счете в центре – проблемы искусства. Главной темой повести является показ сложности и трудности положения человека искусства в обществе, где все продается и покупается. Художник, решивший посвятить свой талант изображению высокого и правдивого, встречает на своем пути множество препятствий, вплоть до того, что ему угрожает голодная смерть. В этой обстановке даже художнику, имевшему природный талант, каким Гоголь рисует Чарткова, трудно сохраниться от разлагающего влияния голого чистогана. Чартков в конце концов не устоял перед соблазнами жизни; но став модным, светским художником, угождавшим пошлыми вкусам столичной аристократии, он лишился дара подлинного творчества. И несмотря на то, что Гоголь противопоставляет Чарткову другого художника, оставшегося верным высоким идеалам искусства, читатель хорошо понимает, что причины трагедии и гибели Чарткова не личного, а внешнего, социального порядка. В первой редакции повесть опубликована в 1835 году в сборнике «Арабески». В ней заметно влияние тех впечатлений, которые он получил, занимаясь в Академии художеств. Коломна – район Петербурга, описанный здесь Гоголем, также хорошо была ему известна, так как он проживал в этом районе по приезде в столицу. Есть сведения об индусе – ростовщике, жившем тогда в Петербурге и напоминавшем внешне ростовщика, изображенного Гоголем в его повести. В художнике-труженике современники усматривали черты друга Гоголя, великого русского художника А. А. Иванова. В первой редакции портрет ростовщика играл роль роковой силы, мстящей тем, кто изменил высоким идеалам искусства. Это уводило читателя от подлинных причин продажности искусства в тогдашнем дворянско-буржуазном обществе в России. В. Г. Белинский подверг резкой критике первую редакцию повести за увлечение Гоголя мистической фантастикой. В дальнейшем Гоголь серьезно переработал повесть, устранив из нее элементы демонизма и мистики и подчеркнув реальные, жизненные причины кризиса искусства в современном ему обществе. В «Портрете» Гоголь вновь обращается к изображению фантастического. Как и во всех других повестях Гоголя, фантастический сюжет в «Портрете» оригинален и связан с темой. Ростовщик (имевший при жизни дело с нечистой силой) как бы оживает после смерти в своем портрете, который становится источником бед и для его последующих многочисленных владельцев.

В небольшой по объему повести «Невский проспект» Гоголю удалось дать выразительную картину жизни и нравов столичного общества. Писатель показывает, что за внешним, показным блеском Невского проспекта и его обитателей скрывается фальшь и пустота. Поистине выставкой ничтожества выглядит Невский проспект под пером Гоголя! Одним из основных художественных средств, применяемых в повести, является прием контрастного изображения. Разительные контрасты Невского проспекта подчеркнуты противопоставлением двух принципиально различных миросозерцаний, которые воплощены в образах художника Пискарева и поручика Пирогова. Высокое благородство и чистота помыслов художника Пискарева наталкиваются на чудовищный аморализм действительности. В течение нескольких дней до основания разрушаются его представления об искусстве, красоте, любви, чести. Не выдерживая этого грубого натиска жизни, Пискарев погибает. Но тот же самый Невский проспект, который сыграл роковую роль для художника Пискарева, оказывается родным домом для поручика Пирогова. Циничный, наглый и пошлый, среди подобных ему Пирогов чувствует себя, как рыба в воде. Этот преуспевающий, самодовольный мещанин легко скользит по поверхности жизни, не вдумываясь в ее смысл, срывая мимолетные цветы удовольствия. И даже будучи высеченным за свои любовные похождения пьяными немцами-ремесленниками, Пирогов довольно быстро утешается слоеными пирожками и чтением «Северной пчелы». Из противопоставления Пискарева и Пирогова нельзя, однако, сделать вывод о том, что писатель рекомендует художника как некий образец для подражания. Сочувственно изображая Пискарева, Гоголь вместе с тем показывает и его полную неприспособленность к жизни, пассивность, неумение отстаивать свои жизненные принципы. Поэтому, как жертва Невского проспекта и вообще уродливых общественных отношений тогдашней России, он вызывает, с одной стороны, сочувствие, а с другой – осуждение читателя. Образ Пирогова дан целиком в сатирическом ключе: Гоголь зло высмеивает в его лице довольно распространенную породу людей, типичную для целого ряда сословий и профессий. Типичность образа Пирогова очень высоко оценил Белинский: «…Пирогов! Святители! Да это целый народ, целая нация! О, единственный, несравненный Пирогов, тип из типов, первообраз из первообразов! Ты многообъемлющее, чем Шейлок, многозначительнее, чем Фауст!… Это символ, мистический миф, это, наконец, кафтан, который так чудно скроен, что придет по плечам тысячи человек!». В повести «Невский проспект» содержится много сатирических моментов: сцена порки поручика Пирогова, встреча Пискарева с офицером в притоне и др. Эти сцены Гоголь вынужден был выбросить, готовя повесть к первому изданию. Не было включено в повесть и упоминание о том, что Пирогов намеревался обратиться с жалобой к царю на жестокое с ним обращение. Особенно беспокоила Гоголя сцена порки, так как в случае ее оставления в тексте повесть могла бы быть отклонена цензурой. Вместе с тем сцена порки – важный элемент сюжета повести. Пушкин, ознакомившийся с рукописью повести, писал Гоголю: «Секуцию жаль выпустить: она, мне кажется, необходима для полного эффекта вечерней мазурки».

Повесть «Записки сумасшедшего» (перед текстом: «Клочки из записок сумасшедшего») посвящена изображению трагической судьбы «маленького человека», гибнущего под страшной тяжестью окружающих обстоятельств. Повесть строится в форме дневниковых записей и довольно точно передает постепенное усиление ненормальности в психике. Но это, конечно, не история о том, как нормальный человек становится сумасшедшим: это повесть, в которой через образную форму раскрываются глубочайшие социальные противоречия в России 20-30-х годов XIX века. Повесть характеризуется острой сатирической направленностью. Объектом сатиры, как позднее в повести «Шинель», является знать, высшее чиновничество. Но в отличие от «Шинели» действительность в «Записках сумасшедшего» дана в активном восприятии чиновника, хотя и самого низшего класса. Поприщин – дворянин, позволяющий себе не только мыслить, но и критиковать начальство. Эта критика в первой редакции была столь резка, что пришлось смягчать ее под нажимом цензуры. Исключено было ироническое замечание Поприщина о том, что в России «правильно писать может только дворянин», устранено в дневнике Меджи сравнение камер-юнкера с собакой Трезором (сравнение в пользу последнего), исключен из текста чрезвычайно резкий выпад против так называемого патриотизма «чиновных отцов», которые «мать, отца, бога продадут за деньги, честолюбцы, христопродавцы». Претерпела изменения и концовка повести, в которой вместо слов «у алжирского дея под самым носом шишка» по рукописи – стало «у французского короля». Здесь намек на революцию 1830 года во Франции, свергнувшую короля Карла X. Гоголь с грустью писал в связи с этим Пушкину о «зацепе». Однако и в исправленном виде повесть выглядела как острейший памфлет против самодержавно-чиновничьего строя. Письма Меджи пародируют пустоту светских отношений, которые тем самым ставятся на один уровень с собачьими. Вместе с тем форма переписки двух собак позволяет Гоголю вновь подчеркнуть идею гуманизма. «И как можно наполнять письма эдакими глупостями, – восклицает Поприщин. – Мне подавайте человека!» В этом бесчеловечном мире героя повести одолевает тоска по человеческому. Гоголь неоднократно пытался создать произведение с подобным сюжетом. Был у него замысел написать повесть «Записки сумасшедшего музыканта». Сохранились наброски комедии «Владимир третьей степени», в которой чиновник сходит с ума по причине неудачной карьеры. Опубликованная впервые в сборнике «Арабески» в 1835 году, повесть «Записки сумасшедшего» имела подзаголовок «Клочки из записок сумасшедшего». Но и в сюжете «Владимира третьей степени», и в указанном подзаголовке внимание читателя привлекалось к истории болезни человека, тогда как Гоголь писал историю «болезни» общества. Поэтому при публикации повести в третьем томе Собрания сочинений в 1842 году подзаголовок был снят. В самом деле: ведь именно сумасшедший Поприщин высказывает наиболее здравые суждения о жизни, в то время как здоровые люди выглядят сумасшедшими, судя по их делам и мыслям. «Какой он директор? – говорит Поприщин о своем начальнике. – Он пробка, а не директор. Пробка обыкновенная, простая пробка, больше ничего. Вот которою закупоривают бутылки». Бредовые идеи Поприщина не захватывают социальных сторон жизни: «Черт возьми! Я не могу более читать… Все или камер-юнкер, или генерал. Все, что есть лучшего на свете, все достается или камер-юнкерам, или генералам. Найдешь себе бедное богатство, думаешь достать его рукою, – срывает у тебя камер-юнкер или генерал». Главная идея помешательства Поприщина – его твердая уверенность в том, что он испанский король Фердинанд, – при всей ее несообразности логически оправдана и психологически мотивирована: угнетенный в своей повседневной жизни мелкий чиновник хотя бы в бредовых мечтах своих возвышается над своими угнетателями. Поприщин желал бы сделаться генералом или королем не для того, чтобы воспользоваться жизненными благами, женитьбой на генеральской дочке и т. д. Нет, он просто хотел почувствовать себя человеком.

«…Хотел бы быть генералом для того только, чтобы увидеть, как они будут увиваться и делать все эти разные придворные штуки и экивоки, и потом сказать им, что я плюю на вас…» Поприщин в конце концов погибает, попадая в сумасшедший дом. В финале его помутненное сознание на мгновение как бы просветляется, и он произносит страстный монолог против «инквизиции», в защиту человека. «Записки сумасшедшего» были высоко оценены критикой. Белинский считал повесть одним «из глубочайших произведений Гоголя», достойных «кисти Шекспира».